В течение всего дня Доминик раздавал направо и налево оскорбления всякому, кто попадал в зону слышимости его вечно недовольного голоса. Так продолжалось до самого обеда, отвратительно приготовленного Синтией, и последующего похода в пивнушку на углу улицы. Гвиннет сходила с ними в пив-бар только один раз, и этого хватило за глаза. Каселли выпил не правдоподобное для столь тщедушного человечка количество пива, совершенно захмелел и по дороге домой без всяких церемоний расстегнул ширинку своих серых жеваных штанов и помочился прямо на двери роскошного джипа «ровер».

Гвиннет уехала на следующий день; с плохо скрываемой радостью Синтия проводила ее до дверей.

Она навестила Катриону и сама об этом пожалела. Гвин чувствовала себя совершенно разоренной, потерявшей все: внешность, карьеру и, ко всему прочему, Фреда. По контрасту бизнес Катрионы шел в гору, дети были здоровы и жизнерадостны, да и сама Катриона светилась счастьем, поскольку Ши Маккормак благополучно вернулся с войны на Фолклендах.

Гордясь тем, что другом его матери был герой войны, Джулиан без умолку пересказывал историю десантирования разведывательного отряда Маккормака с самолета С-130.

— Их задачей было выяснить, какое оружие и средства связи использует противник, — рассказывал Джулиан тем снисходительным тоном, каким мужчины рассказывают женщинам вещи, в которых те ничего не смыслят. — И им пришлось вести свои действия в зимних боевых условиях. — Джулиан взглядом дал понять, что является первоклассным экспертом и в этом вопросе. — Он носил белый комбинезон, оружие они прятали в белых чехлах и жили по экстремальному режиму.

— Как это?

— Ax да, — Джулиан снисходительно улыбнулся, — вы, разумеется, не можете знать таких вещей. Это значит, что питались они всухомятку. Не готовили, понимаете? И спали где придется, если, конечно, вообще была возможность спать.

— Я ничего не знала несколько месяцев, — рассказывала Катриона. — Молю Бога, чтобы больше никогда в жизни не случилось ничего подобного.

Ши вернулся домой живым и здоровым.

— Я чувствую себя такой везучей…

«Более чем везучей», — заметила про себя Гвиннет, считавшая, что пребывание Ши на Фолклендских островах и ежедневные сообщения о погибших, бомбардировках и потопленных кораблях отвлекли Катриону от мыслей об ужасной смерти Андреа.

— У меня просто не осталось в душе места ни для каких других эмоций. Я просыпалась по ночам, крича от ужаса. И знаешь, — задумчиво добавила Катриона, — может быть, это звучит кощунственно, но я как-то чувствовала, что такой выход был лучшим. Андреа на самом деле уже много лет как умерла…

— Джесс, разумеется, чувствовала себя ответственной за все случившееся, — добавила Гвиннет. — Она почему-то винит себя за то, что Андреа стащила у нее портрет Стефана и что на выставке появился Танкреди. Словом, за все обстоятельства, приведшие к той последней прогулке по террасе, к тому последнему шагу.

— Но ведь Джесс всегда чувствовала себя за все ответственной, — заметила Катриона. — Это у нее в крови.

Стояла первая ночь праздника, 16 декабря 1984 года.

Прошла фиеста с ее процессиями и фейерверками; фейерверки закончились, и молодежь теперь взрывала динамитные шашки, отчего дребезжали окна близлежащих домов.

Джесс и Рафаэль прошли по многолюдным шумным улицам к собору, где собралось почти все население Сан-Мигеля посмотреть на Деву Марию, которую изображала хорошенькая девочка-подросток в голубеньком платьице, трясущаяся в кузове небольшого грузовичка, и Иосифа (для этой роли был выбран весьма миловидный парнишка) верхом на неспокойном ослике в сопровождении толпы ангелов, пастухов и наряженных в пончо «израильтян», несущих лампы и фонарики. Процессия ходила от дома к дому, ища место на постоялом дворе.

Прошло два года со дня выставки Джесс в галерее Вальдхейма. Она и не заметила, как пролетело время. Жизни Джесс и Рафаэля были так спрессованы в работе, постоянно разлучавшей их, разводящей в разные стороны в разное время и всегда — подальше друг от друга.

После представления Джесс и Рафаэль пошли прямо домой. На улице было жутко холодно, и празднество рассыпалось по домишкам, как теперь будет и впредь, до самого рождественского сочельника.

