Глава 4

На этот раз ежемесячная конференция была назначена на 14.30. Люси Грэйнджер, несколько запыхавшись, вошла в приемную администратора.

Все только что прошли в конференц-зал, и за дверью слышался гул голосов.

Люси Грэйнджер села на ближайший свободный стул рядом с Кентом О'Доннелом и еще каким-то молодым человеком, которого она видела впервые. Было шумно и уже порядком накурено. На ежемесячных патологоанатомических конференциях требовалось присутствие всего старшего медицинского персонала, и большинство из сорока хирургов больницы, а также штатные врачи и врачи-стажеры были уже в сборе.

— Люси, — сказал О'Доннел, — позволь тебе представить доктора Роджера Хилтона. Он только что зачислен к нам в штат. А это доктор Грэйнджер, наш хирург-ортопед.

— Ваше первое назначение в больницу? — спросила она, подавая руку новому коллеге. На вид ему было лет двадцать семь.

— Да, до этого я работал в клинике Майкла Риса. Теперь Люси вспомнила. О'Доннелу очень хотелось заполучить молодого хирурга. Значит, он того стоит.

— Люси, можно тебя на минутку? — вдруг сказал О'Доннел. Извинившись перед Хилтоном, Люси вместе с главным хирургом отошла к окну.

— Так будет лучше. Здесь мы хоть услышим друг друга. Как поживаешь, Люси? За последнее время я тебя вижу только на работе.

Она ответила не сразу, казалось, обдумывая свой ответ.

— Как тебе сказать? Поживаю сносно, пульс нормальный, температура 36,6, а вот кровяное давление давно не измеряла.

— Может, разрешишь мне это сделать, ну хотя бы, скажем, за обедом в каком-нибудь ресторанчике? Право, Люси, почему бы нам не пообедать вместе?

— С удовольствием, Кент, но раньше мне надо взглянуть на свое расписание.

— Я позвоню тебе. А теперь пора открывать совещание. Глядя, как он идет к столу, Люси впервые подумала, что он нравится ей. Он неоднократно приглашал ее обедать, они провели немало вечеров вместе, и порой ей казалось, что между ними уже установилось некое подобие близости. Она не замужем, он тоже холост, она на семь лет его моложе. Но О'Доннел, очевидно, видит в ней лишь интересную собеседницу, не более.

Люси знала, что, если бы она дала себе волю, ее симпатия к О'Доннелу могла бы превратиться в серьезное чувство. Но она не собиралась торопить события.

— Начнем, господа? — громко произнес О'Доннел, заняв свое место во главе стола.

— Я не вижу Джо Пирсона! — выкрикнул Билл Руфус.

— Разве Джо здесь нет? — О'Доннел обвел взглядом присутствующих. — Кто-нибудь знает, где Пирсон? Многие недоуменно пожали плечами. По лицу О'Доннела пробежала тень неудовольствия.

— Мы не можем проводить конференцию без главного патологоанатома.

В эту минуту открылась дверь, и вошел Пирсон.

— Я был на вскрытии. Продолжалось дольше, чем я предполагал. Кроме того, проголодался и забежал в буфет за бутербродом. — Из его папки торчал уголок бумажной салфетки.

“Наверное, с остатками бутерброда”, — подумала Люси и улыбнулась. Только Джо Пирсон мог позволить себе жевать во время совещания.

О'Доннел представил Пирсону нового хирурга. Обменявшись рукопожатием, Пирсон уронил папку, и бумаги рассыпались по полу. Билл Руфус, скрывая улыбку, собрал их и вместе с папкой сунул Пирсону под мышку. Поблагодарив его кивком головы, Пирсон отрывисто спросил Хилтона:

— Хирург?

— Да, сэр.

“Воспитанный молодой человек, — подумала Люси, — почтителен к старшим”.

