Моряки приезжали и уезжали. Они отличались друг от друга и по внешнему виду, и по росту, и по любви к крепким напиткам, но всех их роднила одна черта: они любили говорить о море и хорошо знали его. От них я узнал, что глубина и расстояние от берега не влияют на величину волн и силу шквала. Наоборот, шквал зачастую более коварен у побережья, чем в открытом море. Мелководье, отливы и подходящие к берегам морские течения могут быть гораздо опаснее своим бурным волнением, чем открытое море. Таким образом, судно, которое ходит вдоль открытого берега, может совершать плавание и в открытом море. Я узнал также, что в большую волну крупные суда обычно зарываются носом или кормой, так что тонны воды с силой обрушиваются на палубу и стальные трубы скручиваются в спираль, а небольшая лодка благополучно переносит ту же бурю, легко ныряя между гребнями волн, и чувствует себя, как чайка на волнах. Среди моих собеседников были люди, которым удалось спастись на шлюпке, тогда как их судно было разбито волнами.

Но вот о плотах все они имели слабое представление. Плот они не считали судном — нет у него ни киля, ни бортов. Просто это нечто плавающее на воде, на чем можно продержаться в случае нужды, пока не снимет первое проходящее мимо судно. Правда, один из моих собеседников питал к плотам большое уважение: оказалось, что он провел на плоту около трех недель, когда немецкая торпеда пустила его судно на дно посреди Атлантического океана.

— Но управлять плотом нельзя, — заметил он, — его несет то боком, то кормой вперед, и вертится он, как заблагорассудится ветру.

В библиотеке я разыскал дневники первых европейцев, ступивших на тихоокеанское побережье Южной Америки. В них было много рисунков и описаний больших плотов индейцев, связанных из бальзовых бревен. Все они имели прямоугольный парус, килевые доски и длинное рулевое весло на корме; следовательно, ими можно было управлять.

Уже несколько недель прожил я в Доме моряков. А ответа не было ни из Чикаго, ни из других городов, куда я послал копии своей рукописи. Никто не хотел ее читать.

Однажды, в субботу, я взял себя в руки и отправился на Уотер-стрит, в лавочку судового поставщика. Здесь я купил морскую карту Тихого океана, и меня немедленно почтительно назвали «капитаном». С картой подмышкой я сел на пригородный поезд и поехал в Оссинин, где я часто проводил конец недели у одной молодой норвежской четы, проживавшей в удивительно красивой местности. Хозяин дома был раньше капитаном, а теперь работал управляющим конторой пароходной компании Фред Ульсен Лайн в Нью-Йорке.

Я освежился в плавательном бассейне и полностью забыл свою жизнь в большом городе. Амбьерг принес на подносе коктейли, и мы уютно расположились на лужайке под знойными лучами солнца. Больше я не мог выдержать: развернул на траве карту и спросил Вильгельма, считает ли он, что плот может доставить людей целыми и невредимыми из Перу на острова Южных морей.

Несколько удивленный, он больше смотрел на меня, чем на карту, но ответил утвердительно. Я почувствовал себя так легко, как будто у меня под рубашкой был воздушный шар, — мореплавание было не только профессией, но и любимым развлечением Вильгельма. Я тут же посвятил его в свои планы. К моему изумлению, он прямо заявил, что это чистое безумие.

— Но ты ведь только что сказал, что это возможно, — перебил я его.

— Совершенно правильно, — согласился он. — Но шансы на успех равны шансам на неудачу. Ты никогда в своей жизни не ходил на бальзовом плоту, а теперь собираешься вдруг пересечь на нем Тихий океан. Может быть, это и удастся, а может, и нет. Древние перуанские индейцы поколениями накапливали опыт в постройке плотов. При этом возможно, что из десяти плотов лишь один благополучно достигал цели, а остальные шли ко дну. Весьма вероятно, что в течение столетий погибли целые сотни плотов. Кроме того, ведь ты сам говоришь, что индейцы выходили в открытое море целыми флотилиями; и если один плот терпел крушение, то погибающих подбирали другие плоты. А кто вам поможет в открытом море? Даже если ты возьмешь с собой радиопередатчик, чтобы подать сигнал бедствия, то пользы от него будет весьма мало: найти среди бушующих волн, на расстоянии нескольких тысяч морских миль от берега, маленький плот — задача очень трудная. В шторм вас смоют с плота волны, и вы утонете, прежде чем кто-либо успеет прийти к вам на помощь. Лучше всего спокойно сидеть и ждать: авось кто-нибудь найдет время прочесть твою рукопись. Не будет ничего плохого, если ты время от времени будешь о ней напоминать.