Рафаэль неожиданно страстно возжелал приготовить настоящие американские сандвичи и потому приволок из города целый пакет всяческой снеди: филей, сыр, ржаной хлеб, зелень. Геррера сам делал сандвичи, а Джесс тем временем наводила порядок в студии. Атмосфера была мирной и домашней. В такие минуты оба чувствовали, что принадлежат друг другу.

«Такое вот и бывает в замужестве, — печально подумала Джесс. — Или когда к тебе приезжает человек, заботящийся о тебе».

Они ели в постели, поскольку в доме гуляли сквозняки, а от масляного обогревателя Джесс не было никакого проку.

На противоположной стене в спальне висела последняя картина Джесс: густые заросли мясистых листьев, сочной травы и винограда.

В отношении картины Рафаэль испытывал смешанные чувства. Он был рад, что ее купила Гвиннет и картина вскоре отправится в Нью-Йорк.

— Эта работа напоминает мне картинку из книжки-раскраски, которая была у меня в детстве. Если правильно все раскрасить — увидишь спрятавшегося в траве тигра.

Гвиннет приезжала в ноябре, когда картина была уже почти закончена, и решила, что творение Джесс непременно должно украшать ее новую квартиру.

— Она восхитительна! — воскликнула Гвиннет в восторге. — Хотя и немного пугает меня. Так и хочется раздвинуть вот эти кусты и посмотреть, что за ними.

— На то она и рассчитана, — рассмеялась Джесс.

— В самом деле? — удивилась Гвин.

— Точно. И я клянусь, ты не прочтешь об этом ни в одном обозрении.

— Я никогда не читаю обозрений. Фред говорит, что художественные критики пишут больше мусора, чем кто-либо еще из ему известных.

Гвиннет все это время, казалось, только и делала, что путешествовала, к тому же она в очередной раз сменила квартиру. В третий с тех пор, как Андреа шагнула с парапета пентхауса на Парк-авеню. Новая квартира Гвиннет располагалась на третьем этаже.

— Не хочу жить высоко, — безапелляционно заявила она.

Джесс лежала бок о бок с Рафаэлем, пристально глядя на картину, словно сама она пыталась отыскать там притаившегося тигра. Вдруг Джесс резко отвела взгляд, так как внезапно поняла, что если она и в самом деле увидит зверя, то у него окажутся глаза Танкреди.

— Фред думает, что я до сих пор люблю Танкреди, — в отчаянии призналась как-то Гвин.

Стараясь не смотреть на подругу, Джесс поинтересовалась:

— А ты сама?

Ей показалось, что отрицательный ответ Гвин прозвучал слишком резко, чтобы быть достаточно убедительным. Или действительно к черту все? Особенно Танкреди?

Джесс тяжело вздохнула.

— О чем ты? — поинтересовался Рафаэль.

— Я думала о том, какой же прекрасной, какой простой может быть жизнь, и что она никогда такой не бывает.

По городу прокатилась новая волна взрывов. Ставни задрожали.

— Когда-нибудь, Джессика, ты поймешь, что сама можешь упрощать или усложнять жизнь по собственному усмотрению.

— И что же ты хочешь этим сказать?

Рафаэль запихнул в рот последний кусок сандвича и задумчиво стряхнул крошки с густого ковра черных волос, покрывавшего его грудь.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я.

— Вообще-то я думала о Гвиннет и Фреде.

— Им самим придется решать свои проблемы. Я же говорю о наших с тобой. — Рафаэль опустил локоть и повернулся к Джесс:

— Посмотри на меня, Джессика.

Джесс неохотно посмотрела в глаза Рафаэлю, отлично зная все, что сейчас скажет Геррера. Это они уже проходили.

— Ты сама усложняешь собственную жизнь, — мягко начал Рафаэль. Одной рукой он принялся поглаживать густую гриву непослушных волос Джесс. — Она действительно может быть очень простой. Ты совершенно права.

Единственное, что ты должна осознать, что твоя жизнь — это твоя жизнь. Выбор делать тебе. И вовсе не обязательно воздвигать все эти барьеры между нами. Ты думаешь, что владение домом в Калифорнии и этим вот домом означает свободу и независимость? Но, Джессика, все это даром не нужно, если ты внутренне не свободна. Как бы там ни было, а имение в Нале стало для тебя обузой. Где же здесь свобода?

— Я же говорила тебе, что решила продать имение.

— Ты говорила об этом еще в прошлом году.

— Но я имела в виду, что сделаю это сейчас.

