Глава 15

— Что-нибудь известно? — Сидя в кресле-каталке, Вивьен вопросом встретила доктора Люси Грэйнджер. Прошло уже четыре дня после биопсии и три дня с тех пор, как Пирсон послал срезы в Нью-Йорк и Бостон.

Люси покачала головой:

— Я немедленно скажу тебе, Вивьен, как только что-нибудь узнаю.

— Когда.., когда же это будет?..

— Может быть, сегодня. — Люси старалась казаться спокойной. Она не хотела показать, что задержка ответов ее тоже беспокоит. Вчера вечером она снова разговаривала с доктором Пирсоном.

Самой ужасной была эта неизвестность. Ожидание угнетало не только Вивьен, но и ее родителей, немедленно приехавших из Орегона.

Убедившись, что ранка на колене у Вивьен после биопсии заживает хорошо, Люси ласково сказала девушке:

— Постарайся думать о чем-нибудь другом, если можешь. Девушка слабо улыбнулась.

— Но это так трудно.

Уже у самой двери Люси сказала:

— Кстати, к тебе гость.

Майк проскользнул в палату, как только Люси вышла.

— Я минут на десять. И все они твои, — целуя ее, шепнул он. — Нелегко тебе.., ждать?

— Это ужасно, Майк. Я готова к худшему, только бы поскорее кончилось, чтобы больше не ждать, не думать… Он пристально посмотрел на нее.

— Как бы я хотел что-нибудь сделать для тебя, Вивьен. Помочь тебе…

— Ты и так мне помогаешь, Майк. Тем, что ты есть, что приходишь ко мне. Я не знаю, что бы я делала, если бы… Он легонько прижал палец к ее губам.

— Не надо, не говори так. То, что я здесь, с тобой, учти, было давным-давно предопределено там, в космосе. — И он улыбнулся своей широкой мальчишеской улыбкой. Но он-то знал, какой страх и какое отчаяние терзают его самого. Майк, так же как и Люси Грэйнджер, прекрасно понимал, что означает задержка с ответом.

Однако он был рад, что Вивьен хотя бы улыбнулась. Он принялся болтать разную чепуху веселым беспечным голосом и почти развеселил Вивьен.

— Какой ты хороший, Майк. И я так люблю тебя.

— Еще бы! — Он поцеловал ее. — И мне кажется, я твоей маме тоже понравился.

— Да, я совсем забыла спросить. Все в порядке? Что было, когда вы ушли вчера?

— Я проводил их в отель. Мы посидели еще немножко, поболтали о том о сем. Твоя матушка все больше молчала, а вот отец прощупал меня как следует: а ну посмотрим, кто собирается отнять у меня красавицу дочь?

— Я скажу ему сегодня.

— Что скажешь?

— О, я сама еще не знаю. — Она взяла Майка за уши и притянула к себе. — Скажу, что у моего любимого рыжие вихры, в которые так приятно запускать пальцы, они мягкие, как щелк… — И она ласково растрепала его шевелюру.

— А еще?

— Еще скажу, что хотя он и неказист на вид, но у него золотое сердце и он обязательно будет блестящим хирургом.

— Может, лучше сказать “выдающимся”?

— Хорошо, скажу так.

— А дальше?

— А дальше поцелуй меня.

Люси Грэйнджер постучалась в дверь кабинета главного хирурга и, не дожидаясь ответа, вошла.

Кент О'Доннел поднял голову от бумаг, разложенных на столе.

— Здравствуй, Люси. Садись. Устала?

— Немного. — Она тяжело опустилась в кресло у стола.

— Сегодня утром у меня был некий мистер Лоубартон. Хочешь сигарету? — Обойдя стол, он присел на ручку ее кресла и протянул ей портсигар.

— Спасибо. Да, это отец Вивьен. Ее родители приехали вчера. Они меня не знают, и, разумеется, это их беспокоит. Я сама посоветовала мистеру Лоубартону поговорить с тобой.

— Я это сделал, — сказал О'Доннел. — Я заверил его, что его дочь в самых надежных, самых опытных руках. Он был вполне удовлетворен.

— Спасибо. — Люси неожиданно обрадовали эти слова.

