- Райд? - проговорил Адам, пропустив мимо ушей последнюю, и весьма примечательную часть этой речи.
      - Да, разве ты его не помнишь?
      - Конечно помню, но я не видел его с тех пор, как приехал домой и...
      - О нет! Он в отъезде. Ему пришлось уехать в Эдинбург, потому что одна из его шотландских тетушек умерла, а он был опекуном, или что-то в этом роде. Адам, ты не станешь запрещать Шарлотте выйти за него замуж, правда?
      - Боже правый, мне нечего сказать по этому поводу! Они по-прежнему этого хотят?
      - Да, и ты должен что-то сказать! Шарлотта пока - несовершеннолетняя, и я знаю, что ты - наш опекун.
      - Да, но...
      - Если ты считаешь, что было бы неподобающе разрешать нечто такое, что не нравилось папе, так я скажу тебе - это все не он, а мама, - с готовностью поведала Лидия. - Он сказал, что она должна поступить, как ей нравится, но ему совершенно все равно. - На мгновение задумавшись, она добавила:
      - Я не удивлюсь, если тебе удастся внушить маме эту мысль теперь, когда мы разорены. Ей, конечно, это совершенно не понравится, и я должна признать, что это действительно выглядит потрясающим мотовством со стороны Шарлотты - транжирить себя на Ламберта Райда! Однако отчаиваться совсем не нужно! У меня не так много знакомых молодых джентльменов, но я знаю, что очень хорошо уживаюсь с пожилыми, потому что всякий раз, когда папа принимал здесь кого-нибудь из своих друзей, я замечательно с ними ладила! И, как я обнаружила, именно у пожилых джентльменов самые крупные состояния. Не понимаю, что я такого сказала, чтобы ты так смеялся!
      - Конечно не понимаешь, пожалуйста, прости меня! - взмолился Адам. Думаю, что ты, наверное, поговорила с Уиммерингом?
      - Нет! А что? - спросила она, удивившись.
      - Это именно тот совет, который он дал и мне: найти блестящую партию!
      - Ага! - глубокомысленно проговорила Лидия, подвергая сказанное осмыслению, и покачала головой. - Нет, только не ты! Шарлотта говорит, что, если отношения уже сложились, сама мысль о браке с кем-то другим отвратительна.
      Адам, обнаруживший, что его сестра так же способна смутить, как и позабавить, ответил с похвальным хладнокровием:
      - Так и сказала? Ну, наверное, она знает лучше меня, так что не стану спорить на сей счет.
      - Ты виделся с Джулией, когда был в Лондоне? - поинтересовалась Лидия, не заметив колкости. - Знаешь, Оверсли переехали из Бекенхерста в начале месяца. - Она заметила некоторую напряженность в его лице и, обеспокоенная, спросила:
      - Мне не следовало этого говорить? Но она сама сказала мне об этом!
      - Понимая, что лишь откровенность пойдет ему на пользу, Адам сказал:
      - Не знаю, что она могла тебе сказать, Лидия, но ты обяжешь меня, если забудешь об этом. Между нами действительно возникла привязанность, но мы никогда не были помолвлены. Я еще не наведывался на Маунт-стрит, но, конечно, должен это сделать, когда вернусь в город. Вот, собственно, и все, что можно сказать!
      - Ты имеешь в виду, что лорд Оверсли не позволит Джулии выйти за тебя теперь, когда ты разорен? - спросила она.
      - Он был бы очень плохим отцом, если бы позволил, - ответил он настолько бодро, насколько мог.
