Хейли:В первый вечер вы затронули тему вовлечения в тяжелое испытание одновременно двух человек. Не могли бы вы привести еще примеры тяжелых испытаний подобного типа?
       Эриксон:Да. Ко мне пришла женщина-алкоголичка, причем алкоголичка в тяжелой форме. Она прятала всю выпивку. Каждый день, когда ее муж приходил с работы домой, у них разгоралась битва, потому что жена была пьяна, а муж – в ярости. И я сказал им двоим, что муж, возвращаясь домой, может продолжать каждый вечер добросовестно отгадывать, куда жена припрятала бутылку виски. Она же могла доставлять себе непередаваемое удовольствие, ежедневно пряча ее. Мое указание состояло в том, что, если муж не находит бутылку, то на следующий день жена получала право опорожнить ее. Я позволил им немного поиграть в эту игру. Игру нехорошую. Но мужу не нравилась подобная «охота», а жена получала слишком много удовольствия, штрафуя его. Тем не менее, мои условия лишили ее привилегии прятать бутылку тайно. В этом была цель пряток. Это было уже не то виноватое, стыдное, грязненькое припрятывание. Поэтому игра уничтожила часть радости от прятания выпивки.
       Хейли:Он охотился за бутылкой и до того, как вы сказали ему об этом?
       Эриксон:О-о, он раньше метался по дому, пытаясь отыскать, куда она сунула бутылку, и всегда злился, потому что никогда не находил бутылку. А жена всегда бесилась, потому что он охотился за ее выпивкой. Это превратилось у них в отработанную игру. Я не видел женщину уже пару месяцев. На прошлой неделе от нее пришло письмо, описывающее ее радости в жизни, радости ее мужа.
       Хейли:Когда давали инструкции, вы вызвали их обоих?
       Эриксон:Да. И видели бы вы выражение лица этой женщины, когда я предложил тщательно прятать бутылку и выпивать ее в качестве награды. Бутылка становилась собственностью мужа, если он ее находил, или жены, если не находил. Но понимаете, они в любом случае делали это в течение многих лет – двенадцати лет.
       Хейли:Что-то меняется, когда делаешь это по чужой указке. Это совершенно другая ситуация.
       Эриксон:Да. Представление женщины о приятных выходных заключалось в том, чтобы копаться во дворе с цветами и, когда никто не смотрит, припадать к бутылочке, предварительно прикопанной в земле. Ей очень нравилась работа в саду. И виски ей нравилось. Представление мужа о приятных выходных заключалось в том, чтобы развалиться в шезлонге и читать «Бизнес Уик» или «Уолл Стрит Джорнал», или воскресную «Нью-Йорк Тайме» от корки до корки. Я заставил мужа купить трейлер и отправиться с женой на рыбалку на озеро Кэньон – без виски. Он ненавидел рыбалку, и она ненавидела рыбалку. Я сказал женщине, что находиться в маленькой лодке, посреди озера, без виски, трезвой будет очень полезно для ее здоровья. И для мужа будет хорошо побыть на природе, подышать свежим воздухом, а не сидеть, уткнувши нос в газету. Сейчас супруги вовсю пользуются своим трейлером, но не для рыбалки; они путешествуют каждые выходные, и очень любят это. Она не пьет и не собирается возвращаться к пьянству.
       Уикленд:Почему вы выбрали именно лодочные прогулки? Обычно мы тщательно анализируем, какого типа тяжелое испытание выбрать.
       Эриксон:Понимаете, они родом со Среднего Запада. Обычно я задаю разные случайные вопросы, и таким образом я выяснил, что женщина жила среди озер и ненавидит их. Спросил о рыбалке, оказалось, она ненавидит и рыбалку. Спросил мужа, он тоже ненавидит. Ну, тогда это то, что нужно.
       Хеши:Вы предполагали, что, выполняя тяжелое задание, они найдут ему замену и превратят в приятную прогулку?
