— Давай проясним, — продолжил Хорхе. — Речь идет о чернокожем мужчине и белой женщине?

— Ну… — Эрнестина разглядывала его в упор. — Ты и дальше хочешь, чтобы я тут тебе пела за так?

— Смотря что напоешь. Если что-нибудь дельное, сотню получишь наверняка.

— Классно. — Она осталась довольна услышанным.

— Тебе известны их имена?

— Черного придурка кличут Кермит-Лягушонок. Он смахивает на лягушку, лупоглазый. Смех, да и только… А вообще-то он опасный, с такими даже мы не связываемся.

— А женщина?

— Слышала, что звать ее Мэгги. Она все время с Кермитом таскается. Торчат они почти всегда в забегаловке на Восьмой. Их там уже пару раз брали за наркоту.

— Если я привезу фотографии, сможешь их опознать?

— А то! Но только для тебя, дорогуша. — Эрнестина протянула руку и погладила Хорхе по щеке. — Ишь какой хорошенький…

Он улыбнулся, продолжая гнуть свое:

— Огонек тоже нам поможет?

— Поди и спроси его самого.

— Его?! — Хорхе чуть не подскочил от изумления.

— Наш Огонек — мужик в юбке, — объяснила Эрнестина. — По-настоящему его зовут Джимми Макрэй.

— Черт, одним свидетелем меньше, — мрачно прокомментировал известие Эйнсли.

Хорхе кивнул. Трансвеститы не были особой редкостью среди многообразия типов преступного мира Майами. Огонек занимался проституцией. Нечего было и думать предъявлять такого свидетеля в суде. Присяжных от него попросту стошнит. Огонек, стало быть, не в счет… Ладно, зато Эрнестина вполне годится в свидетели, а им, может, удастся найти еще кого-нибудь.

— Если твои показания подтвердятся, — сказал Хорхе, — через пару дней завезу тебе деньги.

Ничего необычного во всем этом не было. Любой сыщик имел доступ к фонду на “непредвиденные расходы”, из которого и оплачивались услуги осведомителей.

В этот момент ожил радиотелефон Эйнсли:

— Девятнадцать-десять, ответьте. Вызываю номер девятнадцать-десять.

— На приеме, — отозвался он.

— Срочно свяжитесь со своим командиром.

Эйнсли набрал номер Лео Ньюболда.

— У нас есть новости по делу Нойхауса, — сообщил Ньюболд. — Полиция штата задержала пропавшую машину и в ней двоих подозреваемых. Их скоро доставят сюда.

— Чернокожий по имени Кермит и белая, которую зовут Мэгги? — спросил Эйнсли, вновь бегло сверившись со своими записями.

— Точно, они самые! Откуда знаешь?

— Хорхе Родригес сумел найти свидетельницу. Она проститутка. Обещает помочь с опознанием.

— Передай Хорхе, что он молодчина. А сейчас возвращайтесь в отдел. Нужно покончить с этим делом как можно скорее.

Постепенно картина прояснилась. Бдительный патрульный из полицейских сил штата Флорида, который добросовестно ознакомился накануне с ориентировкой, поступившей из Майами, задержал объявленный в розыск автомобиль и арестовал находившуюся в нем парочку. Это были Кермит Капрум, девятнадцати лет, и Мэгги Тори, двадцати трех лет. У каждого из них при аресте изъяли по револьверу тридцать восьмого калибра. Оружие сразу было отправлено на баллистическую экспертизу.

В полиции штата они показали, что за час до ареста обнаружили брошенный автомобиль с ключом в замке зажигания и потехи ради решили прокатиться. Ложь была примитивной, но патрульные не стали оспаривать эту версию, понимая, что дело нужно передать в отдел по расследованию убийств. Там знают, какие вопросы задавать подозреваемым.