      - Ну, я думаю, это ужасно несправедливо! - заявила Лидия. - Мало того что ты обязан выплатить долги папы, к которым не имеешь никакого отношения, так ты еще и должен отказаться от Джулии! Все свалилось на тебя, а ты виноват меньше, чем любой из нас! Мама считает, что жалеть нужно ее, но это вздор, - и ты можешь глядеть как угодно неодобрительно, Адам, но это вздор! На самом деле, ты - единственный из нас, кого нисколько не жалеют! Мама получит свою вдовью долю имущества, Шарлотта выйдет замуж за Ламберта, а я теперь вполне утвердилась в мысли выйти замуж за человека с состоянием. Она тепло улыбнулась ему. - Естественно, такой шаг был бы в высшей степени неприятен для тебя или для Шарлотты, если бы вам пришлось это сделать, но я буду не против, уверяю тебя! Ты должен знать, что мне.., мне неведомы нежные чувства. Разве что, - добавила она менее возвышенным стилем, - я влюбилась в одного лакея, когда мне было двенадцать, но это была непродолжительная страсть, не говоря уже о том, что совсем нежелательная, так что нам не нужно принимать ее в расчет. Кстати, Адам, ты знаком с каким-нибудь богатым пожилым джентльменом?
      - Боюсь, что нет. А если бы и был знаком, то скрыл бы его от тебя! Я скорее предпочел бы лишиться Фонтли, чем смотрел бы, как ты жертвуешь собой ради его спасения, и, хотя ты еще не любила, само собой разумеется, что однажды ты можешь полюбить, и какой тогда это будет тоской для тебя - быть связанной с богатым старым джентльменом!
      - Да, - согласилась она, - но, я считаю, нужно быть готовой на жертвы ради своей семьи. И в конце концов, он может умереть к тому времени!
      - Совершенно верно! А если доживет - хотя я вовсе не думаю, что доживет! - мы всегда сможем прикончить его с помощью пузырька какого-нибудь медленно действующего яда.
      Эта мысль настолько пришлась по душе Лидии, что она расхохоталась; но в этот неподходящий момент дверь открылась и, опершись на руку своей старшей дочери, вошла леди Линтон, волоча за собой ярды отделанного черными кружевами траурного крепа. Она помедлила на пороге, проговорив слабым дрожащим голосом:
      - Смеетесь, мои дорогие? Шарлотта, которая была столь же добра, сколь и красива, сказала:
      - До чего радостно было это слышать! Лидии всегда удавалось рассмешить дорогого Адама, даже когда ему было больно, правда, мама?
      - Я рада узнать, что в Фонтли есть кто-то, способный смеяться в этот момент, - сказала леди Линтон.
      Ничто ни в ее голосе, ни в выражении лица не подтвердило достоверности этого утверждения, но никто из ее дорогих не рискнул к этому придраться. Завершив разгром виновной стороны горестным вздохом, она позволила Шарлотте подвести себе к дивану и опустилась на него. Шарлотта приладила подушку у матери за головой, поставила табуретку ей под ноги и вернулась к креслу по другую сторону широкого камина, устремив, пока она усаживалась, тревожно-вопросительный взгляд на своего брата. Между ними было заметно сильное сходство. Оба напоминали свою мать, в отличие от более крупной и темноволосой Лидии, которая пошла в отца. Леди Линтон часто повторяла, что Шарлотта - копия ее Самой прежней. Хотя тонкая красота вдовы и поблекла со временем, а домашние невзгоды придали брюзгливое выражение ее классическим чертам, она все еще была привлекательной женщиной.
      - Насколько я понимаю, - проговорила она, - этот человек уехал. Наверное, я могла бы надеяться, что он сочтет необходимым попрощаться со мной. Но, как вижу, без сомнения, я должна привыкать к тому, что со мной обращаются как с человеком совершенно незначительным.
      - Боюсь, должен взять вину за этот промах на себя, мама, - сказал Адам. - Уиммеринг жаждал засвидетельствовать тебе свое почтение перед отъездом, но я не позволил, зная, что ты лежишь в постели. Он попросил меня передать его извинения.
      - Я только рада, что была избавлена от необходимости видеть его снова, - заявила ее светлость несколько невпопад. - Он никогда мне не нравился, никогда! И ничто не разубедит меня в том, что наши несчастья вызваны тем, как он вел дела вашего бедного отца!
      Снова вмешалась Шарлотта;
      - Можно нам узнать, как обстоят дела, Адам? Нам кажется, что они не могут быть хуже, чем мы это предполагаем, правда, мама? Едва ли это способно стать для нас шоком, даже если мы совершенно разорены!