— Не стоит. — О'Доннел улыбнулся. — Я сказал только правду. А теперь рассказывай по порядку.

Люси вкратце изложила историю болезни, предполагаемый диагноз и сказала, что ответов от специалистов до сих пор нет. Это ее очень тревожит.

— Сколько, ты сказала, девочке лет?

— Девятнадцать. — Люси внимательно следила за лицом Кента. Она прочла в нем понимание и сочувствие. Сколько тепла и симпатии было в его голосе, когда он только что высоко оценил ее как хирурга. Почему это так важно для нее? Она вдруг поняла, что любит этого человека, что просто сама боится признаться себе в этом. Почувствовав внезапную слабость, Люси испугалась, что выдала себя и О'Доннел все понял.

Но он неожиданно поднялся и извиняющимся тоном сказал:

— Прости, Люси, я очень занят. Дела. — Он улыбнулся. Как всегда.

Люси встала, чувствуя, как отчаянно бьется сердце. Открывая ей дверь, О'Доннел легонько обнял ее за плечи. Это был ничего не значащий дружеский жест, но Люси совсем растерялась.

— Держи меня в курсе, Люси. И если ты не возражаешь, я взгляну сегодня на твою больную.

— Разумеется. Она будет только рада, и я тоже, — овладев собой, сказала Люси.

Вернувшись от Вивьен в патологоанатомическое отделение, Майк Седдонс внезапно почувствовал облегчение, будто кто-то снял с него давивший его груз тревоги и опасений. Жизнерадостный и беспечный по натуре, Майк не мог долго находиться в непривычном для него нервном напряжении. Он вдруг поверил, что все будет хорошо. Это состояние легкости и оптимизма не покидало его и тогда, когда он начал ассистировать доктору Макнилу при очередном вскрытии. Вот почему он по привычке начал рассказывать анекдот, которых знал множество, а затем вдруг попросил у Макнила сигарету. Тот, не отрываясь от работы, кивком указал на свой пиджак, висевший в дальнем конце секционного зала.

Раскуривая сигарету, Майк громким голосом досказал анекдот, и Макнил от души расхохотался. Но не успел его смех умолкнуть под гулкими сводами зала, как открылась дверь и вошел Дэвид Коулмен.

— Доктор Седдонс, прошу вас погасить сигарету, — услышал Майк тихий, но твердый голос. Он обернулся.

— А, доброе утро, доктор Коулмен. Простите, я вас не заметил.

— Погасите сигарету, доктор Седдонс, — уже ледяным тоном повторил Коулмен.

— О, конечно, пожалуйста… — Майк не вполне еще понимал, чего от него хотят, и направился с сигаретой прямо к анатомическому столу.

— Нет, не сюда. — Слова прозвучали резко, как щелканье хлыста. Седдонс пересек зал и наконец нашел пепельницу.

— Доктор Макнил!

— Да, доктор Коулмен, — тихо ответил Макнил.

— Анекдоты и смех в анатомическом зале во время вскрытия неуместны. Будьте добры помнить, что вы на работе. Благодарю вас, джентльмены, продолжайте вашу работу. — Коулмен кивнул и вышел.

— Здорово он нас, а? — сказал Седдонс.

— И поделом, как мне кажется, — с досадой произнес Макнил.

Убирая свою квартирку, Элизабет Александер подумала, что им обязательно следует купить пылесос — эта щетка никуда не годится. Надо сказать Джону. Пылесосы теперь не так дороги. Как все же надоедает постоянно отказывать себе в самом необходимом! Джон, возможно, прав. Нельзя все время экономить, Джону незачем учиться дальше, он и так неплохо зарабатывает. Медицинский факультет — это еще четыре года лишений, а потом стажировка в больнице, специализация, если Джон решит выбрать какую-нибудь одну область медицины. Стоит ли все это таких жертв? А ребенок? Чем больше Элизабет думала о будущем, тем меньше знала, что все-таки делать. Может быть, стоит пожить немного для себя, хотя бы сейчас, пока они еще молоды? Или лучше, чтобы Джон получил высшее медицинское образование? Доктор Коулмен прямо сказал, что Джону следует учиться дальше, иначе он будет сожалеть всю жизнь. Элизабет помнит, какое впечатление произвели на Джона эти слова. Да и на нее тоже. Она нахмурилась. Надо все хорошенько еще раз обдумать. Поставив щетку на место, Элизабет принялась вытирать пыль. Протянув руку к вазе с цветами, чтобы вынуть два увядших бутона, она вдруг почувствовала резкую боль в пояснице. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Элизабет застыла на месте. Она не сразу сообразила, что это, но когда боль повторилась и стала нестерпимой, Элизабет все поняла.

