Глава 4

Преподобный отец Далглиш взирал на свою мини-паству с явным смущением. Паства состояла всего из семи человек: сестра покойного с холодно-величественной осанкой; три ее подруги, так пугающе образованные и так непохожие на его обычных прихожанок; доктор Макнаб, заставлявший викария постоянно чувствовать себя неловким и слишком молодым для своего сана; и экономка — дородная амазонка, заставлявшая священника постоянно вспоминать о тщедушности своей физической оболочки. В первый раз викарий был рад присутствию старой миссис Херрик, проводившей в его церкви столько времени, что она, казалось, просто жила в соборе, и не пропускавшей ни одних похорон в округе. Сейчас миссис Херрик сидела на своей любимой задней скамье, почти; невидимая за редутом пахнувших плесенью песенников и молитвенников, и время от времени всхлипывала.

Публика казалась весьма неуместной на церемонии отпевания сына графа, но викарий напомнил себе, что Танкреди Рейвн был не только незаконнорожденным сыном, но и умер предположительно от кошмарной болезни, о которой только шепотом, притаив дыхание, судачили в окрестных приютах Глазго, где Далглишу доводилось исполнять службу. Еще хуже было то, что покойный был крещен католиком, после чего, очевидно, никогда более не переступал порога церкви.

Вынужденный действовать по собственному усмотрению, викарий — молодой человек, придерживавшийся общепринятых взглядов, принявший приход лишь недавно и практически не знакомый с семейством Скарсдейлов, — склонялся к мысли вообще отказаться от службы. В конце концов, ведь сама сестра так и не пришла к нему обсудить детали панихиды.

Викарий был глубоко задет за живое ее отношением к вопросу похорон, когда он позвонил в Данлевен, чтобы выразить свои соболезнования. На традиционной церемонии погребения настоял доктор Макнаб.

— Тетка Танкреди очень бы этого хотела, — спокойно заявил доктор, пуская дым из своей старой трубки с обгрызенным мундштуком. — И я тоже.

Как бы там ни было, но, живя неподалеку от Данлевена, викарий не мог не слышать о сказочном богатстве семьи Скарсдейлов и о том, что настоящее ее поколение, пусть и незаконнорожденное, являлось наследниками этого богатства.

Естественно, за службу полагалось вознаграждение, возможно, даже фунтов пятьсот. Занятый заботами о починке водостока, покупке нового обогревателя на зиму, подушечек для коленопреклонения и песенников, священник прокашлялся и, согласно канону шотландской церкви, приступил к чтению первых строк отпевания, бросив очередной суровый взгляд на сестру покойного, смотревшую на викария как на пустое место.

Виктория Рейвн была в сером шерстяном костюме от «Шанель» — почти таком же, какой был на ней много лет назад в день приезда в Твайнхем. И окружала ее та же аура холодного самообладания. Было трудно, почти невозможно вызвать в памяти владевшее Викторией чувство внутренней опустошенности, лишь на короткое мгновение проявившееся в библиотеке в Данлевене. Теперь она держалась так, словно это был обычный день, вовсе не предполагавший, что сегодня под той жизнью, которой она жила свои тридцать семь лет, подводятся две жирные черты — так закрывают счет в банке.

«Что она теперь будет делать? Что она умеет делать? Как я могу помочь ей начать жизнь заново?» — Джесс положила голову на руки и закрыла глаза.

Джесс не молилась очень давно, но сейчас, в этой бедной, почти неприглядной церкви, она чувствовала себя более уютно, чем могла предположить. Слова древней молитвы казались ей чудесной музыкой, способной не только благословить душу умершего, но и просветить заблудшего.

Джесс вдруг как никуда ясно поняла, что если бы не Виктория, то ее, нынешней Джесс Хантер, никогда бы не было. Ведь это именно Виктория заставила ее решиться на бунт, заставила повзрослеть и научиться жить.