      - Ничто не может стать шоком для меня, - сказала спокойно ее родительница. - После всего, что я пережила, я привыкла к катастрофам. И лишь желаю знать, когда мне готовиться к тому моменту, когда будет продана крыша над моей головой.
      - Я не сделаю этого, обещаю тебе, мама, - ответил Адам. - На самом деле я надеюсь, что ты по крайней мере сможешь жить в сносных условиях, даже если никто из нас не сможет остаться в Фонтли.
      Шарлотта спросила запинающимся голосом:
      - Фонтли должно быть продано? И уже ничего нельзя сделать, чтобы его спасти?
      . Адам смотрел потупившись на тлеющие поленья в камине и ответил лишь слабым покачиванием головы. Слезы навернулись на глаза сестры, но прежде, чем они успели пролиться, Лидия отвлекла внимание Шарлотты, бесстрастно сообщив, что, похоже, у мамы случилась судорога.
      Вид вдовы определенно внушал тревогу. Когда смоченная нашатырным спиртом вата была принесена ее младшей дочерью и поднесена к ее носу, она смогла приподнять голову от подушки и произнести мужественным, но слабеющим голосом;
      - Спасибо, мои дорогие! Прошу вас, не придавайте этому значения! Это пустяк - просто волнение, вызванное столь ужасными известиями, сразило меня настолько!.. Ты так долго был гостем в своем доме, дорогой Адам, что просто не мог знать, как ужасно истрепаны мои бедные нервы!
      - Ты должна простить меня, мама, я действительно вовсе не намеревался тебя расстраивать, - сожалел Адам. - Мне казалось жестоким скрывать от тебя то, что ты рано или поздно все равно узнала бы.
      - Без сомнения, ты поступил так, как считал правильным, мой дорогой сын. Мой первенец! - сказала вдова, протягивая к нему тонкую руку. - Но если бы твой брат был жив, он бы понял, какой это сокрушительный удар для меня! Ах, бедный мой Стивен! Всегда такой рассудительный, чувствующий все в точности так же, как я!
      Поскольку жизнь ее второго ребенка, оборвавшаяся, когда он еще был в Оксфорде, была отмечена высокомерным пренебрежением к любым другим соображениям, кроме непосредственно касающихся его самого, это восклицание заставило ее оставшихся в живых детей обменяться красноречивыми взглядами.
      Как раз в тот момент, когда Адам старался убедить мать, что ее вдовья доля имущества и страшнейшая нужда вовсе не синонимы, Лидия внезапно воскликнула:
      - Так, значит, Дауэс был прав! Я совсем так не думала, но теперь вижу! Адам, эти отвратительные торговцы присылают счета за вещи, которые папа никогда не покупал!
      Он быстро повернул голову и обнаружил, что она занята изучением бумаг, которые он оставил на письменном столе, И прежде чем успел вмешаться, она продемонстрировала озадачивающий пробел в своей житейской мудрости:
      - Ведь папа никогда не дарил тебе ожерелье с изумрудами и алмазами, правда, мама? А тут "Ранделл энд Бридж" требуют за него совершенно чудовищную сумму! До чего гнусные мошенники!
      Открытие это произвело на вдовствующую даму действие, подобное электрическому заряду... Доведенная до полуобморочного состояния усилиями двух дочерей обрисовать в привлекательных тонах ее дальнейшее существование, она села, прямая, как палка, и резко спросила:
      - Что?
      - Лидия, положи эти бумаги обратно на мой стол! - приказал Адам раздраженно.
      - Но, Адам...
      - Щеголяла прямо перед моим носом! - проговорила тем временем леди Линтон. - Ну как же я не догадалась! В опере - я еще подумала, до чего вульгарное! Как раз то, чего можно ожидать от такой твари! Да, тут одно другому под стать! Мы могли ходить в лохмотьях, но он предоставлял карт-бланш любой распутнице, которая ему приглянулась!
      - Боже милостивый! - воскликнула Лидия с округлившимися от удивления глазами. - Не хочешь же ты сказать, что у папы - папы! - была...