— Нет! О нет, нет! — громко, протестующе закричала она. С трудом превозмогая повторяющиеся приступы боли, она наконец сообразила, что надо делать. Телефон больницы был записан и висел на самом видном месте. Подняв трубку, она набрала номер.

— Доктора Дорнбергера… Скорее, пожалуйста! Это миссис Александер… Роды.., роды начались!..

Доктор Коулмен постучался в кабинет Пирсона и вошел. Главный патологоанатом сидел за столом, рядом стоял Карл Баннистер. Увидев Коулмена, он демонстративно отвернулся.

— Вы хотели меня видеть, доктор Пирсон?

— Да. — Пирсон был сдержан и официален. — На вас жалуется кое-кто из персонала отделения. Например, вот мистер Баннистер.

— Да? — Коулмен удивленно поднял брови.

— Как я понимаю, между вами произошла сегодня размолвка.

— Я бы не назвал это размолвкой. — Коулмен старался говорить как можно спокойнее.

— Что же это было? — В голосе старика звучала ирония.

— Я сам хотел доложить вам, но поскольку это сделал уже мистер Баннистер, то мне остается только разъяснить, как все было на самом деле.

— Если это вам не трудно.

Коулмен, стараясь не замечать сарказма, изложил суть своего столкновения с Баннистером. Все было очень просто — старший лаборант перепутал препараты и неверно записал анализы в регистрационный журнал. Коулмен, решивший проверить работу лаборатории серологии, обнаружил небрежности, ошибки и сделал замечание. В свое время он предупреждал лаборантов Александера и Баннистера, что периодически будет проверять их работу. В этом нет ничего необычного, таков порядок во всех лабораториях.

Пирсон круто повернулся и воззрился на Баннистера.

— А ты что скажешь, Карл?

— Я не люблю, когда за мной шпионят, — грубо огрызнулся тот. — Я не привык так работать.

— Идиот! — Пирсон уже не владел собой. — Мало того, что делаешь ошибки, еще приходишь и жалуешься.

Разгневанный патологоанатом тяжело дышал. Коулмен понимал, что гнев старика направлен не только против незадачливого лаборанта, но и против него, Коулмена. Пирсон вынужден был против своей воли отчитывать лаборанта.

— Может, прикажешь выдавать тебе медали за ошибки? Ты свободен! — сказал Пирсон Баннистеру и, как только тот вышел, обрушил весь свой гнев на Коулмена:

— Что все это значит? Кто позволил вам проверять работу лаборантов?

Коулмен понял, что взбучка, данная Баннистеру, ничто по сравнению с тем, что ждет его. Но он решил держать себя в руках.

— Разве на это нужно специальное разрешение? Это входит в мои обязанности, — сказал он сдержанно.

— Когда будет нужно, я сам проверю. — Пирсон даже стукнул кулаком по столу.

— Кстати, вы мне сами это разрешили, — напомнил ему Коулмен. — Вчера я сказал вам, что намерен проводить периодическую проверку анализов в лаборатории серологии, и вы одобрили это.

— Я не помню такого разговора, — с недоверием посмотрел на него Пирсон.

— Уверяю вас, такой разговор был. Мне несвойственно утверждать то, чего не было. Просто вы были слишком заняты и, возможно, забыли. — Коулмен чувствовал, как ему изменяют хладнокровие и выдержка.

Его слова несколько умиротворили Пирсона.

— Возможно, раз вы утверждаете, — недовольно проворчал он. — Но предупреждаю: пусть это будет в последний раз.

— Тогда будьте добры определить более точно мои обязанности, — сухо сказал Коулмен.

