Его тело ныло от усталости, и какое бы положение он ни принимал, оно оставалось неудобным, и вот странно - чем большее он испытывал утомление, тем оживленнее работал его мозг. Он говорил себе, что его убывающая уверенность - всего лишь реакция на предшествующую эйфорию, вспоминая, как часто, после нелегко одержанной победы в сражении, за триумфом и ликованием следовал приступ депрессии; но бесконечный спор в его голове все продолжался. Сомнения терзали его; в его мозгу гораздо реальнее, чем воспоминания О Талавере, Саламанке, Витторио, возникала мысль о том, что Веллингтон никогда не противостоял самому Наполеону. Совсем недавно он смеялся над людьми, говорившими ему это, но это было правдой: Массена был лучшим из маршалов, посланных против Веллингтона, истинным полководцем, но не Наполеоном. Являлось правдой также и то, что Веллингтон никогда не проигрывал битв, но это можно сказать о любом полководце до первого поражения. Борясь с этим надвигающимся убеждением в катастрофе, Адам думал обо всех замечательных людях Пиренейской армии, может быть, и пьяных негодяях, но стоивших более, чем троекратное количество лягушатников, и это они доказывали врагу снова и снова. Да, они очень хороши в атаке, эти французы, но, когда дело доходило до упорного противостояния, никакие солдаты в мире не выдерживали сравнения с британцами..
      В предрассветные часы к Адаму пришло трезвое осмысление и понимание того, что он действовал, как сумасшедший; и, пока его не сморил беспокойный, сопровождаемый кошмарами сон, он вынес худшие мучения, чем любые из испытанных им в руках хирурга.
      Когда Кинвер раздвинул шторы в его комнате и он окончательно проснулся, самые жуткие из его предположений показались абсурдными; но он чувствовал себя более измученным, чем когда отправлялся в постель, и не намного более обнадеженным.
      Впоследствии он так и не смог вспомнить, чем занимался в течение этого бесконечного дня Когда появились свежие выпуски газет, они содержали лишь самые первые сообщения о боевых действиях, которые велись шестнадцатого и семнадцатого июня Даже с поправкой на преувеличение и недоразумения, чтение их не вселяло особой бодрости. Официальных депеш не было - верный признак того, что боевые действия при Линьи и Катр-Бра были лишь прелюдией к основному сражению, - новости, которые еще не достигли Лондона.
      С Катр-Бра дело обстояло плохо - это было очевидно. Бонапарт застиг герцога врасплох; было чудом, что Ней, похоже, не довел до конца атаку на силы, которые, как он наверняка знал, многократно уступали его собственным Забыв свои личные треволнения, Адам подумал, что они, должно быть, стояли как герои, эти люди, которые удерживали позиции, пока в середине дня Пиктон не привел резерв. Он уже был жестоко разгромлен, и ни о какой британской кавалерии не упоминалось. Наверное, это была яростная, отчаянная схватка, сопровождаемая большими потерями, но, слава Богу, не заключительная. Стычки кавалерии при Жаннапе семнадцатого дали волнующий материал для журналистских перьев, но были относительно маловажными. Худшей новостью было то, что пруссаки, похоже, получили сокрушительный удар и в беспорядке откатились назад. Ходили даже слухи, что Блюхер убит; и где теперь пруссаки, переформируются или отступают, никто не знал. Плохо будет дело, думал Адам, если офицерам не удастся снова собрать их вместе.
      Попытки составить картину положения из ненадежных источников давались нелегко, но на короткое время Адам почувствовал себя более обнадеженным, находя утешение в том соображении, что, хотя резерв, должно быть, страшно ослаблен, Веллингтон сумел отступить с войсками организованно, и, очевидно, не от слишком потрепанного противника.
      Пока больше никаких новостей не появилось, но по мере того, как тянулся этот день, до Лондона доходили все более и более зловещие слухи, передаваясь из уст в уста. Союзная армия потерпела сокрушительное поражение. Остатки ее в беспорядке откатились к Брюсселю, их видели проходящими узкой колонной через Антверпенские ворота; дезертировавшие с поля боя попадались в такой дали, как Гент и Антверпен, и поговаривали о невиданной бомбардировке, сокрушительных атаках огромных кавалерийских сил, ужасном кровопролитии...