       Эриксон:Я аргументировал это; все происходило на открытом воздухе. Немного физических упражнений, свобода от заплесневелых старых книг и газет и свобода от виски. Открытый воздух, солнце, упражнения. И вот теперь эти путешествия. Они привели трейлер в порядок и объездили все дикие места Аризоны.
       Хейли:Есть ли у вас другие примеры вовлечения в тяжелое задание двух человек?
       Эриксон:Семидесятилетняя мать пришла ко мне со своим сыном-шизофреником. Ему было пятьдесят. Он превращал жизнь матери в ад бесконечными стонами и вздохами. Она бы предпочла сходить в библиотеку и провести день за чтением, но сын мешал ей это делать. Поэтому я сказал, чтобы она взяла книгу в библиотеке, вывезла сына в пустыню, вытолкнула его из машины и отъехала по шоссе на три мили. Мать должна была остановиться и читать, пока сын не закончит свою прогулку. В первый день, когда я предложил это, мать возражала. Я сказал ей: «Послушайте, ваш сын будет падать, ползти на четвереньках, просто сидеть и ждать, когда пробудится ваше сочувствие. Выберите безлюдную дорогу в пустыне, где не будет прохожих. Сын будет пытаться вас наказывать, отсутствуя несколько часов, но беспокоиться не о чем, он все это время на земле. Он проголодается». Действительно, сын испробовал все, но мать неукоснительно следовала моим инструкциям. И он шел, иногда по три мили за раз. Мать сказала: «Знаете, а мне начинает нравиться чтение на свежем воздухе». Сын ходил все более и более резво. Иногда он сам вызывался на прогулку. И тогда ему было разрешено сокращать прогулку до одной мили. (Смех)Но он же сам вызывался. И его мать поражалась успехам сына. Его брат, психиатр, все время советовал матери отдать его в больницу, так как он безнадежен. Мать не хотела.
       Уикленд:Вы давали инструкции матери наедине, или сын тоже присутствовал?
       Эриксон:В присутствии сына. Потому что я хотел, чтобы он знал, что я прекрасно представляю, как он будет спотыкаться и падать, и падать в обморок, и все такое прочее.
       Хейли:Как же мать заставляла его выйти из машины?
       Эриксон:Однажды она уперлась ему в затылок и вытолкнула. Она очень сильная женщина.
       Хейли:Судя по всему, вы просто подтолкнули мать помочь своему сыну, что она и так всегда делала.
       Эриксон:Да, но такимспособом, а не тем старым, материнским. Помочь таким способом, который кто-то другой считает полезным для ее сына. Я недавно виделся с этой женщиной, и она спросила, когда можно будет ходить с сыном в кегельбан. Он хочет поменять прогулки на кегельбан, пока мать читает. Как видите, состояние его улучшается.

      Терапевт был высоким, красивым молодым человеком, звали его Джон Лестер. Он принялся за дело с энтузиазмом и трепетом, потому что проблема была необычная и уже выдержала множество попыток ее решить. Когда мама пришла к нему на прием, он увидел перед собой маленькую, беспомощно выглядевшую женщину лет под пятьдесят. У нее было четверо детей и двое из них доставляли ей немало неприятностей. Муж умер много лет назад. Проблема пьянства не обошла ее стороной, и порой речь женщины становилось совершенно невнятной. В ней не чувствовалось смущение, когда она рассказывала о проблеме сына; да и какое могло быть смущение, если она говорила о ней уже в течение пяти лет, таская сына к бесчисленным терапевтам. Мальчик лет десяти, худенький и симпатичный, казалось, был намного менее озабочен решением своей проблемы, чем его мать. Он пассивно следовал за ней, куда бы она его ни вела, не выражая при этом ни малейшей заинтересованности. Предыдущие полтора года мальчик лечился у очень знающего детского психиатра, который в конце концов сдался и сказал, что решить проблему не в его силах. Психиатр перепробовал множество средств. Он в подробностях обсуждал с мальчиком сексуальные отношения, проигрывал терапию и интерпретации, чтобы вскрыть сексуальную динамику, стоящую за проблемой. Он много времени провел с матерью, советуя ей, что делать, и объясняя, что может стоять за столь шокирующим поведением мальчика. Психиатр советовал ей не ругать мальчика и не позволять это делать сестрам, не обращать на проблему никакого внимания. Он установил правила, модифицирующие поведение, по которым мальчика ждала награда, если он не делал это самое; эта попытка тоже потерпела неудачу, как и все остальные. Были испробованы лекарства, было испробовано репетиторство в надеж-де, что школьные успехи остановят проблему. Вышло все наоборот: мальчик стал проявлять свою проблему и в школе, приводя в замешательство окружающих.