— Еще один кандидат в ремесленники, — проворчал Пирсон. Поскольку это было сказано довольно громко, в кабинете воцарилась настороженная тишина. Но Хилтон рассмеялся:

— Может быть, вы и правы, сэр. Однако Люси показалось, что грубоватая острота Пирсона обескуражила его.

— Не обращайте внимания на Джо, — поспешил сгладить неловкость О'Доннел. — Он не жалует нас, хирургов. Ну-с, пожалуй, начнем.

Старший врачебный персонал занял свои места непосредственно за столом, остальные расположились кто где. Люси имела возможность видеть почти всех. По левую руку от О'Доннела уселся Пирсон со своими бумагами. Ничуть не стесняясь, он жевал бутерброд. Далее сидели акушер Дорнбергер и доктор Гил Бартлет и напротив — Белл из рентгенологии и отоларинголог Макюан, которые обычно не присутствуют на таких совещаниях.

О'Доннел, взглянув на свои записи, открыл совещание.

— Первый случай. Сэмюэль Лоубиц, белый, 53 лет. Докладывает доктор Бартлет.

Гил Бартлет, как всегда безупречно одетый, открыл свою папку.

— Больной был направлен ко мне 12 мая, — начал он тихим голосом.

— Погромче, Гил, — послышались голоса. Бартлет повысил голос:

— Постараюсь, но кое-кому не мешает показаться доктору Макюану. — Замечание было встречено дружным смехом.

Люси завидовала тем, кто мог так себя вести на подобных совещаниях. Она сама никогда не была спокойной, в особенности когда разбирались случаи из ее отделения. Было настоящим испытанием говорить о диагнозе и лечении человека, которого уже нет в живых, выслушивать суждения коллег, а потом отчет патологоанатома о данных вскрытия. Джо Пирсон не щадил никого.

Случаи врачебных ошибок не так редки. Самое важное — это учиться на ошибках и не допускать их повторения. Вот для этого и проводились совещания.

Но бывали ошибки непростительные. И тогда в кабинете главврача воцарялось тягостное молчание, присутствующие избегали смотреть друг другу в глаза. В таких случаях редко кто решался резко критиковать виновного, ибо никто не был уверен, что когда-нибудь сам не очутится на его месте.

Люси не приходилось еще попадать в подобное положение. Но она знала, каким беспощадным бывал главный хирург, когда беседовал с виновным с глазу на глаз в своем кабинете.

Гил Бартлет продолжал:

— Больного направил ко мне доктор Симбалист. Люси знала этого частнопрактикующего врача. Он и к ней направлял своих больных.

— Доктор позвонил мне домой и сказал, что подозревает прободную язву желудка. Описанные им симптомы подтверждали диагноз. Больной был уже на пути в больницу. Я известил об этом дежурного хирурга по телефону.

Бартлет снова заглянул в свои записи.

— Сам я увидел больного примерно через полчаса. У него были сильные боли в верхней части живота. Давление упало, лицо было пепельно-серым, холодная испарина, состояние шока. Я распорядился сделать переливание крови и укол морфия. Живот был, как доска, при пальпации определялся положительный симптом Блюмберга.

— Рентгеновский снимок сделали? — спросил Руфус.

— Нет. Я считал, что тяжелое состояние больного не позволяет подвергать его рентгеноскопии. Я был согласен с диагнозом и решил немедленно оперировать.

— Выходит, у вас даже не возникло никаких сомнений, доктор? — Эти слова произнес Пирсон. До этого он рылся в своих бумагах, а теперь смотрел на Бартлета.

На минуту Бартлет растерялся, и Люси подумала: “Что-то здесь не так. Очевидно, диагноз был неправильным, и Джо Пирсон готовится захлопнуть ловушку”.

— В таких неотложных случаях всегда бывают сомнения, доктор Пирсон, но я решил, что симптомы оправдывают оперативное вмешательство. — Бартлет сделал паузу. — Но прободной язвы не оказалось, и больного вернули в палату. Я пригласил доктора Тойнби на консультацию, однако больной скончался до его прибытия.