— Я не могу больше ждать, скоро у меня не останется ни одного цента.

— Можешь переехать к нам… Между прочим, как же ты думаешь снарядить экспедицию из Южной Америки, не имея денег?

— Легче вызвать интерес к экспедиции, чем к нечитанной рукописи.

— А чего ты намереваешься добиться?

— Прежде всего опровергнуть одно из основных возражений против моей теории и, кроме того, привлечь внимание ученых.

— А если ничего не выйдет?

— Тогда мне не удастся ничего доказать.

— Но, в таком случае, ты дискредитируешь свою теорию. Не так ли?

— Возможно. Но ведь ты сам говоришь, что один плот из десяти все-таки благополучно совершал переход…

Но тут дети пришли играть в крокет, и мы больше не говорили на эту тему.

В следующую субботу я снова поехал в Оссинин и опять взял с собой карту. И когда я возвращался оттуда, то на карте была проведена карандашом длинная линия от побережья Перу до островов Туамоту в Тихом океане. Мой друг капитан потерял надежду убедить меня отказаться от замысла, и мы сидели часами, высчитывая приблизительную скорость хода плота.

— Итак, девяносто семь дней, — сказал Вильгельм. — но помни, что это возможно лишь при теоретически идеальных условиях и постоянном попутном ветре и, разумеется, лишь в том случае, если плот пойдет, как ты полагаешь. Тебе придется считаться с тем, что ты пробудешь на море четыре месяца, но, возможно, и гораздо больше.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал я. — Будем считать, что для перехода требуется самое меньшее четыре месяца, а мы сделаем его за девяносто семь дней.

Вечером я сидел у себя на кровати, рассматривал карту, и моя маленькая комнатка в Доме моряков казалась мне особенно уютной. Я измерил ее шагами, насколько это мне позволили кровать и комод. Да, плот будет значительно больше. Я высунулся из окна, чтобы посмотреть на кусочек далекого звездного неба большого города. Оно было как раз над моей головой. сжатое высокими стенами домов. И если на плоту будет несколько тесно, то зато над нами будет бескрайное небо со всеми его звездами.

На 72-й улице нью-йоркского Вест-Энда, недалеко от Центрального парка, находится один из привилегированных клубов Нью-Йорка. Лишь небольшая, ярко сверкающая медная дощечка с выгравированными на ней словами «Explorers Club» говорила, что за дверьми этого дома можно увидеть много необычного. Переступаешь порог этого помещения, и тебе кажется, что ты опустился на парашюте на какую-то неведомую землю за тысячи километров от нью-йоркских потоков автомашин, зажатых рядами небоскребов. Закрыв за собой дверь и оставив Нью-Йорк по ту сторону, сразу же оказываешься в мире охоты на львов, восхождения на высокие и крутые горы, полярных зимовок, причем одновременно испытываешь такое чувство, как будто сидишь в салоне комфортабельной яхты, совершающей кругосветное путешествие. Трофеи охоты на бегемотов и оленей, крупнокалиберные ружья, военные барабаны и копья, бивни, индейские ковры, изваяния божков, модели кораблей, флаги, фотоснимки и карты окружают членов клуба, когда они приходят в него на какое-нибудь торжество или на доклады о далеких странах.

После путешествия на Маркизские острова я был избран действительным членом клуба. Я был самым молодым членом и, бывая в городе, редко пропускал собрания. Поэтому, когда я однажды зашел в клуб в ноябрьский дождливый вечер, то немало был удивлен необычным видом привычной обстановки. Посреди пола лежала надутая резиновая лодка со сложенными в ней запасами различных съестных припасов и снаряжения, а вокруг нее на стенах и столах были развешаны и расставлены парашюты, резиновые комбинезоны, спасательные пояса, полярное снаряжение вместе с аппаратами для дистилляции воды и множеством других интересных вещей. Мне сказали, что недавно избранный членом клуба полковник Хескин из лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил сделает доклад и продемонстрирует ряд новых военных изобретений, которые, по его мнению, можно с успехом использовать в научных экспедициях, направляющихся как в северные, так и в южные районы земли.