      - Попридержи язык! - коротко проговорил Адам, забирая счет из рук сестры и засовывая его в один из ящиков письменного стола.
      Поняв, что брат рассержен не на шутку, она тут же попросила прощения. Лидию заботила не собственная нескромность, а то, что какая-то женщина может благосклонно принимать знаки внимания от джентльмена столь преклонных лет, как ее отец, которому было никак не меньше чем пятьдесят два. Шарлотта, у которой, при всех ее достоинствах, напрочь отсутствовало чувство юмора, позже сочла должным указать Адаму, что нераскаяние дорогой Лидии свидетельствовало скорее о ее невинности, нежели о порочности.
      Леди Линтон годами терпела шалости своего супруга с аристократическим безразличием, но изумрудное ожерелье по какой-то причине, которую ее дети так никогда и не открыли, оказало на нее шоковое воздействие. От возмущения щеки ее вспыхнули, и она настолько забылась, что тут же припомнила и несколько прежних прегрешений его светлости, заявив, правда, что те она смогла простить. Ожерелье, стоимость которого она представляла не иначе как хлеб, выхваченный изо ртов его детей, с тем чтобы повесить на шею падшей женщине, - это уж слишком, как она заявила. Это определенно было слишком и для Лидии, которая, издав сдавленный смешок, напомнила таким образом потрясенной родительнице о собственном присутствии. Та была, по ее словам, огорчена, что кто-то из ее детей может быть начисто лишен деликатности и чувства приличия. Она, похоже, нашла некоторое утешение в мысли, что Лидия всегда была в точности такой же, как ее отец, но эти девические несовершенства естественным образом потребовали сравнения с детскими достоинствами ушедшей в мир иной Мэри и побудили вдову сетовать на жестокость судьбы, отнявшей у нее двоих детей, которые поддержали бы ее и утешили в трудную минуту. Одно повлекло за собой другое: прошло немного времени, и Адам обнаружил, что его обвиняют в величайшей бесчувственности; что касалось Шарлотты, которая изо всех сил старалась успокоить свою бедную мать, леди Линтон удивлялась, как та может смотреть ей в глаза, своенравно отказавшись от предоставленной ей возможности поправить пришедшие в упадок дела своего семейства.
      - Ни слова осуждения никогда не сорвется с моих губ, - великодушно простила она. - Я просто дивлюсь на тебя, потому что все эгоистичное по своей природе совершенно мне чуждо. Бедное дитя! Я хотела бы, чтобы тебе не пришлось пожалеть о поступке того дня, но, увы, боюсь, что ты обнаружишь в скором времени, как внимание к тебе со стороны молодого Райда печальным образом пойдет на убыль теперь, когда мы оказались в нищете.
      Но в этом она ошибалась. Не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как она изрекла зловещее пророчество, а мистер Райд уже тряс руку Адама, приговаривая:
      - Ей-богу, это замечательно - видеть тебя снова, да еще таким крепким! Но ты знаешь, как я огорчен причиной, по которой ты здесь оказался! Каким человеком ты, должно быть, меня считал! Но наверное, Шарлотта рассказала тебе, как все случилось: я был в отъезде - одна из моих старых тетушек отдала концы, и мне пришлось спешно отправиться в Шотландию, в сопровождении еще двух тетушек, цеплявшихся за мои фалды. Я уже и не чаял освободиться! Но было бесполезно сбегать прежде, чем уладится дело: мне пришлось бы вернуться назад, знаешь ли, а я этого и не собираюсь делать, если только не возьму туда Шарлотту на наш медовый месяц! - Молодой человек ухмыльнулся и добавил:
      - Ты ведь не станешь запрещать наш брак, не так ли? Лучше не надо, старина, скажу я тебе!
      Адам засмеялся и покачал головой:
      - Я бы не осмелился. Но думаю, тебе следует знать, что дела наши в очень плохом состоянии, Ламберт. Я сделаю, что смогу, чтобы обеспечить Шарлотту по крайней мере какой-то частью ее приданого, но это будет не то, что ей полагалось получить и на что ты мог более или менее рассчитывать.