Когда Эйнсли и Родригес прибыли к себе в управление, Капрум и Торн были уже там — их поместили в два кабинета для допросов. Компьютер показал, что оба привлекались к суду: Торн отбыла срок за воровство и имела несколько приводов за проституцию, Капрум в прошлом был осужден дважды — за кражу и хулиганство. Скорее всего, числились за ними правонарушения и в подростковом возрасте.

Отдел по расследованию убийств полицейского управления Майами был абсолютно не похож на полицейские участки из телесериалов, которые наполнены шумом, суетой и вообще напоминают проходной двор. Конечно, и в расположенный на пятом этаже отдел по расследованию убийств можно было подняться на лифте прямо из главного вестибюля здания, однако двери лифта на пятом этаже открывались лишь перед обладателями специальных карточек-ключей. Иметь такие ключи полагалось только сотрудникам отдела и нескольким высшим чинам управления. Все остальные полицейские или прочие посетители обязаны были уведомлять о своем визите заранее, но и тогда их сопровождал кто-нибудь из отдела. Подследственные и подозреваемые доставлялись через особо охраняемый вход в подвале здания и затем — спецлифтом прямиком в отдел. Эти меры позволяли создать атмосферу для спокойной и четкой работы.

Через большое прозрачное только с одной стороны стекло Хорхе Родригес и Малколм Эйнсли могли видеть обоих задержанных в двух смежных комнатах.

— Нужно, чтобы кто-то из них признался, — заметил Эйнсли.

— Предоставьте это мне, — отозвался Хорхе.

— Ты хочешь допросить обоих?

— Да. Я бы начал с девицы. Ничего, если я буду с ней один на один?

Обычно подозреваемых в убийстве допрашивали сразу два детектива, но Хорхе уже несколько раз удавалось столь успешно действовать в одиночку, что спорить с ним Эйнсли не хотелось, особенно сейчас.

— Приступай, — кивнул он.

Эйнсли мог видеть и слышать все детали первого допроса Мэгги Торн. Болезненно бледная, она казалась моложе своих двадцати трех лет. На ней были рваные засаленные джинсы и такая же несвежая футболка. “А ведь если ее умыть и переодеть, она будет даже хороша собой”, — подумал Эйнсли. В своем же нынешнем виде Мэгги производила впечатление личности опустившейся и потерянной. Она нервно раскачивалась на металлическом стуле, к которому ее приковали наручниками. Когда вошел Хорхе, она загремела цепочкой и закричала:

— Какого лешего на меня это нацепили?

С небрежной улыбкой Хорхе снял с нее наручники.

— Привет, как самочувствие? Я — детектив Родригес. Хотите чашку кофе или сигарету?

Мэгги помассировала затекшие запястья и попросила кофе с молоком и сахаром. Внешне она чуть расслабилась, хотя по-прежнему была настороже. “Расколоть этот орешек будет непросто”, — решил про себя Эйнсли.

По своему обыкновению Хорхе принес с собой термос, пару пластиковых стаканчиков и пачку сигарет. Он разливал кофе по стаканчикам, но при этом не умолкал:

— Вы, стало быть, не курите? Я тоже. Табак — опасная вещь… (“Ее револьвер куда опаснее”, — мелькнула мысль у Эйнсли.) …А вот кофе у меня, увы, черный… Слушай, давай на “ты”? Можно, я буду называть тебя просто Мэгги?.. Вот и отлично! А я — Хорхе… Знаешь, я бы рад тебе помочь, но пока не знаю как. Хотя мы с тобой вполне могли бы помочь друг другу… Сказать по правде, Мэгги, влипла ты здорово, но мне, может, удастся что-нибудь для тебя сделать…

Эйнсли слушал, стоя по другую сторону стеклянной стены и нетерпеливо постукивая носком ботинка. “Давай же, Хорхе, переходи к “предупреждению Миранды”, — мысленно подгонял он, зная, что допрос не может продолжаться, пока Хорхе не информировал Мэгги Тори о ее правах, включая право на адвоката. Само собой, что на этой, во многом критической стадии допроса меньше всего хочет детектив, чтобы заявился крючкотвор-законник, а потому сыщики из отдела по расследованию убийств всегда старались зачитывать подозреваемым список их прав таким образом, чтобы они не вздумали потребовать себе адвоката немедленно.

