Между тем, комендант был упомянут на страницах собрания сочинений Ленина под 1921-м годом: работник Гохрана (Государственного хранилища ценностей) РСФСР Яков Юровский предупредил премьера о хищении алмазов коллегами-сотрудниками. По этому поводу есть несколько напечатанных записок Ленина: в ЧК, Глебу Бокию, в наркомфин, Александру Альскому.

Смерть его оказалась необычной: в 1938 году старый большевик Юровский скончался… от болезни. От прободения язвы желудка.

В том году была арестована его дочь, гордость его жизни – Римма, одна из секретарей ЦК ВЛКСМ (сведения о ее жизни есть в энциклопедии «Гражданская война и иностранная интервенция в СССР», Москва, 1987. Ее отец в энциклопедии не упомянут). Мог ли комендант не вспомнить тогда царских дочерей, расстрелянных в ДОНе? Прободение язвы часто бывает следствием сильного нервного потрясения: Юровский перенес, «по свидетельству родственников и очевидцев, тяжелые страдания» перед смертью (Гелий Рябов).

Григорий Никулин, согласно сведениям Эдуарда Радзинского, дожил до 1964 года и в качестве последнего участника убийства давал показания под магнитофон для комиссии ЦК КПСС.

Петр Ермаков, по рассказу свердловчанина Фридриха Незнанского, спился и «просил милостыню у церкви, и верующие, знавшие, кто он, тем не менее подавали, чтобы убийца помянул в молитвах души жертв своих».

Николай Партин, подобно Степану Ваганову, попал в плен к белым и был убит там без допроса. О судьбе Александра Костоусова и Василия Леватных мне ничего не известно.

Александр Авдеев умер в 1947 году от туберкулеза. По словам Касвинова, «жизнь его была полна напряжений и треволнений». Будем верить, что чистку он сумел проскочить в вознаграждение хотя бы за те слезы, что уронил утром 17 июля. Его фамилию встречаем в «Воспоминаниях работника советского торгпредства» И. Рапопорта (Н. – Й., 1982): некий безграмотный, не владевший немецким языком, рабочий Авдеев занимал в 20-х годах ключевую должность в советском торговом представительстве в Берлине.

Александр Белобородов.

Побывал, как упоминалось, и в Оргбюро ЦК, и председателем Донбюро в дни расказачивания, и начполитуправления РВС, и зампредВЧК, и наркомом внутренних дел РСФСР. Конец, конечно, обычный, но вот легенда 30-х годов, рассказанная писательницей Руфью Зерновой: по коридору Лубянки волокут кого-то в подвал, и в запертые камеры доносится полузадушенный крик: «Люди, слушайте, я Белобородов. Я убил царя и теперь за это отвечаю.» Какой фольклор! «Есть Ты, Создатель, на небе. Долго терпишь, да больно бьешь.» (Тюрин из «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына).

Филипп (Исай) Голощекин.

Внешне – контраст судьбе Белобородова: после падения Троцкого его сделали кандидатом в члены ЦК, после падения Зиновьева – полным членом. Сталин послал его своим наместником в Казахстан: проводить коллективизацию кочевых племен. Они не только что пахать землю, они оседло жить в домах еще не умели… В результате решительных действий Голощекина со товарищи казахский народ потерял треть от своей численности – от голода, болезней, бегства в соседний Китай. (Даже беспощадно-решительный Троцкий счел тогда Голощекина безумцем.) Примерно миллион человек умерло. Британский исследователь террора голодом Роберт Конквест считает, что, в отличие от сознательного истребления украинского крестьянства и северо-кавказского казачества, это истребление казахов Голощекиным и его подручными не было следствием замысла властей, оно возникло как невольный результат сочетания их административной ретивости и спонтанной кровожадности.

По скольку гибель казахов не была предписана Кремлем, товарищей немного покритиковали: Голощекина, например, даже вывели из ЦК и сделали Главным арбитром СССР в Москве. Человек подобного, относительно невысокого уровня смог избежать в 1937-м году расстрела и до осени 1941 года войны сидел на Лубянке.