      - Нет? - резко спросил Ламберт. - Даешь мне шанс пойти на попятную? Очень мило с твоей стороны - нет, в самом деле! А теперь довольно - шутки прочь! Я очень сожалею, но это не является для меня неожиданностью. Я без всякого колебания сознаюсь, что, когда Шарлотта послала мне это сообщение, первой мыслью, что пришла в голову, было то, что теперь, наконец, мы можем соединиться. Поместье Мембери не сравнится с Фонтли, и, хотя состояние мое невелико, оно дает мне возможность вести дела достаточно удачно, чтобы обеспечить своей жене жизнь с комфортом - да и Лидии тоже, если она решит поселиться с нами.
      Он спросил Адама, придется ли тому продавать Фонтли. И когда Адам ответил, что, к сожалению, скорее всего да, он помрачнел и сказал, что это плохо и что Шарлотта будет очень переживать.
      - Знаешь ли, жить так близко и видеть здесь чужих людей... Я рад был бы тебе помочь, но это не в моих силах. Разве что, - добавил он со своим неизменным смешком, - освобожу тебя от Шарлотты.
      Не приходилось рассчитывать, что леди Линтон с готовностью смирится с тем, что ее дочь выйдет замуж за какого-то сельского сквайра, но альтернатива, состоявшая в том, чтобы обеспечивать дочь из собственной вдовьей доли имущества, заставила ее скрепя сердце дать согласие. Хотя и оставляя за собой право сокрушаться по поводу этого союза, она была вынуждена признать, что это не позорно: Ламберт не знатного, но достойного происхождения, и его состояние, прежде казавшееся ничтожным, превратилось, в свете ее собственного жалкого положения, в немалый достаток. Ей бы никогда не пришелся по вкусу этот брак, но она сказала сыну, что вынуждена признать: Ламберт ведет себя великодушно и он добр ко всем ним.
      Лидия тоже не могла не признать доброты Ламберта, но сказала Адаму, что ничто не заставит ее поселиться в его доме.
      - Ну конечно ты этого не сделаешь, - согласился брат. - Ты будешь жить с мамой.
      - Да, хотя это и может показаться тебе странным, я с радостью так поступлю, - сказала она смущенно. - Надеюсь, что я оцениваю Ламберта по достоинству, но это станет мукой - вынужденно жить в одном доме с тем, кто всегда весел и так часто смеется! Уверяю тебя, если нас всех поглотит землетрясение, он и в катастрофе отыщет светлую сторону! Разве тебе он порой не действует на нервы?
      Этого Адам отрицать не мог. Он знал Ламберта с тех пор, как оба были еще мальчишками, и очень любил друга, но его неиссякаемая бодрость порой раздражала его так же, как и Лидию. Тем не менее он сознавал преимущества характера этого человека и, когда видел, как Шарлотта так и сияет от счастья, сам ожидал предстоящего брака если не с энтузиазмом, то по крайней мере с облегчением. То, что будущее сестры обеспечено, было единственной утешительной мыслью, с которой он уехал в Лондон в начале следующей недели.
      Глава 2
      Городской дом Линтонов находился на Гросвенор-стрит и был просторным особняком, значительно увеличенным последним владельцем в былые времена его благосостояния: он пристроил бальный зал с несколькими красивыми покоями над ним. Обставленный со старомодной элегантностью дом удивил Адама, когда он наведался туда: все кресла закрыты голландскими чехлами, а каминные полки абсолютно лишены каких-либо украшений. Едва ли не единственный способ экономии, который практиковал покойный виконт, - это закрывать свое городское жилище на зимние месяцы. Когда его не приглашали пожить в Карл-тон-Хаус, он предпочитал останавливаться в самом дорогостоящем комфортном отеле "Кларедон".
      Адам тоже на сей раз остановился в отеле, но не в "Кларедоне". Когда сопровождавший его слуга провел виконта по всему дому, держась словно опекун, он и не предполагал, что сможет сбыть с рук это одно из своих владений весьма бевболезненно. В его сознании сия операция ассоциировалось с неделями страданий, и он решил, что чем скорее избавится от дома, тем приятнее ему будет.
