– Как это необычно, – передернула плечами Валерия. – Стивен, милый, дай мне сигарету!

Он бросил ей портсигар. Ройдон спросил, пытаясь овладеть своим голосом, хотят ли присутствующие, чтобы он продолжал, или этого достаточно.

– Да, да, продолжайте, ради Христа! – раздраженно сказал Натаниель. – Можете опустить все, что там еще есть о нижнем белье.

– Да уж, придется, – добавил Стивен. Ройдон не обратил внимания на его слова и сердитым голосом громко прочел:

– «За туалетным столиком сидит Люсетга Мей. Она в розовом дешевом пеньюаре, который плохо скрывает...»

– Осторожней! – предупредил его Стивен.

– «Края пеньюара запачкались, кружево износилось», – с вызовом прочитал Ройдон.

– Какой замечательный штрих! – воскликнула Валерия.

– Удивительно, сколько грязи собираешь с ковров, даже если пользоваться пылесосом, но не похоже, чтобы в таком месте был пылесос, – посочувствовала Мод. – Я-то знаю эти театральные меблированные комнаты, слишком хорошо знаю!

– Это не театральная меблированная комната! – закричал доведенный до бешенства Ройдон. – Это, как вы вскоре поймете, публичный дом!

В ошеломленной тишине прозвучал спокойный голос Мод:

– Ну, думаю, там не менее грязно. И вообще всякой заразы полно.

– Послушайте! – грозно приподнялся Натаниель.

Джозеф поспешил вмешаться.

– Мы слишком часто перебиваем. Если мы будем продолжать в таком же духе, Ройдон собьется! Уверен, мы не настолько старомодны и не будем возражать против того, чтобы вещи назывались своими именами!

– Говори за себя! – возразил Натаниель.

– Дядя Джо и говорит за себя, – сказал Стивен. – И надо отдать ему должное, он также говорит за большинство других присутствующих.

– Может быть, не стоит продолжать, – вновь предложил Ройдон. – Я предупреждаю, это пища не для слабых желудков!

– Вы просто обязаны дочитать, – воскликнула Валерия. – Я знаю, мне ужасно понравится! Пожалуйста, не перебивайте его!

– «Она сидит неподвижно, разглядывая свое отражение в зеркале, – вдруг продекламировала Паула трепещущим голосом. – Она берет помаду и устало намазывает губы. Раздается стук в дверь. Инстинктивным кокетливым движением она приглаживает волосы, выпрямляя свое усталое тело и произносит: «Войдите!»

Матильда не выдержала вида Паулы, выполняющей эти движения в почтенной обстановке старой усадьбы. Всхлипывая от смеха, она извинилась, объяснив, что декламация всегда оказывает на нее такое прискорбное действие.

– Не могу понять, что здесь смешного! – надвинулась на нее Паула с опасным блеском в глазах. – Смех – совсем не та реакция, которую я ждала!

– Это не твоя вина, – с раскаянием уверила ее Матильда. – Меня всегда разбирает смех в самых трагичных местах.

– Я так хорошо тебя понимаю! – сказал Джозеф. – Паула, ты не сознаешь, как высоко Тильда оценила тебя. Несколькими жестами ты создала такое напряжение, что у Тильды не выдержали нервы. Помню, однажды я играл в Монреале перед полным залом. Я добился непереносимого напряжения. Я чувствовал публику, она повиновалась движению моих губ. В момент кульминации я остановился. Я знал, что держу весь зал на ладони. Вдруг какой-то человек закатился смехом. Обескураживает? Да, но я понял, почему он засмеялся, почему он не смог удержаться от смеха.

– У меня тоже есть некоторые предположения на этот счет, – согласился Стивен.

Перепалка так понравилась Натаниелю, что он решил не запрещать дальнейшего чтения «Горечи полыни» и в третий раз пригласил Ройдона продолжать.

– «Вошла хозяйка миссис Паркинс... « – Виллогби угрюмо прочитал целый абзац, описывающий всю ее внешность в выражениях, достаточно вызывающих, чтобы приковать внимание слушателей, если бы те постоянно не отвлекались на Мод, которая крадучись передвигалась по комнате и что-то искала.

– Меня просто убивает, когда кто-то возится рядом! – наконец не выдержал Стивен. – Что вы ищете, тетя?