— Тебе не следует затягивать с продажей. Слишком много печальных воспоминаний.

— Я знаю, — Джесс захотелось расплакаться, — там со мной столько всякого случилось.

И все же она чувствовала, что поспешная продажа дома после трагической смерти Андреа будет своего рода предательством.

— Я серьезно, Джессика, — словно прочтя ее мысли, сказал Рафаэль. — Андреа больше нет. Макс тоже уехал; он счастлив в своем университете в Германии. Стефан давно умер. Ты выполнила свой долг. Отпусти их из своей жизни.

Динамитный взрыв прогрохотал в карьере за городом; эхо его, отразившись от гор, ворвалось в комнату.

— Идиоты, — сердито буркнул Геррера. — Перекалечат друг друга…

— Я продам его в следующем году, — заявила Джесс. — Обещаю. — Она бодро улыбнулась. — В конце концов, осталось всего две недели.

— Вот и хорошо, — кивнул Рафаэль. — Ты будешь рада.

С глаз долой — из сердца вон. А потом ты должна решить, нужен ли тебе я.

Джесс неожиданно почувствовала жуткий холод, и у нее перехватило дыхание.

— Что ты сказал?

— Что я не стану моложе, — досадливо вздохнул Рафаэль. — Мне уже пятьдесят. Мы слишком часто в разлуке. Я слишком сильно скучаю по тебе.

— Я знаю.

«Но что еще я могу сделать?» — подумала про себя Джесс в панике.

— Мы слишком нужны друг другу, да и время, как известно, не ждет.

Джесс подумала о том, что выхода нет. Она снова и снова пыталась отказаться от своего маленького домика в Сан-Мигеле. Пыталась, но не могла.

— Я никогда тебя об этом не спрашивал, — продолжал Рафаэль, — но ведь наверняка же есть какой-то выход? Ты Прекрасно работала прежде и в Койакане. Моя практика и мой госпиталь — в столице, не в Сан-Мигеле.

Более чем убедительно. Разумеется, Джесс не могла ждать от Герреры, что он займется частной практикой в маленьком провинциальном городишке.

Если бы только она так не боялась! Не страшилась так потерять независимость, пусть выдуманную, но порою вполне реальную.

— Тебе выбирать, Джессика.

Если бы только она могла ему поверить! Если бы на Джесс не давило так сильно сознание того, что ее судьба безнадежно связана с Сан-Мигель-де-Альенде, созерцать который она стала бы до конца своих дней.

К тому же следующим летом Джесс, возможно, вообще не станет. Надо подождать. Она не может дать окончательный ответ Рафаэлю, зная, что ее может здесь скоро не быть.

«ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ». Кому из подруг предначертана эта судьба?

Виктория жила опасной жизнью, но она, Джесс, тоже часто мотается между Мексикой, Соединенными Штатами и Лондоном; Гвиннет постоянно летает по всему миру. У «ягуара» Катрионы может лопнуть шина на шоссе М4 на скорости сто миль в час.

— У меня следующим летом выставка в Нью-Йорке, — прервала наконец молчание Джесс. — Первая моя выставка после смерти Андреа. Я должна много работать, чтобы закончить все картины. Но после выставки, — голос Джесс зазвучал твердо и уверенно, — я продам дом в Напе. И мы сможем больше времени проводить вместе. А если ты все еще будешь этого хотеть, мы поженимся. Обещаю. Пожалуйста, Рафаэль, дай мне несколько месяцев!

Семь месяцев, если быть точным. До 30 июня 1985 года.

— Так вы собираетесь пожениться?

На дворе стоял ослепительно яркий солнечный и морозный денек середины декабря. Гвиннет и Катриона в толстых свитерах и шарфах полулежали в складных деревянных креслах у теннисного корта, наблюдая, как Ши сосредоточенно отражает мячи, посылаемые весьма преуспевавшей в искусстве подач Кэролайн. Джулиан, прикусив кончик языка, напряженно следил за перелетавшими через сетку мячами и стремительно бросался искать пропущенные мячи в кустах, окружавших площадку.

— Нет, пока Ши не уволится. Но это произойдет уже скоро. Нельзя же до конца дней своих прыгать с парашютом и штурмовать захваченные здания! А пока, — натянуто улыбнувшись, добавила Катриона, — я стараюсь быть постоянно занятой делами, иначе в голову слишком часто лезут мысли о смерти, и я просто схожу с ума.

— Надеюсь, осталось действительно немного.