Итак, диагноз все же оказался неправильным. Несмотря на внешнее спокойствие Бартлета, Люси знала, что он испытывает сейчас.

О'Доннел попросил Пирсона доложить о результатах вскрытия.

Порывшись в своих бумагах, Пирсон наконец извлек нужную. Быстро окинув взглядом сидевших за столом, он сказал:

— Как уже доложил нам доктор Бартлет, прободной язвы желудка не было. В брюшной полости мы не нашли изменений. — Он сделал паузу, как бы готовя присутствующих к тому, что должно прозвучать для них как взрыв бомбы, а затем продолжил:

— Это была начальная стадия пневмонии, отсюда и боли.

Люси вспомнилось, что в подобных случаях симптомы бывают схожими.

— Кто хочет высказаться? — спросил О'Доннел. Воцарилось неловкое молчание. Была допущена ошибка, и все же ошибка объяснимая. Большинство из присутствующих сознавали, что каждый мог бы действовать, как Бартлет. Билл Руфус заговорил первым:

— При подобных симптомах, я считаю, пробная лапаротомия бывает оправданной.

Пирсон только этого и ждал.

— Как сказать! Нам всем хорошо известно, что доктор Бартлет редко видит выше живота. — А затем в полной тишине спросил, обратившись прямо к Бартлету:

— А вы хотя бы выслушали больного?

Само замечание и вопрос были непозволительны по форме и тону. Даже если действия Бартлета и заслуживали самой резкой критики, это должен был сделать О'Доннел, а отнюдь не Пирсон и, разумеется, не в присутствии всех. Бартлет не был безответственным врачом. Те, кто работал с ним, знали, что он добросовестно относится к своим обязанностям и порой даже излишне осторожен. В данном же случае он был поставлен перед необходимостью принять немедленное решение.

Краска бросилась в лицо Бартлету, он резко отодвинул стул и встал.

— Разумеется, я выслушал больного. Я уже сказал, что состояние не позволяло подвергать его рентгеноскопии, но даже если бы и можно было это сделать…

— Джентльмены, прошу вас, — попытался было вмешаться О'Доннел, но Бартлета уже невозможно было остановить.

— Все мы задним умом крепки. Вы это хотите сказать, доктор Пирсон? Что ж, сам мистер Пирсон не раз служил тому примером.

На другом конце стола доктор Чарли Дорнбергер попытался было что-то сказать в защиту Пирсона.

— Он ваш друг, — сердито оборвал его Бартлет. — И к тому же не питает чувства кровной мести к акушерам.

— Ну это уж слишком, господа! Я прошу вас… — О'Доннел постучал председательским молоточком по столу. Его атлетическая фигура с воинственно расправленными плечами возвышалась над столом. — Доктор Бартлет, садитесь на свое место!

О'Доннел внутренне негодовал и не мог скрыть этого. Джо Пирсон не имел права срывать совещание. О'Доннел понимал, что теперь не может быть и речи о спокойном и объективном разборе и он должен будет попросту закрыть совещание. Он с трудом сдержался, чтобы не отчитать Пирсона прямо тут же. Но он понимал, что это лишь усугубит и без того трудное положение.

О'Доннел сам считал, что Бартлет заслуживает строгого разбора и критики. Но ошибку можно было бы обсудить спокойно и объективно. Но теперь поздно. Если О'Доннел на этой стадии поднимет все вопросы так, как он предполагал сделать, получится, что он поддерживает Пирсона. Разумеется, с Бартлетом он поговорит наедине, но возможность полезного открытого обсуждения упущена. Черт бы побрал этого Джо Пирсона!

— Думаю, всем ясно, что повторения подобных ошибок не должно быть. Хочу заметить, что наши конференции созываются не для препирательств и сведения счетов. — О'Доннел посмотрел на Пирсона и Бартлета. — Переходим к разбору следующего случая.

Конференция рассмотрела еще четыре случая, не вызвавших дискуссий, и Люси подумала о том, как вспышки антагонизма вредят работе.