      На первое интервью мистер Лестер попросил прийти семью в полном составе, но появился только проблемный мальчик, Джордж, и его мама со своим четырехлетним внуком. Предполагалось, что придет мать внука, Барбара, но, по словам мамы, у дочери появилась работа и она не могла отказаться. (По правде говоря, Барбара была еще большей проблемой, чем Джордж. Ей было двадцать лет, но она уже страдала ожирением из-за невротического переедания. Когда Барбара была расстроена, а это случалось нередко, она поглощала бутерброды в неимоверных количествах. На улице она якшалась с молодежными группировками, и ее друг регулярно сидел в тюрьме. Барбара прижила двух малышей, растить которых приходилось ее матери, так как сама она была по отношению к ним совершенно безответственной.)
      Усадив поудобней маму и Джорджа, терапевт приступил к расспросам:
      – Вы дома свободно обсуждаете его проблему? Я имею в виду, все в курсе или вы пытаетесь ее скрыть?
      – Ой, нет, – сказала мама, – Барбара пыталась следить за ним, и другая его сестра, пока не уехала учиться, тоже следила и пыталась остановить его. Потом мы пытались не ругать его, знаете, а просто как бы напоминать ему.
      – Я понимаю, что снова все рассказывать вам непросто, – сказал терапевт, – но это необходимо. Не спешите. Мне хотелось бы узнать, что еще вы пытались делать, чтобы помочь Джорджу.
      – Ну, – рассеянно сказала мама, – мы пытались… мы пробовали репетитора и еще лекарство. Он принимает декседрин, да, по-моему, декседрин.
      – Еще что-нибудь? – спросил терапевт.
      – Ну, мы пытались давать ему доллар в неделю, чтобы он не делал этого, но, знаете, мне вскоре пришлось у негоденьги занимать. На самом деле, как-то ничего конкретного. Лекарство, пожалуй, дает ему передых, пожалуй, лекарство немного помогает. Но вот пытаться найти ответ, почему он это делает, понимаете? – Она почесала голову и посмотрела рассеянно в окно.
      Терапевт вновь обратился к ней:
      – Мы не будем обсуждать эту проблему вместе. Это будет личным делом между мной и Джорджем. Потому что он мальчик, вы понимаете. Ему требуется – да все дело должно быть сугубо личным. Было бы хорошо, если бы вы это больше не обсуждали. Хорошо?
      – Ладно, – ответила мать.
      – Хорошо, Джордж? – спросил терапевт мальчика.
      – Ага, – ответил Джордж, не выказывая особого интереса к разговору.
      – Вероятно, я смогу помочь Джорджу, – сказал терапевт. – Но вы уже привыкли, что у него проблема, и, если это все прекратится, с ним будет тяжелее жить. Что, если это все – раз и исчезнет?
      – Он должен будет найти какую-нибудь отдушину, – ответила мама, так, как ее научили в прошлом курсе терапии. – Меня интересует, как выэто перенесете, – спросил терапевт. – Я имею в виду, что вы будете предоставлены сами себе, ведь вам не надо будет делать все то, что вы привыкли делать, чтобы остановить его. Этого больше не произойдет, вы не сможете больше все это делать, чем же вы займетесь?