Теперь Джесс должна сделать все от нее зависящее, чтобы отплатить подруге тем же. Но помочь по-настоящему она сможет лишь в том случае, если прежде приведет в порядок собственную жизнь. Неожиданно задача эта предстала перед Джесс со всей своей очевидностью и важностью.

Слушая вполуха монотонное чтение викария и машинально крестясь в положенных местах молитвы, Джесс заставляла себя быть честной, предельно честной — честной, какой она никогда не осмеливалась быть прежде.

Первое — пророчества Виктории. Верила ли когда-нибудь Джесс в них по-настоящему? Или же использовала предсказания как удобные отговорки, чтобы уходить от собственной ответственности?

Взять, например, ее слепую веру в Сан-Мигель как в единственную и роковую судьбу: не была ли эта убежденность лишь лазейкой, чтобы избежать замужества с Рафаэлем?

«Ты слишком усложняешь свою жизнь, — сказал Геррера в последнее Рождество. — На самом деле она может быть очень простой…»

Она и станет простой, если Джесс согласится признать, что ее будущее зависит только от нее самой. Мысль о столь безграничной свободе пугала, но в то же время и веселила своей грандиозностью. Джесс принялась думать о том, что должна сделать в ближайшее время.

Почему бы ей не переселиться в Мехико? В Сан-Мигеле воздух, ясное дело, был чище, но, как художник, Джесс могла видеть не только внешним, но и внутренним зрением, и некоторые из лучших своих работ она написала в студии в Койакане.

Почему бы не выйти замуж за Рафаэля? Джесс его любит и хочет быть с ним. Отказываясь от замужества, она обкрадывает саму себя.

«Когда все это закончится, — дала обет Джесс, — я вернусь в Мексику. Я продам дом в Калифорнии и выйду замуж за Рафаэля. Постараюсь снова купить прежнюю студию в Койакане, стану работать как проклятая и буду счастлива. И тогда с Божьей помощью, — Джесс озарило вдохновение, — я узнаю, чем помочь Виктории!»

— Господь слышит нашу молитву, — нараспев произнес преподобный Далглиш, и Джесс твердо в это поверила, — и доносит наш плач до тебя.

Гвиннет сидела между Джесс и доктором Макнабом, измученная исходившим от него тяжелым запахом табачного дыма.

Преподобный Далглиш приступил к рассуждениям на тему о ничтожности земного существования в сравнении с вечным пребыванием в объятиях Христа — трактатом, бывшим, вероятно, главным коньком викария на церемониях похорон. Звучал он напыщенно, без души и, несомненно, неискренно, но Гвин решила для себя, что это не столь важно.

Важным для нее было сейчас перевернуть собственную жизнь и привести ее к окончательному порядку. Она находила произносимые викарием банальности успокаивающими и даже умиротворяющими. Положив подбородок на руки, Гвин отрешенно смотрела на отполированный воском сверкающий алтарь и размышляла о том, что подумал бы обо всем этом Танкреди, если бы только мог видеть и слышать происходящее действо. Скорее всего Танкреди счел бы собственную панихиду верхом комичности.

«Как странно, — думала Гвиннет. — Я никогда не рассматривала Танкреди как личность, обладающую обычными человеческими чувствами. Никогда не думала, что он мог веселиться, грустить, бояться, волноваться, скучать. Я никогда не видела в нем просто человека. Господи, — неожиданно поняла Гвин, — да я же никогда по-настоящему его и не знала».

Гвиннет спокойно вспомнила об откровении Виктории относительно ее отношений с Танкреди. Удивительно, но даже в тот момент она ничему не удивлялась. Теперь же ею владели только невыразимая печаль и чувство неизбежности происшедшего. А как же иначе, если учитывать все обстоятельства, могла закончиться эта история?

Впервые в своей жизни Гвиннет могла думать о Танкреди относительно. Она видела обманчивость чар собственной одержимости, постепенно затухающей навеки, вместе с чем Танкреди Рейвн становился всего лишь еще одним испорченным человеческим существом, которого она любила и никогда не понимала, хотя и не могла удержаться от вопроса, что было бы, если бы жизнь иначе распорядилась его судьбой.