      Конюшни в Ньюмаркете уже были выставлены на продажу вместе с охотничьим домиком в Мелтон-Мо-убрей и шестнадцатью охотничьими собаками покойного виконта. Уиммеринг не считал, что продажа конюшен может причинить какой-то вред делу, зато сильнр осуждал выставление на продажу охотничьих собак.
      - Это произведет неблагоприятное впечатление, милорд, - сказал он. Мне это не по душе!
      Нельзя сказать, что Адаму это нравилось, однако он был непоколебим. Что и говорить, даже неприятно думать об этом, тем более что в конце охотничьего сезона собак невозможно было продать за сумму, хотя бы отдаленно приближавшуюся к той, которую отец заплатил за них когда-то, но Адам освобождался от обременительных расходов на их содержание. Уиммеринг по-прежнему говорил о необходимости умерить беспокойство, все время владеющее молодым виконтом, но дальнейшее изучение дел покойного отца не открыло Адаму ничего такого, что давало бы основание считать, будто еще можно Что-то выгадать, откладывая неизбежное, и то и дело повторяющиеся мольбы адвоката о том, чтобы сохранить прежнее положение Деверилей, вызывало лишь раздражение у молодого хозяина, нервы , которого были" напряжены до предела. Врожденное воспитание и, учтивость побуждали Адама всякий раз терпеливо выслушивать Уиммеринга, но ни один из аргументов, выдвинутых его поверенным в делах, не заставил его отступить от линии поведения,.продиктованной собственными убеждениями. Он даже не представлял, насколько Уиммеринга озадачивает порой его вежливость и с каким облегчением этот издерганный человек воспринял бы малейшую вспышку гнева.
      Следуя опять же собственному убеждению, Адам расспросил своего банкира в Чаринг-Кросс. Уиммеринг уговаривал его не браться за подобные дела, доверяя его, более богатому, жизненному опыту, на что Адам ответил, что, по его мнению, ему следует самому увидеться с Друммондом.
      - Моя семья всегда имела дело с банком Друм-монда, - ответил он. - И там всегда поступали с нами честно. Поэтому предпочитаю сам поговорить с Друм-мондом.
      Мистер Уиммеринг едва заметно скривил губы, но было ясно, что сам-то он никогда бы не добился таких уступок, которые мистер Друммонд-старший предоставил Адаму.
      Друммонды были потомственными банкирами, и среди их почтенных клиентов числились даже такие клиенты, как его величество король Георг. Фамилия Деве-рилей часто встречалась в последних счетах, и мистер Чарльз Друммонд ожидал прибытия нового лорда Лин-тона с тяжелым сердцем. Он боялся, что тот выдвинет непомерные требования, удовлетворить которые для него было бы невозможно. Он не был близко знаком с Адамом и прежде не имел возможности составить собственное мнение о его характере, помня его лишь как скромного молодого офицера, совершенно не похожего на своего величественного отца; но хотя это обстоятельство и было очком в его пользу, оно ни в коей мере не подготовило мистера Друммонда к встрече с новым клиентом, который не только выложил ему все начистоту, но и сказал с улыбкой, столь же обаятельной, сколь и печальной:
      - В данных обстоятельствах, сэр, выглядело бы возмутительно с моей стороны просить вас о том, чтобы и дальше держать открытый счет, на котором и так уже громадное превышение кредита, но надеюсь, что смогу удовлетворить ваши претензии ко мне и выплатить долг. Я произвел расчет, насколько это возможно, - , хотя точную стоимость некоторого моего имущества можно лишь предполагать, - своего рода баланс между моими долгами и моими ожиданиями, с которым вы, естественно, пожелаете ознакомиться.