      – Чем я займусь? – спросила мама, раздражаясь при мысли, что ее могут заподозрить в том, что все, что у нее есть в жизни – это проблема Джорджа. – Ну, мне есть чем заняться.
      Ее раздражение было необходимой частью терапевтической процедуры, выбранной для применения терапевтического метода. Для терапевта вступать с клиентом в конфронтацию было нелегко, ибо он учился неконфронтационному стилю психотерапии. Однако его попросили сказать матери то, что ее расстроит, и терапевт так и говорил. Матери эта мысль не понравилась, ведь она посвятила проблеме сына долгие годы. Но твердая позиция терапевта должна заставить ее доказывать, что он не прав, доказывать через помощь терапевту в решении проблемы сына, а затем через демонстрацию радости по поводу выздоровления мальчика. И таким образом те– рапевт объединится с матерью для достижения общей цели.
      – Джордж станет обыкновенным, нормальным мальчиком; с ним будет тяжелее жить, – продолжал мучить ее терапевт.
      – Я вполне смирюсь с этим, – сказала мама. – Когда-нибудь | он же должен повзрослеть.
      Они поглядели задумчиво друг на друга, и терапевт ослабил напряжение, проговорив: «В любом случае, у вас есть еще и внук», – и указал на малыша, сидящего на ее коленях.
      – Да, в любом случае он у меня есть, – отозвалась мама, нежно глядя на мальчугана.
      Терапевт сказал, что хочет поговорить с Джорджем наедине, и мама вышла из комнаты. Терапевт подсел к Джорджу и предложил поговорить как мужчина с мужчиной.
      – Скажи мне, в вашем доме есть место, куда ты можешь пойти и помастурбировать в одиночестве?
      – Да, – слегка заинтересованно ответил мальчик.
      – Знаешь куда? Где никто тебя не увидит? Ты туда уходишь и мастурбируешь, когда не хочется, чтобы тебя дергали?
      – Иногда, – сказал Джордж.
      Вопрос терапевта о мастурбации не на людях был первым шагом в разработанном плане лечения. Видимой проблемой Джорджа была публичная мастурбация. Он мастурбировал перед матерью и сестрами, мастурбировал и в школе. И хотя мастурбировал мальчик запредельно часто – мама рассказала, что он протирает дырки в промежности своих брюк, а однажды его пришлось госпитализировать, так как в моче появилась кровь – все-таки первоочередной проблемой была публичная, не доставляющая ему самому удовольствия, мастурбация. Если бы мастурбация совершалась в одиночестве и ради удовольствия, она бы перестала быть проблемой. Перевести мастурбацию в этот разряд было первым этапом терапевтического плана. Продолжая болтать с мальчиком, терапевт поднялся и подошел к своему столу.
      – Скажи, ты хорошо пишешь? Считать умеешь?
      – Да-а, – протянул удивленно мальчик.
      – Правда, хорошо считаешь?
      – Да, я умею считать, – ответил, как бы защищаясь, Джордж.
      – Ладно, посмотрим, – терапевт достал из ящика карандаш и бумагу и сел рядом с мальчиком. – Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Ладно? Итак, позволь мне кое-что открыть тебе. Но строго между нами. Хорошо?
      – Ага, – сказал Джордж.
      – Но ты должен обещать мне хранить тайну. Могу я тебе доверять?
      –Да.
      – Хорошо. Не подведи меня. Ладно?
      – Ладно.
      – Я тебе верю, у тебя лицо честного человека. Так, сколько там у нас дней в неделе?
      – Семь, – ответил Джордж.
      Терапевт вместе с мальчиком начертил таблицу с семью колонками и проставил даты, начиная с завтрашнего дня и до следующего интервью.
      – Следующая пятница – это семнадцатое, да? – спросил терапевт. – Это будет последний день, когда ты должен ставить отметки, правильно? Теперь понял, что надо делать?
      – Да, – ответил Джордж.
      – Тогда объясни, что я от тебя хочу.
      – Каждый раз, когда я мастурбирую, – с энтузиазмом по поводу предстоящей письменной работы заговорил Джордж, – я ставлю галочку в этот квадратик.