Способность Хорхе добиваться этого уже успела обрасти легендами.

Он начал с предварительной беседы (закон это допускает), в которой получил основные сведения о подозреваемой: имя, домашний адрес, дату рождения, род занятий, номер карточки социального страхования. Но беседу он вел нарочито медленно, позволяя себе отступления и комментарии.

— Так ты родилась в августе, Мэгги? Я ведь тоже августовский. Мы с тобой Львы, хотя я лично считаю все эти гороскопы полной чепухой, а ты?

Как ни мягко стелил Хорхе, девица все еще смотрела на него с недоверием. Беседа продолжалась, Хорхе пока даже не упомянул о преступлении, которое расследовал.

— Расскажи еще немного о себе, Мэгги. Ты замужем?.. Нет? Вот и я не женат. Еще успеется… Ну, а дружок у тебя есть? Это Кермит? Не скрою, у Кермита сейчас тоже крупные неприятности, и он мало чем может помочь тебе. Может, из-за него ты и попала сюда… А где сейчас твоя матушка?.. Ах, ты ее никогда не видела! А папаша?.. Все, все, о них больше ни слова!..

Хорхе подсел к девушке поближе, по временам легко и как будто случайно прикасаясь к ее руке или плечу. Случалось, он и вовсе держал подозреваемую за руку в течение всего допроса, да так нежно, что у той слезы на глаза наворачивались, но с Торн, девицей явно очерствевшей, этот номер не прошел бы. К тому же предварительная беседа не могла продолжаться до бесконечности.

— Может, мне кому-нибудь позвонить от твоего имени, Мэгги?.. Нет? Что ж, если передумаешь, только скажи…

За стеклянной стенкой Эйнсли продолжал изнывать от нетерпения: скорее бы Хорхе покончил с формальным оглашением прав подозреваемой! Эйнсли успел разглядеть девушку. Ее лицо казалось ему знакомым, но как он ни ворошил свою память, узнать не мог. Это ускользающее воспоминание действовало ему на нервы.

— …Ладно, Мэгги, нам еще много о чем нужно поговорить, но сначала я должен спросить тебя… Ты хотела бы, чтобы мы продолжали наш разговор наедине, без всяких адвокатов?

В этот момент Хорхе был на волосок от нарушения закона, но…

Торн едва заметно кивнула.

— Вот и хорошо. Мне тоже хочется продолжать без помех. Давай покончим с формальностями… Ты, наверное, знаешь наши правила. Поэтому для протокола я обязан сказать тебе, Мэгги, что ты имеешь право хранить молчание…

Отклонения от официальной формулировки допускались. В устах Хорхе она далее прозвучала так:

— Ты можешь отказаться говорить со мной и отвечать на мои вопросы. Все, что ты скажешь с этой минуты, может быть использовано против тебя в суде. Ты имеешь право воспользоваться услугами адвоката в любое время. Если ты не располагаешь для этого средствами, помощь адвоката будет предоставлена тебе бесплатно.

Эйнсли слушал внимательно. Кто знает, позже ему, возможно, придется подтвердить в суде, что “предупреждение Миранды” было сделано в полном соответствии с законом. И не имеет значения, что Хорхе пробубнил его быстро и небрежно. Нужные слова были произнесены, хотя Мэгги Торн вряд ли их слышала. Хорхе должен был сейчас сделать свой второй ход.

— Теперь, Мэгги, мы либо продолжаем беседу дальше, либо я возвращаюсь в свой офис, и больше мы с тобой не увидимся.

На ее лице читалось сомнение: что будет, если этот обходительный парень ее бросит? От Хорхе это не укрылось. Он был в полушаге от успеха.