Открывшееся Гвиннет новое мировосприятие ответило просто: тогда это был бы, разумеется, обычный человек, а не Танкреди.

И теперь он ушел навсегда.

Гвиннет оглянулась через проход, туда, где, окаменев, сидела рядом с Кирсти Виктория.

И Виктория тоже ушла. Ушла глубоко в себя.

«Ладно же, — решила Гвиннет. — Надо что-то делать.

Мы должны вернуть ее».

Катрионе происходящее представлялось весьма трагичным, но — что прошло, то прошло. Все кончено — финиш.

Теперь самой насущной задачей было возвращение Виктории в мир и не только в мир, но и в мир ее профессиональных интересов.

Катриона, несомненно, понимала, что Виктория, собственно, так и не сказала, что никогда не была террористкой. Но по крайней мере она призналась, что «…искала смерти только себе, и никому более». Так оно и было. Катриона верила ей.

Теперь надо обязательно изъять имя Виктории из компьютерной сети, с тем чтобы оно более никогда не появлялось в Интернете в том значении, которое имел в виду Ши.

Нельзя позволить Виктории остаться с вечным клеймом подозрения, а это, если она навсегда заточит себя в Данлевене, неизбежно.

С чего же начать?

Катриона мысленно перечислила всех влиятельных людей, с которыми была знакома. Их оказалось не так уж мало.

Открывалась масса возможностей замолвить то здесь, то там словечко. Да и вообще, разве сам глава службы MI5 не обедал иногда с Арчи Хейли в доме Малмсбери? Катриона твердо решила начать с самой верхушки — это будет прямым попаданием.

И Катриона не отступится, даже если Ши попытается вмешаться в ее планы. У Макхормака были свои дела, в которые она не посвящалась, и в случае неверного поведения с ее стороны ему грозили ужасные последствия. Но не было никакой необходимости вмешивать Ши в эту историю. И потому Катриона прежде всего была рада, что Ши отсутствовал неизвестно где и не мог сейчас быть поблизости от Данлевена.

Служба закончилась.

Викарий нырнул в ризницу, где разоблачился и предстал перед публикой обычным молодым человеком в серых фланелевых брюках, твидовом пиджаке.

Все вышли на улицу. Миссис Херрик, старая карга в коричневой накидке и полосатых вязаных носках, закрыла за вышедшими двери церкви. Одарив Викторию беззубой улыбкой, исполненной приличествующего случаю соболезнования, в котором нельзя было не отметить трогательного простодушия, она прошамкала:

— Я так опечалена известием о вашем брате, мисс Рейвн.

У подножия гранитных ступеней собора компанию поджидал человек.

После полутьмы церковного зала улица ослепила ярким солнечным светом, и участники панихиды поначалу увидели только темный мужской силуэт.

Но Катрионе и не надо было видеть лица.

Она сразу же узнала знакомую худощавую широкоплечую фигуру с золотым ореолом солнечного света вокруг светловолосой головы. Катриона не смогла удержаться от возгласа изумления.

— Ши! — И тут же ею овладел ужас. — Ради всего святого, что ты здесь делаешь?

— А ты как думаешь? — Ши холодно взглянул на Катриону. — Я приехал забрать тебя домой.

— Боюсь, что вы немного опоздали к службе, — посочувствовал преподобный Далглиш.

— Ничего страшного, викарий. Присутствие на ней и не входило в мои планы.

— Откуда ты узнал, что Катриона здесь? — воскликнула Гвиннет.

Ши не обратил на нее ни малейшего внимания. Он говорил только с Катрионой:

— Я позвонил тебе домой. Потом поговорил с мистером Маккеем из Глазго. Он сказал мне, что ты попала в аварию и что я могу найти тебя здесь.

— В церкви? — потерянно спросила Катриона.