Но когда 15 октября того же года было приказано эвакуировать Москву, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин вызвал тов. Л. П. Берия и передал список на «исполнение» в 21 фамилию: накануне ожидаемого падения столицы он не забыл потенциальных недругов. (Товарищ Берия тоже не забыл своего – и присоединил к 21-й фамилии 22-ю, бывшего чекиста М.Кедрова, которого Сталин до тех пор не позволял ему казнить посредством приговора Высшей военной коллегии Верховного суда СССР, берег в запасе на нужный момент против своего помошника-наркома.) 28 октября этих зэков разыскали в тюрьмах Поволжья и расстреляли без приговора не только что Военной коллегии, а даже без постановления тройки. Просто списком… В число 22-х, наряду с тремя бывшими главкомами ВВС (Смушкевичем, Локтионовым, Рычаговым), экс-главкомом Дальнего Востока (Штерном), начальником ГРУ Генштаба (Проскуриным), Главковерх Красной армии включил и нашего Голощекина. Не забыл за делами…

Вспомнилось ли тому, когда внезапно, без приговора, без суда вывели его к стенке, – вспомнилась ли ему судьба Романовых?

Дидковский, его коллега по президиуму Уралсовета, дожил в тюрьме до 1938 года, а вот другой соратник, Георгий Сафаров, продержался аж до лета 1942-го. Вот что о нем пишет некий Н. Петров (псевдоним):

«С одним из руководителей тогдашней оппозиции, бывшим главным редактором «Ленинградской правды» Георгием Сафаровым, о котором пишет Солженицын в своей книге «Ленин в Цюрихе», я находился на Воркутлаге, на ОЛП (Отдельном лагерном пункте – М. X.) Адьзва… У Сафарова после ареста исчезла семья, и он жестоко страдал. Мы оба работали возчиками и жили за зоной, на конном дворе, в одной землянке… Впервые в жизни столкнувшись с лошадьми, на первых порах оказались беспомощными, не зная, как их запрягать, поить, кормить. Но постепенно освоились с новой профессией. Он был водовозом, доставлял воду из реки Уса в палатки и на кухню… Небольшого роста, в очках, одетый в арестантские лохмотья, с самодельным кнутом в руках, подпоясанный вместо ремня веревкой, молча переносил горе.» Потом его этапировали в Москву и, по словам того же солагерника, все понимали, что этапируют на смерть. Но этого (возможного) организатора алапаевских убийств расстреляли не сразу: как выясняется из его реабилитационного дела, опубликованного в журнале «Известия ЦК КПСС» (1990, No1), Георгий Иванович давал следователям такие ценные и нужные показания против своих старых товарищей-большевиков, что у следствия до самой катастрофы 1942 г. на Юго-Западном фронте не поднималась рука на жизнь такого свидетеля обвинения. Но когда нависла угроза поражения (следователи, видать, не верили в стойкость воинов–сталинградцев), пришлось его расстрелять.

Как упоминалось, Толмачев погиб в гражданскую войну.

Жил в Екатеринбурге еще один комиссар, по касательной коснувшийся «акта», – комиссар снабжения Войков. Соколов и генерал Дитерихс подозревали в нем еврея. В деле нет никаких данных на сей счет. (Я не отрицаю, просто констатирую: даже если они правы, данных в деле нет.) Но как бы ни было, оба автора поэтому придали ему особое значение в своих книгах – и публикация стоила комиссару жизни. В 1924 году он был назначен послом (по-тогдашнему полпредом) в Варшаву и получил аккредитацию, но лишь после того, как нарком Чичерин официально заверил польского коллегу: «Войков непричастен к событиям лета 1918 года». Студент-эмигрант Борис Коверда не мог вынести, что послом в стране его проживания будет служить соучастник цареубийства. И в Варшаве произошел один из самых удивительных террористических актов XX века. Коверда действовал один, без помощи организации, т е. без информации, без возможности проникнуть в посольство, без денег, наконец. Все его знания о личности посла сводились к заметке в «Курьере червоны», мол, Войков собирается «сегодня или завтра» выехать в Москву. Коверда ходил ежедневно к отправлявшемуся в вокзала поезду. На четвертый день у него кончились деньги, на последние 20 грошей он купил перронный билет, решив, что сразу после убытия московского поезда поедет к себе в Вильно. И вдруг увидел Войкова рядом с каким-то человеком, идущим по перрону. (Он подумал, что чиновник польского МИДа провожает посла, отбывающего на родину.) «Потом уже, в ходе следствия, – вспоминал он, – выяснилось, что Войков не собирался ехать в Москву. Я так никогда и не узнал, откуда взялась приведшая меня на вокзал роковая заметка. Оказалось, что ранним утром 7 июня он получил телеграмму от ехавшего из Лондона советского представителя Аркадия Розенгольца, выдворенного из Англии… Войков пришел на вокзал, чтобы встретить проезжавшего через Варшаву Розенгольца. Таким образом, моя встреча с Войковым, хотя я и искал ее, была совершенной случайностью. Был тут какой-то фатум. Если бы Розенгольц проезжал через Варшаву днем позже, то покушения бы не было.» Увидев полпреда, Коверда достал револьвер и двумя выстрелами смертельно ранил его.