— Будете делать то, что я вам скажу.

— Боюсь, это меня не устроит.

— Вот как! Меня тоже кое-что не устраивает.

— Например? — Коулмен не мог допустить, чтобы его запугивали. Если старик идет на откровенную ссору, тем хуже.

— Например, порядки, которые вы устанавливаете в секционном зале.

— Вы мне сами поручили контроль за вскрытиями.

— Да, но вы вмешиваетесь в другие дела. Запрещаете, например, врачам курить. Это, разумеется, относится и ко мне тоже, не так ли?

— Оставляю это на ваше усмотрение, доктор Пирсон.

— Так вот что, молодой человек. — Спокойствие и выдержка молодого врача окончательно вывели из себя Пирсона. — У вас могут быть прекрасные аттестации и свои принципы и понятия о работе, но вам еще учиться и учиться, молодой человек.

Отделением руковожу я и буду еще долго руководить им, уверяю вас! Поэтому лучше сейчас решить, хотите вы работать здесь или нет!

Коулмен так и не успел ответить: в дверь кабинета постучали.

— Да! — нетерпеливо крикнул Пирсон.

Вошла девушка-секретарь и с любопытством посмотрела на них. Без сомнения, громкий голос Пирсона был слышен даже в коридоре.

— Простите, доктор Пирсон. Вам телеграммы, — сказала она, передавая Пирсону два конверта.

Когда девушка вышла, Коулмен хотел было продолжить разговор, но Пирсон уже торопливо распечатывал один из конвертов.

— Это ответы на наш запрос — консультация больной доктора Люси Грэйнджер. — В голосе его не было уже ни раздражения, ни гнева. — Мы так давно их ждем.

Коулмен понял, что неприятный разговор отложен, и молча согласился с этим. Его тоже интересовало содержание долгожданных телеграмм. Не успел Пирсон прочесть первую из них, как зазвонил телефон.

— Слушаю!

— Говорят из родильного отделения. Передаю трубку доктору Дорнбергеру.

В трубке послышался взволнованный голос Чарльза Дорнбергера:

— Джо, в чем дело? Что у вас там происходит? Моя пациентка миссис Александер на пути в больницу — преждевременные роды. А вы до сих пор не дали мне ее анализ крови. Пришлите немедленно!

— Хорошо, Чарли. — Бросив трубку на рычаг, Пирсон стал рыться в бумагах на столе. Телеграммы он протянул Коулмену:

— Читайте, что они там пишут.

Отыскав наконец нужный анализ, он вызвал по телефону Баннистера. Тот немедленно явился.

— Вы меня звали? — В голосе Баннистера все еще звучала обида.

— Звал, звал. Немедленно отнеси этот анализ доктору Дорнбергеру. У жены лаборанта Александера преждевременные роды.

— Он знает об этом? — Тон и выражение лица Баннистера мгновенно изменились.

— Иди! — нетерпеливо сказал Пирсон. Баннистер поспешно вышел.

Дэвид Коулмен едва ли видел все это, ибо пытался понять смысл двух противоречивых телеграмм, которые держал в руках.

— Ну что там пишут? — повернулся к нему Пирсон. — С ногой или без ноги останется наша больная?

“Вот где начинается и кончается патанатомия, — подумал Коулмен. — Мы всегда должны помнить, как мало, в сущности, мы знаем”.

— Доктор Коллингем из Бостона считает, что опухоль злокачественная, а по мнению доктора Эрнхарта из Нью-Йорка, она доброкачественная, — тихо произнес Коулмен.

В кабинете на мгновение воцарилась тишина. Затем Пирсон с горечью произнес:

— Два светила медицинской науки! Один говорит — да, другой — нет. — Он посмотрел на Коулмена. В голосе его не было ни прежней иронии, ни враждебности. — Итак, мой юный друг патологоанатом, доктор Люси Грэйнджер ждет нашего ответа. Она должна получить его сегодня же. И ответ должен быть окончательным. Как вам нравится, подобно судьбе, брать в свои руки жизнь человека, а? — спросил он с невеселой улыбкой.