      Осознавая, что многое из того, что он слышал в тот день, ложно, Адам все равно под бременем этой катастрофической информации пал духом. Когда не было получено ни единой ободряющей новости, никто больше не мог презрительно высмеивать дошедшие слухи: даже если рассказы были сильно преувеличены, они все же должны были зиждиться на правде событий; и в конце концов любой человек был вынужден посмотреть в лицо не возможности поражения, а поразительной ее определенности.
      Уверенность, которая, подобно пламени, весь предыдущий день пронизывала все существо Адама, ослабла ночью до состояния тлеющих угольков, а потом вспыхивала с судорожной, но убывающей силой при его усилиях как-то поддерживать в ней жизнь; и не успела окончательно умереть, когда он тем же вечером шел пешком по улице к Бруксу. Она все еще тлела, но с таким едва ощутимым мерцанием, что он почти не осознавал этого. Он чувствовал себя совершенно больным, как будто был избит до бесчувствия. Пытаясь осознать, что армия разбита, он повторял про себя эти слова, но они ничего не доносили до его мозга - они были так же бессмысленны, как какая-нибудь невнятная тарабарщина. Проще было осознать, что он довершил дело разорения своего дома. Мучаясь бессилием, он вслух произнес: "Бог мой, что я натворил?" - в ужасе перед тем, что показалось тогда актом безумия; но вот чудеса - он по-прежнему был в состоянии лелеять надежду, что его рискованное предприятие еще увенчается успехом. Маленькая искорка надежды, которая таилась за отчаянием и самобичеванием, имела в своем основании не более здравого смысла, чем неверие, которое вспыхивало в его мозгу, когда на него обрушивались свежие вести о позорном бегстве. Он знал, что когда поставил на карту все, чем владел, даже Фонтли, то не считал это рискованным предприятием, но не мог вернуть уверенности, руководившей им в тот момент, или, наконец, понять, как он мог быть таким непроходимым глупцом, таким ужасным дурнем, чтобы действовать вопреки совету мистера Шоли и уговорам Уиммеринга.
      Клуб был переполнен, и на этот раз очень мало его членов находилось в комнате для игры в карты. Все только и говорили, что о сообщениях из Бельгии, но никаких свежих новостей не появилось. В большой комнате, выходящей окнами на Сент-Джеймс-стрит, лорд Грей доказывал, к явному удовольствию многочисленных слушателей, что Наполеона в этот момент возводят на престол в Брюсселе. У Наполеона, по другую сторону Сомбра, было двести тысяч людей, исключавших любые споры на этот счет. Никто и не пытался спорить; сэр Роберт Уилсон начал вслух читать письмо, подтверждавшее слухи о том, что остатки армии эвакуированы из Брюсселя и отступают к побережью.
      Пожилой незнакомец, стоявший возле Адама перед одним из окон, сказал злым шепотом:
      - Болтовня! Вредные выдумки! Я не верю ни единому их слову, а вы, сэр?
      - Я тоже - нет, - ответил Адам.
      Гул голосов усилился; обсуждались условия мира.
      Шум внезапно стих, когда кто-то резко сказал:
      - Внимание, джентльмены!
      Где-то в отдалении послышались радостные возгласы. Неизвестный собеседник Адама высунул голову из окна, вглядываясь, что происходит на улице в неровном свете фонаря.
      - По-моему, - сказал он, - это экипаж. Да, но.., ну-ка, сэр, ваши глаза помоложе моих! Что это за штуки высовываются из окон?
      Адам сделал несколько торопливых шагов к окну и сказал каким-то странным голосом:
      - Орлы!
      Глава 26
      Началось настоящее столпотворение! Все бросились к окнам; пока почтовый экипаж проезжал мимо, степенные джентльмены высовывались, размахивая руками и издавая радостные возгласы; люди, которые были знакомы лишь шапочно, дружески хлопали друг друга по спине; и даже большинство яростных противников войны кричало "ура!" вместе со всеми остальными.
