Вскоре стала очевидной и не правдоподобно блестящая подготовка Виктории и по другим предметам.

— Ничего не понимаю, — призналась Гвиннет в конце первой недели. — Ведь ты никогда не ходила в школу.

Виктория улыбнулась:

— Мы могли изучать предметы, по-настоящему важные и нужные, а не только то, что считала бы необходимым какая-нибудь старая дева среднего сословия. В нашем распоряжении была библиотека Скарсдейла и все время мира.

Особенно зимой…

— Почему зимой?

— Потому что зимой на улице темнеет уже в три часа дня, — подивилась невежеству подруг Виктория. — Видите ли, в Данлевене нет электричества Там всегда было темно и холодно. Ужасно холодно Нам с Танкреди, чтобы хоть как-то согреться, приходилось ложиться в постель в пять часов.

Единственным источником света у нас были свечи. Мы придумывали игры на концентрацию внимания и тренировку памяти, потому что не могли читать, учили друг друга французскому, немецкому и латыни, запоминали массу стихов (Танкреди знает наизусть всю «Энеиду»). Летом светло почти до полуночи, и тогда мы все время читали. — Виктории было забавно наблюдать ошеломленные лица внимавшей ей троицы. — Что еще? Да, у нас не было ни радио, ни телевизора.

Виктория покопалась в своей великолепной итальянской кожаной сумочке, достала оттуда пачку сигарет «Балканское собрание» с золотым ободком, откинулась на подушку, скрестив свои изящные лодыжки, и с удовольствием закурила.

Джесс смотрела на эту искушенную молодую женщину в платье от Жана Муара, потягивающую тонкую черную сигаретку, и думала о двух детях, убивающих бесконечные темные часы зимней ночи, перешептываясь на латыни в холоде каменной спальни.

Катриона пересекла комнату, открыла окно пошире и с опаской выглянула из-за голубой занавески во двор.

— Если сюда кто-нибудь придет, он наверняка учует запах дыма.

Виктория пожала плечами.

— Думаю, что да. Если осмелится войти. — Она протянула пачку Гвиннет:

— Хочешь попробовать?

Другой вечер.

Гвиннет, привалившись к спинке кровати, безуспешно пытается научиться пускать ровные колечки дыма, как это замечательно получается у Виктории.

— А у тебя есть фото брата? — с надеждой в голосе спросила она.

Всем троим ужасно хотелось узнать как можно больше о Танкреди.

— Как думаешь, он красивый? — еще раньше спрашивала Гвиннет у Джесс. — Если он хоть чуточку похож на Викторию, то наверняка красивый.

Джесс же страшно заинтриговал замок Данлевен, представлявшийся ей суровой крепостью, построенной на черной неприступной скале, с запутанными коридорами, ржавыми крючьями, торчащими из стен, и омываемой ледяным северным горным дождем, потоками грязных струй стекающим по каменным стенам полуметровой толщины. Неприступный, мрачный, холодный замок…

— После смерти Скарсдейла у нас остались кое-какие деньжата, и мы первым делом установили центральное отопление.

Виктория никогда не называла графа отцом. Когда же девушки спросили ее, почему отец для нее только «Скарсдейл», она ответила:

— А что тут удивительного? Не могу я думать о нем как об отце. Я вообще его едва знала. Он оставил нас в Данлевене и больше там не появлялся.

Викторию и Танкреди привезли в Данлевен после смерти их матери, четырнадцать лет назад. Вдовствующая старшая сестра лорда Скарсдейла, которую Виктория называла не иначе как «тетушка Камерон», вырастила их по той же методе, по которой выращивала щенков шотландской борзой.

— Она была уверена, что нам нужны только корм и сухая подстилка. Тетушка совершенно не знала, как вести себя с детьми, но она очень старалась, — добавила Виктория потеплевшим голосом. — Она научила нас играть в шахматы и бридж.

Джесс представила себе тетушку Камерон удалой и суровой старухой в поношенной шотландской юбке и резиновых сапогах, вышагивающей по болотистой местности, поросшей вереском, в сопровождении своры огромных псов.

— Впрочем, она любила нас. И хотела помочь нам устроить свое будущее. Поэтому, когда Скарсдейл собрался отправиться на тот свет (это означало, что у нас, соответственно, появятся деньги), тетушка Камерон начала думать, как бы отправить нас на юг.