      – Каждый день, да? Каждый раз, когда ты мастурбируешь в… – и он замолчал, давая возможность мальчику закончить предложение.
      – В пятницу, субботу, воскресенье, понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу.
      – И что еще? Помнишь?
      – Чтоб никто не знал.
      – Точно, – сказал терапевт. – Чтоб никто не видел тебя, слышишь? И не рассказывай никому о нашем договоре, хорошо?
      – Хорошо.
      – Я отдаю тебе вот это, – сказал терапевт, протягивая ему листок с таблицей. – Храни в кармане, ладно?
      – Ага, – и Джордж спрятал листок.
      – Держи, я тебе еще карандаш дам.
      На следующем интервью терапевт сначала поговорил с мамой и сыном вместе, а затем отослал женщину в приемную. Оставшись наедине с мальчиком, он спросил:
      – Ну, помнишь, о чем мы говорили? Сделал?
      – Я принес бумажку.
      – Принес? Ну-ка, дай глянуть. Я знал, что могу положиться на тебя. – И оба стали рассматривать недельный график, причем мальчик явно гордился проделанной работой.
      – На, держи от меня, – сказал терапевт, протягивая ему руч-ку. – У тебя чернильная есть?
      – Не-а.
      – Теперь будет.
      – Спасибо.
      – Пожалуйста.
      – Вот сколько раз я мастурбировал, – сказал Джордж, снова привлекая внимание терапевта к своему графику.
      – Так, давай посмотрим, в пятницу ты вообще не делал этого.
      – Точно.
      – В субботу – один раз.
      – Ага.
      – В воскресенье – четыре раза.
      – А потом ни разу в понедельник, ни разу во вторник, ни разу в среду, ни разу ни в четверг, ни в пятницу. Правильно?
      – Правильно.
      – Скажи мне, вот ты это делал больше в воскресенье, чем в субботу. Почему так? Что, скучно дома по воскресеньям?
      – Ага. Делать нечего.
      – Как ты думаешь, сможешь вспомнить, в какой раз было лучше всего? В воскресенье или субботу?
      – В воскресенье, – поразмыслив, ответил мальчик.
      – Приятнее в воскресенье, да? Почему я спрашиваю, Джордж, – знаешь, я всегда люблю все объяснять, верно? Хочу, чтобы ты знал причину всего – понимаешь? Я спрашиваю потому, что очень важно, чтобы тебе нравилось каждый раз, понимаешь?
      – Ага.
      – Смотри, в этот раз, в субботу, – ткнув пальцем в таблицу, продолжал терапевт, – когда тебе не нравилось, знаешь, ты же попросту время терял. Ты же мог чем-нибудь другим заняться. Я думаю, это просто нечестно по отношению к тебе. Понимаешь меня?
      – Ага.
      – Если я увижу, что ты делаешь это в субботу и при этом не получаешь удовольствия, я скажу тебе об этом, ладно? Я скажу: «Слушай, Джордж, ты просто время теряешь по субботам. Делай это в воскресенье», – он поднял листок и показал на него карандашом. – Знаешь, что я тебе скажу? Сейчас мы с тобой оба решили, что воскресенье – самый лучший день, правильно?
      – Ага.
      – Отлично. Я думаю, так будет лучше, да?
      – Ага.
      – Да, мне кажется, это самое лучшее время. -Да.
      – Но я кое-что еще тебе скажу, чтоб ты еще больше удовольствия получал, ладно?
      – Ага.
      – Ты должен делать это чаще. Хорошо? Ты должен делать это чаще, чтобы больше получать удовольствия. Не имеет смысла делать это в другие дни, кайфа-то никакого, правильно?
      – Ага.
      – Хочешь больше кайфа, делай чаще. Сидишь, делать нечего, почему бы не пойти и не поделать это почаще в воскресенье, верно?
      – Ага.