      Адам стоял, прислонившись к стене, настолько оглушенный радостью победы, что ему пришлось закрыть глаза. Комната пошла кругом; волны, попеременно горячие и холодные, окатывали его; он еле стоял на ногах и превозмогал слабость.
      Официантов спешно послали за шампанским, захлопали пробки, и кто-то провозгласил тост в честь Веллингтона - все выпили за это. Адам увидел, что предложивший тост - один из самых жесточайших критиков герцога, и усмехнулся про себя. Но в этот вечер у герцога не было критиков, только горячие сторонники. Адам думал, что воодушевление не продлится долго; но он не мог предвидеть, что через три дня некоторые из тех, кто провозглашал Веллингтона спасителем страны, будут говорить, что битва - скорее поражение, чем победа.
      Виконт недолго оставался в клубе и вскоре улизнул, отправившись обратно к "Фентону". Кинвер ждал его с широкой ухмылкой на лице. Адам с усилием улыбнулся ему:
      - Ты видел повозку, Кинвер?
      - Кажется, да, милорд! С орлами, торчавшими из окон С тремя!
      Адам устало опустился в кресло перед туалетным столиком и поднял руку, чтобы вытащить заколку из галстука. Кинвер сказал.
      - Надеюсь, сегодня-то ночью вы заснете, милорд!
      - По-моему, теперь я смогу проспать сутки, - пообещал Адам.
      Он заснул едва ли не раньше, чем его голова коснулась подушки. Кинвер подумал, что он никогда не видел господина таким измотанным Ему хотелось сдвинуть занавески вокруг кровати, чтобы оградить его от солнечного света, который через несколько часов просочится сквозь оконные шторы, но он не осмелился этого сделать: его светлость, привыкший к годам бивачного сна, заявлял, что не может заснуть, уютно отгороженный занавесками от сквозняков.
      И хотя его комната выходила окнами на восток, он действительно проспал целые сутки, крепко и без снов, почти без движения. Когда же, наконец, проснулся, комната была наполнена золотистым светом, приглушенным шторами, которыми Кинвер плотно занавесил окна. Он зевнул и с наслаждением потянулся, не вполне придя в себе, но испытывая чувство ни с чем не сравнимого благоденствия. А когда вспомнил его причину, то первой мыслью было ликование по поводу победы. Потом понял, что едва ли мог бы сделать что-либо подобное прежде, что он не разорен, а, может быть, стал богаче, чем когда-либо был.
      Дверь заскрипела; он увидел Кинвера, осторожно вглядывающегося в лицо Адама, и лениво проговорил:
      - Я не сплю. Который час?
      - Только что пробило одиннадцать, милорд, - ответил Кинвер, раздвигая шторы.
      - Боже правый, это я так долго спал?! Мне давно пора вставать!
      Он спустил ноги на пол и встал, продевая руки в рукава халата, который Кинвер поддерживал для него.
      - Скажи, чтобы немедленно прислали завтрак, хорошо? Я голоден как волк! Газеты пришли?
      - Да, милорд, они дожидаются вас в гостиной. Похоже, на этот раз Бонапарту как следует намяли бока.
      Кинвер вышел заказать завтрак, и Адам прошел в гостиную. Открыв "Газетт", он уселся за стол, чтобы прочесть сводку о Ватерлоо, и как раз дочитывал ее, когда принесли завтрак. Вид у Адама был мрачный, что побудило Кинвера спросить после ухода официанта:
      - Наполеон разгромлен, да, ваша светлость?
      - В пух и прах, полагаю! Но Боже мой! Двенадцать часов! Боюсь только, что наши потери огромны. - Он отложил "Газетт" в сторону, и, когда сделал это, взгляд его упал на стоявшую на ней дату. Он недоверчиво воскликнул:
      - Сегодня четверг, двадцать первое июня? Боже мой!
      Кинвер смотрел на виконта озадаченно.
      - Званый прием в честь помолвки мисс Лидии! Теперь я остался за бортом! Какого дьявола ты не разбудил меня несколько часов назад?
      - Я, конечно, очень виноват, милорд! - сказал Кинвер, очень перепуганный. - Со всеми этими треволнениями - да еще вы сказали, что намереваетесь проспать целые сутки, - у меня начисто все вылетело из головы!
