Аляска. Аляска — это ключ.

Президент не сводил с него глаз, В них светилось изумленное неверие.

И по-прежнему мертвая тишина.

После паузы, которая показалась бесконечной, президент поерзал в кресле. На удивление ровным голосом произнес:

— Если я вас правильно понял, то не могу поверить, что вы это серьезно.

— За всю свою политическую жизнь я никогда не был более серьезен, — твердо заявил Хауден. — Ведь это именно вы, Тайлер, говорили сегодня о нашей “общей крепости”, это вы заявили, что в политике мы должны стремиться решить вопрос “как”, а не уповать на “если”, это вы подчеркивали неотложность проблем и отсутствие времени. — Джеймс Хауден приостановился, чтобы перевести дыхание, и продолжил решительно и четко:

— Хорошо, заявляю вам сейчас от имени правительства Канады, что мы согласны со всем, что вы сказали. Но я также заявляю, что для выживания Канады — и это наше последнее слово, если вы хотите заключить союзный акт, — Аляска должна стать канадской.

Президент проговорил почти просящим тоном:

— Джим, но это же невозможно, поверьте мне.

— Да вы с ума сошли! — одновременно с ним выпалил побагровевший адмирал Рапопорт.

— Нет, это возможно! — почти выкрикнул Хауден. — И я отнюдь не сумасшедший. Я в своем уме. В своем уме настолько, чтобы желать своей стране выжить. В своем уме настолько, чтобы бороться за ее выживание, что, видит Бог, я и буду делать, пока хватит сил.

— Но ведь не таким же образом…

— Послушайте же меня! — Хауден стремительно прошел к карте и взял указку. Кончиком ее он провел широкую дугу от востока к западу вдоль 49-й параллели, затем такую же — по 60-й. — Между этими двумя линиями, как заявляют и ваши, и наши эксперты, будут расположены крупные очаги разрушений и выпадения осадков. Это если нам повезет. Если же нет, то им будет подвержена вся территория страны целиком. Поэтому наш единственный шанс на возрождение, наша единственная надежда собрать воедино все, что останется от Канады, состоит в том, чтобы создать новый национальный центр вдали от разрушений — вплоть до того времени, когда мы сможем прийти в себя и вернуться, если нам это вообще будет суждено.

Премьер-министр умолк, угрюмо оглядывая свою аудиторию. Президент не мог отвести глаз от карты. Адмирал Рапопорт приоткрыл было рот, словно хотел вновь перебить Хаудена, но тут же сжал губы в тонкую линию. Артур Лексингтон украдкой изучал профиль адмирала.

— Территория, на которой Канада могла бы привести в порядок свои силы, должна отвечать трем основным требованиям, — продолжал Хауден. — Она должна лежать южнее верхней границы произрастания лесов и субарктической зоны. В противном случае у нас не будет возможностей для налаживания коммуникаций и поддержания жизни. Во-вторых, эта область должна располагаться западнее нашей совместной цепи ракетных баз на севере. И в-третьих, эта территория не должна быть подвержена выпадению радиоактивных осадков, либо уровень их должен быть минимальным. К северу от 49-й параллели есть только одно место, отвечающее всем этим требованиям. И это Аляска. Президент вполголоса спросил:

— А откуда же такая уверенность относительно осадков?

Хауден прислонил указку к стене.

— Если бы в данный момент мне пришлось искать на случай ядерной войны самое безопасное место в Северном полушарии, я бы выбрал Аляску. Она защищена от вторжения. Ближайшая крупная цель, Владивосток, расположена на расстоянии трех тысяч миль. Вероятность осадков в результате либо советских налетов, либо наших ничтожно мала. И если вообще можно утверждать что-нибудь с полной уверенностью, так это то, что Аляска выживет.

— Да, — проговорил президент. — Здесь я согласен с вами. По крайней мере по этому пункту. Что же касается остального.., сама по себе идея весьма остроумна и, должен признать честно, не лишена здравого смысла. Однако вы, несомненно, должны понимать, что ни я, ни конгресс не можем торговать одним из штатов нашего государства.

— В таком случае, — ответил Хауден ледяным тоном, — у моего правительства еще меньше оснований торговать всей страной.

Адмирал Рапопорт свирепо фыркнул:

— Союзный акт не предусматривает никакой распродажи!

— А вот это едва ли похоже на правду! — резко бросил, вмешиваясь в беседу, Артур Лексингтон. — Канаде придется заплатить дорогую цену.

— Ха! Да какую там цену! — в голосе адмирала зазвучали язвительно-режущие нотки. — Это соглашение будет актом удивительной щедрости к жадной, разболтанной стране, которая превратила трусость, двойную игру и лицемерие в национальное развлечение. Вы вот тут болтаете о восстановлении Канады — а чего вам об этом беспокоиться? Америка уже однажды сделала это за вас, может, и еще раз восстановим вашу страну.