      – Хорошо, так, я пририсую тут еще квадратиков, – сказал терапевт, дорисовывая таблицу. – Мне только воскресенье нужно удлинить, ведь в другие дни ты это делать не собираешься, правильно?
      – Правильно.
      – Вот так. А теперь я скажу, что сделать. Зачеркни понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. Зачеркни их, потому что они нам больше не нужны. Хочу, чтобы ты мне сказал, в какой день ты будешь делать это.
      – В воскресенье, – сказал Джордж.
      – А другие дни?
      – Да ну их.
      – Все, да?
      – Ага.
      – Слово даешь? -Да.
      – Наш человек, – пожав мальчику руку, сказал терапевт. – Итак, вот что ты сделаешь. Ты это четыре раза делал в прошлое воскресенье, да?
      –Да.
      – Раз ты собрался получить больше кайфа, знаешь, ты можешь и побольше сделать в следующий раз. Верно?
      – Ага.
      – А теперь, в следующее воскресенье, я хочу, чтобы ты сделал вот что. Я хочу, чтобы ты это сделал восемь раз. Восемьраз, вот так, – терапевт откинулся и задумчиво посмотрел на мальчика. – А ведь тебе придется встать пораньше, как ты думаешь?
      – Ага.
      – Ладно, а когда ты встаешь?
      – В восемь-девять-десять, – отвечал мальчик рассеянно.
      – Встаешь в полдесятого?
      – В десять-одиннадцать.
      – Парень, надо встать пораньше!
      – В двенадцать, – сказал Джордж.
      – Ты готов в любое время, а? – рассмеялся терапевт.
      Было важно, чтобы мальчик сказал, что ему нравится мастурбировать в воскресенье. Это сделало возможным сконцентрировать мастурбацию на этот единственный день и помочь мальчику получать от нее удовольствие. Привязав мастурбацию к определенному дню недели, можно было усилить ее так, чтобы она стала тяжелым испытанием, но сделать это в доброжелательной манере, как бы для того, чтобы научить молодого человека наслаждаться ею. Когда был зафиксирован разрешенный день, стало возможным установить для парня наказание за мастурбацию в остальные дни – больше мастурбировать в воскресенье.
      Хотя в центре внимания стояла, конечно же, эта проблема, важно было, чтобы терапевт поговорил с мальчиком и о других материях для установления более близких отношений.
      – А в какие игры вы играете после школы? – спросил терапевт.
      – Ну, сейчас… в вышибалу, – ответил Джордж.
      – Быстро бегаешь? -Да.
      – Кто у вас самый быстрый бегун? -Я.
      – Правда? – восхитился терапевт. – Могу поспорить, ты их всех в беге сделаешь. У тебя нога длинные, как у меня. Так я ничего себе бегаю, довольно быстро. В футбол играешь?
      – Ага.
      – Серьезно? А в бейсбол?
      – Ага.
      – А какой спорт тебе больше всего нравится?
      – Баскетбол.
      – Баскетбол. А подружка у тебя есть? -Да.
      – Как зовут?
      – Салли, – мальчик смущенно сполз на краешек стула.
      – Салли. Хорошенькая?
      – Ага.
      – Когда-нибудь играл в «догони-и-поцелуй»?
      – Не-а.
      – Не играл? А мы раньше играли.
      Через неделю, на третьей встрече, терапевт поговорил наедине с мамой, чтобы получить отчет о поведении мальчика. Побеседовав с женщиной о ее болячках, терапевт спросил:
      – На прошлой неделе Джордж мастурбировал перед вами или в гостиной?
      –Да.
      – Да? Часто?
      – Да, как обычно. Но я ему ничего не сказала. Сделала вид, что не вижу.
      Терапевт откинулся на спинку стула в разочаровании. Он думал, что проблема будет решена с большей легкостью, так как у них с мальчиком установились хорошие отношения и договор они разработали вместе.
      – Не могли бы вы мне описать, когда и где он это делал? – спросил терапевт.