      С этими словами он положил бумаги перед мистером Друммондом, который вглядывался в них не без опаски. К тому моменту, когда банкир оправился от потрясения, обнаружив, что ожидания Адама не связаны ни с верным делом в Ньюмаркете <Ньюмаркет известен своим ипподромом.>, ни с какой-либо операцией на бирже, призванной укоротить дни почтенного банкира, он сделал другое открытие, ко-торым впоследствии поделился со своим сыном:, - Молодой человек Похож на своего деда. Та же спокойная манера держаться, та же холодная голова на плечах, - из него выйдет толк!
      Адам взял наемный экипаж от Чаринг-Кродс до Маунт-стрит и с сердцем, бьющимся неприятно быстро, взбежал по ступенькам к парадной двери.
      Адама провели в библиотеку, и лорд Оверсли, воскликнув: "Адам, мальчик мой дорогой!" - поднялся из своего кресла и, быстро пойдя ему навстречу, стиснул руку молодого человека, вглядываясь в его лицо проницательными, добрыми глазами.
      - Бедняга, ты выглядишь смертельно усталым. Да и не мудрено! Но ты снова здоров, не так ли? Я вижу, ты чуточку прихрамываешь, - нога до сих пор побаливает?
      - Нет, ничуть, сэр, я чувствую себя прекрасно. А что до усталого вида, то, возможно, мое черное падь-то тому виной.
      Лорд Оверсли понимающе кивнул. Это был человек с приятным лицом, в возрасте далеко за пятьдесят, одетый модно, но без экстравагантности, и отличающийся непринужденной учтивостью. Он подвинул Адаму кресло.
      - Не стану говорить тебе, как мне жаль, - ты дол-жен-знать, что я испытываю по этому поводу! Твой отец был одним из моих старинных товарищей, и, хотя пути наши разошлись, мы оставались добрыми друзьями. Так вот, Адам, я не собираюсь разводить тут с тобой церемонии. Скажи мне, насколько плохи, оставленные твоим отцом дела?
      - Очень плохи, сэр, - откровенно ответил Адам. - Но надеюсь освободиться от долгов, однако боюсь, что это самое утешительное, что можно теперь сказать.
      - Этого и я боялся. Я видел твоего отца у Брукса менее чем за неделю до несчастного случая... - Он замолчал и после минутного колебания продолжил:
      - Хочу поговорить с тобой. Это породило в свое время чертовски много всяких разговоров, и делать вид, что это не так, - стало бы всего лишь обманом! Неизбежно все это должно'было привести именно к таким последствиям и к тому, что кредиторы налетели на тебя, как рой саранчи. - Оверсли снова устремил на Адама проницательный взгляд:
      - Да, понимаю, туго тебе приходится. Но не это мне хотелось сказать. Я очень много думал о том несчастном случае. Твой отец не собирался этого делать. Он мог совершенно вылететь в трубу, но никогда не поскакал бы с намерением свернуть себе шею, - я уверен в этом так же, как в том, что сейчас сижу здесь перед тобой! А ты ведь так не считал, да?
      - Не знаю, - сказал Адам. - Я стараюсь об этом не думать.
      - Ну так подумай, об этом сейчас, мой мальчик! - потребовал лорд Оверсли. - Если бы он и в самом деле собирался покончить с собой, то нашел бы более верный способ это сделать! Боже правый, ни один человек не понимал лучше, чем Барди Линтон, что скачка ради падения имеет не больше шансов закончиться сломанной шеей, чем сломанным плечом. Нет, нет, он никогда не помышлял об этом! Я знал Барди! Он был слишком гордым, чтобы признать себя побежденным, и слишком праведным, несмотря на все свои недостатки, чтобы подставить тебя под чьи-то нападки! - Лорд Оверсли помолчал и положил руку на колено Адаму, слегка сжав его. - Видит Бог, у тебя достаточно на то оснований, но не суди его чрезмерно строго. Он был слишком молод, когда вступил во владение наследством. Когда парень его склада становится таким богачом и его никто не сдерживает...
      - О нет, нет! - быстро перебил Адам. - Боже милостивый, какое я имею право?.. Я и не предполагал, насколько серьезно обстояли дела, но знал, что это были не лучшие времена отца: он часто говорил, что скоро нам придется несладко. Я не обращал., на его слова внимания - всегда казалось, что денег достаточно, - и все, что меня заботило, - это военная служба! Если бы я поменьше думал об этом и побольше о Фонтли...