– Все в порядке, дорогой, я не хочу никого беспокоить, – искренне ответила Мод. – Не представляю, куда я положила вязание. Пожалуйста, продолжайте, мистер Ройдон! Это так интересно! Просто мурашки по спине.

Стивен, присоединившись к поискам Мод, тихо заметил, что его всегда интересовало, где Джозеф ее подцепил, и сейчас он наконец это понял. Матильда, которая извлекла эмбрион носка с четырьмя спицами из-за шторы, обозвала его хамом.

– Спасибо, дорогая моя, – поблагодарила Мод, снова усаживаясь у камина. – Я буду вязать и слушать.

Оставшуюся часть пьесы Ройдон прочитал под мерный аккомпанемент спиц. Пьеса местами была совсем неплоха, думала Матильда, даже почти великолепна, но это была не та пьеса, которую читают в гостиных. Нередко она была жестокой и содержала много такого, что без особого ущерба можно было бы опустить. Паула же самозабвенно наслаждалась своей главной сценой. Казалось, ни она, ни Ройдон не в состоянии были понять, что вид племянницы, представляющий падшую женщину в трагических обстоятельствах, навряд ли должен был вызвать восторг Натаниеля. Только огромным усилием воли Нату удалось сдержаться. По мере того как глубокий голос Паулы наполнял комнату, ее дядя становился все более и более беспокойным и бормотал себе под нос что-то сулившее неприятности и драматургу и актрисе.

Чтение закончилось уже после семи; на протяжении последнего действия Натаниель трижды смотрел на часы. Один раз Стивен что-то сказал ему на ухо, и старик мрачно улыбнулся, но, когда Ройдон наконец отложил пачку напечатанных на машинке листов, на лице его не было и тени улыбки.

– Очень поучительно! – зловеще проскрипел Натаниель.

Паула, увлеченная собственной игрой, осталась глуха к нотам гнева в голосе дяди. Ее темные глаза сверкали, на щеках выступил ослепительный румянец, тонкие, выразительные руки девушки беспокойно двигались. Паула кинулась к Натаниелю.

– Замечательная пьеса, правда? Ну правда же? Матильда, Джозеф, Валерия и даже Мотисфонт, которого «Горечь полыни» просто шокировала, поспешно загалдели, стараясь заглушить все те ужасные слова, которые собирался произнести Натаниель.

Стивен сидел, спокойно откинувшись на спинку дивана, и насмешливо наблюдал за ними. Страх перед тем, что Натаниель может наговорить еще и Ройдону, заставил всех преувеличенно хвалить пьесу. Виллогби был польщен, он торжествовал, но его глаза были прикованы к лицу хозяина дома с выражением такого беспокойства, что все чувствовали к автору искреннюю жалость и наперебой восхваляли его захватывающее, оригинальное произведение, заставляющее задуматься о смысле жизни.

Паула с упрямством, вызвавшим у Матильды желание встряхнуть ее за грудки, отмела в сторону все похвалы, высказанные по поводу ее игры, и снова атаковала дядю.

– Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?

– Если ты надеешься, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! – ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.

Паула смотрела на старика, будто не понимая значения его слов.

– Разве вы не видите... Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? – спросила она с придыханием.

– Ну, это уже слишком! – взорвался Натаниель. – Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль шлюхи создана для нее?!

– Это старомодная чушь! – презрительно произнесла Паула. – Мы говорим об искусстве!

– Да, конечно, – бушевал Натаниель. – Это твое представление об искусстве, так ведь? Ну что ж, должен сказать, у меня оно другое!

К несчастью для всех присутствующих, он этим не ограничился. У Натаниеля нашлось что сказать обо всем начиная с упадка современной драмы и инфантильности современных драматургов и заканчивая глупостью всех женщин в целом и его племянницы в частности. В качестве заключительного аккорда он заявил, что матери Паулы следовало бы сидеть дома и смотреть за дочерью, а не выскакивать замуж за каждого встречного.