Глава 16

На перекрестке главной улицы и улицы Свободы дежурный полицейский уже за несколько кварталов услышал вой сирены. Взмахом палочки он тут же остановил движение, и, когда появилась “скорая помощь”, перекресток был пуст, и машина беспрепятственно проследовала дальше. Пешеходы с испугом и любопытством провожали ее взглядом.

Элизабет Александер лишь смутно сознавала, что происходит вокруг. Жестокая боль отпускала ее лишь на секунду, чтобы обрушиться с новой силой, жечь и терзать ее тело. Она судорожно вцепилась в чью-то протянутую руку, чье-то лицо с жесткой короткой бородкой заботливо склонилось над ней, и голос успокаивающе произнес:

— Держитесь за меня, вам будет легче.

На мгновение Элизабет показалось, что это ее отец, но ведь отца нет, он давно умер. Когда боль немного отпустила ее, она увидела немолодого санитара и поняла, что с бешеной скоростью мчится в машине по улицам города. И тогда весь ужас свершившегося оглушил ее.

— Мой ребенок! О Боже, не дайте ему погибнуть. Нет, нет!..

В родильном отделении больницы Трех Графств доктор Дорнбергер готовился к приему роженицы. Когда старшая сестра показала ему анализ крови, только что полученный из лаборатории, старый акушер, взглянув на него, облегченно вздохнул:

— Наконец-то. Кровь резус-отрицательная. Ну что ж, хотя бы здесь можно не опасаться осложнений. Вы приготовили инкубатор?

— Да, доктор. Все готово.

В это время носилки с Элизабет Александер уже проносили по шумному коридору первого этажа к лифту.

Быстрота, спокойствие и привычная четкость действий персонала невольно успокоили Элизабет. Хотя боли не утихали, она уже почти привыкла к ним, и состояние страха и отчаяния не было таким сильным, как в первые минуты. Она понимала, что роды начались, и смирилась с неизбежным. Еще немного, и она увидит доктора Дорнбергера.

Доктор Пирсон все еще не выпускал из рук телеграмм, словно не верил тому, что в них написано.

— Злокачественная. Доброкачественная. И оба уверены в своей правоте. А мы? Мы снова там, где были, — наконец промолвил он, кладя телеграммы на стол.

— Нет, — тихо сказал Коулмен. — Мы потеряли два дня.

— Да, да! — воскликнул доктор Пирсон, в сердцах ударив кулаком по ладони. — Я и без вас это прекрасно знаю. — В голосе его была несвойственная ему растерянность. — Если опухоль злокачественная, необходимо срочно оперировать, иначе будет поздно. — Он повернулся и в упор посмотрел на Коулмена. — Больной всего девятнадцать лет, вы понимаете? Если бы ей было пятьдесят! Но в девятнадцать лет остаться без ноги!

Несмотря на отсутствие особой симпатии к доктору Пирсону и свою почти полную уверенность в том, что опухоль доброкачественная, Коулмен проникся к нему сочувствием. В этой нелегкой ситуации вся ответственность за окончательный диагноз ложилась на старого патологоанатома.

— Надо иметь мужество, чтобы в таком сложном случае взять на себя ответственность… — нерешительно начал было он, чтобы успокоить старого врача, но это было подобно зажженной спичке, брошенной в бак с бензином. Пирсон буквально взвился.

— Мне не нужны избитые, ничего не значащие фразы! Брать ответственность! А что я делаю все эти тридцать лет? В эту минуту зазвонил телефон.

— Да? — схватив трубку, резко сказал Пирсон, а затем лицо его смягчилось. — Люси, пожалуй, вам следует спуститься к нам. Я вас жду. — Положив трубку, не глядя на Коулмена, он сказал:

— Сейчас сюда придет доктор Люси Грэйнджер. Если хотите, можете остаться.

Словно не слыша этих слов, Коулмен вдруг медленно произнес, как бы повторяя вслух свои мысли:

— Пожалуй, есть еще один выход… Пирсон резко вскинул голову.

— Что?

— Рентгеновский снимок был сделан две недели назад. — Коулмен говорил все так же медленно, как бы размышляя вслух. — Если опухоль злокачественная и она растет, новый снимок покажет изменения…

Пирсон без слов взял трубку и тут же попросил соединить его с доктором Беллом, рентгенологом. Затем посмотрел на Коулмена острым, оценивающим взглядом и одобрительно произнес:

— Что-что, но мыслить вы умеете — это уже хорошо.