Джеймс Хауден с искаженным яростью лицом вскочил с кресла, в котором только-только устроился. Едва сдерживая себя, выдавил ледяным голосом:

— Не уверен, что я должен выслушивать подобные вещи, Тайлер.

— Я тоже, Джим, — спокойно ответил президент. — Но ведь мы согласились говорить начистоту, а порой лучше открыто высказать все, что думаешь.

Чуть ли не дрожа от негодования, Хауден вспылил:

— Должен ли я считать, что вы присоединяетесь к этой злобной клевете?

— Ну, Джим, я допускаю, что все сказанное могло бы быть облечено в более тактичную форму, но это не в привычках Левина, хотя, если вам угодно, я приношу извинения за выбранные им выражения. Но я бы хотел также отметить, что он прав в том смысле, что Канада всегда стремится урвать побольше, вот даже и сейчас, при всем при том, что мы предлагаем по условиям союзного акта, вы требуете еще большего.

Теперь Артур Лексингтон вскочил на ноги. Подойдя к окну и уставившись оттуда на Рапопорта, он заметил:

— Видимо, потому, что имеем право на большее.

— Ну уж нет! — тоненько выпалил адмирал, словно ужаленный. — Я сказал, что канадцы — жадный народ, вы таки жадные и есть. Тридцать лет назад вам захотелось американского уровня жизни. И захотелось заполучить его за сутки. Вы предпочли забыть, что американцы целое столетие добивались такого уровня жизни — в поте лица своего и нещадно затягивая пояса. Вы пустили в распыл ваше богатство, ваши сырьевые запасы — и это вместо того, чтобы их умело, экономно и рачительно использовать. Вы пустили американцев разрабатывать то, что вам досталось-таки даром, от рождения, милостиво позволили американцам идти на любой ради вашего блага риск и управляться со всеми делами. Вот как вы купили ваш уровень жизни, а теперь чихать вам на все, что у нас есть общего!

— Левин… — увещевающим тоном попытался было одернуть адмирала президент.

— И лицемеры, я вам говорю! — словно не слыша, не унимался разбушевавшийся адмирал. — Вы продали свое первородство, а теперь бросились разыскивать его, болтая всякую чепуху об отличительном канадском характере. Ладно, может, такой когда и был, но вы размякли и разленились и так утратили весь ваш канадский характер, что ни одной королевской комиссии, сколько бы их ни было, никогда его теперь не сыскать.

Исполненный ненависти к этому типу, Джеймс Хауден прерывающимся от злости голосом воскликнул:

— Ну, не так уж мы и размякли! Вам, может быть, приходилось в связи с двумя мировыми войнами слышать такие названия, как Сен-Элои, Вими, Дьепп, Сицилия, Ор-тона, Нормандия, Каен, Фалес…

— Исключения только подтверждают правило, — отрезал адмирал. — И мне также припоминается, что, пока американские морские пехотинцы гибли в Коралловом море, парламент Канады вел бесконечные дебаты, объявлять ли мобилизацию, которую вы так и не провели.

— Мы должны были считаться со многими факторами, — возмущенно возразил Хауден. — Квебек, необходимость компромисса…

— Компромиссы, двойная игра, трусость… Какая нам к черту разница, если они у вас стали национальным видом спорта. Да вы будете вести двойную игру даже в тот день, когда Соединенные Штаты ринутся в бой, защищая вашу Канаду ядерным оружием — тем самым оружием; которое у нас есть, чему вы очень рады, но которое заиметь сами вы со свойственным вам лицемерием и фарисейством не изволите.

Адмирал, тоже вскочив на ноги, выпрямился во весь свой крошечный рост и уставился в лицо Хаудену. Премьер-министр едва подавил в себе острое желание наброситься на него с кулаками и осыпать эту ненавистную физиономию градом ударов. Враждебное молчание прервал президент.

— Вот что я вам скажу: почему бы вам обоим, ребята, не сойтись завтра на рассвете на берегу Потомака, а? — предложил он. — Мы с Артуром будем секундантами, а пистолеты и мечи я, так уж и быть, где-нибудь одолжу.

Лексингтон сухо поинтересовался:

— А какое оружие вы бы сами порекомендовали?

— Ну, на месте Джима я бы выбрал пистолеты, — усмехнулся президент. — Единственный корабль, которым Левину за всю его жизнь удалось покомандовать, на стрельбах ухитрился не поразить ни одной мишени.

— Снаряды-то никуда не годились, — пробормотал адмирал, и впервые подобие улыбки мелькнуло на его лице. — А разве не вы в то время были министром ВМС[54]?