Все, кто имел честь слышать Натаниеля, почувствовали, как было бы хорошо убрать куда-нибудь Ройдона. Матильда благородно выступила вперед и, взяв драматурга под руку, проникновенно сказала, что хотела бы обсудить с ним сцену в третьем акте. Ройдон, на которого Матильда произвела впечатление, позволил увести себя из комнаты. В этот момент Джозеф присоединился к ошарашенному выступлением Натаниеля обществу и с неуместной игривостью хлопнул брата по спине.

– Ну, ну, Нат, мы с тобой – люди бывалые. Грубая, местами жестокая шутка. Но не без достоинств, я думаю. А ты что скажешь?

Натаниель в мгновение ока превратился в калеку и простонал:

– О, проклятый ревматизм! Черт тебя подери, Джозеф! – И заковылял к стулу, приложив одну руку к пояснице. Его мужественная фигура согнулась от непереносимого страдания.

– Глупости! – постановила Паула с совсем необязательной резкостью. – Минуту назад вы и не вспоминали о своем ревматизме! Вы жалкий обманщик, дядя Нат!

Натаниель с удовольствием выслушивал оскорбления в свой адрес, но недооценивать его любимый недуг никому не дозволялось. Старик гневно заявил, что Паула еще пожалеет о сказанном.

Мод, сворачивая вязание, разумно посоветовала принимать антифлогистин, если Натаниелю по-настоящему плохо.

– Конечно, плохо! – огрызнулся Натаниель. – И не думайте, что я позволю насмехаться надо мной! Я никогда этого не позволю! Если бы кто-нибудь хоть немного заботился... Впрочем, я хочу слишком многого! Мало того что в доме толчется куча народу, меня еще заставляют слушать мерзкую бёлиберду, которая должна была заставить покраснеть любую приличную женщину!

– Меня тошнит от ваших разговоров о приличных женщинах, – вспыхнула Паула. – Если вы не можете оценить гения, тем хуже для вас! Вы просто не хотите запускать руку в карман, потому и закатываете сцену! Старый лицемер, я всей душой презираю вас!

– Да, ты была бы рада, если бы я лежал в земле! Я знаю! – в тон ей вопил Натаниель, испытывая огромное удовольствие от этой освежающей перепалки. – Я вижу тебя насквозь! Все вы, бабы, одинаковые. Деньги – только это вам и нужно! Ну, моих ты не получишь, чтобы ты потратила их на этого молокососа! Это мое окончательное решение!

– Хорошо. – Паула трагически заломила руки. – Держитесь за свои деньги! Но когда вы умрете, каждое пенни, которое вы мне оставите, я потрачу на пьесы из жизни проституток. И буду играть главные роли. Надеюсь, вы об этом узнаете и пожалеете, что вы были таким чудовищем по отношению ко мне, когда вы были живы!

Натаниель был так доволен этой яростной тирадой, что забыл о своей хворобе. Он гордо выпрямился на стуле и загремел, что, будь он проклят, если после всего этого не сделает некоторых изменений в завещании.

– Пожалуйста, – надменно произнесла Паула. – Мне не нужны ваши деньги.

– А, новая песня! – Глаза Натаниеля победно блеснули. – А я-то думал, именно они тебе и нужны. Две тысячи фунтов, ты готова убрать меня из-за них!

– Что для вас значат две тысячи? – вскричала Паула со слабой логикой, но прекрасным драматическим переходом. – Вы этого даже не почувствуете. Из-за своих буржуазных вкусов вы отказываете мне в том единственном, о чем я мечтаю! Более того! Вы отказываете мне в возможности использовать свой шанс в жизни!

– Последняя фраза не вписывается в образ, – оценил Стивен.

– Заткнись, – обернулась к нему Паула. – Ты сделал все возможное, чтобы провалить пьесу Виллогби! Наверное, это твоя нежная забота обо мне заставляет тебя дрожать при мысли о том, что я появлюсь на сцене в роли проститутки!

– Благослови тебя бог, меня не волнует, какие ты роли играешь! – ответил Стивен. – Я только прошу, чтобы ты не изображала леди Макбет. Меня выворачивает от такого накала страстей в доме.

– Если бы в тебе оставалась хоть капля порядочности, ты был бы на моей стороне.

– Значит, эта капля давно капнула. Мне не нравится эта пьеса, мне не нравится ее автор, я не люблю, когда мне читают.

– Дети, дети! – кудахтал Джозеф. – Опомнитесь! Канун Рождества!..