      - Ну, довольно! - перебил его лорд Оверсли. - Ты ведь не размазня какая-нибудь, так не нужно сидеть здесь и нести мне всякий неудобоваримый вздор! Ты ничего не мог поделать, а если думаешь, что Барди хотел твоего присутствия в доме, то ошибаешься. Не говоря уже о том, что он гордился тобой, - Господи, видел бы ты его, когда о тебе упомянули в одной из военных сводок Он не хотел, чтобы ты обнаружил, насколько глубоко он увяз в долгах. И всегда считал, что сможет справиться и; привести все в порядок! Должен Признаться, что ему несколько раз потрясающе повезло, -'- задумчиво добавил его светлость. - Жаль, что... Но так всегда происходит с настоящим игроком. Ладно, ладно, об этом молчок! Но если ты собираешься возложить вину За этот гром с ясного неба на кого-то еще, помимо твоего отца, возложи ее скорее на Стивена, чем на себя! Во сколько же этот молодой распутник обошелся Барди!., Я должен был рассказать тебе об этом, Адам, но больше мы и словом об этом не обмолвимся, бедного парня уже нет на свете.
      Повисло непродолжительное молчание, которое пер-" вым нарушил Адам:
      - Не знаю, что и сказать, нр есть нечто такое, в чем я должен винить себя, сэр. И это настолько же верно, насколько правы и вы.
      Лорд Оверсли ответил с сердечностью, видимо скрывающей смущение:
      - Я - нет Я не собираюсь болтать всякую чушь, будто не понимаю, что ты имеешь в виду. Правда "без прикрас состоит в том, что мне ни в коем случае не следовало близко подпускать тебя к моей девчонке, - и я это знал! - Он криво усмехнулся. - Видишь ли, Адам, никого я так не хотел бы видеть своим зятем, как тебя, будь у меня все в порядке с финансами,но я знал, что это не так, и должен был спровадить тебя, как только заметил, куда ветер дует. Дело в том, что я считал это всего лишь флиртом, а тебе - видит Бог - в то время нужно было как-то отвлечься! Я никак не предполагал, что это продлится после твоего возвращения в армию. И уверен, этого не произошло бы - по крайней мере с Джулией! - если бы не этот убийственный случай, потому что нельзя отрицать, что Джулия привлекательная девчонка и у нее нет недостатка в ухажерах. Они так и вьются вокруг нее с тех пор, как она вышла в свет, и ей присвоили столько же глупых прозвищ, сколько и жене бедного Уильяма Лэмба. Фея, Сильфида; Зефир!.. Тьфу! - сказал его светлость, безуспешно пытаясь скрыть свою гордость, - Достаточно, чтобы вскружить голову девчонке. Нет, я не говорю, что она не огорчилась, когда ты уехал обратно в Испанию, - огорчилась. Более того, ее мать сказала бы, что у нее началась хандра, но все это вздор. Девушка, которой посылают по дюжине букетов в день, не страдает хандрой! Я говорю это не для того, чтобы ранить тебя, Адам: она бы забыла этот короткий эпизод, если бы какие-то болваны не назвали ее недосяраемой. Конечно, это выбило у нее почву из-под ног. Она вообразила, что связана обетом с доблестным воином и сотворила из тебя такого героя, что волосы дыбом вставали! А потом бедный Барди погиб, и от нее никак нельзя было утаить, что ты в затруднительном положении. И вот теперь она заявляет, что никогда тебя не бросит, и это просто убивает меня, вернее, убивало бы, если бы я не знал тебя слишком хорошо, чтобы считать.., проклятие, Адам, чертовски трудно говорить тебе это, но...
      - Вам незачем это говорить, сэр! - прервал его Адам, поднимаясь и подходя к окну быстрой, неровной неходкой. - Конечно, это невозможно. Я понимал это с тех самых пор, как впервые повидался с отцовским поверенным в делах, - простите, мне следовало немедленно прийти к вам!