      - И у меня тоже. Неужели сегодня действительно четверг? Ну конечно же!.. - Он провел рукой по лбу, стараясь в уме сосчитать дни. - Да, полагаю, что это должно быть так. О Боже!
      - Вы завтракайте, милорд, а я пошлю предупредить людей, что через час вам понадобится экипаж! - предложил Кинвер. - Мы будем в Фонтли к девяти, может быть, даже раньше.
      После некоторого колебания Адам покачал головой:
      - Нет, так дело не пойдет. Мне нужно увидеться с" Уиммерингом, прежде чем я уеду из Лондона. Однако предупреди людей, чтобы они были готовы отправиться в путь - пожалуй, около двух. Признаюсь, я удивлен, что Уиммеринг не пришел сюда, чтобы со мной повидаться.
      - Видите ли, милорд, мистер Уиммеринг заходил, - виновато признался Кинвер. - Но когда я сказал ему, что вы в постели и еще спите, он не захотел, чтобы вас будили, и сказал, что зайдет еще раз сегодня днем.
      - Понятно! Наверное, ты хотел сделать как лучше, но я не собираюсь бить здесь баклуши, я еду в Сити. - Потом Адам подумал, что неплохо бы увидеться еще и с Друммондом и улыбнулся своему огорченному лакею:
      - Ничего страшного! Мне в любом случае нужно было съездить к Друммонду.
      Его визит в банк продлился дольше, чем он ожидал, потому что мистер Друммонд счел событие достойным его самого отборного шерри. Учтивость вынудила Адама скрыть, что ему не терпится уйти; и было уже два часа, когда он добрался до конторы Уиммеринга.
      Поверенный как раз собирался отправиться к "Фентону" и неодобрительно воскликнул:
      - Милорд! Напрасно вы утруждаете себя визитом ко мне! Я поставила известность вашего человека, что заеду сам!
      - Знаю, но я чертовски спешу! - сказал Адам. - Сегодня вечером в Фонтли дают прием в честь помолвки моей сестры, и я поклялся, что приеду туда вовремя Конечно, вовремя я теперь уже не приеду, но я могу еще успеть попрощаться с гостями. Как вы считаете? Иначе я впаду в немилость - и поделом мне!
      Мистер Уиммеринг чопорно улыбнулся:
      - Полагаю, когда станет известна причина вашего отсутствия, вас простят, милорд. И позвольте мне, прежде чем я перейду к каким-либо делам, попросить, чтобы вы простили меня. Голова вашей светлости лучше моей. Должен признаться, что смотрел на вашу прозорливую затею с глубоким опасением. Ей-богу, весь вчерашний день я был настолько исполнен дурных предчувствий, что мне просто кусок не лез в горло! Я краснею, признаваясь в этом, но так оно и было!
      - Не стоит! - сказал Адам. - Не говорите про вчера! Что я перенес, если б вы знали! Я даже спрашивал себя - не в сумасшедшем ли доме мое место? И поклялся себе, что никогда больше не сделаю такой вещи: у меня кишка тонка для игры на бирже!
      Покинув Уиммеринга, Адам уже собирался было взять наемную повозку на ближайшей стоянке, когда вспомнил, что ему надлежит нанести еще один визит. Он колебался короткое время, а потом, внезапно решившись, пошел пешком в направлении Корнхилла. Он понимал, что это страшно его задержит, но ничего нельзя было поделать - элементарная вежливость требовала от него навестить своего тестя.
      Он застал мистера Шоли в одиночестве и вошел в его кабинет без объявления; все еще держась за дверную ручку, задержался на миг, поглядев на него с внезапной тревогой. Мистер Шоли сидел за письменным столом, но не похоже было, чтобы он работал. Что-то в его позе - поникшие огромные плечи, застывшее на лице выражение уныния - вызвало у Адама настоящий страх; понесенные им убытки, вероятно, были гораздо больше, чем он предполагал. Тоном неподдельной озабоченности Адам произнес:
      - Сэр!..
      Выражение лица мистера Шоли не изменилось. Он горестно сказал:
      - Так, значит, вы не уехали домой, милорд?