Люси казалось, что Пирсон нередко основывает свои суждения на личной неприязни. Сегодня жертвой стал Гил Бартлет, опытный хирург, успешно оперировавший больных в случаях, которые ранее считались неоперабельными.

Пирсон хорошо знал это. Почему же такое недоброжелательство? Может быть, он завидует Бартлету? В свои сорок лет Бартлет достиг многого, чего не удалось достичь Пирсону, он был известен, имел обширную практику в городе. Специальность же патологоанатома, чрезвычайно важная и необходимая, в общем-то малопопулярна и славы не приносит. Многие считают ее чем-то вроде лаборанта, даже и не подозревая, что должность требует высшего медицинского образования и многих лет практики.

Могли здесь играть роль и деньги. Гил Бартлет, помимо всего, консультировал и получал от больных гонорары, а Пирсон был штатным работником больницы и жил на одно жалованье. При такой постановке дела любой начинающий хирург мог зарабатывать вдвое больше опытного патологоанатома. Кто-то как-то съязвил, что хирург получает пятьсот долларов за удаление опухоли, в то время как патологоанатом — пять долларов за исследование этой опухоли, диагноз, рекомендацию дальнейшего лечения и прогноз течения болезни.

Люси была в хороших отношениях с Пирсоном, ей даже казалось, что он симпатизирует ей, да и она сама ничего не имела против старика. Он охотно консультировал ее больных, когда она к нему обращалась, и это очень помогало ей в работе.

Совещание закончилось. Присутствующие понемногу расходились. Пирсон замешкался, собирая свои бумаги. Проходя мимо него, О'Доннел попросил его пройти в соседнюю комнату.

— На минутку, Джо.

Начав разговор, О'Доннел старался быть как можно более сдержанным:

— Джо, мне кажется, пора прекратить ваши резкости и нападки на сотрудников.

— Почему? — Пирсон не собирался сдавать позиции.

— Да потому, что это ни к чему хорошему не приведет, — ответил О'Доннел, невольно повышая голос. Раньше он этого никогда бы себе не позволил в разговоре с Пирсоном. Правда, как главный хирург О'Доннел не имел права вмешиваться в деятельность патологоанатома, но когда работа отделения патанатомии затрагивала интересы хирургии, у него все же были кое-какие права.

— Я всего лишь обратил внимание на неправильный диагноз. — Тон Пирсона был резким. — А вы считаете, что подобные случаи следует замалчивать?

— Уж вам-то не надо такое говорить, — ледяным голосом ответил О'Доннел.

— Я просто не так выразился, — проворчал Пирсон. О'Доннел не смог скрыть улыбки. Для Пирсона не так-то легко было извиниться перед кем-либо.

— Я думаю, все это можно делать совсем по-другому, — сказал О'Доннел уже миролюбивым тоном. — На наших конференциях я хотел бы, чтобы вы докладывали о результатах вскрытий, а руководить дискуссией буду я сам. И поменьше эмоций.

— Кому нужны эти эмоции? — Пирсон продолжал еще ворчать, но чувствовалось, что он уже отходит.

— И все-таки, Джо, я хотел бы руководить конференциями, как я это считаю нужным. — О'Доннелу хотелось поскорее закончить разговор, но все же он решил поставить точки над i.

Пирсон пожал плечами:

— Пожалуйста.

— Вот мы и договорились. Спасибо, Джо. — О'Доннел подумал, что это, пожалуй, самый подходящий момент решить со стариком еще один вопрос. — Раз уж вы здесь, Джо, — сказал он, — есть еще одно небольшое дело.

— Я очень занят. В другой раз. — Пирсон, казалось, давал О'Доннелу понять, что, хотя он и уступил в одном вопросе, он отнюдь не намерен позволить покушаться на свою независимость.

— Дело не терпит отлагательства. Речь идет о заключениях вашего отделения. Есть жалобы, — спокойно продолжал О'Доннел, — что вы слишком поздно даете заключения.