– Теперь тошнит меня. – Стивен сполз с дивана и лениво направился к двери. – Расскажите мне потом, чем кончилась эта битва титанов. Я ставлю шесть к четырем за дядю Ната.

– Ну, знаешь, Стивен, – хихикнула Валерия. – Ты просто невозможен!

Неудачная реплика Валерии напомнила Натаниелю о её существовании. С ненавистью взглянув на глупую красотку, охмурившую его единственного племянника, он дал волю своим чувствам, рявкнув на Стивена:

– Ты не лучше своей сестры! Два сапога пара! У тебя плохой вкус, слышишь? Вы приехали в Лек-схэм в последний раз! Можешь запихнуть это в свою трубку и раскурить!

– Ну-ну! – Посмеиваясь про себя этому замысловатому пожеланию, Стивен вышел из комнаты, потревожив при этом Старри, который, держа поднос с коктейлями, подслушивал под дверью и был поглощен бушующей за ней ссорой.

– Прошу прощения, сэр. Я как раз хотел войти. – Дворецкий смерил Стивена уничтожающим взглядом.

– Надеюсь, вам будет чем развлечь прислугу на кухне? – любезно поинтересовался тот.

– Я никогда не сплетничаю, сэр, это ниже моего достоинства, – напыщенно ответствовал Старри и, держа перед собой поднос, вплыл в комнату. Паула, которая обращалась к дяде со страстным монологом, оборвала его на полуслове и бросилась вон. Джозеф уговорил Валерию, Мод и Мотисфонта подняться к себе, чтобы переодеться к ужину.

Натаниель велел Старри принести бокал слабого шерри.

В то время как в гостиной громыхала великолепная ссора, в библиотеке Матильда со всей возможной тактичностью объясняла Виллогби, что Натаниель не будет финансировать его пьесу. Чтение так возбудило автора, что сначала он, казалось, едва ли понимал, что ему говорят. Очевидно, Паула внушила ему, что помощь дяди – дело решенное. Когда до Виллогби наконец начал доходить смысл сказанного, он побелел и дрожащим голосом произнес:

– Значит, все напрасно!

– В том, что касается Ната, боюсь, вы правы, – сокрушенно промолвила Матильда. – Эта пьеса не для него. Но он не единственный на свете, кто может поддержать вас.

Драматург покачал волосатой головой.

– Я не знаком с богатыми людьми. Почему он не будет ее финансировать? Почему не д-дать шанс таким л-людям, как я? Это нечестно! Люди, у которых есть деньги... Люди, которых не волнует ничего, кроме...

– Я думаю, вам было бы гораздо лучше отправить пьесу какому-нибудь продюсеру, как это обычно делается, – бодро посоветовала Матильда, надеясь предотвратить истерику.

– Все они боятся ее! – взвыл Ройдон. – Они говорят, она некассовая. Но я знаю, я же знаю, что это хорошая пьеса! Я... я писал ее потом и кровью! Я не могу это бросить! Она значит для меня слишком много! Вы не представляете, что она значит для меня, мисс Клар!

Матильда мягко намекнула, что он может писать и другие пьесы, кассовые. Но драматург страстно заявил, что скорее умрет с голоду, чем будет писать пьесы такого рода. Матильда начала ощущать легкое нетерпение и обрадовалась, когда в комнату вошла Паула.

– Паула! – отчаянно воскликнул Ройдон. – Это правда, что сказала мисс Клар? Твой дядя собирается отказать нам в деньгах?

После ссоры с Натаниелем Паула раскраснелась, глаза ее блестели:

– Я только что сказала ему все, что я о нем думаю! Я сказала ему...

– Хорошо, не стоит повторять, – потеряла терпение Матильда. – Ты должна была знать заранее, что нет никакой надежды!

Взгляд Паулы метнулся к ее лицу.

– Я получу деньги. Я всегда получаю все, что хочу! Всегда! А я никогда в жизни ничего так не хотела!

– Судя по замечаниям Ната, которые я имела честь слышать...

– О, это ничего не значит! – Паула небрежным жестом откинула волосы назад. – Ему наплевать на скандалы. Нам всем наплевать. Мы их любим! Я снова поговорю с ним. Вот увидите!

– Надеюсь, я не увижу, – не согласилась Матильда.