— Ты хорошо поняла, что я тебе сказал, Мэгги?.. Ты уверена?.. Отлично, значит, с этим мы покончили… Хотя вот еще что! Мне нужно, чтобы ты подписала эту бумажку. Она всего лишь повторяет сказанное мною.

Торн подмахнула официальный бланк, подтвердив каракулями, что она была ознакомлена со своими правами и добровольно предпочла беседовать с детективом Родригесом без адвоката.

Эйнсли отложил в сторону записи, которые вел все время. Хорхе своего добился, и Эйнсли, уже уверенный в виновности этих двоих, не сомневался теперь и в том, что в течение ближайшего часа в его распоряжении будет по крайней мере один протокол с признанием…

Он ошибался: через час признались оба.

По мере того как Хорхе продолжал работать с подозреваемыми — сначала с Торн, а потом в соседнем помещении с Капрумом, становилось все очевиднее, что у преступников отсутствовал какой-либо план действий. Потому-то они и совершили убийство, хотя могли ограничиться ограблением. Не меньшей глупостью была и та ложь, которую они нагромоздили, чтобы уйти от ответа, — им самим она могла казаться вполне правдоподобной, но только не искушенным сыщикам.

— Кстати, о той машине, в которой ты ехала с Кермитом, когда вас повязали, — так вел Хорхе дальше свой разговор с Мэгги Торн. — Патрульному ты сказала, что вы набрели на нее за несколько минут до того, увидели ключи в замке и решили покататься… Но у нас есть свидетель, который заметил вас в этой машине еще прошлой ночью, видел, как все произошло. К тому же, в машине найдено более десятка пустых банок из-под напитков и разных оберток. Со всего этого хозяйства мы снимем отпечатки пальцев. Что если там окажутся ваши с Кермитом пальчики?.. Нет, Мэгги, это как раз доказательство. Нами будет установлено, что вы находились в машине куда дольше, чем те несколько минут, о которых ты толкуешь.

Хорхе попивал кофе и ждал. Торн отхлебнула из своей чашки.

— И вот еще что, Мэгги. При обыске у тебя нашли приличную сумму — больше семисот долларов. Не скажешь, откуда у тебя эти деньги?.. Где ты могла их заработать?.. Неужели? Неплохо для случайных заработков. Можешь назвать своих работодателей?.. Всех и не надо, назови одного-двух, чтобы мы проверили… Никого не помнишь? Я вижу, ты совсем не хочешь помочь самой себе, Мэгги.

Ладно, пойдем дальше. Кроме долларов, при тебе обнаружены дойчмарки. Где ты их взяла?.. Дойчмарки, Мэгги, — это немецкие деньги. Давно ты из Германии?.. Брось, Мэгги, этого ты не могла забыть! Это ведь деньги Нойхауса, так? Это ты его застрелила из своего револьвера, Мэгги? Экспертиза все равно определит, из какого ствола стреляли.

Я с тобой по-дружески разговариваю, Мэгги. Ты попала в беду, большую беду, и самой пора это понять. Я бы очень хотел тебе помочь, но для этого ты должна говорить мне правду… На, попей еще кофейку.., подумай, Мэгги. Скажешь правду, всем станет легко, тебе в первую очередь. Потому что как только я узнаю правду, я дам тебе толковый совет, что делать дальше…

И совсем другая, более жесткая линия поведения, отметил Эйнсли, при допросе Кермита; у того действительно глаза навыкате напоминали лягушачьи.

— Что ж, Кермит, я уже битый час слушаю, как ты отвечаешь на мои вопросы. Мы оба знаем, что все твои показания ни хрена не стоят. Забудем об этом и рассмотрим факты. Вы со своей подружкой Мэгги тормознули машину несчастного старика, ограбили его, а потом убили. Теперь я уже могу сказать тебе, что Мэгги раскололась. У меня есть подписанный ею протокол, где она утверждает, что ты был зачинщиком преступления и что именно ты застрелил мистера Нойхауса…

Девятнадцатилетний Капрум вскочил на ноги и завопил:

— Эта сука лжет! Это она его прикончила, она меня втравила…

— А ну-ка, стоп! Замолчи, Капрум! Успокойся и сядь на место!