— Да. В моей жизни сейчас это самое главное. Замужество представляется мне чуть ли не случайностью… Странно, правда? — Катриона задумалась. — Вот нам уже за тридцать, а ни одна из нас не замужем — ни ты, ни я, ни Джесс. Помнишь Твайнхем? Представляешь, как мы ужаснулись бы в то время, если бы узнали о такой своей судьбе? Мы же тогда только и говорили, что о замужестве… только о нем и думали.

— Пока не появилась Виктория.

Над головами подруг пролетел ярко-зеленый теннисный мяч, приземлившийся в самом центре кустарника, что вызвало сердитый возглас Кэролайн:

— Джуль, ты совсем мышей не ловишь! У нас осталось всего два мяча. Иди и ищи.

— Виктория — да. — Катриона задумчиво покачала головой. — Знаешь, Ши довольно ревностный ее поклонник: он постоянно читает репортажи Виктории.

— Где она сейчас?

— В Бейруте. Дом, где находилась Виктория, бомбили.

Она едва выбралась из-под развалин — опять повезло. Просто немыслимо, на чем держится ее везучесть. И забавно, как часто ей удается оказываться именно там, где разворачиваются события. Думаю, что это репортерский инстинкт.

— Похоже, — осторожно согласилась Гвиннет, подумав о том, что бы на это сказала тетушка Камерон.

— В прошлом году я написала Виктории. Последний раз мы виделись перед самым рождением Кэролайн, и это была не лучшая наша встреча. Она попыталась объяснить мне что-то о Джонатане, но я ей не поверила. А теперь? Ты можешь себе представить, что можно быть такой наивной? Я наговорила Виктории массу гадостей. И мне захотелось снова с ней встретиться, чтобы извиниться. И я отправилась в Челси, — сообщила Катриона доверительно.

— Но Виктории там не было.

— Нет. Там был Танкреди.

Над кустами раздался победный клич Джулиана:

— Я нашел целых три мяча! Один пролежал здесь вечность — он насквозь мокрый!

Гвиннет задумчиво смотрела на невысокую, крепко сбитую фигуру подростка, то и дело выныривавшего из кустов, и неожиданно вспомнила другого мальчика, в другом саду, давно, и блики сентябрьского солнышка на голом каменном плече.

«Мне он нравится, — сказала тогда Катриона в итальянском садике пентхауса Гвиннет. — Он мне что-то напоминает».

Ну разумеется, напоминает — садик Танкреди. Гвиннет заказала архитектору более или менее точную копию именно этого внутреннего дворика, сама не понимая, зачем она это делает.

Что случилось в том доме, когда там была Катриона?

Занимался Танкреди любовью и с ней? Гвиннет решила, что нет. Катриона рассказывала свою историю совершенно спокойно.

— После этого я оставила все, как есть, — продолжала Катриона. — Я знала, что Танкреди сообщит Виктории о моем визите. Но я не хотела рассказывать Виктории о том, что в конце концов случилось с Джонатаном. Не хотела говорить о себе и, разумеется, о Ши. Я написала Виктории в прошлом году. Она не ответила. Мне очень хотелось получить от нее письмо, но я ее не виню. Я была такой сукой.

В эту ночь Гвиннет лежала в постели, не в силах уснуть, и слушала звуки стихающей к ночи гостиницы и гудки неожиданно подъезжающих к парадному входу автомобилей.

«Я стараюсь быть постоянно занятой делами, — сказала Катриона, наблюдая игру Ши с детьми, — иначе в голову слишком часто лезут мысли о смерти…»

Гвиннет думала обо всех людях, которых она знала и которые уже умерли.

Первая — тетушка Камерон. Ее некролог был опубликован в «Тайме». Тетушке было за девяносто.

Вдовствующую леди Вайндхем, дряхлую и прикованную болезнью к постели в очень дорогом доме для престарелых, нашли утром умершей от обширного инфаркта перед телевизором с зажатым в руке стаканом ежевечернего виски с содовой.

В усмерть пьяный Доминик Каселли брел по самому центру Тоттенхем-Корт-роуд, и его сбил автобус. Старик скончался мгновенно.

— Именно так и хотел помереть старый бродяга, — прокомментировал Фред. (Фред унаследовал дом Каселли со всей обстановкой и, к великому ужасу Гвин, вместе с Синтией — этой маленькой розововолосой бестией с енотовыми ресницами, сладко и остро пахнущую дешевым сексом.) Гвин заставила себя не думать о Синтии. Вместо этого она принялась размышлять о том, что некоторые смерти происходят в порядке вещей, а некоторые — противоестественно. о, : Противовесом старикам выступали Джонатан, Стефан, Андреа. И, не вмешайся в свое время Франческа, к ним могла бы присоединиться и сама Гвин.