      - Пока нет. Но уезжаю сегодня. Из-за приема Лидии, знаете ли, но я хотел видеть вас, прежде чем уеду из города.
      - Я знаю, - ответил мистер Шоли. Он поднялся и стоял, "опершись костяшками пальцев о письменный стол. - Нет нужды говорить мне, - сказал он. - Нет нужды также винить меня, потому что вы не сможете винить меня больше, чем я сам себя виню. Да, и из-за этого сознание, что мы разбили Бонапарта, совсем не в радость! В первый раз я дал человеку совет, который не пошел ему на пользу, и надо же было, чтобы это оказались вы! Ей-богу, я не знаю, когда я больше сожалел о чем-либо, это факт!
      Адам торопливо положил на стул свою шляпу, перчатки и хромая прошел вперед.
      - Глубокоуважаемый!.. - начал он и осекся, очень растроганный. - Нет, нет, уверяю вас!..
      - Не говорите так, молодой человек! - перебил мистер Шоли. - Это в вашем духе - не держать зла на людей, но я очень насолил вам, и то, что я вовсе не хотел такого поворота дел, совершенно ничего не меняет! А теперь...
      - Мистер Шоли...
      - Нет, сначала вы послушайте, что я вам скажу, милорд! - Мистер Шоли, обойдя стол, положил руку на плечо Адама. - Если бы не я, вы бы и не подумали продавать акции, ведь так?
      - Да, но...
      - Так что это моя вина, и я должен поправить дело - и я это сделаю, даю вам слово! Давайте не будем, больше спорить, и...
      - Знаете, сэр, вы слишком добры ко мне! - Узкая ладонь Адама потерялась в огромной пятерне тестя. Он улыбнулся ему. - Но я пришел сюда не затем, чтобы вас упрекать. Я пришел сюда сказать вам, что я сколотил состояние!
      - Вы сколотили.., что?! - воскликнул мистер Шоли, уставившись на зятя из-под внезапно наморщившегося лба.
      - Ну, наверное, на ваш взгляд, это не состояние, - сказал Адам, - но, уверяю вас, мне оно кажется огромным! Надеюсь, вы меня простите - я не последовал вашему совету!
      Его плечо сжали еще крепче.
      - Так вы не продали? - спросил ми стер Шоли.
      - Нет, сэр, я купил!
      - Вы... Нет, будь я проклят! - сказал мистер Шоли, явно ошеломленный. - Притом что мы с Уиммерингом советовали вам... Да, думали ли мы когда-нибудь, что в вас это есть, черт возьми! - Довольная улыбка расплылась по его лицу. Он отпустил плечо Адама, чтобы похлопать его по спине. - Молодчина, молодчина! - говорил он. - Купили!.. И какова ваша прибыль?
      - Пока не знаю, но Друммонд считает, что она составит что-то около двадцати тысяч, сэр.
      - Двадцати?.. Где вы достали денег, чтобы купить такую прорву?
      - Я одолжил их у Друммонда - под свои собственные гарантии.
      - А, вот как.., вот как... - бормотал ошарашенный мистер Шоли. - И полагаю, он понятия не имел, что я - один из ваших гарантов?
      - Я сказал ему, - мягко проговорил Адам, - чтобы он ни в коем случае не думал, будто вы каким-то образом вовлечены в это дело.
      Мистер Шоли посмотрел на него грозно, но не без восхищения.
      - Не будь вы лорд, - сказал он, - я назвал бы вас молодым пройдохой! Адам рассмеялся:
      - Да что вы, неужели? Это совершеннейшая правда, сэр! Вы ведь на самом деле не были вовлечены!
      - Да, похоже, я дал разбогатеть мужу своей дочери, а? - резко бросил мистер Шоли. - Ну и ну, кто бы мог подумать, что у меня такой смекалистый зять! Двадцать тысяч фунтов! - Он хмыкнул; но тут же выражение его лица изменилось, и он устремил на Адама свой пытливый взгляд. - Насколько я понимаю, теперь вы захотите выкупить у меня свои закладные? - воинственно спросил он.
