Глава 1

Верховный суд провинции Британская Колумбия закрывал массивные дубовые двери своей ванкуверской регистратуры каждый день ровно в четыре часа.

Без десяти минут четыре на следующий день после своей второй беседы на судне с капитаном Яабеком и Анри Дювалем (и примерно в то же время — без десяти семь по-вашингтонски, — когда премьер-министр и Маргарет Хауден переодевались к званому обеду в Белом доме) Элан Мэйтлэнд с портфелем в руках вошел в судебную регистратуру.

Там Элан заколебался, в нерешительности оглядывая длинное высокое помещение, одна стена которого была целиком занята канцелярскими шкафами, отгороженными от остального пространства стойкой полированного дерева. Приблизившись к ней, он открыл портфель и достал стопочку документов, поймав себя на том, что ладони у него прямо-таки взмокли.

Единственный сейчас обитатель регистратуры, старенький клерк двинулся ему навстречу. Это был крошечный, похожий на гномика человечек, сгорбленный так, словно годы близости к закону легли ему на плечи тяжким бременем. Он вежливо поинтересовался:

— Слушаю вас, мистер?..

— Мэйтлэнд, — представился Элан. Он передал клерку приготовленную пачку бумаг. — Я бы попросил вас зарегистрировать эти документы и проводить меня к судье.

Клерк терпеливо объяснил:

— Судьи начинают разбирательства в десять тридцать утра, и на сегодня список для приема закрыт, мистер Мэйтлэнд.

— Прошу меня извинить, — Элан показал на врученные клерку документы, — но дело касается свободы субъекта. Полагаю, я вправе ожидать, что оно будет рассмотрено немедленно.

По этому пункту как минимум он чувствовал себя в полной уверенности. Там, где речь шла о свободе человека и необоснованном его задержании, закон не терпел промедления, так что в случае необходимости судью могли бы поднять с постели даже среди ночи.

Клерк достал из футляра пенсне, аккуратно приладил его на носу и склонился к бумагам. На лице его не отразилось ни малейшего любопытства, словно ничто уже удивить его не могло. Через минуту он поднял голову.

— Прошу прощения, мистер Мэйтлэнд. Вы, конечно, совершенно правы, — он потянул к себе толстенную книгу в кожаном переплете. — Не каждый день доводится сталкиваться с ходатайством по поводу хабеас корпус[44].

Закончив регистрировать бумаги, клерк снял с крючка черную мантию и накинул ее себе на плечи.

— Пройдемте сюда, пожалуйста, — предложил он Элану.

Клерк повел его из регистратуры вдоль обшитого деревом коридора, через двустворчатые двери в вестибюль здания суда, откуда широкая каменная лестница вела на второй этаж. В здании стояла тишина, и только их шаги разносились звонким эхом. К этому времени большинство судебных заседаний уже закончилось, и часть светильников была погашена.

По мере того как они медленно поднимались по лестнице, целеустремленно преодолевая одну ступень за другой, Элана охватывали непривычная ему нервозность и робость. Он едва подавил в себе детский порыв повернуться и дать деру. Когда он предварительно обдумывал аргументы, которые намеревался выдвинуть в суде, они представлялись вполне убедительными, хотя некоторые юридические обоснования и можно было назвать шаткими. Но сейчас неожиданно даже для него самого вся тщательно выстроенная конструкция его дела стала выглядеть дилетантской и наивной. Не обрек ли он себя на роль дурачка в августейшем присутствии члена Верховного суда? А если так, какие последствия ему грозят? С судьями подобные шутки плохи, особенно если от них требуют специального слушания без достаточных на то оснований.

Сейчас он пожалел, что не выбрал для своего визита другого времени — утром или в первой половине дня, когда суд занят делами. Возможно, присутствие других людей и придало бы ему уверенности. Но ведь он сам тщательно рассчитал время, стремясь не привлекать к себе внимания и избежать дальнейшей шумихи, которая на данной стадии могла лишь повредить. Элан надеялся, что к моменту его прихода большинство судебных репортеров уже разойдется, а тем газетчикам, что несколько раз звонили ему сегодня, он даже не намекнул, что собирается предпринять.

— Сегодня рассмотрением дел в кабинете[45] занимается судья Уиллис, — сообщил ему клерк. — Вы его знаете, мистер Мэйтлэнд?