Джон Александер нервно погасил окурок о край пепельницы и, поднявшись с кресла, подошел к окну комнаты ожидания, шутливо именуемой “чистилищем для будущих папаш”. Двор больницы, простирающиеся за ним улицы и крыши домов, а еще дальше — длинные крыши сталеплавильных заводов тускло поблескивали от недавно прошедшего дождя. Значит, подумал Джон, за то время, что он здесь, прошел дождь, а он этого даже не заметил. Сообщение о том, что Элизабет доставлена в больницу, застало его в кухне. Туда послал его доктор Пирсон взять пробы на анализ. Сестра Строуган опять жаловалась на антисанитарию в кухне, виной чему были старые посудомоечные аппараты. Джон смотрел на серый асфальт в лужах и мокрые крыши, и никогда еще Берлингтон не казался ему таким безотрадным и унылым местом.

Стайка ребятишек резвилась, прыгая через лужи. Вот какой-то подросток умышленно толкнул девочку, и она угодила прямо в лужу. Плача, она неловко выжимала ручонками мокрый подол платья.

— Дети, все они одинаковы, — вдруг произнес голос рядом. Джон Александер только тогда осознал, что он не один в комнате. Произнесший эти слова сутулый худой мужчина отвернулся от окна и, порывшись в кармане, достал кисет и стал сворачивать папиросу. — Ждете первенца? — спросил он, бросив быстрый взгляд на Джона.

— Нет. Второго. Первый умер.

— Мы тоже потеряли одного. Между нашим четвертым и пятым. У вас не найдется огонька?

Джон вынул зажигалку.

— Значит, вы ждете уже шестого? — из вежливости спросил он худого мужчину.

— Если бы шестого. Этот будет уже наш восьмой… — Мужчина задымил папиросой. — Вы очень хотите ребенка?

— Да, конечно, — ответил Джон, немного удивившись странному вопросу.

— А вот мы уже нет. С нас хватило бы одного. И отец многочисленного семейства так горестно вздохнул, что Джон с трудом сдержал улыбку. Мужчина отошел в дальний угол комнаты и, порывшись в газетах, разложенных на столике, уткнулся в одну из них.

Джон посмотрел на часы. Он здесь почти два часа. Очевидно, скоро все решится. И действительно в эту минуту отворилась дверь и вошел доктор Дорнбергер, Джон испуганно посмотрел на него.

— Вы Джон Александер?

— Да, сэр. — Джон не раз видел акушера в больнице, но впервые разговаривал с ним.

— Ваша жена чувствует себя хорошо. У вас сын. Роды преждевременные. Ребенок очень слаб.

— Он будет жить? — Только сейчас Джон осознал, как много теперь зависит от ответа старого акушера.

Дорнбергер вынул трубку и стал медленно набивать ее.

— Скажем так: у него сейчас меньше шансов, чем если бы он родился в положенное время, — произнес он ровным голосом.

Джон убито кивнул.

Старый врач, пряча кисет в карман, таким же ровным голосом добавил:

— Ребенку тридцать две недели. Он родился на восемь недель раньше срока. Он не готов еще вступить в этот мир, Джон. Всех детей, весящих при рождении менее двух килограммов, мы считаем недоношенными. Ваш весит один килограмм двести.

— Я понимаю. — Теперь все мысли Джона были об Элизабет. Перенесет ли она это?

— Мы поместили ребенка в инкубатор.

— Значит, есть надежда, доктор! — воскликнул Джон, посмотрев в лицо акушеру.

— Надежда всегда должна быть, — тихо ответил Дорнбергер.

— Могу я видеть жену? — после небольшой паузы спросил Джон.

— Да. Я провожу вас.

Вивьен не совсем поняла, чего от нее хотят, когда вошла сестра и сказала, что сейчас ее отвезут к рентгенологу. Она почти не помнила, как ее доставили туда. В голове была одна мысль — сегодня доктор Люси Грэйнджер должна получить окончательный ответ.