      Наступила долгая пауза. Выкупить закладные, снова сделать поместье Фонтли своей собственностью, не зависящей от золота Шоли и свободной даже от тени угрозы вмешательства тестя, было единственным, что побудило Адама ввязаться в эту биржевую игру, которую он теперь рассматривал как один из самых безумнейших поступков своей жизни. Даже в момент наисильнейшего страха за то, чем он рисковал, оставалась мысль, что цель стоит любого риска. Азартная игра увенчалась успехом; и теперь, встретившись с пристальным взглядом своего тестя, он в некотором замешательстве вдруг понял, что, будучи в силах выкупить закладные, он утратил желание это делать. Едва ли не со дня женитьбы это было его неотступной целью, это должно было бы стать и его первой мыслью при пробуждении сегодня утром, но он не думал об этом до тех пор, пока мистер Шоли не заговорил первым. Зато он подумал, о дренаже, о новых коттеджах и об экспериментальной ферме, средствами на содержание которой он теперь располагал. Его прежние наваждения и амбиции показались ему непомерно глупыми. Мистер Шоли, дающий волю своей неуемной внутренней силе, приводил его, бывало, в бешенство, но ведь Адам был вполне способен укрощать мистера Шоли. И надо было отдать должное ему, тот никогда не выказывал ни малейшей склонности вмешиваться в дела Фонтли. Правда, однажды, охваченный гневом, он грозился лишить зятя права выкупа заложенного имущества, но Адам знал даже в тот пиковый момент, что за этой угрозой нет никакого злого умысла и нет понимания, как может подействовать столь грубая демонстрация собственной власти на человека более чувствительного, чем он сам. Его вульгарность, подчас делала его совершенно несносным, но под ней таилось многое достойное, восхищения и более нежное сердце, чем можно было предположить по свирепой наружности его обладателя. Глядя на мистера Шоли теперь, Адам знал, что он смотрит так свирепо, потому что боится быть уязвленным, обиженным. Нет, он не будет обижен, пусть не сомневается, уж по крайней мере своим зятем, который так многим ему обязан и к которому он, бесспорно, привязан.
      - Я выкуплю их, если вы, конечно, этого хотите, сэр! - сказал Адам.
      Взгляд Шоли стал чуть менее свирепым.
      - С чего бы мне этого хотеть? Кажется, это вам невыносимо думать, что я имею какое-то отношение к этому вашему поместью, и вы не будете спать спокойно, пока не выплатите мне до последней копейки все, что у меня взяли!
      - Боже правый, сэр, надеюсь, вы не ждете этого от меня? - возразил Адам. - Я никогда не смогу выплатить вам все, чем я вам обязан!
      - Не говорите глупостей! - прорычал мистер Шоли. - Вы знаете, что я ничего такого и не жду!
      - Да, конечно, я это знаю, а еще я знаю: ничто не доставляет вам такого удовольствия, как осыпать меня дорогими подарками. - Адам весело посмотрел на тестя. - А что касается Фонтли, если вы имеете в виду, что я не позволю вам застелить ковром парадную лестницу или наводнить парк оленями, то вы совершенно правы! Но я предупреждаю вас, что всерьез намерен попытаться убедить вас приложить руку к проекту, который я замышляю. Однако у меня сейчас нет времени вдаваться в подробности. А по поводу закладных у меня есть гораздо лучшая идея, нежели тратить свои деньги, чтобы их у вас выкупить: я безусловно предпочел бы, если бы вы завещали их Джайлсу.
      Свирепость во взгляде исчезла совершенно.
      - Ей-богу, отличная идея! - воскликнул мистер Шоли, потирая руки. - Я сделаю это, храни Бог нашего малыша! Не волнуйтесь, я сделаю все честь по чести, так что комар носа не подточит! - И тут его осенила еще одна идея. Если бы вы, - вкрадчиво сказал Шоли, - оказали какую-нибудь важную услугу правительству, вас могли бы произвести в графы, а?
      - Чтобы прибавить Джайлсу важности? Да ни за что на свете! Он и так уже слишком зазнался - считает себя пупом земли!
      - Маленький шалунишка! - любовно проговорил мистер Шоли. - И все-таки мне хотелось бы, чтобы у него был надлежащий титул. Да, и мне хотелось бы видеть вас произведенным в графы, милорд, я и этого не отрицаю.