— Слышал его имя, но только и всего, — ответил Элан. Ему было известно, что состав судей, назначенных рассматривать дела в кабинете, регулярно меняется с тем, чтобы каждый член Верховного суда по очереди отбыл эту повинность, помимо ведения обычных судебных заседаний. Поэтому, какой именно судья тебе попадется, зависело только от случая.

Клерк хотел было еще что-то добавить, но, видимо, передумал. Тогда Элан спросил сам:

— Вы что-то собирались мне сказать?

— Всего лишь для вашего сведения, сэр, если не сочтете меня слишком бесцеремонным.

— Пожалуйста, я слушаю вас.

Они вышли на лестничную площадку и повернули в полутемный коридор.

— Вот что, мистер Мэйтлэнд, — клерк заговорщически понизил голос, — его честь очень приятный и обходительный джентльмен. Но он весьма щепетилен во всем, что касается процедуры, и не терпит, когда его перебивают. Вы можете излагать свои доводы так долго, сколько вам угодно, и он выслушает вас до конца. Однако, как только начнет говорить он, не перебивайте его, даже вопросами, пока он не закончит. В противном случае его честь очень разгневается.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Мэйтлэнд. — Запомню ваш совет.

Остановившись у тяжелой двери с табличкой “Посторонним вход воспрещен”, клерк осторожно стукнул в нее два раза и, вслушиваясь, настороженно склонил голову. Из-за двери прозвучало едва слышное “Войдите!”, и клерк распахнул створку, жестом приглашая Элана в кабинет.

Элан увидел перед собой просторную комнату, обшитую деревянными панелями, с выложенным кафельными плитками камином, пол под ногами пружинил пушистым ковром. Перед камином стоял электрический обогреватель с двумя включенными спиралями. Центр комнаты занимал дубовый стол, заваленный папками и книгами, позади него, ближе к стене, находился еще один стол, на котором также грудились стопы книг и бумаг. Коричневые плющевые шторы на окнах были раздвинуты, впуская в комнату закатные сумерки, расцвеченные оживающим миганием огней города и побережья. В самом кабинете горела одна лишь настольная лампа, отбрасывавшая резко очерченный круг света. В полумраке за этим пятном неясно виднелась очень прямая худощавая фигура человека, надевавшего пальто и шляпу и, по всей видимости, уже готового уйти.

— Милорд, — робко произнес клерк, — у мистера Мэйтлэнда ходатайство, касающееся хабеас корпус.

— Вот как, — реакция хозяина кабинета была весьма скупой и неприветливой. Под выжидательными взглядами клерка и Элана судья Стэнли Уиллис неторопливо снял пальто и шляпу и аккуратно повесил их на стоявшую позади него вешалку. Затем, вступив в круг света у стола и усевшись в кресло, он отрывисто распорядился:

— Подойдите сюда, мистер Мэйтлэнд.

Судье, прикинул Элан, лет шестьдесят, может быть, шестьдесят два. Седовласый, довольно хрупкого сложения, но с широкими костлявыми плечами, он держался очень прямо, что помогало ему выглядеть выше ростом, чем на самом деле. На длинном худом лице выделялись выступающий подбородок, седые кустистые брови и тонкая щель рта. Живой пронзительный взгляд, не выдававший, однако, внутреннего состояния. И вошедшие в привычку властные манеры.

Все еще охваченный неуверенностью, несмотря на все попытки мысленно убедить себя в собственной правоте, Элан Мэйтлэнд приблизился к столу. Клерк остался стоять в кабинете, как того требовал протокол. Элан достал из портфеля копии ходатайства и своих показаний, которые он зарегистрировал ранее у клерка. Прочистив горло, объявил:

— Милорд, вот мое ходатайство и связанные с ним материалы.

Судья Уиллис, сухо кивнув головой, принял документы, подвинулся ближе к свету и начал читать. Клерк и Элан стояли в молчании, в тишине кабинета слышался только шелест переворачиваемых страниц.

Закончив чтение, судья поднял на них глаза и так же неприветливо, как и ранее, обратился к Элану:

— Намерены сделать устное заявление?

— Если ваша честь позволит.

— Приступайте, — вновь короткий кивок головой.

— Обстоятельства этого дела, милорд, таковы, — в заученной наизусть последовательности Элан описал положение Анри Дюваля на борту “Вастервика”, рассказал о двух случаях отказа капитана судна доставить Дюваля на берег в иммиграционную службу и повторил заявление, подтверждаемое своими же собственными письменными показаниями, о том, что Дюваль подвергается незаконному задержанию в нарушение основных прав человека.