— Что за ерунда? — удивилась Джесс. — Я думала, что лорд скончался скоропостижно. Без каких-либо предварительных признаков. Упал и умер.

— Тетушка Камерон знала, что он умрет. Она — ясновидящая.

Катриона вытаращила глаза.

— Она видит будущее?

— Иногда. Хотя, возможно, это было и не будущее. А наоборот, прошлое. Трудно сказать. Никто точно этого не знает.

— Никто… — Прошептала Катриона, во все глаза глядя на Викторию. — Ты хочешь сказать…

— О да. Кажется, это передается по женской линии Рейвнов — Виктория небрежно пожала плечами.

Откровения Виктории Рейвн едва укладывались в голове, или, по едкому замечанию Джесс, в них «верилось с трудом». По общему согласию троица решила проверить достоверность слов своей новой подруги, когда выпадет подходящий случай. Гораздо спокойнее было строить предположения о загадочном Танкреди.

Танкреди подарил Виктории аметистовое кольцо.

Девушек это кольцо занимало все больше, тем более что, если верить словам Виктории, она никогда не снимала его с пальца.

Это было совершенно необычное кольцо. Сам аметист, судя по огранке, был современным, но оправа явно появилась на свет очень и очень давно, может, даже и в средние века. Она имела форму витиеватого геральдического животного — наполовину орел, наполовину дракон. Существо мертвой хваткой зажало огромный аметист в страшных когтях мохнатых лап, а его чешуйчатый хвост образовывал крученое кольцо для пальца.

— Скарсдейлу кольцо досталось по материнской линии, — пояснила Виктория. — Раньше оно было печаткой, но Танкреди переделал его к моему одиннадцатилетию. Он убрал печать и заменил ее аметистом. Знаете, аметист — мой камень по гороскопу.

Подобное обращение с фамильной печаткой показалось Джесс святотатством, но Гвиннет с Катрионой придерживались прямо противоположного мнения. Более того, действия Танкреди представлялись девушкам верхом романтичности.

— Хотела бы я иметь брата, который сделал бы для меня подобное. — Катриона печально вздохнула.

Начался летний семестр — время теннисных матчей по выходным. Девушки приступили к репетициям спектакля «Сон в летнюю ночь», который они собирались представить родителям и гостям на «уик-энде старшеклассников» в середине июня. В этот день родители Джесс, генерал сэр Уильям и леди Хантер, будут сидеть в первом ряду в потешно конфузящей их близости с книжно-светской матерью Катрионы, Эдной Скорсби, и ее мужем Эрнестом, йоркширским водопроводчиком и новоиспеченным миллионером, разбогатевшим благодаря своему революционному изобретению нового сливного крана для унитаза. Исполненный сознания долга, из Лондона прибудет строгий брат Гвиннет Безил.

А приедет ли Танкреди Рейвн?

— А почему его зовут Танкреди? — поинтересовалась Катриона у Виктории. — Это ведь иностранное имя, а?

— Так звали завоевателя Сицилии. Мать Скарсдейла была сицилианкой. Мы с Танкреди родились в Палермо.

— А чем он занимается?

— Занимается? Танкреди? — Тут прозвучал самый обескураживающий ответ:

— В шахматы играет. И в бридж, и в триктрак.

— Нет, я имею в виду, где он работает?

— Так это и есть его работа.

— Не понимаю, — замотала головой Гвиннет.

— Танкреди играет на деньги. И довольно успешно.

— Ты хочешь сказать, что твой брат — профессиональный игрок?

— Не совсем так. Он не профи в точном смысле этого слова. Танкреди всегда знает, что выиграет. Он держит в голове все шахматные ходы, так же как помнит полный расклад карт. — Виктория слегка улыбнулась. — Танкреди говорит, что в Америке его называли бы мастером обратного счета…

Катриона, Джесс и Гвиннет в строгих закрытых нейлоновых купальных костюмах и резиновых шапочках сидели на бетонном краю бассейна и наблюдали, как Виктория Рейвн, в облегающем белом лайкровом купальнике без особых усилий проплывает круг за кругом по периметру бассейна.