— В Данлевене, — слабо улыбнулся Ши. — Но туда я не добрался: мальчишка на бензозаправке знал о похоронах. В таких местах все знают. Катриона, — Ши кивнул в сторону темно-красной машины, видневшейся сквозь тисовые деревья, живой изгородью окружавших церковь, — едем сейчас же. Кто-нибудь пришлет твои вещи позже.

— Ты предлагаешь мне уехать? — уставилась на Ши Катриона.

— Да. — Ши взял Катриону за запястье.

Катриона отшатнулась.

— Я не могу. Только что закончилось отпевание. Брат Виктории умер. Ты еще не познакомился с Викторией, — с опозданием добавила она.

— Я и не хочу.

Гвиннет и Джесс неодобрительно переглянулись. Поведение Ши было странным и шокирующе грубым.

Викарий растерянно моргал.

Миссис Херрик сердечно улыбнулась всем и каждому.

— До свидания, викарий, служба была очень трогательной. — Старуха медленно побрела вниз по улице.

Виктория натянула на руки серые лайковые перчатки, никак не проявляя своих эмоций.

Катриона глубоко вздохнула:

— Ши, это ужасно.

Джесс не могла более сдерживать себя.

— Что все это значит? Что происходит? — взорвалась она.

— Полагаю, мы все узнаем в свое время, — пробормотал доктор Макнаб.

Виктория пожала плечами:

— Кажется, мое прошлое преследует меня.

— Сожалею по поводу вашего брата, — холодно сказал Ши Виктории и вновь обратился к Катрионе:

— Но это ничего не меняет.

— А вот и нет, — горячо возразила Катриона. — Это меняет все!

— Если у тебя есть что сказать мне, расскажешь по дороге в Глазго.

— Поверь, мне много что есть тебе сказать. Но я не поеду с тобой в Глазго. По крайней мере сейчас.

Доктор Макнаб решил, что настала его очередь вмешаться. Он поглядывал то на Катриону, то на Викторию, то на Ши.

— Молодой человек, — сварливо заметил Макнаб, — я не знаю, кто вы и что вам угодно, но мисс Рейвн только что понесла тяжелую утрату, и мне не кажется, что ей хотелось бы провести остаток дня, стоя на пронизывающем ветру.

Сейчас мы возвращаемся к ней домой, где слегка закусим. И вам лучше присоединиться к нам. Если у вас есть какое-то дело, требующее срочного обсуждения с леди Вайндхем, вы сможете поговорить в Данлевене.

Кавалькада машин вернулась в замок Данлевен.

Виктория, Джесс, Гвиннет и Кирсти ехали первыми в серебристом «бентли» Танкреди. По неодобрительному мнению викария, Виктория ехала до неприличия быстро — на такой скорости ему трудно было уследить за отвратительной дорогой, ведущей в замок, и миниатюрный «моррис» викария, дребезжа, без конца проваливался в каждую яму. И тем не менее Далглиш был рад тому, что приглашен на чай. Правда, благодарить за это следовало доктора Макнаба, поскольку в тот самый момент, когда преподобный отец почти потерял надежду на традиционные поминки и, что еще хуже, на приглашение к чаю, где он надеялся поговорить о пожертвованиях, доктор все же позвал викария «закусить чем Бог послал».

Чаепитие, несомненно, было самой удобной возможностью завести разговор о деньгах. Всю оставшуюся дорогу викарий размышлял о том, как сделать это наиболее тактично.

За автомобилем Далглиша следовала машина Макнаба, настолько провонявшая забористым трубочным табаком, что желающих путешествовать в салоне докторского «остина» не нашлось.

Последней в колонне шел взятый напрокат «форд-эскорт» Маккормака. Катриона сидела рядом с Ши.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что я могу сию минуту оторваться от этой нелепой процессии и увезти тебя прочь, хочешь ты того или нет?

Катриона неотрывно смотрела прямо перед собой.