— Ну конечно, Руфус пожаловался! — опять вспылил Пирсон. Но О'Доннел твердо решил не дать спровоцировать себя на новую ссору.

— В том числе и Руфус. Вы сами знаете, Джо, жалоб много.

Пирсон ответил не сразу, и О'Доннелу даже стало жаль старика. Пирсону было шестьдесят шесть, и работать ему осталось от силы каких-нибудь пять-шесть лет. Он, очевидно, не мог смириться с мыслью, что ему придется уступить место молодому врачу. Возможно, он сам понимает, что как специалист отстал и уже не может поспеть за быстрым прогрессом науки. Но, несмотря на свой неуживчивый характер, старик заслуживал уважения. О'Доннелу нравилась прямота Пирсона, и в начале своей работы в больнице он даже воспользовался этим его качеством, чтобы навести порядок в отделении хирургии. Вот почему теперь О'Доннел старался как можно мягче разговаривать с Джо.

— Вы себе не представляете, Кент, сколько у меня работы! — Пирсон уже совсем успокоился.

— Представляю, Джо. — О'Доннел был рад, что разговор принимает именно такой оборот. — Вы действительно страшно перегружены. И это несправедливо. — Он чуть было не добавил:

“В вашем возрасте”, — но вовремя спохватился. — Вам необходима помощь.

Реакция была незамедлительной. Пирсон теперь уже просто кричал:

— Вы все говорите: помощь, помощь А где она? Сколько месяцев я прошу, чтобы мне дали лаборантов. Нам нужно не меньше трех. А мне говорят, что могут дать только одного. А секретарь-стенографистка? У меня скопилась масса патологоанатомических заключений, а кто мне их перепечатает? Если бы только наши администраторы оторвали свои зады от стульев, кое-что можно было бы сделать. Все только болтают о помощи…

О'Доннел спокойно выслушал старика.

— Я не о лаборантах и не о секретаршах. Я имею в виду еще одного специалиста, который помогал бы вам в организации работы и даже, может быть, в ее модернизации.

При слове “модернизация” Пирсон даже вскочил со стула. О'Доннел жестом остановил его.

— Я вас выслушал, Джо, теперь выслушайте меня. Я имею в виду толкового молодого человека, который освободил бы вас от некоторых ваших обязанностей.

— Мне не нужен еще один врач, — произнес Пирсон резким и бескомпромиссным тоном. — Двум квалифицированным врачам здесь делать нечего. С работой я могу справиться сам. Кроме того, у меня есть помощник.

— Но он работает временно, — продолжал О'Доннел. — Разумеется, кое в чем он может вам помочь. Но на него нельзя возложить ответственность за организационные вопросы. А именно в этом вам больше всего нужна помощь.

— Это уж моя забота. Дайте мне несколько дней, и мы ликвидируем задолженность по патологоанатомическим заключениям.

Было ясно, что Пирсон не собирается сдаваться. О'Доннел знал, что старик будет возражать, но не ожидал такого яростного сопротивления. Что это? Нежелание делить с кем-либо власть или же боязнь потерять должность, передать ее кому-то более молодому? В сущности, О'Доннел не собирался освобождать Пирсона от работы, его опыт в патологоанатомии был незаменим. Но он хотел укрепить отделение, а этим и всю работу больницы. Пирсону надо было это разъяснить.

— Джо, речь идет не о каких-то радикальных переменах. Вы остаетесь во главе отделения…

— В таком случае разрешите мне руководить отделением, как я это нахожу нужным.

О'Доннел почувствовал, что терпение его иссякло. На сегодня, пожалуй, хватит; этот разговор он возобновит через несколько дней. Он хотел, по возможности, обойтись без конфликта.

— На вашем месте я бы все-таки подумал, Джо, — сказал он спокойно.

— И не собираюсь. — Пирсон был уже у двери и, едва кивнув, вышел.

“Такие дела, — подумал О'Доннел. — Что же, война почти объявлена”. Он стоял и думал, что следует предпринять дальше.