— О чем мы говорили перед ее приходом? — поинтересовалась Гвиннет.

— О том, что жили-поживали без особых забот. — Джесс раздраженно поправила прядь мокрых волос, выбившихся из-под шапочки. — Не могу понять, как это ей удалось подцепить нас на свой крючок. Мнит себя командиршей.

— Но ведь так оно и есть, — попыталась быть объективной Гвиннет.

— Она нас жалеет, — усмехнулась Катриона. — Ну не глупость?

— Жалеет нас? — Джесс грозно сдвинула черные брови.

И как только Виктория осмеливается ее жалеть? Джесс нравилась собственная жизнь. Отличная жизнь, и такой она будет и впредь. Джесс всегда двумя ногами стояла на земле, точно зная, что ее взгляды и амбиции — единственно верные, абсолютно правильные.

— Итак, ты намереваешься выйти в свет, потом стать женой и матерью… Очень удобно, — сказала как-то Виктория и, задумчиво покачивая головой, вдруг добавила без какой-либо видимой связи:

— Как же тебе повезло, что ты такая хорошая художница. Можешь придумывать собственные рождественские картинки и рисовать детские портреты.

Джесс почувствовала обиду и скрытую угрозу, словно — смешная мысль — принципы, на которых Джесс строила свою жизнь, в конце концов, не такие уж прочные.

Джесс не понимала, как может Гвиннет оставаться такой спокойной, несмотря на подколки, с которыми Виктория приставала и к ней.

— Воспитательница в детском саду? Ну конечно! Замечательная подготовка к работе в модном бизнесе. Можешь начать с маленьких прелестных нарядов для малышей…

— Но я не собираюсь заниматься модным бизнесом.

— Займешься.

Гвиннет, с побледневшим и сконфуженным лицом, уставилась на Викторию. А потом вдруг покраснела и поспешила сменить тему.

— Может быть, Виктория просто завидует нам, — мягко предположила Катриона. — Думаю, следует пожалеть ее. Как считаете, что с ней самой-то будет?

Катриона представила себе Викторию, окончившую Оксфорд с красным дипломом, и что дальше?

— Если она не выйдет замуж, то кончит так же, как мисс Пембертон Смит. Умная и злая. Можете себе представить что-либо более ужасное?

Листья на деревьях распустились окончательно, теплый летний воздух был наполнен тяжелым гудением пчел и ароматом распустившихся цветов, трава в полях и парках поднялась в полный рост. Катриона без конца мечтала о Джонатане. Почти каждый день она писала возлюбленному бесконечные письма. Правда, отвечал Джонатан куда более редко и разочарующе неромантично. Но Катриона постоянно подбадривала себя, вновь и вновь вспоминая их первую встречу.

Виктория была благодарной слушательницей. Она слушала спокойно, не перебивая, с таким видом, будто никогда прежде не слышала рассказа Катрионы.

— Все было как в книжке, — с благоговением рассказывала обожавшая рыцарские романы Катриона. — Я сразу же поняла: либо я выйду за него замуж, либо просто умру.

— Ну да, я очень надеюсь, что так оно и будет, — вежливо заметила Виктория. — Выйдешь за него замуж, я хотела сказать.

— Думаешь, она и вправду ясновидящая? — Катриона и Джесс сидели рядышком на складных стульчиках, держа на коленях коробки с красками и эскизники. Это была ежегодная загородная прогулка кружка рисования в Баклбери-Виллидж — живописную местность с хижинами, крытыми соломой, красочными садиками и небольшой речушкой, мирно извивающейся среди зарослей тростника и болотной калужницы.

— Откуда я знаю?

— А если так, то, может быть, Виктория способна предсказать судьбу?

— Ну и спроси ее. Не тяни резину, — вздохнула Джесс в досаде на то, что ей не дают сосредоточиться.

Она была по горло сыта разговорами о славном Джонатане Вайндхеме и страшно злилась. Еще минута, и она наговорит бедной Катрионе таких вещей, от которых та непременно расплачется. Девушка захлопнула эскизник и резко встала.

— Мне надоел этот пейзаж. Пойду поищу что-нибудь еще. Увидимся за чаем.

Она зашагала вниз по заросшей тропинке, борясь со своим гневом, от которого ее тело затрясло мелкой дрожью.