— Думаю, можешь. Но не делай этого, Ши. Я очень серьезно прошу тебя не делать этого.

Ши не ответил, но продолжал ехать вслед за грязным маленьким автомобилем доктора. Катриона рискнула взглянуть на Маккормака и увидела почти с микроскопической ясностью каждый волосок его бровей, каждую пору на щеке.

Она перевела взгляд на его руки, державшие руль. У Ши такие красивые руки. Прекрасной формы пальцы. Катриона подумала о грубости ладоней Ши, о том, какие они жесткие при рукопожатии и какими нежными они могут быть. Ей малодушно захотелось сказать: «Да, Ши, разумеется, я сейчас вернусь с тобой в Глазго», — но она этого не сделает.

Катриона также знала, что, если Маккормак попытается увезти ее силой, ей придется его оставить.

— Зачем ты это делаешь? — холодно спросил Ши.

— Потому что Виктория — моя подруга. Потому что она любила своего брата, а он умер.

Катриона отвечала со спокойной решительностью. Ши никогда еще не приходилось слышать такую интонацию в ее голосе, и он растерянно посмотрел на Катриону.

— Прости, конечно. Но, как я уже сказал там, у церкви, тут ничего нельзя изменить.

— Ты не понимаешь.

— Я слишком хорошо понимаю! — Маккормак расстроенно вздохнул, словно он пытался объяснить житейские истины четырехлетнему ребенку. — Послушай, Кэт.

Ты сама не понимаешь, во что ты лезешь. Попытайся понять, что это за женщина. Виктория — рискованная личность в самом широком, в самом серьезном значении этого слова. Конечно, — добавил Ши, — это не в моей компетенции. Мне давно следовало доложить, что ты знакома с Викторией Рейвн.

— Что? — Катриону до глубины души оскорбило признание Ши. — Доложить? О моей личной дружбе?

— Я обязан. Обо всем, что угрожает безопасности. Но я этого не сделал, потому что ты сказала, что давно с ней не встречаешься. Я полагал, что между вами все кончено.

— Я не считаю, что настоящая дружба может когда-либо кончиться, — убежденно заявила Катриона.

— Кэт, пожалуйста, — почти попросил Маккормак, — не принимай это так близко к сердцу. Я не хочу становиться между тобой и твоими подругами.

— Одной подругой.

— Да.

Как и предполагал доктор Макнаб, напряжение спало, когда компания занялась передачей тарелок с сандвичами и намазыванием джема на тосты.

Кирсти накрыла стол для поминок в гостиной, расставив стулья вокруг стола, у оконной ниши, и удалилась на кухню.

Вскоре, правда, она появилась, толкая перед собой тележку с подносом, на котором стояли тарелки с едой, чашки и массивный серебряный чайник с фамильным гербом Скарсдейлов. Чайник был поставлен перед Викторией, сидевшей на стуле тетушки Камерон. Разливая чай, Виктория одарила Ши иронической улыбкой.

— Сливки и сахар или лимон? Мне сказали, кто вы. Думаю, вы предупреждали Катриону, что ей следует держаться от меня подальше?

— Что-то в этом роде, — спокойно согласился Маккормак.

— Теперь, когда вы меня обнаружили, что вы со мной сделаете? — с некоторым интересом спросила Виктория. — Арестуете?

Ши холодно посмотрел на Викторию:

— Разумеется, нет. Я не уполномочен осуществлять арест гражданских лиц. И вы, должно быть, прекрасно об этом знаете.

— О чем вы говорите? — потребовала ответа Гвиннет.

Виктория налила чай викарию, придвинувшему к ней свой стул.

— Так, ни о чем.

— Нет абсолютно никаких оснований для ее ареста, — резко вставила Катриона.

Она увидела на лице Ши хорошо ей знакомую жесткую улыбку, выражавшую ярость и замешательство.

«Ну и ну, — подумала Катриона, — дела-то совсем плохи».

Кирсти предложила гостям круглые хлебцы.