Когда доклад кончился, развернулась оживленная дискуссия. Поднялся известный полярный исследователь Петер Фреухен, высокий и плотный человек, и скептически потряс своей пышной бородой. Он не испытывал доверия к подобного рода новшествам. Во время одной из своих экспедиций в Гренландию он решился вместо эскимосского каяка и ледяной юрты испробовать резиновую лодку и палатку, и это чуть не стоило ему жизни. Сначала Фреухен чуть было не замерз во время пурги: от мороза замок-молния его палатки перестал действовать, и он не мог в нес попасть. Вскоре после этого ученый отправился на рыбную ловлю. И тут крючок задел за резиновую лодку, проколол ее, из нее стал выходить воздух, и она опустилась в воду, как тряпка. Ему и его другу эскимосу удалось добраться до берега на каяке, который поспешил к ним на помощь. Поэтому Фреухен был твердо уверен, что никакой самый гениальный изобретатель, сидя в лаборатории, не может придумать ничего лучше того, что создали для жизни в своем климате эскимосы на основании тысячелетнего опыта.

Дискуссия закончилась неожиданным предложением полковника Хескина: действительные члены клуба могут взять для очередной экспедиции любое из выставленных изобретений, при одном лишь условии: по возвращении сообщить лаборатории свое мнение о новом снаряжении.

На этом все кончилось.

В тот вечер я ушел из клуба последним. Я внимательно рассмотрел все детали совершенно нового оборудования, так неожиданно свалившегося мне прямо в руки. Ведь я мог получить его, когда только пожелаю. Это было как раз то, что мне было нужно: различное спасательное снаряжение на тот случай, если плот, вопреки ожиданиям, начнет разваливаться на части и поблизости не будет других плотов.

На следующее утро я сидел за завтраком в Доме моряков и думал о вчерашних впечатлениях. К моему столу подошел хорошо одетый, атлетического сложения молодой человек и расположился завтракать рядом со мной. Мы разговорились, и я узнал, что он, как и я, не имел никакого отношения к морю. Он окончил Высшую техническую школу и работает в Тронхейме, а в Америку приехал для закупки частей машин и для изучения холодильной техники. Молодой человек жил недалеко от Дома моряков и часто ходил сюда завтракать и обедать — ему нравилась хорошая норвежская кухня. Он поинтересовался, чем я занимаюсь, и я рассказал ему в общих чертах о своих планах. Я заметил, что если к концу недели не получу положительного отзыва на свою рукопись, то на свой страх и риск начну готовиться к экспедиции через океан на плоту. Мой собеседник мало говорил, но слушал с большим интересом.

Четыре дня спустя мы снова встретились в столовой.

— Ну как, ты принял решение о путешествии на плоту? — спросил он.

— Да. — ответил я. — Отправляюсь.

— Когда?

— Как можно скорее. Медлить нельзя, иначе нагрянут штормы из Антарктики, и в Полинезии настанет период ураганов. Надо уже через несколько месяцев отправляться из Перу, а у меня еще нет денег, да и ничего не подготовлено.

— А сколько человек будет участвовать в экспедиции?

— Думаю, что не более шести. Так можно будет подобрать хорошую и интересную компанию, а кроме того, каждый будет нести вахту у руля только четыре часа в сутки.

Он помолчал несколько секунд, как бы размышляя над чем-то, а затем с горячностью сказал:

— Черт возьми, а мне очень хотелось бы участвовать в экспедиции! Я бы мог взять на себя всякого рода измерения и наблюдения. Тебе ведь надо будет подкрепить свою теорию точными данными о скорости ветра, о течениях и волнах. Ты должен иметь в виду, что путь будет проходить через огромные морские пространства, которые совершенно не исследованы — ведь они лежат в стороне от судоходных линий. Такая экспедиция, как твоя, могла бы провести интересные гидрографические и метеорологические наблюдения, и я бы имел возможность применить здесь мои познания в области термодинамики.

Что знал я об этом человеке? Только то, что говорило мне его открытое лицо, А оно говорило многое.

— Хорошо, — сказал я. — Отправимся вместе. Его звали Герман Ватцингер, и он был таким же «моряком», как и я.