Деревня осталась далеко позади. Речка в этом месте поросла камышом и тиной. Джесс приходилось пробивать себе дорогу сквозь густые джунгли кустарника, в кровь царапая руки, спотыкаться, чертыхаться, досадуя на проклятые заросли. Вдруг Джесс остановилась и замерла как вкопанная: открывшаяся перед ней картина заставила ее позабыть и о раздражении, и о трудностях пути.

Это был пруд. Обычный застоявшийся пруд, покрытый зеленой пеной, окруженный насквозь прогнившими трухлявыми деревьями. Но внутри у Джесс вдруг что-то заныло; волна непонятного и радостного волнения ослепила ее. Она на мгновение зажмурилась, чтобы перевести дыхание, потом, охнув, раскрыла свой складной стульчик и тихо на него села.

«Не думай. Рисуй. Перенеси цвета на бумагу… — говорил ей внутренний голос. — Ты можешь, у тебя обязательно все получится».

Полностью ушедшая в себя, Джесс просидела над рисунком до самого вечера, совершенно не замечая облепившую ее мошкару, комариные укусы и удушающий запах от гниющей воды.

Пришлось отряжать на поиски пропавшей специальную группу.

Джесс с нескрываемой гордостью протянула подругам свою не успевшую еще высохнуть работу:

— Вы только посмотрите, что у меня получилось!

К тому времени, когда они добрались наконец до парадного входа в Твайнхем, эйфория Джесс угасла, и она почувствовала, что замерзла и чертовски устала. Спина разламывалась, исцарапанные руки болели, ноги распухли от комариных укусов. Джесс уже была готова согласиться с Катрионой и миссис Тервиллигер, учительницей рисования, что ее художества всего лишь пустая трата времени, но тут вдруг обнаружилось (и это безмерно удивило юную художницу), что у нее есть почитатели.

— Здорово, — прокомментировала Виктория, задумчиво глядя на Джесс своими светлыми глазами. — Ты зря теряешь время. Тебе надо учиться у кого-нибудь, кто действительно знает в этом толк.

— А зачем? Я вовсе не собираюсь становиться художницей.

— Почему?

— Потому что у меня совсем другие планы! — ни с того ни с сего вдруг прокричала Джесс, но потом, правда, спохватившись, она безнадежно махнула рукой и тихо добавила:

— И в любом случае у меня плохо это получается!

— Откуда ты знаешь?

— Да ладно тебе, Виктория. — Джесс небрежно хлопнула ладонью по картине. — Это далеко не Пикассо!

— Нет, — согласилась Виктория. — Это Джессика Хантер.

В тот вечер Джесс легла спать совершенно разбитая и физически, и морально.

На следующее утро Джесс выбросила свою картину.

Спустя полчаса, с холодяще-беспокойным чувством она достала рисунок из мусорной корзины и, осторожно разгладив смятую бумагу, надежно припрятала его. В те дни Джесс сама себя не понимала.

Гвиннет заняла второе место на конкурсе по пошиву одежды. Первое место ей не досталось лишь потому, что она не использовала новых материалов и сшила платье из отреза.

— Ты всю одежду шьешь себе сама? — поинтересовалась Виктория.

— Конечно. Не могу отказаться от этого удовольствия.

— А как ты научилась?

— Двоюродная сестра матери обычно присылала нам посылки с одеждой из Нью-Йорка, — медленно ответила Гвиннет, вспоминая. Как же давно это было!.. — Ни один наряд не подходил, но среди них встречались удивительные вещи! И я сама научилась перешивать платья. Потом мать поссорилась со своей кузиной. Дружба закончилась, а вместе с ней и посылки. Теперь я покупаю вещи на базарах и дешевых распродажах. Удивишься, но там можно наткнуться на такие интересные штучки!

Виктория покачала головой:

— Ты попусту тратишь время на детский сад. Ты могла бы стать модельером. И неплохим.

Гвиннет расхохоталась.

— Оставь Гвин в покое, — вмешалась Джесс. — Это ее жизнь.

— В самом деле? — приподняла бровь Виктория.

— Я совсем не против работы с детьми, — заверила Гвиннет. — Честно.

— Ты должна уехать.