— Кем я только не был, — протянул президент, — сразу и не вспомнишь.

Несмотря на несколько спавшую напряженность, жаркие волны гнева продолжали накатывать на Хаудена. Он жаждал нанести контрудар, ответить американцам тем же, опровергнуть все сказанное, выложить им все, что вертелось у него на кончике языка: обвинение в жадности едва ли было уместно со стороны страны, ожиревшей и отяжелевшей от богатства… И уж не Соединенным Штатам обвинять канадцев в трусости — сами-то они практиковали корыстный и эгоистичный изоляционизм до тех пор, пока не были вынуждены отказаться от него под угрозой смерти… Даже нерешительность и колебания Канады были много лучше, нежели грубейшие промахи и наивная неумелость американской дипломатии с ее грубой верой в доллар как ответ на все проблемы… Америка с ее непоколебимой уверенностью в неизменности своей правоты, с ее нежеланием понять, что иные концепции и иные системы правления тоже могут иметь свои благие стороны, с ее упрямой поддержкой в зарубежных странах марионеточных и безнадежно дискредитировавших себя режимов… А у себя дома бойкие и насквозь лживые разглагольствования о свободе — из тех же уст, что, не стесняясь, вовсю поносят любого инакомыслящего.., да много кое-чего еще найдется сказать, очень много…

Джеймс Хауден чуть было не начал говорить.., яростно, бессвязно.., но вовремя себя остановил.

“Иногда, — мелькнула у него мысль, — молчание есть лучшее проявление государственной мудрости. Никакое перечисление ошибок и упущений не может быть односторонним, и большая часть из того, что наговорил здесь адмирал Рапопорт, как ни горько, была правдой”.

Кроме того, каким бы человеком ни был Рапопорт, глупцом его не назовешь. В глубине души премьер-министр инстинктивно подозревал, что перед ним разыграли спектакль, в котором его же самого и сделали невольным участником. Не было ли это умышленной попыткой, искусно осуществленной адмиралом, вывести его из равновесия, подумал Хауден. Может быть, и так. Может быть, нет. Но от свары пользы все равно никакой не будет. Хауден исполнился решимости не дать увести себя в сторону от основной проблемы.

Не обращая внимания на остальных, он остановил взгляд на президенте.

— Хочу, чтобы все было совершенно ясно, — заявил он ровным голосом, — без уступки по вопросу об Аляске никакого соглашения между нашими двумя правительствами быть не может.

— Джим, но должны же вы понять наконец, что все это просто немыслимо, — президент казался столь же спокойным и владеющим собой, как и всегда, однако Хауден заметил, что пальцы его правой руки нервно барабанят по столешнице. — Не могли бы мы возвратиться немного назад? — предложил президент. — Поговорим о других условиях. Возможно, удастся найти еще кое-какие выгоды для Канады.

— Нет, — покачал головой Хауден с решительным видом. — Во-первых, я не считаю ситуацию немыслимой, а во-вторых, говорить мы будем или только об Аляске, или нам вообще говорить не о чем.

Теперь он был убежден — они действительно пытались вывести его из себя. Хотя, даже если бы американцам это удалось, они вряд ли получили бы преимущество. Но с другой стороны, он, конечно, мог раскрыть карты и показать, как далеко готов идти на уступки, если его вынудят. Президент был весьма искушен в ведении переговоров и даже малейшего подобного намека без внимания никогда бы не оставил.

— Хотелось бы изложить вам условия, которые мы имеем в виду. Прежде всего проведение на Аляске свободных выборов под нашим совместным наблюдением. Голосование должно быть по принципу “да” или “нет”.

— Да вам никогда не победить, — заявил президент, но прежней уверенности в его глубоком низком голосе уже не было.

У Хаудена появилось ощущение, что какими-то неведомыми путями, исподволь ход переговоров изменился в его пользу. Он вспомнил, как Артур Лексингтон сказал ему утром: “Говоря с грубой прямотой, мы в очень выгодном положении. Уступки, на которые мы готовы пойти. Соединенным Штатам нужны, причем нужны отчаянно”.

— Если откровенно, — признался Хауден, — то я думаю, что мы обязательно победим. С такой целью мы и поведем нашу кампанию. На Аляске всегда существовали сильные проканадские настроения, а в последнее время они еще более окрепли. Более того, известно вам это или нет, но позолота на вашем правлении там сильно потускнела. Вы не оправдали их ожиданий, и они чувствуют себя забытыми и очень одинокими. Если же Аляска перейдет к нам, мы создадим там второй центр власти. Превратим Джуно[55] или, скажем, Анкоридж[56] во вторую столицу Канады. Мы сосредоточим все силы на преимущественном развитии Аляски по сравнению с остальными нашими провинциями. Мы все сделаем для того, чтобы они больше не чувствовали себя брошенными.