О судьбе предполагаемых членов пермского центра – Лукоянове, Сыромолотове – мне ничего неизвестно. Берзин (если только он входил в этот штаб) был уничтожен в 1938 году вместе с аппаратом ГРУ.

Судьбы «вышних» общеизвестны: Ленин пережил царя на 5 с лишним лет, последние годы провел в страшных мучениях, парализованным, с пораженным левым полушарием мозга, умоляя своих юровских отравить его ядом. Свердлов пережил императора на несколько месяцев: скончался от испанки, видимо, какой-то современной ему формы легочной чумы (миллионы погибли от нее в незабываемом 1919-м году). Профессор

П. Пагануцци передает легенду, якобы «во время посещения бывших Морозовских фабрик один из рабочих ударил его по голове тяжелым предметом, отчего Свердлов не оправился». Как этим людям хочется, чтобы Бог действовал по-человечески, на уровне их понимания отмщения… Сын Свердлова стал агентом-провокатором ГПУ и НКВД, дававшим клеветнические показания на весь круг своих друзей. Сестра Свердлова села в лагерь, племянник расстрелян на Лубянке, внучатый племянник погиб в детприемнике, родной брат в тюрьме.

Дзержинский скончался от разрыва сердца в 1926 году, и его смерть сопроводил

т. Сталин странной репликой о том, что, может быть, это так и надо, чтобы старые товарищи сходили в могилу один за другим. Они и сходили один за другим, опозореяные, проклятые и сломленные.

Из следственного дела писателя Исаака Бабеля: «Источник сообщает: в ноябре 1934 года Бабель сказал: «Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев и интеллигенции к мысли оказаться за решеткой. Все это характерная черта государственного режима. Надо, чтобы несколько человек исторического масштаба были во главе страны. Впрочем, где их взять, никого уже нет.» О процессе право-троцкистского блока Бабель сказал: «Они умрут, убежденные в гибели представляемого ими течения и вместе с тем гибели коммунистической революции: Троцкий убедил их в том, что победа Сталина означает гибель революции.»

Из воспоминаний поэта и критика В.Ф. Ходасевича: Ольга Давидовна Каменева, жена Каменева и сестра Троцкого, расхваливала ему своего сына:

«Товарищ Раскольников одел нашего Лютика по-матросски: матросская курточка, шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Ну, настоящий маленький матросик!

Слушать ее мне противно и жутковато. Ведь так же точно, таким же матросиком, недавно бегал еще один мальчик, сыну ее примерно ровесник. Наследник, убитый большевиками, кровь которого на руках у этих вот счастливых родителей!

…Вдруг она умолкает, пристально и как бы с удивлением вглядывается в меня, и я чувствую, что моя мысль ей передалась… что она знает мои мысли. Она хочет как-нибудь оборвать разговор, но ей дьявольски не везет, от волнения она начинает выбалтывать как раз то самое, что хотела бы скрыть, и в полном замешательстве срывается окончательно:

– Только бы он был жив и здоров!

Я нарочно молчу, чтобы заставить ее глубже почувствовать происшедшее.»

Ольгу Давидовну Каменеву расстреляли осенью 1941 года в Орле.

Таков был конец людей, думавших, что они выносят решения.

После покушения на Ленина 30 августа 1918 года по России прокатился вал «красного террора». В Москве, у Кремлевской стены расстреляли в одночасье полтысячи «заложников» – людей, виновных в «неправильном, неположенном» социальном происхождении (бывших министров, сенаторов, сановников).

В уральских городах, сановниками небогатых, просто расстреляли всех несчастных, заключенных на момент свердловского указа. В эти дни из ворот пермской тюрьмы вывели группу подследственных, среди них последних тобольских ссыльных, находившихся в заключении: фрейлину графиню Гендрикову, обер-лектрису Шнейдер и камердинера Волкова. «Наконец везут в Москву», – сказала графиня. Но Волков, поглядев на конвой, заподозрил неладное и, когда группу завели в какое-то очень глухое место, рванулся в сторону и побежал к темневшему на горизонте лесу. Ему выстрелили в спину, он споткнулся, упал, услышал: «Готов!» Мужественный человек пополз и потом 43 дня блуждал по лесу… После занятия Перми войсками белого генерала Пепеляева Волков отвел следователей к месту, куда вели их группу, – это оказалась городская канализационная свалка. Там следователи опознали тела Гендриковой и Шнейдер: одной выстрелили в спину, на другую пожалели пулю. Патологоанатомы установили, что она умерла от сильного удара в заднюю часть черепа тупым орудием (видимо, прикладом винтовки). В опубликованном красными властями списке убитых заложников Волков нашел фамилию своего коллеги, камердинера великого князя Михаила, – Василия Челышева. Это была последняя, четвертая жертва из круга Михаила Романова.