— Прошу вас, мисс Виктория. Вы должны хоть что-то съесть.

Маккормак держал свое блюдце за самый краешек, словно оно было раскалено докрасна.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, Кэт.

— Нет, я знаю. Я все знаю.

Сидевший слева от Виктории преподобный Далглиш открыл рот:

— Я понимаю, что это не самый подходящий момент…

Мисс Рейвн, я хотел бы заметить…

Катриона упрямо подняла подбородок и посмотрела прямо в глаза Ши:

— Я знаю, что она никогда в жизни не была террористкой.

Маккормак с легким стуком поставил чашку на стол.

— Боже праведный!

— ..так много вещей пришло в негодность и нуждается в ремонте и замене. Отопление, например, самая важная проблема ввиду предстоящей зимы.

— Террористка? — в один голос воскликнули Джесс и Гвиннет.

Голос викария куда-то уплыл. В комнате воцарилась абсолютная тишина, прерванная Викторией:

— Ну разумеется… Кирсти, будь добра, принеси мою сумку.

Преподобный Далглиш растерянно переводил взгляд с одного потрясенного гостя на другого, пока его внимание не привлекли действия Виктории, извлекшей из сумочки чековую книжку и подписавшей чек на тысячу фунтов со счета банка «Лойдс», Пиккадилли, Лондон.

— Прошу вас, — любезно предложила Виктория. — Надеюсь, это вам поможет.

— В самом деле, мисс Рейвн, такая щедрость… благодарю вас.

— Не за что. — Виктория подняла чайник. — Так что, мистер Маккормак, еще чаю?

Ши машинально протянул руку с чашкой, но тут же ее отдернул.

— Какой-то абсурдный разговор, — решительно заявил он.

— Вовсе нет, — настаивала Катриона. — Есть вещи, о которых необходимо сказать. Сейчас, когда мы собрались все вместе. — И, точно присутствие викария накладывало на беседу печать официальности, добавила:

— И преподобный Далглиш — священник.

Катриона вскочила на ноги. Лицо ее было бледно и очень спокойно. Она крепко сплела руки, чтобы не выдать, как они дрожат.

— Прости, но я должна об этом сказать, Ши. И лучше всего сделать это перед людьми. Они будут нашими свидетелями. — Катриона задыхалась. — Знаешь, Виктория рассказала мне, что она делала в Центральной Америке, но это совсем не то, что ты думаешь. Да, она знала опасных людей, таких как Карлос Руис, но…

Джесс вспомнила глубоко влюбленного в Викторию хрупкого человечка с грациозным телом.

— Карлос опасен? — почти прошептала Джесс.

— Карлос Руис, — спокойно уточнил Маккормак, — коммунист и профессиональный террорист. Возможно, он также был ханойским шпионом во время вьетнамской войны.

Виктория слегка вздохнула.

— Вы этого не знаете.

— Нет. Но допускаю. А что, не так?

Виктория моргнула и потерла ладонью лоб. Она посмотрела на Катриону странным взглядом и пробормотала, словно это не имело особого значения:

— Думаю, что так…

— А кому какое дело? — крикнула Катриона. — У них были нормальные деловые отношения. Только и всего. Руис давал Виктории материалы и информацию и знакомил ее с людьми; она писала репортажи. Да ради Бога, Ши! Виктория выполняла свою работу!

— Репортеры сами не лезут в такие истории, как это раз за разом делала Виктория. Если она не сотрудничала с террористами, то она просто сумасшедшая.

Повернувшись, Катриона посмотрела на Викторию, созерцавшую в окно золотой вечерний свет на воде.

— Виктория не работала с террористами, — твердо заявила Катриона, — и она не сумасшедшая. У нее были личные причины так поступать. — Она задыхалась, ей было плохо. — Ты веришь в идеалы, Ши: в свою страну, в свободный мир и все такое. Хорошо, я тоже верю. Но еще больше я верю в людей.