Самым важным, но и самым сложным сейчас, как прекрасно понимал Элан, было обосновать, что задержание Анри Дюваля противоречит процессуальным нормам и потому является незаконным. Если бы это удалось доказать, суд — в лице судьи Уиллиса — должен был автоматически издать распоряжение о вызове задержанного для рассмотрения вопроса о законности его ареста.

Выстраивая свои доказательства, цитируя статьи законов, Элан чувствовал, что к нему начинает возвращаться былая уверенность. Он старался ограничиться одними лишь юридическими положениями, тщательно избегая упоминания об эмоциональном аспекте невзгод и скитаний Дюваля. Здесь, в этом кабинете, правил закон, а не чувства. Судья терпеливо слушал его с неизменно бесстрастным выражением лица.

Переходя от вопроса о незаконном задержании к нынешнему статусу Анри Дюваля, Элан заявил:

— Министерство по делам иммиграции утверждает, милорд, что, поскольку мой клиент является зайцем и предположительно не имеет документов, у него нет никаких юридических прав, и потому он не может потребовать — как всякий другой в любом канадском порту — специального расследования по поводу предоставления статуса иммигранта. Я же убежден и настаиваю на том, что тот факт, что он является зайцем и не способен с полной определенностью назвать место своего рождения, ни в коей мере не может служить основанием для лишения его этого права.

— Если ваша честь соблаговолит, — продолжал Элан Мэйтлэнд, — представим себе такую вполне вероятную ситуацию: канадского гражданина по рождению противозаконно задерживают за границей и отбирают у него все документы, тогда у него остается единственный способ бежать — тайком сесть на судно, которое, как ему известно, направляется к нему на родину. Можно ли его в таком случае — только потому, что он заяц и не имеет документов, — объявить вообще несуществующим, не имеющим никакой возможности доказать свое законное право на въезд в Канаду и все потому, что министерство по делам иммиграции отказывает ему в расследовании его дела? Я полагаю, милорд, что, если нынешнее распоряжение министерства будет доведено до своего логического конца, подобная абсурдная ситуация вполне может стать реальной. Судья поднял кустистые брови.

— Уж не пытаетесь ли вы утверждать, что ваш клиент Анри Дюваль является канадским гражданином?

Элан помолчал в нерешительности, потом осторожно ответил:

— Ни в коем случае, милорд. С другой стороны, в ходе расследования его дела иммиграционной службой могло бы обнаружиться, что он гражданин Канады, но этот факт не может быть установлен без проведения такого расследования.

— Так, так, — проговорил судья Уиллис, и впервые по его лицу скользнула тень улыбки. — Весьма хитроумный аргумент, хотя и несколько шаткий. У вас все, мистер Мэйтлэнд?

Инстинкт подсказал Элану: не зарывайся, главное, вовремя остановиться. Он склонил голову в легком поклоне:

— Почтительнейше заявляю, милорд, я закончил.

Судья Уиллис застыл в молчаливом раздумье. Его лицо вновь напоминало мрачную неподвижную маску. Пальцы правой руки тихонько отбивали по столешнице незатейливый ритм. После паузы он начал говорить:

— Здесь, безусловно, важен фактор времени, судно назначено к отплытию…

— Если ваша честь позволит… — он собирался было объяснить, что “Вастервик” задерживается в Ванкувере для ремонта, но тут же оборвал себя. Лицо судьи омрачилось гримасой раздражения, глаза под кустистыми бровями сверкнули холодной суровостью. Даже через весь кабинет Элан спиной чувствовал осуждающий взгляд клерка.

— Прошу вашу честь великодушно простить меня.

Какое-то мгновение судья Уиллис сверлил молодого адвоката ледяным взглядом. Затем продолжил:

— Как я собирался отметить, хотя мы должны учитывать временной фактор, а именно вопрос о выходе судна в море, это никоим образом не должно воспрепятствовать восстановлению справедливости в отношении личности.

У Элана екнуло сердце. Значит ли это, что распоряжение доставить Анри Дюваля в суд для рассмотрения вопроса о его незаконном задержании будет получено, после чего он сможет тянуть время, не торопясь предпринимая один шаг за другим, пока “Вастервик” не отчалит, оставив Анри Дюваля на берегу?

— С другой стороны, — все тем же монотонным, бесстрастным голосом произнес судья, — проявляя справедливость к судоходной компании, которая в данном случае ни в чем не повинна, в равной степени необходимо предпринять все возможное, чтобы завершить процедуру и вынести окончательное решение до назначенного времени отплытия судна.