Почему-то здесь вспомнился Марк Касвинов… Извинительны ошибки или умолчания, вызванные политическим давлением издателей-заказчиков, можно, так сказать, войти в положение подневольного историка – не каждому дано, не каждому нужно быть героем. Но не цензура же требовала от Касвинова писать о вольготной жизни Михаила Романова и его людей в ссылке!

Я подумал об этом, когда в одной из сегодняшних публикаций Гелия Рябова прочитал, что в январе 1919 года были казнены в Петрограде четверо великих князей «в ответ на убийство в Германии Карла Либкнехта и Розы Люксембург». Понимаю, что он бездумно, автоматически повторил здесь официальную формулировку, адресованную одурманенным кровью массам («они наших, а мы зато ихних»), но ведь это нисколько не лучше касвиновской «вольготной жизни»: Рябов не может всерьез думать, что убийство членов российской династии являлось хотя бы зверской, палаческой, но все же реакцией Кремля в адрес правивших тогда в Берлине социал-демократов, подавлявших восстание левых экстремистов.

Ленин ждал момента и дождался, когда в потоке всемирных откликов на убийство вождей «Союза Спартака» затерялось короткое сообщение из Петрограда об убийстве четверых великих князей. Что, мол, поделаешь, время такое грозное!

Четверых великих князей расстреляли утром 30 января 1919 года во внутреннем дворе Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, у стены известной «баньки».

Самым знаменитым среди них был великий князь Николай Михайлович, прозванный в семье «Николаем-Эгалитэ» за республиканские убеждения, генерал-от-инфаитерии и историк, прекрасный знаток русских архивохранилищ. «Человек строптивого характера», «ядовитый скептик», как говорили о нем в семье, он многажды, особенно в последние месяцы царствования, предупреждал царственного брата об опасностях пути, по которому тот ведет Россию и Романовых. Судьбу свою историк предвидел: «Висельники мы!» – не раз говорил в тюрьме.

Князь Петр Долгорукий, впоследствии погибший в тюрьме ГПУ, воспроизвел рассказы современников о гибели воина и ученого: «Великий князь Николай Михайлович… в предварилке все время шутил и подбадривал других заключенных. Когда его вывели на расстрел, он отказался от завязывания глаз, скрестил руки, поднял голову и так вызывающе глядел солдатам в глаза, что смутил многих, и не все стреляли.»

Рядом с 60-летним историком стоял его младший брат Георгий (средний, генерал-инспектор артиллерии Сергей был, как читатели помнят, убит пулей под Алапаевском). О нем я почти ничего не знаю, кроме того, что этот профессионал-офицер был знаменитым коллекционером: собрание монет Государственного Эрмитажа в значительной мере создано его усилиями. Оно – и память о великом князе Георгии.

Вместе с Михайловичами у стены поставили еще одного Константиновича, – Дмитрия, 59-илетнего командира кавалерийского корпуса, и его ровесника, командира кавалерийской бригады Павла Александровича, тяжело в это время болевшего, взятого в тюрьму из больничной постели. (Именно его сын от морганатического брака, князь-поэт Владимир Палей, был убит в Нижне-Синячихинской шахте под Алапаевском.)

Всех расстрелянных в этот день похоронили в неизвестном месте на Заячьем острове.

Примерно в те же дни в Ташкенте расстреляли еще одного Константиновича – великого князя Николая.

Всего на протяжении семи месяцев было убито 19 членов династии, царствовавшей 305 лет.

Еще скажем доброе слово о Соколове: он был все-таки из лучших в своей компании. Например, защищал память своего свидетеля, полковника Е. Кобылинского, которого монархисты склонным были презирать как человека, назначенного Керенским. Соколов напомнил: хотя Кобылинский был инвалидом войны, страдавшим нефритом после контузии и потому освобожденным от службы в Действующей армии, но, узнав о гибели своих подопечных, вступил добровольцем в Сибирскую армию и пал в бою. Так что не стоило эмигрантам посмертно его упрекать за назначение от Временного правительства (приказ о назначении был подписан генералом Лавром Корниловым).

Но Соколов, оказывается, ошибся даже в этом случае. Кобылинский не погиб, а был взят красными в плен. Как сообщает Касвинов, его расстреляли томские гепеушники в 1927 году. В честь, видимо, 10-й годовщины Октября: еще через 10 лет расстреливали тех, кто сумел победить его в открытом бою.