– Ты ничего не хочешь понять! – продолжала Паула. – Я знаю его лучше, чем ты. Конечно, я получу деньги! Я знаю, что получу!

– Не тешь себя напрасной надеждой!

– Я должна получить! – Паула была слишком возбуждена. – Я должна!

Ройдон перевел неуверенный взгляд с пылающего лица Паулы на расстроенное – Матильды и удрученно промямлил:

– Наверное, мне лучше пойти переодеться. По-видимому, нет смысла...

– Я тоже пойду, – сказала Паула. – Смысл есть, Виллогби! Я всегда добиваюсь своего! Всегда!

«Веселенькое Рождество! « – подумала Матильда, глядя им вслед. Она взяла сигарету и села у огня, чувствуя себя совершенно разбитой. «Какие эмоции! « – Она усмехнулась. Конечно, это ее не касается, но бедный драматург, несмотря на всю его утомительность, возбудил в ней жалость, а у Паулы была достойная сожаления манера втягивать посторонних в свои ссоры. И кроме того, нельзя же просто сидеть и смотреть, как гибнет этот плохо задуманный праздник. По крайней мере надо попытаться предотвратить окончательное крушение.

Матильда вынуждена была признать, что не может придумать, как это сделать. Если не выходки Паулы, то миротворческая деятельность Джозефа. Нельзя было остановить ни того, ни другого. Паулу волновала только сцена, а Джозефа ничем нельзя было убедить, что своими стараниями он только подливает масла в огонь. Он считал себя всеобщим примирителем, может быть, сейчас он как раз утешает Ната, приводя его в бешенство своими банальностями, превращая плохое в ужасное, и все это с самыми лучшими намерениями.

На другом конце холла распахнулась дверь, до Матильды донеслись вопли Натаниеля.

– Черт возьми, прекрати хватать меня! Я сейчас всех выставлю вон, со всеми коробками и картонками!

Матильда улыбнулась. Опять Джозеф!

– Ну-ну, Нат, старина, ты же не знаешь, что говоришь! Давай с тобой сядем и все спокойно обсудим!

– Не хочу я ничего обсуждать! – орал Натаниель. – И не называй меня стариной! Ты уже достаточно натворил, пригласив всех этих людей ко мне в дом и превратив его в балаган. Серпантин! Остролист! Мне этого не надо! Ты еще захочешь нарядить меня Санта-Клаусом! Ненавижу Рождество, ты слышишь меня? Ненавижу! Мне оно отвратительно!

– Нет, нет, Нат! – возражал Джозеф. – Ты просто старый скряга и расстроился, потому что тебе не понравилась пьеса молодого Ройдона. Если хочешь знать, старик, мне она тоже не понравилась, но юность нужно поощрять!

– Не в моем доме! – прорычал Натаниель. – И не ходи за мной! Не желаю тебя видеть!

Матильда слышала, как он тяжело поднимался по четырем ступенькам лестницы до первого пролета. Раздался грохот. Она поняла, что Натаниель сшиб стремянку.

Матильда направилась к двери. Стремянка валялась на полу, Джозеф заботливо помогал брату подняться с колен.

– Дорогой Нат, прости, пожалуйста! Боюсь, это моя вина, – с раскаянием в голосе говорил он. – Какой я беззаботный! Я собирался покончить с украшениями раньше!

– Сними их! – приказал Натаниель сдавленным голосом. – Все! Немедленно! Неуклюжий осел! Мой ревматизм!

Джозеф замер от этих ужасных слов. Натаниель пошел наверх, цепляясь за перила и снова превращаясь в беззащитного калеку.

– О господи! – с нелепым видом воскликнул Джозеф. – Нат, я не думал, что она помешает кому-нибудь!

Натаниель не ответил, продолжая свой скорбный путь в спальню. Матильда услышала, как хлопнула дверь, и рассмеялась.

Джозеф быстро оглянулся.

– Тильда! Я думал, ты уже ушла! Дорогая моя, ты видела, что случилось? Какое несчастье!

– Видела. Так и знала, что эта штука кого-нибудь убьет.

Джозеф поднял стремянку.

– Не хочу сплетничать, но Нат – вредный старик. Он специально задел ее! Столько шума!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.