      – Так как он был дома эту неделю (шли школьные каникулы), я заметила это днем. Когда телевизор смотрел. Он гулял не слишком-то много. Вчера он впервые по-настоящему вышел погулять. Сестра взяла его с собой. По-моему, все выходные он сидел дома.
      Получив информацию от мамы, терапевт поговорил один на один с мальчиком.
      – Так, а теперь объясни мне, что отмечено здесь, – спросил терапевт, глядя на график.
      – Сколько раз я делал. Восемь.
      – Ты делал это восемь раз?
      – Ага, – сказал мальчик, застенчиво прикрывая рот рукой.
      – Я не слышу, когда ты рот закрываешь.
      – Восемь.
      – Восемь раз. Когда ты встал в воскресенье?
      – В девять. Сестра разбудила.
      – Она разбудила тебя в девять? А почему ты встал так рано?
      – Не знаю.
      – Ты просил ее разбудить тебя рано? -Ага.
      – Чтобы ты успел все сделать? – терапевт пожал мальчику руку. – Молодец.
      Позже терапевт спросил, что происходило в остальные дни.
      – Ты делал это?
      – Ага.
      – И когда же?
      – В понедельник.
      – А в другие дни? -Нет.
      – А почему ты делал это в понедельник?
      – Не знаю, – заныл Джордж как обычно, когда кто-то пытался запретить ему мастурбировать, – я не смог сдержаться.
      – Я понимаю. Ладно, – успокоил его терапевт.
      Очень удачно, что мальчик нарушил инструкции, так как это было необходимо, чтобы превратить мастурбацию в тяжелое задание. Он мастурбировал в запрещенный день, поэтому должен наказать себя большим количеством мастурбаций в воскресенье. По мере увеличения числа мастурбаций по воскресеньям мальчик начнет воевать против мастурбации – а не замастурбацию, как обычно.
      – Говоришь, делал это в понедельник, да? – спросил терапевт.
      – Ага, – мрачно пробормотал мальчик.
      – А мы заключили соглашение, что делать это можно только по… – терапевт замолчал.
      – По воскресениям, – продолжил мальчик.
      – Ну, раз ты делал это в понедельник, – заключил терапевт, – я хочу, чтобы в следующее воскресенье ты сделал это на четыре раза больше, чем в это воскресенье. Понял?
      – Ага.
      – Так, теперь после того, как я заполню таблицу, я хочу объяснить тебе – потому что мне кажется, что ты делаешь это неправильно. Мне хочется, чтобы ты попробовал моим способом, понимаешь. Похоже на твой, но немного лучше, ладно?
      – Ладно, – согласился мальчик.
      Изменяя, а на самом деле усложняя процесс мастурбации, терапевт сделал ее более трудной, а значит более тяжелым заданием, против которого мальчик будет восставать.
      – Сколько раз ты делал это в воскресенье? – спросил терапевт, надписывая таблицу вместе с мальчиком.
      – Восемь.
      – Так. А сколько раз ты должен делать это в следующее воскресенье?
      – Двенадцать.
      – Так, а почему в следующее воскресенье надо делать двенадцать раз? – Мальчик удивленно выпрямился, и терапевт сказал: – Забыл. Так вот, чтобы ты не забыл – потому что ты делал это в понедельник. Да?
      – Ладно.
      – Так, чтобы ты не забыл, я запишу это здесь. Так, теперь скажи, почему ты в следующее воскресенье должен делать это двенадцать раз?
      – Потому что я делал это в понедельник.
      – Правильно. Хорошо, сколько раз ты должен делать это в воскресенье?
      – Двенадцать. -Где?
      – В своей комнате.
      – Хорошо, – сказал терапевт, кладя на стол таблицу и откидываясь на спинку. – Теперь, давай оставим это на минутку, и позволь я тебе расскажу, что у меня на уме. Ты говорил, что, когда мастурбируешь, то расстегиваешь молнию и просовываешь руку внутрь.
      – Ага.
      – А иногда ты даже молнию не расстегиваешь, – сказал терапевт, показывая, как можно засунуть руку в штаны, не расстегивая их. – Правильно?