Мои друзья для меня гораздо важнее, чем самые высокие идеалы, а Виктория — моя подруга. Вот что я чувствую, Ши.

Тебе придется принимать меня такой, какая я есть. Или, — Катриона перешла на шепот, — не принимать вообще.

Вызов был брошен. Катриона в упор смотрела на Ши, ожидая его ответного хода. Она страшно устала. Все, что она знала, так это то, что совершила акт измены — выдала вслух секретную информацию. Возможно, теперь она потеряет Ши навеки. Но Катриону это больше не волновало.

Виктория медленно поднялась. Гвиннет откинулась на своем стуле. Теперь Виктория, Катриона и Ши образовывали почти правильный треугольник, глядя друг на друга поверх стоявшего на столе чайника. Виктория в упор посмотрела на Катриону и спокойно произнесла:

— Спасибо.

После этого она подняла руки и потрогала пучок волос на затылке.

— Слишком туго, — сказала она рассеянно и принялась вынимать заколки и швырять их на стол.

— Мисс Виктория… — начала было Кирсти.

Виктория помотала головой из стороны в сторону. Светлые волосы рассыпались по плечам.

— Это действительно не важно…

Виктория села на место так же медленно, как и встала, словно ее тело складывалось часть за частью, подобно секциям плотницкой линейки.

— Кирсти, я не очень хорошо себя чувствую, — по-детски трогательно пожаловалась Виктория.

И вдруг сильным ударом она оттолкнула от себя огромный чайник, уронив его на белую в линейку скатерть, после чего вообще сбросила чайник со стола вместе с сахарницей, молочником и тарелкой треугольных сандвичей с помидорами.

Виктория вытянула на столе руки, положила на них голову и заплакала. Громко, безнадежно, как ребенок, никого не стесняясь.

Глава 5

Сидя за столом, покрытым испачканной скатертью, Ши и Катриона смотрели друг на друга.

В комнате они были одни.

Доктор Макнаб и Кирсти увели Викторию наверх. Крепко обняв Викторию за плечи, Кирсти бормотала ей на ухо слова утешения, словно, как много лет назад, успокаивала испуганного ребенка. Доктор Макнаб, в свою очередь, с облегчением констатировал:

— Ну слава Богу, теперь она сможет немного отдохнуть.

Викарий уехал. Он покинул Данлевен, как всегда, сбитый с толку, но осчастливленный чеком на тысячу фунтов.

Джесс и Гвиннет сделали все, что было в их силах, чтобы отмыть пятна на ковре, потом собрали чайные приборы и понесли их на кухню.

— Мы тоже теперь можем ехать, — предложил Ши. — Тебе здесь больше нечего делать. Виктория получила эмоциональное кровопускание, и теперь о ней позаботятся старая преданная служанка и домашний доктор.

— Не будь таким циником.

— Такая у меня работа.

Катриона вздохнула. Она посмотрела на мокрый ковер и слегка примяла ногой небольшую кучку чайных листьев.

— Хорошо, — наконец согласилась Катриона. — Я поеду с тобой. Но только потому, что ты, пожалуй, прав: возможно, больше уже нет особого смысла в моем пребывании здесь.

— Отлично.

— Но не сию минуту. Я хочу, чтобы ты прогулялся со мной до пляжа. И хочу, чтобы ты выслушал все, что я тебе скажу.

Нижние этажи замка Данлевен были вырублены прямо в скале: винные погреба, кладовки, грозившие стать когда-нибудь опасными в силу своей ветхости. Здесь была и маленькая дверь, ведущая прямо на утес, с которого во времена деда графа Скарсдейла со стофутовой высоты сбрасывались в море отходы.

Теперь узкая тропинка, вьющаяся между громадных валунов, вела вниз, к небольшой бухте, выходившей прямо на запад и сейчас, в шесть часов вечера, дышавшей теплом долгого солнечного дня. На волнах покачивалась измотанная непогодой когда-то небесно-голубая лодка, привязанная канатом к вбитому в скалу железному кольцу.