      - Если вы придаете столько значения титулам, сэр, почему бы вам не заполучить его для себя? Думаю, вам следует стать олдерменом <Олдермен старший советник муниципалитета в Лондоне, член Совета графства (в Англии и Уэльсе), глава гильдии.>.
      Он сказал первое, что пришло ему в голову, лишь бы отвлечь мысли мистера Шоли, но тут же почувствовал, что непреднамеренно угодил в самое яблочко. Мистер Шоли посмотрел на него очень пристально и спросил:
      - А что это вам пришла такая мысль, милорд?
      - Ну, вы не равнодушны к титулам!
      - Может быть, со временем я и стану олдерменом, ведь я пока вроде еще не слишком стар, - признался мистер Шоли. - Но только учтите, милорд, не проговоритесь никому, потому что это еще не наверняка! Я скажу только одно: теперь, когда бедный старина Нед Кворм сыграл в ящик, есть вакансия, про которую все знают, и, может быть, за меня проголосуют.
      - Я ни одной живой душе и словом не обмолвлюсь! - пообещал Адам. Олдер мен Шоли! Должен признаться, мне нравится это сочетание!
      - Вы думаете, это хорошо звучит, милорд? - с беспокойством спросил мистер Шоли.
      . - Очень хорошо! Я также могу представить себе, как говорю "мой тесть, олдермен". Мы все будем страшно претенциозными - просто невыносимыми, - когда вы станете лорд-мэром!
      Мистеру Шоли настолько пришлась по вкусу эта шутка, что, когда Адам попрощался с ним, он все еще посмеивался, вспоминая ее.
      Когда Адам добрался до "Фентона", было четыре часа, то есть, по мнению его лакея, так поздно, что можно было и не отправляться в Фонтли.
      - Потому что, если не ехать ночью, мы прибудем в Фонтли не раньше двух-трех утра, милорд, и все уже будут лежать в постелях и спать!
      - Да, но, если я отложу выезд до завтра, мои гости уедут до моего прибытия, и меня никогда не простят! - возразил Адам. - Но если они узнают, что я провел в пути всю ночь, чтобы лично принести извинения, то, надеюсь, отнесутся ко мне гораздо более снисходительно! Боже правый! Они еще не знают новостей! Это меняет дело! Меня, уверен, тут же оправдают! В любом случае я хочу домой!,
      Глава 27
      На следующее утро было чуть менее девяти часов, когда Дженни ответила на стук в дверь: "Заходите!" Она сидела у туалетного столика, пока Марта Пинхой втыкала последние заколки в ее волосы, заплетенные в косу, и, именно в зеркале она встретилась взглядом с виноватыми, но смеющимися глазами своего заблудшего мужа. Ее собственные глаза заблестели, но она, повернувшись в кресле лицом к нему, строго сказала:
      - Ну что же! Недостойное отношение ко мне, милорд!
      - Знаю, знаю! - В голосе его звучало раскаяние. Он прошел через комнату, чтобы поцеловать ее. - Но даже если бы я вспомнил, какое число - о чем, сознаюсь, и не вспомнил, не до того было! - я не смог бы приехать! Ты слышала последние новости?
      Она положила руку ему на плечо.
      - Наверное, к этому времени любой в доме уже слышал их. Когда ты приехал?
      - Почти в три. Я заехал во двор так, чтобы не поднять всех вас на ноги. Дорогая, я прошу у тебя прощения! Стыдно, с моей стороны, бросить тебя в такой день! Тебе хотелось, чтобы Ламберт занял мое место?
      - Его тут не было, - ответила она. - И Шарлотты, и твоей мамы.
      - О Боже правый! - воскликнул он, потрясенный. - Ты хочешь сказать, что Шарлотта уже родила?
      - Именно это я собираюсь тебе сказать! И ни слова предупреждения мне; не то чтобы я винила ее за это, потому что она как раз заходила в экипаж, когда почувствовала, что начинаются схватки. Ламберт, конечно, тут же послал одного из своих слуг, но мы все были там, сидели в Продолговатой гостиной и ждали, что с минуты на минуту увидим, как войдут гости из Мембери. А кончилось тем, что у бедняжки Лидии на приеме в честь ее помолвки не присутствовало ни одного члена ее собственной семьи.