— Сожалею, — твердо заявил президент, — но для меня все это неприемлемо.

“Наступил момент, — понял Хауден, — ходить с козырей”.

— Возможно, вам будет легче согласиться, — сдержанным тоном начал он, — если я сообщу, что инициатива в этом деле исходит не от Канады, а от самой Аляски.

Президент вскочил, уперев тяжелый взгляд в Хаудена.

— Объяснитесь, пожалуйста, — резко потребовал он.

— Два месяца назад ко мне тайно обратился представитель группы видных граждан Аляски. Сегодня я всего лишь изложил предложение, которое он мне тогда сделал.

Президент обошел стол и приблизился чуть ли не вплотную к Хаудену.

— Имена, — бросил он. В голосе его звучало недоверие. — Я должен знать их имена.

Артур Лексингтон протянул премьер-министру лист бумаги, а тот передал его президенту.

— Вот здесь все имена.

Президент принялся читать список, на лице его появилось сложное выражение изумления, сомнений, растерянности. Закончив, он отдал лист адмиралу Рапопорту.

— Я даже не буду пробовать… — в первый раз речь его зазвучала с запинками. — Я даже не стану пытаться скрывать от вас, что эти имена и информация.., для меня это неожиданный удар.., такое потрясение…

Хауден выжидательно молчал.

— Предположим, — медленно проговорил президент, — но только предположим, что плебисцит состоялся, и вы проиграли.

— Как я уже сказал, мы рассчитываем на обратный результат. Тем более что выступим с особо привлекательными предложениями — как вы постарались облечь союзный акт в весьма привлекательную форму. Да и вы сами будете призывать голосовать “за” во имя единства и безопасности Северной Америки.

— Вы так думаете? — вскинул брови президент.

— Да, Тайлер, — непреклонно ответил Хауден. — Такое условие будет частью нашего соглашения.

— Но даже при всем этом вы можете потерпеть поражение, — настаивал президент. — Население может сказать “нет”.

— Совершенно очевидно, что, если такое произойдет, мы согласимся с их решением. Канадцы ведь тоже верят в право на самоопределение.

— В таком случае, что станет с союзным актом?

— Его это никак не коснется, — заявил Хауден. — С вашим обещанием о передаче Аляски или по крайней мере о проведении там плебисцита я могу победить на выборах в Канаде и получить мандат на заключение союзного акта. Плебисцит же будет проведен после выборов, и, какими бы ни были его результаты, мы не откажемся от того, что уже сделано.

— Да-а… — Президент бросил взгляд на адмирала Рапопорта, чье лицо хранило непроницаемое выражение. Словно размышляя вслух, проговорил:

— Это будет означать конституционный конвент в штате.., с такими условиями, видимо, можно выходить на обсуждение в конгрессе…

Хауден заметил вполголоса:

— Позвольте мне напомнить вам ваше собственное заявление по поводу поддержки в конгрессе. По-моему, ваши слова звучали так: “Нет такого законопроекта, которого я не смог бы провести”.

Президент звучно стукнул себя кулаком в ладонь.

— Проклятие, Джим! Ну и мастер же вы ловить человека на слове.

— Должен предупредить вас, мистер президент, — усмехаясь, обратился к нему Артур Лексингтон, — у данного джентльмена память на устную речь работает, как магнитофон. Некоторым у нас дома это порой причиняет большие неудобства.

— Могу себе представить, клянусь Богом! Джим, разрешите задать вам один вопрос.

— Пожалуйста.

— Почему вы так уверены, что сможете добиться того, что требуете? Вам же нужен союзный акт, и вы сами об этом знаете.

— Да, нужен, — подтвердил Джеймс Хауден. — Но откровенно говоря, я убежден, что вам он нужен еще больше. И вы сами подчеркивали, что время сейчас важнее всего.

В кабинете наступило молчание. Президент глубоко вздохнул. Адмирал Рапопорт пожал плечами и отвернулся.

— Предположим, но только предположим, — едва слышно произнес президент, — что я согласился на ваши условия с последующим, конечно, одобрением конгрессом. Как вы намерены объявить об этом?

— Заявление в палате общин через одиннадцать дней.

Вновь пауза.

— Вы должны правильно понять.., я всего лишь предполагаю… — слова вырывались с трудом, словно против воли. — Но если это и произойдет, то я буду обязан выступить с идентичным заявлением перед совместной сессией обеих палат конгресса. Наши заявления должны совпадать по времени до секунды.

— Да. — согласился Хауден.

Он знал, что победил. Он ощущал на губах сладостный вкус этой победы.