Хорхе вытянул счастливый билет, подумал Эйнсли. Капрум попался в ловушку, решил, что Мэгги предала его, и теперь торопился доложить свою версию событий. Если бы не бедняга немец, все это было бы даже забавно.

Предупреждение о его правах Капруму было уже зачитано. Никакой необходимости повторять его.

— Стало быть теперь, Кермит, ты готов рассказать, что произошло, на этот раз правду? В твоем положении так будет лучше… О'кей, начнем с того, как ты и Торн захватили машину… Ладно, я запишу имя Торн первым, если ты настаиваешь… Итак, где вы оба были, когда…

И Хорхе принялся записывать показания Капрума, который говорил быстро, сбивчиво, совершенно забыв о возможных последствиях, не понимая, что совершенно не важно, кто что делал, ведь им предъявят обвинение в сговоре с целью предумышленного убийства. Когда Хорхе спросил, зачем им вообще понадобилось стрелять, Капрум ответил так:

— Этот старый козел понес на нас! Поливал нас грязью на своем тарабарском языке… Не мог заткнуть свою поганую пасть, понимаешь?

Когда допрос был закончен, Хорхе протянул Капруму ручку, и тот подписался под полным признанием своей вины. Несколько часов спустя эксперты-баллйстики дали заключение, что из трех пуль, обнаруженных в теле немца, одна была выпущена из револьвера Капрума, а две — Мэгги. Медики определили, что если выстрел Капрума только ранил туриста, то от любой из двух пуль Мэгги наступила немедленная смерть.

Эйнсли отвлекли другие дела. Он вернулся в тот момент, когда Хорхе во второй раз допрашивал Мэгги Тори. Под конец девица серьезно спросила:

— Что с нами теперь будет? Может, дадут условно? Хорхе и не пытался отвечать. Понятно почему. Что он мог сказать человеку, который до такой степени не осознавал всей тяжести совершенного преступления и неизбежности скорого и грозного возмездия! Разве мог он сказать этой девушке:

— Какое там условно! Тебя не только под залог не выпустят, но ты скорее всего вообще никогда уже не выйдешь на свободу. Наиболее же вероятно, что суд признает вас обоих виновными в убийстве и приговорит к смерти на электрическом стуле.

Само собой, адвокаты в суде будут с пеной у рта доказывать, что признания Тори и Капрума были сделаны под давлением, что их ввели в заблуждение… И в этом будет доля правды, признавал про себя Эйнсли.

Однако любой судья, заручившись подтверждением, что подозреваемых информировали об их правах, снимет все возражения защиты, и признания останутся в силе. Что же касается “введения в заблуждение”, то с годами Эйнсли понял, что иногда без этого не обойтись. При расследовании многих особо тяжких преступлений трудно добыть окончательные, стопроцентные улики, и ловкие адвокаты не раз помогали виновным избежать наказания. Взять хотя бы дело О'Джей Симпсона. Признания же Торн и Капрума, каким бы путем они ни были получены, помогут свершиться правосудию, а с точки зрения общественных интересов, как их понимал Эйнсли, только это имело значение.

Подобные размышления вернули Эйнсли к мыслям об Элрое Дойле и той причине, что побудила его самого отправиться в бесконечную ночную поездку. И опять, уже в который раз после телефонного звонка из Рэйфорда, он задавался вопросом: какое признание ему предстоит выслушать?

Эйнсли всмотрелся в дорожные указатели. Их автомобиль выехал на Флоридское шоссе. Отсюда было около трехсот километров до Орлавдо — первого большого города на их пути.