Несколько дней спустя я повел Германа в качестве гостя в Explorers Club. Первым, кого мы там повстречали, был полярный исследователь Петер Фреухен. У него было одно прекрасное свойство: в толпе он никак не мог затеряться. Ростом под потолок, с большой окладистой бородой, он казался посланцем тундры — так и мерещился рядом с ним огромный серый медведь.

Мы подвели его к большой карте на стене и рассказали о наших планах перехода через Тихий океан на индейском плоту. Его мальчишеские голубые глаза стали величиной с блюдечко, он слушал и дергал свою бороду. Затем стукнул деревянной ногой об пол, затянул потуже ремень и воскликнул:

— Вот это затея! Я бы отправился с вами! Этот бывалый исследователь Гренландии начал с того, что налил нам по кружке пива, а затем стал рассказывать о надежности судов первобытных народов и об их умении преодолевать любые препятствия как на суше, так и на море, приспосабливаясь к условиям природы. Он сам не только ходил на плотах по могучим сибирским рекам, но и буксировал вдоль побережья Арктики плоты, на которых были пассажирами местные жители. Рассказывая, он все время теребил свою бороду и повторял, что нам предстоят великие дела.

Благодаря горячей Поддержке нашего плана Фреухеном дело сдвинулось с мертвой точки с опасной быстротой, и вскоре в скандинавской печати появилось сообщение о нашей экспедиции. После этого на следующее утро кто-то сильно постучал ко мне в дверь в Доме моряков — меня просили подойти к телефону. Я поговорил по телефону, а вечером того же дня Герман и я звонили в квартиру дома, расположенного в одном из фешенебельных районов города. Нас принял прекрасно одетый молодой человек в лакированных домашних туфлях и шелковом халате, накинутом поверх синего костюма. Он производил впечатление изнеженного человека и, извинившись за простуду, держал все время около носа надушенный платок. Но мы знали, что во время войны он был летчиком и совершал подвиги, сделавшие его имя известным в Америке. Помимо нашего невозмутимого хозяина, присутствовали еще два молодых журналиста, готовые, казалось, лопнуть от переполнявших их мыслей и энергии. Мы знали одного из них как талантливого корреспондента.

За бутылкой хорошего виски наш хозяин сообщил, что его интересует наша экспедиция. Он предложил нам финансовую помощь при условии, что мы напишем ряд статей для газет, а по возвращении выступим с докладами в ряде городов. Вскоре мы обо всем договорились и выпили за успешное сотрудничество между патронами и членами экспедиции. Итак, наши финансовые затруднения были разрешены, их взяли на себя наши патроны, и нам не нужно было больше об этом беспокоиться. Герману и мне предстояло теперь заняться подбором остальных участников экспедиции, ее снаряжением, постройкой плота и подготовкой к выходу в море до наступления периода штормов.

На следующий день Герман рассчитался у себя на службе, и мы засучив рукава принялись за дело. Я уже получил от научно-исследовательской лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил обещание выслать через Explorers Club все, о чем я просил, и даже больше: наша экспедиция оказалась весьма подходящей для испытания их снаряжения. Это было хорошее начало. Главная задача состояла теперь в том, чтобы найти четверых подходящих спутников, готовых отправиться в плавание на плоту, а затем достать провиант для путешествия.

Людей, которым предстояло выйти вместе с нами на плоту в море, следовало подбирать весьма тщательно, иначе через несколько недель пребывания их с глазу на глаз могли начаться ссоры и недовольство. Я не хотел набирать экипаж из моряков, так как они вряд ли лучше нас были знакомы с плотами. Кроме того, мне не хотелось, чтобы в случае удачного исхода экспедиции ее успех приписали бы тому, что мы были более опытными моряками, чем древние строители плотов из Перу. Тем не менее нам нужен был человек, который умел бы обращаться с секстантом и отмечать на карте курс нашего плота — это должно было бить основой всех наших научных наблюдений.

— Я знаю одного художника, — сказал я Герману. — Он здоровенный малый, хорошо играет на гитаре и неистощим в шутках. Он окончил школу штурманов и. до того как посвятил себя целиком кисти и палитре, совершил несколько кругосветных плаваний. Я знаю его с детства, мы с ним не один раз участвовали в альпинистских походах у себя на родине. Напишу ему и предложу отправиться с нами. Он безусловно согласится.

— Пожалуй, подходит, — согласился Герман. — Нам надо найти еще кого-нибудь, кто умел бы обращаться с радио.