      - Кроме тебя!
      - Это другое дело. Да, это ее сильно расстроило, но она прекрасно держалась - вот только сказала, прямо при всех, что было бы еще хуже, если бы Шарлотта разродилась в разгар приема! Слышал ли ты что-нибудь подобное? Кстати, нужно послать кого-нибудь узнать, как там Шарлотта. Так зачем папе понадобилось, чтобы ты приехал в город, Адам?
      Он посмотрел через плечо, убедившись; что Марта вышла из комнаты.
      - Он хотел, чтобы я продал свои акции. Видишь ли, в Сити имела место некоторая паника, поэтому они с Уиммерингом были дьявольски возбуждены!
      Ее глаза пытливо вглядывались в его лицо.
      - У меня была мысль, что это может быть так. Тем не менее я уверена, что ты их не продал.
      - Нет! - Он внезапно рассмеялся. - Хотя, честно признаюсь, я чувствовал себя не слишком уверенно во вторник!.. Дорогая Дженни, у меня для тебя такая новость! Когда я приехал, то едва удержался от того, чтобы не разбудить тебя и не рассказать все! Понимаешь, я купил акции и думаю, что мы станем богаче на двадцать тысяч или около этого! Ну, теперь я прощен?
      - Боже милостивый! - воскликнула она. - Не удивительно, что ты выглядишь таким радостным!
      Их прервали стремительные шаги по коридору и появление Лидии сразу после небрежного стука.
      - Можно войти? Ах, так, значит, приехал мой дорогой братец? Какая радость! До чего любезно с твоей стороны приехать вовремя, чтобы попрощаться с твоими гостями, дражайший Линтон!
      - Ну уж нет, я не дам его бранить! - вставила Дженни. - Разве я не говорила тебе, что он не задержался бы, не имея на то веской причины? Так вот, он делал свое состояние на бирже, любовь моя!
      - Делал состояние?! Адам, да ты срываешь аплодисменты !
      - Еще бы, но не кричи это на каждом перекрестке! И где ты научилась этому крайне вульгарному выражению? - спросил Адам.
      - - У Броу! - ответила она, строя ему гримасу. - Ну что же, я очень рада, даже при том, что не могу не испытывать к тебе отвращения! Ах, Адам, этот прием был верхом убожества! Ты себе представить не можешь! Я ничего не хочу сказать, Адверсейны - милейшие люди, но принимать только их и Рокхиллов!.. И что еще хуже, Джулия вела себя просто ужасно!
      - У нее болела голова, дорогая.
      - Головная боль не повод, чтобы заявить на приеме по случаю помолвки, что у тебя предчувствие катастрофы! - возразила Лидия. - Тем более она наверняка знала, что брат Броу участвует в войне, и Адверсейны ужасно переживают, хотя они никогда об этом не говорят! А я, со своей стороны, вообще не верю, что у нее болела голова! Люди, у которых болит голова, не садятся за фортепьяно и не наигрывают ужасных мелодий.
      - Похоже, прием действительно был тоскливый! - сказал Адам. - Ей-богу, мне очень жаль, но ты думаешь, мое присутствие оживило бы его? А за отсутствие остальных я не в ответе!
      - Да, но... А, да ладно, наверное, это не имеет значения, и в любом случае мы бы с Броу смеялись над этим до колик! Дженни, ты не против, если я уеду с леди Адверсейн? Дело в том, что лорд Адверсейн и Броу собираются немедленно скакать в Лондон, посмотреть, не появились ли какие-нибудь новости от Вернона в Хорсгардз <Хорсгардз - здание в Лондоне, в котором расположены некоторые отделы английского военного министерства.>, но они не хотят оставлять бедную леди Адверсейн одну в такое время, так что, конечно, я спросила ее, можно ли мне поехать с ней, чтобы составить ей компанию, и она сказала, что будет очень рада моему обществу, но только если вы сможете без меня обойтись, а я сказала ей, что вы наверняка сможете.