      – Правильно.
      – Хорошо. Так, в это воскресенье я хочу, чтобы ты делал это по-другому, хорошо?
      – Хорошо.
      – Так вот как я хочу, чтобы ты делал. Я хочу, чтобы ты рас-стегнул штаны и снял их, полностью. Хорошо?
      –Да.
      – Но ты должен их аккуратно сложить. Знаешь, как складывать аккуратно брюки? Складочка к складочке?
      –Да.
      – И положить их на кровать. Ладно? Затем сними трусы. Хорошо.
      –Да.
      – Сложи их аккуратно и положи на штаны. Хорошо? -Да.
      – Так, когда будешь делать все это, просто снять и бросить нельзя. Понял?
      – Ага.
      – А теперь давай, повтори, что я тебе сказал.
      Терапевт заставил мальчика повторить все, что тот должен де-лать, и представить, что он делает это на самом деле, ничего с себя I при этом не снимая. Затем он снова заставил его повторить, сказав: «Давай еще раз, с самого начала». Тяжелым вздохом выразив свое отношение к такому занудству, мальчик начал: «Снять штаны, сложить их, положить на кровать…» ну и так далее. Хотя терапия фокусировалась на мальчике и его проблеме, работа с ним одним была бы похожа на предположение, что у палки лишь один конец. Было очевидно, что как мальчик привязан к маме, так и мама привязана к нему. Во время интервью терапевт, беседуя, направлял маму на более независимый стиль жизни, независимый от детей. Делая это, терапевт привязывал маму к себе, тем самым помогая ей оторваться от сына. Мама рассказала, что, когда дети стали подрастать, она решила пойти учиться, но тут начались проблемы с Барбарой, ее трудной дочкой. Пришлось бросить работу и воспитывать внуков. Терапевт уговаривал ее вернуться на работу и поступить учиться, предлагая свою помощь в решении проблемы безответственности Барбары.
      На четвертом интервью мальчик выглядел более зрелым. Его приняли в хоккейную команду, разговор его стал более живым. Он стал проявлять и признаки поднимающегося сопротивления: график он не принес. Во время разговора один на один терапевт начал работать и со вторым симптомом, на который жаловалась мама: сосание пальца, сопряженное с мастурбацией. Он договорился, что мальчик в воскресенье будет мастурбировать восемь раз, а затем перешел ко второй теме: "Так, ты же не сосешь палец, когда играешь в хоккей, да? И когда комиксы читаешь, не сосешь, да? Мне вообще не кажется, что это обязательно, а тебе? Для такого большого пацана как ты.
      – Ага, – отозвался Джордж.
      – А представь, ты с девочкой, сидишь с ней, тут она захочет поцеловать тебя, а у тебя палец во рту. Все, никакого поцелуя, а? Вот так. Слушай, сделаем вот что: если на неделе ты сосешь палец, значит в воскресенье еще один лишний раз мастурбируешь.
      И снова мастурбация была подана как наказание, как тяжелое задание, которое надо выполнять чаще, если мальчик делает что-то инфантильное, например, сосет палец.
      На следующей неделе мальчика привела не мама, а его сестра Барбара. Хотя терапевт неоднократно просил, чтобы она пришла, это было ее первое появление. Она оказалось невысокой, чрезмерно располневшей девушкой. Барбара явственно проявляла заботу о брате. Терапевт немного поговорил с ней, начав устанавливать отношения. Затем он остался с мальчиком наедине и узнал, что Джордж опять не выполнил задание.
      – Принес листок? – спросил терапевт.
      – Я уже вышел, когда вспомнил про него, – стал оправдываться Джордж. – Я решил не возвращаться.
      – Ты забыл принести его?
      – Я забыл взять его с собой.
      – Так, а то, что я просил, сделал?
      – Ага. Я помню, как вы говорили делать.
      – Сколько раз ты должен был делать это?
      – Двенадцать.
      – А сколько ты сделал?