— Радио? — спросил я испуганно. — Зачем нам оно? Сам подумай: радио на доисторическом плоту!

— Не скажи… Радио мы возьмем из предосторожности, и оно ни капли не повлияет на твою теорию, если только мы не пошлем сигнала бедствия. Оно нам понадобится для передачи сводок о погоде и других сообщений. Принимать же предупреждения о надвигающихся штормах мы не сможем, так как в этой части океана их некому передавать. А если бы даже и имелась такая возможность, то какая бы от этого была польза для нас на плоту?

Своими доводами он постепенно отвел все возражения, которые были вызваны моей нелюбовью ко всякого рода клеммам и кнопкам.

— Как это ни странно, — сказал я, — но если речь идет о поддержке радиосвязи на больших расстояниях посредством небольших радиоаппаратов, то у меня найдутся замечательные знакомства. Во время войны я ведь был в радиоотделении. Лучшей кандидатуры, очевидно, не могли подобрать. Я непременно напишу Кнуту Хаугланду и Турстейну Раабю.

— Ты хорошо знаком с ними?

— Да. Впервые я встретился с Кнутом в Англии в 1944 году. Он был радиотелеграфистом и уже имел награду от английского короля за участие в диверсии на заводе в Рьюкане, производившем тяжелую воду. Когда я познакомился с ним, он только что вернулся из Норвегии, выполнив очередное задание. Гестапо напало на его след. Нацистам удалось запеленгировать его передатчик, который был установлен в дымоходе больницы в Осло. Немецкие солдаты с автоматами в руках окружили здание и отрезали все входы и выходы. Начальник гестапо Фемер лично руководил операцией и ожидал во дворе, когда к нему приведут Кнута. Однако из больницы стали выносить убитых и раненых гестаповцев, а Кнут, отстреливаясь, спустился с чердака в подвал, перебежал через задний двор и под градом пуль исчез за стеной, окружавшей больницу. Встретились мы с ним в старинном английском замке, где была расположена секретная радиостанция. Он приехал из Норвегии с заданием установить подпольную связь с действовавшими в оккупированной немцами Норвегии радиостанциями, которых в то время насчитывалось более ста. Тогда я только что окончил курсы парашютистов, и мы готовились совершить массовый прыжок с самолета где-нибудь около Нордмарка. Но в это время русские вступили в район Киркенеса, и из Шотландии в Финмарк был послан небольшой норвежский отряд, чтобы перенять, так сказать, от русской армии дальнейшее ведение операции. Я получил приказ присоединиться к отряду. И в Финмарке встретился с Турстейном.

В том районе стояла самая настоящая полярная зима, и северное сияние полыхало днем и ночью на черном, как уголь, звездном небе. Замерзшие до синевы, хотя и одетые в меха, мы вошли наконец в Финмарк, представлявший собой пожарище, и тогда из небольшой хижины в горах к нам вылез веселый и голубоглазый человек с пышными светлыми волосами. Это и был Турстейн Раабю. В начале войны он бежал в Англию, где окончил спецшколу, а затем был заброшен в Норвегию, в район Тромсе. Здесь он сидел в укромном месте с небольшим радиопередатчиком неподалеку от немецкого линкора «Тирпиц». В течение десяти месяцев он ежедневно передавал в Англию донесения обо всем, что происходило на борту линкора. Потом оказалось, что он подключал ночью свой тайный передатчик к приемной системе немецкого офицера.

Затем Турстейн перебрался в Швецию, а оттуда снова в Англию. Некоторое время спустя его опять сбросили с радиопередатчиком в глушь Финмарка, в тыл немцев. Когда немцы бежали, он очутился в нашем тылу, вышел из своего убежища и оказался весьма кстати со своим маленьким передатчиком: наша полевая радиостанция подорвалась на мине. Я могу биться об заклад, что Кнуту и Турстейну надоело слоняться дома и они охотно согласятся совершить небольшую прогулку на деревянном плоту.

— Написать не мешает, — предложил Герман.

Я написал короткие письма Эрику, Кнуту и Турстейну, причем не пытался их особенно уговаривать:

«Собираюсь отправиться на деревянном плоту через Тихий океан, чтобы подтвердить теорию о заселении островов Южных морей выходцами из Перу. Хотите участвовать? Гарантирую лишь бесплатный проезд до Перу, оттуда до островов Южных морей и обратно, а также хорошее применение вашим техническим знаниям во время плавания. Отвечайте немедленно».