Оптимизм Элана, выходит, был преждевременным. Он мрачно констатировал про себя, что не один только Эдгар Крамер, но теперь вот и судья разгадал его уловку с затяжкой времени.

— Я считаю, что утверждение о незаконном задержании не доказано. — Его честь придвинул к себе врученное ему Эланом ходатайство и нацарапал на нем резолюцию. — Однако оно и не опровергнуто, и я готов рассмотреть дополнительные доказательства. Поэтому и выношу ордер ниси[46].

Нет, это еще не поражение, но даже частичная победа. Волна облегчения нахлынула на Элана. По правде говоря, он добился меньшего, чем надеялся, но по крайней мере не выставил себя глупцом. Ордер ниси — древнюю английскую юридическую процедуру — можно было обозначить двумя словами — “если не”. Один лишь ордер ниси не принесет Анри Дювалю освобождения из его плавучей тюрьмы и не даст ему возможности предстать перед судом. Но он означал, что в суд для разъяснений будут вызваны Эдгар Крамер и капитан Яабек. И если не возьмут верх их аргументы, последует распоряжение суда об освобождении Дюваля.

— Кстати, по ходу дела, мистер Мэйтлэнд, когда отплывает судно?

Судья Уиллис внимательно смотрел на Элана. Элан осторожно помедлил с ответом, потом сообразил, что вопрос поставлен прямо, без всякого скрытого смысла.

— Насколько мне известно, милорд, судно будет находиться здесь еще две недели. Судья удовлетворенно кивнул.

— Времени у нас достаточно.

— И когда будет назначено слушание в связи с распоряжением суда, милорд?

Судья Уиллис придвинул к себе настольный календарь.

— Назначим его, думаю, через три дня. Если это вас устраивает, — традиционно вежливая форма общения между судьей и адвокатом, каким бы молодым последний ни был.

Элан вновь поклонился.

— Да, конечно, милорд.

— Вы, естественно, подготовите необходимые бумаги…

— Если ваша честь позволит, они у меня уже готовы. — Элан открыл портфель.

— Ордер ниси?

— Да, милорд. Я предвидел такую возможность. Только еще произнося эти слова, Элан пожалел, что не сумел сдержаться. Обычно документы печатались и подавались на подпись судье на следующий день. Однако у Элана родилась идея запастись документами заблаговременно, чтобы в случае благополучного исхода тут же подписать их у судьи, а Том Льюис предложил еще напечатать в качестве резервного варианта и ордер ниси. Чувствуя, как уверенность покидает его, Элан положил скрепленные вместе машинописные листки на стол судьи.

Выражение лица судьи Уиллиса не изменилось, только вокруг глаз чуть заметно обозначилась паутинка морщинок, Он бесстрастно заметил:

— В таком случае, мистер Мэйтлэнд, мы экономим время, и я предлагаю перенести слушание дела на более ранний срок. Скажем, послезавтра?

Мысленно Элан Мэйтлэнд крепко обругал себя за идиотскую глупость. Вместо того чтобы добиваться затягивания дела, он необычайно успешно ускорил ход событий. У него мелькнула мысль попросить отсрочки, мотивируя свое обращение необходимостью иметь время для подготовки, но тут он перехватил напряженный взгляд старичка клерка. Тот едва уловимым движением качнул головой.

С внутренним смирением Элан согласился:

— Хорошо, милорд. Послезавтра.

Судья Уиллис внимательно прочитал предложенный ему документ, аккуратно подписал каждую копию, клерк ловко промакнул чернила и подровнял стопку листочков. Наблюдая за их слаженными действиями, Элан перебирал в памяти, что теперь им с Томом Льюисом предстоит сделать. Как они и договаривались на случай успешного осуществления их плана, Том сегодня же вечером отправится на “Вастервик”, предъявит капитану Яабеку копию распоряжения суда и объяснит его содержание. Том сам жаждал повидать судно и лично познакомиться с его капитаном и Анри Дювалем.

Для себя же Элан отвел особо приятную миссию — посещение иммиграционной службы и вручение распоряжения суда лично Эдгару С. Крамеру.

Глава 2

В темноте, сырой пеленой окутавшей порт и город Ванкувер, ярко светились окна одного из кабинетов здания иммиграционной службы.