Глава 5

В кафетерии больницы Трех Графств обычно обсуждались все самые свежие новости: повышение по службе, чрезвычайные происшествия, увольнения. Все здесь становилось известным задолго до официальных оповещений.

Медперсонал больницы использовал кафетерий для встреч и консультаций за чашкой кофе, ибо кафетерий был, пожалуй, единственным местом в больнице, где они, работающие на разных этажах и в разных отделениях, наверняка могли встретиться. Здесь нередко разбирались серьезные случаи и давались советы — те советы специалистов, за которые в другой обстановке пришлось бы платить большие деньги.

Правда, не все штатные врачи охотно делились своими знаниями и опытом, считая, что бесплатное использование их талантов — недопустимая роскошь. В таких случаях они обычно уклонялись от ответов и приглашали коллегу или больного к себе в кабинет. Так обычно поступал Гил Бартлет.

Хотя кафетерий был вполне демократичным учреждением, где если не совсем забывали о табели о рангах, то по крайней мере временно пренебрегали ею, некоторая субординация все же наблюдалась. Для старших ординаторов имелись отдельные столики, в то время как младшие врачи и практиканты запросто подсаживались к медсестрам. Поэтому не было ничего необычного в том, что Майк Седдонс подсел к столику сестры-практикантки Вивьен Лоубартон. Вивьен, несколько раз уже видевшая Майка в здании больницы, хорошо запомнила его густую рыжую шевелюру и неизменную широкую улыбку. Она решила, что, пожалуй, он ей нравится, и отметила, что он тоже приглядывается к ней и непременно захочет завязать знакомство. И вот он наконец подсел к ее столику.

— Я пришел к вам с одним гнусным предложением.

— А мне казалось, подобные предложения делаются хотя бы после знакомства. Майк улыбнулся:

— Вы забыли, что мы живем в век космических скоростей и для всяких цирлих-манирлих не хватает времени. Мое гнусное предложение: послезавтра обед в ресторанчике “Куба”, а затем в театр.

— А денег-то у вас хватит? — с любопытством спросила Вивьен.

Жалованье молодых врачей, как и медсестер, было столь мизерным, что стало предметом постоянных грустных шуток.

Майк вытащил из кармана два билета на гастроли бродвейского театра и оплаченную квитанцию на обед в ресторанчике “Куба”.

— Это от благодарного пациента. Ну как, идем? Вивьен, разумеется, согласилась.

Прошли полторы недели с того дня, как Гарри Томаселли сообщил О'Доннелу, что больничное строительство начнется весной. И вот О'Доннел, председатель попечительского совета больницы Ордэн Браун и Томаселли в кабинете администратора.

Хотя они и старались учесть пожелания всех заведующих отделениями, но в первую очередь приходилось считаться с финансовыми возможностями.

От многого пришлось отказаться. Например, не будет рентгеновской установки, которая стоит пятьдесят тысяч долларов, хотя она необходима для улучшения диагностики сердечных заболеваний.

В сборе средств на больничное строительство должен будет помочь и медперсонал. С этой целью было решено обложить “добровольными” взносами старших ординаторов, их заместителей и помощников. Это должно было заставить местных богатеев раскошелиться.

О'Доннел знал, что большинству врачей больницы, еле-еле сводивших концы с концами на свое жалованье, будет чрезвычайно трудно сделать эти “добровольные” пожертвования.

Томаселли обещал О'Доннелу подготовить сотрудников больницы. “Томаселли — прекрасный администратор”, — подумал О'Доннел. Он вспомнил адвокатское образование, жизненный путь и большой опыт Томаселли — именно это побудило Брауна предложить ему пост администратора больницы Трех Графств. Голос. Ордэна Брауна вернул О'Доннела к действительности: Браун приглашал его на обед, но не к себе, как обычно, а к Юстасу Суэйну, самому консервативному члену попечительского совета. Браун хотел, чтобы О'Доннел помог ему повлиять на Суэйна в нужном направлении. Хотя О'Доннел старался держаться подальше от дел попечительского совета, он не мог отказать Брауну.