На следующий день я получил телеграмму от Турстейна:

«Еду. Турстейн».

Другие также согласились.

Немало кандидатур было предложено на место шестого участника экспедиции, но каждый раз в последнюю минуту возникало какое-нибудь препятствие.

Тем временем Герман и я вплотную занялись проблемой продовольствия. У нас не было ни малейшего желания сидеть на плоту и жевать мясо пожилой ламы или сушеный картофель — кумару; ведь мы не ставили целью своего путешествия доказать, что сами были некогда индейцами. Нашей прямой задачей было проверить возможность путешествия на плоту инков, его мореходные качества и грузоподъемность, а также установить, пропустят ли стихии его к Полинезии с чужеземцами на борту. Наши предшественники индейцы могли, бесспорно, обходиться во время плавания сушеным мясом и рыбой и сушеным картофелем-кумарой: ведь это было их основной пищей и на суше. В пути нам предстояло узнать, могли ли они ловить в открытом море рыбу и собирать дождевую воду. Я считал, что мы должны были взять с собой тот фронтовой паек, который нам выдавался во время войны.

В это время в Вашингтон прибыл новый помощник норвежского военного атташе. В период кампании в Финмарке он командовал ротой, а я был его помощником. Это был исключительно живой человек, который с необычайной энергией преодолевал все возникавшие перед ним трудности. Бьерн Рерхольд принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя несчастными, когда, преодолев очередные трудности, они не имеют перед собой нового препятствия, за которое следует взяться.

Я написал ему письмо, в котором объяснил создавшееся положение, и просил его приложить всю свою находчивость, чтобы помочь нам установить связь с управлением снабжения продовольствием американской армии. Я рассчитывал на то, что лаборатория управления проводит опыты с новым полевым рационом, и надеялся получить его для испытаний, как мы получили снаряжение из лаборатории военно-воздушных сил.

Через два дня Бьерн позвонил мне из Вашингтона. Он уже беседовал с отделом внешних сношений американского военного министерства, и там хотели получить от нас более подробную информацию.

С первым же поездом Герман и я выехали в Вашингтон.

С Бьерном мы встретились в его кабинете в помещении военного атташе.

— Думаю, что все будет в порядке, — сказал он. — Завтра нас примут в отделе внешних сношений, если мы только получим от полковника соответствующее письмо.

Полковником был норвежский военный атташе Отто Мунте-Каас. Он очень приветливо встретил нас и, узнав, о чем идет речь, с большой охотой обещал дать рекомендательное письмо.

На следующее утро мы пришли к нему за обещанным письмом, но он вдруг встал и сказал, что лучше всего будет, если сам поедет с нами. В машине полковника мы поехали в Пентагон — военное министерство США. Впереди сидели полковник и Бьерн в своей изящной военной форме, а сзади Герман и я. Мы рассматриваем через стекла машины гигантское здание Пентагона, высившееся перед нами на ровном месте. В этом огромном помещении, где работают 3 тысячи человек, а длина коридоров равняется 25 километрам, и должна была состояться «конференция о плоте» с участием высших военных чинов. Все это было настолько невероятно, что я ущипнул себя за нос, чтобы проверить, не сплю ли я. Никогда, ни раньше, ни позже, плот не казался Герману и мне таким беспредельно жалким. как в тот момент.

После длительного хождения по коридорам и коридорчикам мы очутились наконец перед дверью отдела внешних сношений, а через несколько минут уже сидели в обществе тщательно отутюженных мундиров за большим столом красного дерева. Председательствовал сам начальник отдела внешних сношений.

Хмурый широкоплечий офицер, восседавший в конце стола, не мог вначале полностью уяснить себе, какое отношение имеет военное министерство к нашему плоту, но хорошо обоснованное выступление полковника и благоприятный исход беглого экзамена, которому нас подвергли сидевшие за столом офицеры, расположили его постепенно в нашу пользу, и он с интересом прочитал письмо из лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил. Встав из-за стола, он отдал короткий приказ оказать нам через соответствующие инстанции необходимую помощь и, пожелав удачи, вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась, а молодой штабной капитан шепнул мне:

— Могу держать любое пари, что вы теперь получите все, что только ни пожелаете. Ваша экспедиция напоминает небольшую военную операцию и вносит некоторое разнообразие в нашу скучную канцелярщину, не говоря уже о том, что представляется удобный случай проверить пригодность снаряжения.