Еще была Виктория, определенно стремившаяся к новым и новым опасностям. Возможно, вскоре наступит ее очередь.

Откуда-то сверху Гвиннет услышала голос:

«ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ».

— Пошел к черту! — крикнула Гвиннет кому-то в темноту комнаты.

Гвин пыталась забыть о голосе, убеждая себя, что «одной меньше» ;вовсе не означает, что кто-то из них должен умереть.

Но, несмотря на все усилия, Гвин не смогла удержаться от вопроса: могла ли Виктория предвидеть собственную смерть?

— Ерунда, — твердо сказала Гвиннет. — Никакая Виктория на самом деле не ясновидящая. Если бы так, то тетушка Камерон обязательно сказала бы об этом, а не стала бы переводить разговор на интуицию и наблюдательность. Тетушка Камерон была очень старой женщиной, но в расцвете сил.

Гвиннет сказала себе, что никто в здравом рассудке не станет верить в подобную чепуху. Конечно же, не будет. Суеверная абракадабра — не более…

И тем не менее она никак не могла выбросить из головы дату 30 июня 1985 года, которая была уже не за горами.

Чуть больше полугода.

— Вы с Гвиннет говорили сегодня о Виктории Рейвн. — Голый Ши стоял в дверном проеме ванной комнаты и вытирал полотенцем мокрые волосы. Вид у него был задумчивый и озабоченный. — Между прочим, вы сами-то замечаете, до чего часто говорите о своей подружке?

Катриона удивленно подняла голову и посмотрела на Ши:

— Нет. Я не замечала.

— О чем вы говорили сегодня?

— Не уверена, что вспомню.

— Постарайся. — По тону Ши Катриона поняла, что это непраздное любопытство. Он действительно хотел знать. :

— Ну-у-у, не о многом. Только о том, какая Виктория везучая, как она умеет всякий раз выходить сухой из воды. И как она всегда знает, где будет какая-нибудь заваруха, ну знаешь, когда случаются события.

— Почему ты так считаешь?

— Почему? — Катриона нахмурила брови. — Мне кажется, ты назвал бы это естественным чутьем на новости. Гвин, разумеется, — Катриона коротко рассмеялась, — считает Викторию ясновидящей.

— Когда ты последний раз видела Викторию?

— Много лет назад. Еще до рождения Кэролайн.

— Вы после этого как-то связывались?

— И об этом мы говорили с Гвин. Я пыталась, но Виктория не ответила.

— Хорошо.

— Хорошо? — Катриона поразилась загадочности выражения Ши. — Я хотела найти Викторию. Что в этом такого?

— Я хотел бы, чтобы ты с ней больше не встречалась. И не пыталась связаться. Никогда.

Катриона рассердилась. Ее приятельские отношения — сугубо личное дело.

Ши говорил бездоказательно, и Катриона потребовала у него объяснений.

— В свое время Виктория значила для меня очень многое. Мы вместе учились в школе.

— Это было давно.

— Но она все еще моя подруга.

— Я предпочел бы, чтобы вы расстались.

— В таком случае объясни причину.

Со многими недоговоренностями Ши объяснил.

Катриона попыталась понять.

— Да о чем, в самом деле, ты говоришь?

— Просто подумай, Кэт. Сама додумайся.

Последовало долгое молчание, в течение которого Катриона, растерянно глядя на Ши, попыталась привести в порядок свои мысли и нежелательные ассоциации, которые, как это ни ужасно, неожиданно принялись выстраиваться в стройную систему.

Виктория оказывалась в местах событий вовсе не благодаря ясновидению, но именно потому, что знала о них заранее. Это не имело ничего общего ни с «чутьем на новости», ни с «репортерским инстинктом». Имя Виктории раз за разом возникало «в не том месте и в не то время». Причем слишком часто, чтобы казаться случайностью.

Работа работой, но, может бы№, это лишь прикрытие?

Самое надежное?

— Ты хочешь сказать… — начала было Катриона, но вопрос ее оказался обращенным к закрытой двери в ванную.

Ши в любом случае не согласится и не опровергнет предположение Катрионы.

Одиноко сидя на постели, объятая ужасом Катриона прошептала слова, которых сама же и испугалась:

— Виктория Рейвн — террористка!