Едва за Брауном закрылась дверь, как в кабинет вошла Кэти Коэн, секретарша Томаселли.

— Прошу извинить, но какой-то мужчина настоятельно просит вас к телефону, — сказала она Томаселли. — Некий мистер Брайан.

— Я занят. Скажите, что я ему сам позвоню попозже, — ответил Томаселли, удивившись, что Кэти решилась беспокоить его по такому пустяку.

— Я ему так и сказала, но он настаивает. Говорит, что он муж нашей пациентки.

— Пожалуй, поговори с ним, Гарри. Я подожду, — улыбнулся О'Доннел.

— Ладно. Так и быть. — Томаселли протянул руку к одному из телефонов. — Администратор вас слушает. — Голос Томаселли был дружелюбным, но, услышав первые слова мистера Брайана, он нахмурился.

О'Доннел мог слышать лишь отдельные слова, доносившиеся из трубки: “…безобразие.., взвалить такие расходы на семью… Необходимо еще разобраться…”

Прикрыв трубку рукой, Томаселли сказал:

— Он вне себя. Что-то там с его женой, я ничего не могу понять. — И, обращаясь к Брайану, попросил:

— Начните, пожалуйста, с самого начала. Когда вашу жену поместили в больницу? Кто был ее врачом? Так, ясно.

О'Доннел опять услышал слова Брайана: “…Невозможно ничего добиться…”

— Нет, мистер Брайан, мне ничего не известно об этом случае, но я обещаю вам навести справки. Я понимаю, что такое больничный счет для семьи, — сказал Томаселли. — Однако только лечащий врач решает, сколько больному следует находиться в больнице. Вам надо еще раз поговорить с врачом, а я, со своей стороны, попрошу нашего бухгалтера тщательно проверить счет. До свидания, мистер Брайан.

Во время разговора с Брайаном Томаселли что-то записывал на листке бумаги. Окончив разговор, Томаселли положил его в лоток с надписью: “Для диктовки”.

— Он считает, что его жену слишком долго держали в больнице, и теперь он вынужден залезать в долги, чтобы оплатить счет. Она пробыла в больнице три недели. Что-то слишком много стало таких жалоб.

— Кто был лечащим врачом? — спросил О'Доннел. Томаселли взглянул на свои записи.

— Рюбенс.

— Давай проверим.

Томаселли нажал кнопку внутренней связи.

— Кэти, найдите доктора Рюбенса.

Через несколько секунд Рюбенс был на проводе.

— Я к твоим услугам, — ответил он О'Доннелу, взявшему трубку.

— У тебя есть больная Брайан? — спросил О'Доннел.

— Есть, а что? Ее муж жаловался?

— Ты знаешь об этом?

— Разумеется, знаю. — Чувствовалось, что Рюбенс раздражен. — Лично я считаю, что у него есть все основания жаловаться.

— В чем дело, Рюб?

— А в том, что я поместил миссис Брайан в больницу по поводу предполагаемого рака молочной железы. Опухоль я удалил, она оказалась доброкачественной.

— Почему же ты ее продержал в больнице три недели?

— Об этом лучше спросить Джо Пирсона.

— Будет проще, если ты объяснишь сам. Помолчав немного, Рюбенс сказал:

— О том, что опухоль доброкачественная, я узнал только через две с половиной недели. Именно столько времени понадобилось Пирсону, чтобы положить препарат под микроскоп.

— Ты напоминал ему?

— Не один, а десять раз. Если бы не мои напоминания, я бы, наверно, и сейчас еще не получил заключение.

— Значит, поэтому ты продержал миссис Брайан в больнице целых три недели?

— Разумеется. Или вы считаете, что я должен был ее выписать? — В голосе Рюбенса сквозили явные нотки сарказма. — Есть еще вопросы? — спросил он.