— Куда? — пожала плечами Гвиннет. — И как? У викариев больших денег не бывает. В семье матери был когда-то приличный капиталец, — чистосердечно призналась Гвиннет, — но они все потеряли. Если не считать американскую родню, но с ней мать даже не разговаривает.

— А как насчет стипендии?

— Умом не вышла. Это всем известно. — Гвиннет усмехнулась. — Ни кожи ни рожи, да еще и без мозгов, но ли-и-ичность!

— И талант. Нет, правда, Гвин, почему бы тебе не попытаться? В жизни есть вещи более интересные, чем воспитание детишек в Бристоле.

— Да заткнись ты наконец! — снова зло перебила Викторию Джесс. — Что за удовольствие сбивать людей с толку?

Гвин была вполне счастлива. Мы все были вполне счастливы до твоего появления. И уж если на то пошло, что ты знаешь о жизни? Ровным счетом ничего, если не считать замка Данлевен!

Виктория не обратила на слова Джесс ни малейшего внимания.

— Почему бы тебе не написать своим американским кузинам? Может быть, они найдут там для тебя работу, пусть даже, скажем, какую-нибудь подсобную. Но ты будешь в Нью-Йорке. Для начала это совсем неплохо.

— Мать мне никогда не позволит.

— Тогда не говори ей.

— Да они все уже и позабыли о моем существовании.

— Ну во-о-от, — протянула Виктория, — ты им о себе и напомни.

Только Катриона оставалась невосприимчивой к россказням Виктории, в то время как ее подруги, казалось, совершенно потеряли аппетит.

Она радостно поглощала трюфели и икру, размышляя между делом, как бы ей отблагодарить Викторию за ее замечательную щедрость в дележе своих до умопомрачения вкусных посылок. Может, подарить Виктории в конце семестра какой-нибудь прелестный подарок? Кашемировый свитер?

Шелковый шарфик? Брошь? Или подарок — это не совсем удобно? С опаской, присущей лишь недавно разбогатевшим людям, Катриона старалась избегать капканов, расставленных на пути в новую социальную среду, и, конечно же, постоянно в них попадалась.

, . В конце концов Катриона нашла идеальный выход. Она введет Викторию в общество — будущей весной пригласит на свой бал. Вот будет взрыв! Виктория такая очаровашка.

Судьба мисс Пембертон Смит не для нее. Возможно, на балу Виктория даже влюбится в кого-нибудь… и, если только это не будет Джонатан, все будет просто замечательно.

— Виктория, а ты и вправду можешь предсказывать судьбу? — решилась наконец спросить Катриона.

Девушки шли на ужин. Стояла ужасная жара и духота, временами слышались раскаты грома надвигающейся грозы.

— Иногда.

Катриона моментально протянула Виктории свою розовую ладонь:

— А по руке ты читаешь?

— Ты проживешь долгую жизнь. Выйдешь замуж, и у тебя будет двое детей.

Катриона глубоко вздохнула и чуть не упала, споткнувшись о торчавший на дороге камень.

— Когда? — бесхитростно спросила она.

— Через несколько лет.

— У-у-у, и не раньше… А это будет Джонатан, да?

— Не знаю. Линии руки говорят лишь о том, что ты выйдешь замуж. Они не говорят, за кого.

— Но я должна знать.

— Тогда нам придется провести сеанс, — небрежно кинула Виктория. — Как-нибудь ночью, когда я буду в настроении. Ты сможешь задать свой вопрос планшетке.

— Планшетке! — От восторга у Катрионы перехватило дыхание. — А можно сегодня ночью?

Девушки шагнули из ослепительного солнечного света в относительную темень коридора, ведущего в столовую.

Катриона часто заморгала глазами, едва различая туманные очертания спешащих фигур, слыша голос Виктории, но не видя ее.

— Почему бы и нет? — сказала наконец Виктория после некоторой паузы. Голос ее звучал несколько насмешливо. — Это может быть интересным. Хотелось бы знать, что в самом деле случится со всеми нами. — Виктория загадочно улыбнулась Катрионе, и улыбка ее материализовалась из темноты, подобно Чеширскому коту. — Устроим сеанс сегодня в полночь.

На календаре в столовой значилась дата — 29 июня.