Отдел внешних сношений немедленно организовал нам свидание с полковником Люисом из исследовательской лаборатории главного начальника снабжения. Германа и меня повезли туда на машине.

Полковник Люис оказался добродушным великаном с отличной спортивной выправкой. Он немедленно вызвал начальников различных исследовательских отделов. Все они весьма доброжелательно отнеслись к нашей просьбе и перечислили уйму вещей, качество которых им желательно было проверить. Были превзойдены наши самые дерзкие желания: нам предложили почти все, что хотелось иметь, начиная с походного пайка и кончая мазью от загара и водонепроницаемыми спальными мешками. Затем нам все это показали. Мы пробовали различные рационы специального назначения в замысловатой упаковке, зажигали спички, которые моментально вспыхивали, хотя они долгое время лежали в воде, проверяли качество новых примусов и контейнеров для воды, резиновых мешков и специальной обуви; нам показали кухонную утварь и ножи, которые не тонули, и еще множество вещей, которые могли понадобиться экспедиции.

Я посмотрел на Германа. Он был похож на преисполненного надежд мальчишку, которого богатая тетя привела в кондитерскую. Впереди шел высокий полковник и демонстрировал все эти чудесные вещи; а когда мы закончили осмотр, штабной офицер составил список предметов, которые мы хотели бы иметь. Я уже считал битву выигранной и мечтал о том, как бы скорее вернуться домой, в гостиницу, принять горизонтальное положение и спокойно, не спеша все обдумать. Но высокий любезный полковник внезапно предложил:

— Ну, а теперь пойдем и поговорим с боссом. Он решит, сможем ли мы дать вам все это.

Я почувствовал, что душа у меня ушла в пятки. Нам предстояло, следовательно, еще раз пустить в ход все наше красноречие, и одним лишь небесам известно, что за человек был этот босс.

Босс — небольшого роста, мрачный, как могила, офицер — сидел за письменным столом. Он пристально оглядел нас своими острыми голубыми глазами, когда мы вошли в кабинет, и предложил нам сесть.

— Итак, что желают эти господа? — резко спросил он полковника Люиса, не спуская с меня взгляда.

— Да так, сущую безделицу, — поспешно ответил Люис. Он изложил в общих чертах нашу просьбу.

Босс терпеливо слушал, не шевельнув даже пальцем.

— А что мы за это от них получим? — спросил он невозмутимо.

— Мы надеемся, — примирительно сказал Люис. — что члены экспедиции напишут отчет о том, как отразятся на новых видах продовольствия, а также на различных типах снаряжения те тяжелые условия, в которых они будут применяться.

Мрачный, как могила, офицер за письменным столом, пристально глядя на меня, с непритворной медлительностью откинулся на спинку стула (я почувствовал, что погружаюсь все глубже и глубже в большое кожаное кресло) и холодно сказал:

— Не вижу, чем могут они нас отблагодарить. В комнате воцарилась мертвая тишина. Полковник Люис теребил кончик воротника. Все молчали.

— Но, — внезапно сказал босс с ударением, и в уголке его глаза сверкнула какая-то искорка, — мужество и предприимчивость многое могут сделать. Полковник Люис, выдайте им все, что они просят.

На обратном пути в гостиницу я сидел в такси в каком-то полубессознательном от радости состоянии, как вдруг Герман захихикал.

— Ты спятил? — тревожно спросил я.

— Нет, — откровенно захохотал он. — Я подсчитал, что мы получим, кроме других съестных припасов, шестьсот восемьдесят четыре банки консервированных ананасов — мое любимое блюдо.

Приходится сделать буквально тысячу дел и предпочтительно все сразу, если нужно подготовить на побережье Перу к отправке в путь деревянный плот с шестью пассажирами. А в нашем распоряжении всего лишь три месяца, и лампы Аладдина у нас не было.

С рекомендательным письмом от отдела внешних сношений мы вылетели в Нью-Йорк и встретились там с профессором Колумбийского университета Бером, председателем комитета географических исследований при военном министерстве. При содействии Бера, который нажал на соответствующие кнопки, Герман получил наконец все необходимые для своих научных наблюдений инструменты и приборы.