Эдгар С. Крамер, столь пунктуально начинавший каждый рабочий день, минута в минуту, редко заканчивал его в предписанные часы. Будь то в Оттаве, Ванкувере либо в каком другом месте, он обычно задерживался как минимум еще на час после ухода всех его коллег. Отчасти для того, чтобы не быть причастным к столпотворению, отчасти затем, чтобы не допустить скопления бумаг на своем рабочем столе. Привычка не оставлять ни одного дела незавершенным и надлежащее отношение к бумажной работе стали причиной столь выдающегося успеха Эдгара Крамера как карьерного чиновника.

За годы продвижения вверх по служебной лестнице ему встречалось множество людей, которым не нравились его личные качества, и немало таких, чья неприязнь уходила корнями еще глубже. Но ни у одного из них, даже у открытых врагов, никогда не было оснований обвинить его в лености или медлительности.

Отличным примером аккуратности Крамера и его неприятия всяких проволочек было выработанное им сегодня решение, зафиксированное в меморандуме с невероятным названием “Голубиный помет”. Эдгар Крамер лично продиктовал его содержание, и сейчас, читая машинописный текст, который завтра будет вручен коменданту здания и другим заинтересованным лицам, он довольно кивал головой, восхищаясь собственной находчивостью и изобретательностью.

Данная проблема привлекла к себе его внимание вчера. Изучая проект годового бюджета Западного управления министерства по делам иммиграции, он поставил под сомнение ряд статей расходов на содержание здания, в том числе сумму в 750 долларов, расходуемую из года в год с завидным постоянством на “очистку желобов и водосточных труб”.

Эдгар Крамер вызвал коменданта здания — здоровенного горластого мужика с бычьей шеей, которого легче было вообразить с метлой в руках, нежели за письменным столом, — и потребовал объяснений.

— Какого черта, слов нет, мы тратим кучу денег, — заорал он возмущенно, — но все из-за этого голубиного дерьма!

На предложение ответить подробнее комендант, полыхая негодованием, подошел к окну и трагическим жестом вытянул руку.

— Вы только взгляните на эту мерзость! Весь берег и небо над ним кишели тысячами сидящих, летающих и клюющих что-то голубей.

— Гадят и гадят все двадцать четыре часа в сутки, будто у них понос безостановочный. А в свой нужник они превратили нашу крышу. Потому-то нам и приходится пропаривать желоба и водосточные трубы шесть раз в год — их забивает голубиным дерьмом. А это ведь денег стоит, мистер Крамер.

— Понимаю вашу проблему, — заявил Крамер. — Принимались ли какие-нибудь меры по сокращению численности голубей — отстрел, например?

— Пробовали один раз стрелять, — мрачно ответил комендант. — Вышло себе дороже. Друзья животных и все такое прочее. Отыскали какое-то постановление, мол, в Ванкувере эту гадость стрелять нельзя. Хотя вот что я вам скажу: можно попробовать разбросать по крыше отраву. И когда они опять начнут гадить своим…

— Надо говорить “помет”, — резко оборвал его Эдгар Крамер. — Голубиный помет.

— По мне вся эта дрянь одно…

— И вот еще что, — решительно перебил его Крамер, — если голуби охраняются законом, мы будем блюсти закон.

Он задумался.

— Надо найти какой-то другой выход, — произнес наконец Крамер и отпустил коменданта.

Оставшись один, он погрузился в глубокие размышления над возникшей проблемой. Одно Крамеру было абсолютно ясно — с расточительными ежегодными расходами в сумме 750 долларов должно быть покончено.

В конечном итоге после нескольких неудачных попыток и целой серии набросков он разработал схему, основанную на полузабытой идее. Суть плана состояла в том, чтобы натянуть по всей крыше отрезки рояльной проволоки, расположив их через каждые шесть дюймов. Каждый отрезок будет укреплен на коротких опорах высотой также шесть дюймов. Теоретический аспект его коварного замысла заключался в том, что отрезки проволоки будут легко пропускать лапки голубя, но не его крылья. И тогда при посадке голубь не сможет сложить крылья и предпочтет немедленно улететь.

Сегодня утром Эдгар Крамер распорядился изготовить и установить на крыше небольшую экспериментальную секцию такого устройства. Работала она безупречно. В меморандуме, который он составил и подписал, содержалось распоряжение ввести устройство в действие по всей крыше. И хотя первоначальная стоимость данного предприятия составит тысячу долларов, его осуществление навсегда исключит необходимость ежегодного расходования 750 долларов — экономия денег налогоплательщиков страны, пусть даже об этом никогда не узнает ни одна душа.