Ши и Катриона сели, прислонившись спиной к теплой скале, на маленькую площадку, на которой века бесконечного прибоя превратили гальку в мелкий коричневый песок.

Катриона поведала Ши историю Виктории и Танкреди.

Маккормак сидел довольно тихо, слушал и смотрел на солнце, медленно сползавшее за дальние горы.

— После того как между ними все кончилось, — завершила свой рассказ Катриона, — Виктория решила искать себе смерти. Ей казалось, что в жизни у нее больше ничего не осталось. Но сделать это самой у Виктории не хватило духа. Она попыталась найти кого-нибудь, кто бы помог ей уйти из жизни. Неужели ты этого не понимаешь? Ты должен понимать! — горячо добавила Катриона.

— Не знаю. — Ши охватил щеки руками. — Слишком уж все наворочено. Мне это представляется нереальным;

— Но может быть, ты попытаешься понять?

Маккормак задумался.

— Это ведь очень важно для тебя, не так ли? — спросил он наконец.

— Очень, — порывисто ответила Катриона, подумав про себя: «Это имеет значение для всего нашего будущего».

Катриона сняла туфли и встала, неожиданно почувствовав страшную усталость.

Она стянула с себя колготки и медленно, тяжело, словно пожилая женщина, пошла по гальке в море. Катриона смотрела вниз, сквозь волну, на свои зеленовато-белые ноги. Вода была на удивление теплой; она мимоходом вспомнила о том, что дальний северный рукав течения Гольфстрим омывает и северо-западное побережье Шотландии.

Катриона задрала подол платья на талию и опустилась на колени. Ощущение было умопомрачительное, и, несмотря на всю свою расстроенность, она почувствовала, как радостно забилось ее сердце. В возбужденном порыве Катриона стянула с себя одежду, свернула ее в комок, швырнула на берег, а затем погрузилась в темно-зеленую волну и, пробивая себе путь в зарослях прибрежных водорослей, поплыла в чистое открытое море, где легла на спину и, покачиваясь на волнах, ощутила, как легко и свободно ее тело.

Повернув некоторое время спустя голову к берегу, Катриона увидела, что Ши, тоже совершенно голый, дрейфует на спине в трех футах от нее. Они молча лежали рядом, глядя в бездонное голубое небо над ними, в котором уже появился бледный, едва различимый серп месяца.

— Я не хотел бы, чтобы Виктория встала между нами, — произнес через какое-то время Ши.

— Ей это и не нужно, Ши.

— Почему она так много для тебя значит?

— Почему? — Катриона прислушивалась к шелесту и плеску волн о гальку и с удовольствием чувствовала, как мягкая волна медленно поднимает ее тело наверх, на самый гребень, а потом осторожно опускает вниз. — Потому что Виктория — часть моей жизни. Она заставила меня повзрослеть. Заставила смотреть на мир собственными глазами.

Было что-то удивительно интимное в словах Катрионы, и Ши было от этого немного не по себе.

Несколько минут они молчали.

— Ты, разумеется, права насчет дружбы, — пробормотал наконец Маккормак. — Возможно, отчасти мой гнев был продиктован ревностью. Возможно, мне показалось, что ты волнуешься за Викторию больше, чем за меня.

Катриона понимала, что Ши никогда не смог бы сказать ей это в глаза. Она улыбнулась, волосы ее причудливо извивались в воде, когда Катриона медленно помотала головой.

— Я волнуюсь за тебя больше, чем за кого бы то ни было на свете.

— Если это так, то мне становится почти страшно. — Ши скрестил руки за головой. Волны с шумом накатывались на берег. — Ты была странной там, за чаем, — медленно произнес Маккормак. — Мне просто не верилось. Я спрашивал себя: а защищала бы ты меня так же страстно, как Викторию?

— И ты еще спрашиваешь?

Ши помолчал и тихо вымолвил: