Подкидыш

Джорджетт Хейер

Подкидыш

Глава 1

Когда молодой джентльмен с ружьем на плече, в компании с бежавшим рядом старым спаниелем, вышел из парка и направился к дому, ему пришло в голову, что, возможно, уже гораздо позднее, чем он предполагал. Солнце почти исчезло за горизонтом, и холодный пар поднимался с земли. Среди деревьев туман был почти не заметен, но когда он миновал парк и очутился среди зеленых холмов к югу от особняка, дальнего конца аллеи уже не было видно. Он вдруг ощутил холод своей влажной нанковой куртки и ускорил шаг. Но вместо того, чтобы направиться к главному входу, с прекрасными колоннадами коринфского ордера и куполом в центральной части, он свернул с широкой аллеи и пошел через великолепный цветник с античными статуями — к боковому входу в восточном крыле.

Дом, расположенный на месте старого здания, уничтоженного пожаром в прошлом веке, выглядел величественно и современно: классические формы и — модная облицовка из камня и обожженного кирпича. Передний фасад в четыреста пятьдесят футов был выдержан в идеальных пропорциях и придавал зданию великолепие архитектурного шедевра. «Гид путешественника» настоятельно рекомендовал посетить сей шедевр в те дни, когда благородный владелец дома открывает его для публичного посещения. В «Гиде» также сообщалось, что в окружающем дом парке и прилегающих цветниках много скульптур, представляющих собой важный элемент садоустройства, — в соответствии с требованиями современного вкуса. Путеводитель рассказывал, что в парке находится большой пруд, а сам парк занимает около десяти миль в окружности, которую перерезает широкая аллея длиною в три мили. Клумбы разнообразной формы, затейливые цветники требуют неустанного внимания умелого садовника и его помощников, которые не позволяют появиться ни одному сорняку и ни одному цветку или кустику разрастись вне общего замысла. Клумбы разбиты с отличным вкусом, а «дикие» растения за итальянским садом находятся под строгим присмотром.

«Сейл-парк, — говорилось в „Гиде“ — главное владение его сиятельства герцога Сейла, очень просторное и красивое сооружение. Колоннады соединяют крылья здания с центральным входом, а великолепный портик поддерживает богато украшенный орнаментом фронтон». Посетителю предлагалось задержаться ненадолго у водоема и восхититься его необычным орнаментом, а также буйно растущими неподалеку благородными деревьями, потом перевести взгляд на само здание и внимательно осмотреть величественные коринфские колонны, фронтоны и купола.

В путеводителе с восхищением говорилось и о храме в эллинском стиле, возведенном пятым герцогом, потратившим на строительство огромные деньги.

Молодой джентльмен в фланелевых панталонах и нанковой охотничьей куртке миновал все это великолепие, не поведя глазом, и казался совершенно равнодушным к окружавшей его красоте. Он пересекал газоны, сминая цветы, и позволял своей собаке бегать по клумбам.

Его вид, простая удобная одежда и широкий охотничий пояс, который вызвал бы неодобрение у элегантных денди, не соответствовали роскоши владений. Молодой человек был невысок, ниже среднего роста, легкого телосложения. У него были темно-каштановые немного волнистые волосы, которые придавали приятность его внешности, но не более. Хотя черты его были тонкими, цвет лица — бледным, а серые глаза выражали живость, вряд ли он мог вызвать особый интерес к своей особе. В его осанке не было той значительности и важности, которые выделяют человека в толпе. Однако в нем угадывалось хорошее воспитание, а в его манерах, если приглядеться, было заметно врожденное изящество. Но все же, — может быть, из-за возраста (ему было только двадцать четыре года) или из-за скромности характера, он производил впечатление простого непритязательного человека, избегающего какого-либо внимания к себе. Посетители, встретив его, с трудом верили, что молодой человек в охотничьей одежде — обладатель всего этого богатства и великолепия. Тем не менее, вот уже на протяжении двадцати четырех лет он являлся владельцем Сейл-Хауза, городской резиденции на Куерзон-стрит и восьми других усадеб — от Сомерсета до продуваемого всеми ветрами замка в Хайленде. Это был наиблагороднейший Адольф Джиллсти Верной Вейр, герцог Сейл и маркиз Ормесьи, граф Сейлский, барон Вейр Тэймский, барон Вейр Стовенский и барон Вейр Руффорский. Все эти высокие титулы принадлежали ему с рождения, ибо он был единственным выжившим ребенком своего отца, шестого герцога, и нежной несчастной леди, которая, родив двух мертвых детей и троих, которые умерли вскоре после рождения, произвела на свет семимесячного младенца, такого маленького и слабенького на вид, что было ясно — не пройдет и года, как он отправится к своим братьям и сестрам в семейный склеп. Но хороший выбор кормилицы, удивительная преданность няни, постоянный надзор врачей, строгие правила его дяди и опекуна лорда Лайонела Вейра, нежная забота его тети, — все помогло маленькому наследнику удачно преодолеть первые годы жизни. И хотя в детстве его слабый организм был подвержен простудам и с невероятной легкостью подхватывал любую инфекцию, он не только выжил, но и вырос абсолютно здоровым молодым человеком; хотя он не стал таким могучим, как его дяди и кузены, но был достаточно крепким, чтобы не подавать врачам повода для малейшего беспокойства. Семейный врач неоднократно подтверждал, что у маленького герцога организм гораздо крепче, чем можно было надеяться. Но это ничуть не охладило рвения любящих родственников и учителей, осыпавших герцога своими заботами. Уже прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз перенес легкое заболевание, но его окружение было убеждено, что достаточно любого дуновения ветерка — и здоровье герцога пошатнется.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что за ним постоянно следили. Как только он приблизился ко входу в восточном крыле и едва успел подняться на первую ступеньку лестницы, дверь перед ним широко распахнулась и целый ряд людей выстроился вдоль стенки, встречая его. Среди них был и дворецкий, дородный человек, всем своим видом показывавший, что если его сиятельство уронил себя, войдя в дом через боковую дверь, то никто не сможет заподозрить в нем и тени неодобрения этой эксцентричной выходки. Он поклонился вошедшему герцогу, и, заметив, что тот нес, помимо большого ружья, полный ягдташ, взглядом приказал лакею освободить хозяина от этой тяжести. Герцог позволил сделать это с еле заметной улыбкой и сказал, что сам вычистит стволы в оружейной комнате.

Главный хранитель взял ружье, хороший «Мантон», из рук лакея и укоризненно проговорил:

— Я сам позабочусь об этом, ваше сиятельство. Если бы я знал, что вашему сиятельству вздумается пойти на охоту, я бы послал за заряжающим и…

— Но мне не нужен заряжающий, — прервал его герцог.

Мистер Падбери сокрушенно покачал головой.

— И думаю, — добавил герцог, — что я могу сам — вы слышите меня, Падбери? — сам могу вычистить свои ружья.

Даже лакей был удивлен таким заявлением, но в иерархии слуг он был слишком незначительной фигурой, поэтому мог только позволить себе обменяться взглядом с другим лакеем, стоявшим рядом. Дворецкий, управляющий и хранитель, — все посмотрели на герцога с осуждением, а средних лет камердинер, осанистый и нарядный, воскликнул:

— Чистить свои ружья вашему сиятельству! Невозможно! Нет! К тому же осмелюсь заметить, ваше сиятельство, вы промокли насквозь в этой тоненькой курточке.

— О нет, — ответил герцог и, взглянув на своего заляпанного грязью спаниеля, добавил: — но вот Нелл нуждается в том, чтобы его хорошенько обтерли.

Герцога заверили, что это будет немедленно сделано. Хранитель сказал, что не станет терять зря времени и позаботится о мокром ружейном ложе. Управляющий, предварив свое заявление негромким покашливанием, сообщил хозяину, что о нем спрашивал милорд.

Герцог рассеянно выслушал предыдущие замечания хранителя и камердинера, но последние слова мгновенно привлекли его внимание. Он выбросил из головы мысль о том, чтобы чистить ружье самому, и спросил немного обеспокоенно, не опоздал ли он к обеду.

Дворецкий, который был формально подчинен управляющему, но более непринужденно чувствовал себя в общении с молодым хозяином, туманно ответил, что около получаса назад милорд поднялся наверх, чтобы переодеться к обеду.

Герцог смутился и заявил, что ему нужно торопиться. Дворецкий, удовлетворенно кивая, чинно пошел вперед, чтобы открыть дверь, ведущую в главный холл дома.

Увы, герцог опять огорчил его, выбрав на этот раз путь по боковой лестнице в конце коридора.

Пересекая огромный холл на втором этаже, куда выходила дверь его спальни, он наткнулся на своего дядю, моложавого джентльмена лет пятидесяти, с тонким аристократическим лицом и неожиданно свирепыми глазами под нависшими бровями.

Лорд Лайонел Вейр, гордившийся своей приверженностью старому стилю, изменил своей деревенской привычке — носить штаны из оленьей кожи и сапоги с отворотами — и был в бриджах, надевать которые считалось de rigueur[1] в его молодости. В одной руке он держал табакерку, в другой — отделанный тесьмой носовой платок. Увидев племянника, он поднял брови и громко произнес:

— Ха! Значит, ты пришел, Джилли!

Герцог улыбнулся и кивнул.

— Прошу прощения, сэр! Я опоздал? Теперь не заставлю вас ждать больше двадцати минут, обещаю.

— Ничего, — сказал лорд Лайонел, — обед подадут, когда тебе будет удобно. Но очень глупо оставаться на улице в сумерки в это время года. Ты можешь простудиться!

— О нет, — ответил герцог тем же мягким, но рассеянным тоном, каким разговаривал со своим камердинером.

Лорд Лайонел дотронулся до манжета нанковой куртки племянника, но не выразил неудовлетворения.

— Так, так, — сказал он… — Я не собираюсь всю жизнь носиться с тобой как с фарфоровой вазой, мой мальчик, но хочу, чтобы ты сейчас немедленно переоделся. И наверняка ты промок в этих башмаках. Тебе бы следовало надеть гетры. Нитлбед! Разве у его сиятельства нет гетр для охоты?

— Его сиятельство не надевают гетры, милорд, — ответил камердинер с осуждением в голосе. — И его сиятельство не посылал меня приготовить ему одежду, а также не предупредил о своем намерении идти на охоту, — добавил он, скорее не в свое оправдание, а просто сожалея о легкомысленном поведении молодого хозяина.

— Я рад, что ты не хочешь, чтобы за тебя все делали другие, — строго сказал лорд Лайонел, — но привычка уходить, не сказав никому ни слова, нелепа, Джилли. Можно подумать, будто ты боишься, что тебя не пустят.

Веселый огонек зажегся в глазах герцога.

— Мне кажется, у меня могут быть свои секреты, сэр.

— Вот именно! — воскликнул лорд Лайонел. — Тебе давно пора понять, что ты вырос и можешь поступать так, как тебе хочется. А теперь иди и не забудь переодеть чулки! Надеюсь, ты одел фланелевые, а не…

— Шерстяные, — подсказал герцог смиренно.

— Очень хорошо, а теперь изволь поторопиться, пожалуйста! Или ты хочешь жить по городскому расписанию в Сейле?

Герцог не проявил такого желания и исчез в своих покоях, где Нитлбед уже приготовил ему одежду. Спальня была большой, просторной, но в ней было уютно и тепло, в камине еще днем, задолго до возвращения герцога, разожгли огонь, а окна не открывали. Малиновые занавески были плотно задернуты и не пропускали в комнату лучей заходящего солнца. Огромная постель была убрана такой же тяжелой малиновой тканью. На туалетном столике в камине красовались массивные подсвечники, а перед умывальником был приготовлен серебряный кувшин с горячей водой, накрытый чистым полотенцем. Вся мебель в спальне была красного дерева и обита малиновым Дамаском; стены же — оклеены китайскими обоями, которые несколько лет назад ввел в моду принц-регент, велевший ими отделать большинство комнат в своем летнем дворце в Брайтоне. Все в этой спальне казалось слишком большим и слишком роскошным для ее обитателя, но ее убранство радовало глаз, а днем комнату наполнял веселый солнечный свет — ведь ее окна выходили на юг. Вид из окна был чудесный: широкая аллея, аккуратные клумбы и подстриженные газоны по обеим ее сторонам, часть водоема, орнамент которого так высоко превозносил «Гид путешественника», а вдалеке виднелись раскидистые деревья парка. Герцог жил в этой комнате с тех пор, как его дядя, заявив, что мальчик уже достаточно вырос, чтобы выйти из под женской опеки, вырвал его, испуганного, маленького, десятилетнего, из уютной детской и поселил в этой огромной комнате. Ему сказали, что эта спальня принадлежала его отцу, а перед этим — деду и что только глава семьи может ее занимать. Когда позже его сиятельство узнал, что пятый герцог испустил дух на этой огромной постели, он был очень рад, что его болезненность заставила лорда Лайонела посчитать необходимым поставить кровать для надежного слуги в соседней гардеробной комнате.

Нитлбед, который, возможно, казался слишком старым камердинером для такого молодого человека, засуетился вокруг герцога, по-доброму ворча на своего хозяина, когда снимал с него мокрую куртку охотничий пояс и серый жилет. Как почти все, прислуживавшие герцогу, он был нанят еще отцом Джилли, и потому считал возможным высказывать молодому хозяину все начистоту, когда это не могли услышать другие слуги, в присутствии которых он относился к герцогу с таким благоговением, что того это смущало гораздо больше, чем его ворчание наедине.

Отложив охотничий пояс, он сказал:

— Интересно, что бы сказал вашему сиятельству милорд, увидев, что вы надели этот ужасный пояс, более подходящий, осмелюсь заметить, браконьеру, чем благовоспитанному джентльмену, тем более такому, как вы, — родившемуся, как говорится, в пурпуре. Но повторяй я это вашему превосходительству хоть каждую секунду — вы все равно не послушаетесь! И почему вы не взяли с собой заряжающего, уже не говоря о Падбери? Могу сказать вашему сиятельству, он был очень обеспокоен и сердит, когда узнал, что вы ушли без него и без загонщика, который вам наверняка был очень нужен.

— Нет. мне не нужен был загонщик, — сказал герцог, усаживаясь, чтобы Нитлбед мог снять с него башмаки. — Что касается моего охотничьего пояса, который вы находите вульгарной принадлежностью, то он освободил мои карманы, и к тому же, мне кажется, имея его при себе, я заряжал ружье гораздо быстрее.

— С заряжающим, как это положено, сэр, вашему сиятельству не понадобилось бы ничего подобного, — сурово заметил Нитлбед. — Уверен, что его сиятельство не был доволен.

— Нет, он не должен быть недоволен моим поведением, — возразил герцог, направляясь к умывальнику и снимая с кувшина полотенце. — Он одобряет мужчин, которые сами умеют делать все, что понадобится.

— Может быть, ваше сиятельство, это и так, — сказал Нитлбед и поднял кувшин, помешав тем самым герцогу взять его самому. Он налил воду в умывальник и взял полотенце из рук герцога. — Но когда его сиятельство идет на охоту, он всегда берет с собой своего заряжающего и обычно еще двух загонщиков, потому что хорошо знает, как следует вести себя в его положении.

— Ну, если я и не знаю этого, то это не потому, что мне не говорили, — вздохнул герцог. — Иногда мне кажется, что было бы очень здорово, если бы я родился в семье какого-нибудь арендатора.

— Родиться в семье арендатора? — изумился Нитлбед, не веря собственным ушам.

Герцог взял из его рук полотенце и вытер мокрое лицо.

— Ну не из тех, кто вынуждены жить в домах в Тэтч Энде, конечно, — задумчиво продолжал он.

— В домах в Тэтч Энде!

— В Руффорде.

— Не понимаю, что ваше сиятельство имеет в виду?

— Все там жалуются на свои жилища. Думаю, эти дома скоро снесут. Вообще-то, я даже уверен в этом, потому что сам их видел.

— Видели их, ваше сиятельство? — все более недоумевал шокированный Нитлбед. — Не понимаю, когда вы могли их видеть?

— Когда был в Йоркшире. Я катался верхом и как-то заехал туда, — просто ответил герцог.

— Вашему сиятельству, — сказал почти возмущенно, с назидательными нотками Нитлбед, — никогда не следовало так поступать. Мистер Скривен должен заниматься такими делами, и я уверен, он хочет и в состоянии это делать. К тому же у него есть специальные служащие, объезжающие владения и докладывающие о состоянии поместья.

— Но только он этим не занимается, — заметил флегматично герцог, садясь перед зеркалом. Нитлбед подал ему галстук.

— Значит, вашему сиятельству должно быть понятно, что там нет ничего, что внушало бы тревогу, — не унимался он.

— Ты очень напоминаешь моего дядю, — сказал герцог.

Нитлбед укоризненно покачал головой.

— Я уверен, что его сиятельство говорил вашему сиятельству о достоинствах мистера Скривена — лучшего управляющего во всей округе.

— О, да! — согласился герцог. — И что он очень заботится о моих интересах.

— Ну так чего же большего желать вашему сиятельству?

— Мне кажется, было бы хорошо, если бы управляющий еще считался и с моими желаниями.

Легкое утомление, послышавшееся в тихом голосе его хозяина, заставило Нитлбеда сказать немного грубовато, что, впрочем, не скрыло его беспокойства:

— Ax, ваше сиятельство, теперь я понимаю, в чем дело! Вы просто утомились, таская на себе тяжелую охотничью сумку и ружье, и сейчас вы в плохом настроении! Если мистер Скривен и не всегда считается с вашими желаниями, то это лишь потому, что вы еще молоды и многого не понимаете в делах аренды и вообще — в хозяйстве поместья.

— Совершенно верно, — кротко согласился герцог.

Чувствуя, что его хозяин убежден не до конца, Нитлбед принялся перечислять достоинства главного управляющего, но через несколько секунд герцог прервал его:

— Впрочем, это не имеет никакого значения! У нас вечером гости?

— Нет, ваше сиятельство. Вы будете ужинать одни.

— Звучит так восхитительно, что боюсь, это неправда.

— Нет, нет, ваше сиятельство, это правда. За столом будете только вы, милорд, миледи, мистер Ромзей и мисс Скамблесби, — заверил его Нитлбед.

Герцог улыбнулся, но удержался от замечания. Он позволил камердинеру поправить что-то в одежде, взял протянутый ему чистый платок и направился к двери. Нитлбед открыл ее перед ним и кивнул пожилому человеку, стоявшему неподалеку в холле, который тут же удалился, чтобы сообщить внизу о скором появлении герцога. Это был главный камердинер, хотя в большинстве современных домов этой должности давно не было, в Сейл-Хаузе — в этом пышном особняке прошлого столетия — ее сохранили. В течение своего долгого служения, пока герцог был несовершеннолетним, у главного камердинера не было возможности проявить свои таланты в полной мере, но теперь он надеялся, что опять увидит дом, полный именитых гостей с их личными слугами и бесконечными причудами и фантазиями, которые свели бы с ума другого, менее опытного человека, но мистеру Терви они доставляли только приятное волнение.

Герцог спустился вниз, пересек огромный холл и подошел к двери, ведущей в галерею. Собираться здесь перед обедом стало семейной традицией с тех пор, как дедушка герцога построил особняк. Галерея была около ста футов в длину, и герцогу иногда казалось, что комната меньшего размера подошла бы лучше для их ежевечерних встреч. Но малейший намек на подобное изменение воспринимался дядей так неодобрительно, что герцог, с присущей ему уступчивостью, выбросил эту идею из головы.

Два лакея в ливреях, стоявшие неподвижно, как статуи, неожиданно ожили и широко распахнули двери перед герцогом. Герцог, казавшийся таким маленьким и незначительным по сравнению с ними, с их ростом и величавостью, вошел в галерею.

Был уже конец сентября, и по вечерам становилось довольно холодно, поэтому в конце галереи был растоплен камин. Лорд Лайонел стоял перед ним в положении человека, который только что смотрел на часы и положил их в карман. Рядом с ним, пытаясь отвлечься от мыслей о слишком позднем часе, стоял, Реверенд Освальд Ромзей. Когда-то он был учителем герцога, а теперь исполнял обязанности капеллана; в перерывах между исполнением своих не слишком трудных обязанностей он писал ученые комментарии к «Посланию к евреям». На широком диване, отгороженная от камина статной фигурой своего мужа, расположилась тетя герцога, нарядная леди, которой, однако, наимоднейшее платье с высокой талией совсем не шло. А немного поодаль от семейного круга, прямая, как аршин, сидела мисс Склмблесби, старая дева неопределенного возраста и неясных родственных связей с семьей Вейр. Леди Лайонел говорила о ней как о своей кузине; и сколько себя помнил герцог, она всегда жила в Сейле и исполняла здесь роль придворной дамы. Поскольку у леди Лайонел был добрый нрав, «придворной даме» жилось без особых трудностей. Единственное, что требовало от нее терпения, — это очень скучные разговоры ее сиятельства и резкие замечания его сиятельства, которые, однако, он делал каждому родственнику, так что мисс Скамблесби благодаря этому чувствовала себя полноценным членом семьи.

Но герцог, который, как говорил его дядя, был слишком сентиментальным, не мог отделаться от мысли, что жизнь мисс Скамблесби была очень несчастной, и поэтому он никогда не упускал возможности уделить ей больше внимания и, подчеркивая родство, которого на самом деле не существовало, называл ее «кузина Амелия». Однажды дядя заметил ему, не из вредности, а исповедуя педантизм, что она чересчур дальняя родственница леди Лайонел и ее родство с семьей Вейр весьма проблематично. Но молодой герцог улыбнулся и легко ускользнул от возможного спора.

Войдя в галерею, герцог приветливо улыбнулся и поинтересовался у мисс Скамблесби, как она себя чувствует после головной боли, на которую жаловалась с утра. Она покраснела, пробормотала слова благодарности и объяснила, что ей гораздо лучше, а лорд Лайонел громко заметил, что не понимает, почему у людей возникают головные боли, поскольку сам он никогда в жизни не страдал от них. Мистер Ромзей очень некстати вмешался:

— Милорд, осмелюсь предположить, его сиятельство просто выражает сочувствие мисс Скамблесби. Уверен, никто не страдал больше от различных болезней, чем наш бедный герцог!

— Глупости! — возразил лорд Лайонел, страшно не любивший, когда кто-нибудь, кроме него самого, упоминал о слабом здоровье его племянника.

Неудачное замечание мистера Ромзея вывело из ее обычной летаргии леди Лайонел, и она начала, очень эмоционально, перечислять все болезни, которые перенес ее племянник в детстве. Герцог терпеливо все это выслушивал, но лорд Лайонел раздраженно фыркал и хмыкал. Наконец он не выдержал и прервал рассказ, угрожавший никогда не кончиться, словами:

— Очень хорошо, очень хорошо, мадам, но сейчас это уже в прошлом, и не стоит об этом напоминать Джилли! Ты сегодня ходил на охоту, мальчик мой, — обратился он к герцогу. — Что ты подстрелил?

— Только трех серых куропаток и нескольких диких голубей, сэр, — ответил герцог.

— Очень хорошо, — одобрительно сказал дядя. — Я часто думаю, что, возможно, охота не такая уж игра, как нам это представляется. Подстрелить диких голубей очень сложно. Какой калибр ты использовал?

— Седьмой, — ответил герцог.

Лорд Лайонел покачал головой и отметил несомненное преимущество четвертого и пятого. Его племянник вежливо выслушал и согласился, что на больших дистанциях удобнее пользоваться и более тяжелыми пулями, однако, стрелять из ружья с хорошо отрегулированным прицелом в мелкую дичь лучше всего седьмым калибром. Поскольку герцог был хорошим стрелком, лорд Лайонел ничего не возразил на это.

— Ты использовал «Пудей»? — спросил он.

— Нет, «Мантон», — ответил герцог. — Я опробовал новую патентованную дробь Джозефа Мантона.

— На протяжении тридцати лет я покупал дробь у «Волкера и Мальтби», — воскликнул его сиятельство. — Но старые привычки не устраивают современную молодежь! Может, ты мне скажешь, что у этого нового патента какие-то особенные достоинства?

— Мне кажется, выстрел получается более компактным, а дробь гораздо удобнее засыпать в ствол, — ответил герцог.

— Надеюсь, Джилли, ты не промочил ноги? — спросила леди Лайонел. — Ты же знаешь, если ты простудишься, у тебя сразу заболит горло. А я только недавно думала о том, что никак не могу вспомнить фамилию того доктора, который рекомендовал тебе гальванизм. Ты тогда был ребенком и, наверное, не помнишь, как это отлично помогало, хотя твоему дяде ужасно не нравился этот новый метод лечения.

— Неужели Борродейл не знает, что мы готовы к обеду? — громко произнес лорд Лайонел. — Будет уже шесть, когда мы сядем за стол.

— Тогда была особая мода на электричество, — продолжала леди Лайонел, не обращая внимания на слова мужа. — Я знаю многих людей, прошедших этот курс лечения.

— Капитан называл все это трескотней, — сказала мисс Скамблесби, сопроводив свои слова смешком, который всегда раздражал его сиятельство.

Лорд Лайонел любил и очень гордился своим сыном, но не собирался выслушивать его словечки даже в воспроизведенном виде и поэтому тут же сказал, что терпеть не может жаргонные выражения. Смущение мисс Скамблесби смягчил приход Борродейла, который распахнул двери и торжественно провозгласил, что обед подан. Герцог помог подняться тете с дивана, мисс Скамблесби заботливо накинула ей на плечи шаль, а мистер Ромзей подал веер и сумочку, и вся процессия направилась в столовую.

Герцог сел на старинный инкрустированный стул, заняв свое место во главе стола; лорд Лайонел разместился на таком же стуле, напротив; леди Лайонел села по правую руку от своего племянника, а мисс Скамблесби и мистер Ромзей расположились напротив нее. За их стульями стоял только один лакей.

Лорд Лайонел предпочитал легкий, как он считал, обед, поэтому в Сейл-Хаузе подавалось только два блюда — в те дни, когда не было гостей. Сегодня на первое было блюдо из черепахи, в которой была запечена рыба, а в ней в свою очередь, были запечены кусочки оленины. Несколько дополнительных блюд — со свиными котлетами под соусом, телячьим филе, бараниной с трюфелями и свежайшей ветчиной — также стояли на столе. Но поскольку его сиятельство был очень скромным едоком, а у герцога обычно не было аппетита, единственным, кто пробовал все блюда, была мисс Скамблесби, которая весьма любила покушать, что отличает вообще бедных родственников.

За столом велась беседа, то и дело затухавшая. Герцог выглядел усталым, тетя не утруждала себя разговорами; лорд Лайонел был чем-то сильно озабочен. Однако, когда убрали первое блюдо, он внезапно поднялся из-за стола и сказал:

— Вы все сегодня такие скучные!

Но его замечание не возымело действия, и никто не предложил темы для общего разговора.

— Ну, Джилли! — произнес его сиятельство, после паузы убедившись, что никто не спешит начать беседу. — Неужели тебе нечего сказать?

Герцог несколько оторопело посмотрел на дядю.

Мистер Ромзей добродушно сказал:

— Мне кажется, вы устали, милорд.

— Нет, нет! — воскликнул Джилли, отмахиваясь от этого предположения.

Это замечание, казалось, смягчило лорда Лайонела.

— Устал? Не понимаю, почему вы до сих пор считаете, что любое напряжение лишает герцога всех сил? Позвольте мне вам заметить, что молодому человеку очень утомительно постоянно выслушивать весь этот вздор про его здоровье. Тебе скучно, Джилли! Да, да! Не нужно этого отрицать! Потому что я отлично понимаю твои чувства! Ты бы пригласил своих оксфордских друзей сюда на охоту. Вот бы и развеялся!

— Спасибо, я очень признателен, сэр, — запинаясь проговорил Джилли. — Вы… Я хочу сказать, мы ведь пригласили несколько партий гостей на охотничий сезон, да?

— Ну-ну, это будет еще очень нескоро, — милостиво ответил его сиятельство. — До ноября едва ли будут организовываться большие охоты.

Принесли второе блюдо. Перед обедающими поставили чистые приборы. На второе было жареное голубиное и кроличье мясо, помимо этого на столе появились тушеные овощи, вазочки с кремом и желе, а также блюда с пирогами, среди которых, как быстро определила мисс Скамблесби, был Gateau Mellifleur , особенно любимый ею.

Леди Лайонел взяла немного артишоков под соусом.

— Я было подумала, — начала она, — если, конечно, Джилли не против, мы могли бы сыграть партию в вист после обеда. Надеюсь, мистер Ромзей согласится принять участие, а если нет, то в конце концов и Амелия играет не так уж скверно.

Ее муж поспешно поставил на скатерть бокал, который собирался пригубить и торопливо проговорил, что ей должно быть известно — Джилли не любит играть в вист. И не обращая внимания на ее просительный взгляд, добавил:

— Вообще — в карточные игры. К тому же, я только что вспомнил, Чигвел принес сегодняшнюю почту, и там есть письмо тебе, Джилли, от твоего дяди Генри. После обеда я его тебе дам.

Заинтриговав герцога, милорд продолжал обед. А леди Лайонел опять впала в праздное состояние духа, лениво размышляя о том, о чем мог написать лорд Генри. Мисс Скамблесби заметила, что они уже очень давно не имели счастья видеть лорда и леди Генри Вейр в Сейл-парке; а мистер Ромзей спросил, как себя чувствует мистер Мэттью в Оксфорде первый год?

— Нет, он уже там третий год, — сказал герцог.

— Но, полагаю, не в нашем колледже? — шутливо спросил мистер Ромзей.

Местоимение, употребленное во множественном числе, могло возникнуть потому, что мистер Ромзей когда-то сопровождал своего ученика в Оксфорд, осуществляя необходимый тогда контроль за его здоровьем, а также поведением. Герцогу, который так много в юные годы страдал из-за тягостного присмотра, было неприятно даже упоминание о том времени, и он едва удержался от насмешливого ответа.

— Мой племянник учится в Магдален Колледже, — коротко ответил лорд Лайонел. — Что касается моего брата и его жены, то они провели у нас шесть недель прошлым летом… и к тому же привезли своих детей! Я еще долго не забуду этого визита! Они испортили южную лужайку, решив превратить ее в поле для игры в крикет. Если бы они были моими сыновьями…

— Но они прежде спросили моего разрешения, сэр, и я дал его, — смиренно сказал Джилли.

Лорд Лайонел открыл было рот, чтобы выразить свое неодобрение, но подавил в себе это желание и после некоторой паузы спокойно произнес:

— Это твоя лужайка, и ты можешь делать на ней все, что угодно. Но клянусь, я не понимаю, почему ты позволил им ее испортить?

— Возможно, потому что мне самому часто хотелось поиграть там в крикет.

— Ага! И сейчас ты бы, наверное, поблагодарил бы меня от всего сердца, если бы я позволил тогда тебе и Гидеону испортить одно из лучших мест во всем поместье! — сказал его светлость.

К тому времени мисс Скамблесби уже съела свою порцию Gateau Mellifleur , и леди Лайонел поднялась из-за стола. Двери открылись, и обе леди удалили оставив джентльменов допивать вино.

Посуду убрали, скатерть заменили на свежую, в на столе появились графины. Слуги вышли из комнаты, и лорд Лайонел уселся поудобнее, чтобы вкусить послеобеденного португальского, что он считал большим удовольствием, а его племянник — великим неудовольствием. От камина за спиной герцога шел стесняющий его жар, стул был неудобным, более всего он не любил вина.

Лорд Лайонел принялся рассуждать о преобразованиях в одном из поместий герцога, которые, как считал управляющий, принесут большую пользу и выгоду.

— Тебе бы следовало встретиться со Скривеном, Джилли, — сказал лорд Лайонел. — Ты не должен забывать, что меньше, чем через год, ты станешь полноправным владельцем своих поместий. И я хочу, чтобы ты хорошо ознакомился с тем, как нужно вести дела.

— Господи, конечно! — воскликнул мистер Ромзей, потягивавший маленькими глоточками вино. — Это действительно так. Господи Боже мой, тебе ведь будет двадцать пять лет в будущем году. А мне все кажется, будто только вчера мне выпала великая честь быть твоим главным наставником и учителем.

— Я никогда не сомневался, что сделал правильный выбор, — милостиво заметил его сиятельство. — Но я должен сказать, что не хочу, чтобы мой племянник ожидал, что и дальше по жизни его будут вести за ручку. У тебя тысяча прекрасных качеств, Джилли, но, к сожалению, тебе не хватает решимости.

Герцог не стал опровергать это обвинение. Он знал, что оно справедливо. Но он с трудом удерживался от содрогания, представив, что могло бы происходить в Сейле, если бы он был наделен таким же властным характером, как его дядя. Кузен Гидеон в какой-то мере обладал им, и поэтому пользовался у своего отца уважением. Но Гидеон всегда был крепким, драчливым мальчишкой и никогда не принимал все слишком близко к сердцу. Он всегда стремился избежать всеми правдами и неправдами наказания за свои проступки. И герцог не знал, какая судьба ему ненавистна больше. К счастью для него самого, лорд Лайонел обходился с ним гораздо нежнее, чем со своим сыном, и поэтому герцог не боялся его. Но добрая натура, нелюбовь к ссорам и громогласным препирательствам наряду с благодарностью дяде, который руководствовался заботой о его же интересах, устанавливая строгие правила жизни в поместье, — все это заставляло герцога смиренно подчиняться там, где его кузен немедленно бы восстал.

— Ты — глава семьи, Джилли, — сказал лорд Лайнел. — Ты должен для самоутверждения научиться вести себя властно и с достоинством. Я сделал все возможное, чтобы приготовить тебя к тому положению, которое ты по праву должен занять — Но пока ты еще не все твердо усвоил.

Мистер Ромзей кивнул головой.

— Действительно, немногие молодые люди могут похвастаться преимуществами, которые есть у вашего сиятельства, — произнес он — Но я уверен, милорд, что он оправдает вашу безграничную преданность и заботу.

Герцог вспомнил свое детство, прошедшее в поместье вблизи Бата, где он укреплял здоровье у минеральных источников, о трех несвободных годах в Оксфорде и двух годах, когда он путешествовал по континенту с наставником, бывшим военным, который учил его верховой езде и разным видам спорта. И вдруг ему страшно захотелось проявить свою властность, — вот сейчас, по незначительному поводу! Он отодвинул стул и сказал:

— Почему бы нам теперь не присоединиться к моей тете?

— Но Джилли, ты же видишь, что я еще не допил свое вино, — ответил лорд Лайонел. — Прошу тебя, никогда не принимай поспешных решений! Ты должен прежде убедиться, что все готовы идти, а потом уже подавать сигнал.

— Извините, сэр, — ответил герцог, смиряясь с тем, что его попытка вести себя властно не удалась.

Глава 2

Когда наконец мужчины решили присоединиться к двум леди, они нашли их сидящими у камина в малиновом салоне — в одной из самых уютных комнат первого этажа. Леди Лайонел велела принести свечи и пяльцы, над которыми теперь склонилась мисс Скамблесби. Ее светлость редко утруждала себя таким утомительным занятием, как вышивание, однако, всегда требовала, чтобы ее принадлежности для рукоделия были под рукой. Она придирчиво выбирала шелк и критиковала рисунки, с легкостью убеждая себя, что является неутомимой труженицей. Она с удовольствием наблюдала за стараниями «кузины Амелии», а потом любезно выслушивала комплименты своему мастерству.

Мистер Ромзей подошел к мисс Скамблесби, чтобы посмотреть, как у нее продвигаются дела. И пока леди Лайонел, наверное, уже в десятый раз сообщала ему, что они вышивают покрытие для церковного алтаря, ее муж передал Джилли письмо от дяди Генри и терпеливо ждал, когда Джилли прочитает его и передаст ему.

Джилли читал письмо с некоторым удивлением. Лорд Генри, очень экономный человек по натуре, умудрился написать письмо без абзацев, уместив все мысли, которые он хотел передать, на одном небольшом листе бумаги. Он сообщал племяннику о предстоящем выгодном брачном союзе: была оглашена помолвка его старшей дочери с юношей из очень знатной и влиятельной семьи. Ему удалось сжато передать все подробности этого дела и в конце выразить надежду, что его племянник встретит с одобрением известие о предстоящем браке.

Герцог передал письмо лорду Лайонелу. Его сиятельство пробежал глазами листок и воскликнул:

— Ха! Я догадывался об этом! Сын Элвертонов, да? Очень неплохо для девчушки, еще не покинувшей школьную скамью.

— Не понимаю, зачем ему нужно сообщать об этом мне, — заметил герцог.

Лорд Лайонел оторвался от письма и неодобрительно взглянул на племянника.

— Естественно, что он так поступил! Это очень важная новость. Ты напишешь в ответ о своей радости ее услышать и о том, что польщен этой родственной связью.

— Но ведь ему абсолютно все равно, польщен я или нет, — возразил герцог.

— Прошу, не будь таким смешным! — раздраженно воскликнул его сиятельство. — Можно подумать, что ты не помнишь ничего из того, чему тебя учили, Сейл! В сотый раз повторяю тебе, что ты — глава семьи и должен научиться воспринимать все происходящее соответственно своему положению. Забудь ради Бога чепуху о том, что твоему дяде наплевать на твое одобрение или неодобрение! Если ты не помнишь, что тебе полагается делать в твоем положении, то он, как видишь, этого не забыл. Он написал тебе очень хорошее письмо: уведомил о важном семейном событии. Должен сказать, я не ожидал, что ему удастся найти такую выгодную партию для дочки, хотя, признаться, собственному ребенку я бы пожелал нечто иное.

— Да, — согласился Джилли, вновь беря письмо. — Моей кузине еще нет семнадцати, а Альфреду Тирску, должно быть, сейчас около сорока.

— Ну-ну, это не так важно! — возразил лорд Лайонел. — Дело в другом. Я бы не хотел породниться с Элвертонами. В них всех есть что-то вульгарное, это пришло к ним в семью, когда старик — я имею в виду, отца Элвертона, впрочем, ты его все равно не помнишь — женился на какой-то богатой наследнице Китов. Хотя меня это не касается!

Герцог насмешливо согласился:

— Совершенно верно, сэр, однако, если оно касается меня, я должен сообщить дядюшке, что мне не нравится избранник. Бедная Шарлотта! Уверен, что она не может желать этой свадьбы!

Лорд Лайонел глубоко вздохнул и ответил таким голосом, как будто говорить стоило ему больших усилий:

— Надеюсь, ты не сделаешь этой глупости, Сейл! Господи, да что молодой человек твоего возраста понимает в таких делах!

— Но вы говорили мне, сэр, что я должен учиться проявлять свою волю, — смиренно ответил герцог.

— Позволь мне заверить тебя, Джилли, что эта глупость переходит все границы, — сурово проговорил лорд Лайонел. — Ты должен понимать, что вежливое письмо твоего дяди — всего лишь формальность, но это не дает тебе права демонстрировать неприличное легкомыслие и неуместную искренность в выражении своих чувств. Хорошенькое дельце! Человеку, возраста и опыта твоего дяди, будет советовать, как устраивать дела его семьи, молодой нахальный племянник! Нет, ты напишешь ему то, что я тебе сказал, и позаботься, пожалуйста, о почерке, чтобы в письме не было твоих обычных каракулей! И прежде, чем отправишь письмо, покажи его мне.

— Хорошо, сэр, — ответил герцог.

Уверившись, что изгнал бредовые идеи из головы племянника, лорд Лайонел уже более дружелюбно продолжал:

— Вовсе не следует впадать в уныние только потому, что я должен задать тебе взбучку, мой мальчик. Ну вот, больше не будем говорить об этом. Отдай это письмо своей тете и отправимся вместе в библиотеку. У меня есть к тебе разговор.

Герцог испытал дурные предчувствия, услышав эти торжественные слова. Он покорно передал письмо леди Лайонел и последовал за дядей вниз, в библиотеку. Увидев, что свечи уже зажжены и растоплен камин, он приготовился со стесненным сердцем к долгой, запланированной дядей заранее беседе. Будь что будет, решил он, испытывая сильное желание закурить одну из тех сигар, что подарил ему кузен Гидеон. Но поскольку лорд Лайонел запрещал курение, считая его вульгарной и одновременно вредной для легких привычкой, герцог не осмелился это сделать.

— Садись, Джилли, — сказал лорд Лайонел, подойдя к камину и заняв любимое кресло пред ним.

Это приказание прозвучало не так жестко, как бывало прежде, когда произносилось с сильным выделением каждого слова: «Встать прямо и сцепить руки за спиной!» Но перспектива сидеть на низком стуле перед высоким креслом — так что дядя будет нависать над ним — совсем не вдохновляла. Тревожные предчувствия герцога усилились, и он, хотя и с видимой неохотой, сел у камина.

Лорд Лайонел, не включавший нюханье табака в разряд вульгарных и опасных привычек, взял большую понюшку из своей табакерки и с треском захлопнул ее.

— Знаешь, Джилли, — сказал он, — письмо твоего дядюшки пришло в удивительно подходящее время.

Герцог быстро поднял на него глаза.

— Да, сэр?

— Да, мой мальчик. Меньше чем через год ты достигнешь совершеннолетия; нам нужно подумать об устройстве твоей жизни.

Герцог почувствовал, как у него заныло в животе. Он продолжал внимательно взирать снизу на своего дядю.

— Да, сэр?

Впервые в жизни лорд Лайонел, казалось, не хотел сразу переходить к делу. Он опять открыл табакерку и сказал:

— Я всегда делал для тебя все, что мог, мой мальчик. Возможно, иногда ты думаешь, что я слишком суров по отношению к тебе…

— О нет! — слабо возразил герцог.

— Ну что же, я счастлив слышать это. Потому что я очень тебя люблю, Джилли, и всегда любил. Должен без преувеличения сказать, что, за исключением твоего здоровья и недостаточной живости, ты не причинял мне никаких беспокойств.

Герцог, чувствуя, что от него ожидают радостного отклика промямлил:

— С-спасибо, сэр!

— Я не говорю, что ты умен и рассудителен, как хотелось бы, — поспешил добавить лорд Лайонел, сглаживая свою нежность, — или что у тебя нет никаких недостатков, но в целом, я думаю, твой бедный отец, если бы дожил до сегодняшнего дня, остался бы доволен своим сыном, — тут дядя опустил взгляд и пальцы в табакерку.

Джилли никак не мог придумать, что ответить на дядину тираду. В комнате воцарилась напряженная тишина. Наконец лорд Лайонел сам нарушил ее:

— Твой отец поручил мне опекать тебя, — начал он мягко. — И мне кажется, я могу с полным основанием сказать, что поступал именно так, как он сам бы поступил на моем месте. Я крестил тебя, и ты получил имя Адольф, — добавил дядя, и в его тоне просквозило недовольство, — хотя это одно из тех новых имен, которые я терпеть не могу. Впрочем, это не имеет значения, и ты знаешь, я никогда не называю тебя этим именем. Я не позволял твоему дяде Генри вмешиваться в твое воспитание и образование, хотя он и был одним из твоих попечителей. Я ничего не имею против моего брата, не сомневаюсь, что его принципы очень хороши для его собственных сыновей, но я не одобряю их, и твой отец тоже бы их не одобрил. Я жалею, что Генри был включен в попечительский совет. Но поздно сейчас говорить об этом. Думаю, что знаю, как обращаться с собственным братом. Герцог, безмолвно слушавший дядю, не мог не согласиться с ним, но не было никакой необходимости подтверждать это. Поэтому он из вежливости издал лишь одобрительное мычание. — Нет причин, почему с тобой нужно разговаривать, как с ребенком, Джилли, — продолжал лорд Лайонел. — Я не буду скрывать от тебя, что я невысокого мнения о суждениях твоего дядюшки! Ты должен знать, что он никогда не разделял наших с твоим отцом умонастроений, как это следовало бы по-братски. А когда он женился на этой глупой женщине… Но я не хочу даже обсуждать эту тему! Уж раз он соединил свою судьбу с женщиной из ханжеской семьи методиста и воспитывает своих детей так, что те не могут придумать ничего лучшего, как испортить чудесную лужайку, которую культивировали на протяжении последних пятидесяти лет, я не буду возмущаться. Тут уж ничего не исправишь. Тем не менее, знай, что я с самого начала предсказывал ему все, что произойдет дальше. Но Генри никогда не прислушивался к советам людей, которые немного умнее, чем он. Надеюсь, ты не окажешься таким же, Джилли.

Герцог заверил его, что будет стараться.

— Ну хорошо, думаю, я внушил тебе правильные идеи, — с удовлетворением отметил лорд Лайонел. — Но все это не имеет никакого отношения к тому, что я собираюсь тебе сказать, — он перевел тяжелый взгляд на подбородок Джилли и некоторое время помолчал. — Я говорю о твоей женитьбе, Джилли — наконец резко сказал дядя.

Герцог удивленно посмотрел на него.

— О моей женитьбе, сэр?

— Здесь нечему удивляться, — ответил лорд Лайонел. — Думаю, тебе прекрасно известно, что я уже предпринял кое-какие шаги. Я не делаю секретов из обыкновенных дел. И поскольку я обеспокоен твоим будущим счастьем и удобством так же, как и очень важным вопросом продолжения рода, я был очень осмотрителен в выборе невесты для тебя. Она должна быть не только хорошего происхождения, но и суметь внести гармонию в вашу совместную жизнь. В этом вопросе, как видишь, я учитывал все современные требования, о которых ты мне постоянно твердил. У меня есть несколько девушек на примете, но мне кажется, что они тебе не подойдут. Я все больше склоняюсь к мысли, что, как только достигнешь совершеннолетия, ты должен жениться на леди Хэриет Престижн. Герцог вскочил со стула и взволнованно произнес:

— О, я знал об этом! Но пресечению нашего рода ведь ничего не угрожает, сэр, пока мой кузен Гидеон, да и пятеро сыновей дяди Генри…

— Не говори мне ничего про пятерых сыновей дяди Генри, — рассерженно прервал его лорд Лайонел. — Если они все пойдут по пути своего старшего брата, который, я слышал, влип в какую-то позорную историю, а я уверен, что так и произойдет… Но что еще можно ожидать, если человек женится на ханже-методистке? Я только удивляюсь, как ты можешь так легкомысленно рассуждать?

— Но в любом случае продолжению рода ничто пока не угрожает, — резонно заметил герцог. — К тому же, вы знаете, сэр, положение Мэттью нельзя назвать позорным. И я уверен, что Гидеон, оказавшись на моем месте, справится со всем гораздо лучше, чем это удается мне. Конечно же…

— Ты должен сейчас и навсегда выбросить из головы эти мысли. Ничего не удручает меня больше, чем мысль о том, что в конце концов это может и произойти. Уверен, что Гидеон полностью разделяет мое мнение. Не знаю, чем он мог вызвать у тебя такие мысли…

— Ничем! О, ничем! — поспешил прервать его герцог. — Я просто имел в виду… Я просто хотел сказать… что мне вовсе нет необходимости так скоро жениться!

— Так скоро? — повторил его дядя, удивленно подняв брови. — Мой дорогой мальчик, уже более пяти лет, как этот вопрос решен мной и Эмплефордом. Уверен, что и самой молодой леди прекрасно известно об этом. Ее мать — очень умная женщина и хорошо подготовила девушку к тому положению, которое ей суждено занять.

— Вы думаете, что Хэриет знает об этом? — спросил ошеломленный герцог.

— Конечно, почему нет? — ответил его дядя. — Если у тебя в голове витают какие-то романтические идеи, советую тебе избавиться от них, мой мальчик. Романтика хороша в книгах для юношества, и, думаю, ей не чужды низшие слои общества, но люди нашего круга относятся к ней скептически, и ты должен всегда помнить об этом. Да, да, ты, должно быть, думаешь, что я бесчувственный; но поверь мне, так называемые браки по любви порой приносят больше несчастья, чем что-либо другое в этом мире. Уверяю тебя, что в свои двадцать четыре года и с головой, полной романтической чепухи, ты не знаешь до сих пор того, что тебе нужно, а я знаю. И не думай, Джилли, что я хочу связать тебя на всю жизнь с женщиной, к которой ты испытываешь хоть малейшее нерасположение. Очевидно, ты заметил, что твоя тетя и я никогда не упускали возможности пригласить Эмплефордов в Сейл. Я всегда поощрял твои визиты к ним, и ты никогда не отказывался от приглашения Эмплефорда. Я внимательно наблюдал за тобой и должен признать, что буду сильно удивлен, если ты скажешь, что совершенно равнодушен к леди Хэриет.

Герцог схватился за спинку стула. Он был еще бледнее, чем обычно, и к тому же выглядел несчастным.

— Нет, действительно. Я очень уважаю… Она всегда была так дружелюбна и мила… Но женитьба…

— Ну-ну, давай, Джилли, — немного нетерпеливо сказал лорд Лайонел. — Ты же не хочешь мне сказать, что никогда не задумывался над этим! Ты же хорошо знал, что все заранее обговорено.

— Да, — ответил герцог и сам не узнал своего голоса — таким далеким и мрачным он прозвучал. — Да, я знал. Только я надеялся… я думал…

— Ну, о чем ты думал и на что надеялся?

— Не знаю, — беспомощно ответил герцог. — Что, может быть, вдруг что-то произойдет… или кто-нибудь другой сделает ей предложение… или… что просто еще не подошло время!

Дядя проницательно посмотрел на него и спросил:

— Ты испытываешь нежные чувства к какой-то другой девушке, Джилли?

Герцог отрицательно покачал головой.

— Ну, я так и думал, потому что ты никогда не был в женском обществе; но ты не должен стесняться сказать мне, если я ошибаюсь.

Лорд Лайонел подождал немного, но герцог только опять покачал головой.

— Тогда в чем дело? Ничего не скрывай от меня, прошу тебя.

Герцог достал носовой платок и приложил его к губам.

— Я не знаю. Я ничего не имею против Хэриет. Я всегда был расположен к ней, еще с того времени, когда мы были детьми. Она очень милая и дружелюбная девушка. Действительно, у нее мягкий, добрый характер, к тому же она очень симпатичная. Но… но я думал, что когда придет время жениться, я выберу себе невесту сам, это будет леди, к которой я буду чувствовать… в которую я буду влюблен, сэр, — выпалил герцог.

— Ого! Какой высокий полет! — воскликнул развеселившийся лорд Лайонел. — И где же эта чудесная леди?

— Я еще не встретил ее. Я…

— Очень счастлив слышать это, потому что она в любом случае не подойдет! Ты испытываешь юношеские иллюзии, Джилли, но мы не должны согласовывать с ними нашу жизнь. Ты уже не школьник. Ты поездил по разным странам: я позаботился о том, чтобы ты увидел мир. Тебя представили ко двору, ты получил место в парламенте, провел сезон в Лондоне, много выезжал. Если бы тебе понравилась какая-нибудь девушка, я бы совсем этому не удивился; а если бы объект твоих чувств был достойным и желательным для нашей семьи, я бы не стал возражать против свадьбы. Но тем не менее, хотя ты встречал многих молодых девушек своего круга, ни одной из них не удалось завладеть твоим сердцем. Мне кажется говоря о леди Хэриет, я не навязываю тебе незнакомку. У тебя было достаточно времени подумать об этом самому; думаю, этот брак не должен быть полной неожиданностью для тебя.

— Вы хотите сказать, что я никогда… не… испытаю к женщине чувства, сильнее чем… чем…

— Мой дорогой Джилли, ты рассуждаешь очень глупо. Ведь на самом деле страсть, о которой ты мечтаешь, имеет мало общего с женитьбой. Я понимаю, необходимость жить с женщиной, к которой ты испытываешь неприязнь, весьма печальна, но ведь наш случай совершенно иной. Ты сам признал, что тебе небезразлична леди Хэриет. Она обладает здравым смыслом, у нее милый нрав, и если ты возразишь мне, что она недостаточно жива и весела, то позволь мне напомнить о твоем флегматичном характере. Ты не найдешь со слишком жизнерадостной женщиной того глубокого счастья, какое сможет дать тебе спокойная уравновешенная жена. Я уверен, леди Хэриет сумеет разделить с тобой все твои мысли и чувства и научится тебе угождать.

— О да, да, — прервал Джилли, — но…

Лорд Лайонел поднял руку.

— Нет, выслушай, что я хочу сказать тебе мой мальчик! Ты думаешь, я совершенно не забочусь о твоих чувствах, но ты ошибаешься. Я буду откровенен с тобой. Леди Хэриет не будет требовать от тебя большего, чем ты сможешь или захочешь дать ей. Она очень хорошо воспитанная девушка. Я уверен, как герцогиня Сейл, она будет держать себя с подобающим достоинством и величием, но она не будет требовать от тебя, чтобы ты всегда был рядом с ней. Если тебе захочется завести любовницу, она сумеет не заметить это; и тебе не придется выслушивать обвинения, всю ту пошлость, которая имеется в изобилии у людей другого сословия. Короче, у тебя будет прекрасно налаженный семейный быт — и полная свобода действий. Можешь заводить любые романтические связи, которые только взбредут в голову.

— Вы думаете, сэр, — сказал Джилли угасшим голосом, — что именно таким образом Хэриет размышляет о замужестве…

— Я знаю Августу Эмплефорд уже на протяжении двадцати лет, — с готовностью отвечал лорд Лайонел, — и совершенно уверен в том, что Хэриет не позволяли забивать себе голову романтической чепухой. Возможно, у леди Эмплефорд и есть кое-какие недостатки…

— Я всегда считал ее самой бесчувственной женщиной, какую только встречал! — произнес герцог.

— Ну-ну, опять ты ударяешься в высокие материи! Она — амбициозная женщина, не спорю, и очень разумная.

Герцог убрал руки со спинки стула и прошелся по комнате. Он был очень взволнован, и дядя позволил ему походить несколько минут, прежде чем сказал:

— Если тебе все это так не нравится, Джилли, ты должен был сообщить раньше. Отступить теперь — равносильно расторжению договора. А это будет выглядеть весьма недостойно.

Герцог повернулся и удрученно посмотрел на своего дядю.

— О нет, конечно же, нет!

— На протяжении нескольких лет в наших семьях это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. И, как я понимаю, в свете с нетерпением ждут скорого объявления о вашей помолвке.

На лице герцога отразился почти ужас.

— Но этого не может быть! Я никогда не предлагал… не говорил Хэриет ни одного слова и не давал кому-либо понять, что у меня определенные намерения по отношению к ней.

— Мой дорогой мальчик! В нашем мире о таких делах широко известно. Эмплефорды уже отклонили одно предложение Хэриет, и я не сомневаюсь, что ее светлость уже дала знать о предстоящей помолвке за границу. Будет глупо отрицать, что ты — превосходная партия, Джилли, и поэтому мы не будем притворяться, что это не так. Вообще-то кроме Девоншира, которому сейчас около тридцати и который, кажется, превратился в настоящего старого холостяка, к тому же глуховатого, я не знаю никого, равного тебе по знатности. Имея это в виду, думаю, Августа Эмплефорд не смогла удержаться от соблазна рассказать своим друзьям — строго конфиденциально, разумеется! — о том, какие перспективы у ее дочери. Ей, наверняка, все завидуют.

Герцог провел рукой по своим негустым локонам и задумчиво произнес:

— Я и не подозревал об этом! Вы хотите сказать, что Эмплефорды… Хэриет… ждут, что я сделаю ей предложение?

— Ну, вообще-то, нет. Я этого не говорил, — с явным смущением ответил лорд Лайонел. — Вообще-то я говорил Эмплефорду, что не позволю тебе начать семейную жизнь слишком рано. Состояние твоего здоровья было тогда очень неопределенно, и к тому же я хотел, чтобы ты немного осмотрелся в свете, прежде чем сделал свой выбор.

— Мой выбор! — воскликнул Джилли. — Похоже, у меня вообще нет никакого, сэр!

— Ты действительно не сделал никакого выбора до сего момента, — сухо заметил дядя. Наступила неловкая пауза. Через несколько минут Джилли проговорил:

— Не знаю, что и сказать. Я должен увидеть Эмплефордов и… и Хэриет тоже. Пока я сам не смогу убедиться, что она действительно ждет от меня предложения… Впрочем, все равно, я должен повидаться с ней!

— Но не прежде, чем ты переговоришь с ее отцом! — воскликнул лорд Лайонел.

— О нет, — тихо возразил Джилли.

— Ты можешь не торопиться, — произнес лорд Лайонел. — Мне кажется, что Эмплефорды в настоящее время находятся в Лондоне, но я должен заметить, что они в любую минуту могут уехать в Бат. Эмплефорд вынужден будет пригласить тебя к себе, и тогда ты сможешь…

— Нет, нет, для меня было бы гораздо лучше встретить его в городе! — сказал Джилли. — Я думал о том, что мог бы поехать повидать моего кузена. Если у вас на этот счет не будет никаких возражений, то я так и сделаю.

— Возражения! Да Бог с тобой! Ну почему ты всегда думаешь, что у меня могут быть какие-либо возражения против того, что ты делаешь, Джилли? — поинтересовался лорд Лайонел. — Но ты увидишь, что Лондон сейчас пуст. В это время трудно кого-либо найти. И, откровенно говоря, я должен признать, что мне не нравятся эти туманы. А они скоро начнутся, ты и сам знаешь. Тем не менее, если ты хочешь уехать на несколько дней, то мы можем все очень хорошо устроить. Я пошлю Скривена с запиской, чтобы к твоему приезду в доме все было готово. Ромзей может сопровождать тебя и…

— Мне хотелось бы поехать одному… и остановиться в гостинице! — промолвил герцог. По его голосу чувствовалось, что он не надеется на то, что его просьба будет выполнена.

— Один… и в какой-то гостинице! — произнес его дядя, потрясенный этим сообщением. — Теперь я должен быть готов к тому, что ты скажешь, что хотел бы поехать в город на почтовой карете!

— Нет, я не собираюсь путешествовать в почтовой карете, но я не хочу ехать с Ромзеем.

Лорд Лайонел задумчиво посмотрел на него.

— Какую глупость ты надумал теперь совершить, Джилли? — спросил он совсем не сердитым тоном. — Если я правильно тебя понял, ты собираешься повесничать в городе, не так ли? Признайся, Джилли.

Герцог уклончиво улыбнулся.

— Нет, сэр, но я нахожу Ромзея очень утомительным человеком и уверен, что ему в городе самому будет смертельно скучно, потому что я намерен проводить много времени с Гидеоном. Кроме того, я мог бы посетить Мальтонов и заглянуть, помимо всего прочего, к Таттам. А такие поездки не по части Ромзея, совсем нет.

— Да, в этом ты прав, — согласился лорд Лайонел. — Значит, тебе необходимо купить прекрасную лошадь, правильно? Пусть это будет что-то необыкновенное, как и положено молодому Сейлу. Согласен? Тебе лучше найти Белпера и уговорить его поехать с тобой. Я, конечно, не хочу сказать, что ты сам не в состоянии выбрать себе лошадь, поскольку ты прекрасно разбираешься в лошадях, но Белпер может тебе что-нибудь посоветовать, мой мальчик.

Герцог рассыпался в благодарности. Чтобы спастись от компании своего наставника, он готов был к тому, чтобы ему навязали любого другого спутника, хоть бы и Белпера.

Белпер был неподражаем, когда дело касалось выбора лошадей, к тому же он не моралист и не станет навязывать совместное пребывание под одной крышей, что очень важно для ощущения независимости.

— Ты скажешь Скривену, чтобы он выписал чек на ту сумму, которая тебе понадобится, — сказал лорд Лайонел. — Об этом тебе нечего беспокоиться. Но вот что касается жизни в гостинице, то нет! Об этом не может быть и речи, Джилли! Я не поручился бы за твою безопасность даже в «Кларендоне». И раз уж у тебя есть твой собственный дом, то было бы просто нелепо не использовать его. Борродейл может заранее поехать в Лондон, чтобы все приготовить к твоему приезду.

— Я не собираюсь там долго пробыть. И разве Борродейл не нужен здесь, сэр? — произнес герцог.

— Мы можем обойтись и без дворецкого. Само собой разумеется, что Борродейл и Чигвел поедут с тобой. Ты не должен обвинять меня за то, что я держу маленький штат слуг в Сейл-Хаузе, Джилли. Пока ты молод, я не думаю, что будет правильно растрачивать твое состояние на пышный образ жизни. Конечно, когда ты женишься, этого не избежать. Но пока ты даже не обручен, об этом не стоит думать, как мне кажется. Мы должны думать о настоящем. И моя голова забита сейчас совсем другим! Тебе не следует сразу говорить о помолвке с Эмплефордом, никто этого от тебя не требует. Но пора, пора подумать о семье. Позволь мне руководить тобой в этом вопросе.

— Хорошо, — промолвил герцог.

— Я ничего не имею против того, чтобы ты проводил время со своим кузеном. Я даже надеюсь, что вы будете часто встречаться. Но только не поддавайся его стилю жизни, не перенимай замашек, принятых в офицерской среде. Гидеон старше тебя, и ему можно довериться. Но в его окружении есть шалопаи, и я не хотел бы, чтобы ты имел с ними дело. Никогда нельзя угадать, к чему приведет знакомство с ними. фланирующие целыми днями бездельники с погонами — вот, кто они такие. Тебе это совсем не подходит, Джилли.

— Я согласен, — сказал герцог.

— И если ты намерен придерживаться моих советов, Джилли, то с Гейвудом Эмплефордом будь настороже! — продолжал увещевать герцога лорд Лайонел. — Я слышал, что вы с ним бурно проводите время. Если он однажды вобьет себе в голову, что ты должен жениться на его сестре, то я не удивлюсь, если он тут же попытается занять у тебя денег или сделать еще что-нибудь в этом же духе. Я, естественно, не намерен диктовать тебе, как себя вести, но если он попытается затащить тебя в один из этих пагубных игорных домов, не ходи с ним!

— Хорошо, — согласился герцог.

— Ну, — промолвил лорд, бросая взгляд на свои часы. — Вот и все, что я хотел тебе сегодня сказать. Через несколько минут Борродейл принесет чай. Так что лучше нам присоединиться к твоей тете, — и лорд кивнул своему племяннику. Затем он прибавил с неожиданным юмором: — У нас тобой чудная жизнь, не правда ли?

Глава 3

Через четыре дня после этого разговора герцог покинул Сейл-парк, расположенный в средней части Англии, и направился в Лондон — в своей собственной карете с ливрейными лакеями и сопровождающими, находившимися снаружи, чтобы защитить его светлость и пожитки в случае нападения разбойников. За каретой герцога следовала другая, заполненная до верху багажом, в которой ехал его камердинер. Лакеи, конюх и несколько других слуг помещались в передней карете этого небольшого картежа. Дядя герцога считал, что все эти люди совершенно необходимы для комфорта Джилли. На следующий день после того, как принято было решение о поездке Джилли в Лондон, туда отправился слуга, который должен был уведомить управляющего о предстоящем приезде хозяина. Слуга вез с собой также и письмо лорда Лайонела, адресованное капитану Хорасу Белперу, офицеру с половинным окладом. В своем письме лорд просил капитана помогать герцогу, давать ему советы, если таковые понадобятся, и вообще присматривать за молодым джентльменом в городе, полном соблазнов и опасностей.

Герцога провожали его дядя и тетя, капеллан и старая родственница мисс Скамблесби. Тетя и мисс Скамблесби давали ему наставления относительно здоровья, просили принимать порошки Джеймса при малейших признаках простуды, остерегаться влажной погоды и не злоупотреблять острой и жирной пищей. Они просили Джилли, чтобы он незамедлительно обратился к известному врачу, доктору Бэйли на Ганновер-стрит, если почувствует недомогание. А капеллан Ромзей рекомендовал ему не упустить возможности посещать лекции королевского общества, где можно почерпнуть сведения о новейших гипотезах происхождения вселенной. Лорд Лайонел просил племянника остерегаться французских азартных игр, не играть в бильярд — ну разве что только в обществе настоящих джентльменов, и уж ни при каких условиях не играть в рулетку. Потом дядя посоветовал герцогу взять себе за правило регулярно посещать дантиста.

Напичканный советами, утомленный этими проводами и уверенный в том, что в кортеже есть по крайней мере один человек, который сделает все, чтобы убедить его следовать этим советам, герцог покинул Сейл-парк в крайне подавленном состоянии, став жертвой беспокойных и неотвязных мыслей.

Половину пути он развлекал себя тем, что придумывал различные способы, с помощью которых можно было шокировать и поставить в тупик своих родственников. Но как только он понял всю смехотворность таких намерений, его мысли переключились на себя, и он развеселился. Он смеялся над собой и старался с юмором относиться к своему положению. Но это было трудно, поскольку он был раздражен деспотизмом дяди и не мог не признать своей беспомощности перед ним. Герцог ругал себя за малодушие и с грустью думал о том, как нелегко воспитывать такого малообещающего типа, как он. И уж, наверное, в сотый раз чувствовал себя в неоплатном долгу перед дядей. Да, лорд Лайонел был суровым воспитателем, он придерживался строгих старомодных правил и настаивал на том, чтобы ему подчинялись. Бывал он и несколько назойливым в своих советах и слишком усердным в опеке. Но герцог прекрасно знал, что его дядя опирался в своих действиях на самые высокие принципы и питал к нему, своему воспитаннику, такую же глубокую привязанность, как к родному сыну. Дядя, определенно, впадал в крайность в своих заботах о нем, но виною тому были его любовь и преданность.

В его детстве за все мальчишеские проделки отвечал один Гидеон. Конечно, подвиги кузена, который был не только старше Джилли, но изобретательнее и смелее, требовали от воспитателей большой выдержки. Впоследствии Гидеон был послан в Итон, но своего болезненного племянника лорд Лайонел побоялся подвергать испытаниям жесткой школьной жизни. Для Джилли пригласили опытного воспитателя и лучших учителей — даже хореографа из Франции и мастера по приемам самообороны. И лишь беспокойство об удобствах герцога, а не недоверие к юноше надоумило лорда послать Джилли в Оксфорд в сопровождении мистера Ромзея. Прежде чем было принято это решение, Джилли разрешили нанести визиты своим родственникам без сопровождения мистера Ромзея. И Джилли, по несчастной случайности, подхватил простуду, переросшую в воспаление легких, из-за которого чуть было не отправился к праотцам. После этого случая планы самостоятельной жизни в Оксфорде рухнули.

Только застарелое убеждение в том, что ни один джентльмен не может считать себя полностью образованным, не пожив на континенте, заставили лорда Лайонела пойти на большой риск, отправив своего племянника по его возвращении из Оксфорда в путешествие. После долгой войны с Францией, закончившейся битвой при Ватерлоо, в которой Гидеон получил ранение, не слишком, впрочем, взволновавшее его отца, континент снова был открыт для англичан. И лорд Лайонел послал Джилли в путешествие, которое как можно более точно должно было воспроизводить те поездки, которые лорд сам совершал в дни молодости. Он попросил капитана Белпера и мистера Ромзея сопровождать герцога, помогая ему советом и делом. Маршрут путешествия пролегал через Францию, Италию и через те части Германии, которые не были сильно опустошены войной.

Герцог не сомневался, что выбор на капитана Белпера пал потому, что этот подтянутый, спортивного склада человек был достаточно зрелым, чтоб суметь подчинить себе юношу и в то же время внушить ему доверие и симпатию. Увы, для этого между молодым дворянином и грубовато-добродушным солдафоном было слишком мало общего. Часто этот вояка даже раздражал Джилли. И герцог не жаловал его своей дружбой, как и утомительного мистера Ромзея.

Джилли провел два года за границей. И хотя это время нельзя было назвать очень приятным, но путешествие пошло на пользу его здоровью. Его удивляло, как можно было уговорить этих двух людей взяться за выполнение приказов лорда Лайонела, которые так часто противоречили один другому. Сначала им было ведено выполнять любое желание герцога, а вскоре последовало предупреждение о всяческой экономии, чтобы приучить подопечного к сдержанности. Лорд Лайонел запретил им нянчиться с герцогом, но дал инструкцию отыскивать в каждом городе лучшего доктора и не разрешать юноше играть в теннис или ездить верхом после обеда. Они должны были поддерживать его в стремлении заводить знакомства, быть общительным, но в то же время были обязаны немедленно покинуть город, если Джилли знакомился с людьми, которые не входили в самый избранный кpyг. Одновременно надо было знакомить его с тайнами азартных игр и — держать подальше от Пале Рояля. Они должны были не забывать, что их подопечный не школьник, а молодой мужчина, но при этом и капитан Белпер и мистер Ромзей обязаны были показывать герцогу в познавательных целях все достопримечательности, встречающиеся на их пути.

В целом же, как вспоминал герцог, они не вели себя так пунктуально, как предписывал лорд Лайонел. Мистер Ромзей более ревностно старался выполнять его инструкции, а капитан Белпер относился к ним спустя рукава. И поскольку оба спутника питали друг к другу ревнивые и враждебные чувства, их подопечному не составляло большого труда получать поддержку одного из них, если ему было не по душе решение другого.

По возвращении домой герцог был озадачен внезапным решением своего дяди сделать мистера Ромзея священником в Сейле. Нельзя было сказать, что Джилли совсем не любил своего наставника, но он наделся когда-нибудь все-таки избавиться от него. И Джилли предложил своему дяде сделать для мистера Ромзея любое другое благодеяние, которое бы облегчило и украсило ему жизнь. Но лорд Лайонел сказал, что ничего лучшего, чем место капеллана в их церкви, быть не может. После того, как старый мистер Ганнерсайд умер, место было свободно, и мистер Ромзей мог занять этот пост в награду за годы преданной службы.

— Ты ведь не хотел бы быть неблагодарным, Джилли? — спросил лорд Лайонел.

Нет, Джилли не намеревался быть неблагодарным, и мистер Ромзей получил место капеллана в домашней церкви. Но герцог надеялся, что через несколько лет мистер Ромзей забудет, что его патрон был когда-то его учеником. «Ради. Бога, Адольф, дай этому старому банальному дураку отпор!» — просил герцога кузен Гидеон.

Но герцогу не нравилось давать отпор тем людям, которые не желали ему ничего, кроме добра. Он был очень разумен и предельно вежлив с теми, чье положение обязывало без возражений принимать резкости хозяев.

— Адольф, ты не можешь продолжать держать возле себя такого старого лакея, как Нитлбед! — уговаривал герцога Гидеон. — Дай ему содержание — и с глаз долой!

— Не могу, — в отчаянии отвечал герцог. — Это разобьет его сердце!

— Неужели ты не можешь заставить себя ранить чьи-то чувства, дорогой? — спрашивал Гидеон с холодной усмешкой.

— Только не чувства тех, кто привязан ко мне, — просто отвечал Джилли.

— Тогда тебя не ждет ничего хорошего!

Джилли, к несчастью для себя, был склонен верить в это.

А теперь, казалось, к списку людей, которых герцог не мог обидеть, должен был прибавиться еще один человек. Герцог не знал, нравился он своей нареченной или нет, но она была всегда с ним нежна, и если верить дяде, ее судьба зависела от Джилли. Его решение должно было определить, станет она герцогиней или нет. Герцог не был членом ни одного из лондонских клубов, и светских знакомств у него в городе было мало. Но он не сомневался, что шансы леди Хэриет стать герцогиней обсуждаются в клубе «Уайт»[2]. Там, возможно, заключаются пари, и чтобы разрушить надежды Хэриет, надо просто не иметь сердца. Так размышлял Джилли.

Его уныние усилилось. Откинувшись на спинку сидения, он устремил свой взгляд на покачивающуюся фигуру форейтора. Герцог вновь попытался представить себе леди Хэриет, но убедился, что это довольно сложно. Она была так идеально воспитана, а последнее время находилась под таким неусыпным надзором, что ему трудно было припомнить какое-нибудь естественное ее движение. Между их семьями существовали тесные отношения, и Хэриет часто гостила в Сейл-парке. В детстве она ему нравилась больше, чем другие дети. Но та непринужденность, которая когда-то существовала между детьми, давно исчезла. Может быть, их смущал заключенный договор в отношении будущего, а, может быть, причиной охлаждения была все возрастающая ее застенчивость, Иногда Джилли приглашал ее в оперу или на танцевальные вечер у «Элмака». Джилли обнаружил, что с ней приятнее разговаривать, чем с любой другой леди его круга. Но считаться его невестой, да еще из-за не самостоятельно принятого им решения — это было слишком. И хотя он не имел четкого представления о том, какой бы хотел видеть свою невесту, Джилли был уверен, что она не похожа на бедную Хэриет. Но так как герцог понимал, что должен жениться на леди, у которой была бы прекрасная родословная, то пришлось признать, что Хэриет подходит ему лучше, чем кто-либо другой. Но как были скучны эти расчеты! И хотя герцог хотел сообразовывать свои поступки с требованиями семьи, он мечтал найти, невесту, которую, по крайней мере, не знал с колыбели. Мысли герцога обратились к людям, которые живут в бедности. Он представлял себе какого-нибудь своего ровесника — без богатства и титулов, который вынужден проводить дни в Тэтч Энде — в доме с протекающей крышей. Допустим, он мог быть помощником трубочиста. И хотя, без сомнения, лучше быть седьмым герцогом Сейлским, чем помощником трубочиста, все-таки Джилли казалось, что какому-нибудь малому по имени Дэш, помощнику трубочиста из Тэтч Энда, живется проще и веселее, чем ему.

Джилли стал представлять себе картины жизни мистера Дэша, и это его развлекало до того момента, как карета въехала на Керзон-стрит. Здесь он повысил статус Дэша, подарив ему один из уютных маленьких особняков в этой части города. Когда Дэш возвращался домой после веселого вечера, проведенного со старыми друзьями за французскими азартными играми, он, взойдя на ступени, сам открывал дверь ключом и не находил в холле никого, кто бы хоть капельку волновался, поджидая его. Никто из слуг мистера Дэша не знал его отца, да и слуг-то у него было мало: только повар и одна или две горничные, ну, возможно, еще и конюх, чтобы присматривать за лошадьми. Форейторы, дворецкие, ливрейные лакеи и камердинеры были незнакомы мистеры Дэшу. У него не было никаких родственников или, может (быть, у него были один или два кузена? Герцог не мог принять решение. Хотя кузен сам по себе не помешал бы мистеру Дэшу, но ведь кузены неизбежно влекут за собой наличие дяди, а у мистера Дэша не было дяди, даже такого, который жил бы очень далеко от Лондона и никогда не покидал свой дом. И, думал герцог, наслаждаясь своими мечтами, у мистера Дэша не было ни священника в домашней церкви, ни управляющего, не было и семейных традиций, которые надо было продолжать, ни величия рода, которое надо было поддерживать.

Как раз в этот момент карета Джилли остановилась. Перед ним возвышался не уютный маленький дома мистера Дэша, а крытая галерея величественного особняка герцогов Сейл. Пока он осматривался, огромные двери распахнулись и возникла фигура дворецкого. Затем два ливрейных лакея спустились по ступенькам, откинули лестницу кареты и с поклонами встали у дверцы. За лакеями сбежал со ступеней мистер Чигвел, стюард, который строго наблюдал за действиями лакеев и был первым, кто приветствовал герцога.

Джилли рассмеялся не без горечи.

Старший из двух лакеев, который значился в книге мистера Скривена как «лакей герцога», стоял с согнутыми и вытянутыми вперед руками, чтобы поддержать герцога, когда тот опустит ногу на лестницу кареты. Его лицо оставалось бесстрастным. Но молодой лакей не удержался от широкой простодушной улыбки. Мистер Чигвел, несколько шокированный странным смехом герцога, строго покосился на лакея.

Герцог подхватил свою малакковую трость, нагнул голову так, чтобы его высокая касторовая шляпа с загнутыми полями не задела верх дверцы, и легко спрыгнул вниз, не обращая внимания ни на приставленную лестницу, ни на протянутые руки. Мистер Чигвел и старый лакей ринулись вперед, чтобы предотвратить возможное падение герцога. От испуга оба взволнованно вскричали:

— Ваше сиятельство!

— О, не волнуйтесь, — сказал герцог сухо. — Мне помощь не нужна.

Мистер Чигвел вежливо поклонился и проговорил, преодолевая замешательство:

— Я очень рад видеть ваше сиятельство в таком бодром расположении духа; прошу в дом, сэр. Я не сомневаюсь, что после поездки вы хотите отдохнуть. Стол с прохладительными напитками и закусками для вашей светлости накрыт в голубом зале.

— Спасибо, — ответил герцог. Он взбежал вверх по ступенькам, улыбнувшись Борродейлу, который в тот момент делал поклон. Внутри особняка его поджидали еще три персоны: конюх, управляющий и рослый джентльмен, который, как только увидел герцога, развел руки для объятий и радостно прорычал:

— Мой дорогой герцог! Вы должны позволить мне первому приветствовать вас здесь, в Лондоне! Как поживаете? Да я и сам могу свидетельствовать, что выглядите вы прекрасно!

Джилли замер на пороге, почти с ужасом следя за атлетической фигурой, надвигавшейся на него. Затем, опомнившись, покраснев, протянул обе руки для дружеского пожатия.

— Прошу прощения! Я не знал, что вам было известно о моем приезде. С вашей стороны очень любезно встретить меня, капитан Белпер.

— Что вы, как же я мог не прийти, мой дорогой герцог? — воскликнул капитан. — Я получил записку о вашем приезде от вашего дорогого дяди и нашел эту новость превосходной. Уж не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я видел вас в последний раз! Проходите, проходите же, не стойте на сквозняке, сэр! Как видите, я не забыл ваших слабостей, сэр. Простуженное горло не должно испортить вам пребывание в городе, дорогой герцог.

— Спасибо, спасибо, — пробормотал герцог и повернулся к управляющему.

Мистер Скривен, мужчина средних лет, в скромной черной одежде, низко поклонился, сказав, что для него огромное счастье видеть здесь его сиятельство. Он также выразил надежду, что герцог найдет полный порядок и все необходимое в доме, и заранее извинялся за возможные упущения.

— Вашему сиятельству, — оправдывался Скривен, — должно быть, известно, что в настоящее время у нас нет полного штата слуг. И я вынужден с сожалением признать, что мастерство главного кондитера не совсем на должном уровне, — его лицо растянулось в извиняющейся гримасе. — Но его сиятельство слишком поздно предупредил меня о вашем визите, и у нас не было достаточно времени, чтобы как следует обо всем позаботиться.

— Я уверен, что все будет хорошо, — отозвался герцог. — Я совсем не хотел причинять вам беспокойства, мистер Скривен. И думаю, что без особого ущерба для себя могу не прибегать к услугам кондитера.

Все поняли, что герцог высказал что-то чрезвычайно остроумное, и те, кому высокое положение среди челяди это позволяло, сдержанно засмеялись. Затем мистер Скривен выразил надежду, что его сиятельству дом не покажется плохо подготовленным. Он также прибавил, что готов выполнить любые распоряжения его сиятельства, какие только тот найдет нужным сделать. И откланявшись, поспешил в канцелярию, расположенную в другом крыле дома, где он занимался делами, связанными с управлением многочисленными владениями герцога и его состоянием.

Герцог повернулся к Борродейлу, одновременно протянув шляпу, перчатки и трость лакею, затем позволил дворецкому снять с себя дорожное пальто. Он остался в желто-коричневых панталонах и голубом камзоле, отлично сшитом портным Вестеном. Но поскольку герцог не принадлежал к утонченным денди, воротник его камзола не был чрезмерно высоким, а шейный платок и рубашка не представляли собой нечто из ряда вон выходящее. Герцог не стремился украсить свою одежду, не любил изощренности ни в мебели, ни в убранстве кареты, ни в одежде.

Кармашек для часов висел у него на поясе, он не носил лорнета, чтобы оглядывать с дерзким равнодушием окружающих, и, кроме простой жемчужной булавки в галстуке, единственным его украшением была печатка с сардониксом, которая принадлежала когда-то отцуДжилли. Кольцо пришлось сузить, чтобы оно не спадало с его пальца, и все же оно смотрелось слишком громоздко на его изящной руке. Но герцогу нравилось это кольцо, и он обычно не надевал других.

Он проводил капитана Белпера в голубой зал, где был разожжен огонь, а на столе стояли легкие напитки и закуски, которые подавались в том случае, если до обеда оставалось несколько часов.

Капитан отказался от еды, но выпил стаканчик мадеры.

— Ну, и что же привело вас в город, мой дорогой герцог? — спросил Белпер. — Ваш дядя написал мне, что вы хотите купить лошадь!

— Да, думаю, я мог бы это сделать, — ответил герцог. Капитан задвигал своими чудными бровями.

— Мне кажется, что я знаю вас слишком хорошо, чтобы придерживаться церемоний! — сказал он. — Когда я услышал о покупке лошади, то подумал про себя: «Ага! Это сказочка для лорда Лайонела!» Он по-прежнему осторожен, если можно так сказать? Он не изменился?

— О, да! Но мне новая лошадь действительно необходима для охоты, — спокойно возразил Джилли.

— Вы знаете, я всегда рад дать вам нужный совет. Это напоминает мне старые времена. Ну а кроме покупки лошади, вы, наверное, намерены устроить пирушку в городе, не так ли? Но сезон светских развлечений сейчас подходит к концу, смею заметить. Из Лондона все разъезжаются в загородные поместья.

— Я собираюсь проводить время с моим кузеном.

— Конечно! Он останавливался здесь! Я думаю, что видел его в этом доме на днях. Он чертовски хорошо выглядит в своем гвардейском обмундировании. Ох уж эти мне охранники! Мы привыкли звать их солдатами Гайд-парка! — захохотал он.

Поскольку герцог уже слышал эту шутку сто раз, он отреагировал на нее вялой улыбкой. Капитан развалился за столом с таким видом, что было ясно, скоро отсюда он уходить не собирается.

— Ну, мой дорогой герцог! А какие у вас новости? Я не видел вас на скачках, хотя мне говорили, что лорд Лайонел присутствовал там. Мне очень жаль, что я упустил возможность выразить ему свое почтение.

— Да, мой дядя останавливался в Окленде. Он делает так каждый год.

— И по-прежнему не берет вас с собой?!

— Я был в Йоркшире.

— Мне следовало бы знать об этом! Могу поспорить, вы ни за что не пропустили бы стрельбу! Осмелюсь сказать, что нигде вы не развлеклись бы так, как в Окленде. Ничего, кроме виста, и прожженная компания. Это совсем не то, что мог пожелать бы для вас лорд, — капитан еще налил себе вина и поставил стакан на стол рядом со своим локтем. — Ну, полагаю, что вам хотелось бы узнать последние сплетни в городе. Мне, признаться, почти нечего рассказать. Старая королева, кажется, оправляется после спазма, который был у нее недавно. Ходят слухи что спазм начался у нее под влиянием известия том, что герцогини Кембриджа и Кэмберленда встретились и обнялись. Ее доктор думал, что ярость отправит королеву к праотцам! Есть у нас и другая новость — свадьба Кларенс, намеченная на июль. Но это уже ни для кого не новость. Вы только подумайте до чего доходят королевские отпрыски! Трое из них один за другим спешат вступить в брак. Я называю это гонками за право наследовать престол! Без сомнения, нам предстоит отметить три этих интересных события. Ну, что вам еще рассказать? Вынужден признать, что давно не слышал про какой-нибудь грандиозный скандал! Регент ежедневно ездит в своем двухколесном экипаже — в паре с конюхом, сидящим рядом с ним. Вот скандально. Здравые головы говорят, что ему следовало бы вести себя с большим достоинством. Слышали, что во время выборов Карсли забросали камнями? Дела были плохи. В некоторых частях города доходило чуть ли не до драк. Но вы услышите еще обо всем этом.

Капитан продолжал разглагольствовать в том же духе, пока не был прерван Борродейлом, который, войдя в зал, спросил, устроит ли его сиятельство обед в восемь часов и не пожелает ли он посетить театр? Герцог намеревался заглянуть к своему кузену тем же вечером, но он знал, что капитан надеется на приглашение пообедать вместе. Джилли не мог разочаровать старого вояку и пригласил его пообедать, на что капитан смущенно заметил, что неподходяще одет к обеду. Впрочем, довольно легко дал себя уговорить и остался. Герцог, чувствуя, что ему не выдержать целого вечера болтовни капитана, велел подать обед пораньше, чтобы успеть в театр. Выбрали пьесу, заказали экипаж и отправили посыльного в театр абонировать ложу. Герцогу вся эта суета показалась утомительной. И капитан, согласившись с ним, посчитал такой образ жизни расточительным.

Капитан не ушел до тех пор, пока не выжал из герцога обещания встретиться следующим утром. Но намек на то, что было бы неплохо, если бы они провели вместе и вторую половину дня, был пресечен. Джилли объяснил, что ему необходимо нанести несколько визитов.

На следующий день за завтраком герцог отправил своему управляющему записку, и мистер Скривен в назначенное время появился в библиотеке. Он притащил громадный, набитый бумагами портфель. И в течение следующего часа герцог был занят тем, что просматривал счета и слушал проекты, касающиеся улучшения хозяйственных дел в поместьях. Его собственные идеи не получали одобрения мистера Скривена, и тот обстоятельно, отеческим тоном объяснял, в чем их ошибочность. Мистер Скривен сказал, что для него было большим удовольствием обнаружить интерес его сиятельства к делам. Но после этого разговора у Джилли остался тяжелый осадок от своей некомпетентности. Мистер Скривен приготовил для Джилли заранее взятую в банке сумму денег. Он поинтересовался, возьмет ли его сиятельство все деньги сразу? Герцог решил, что ему в ближайшее время не потребуется больше ста фунтов. Эта сумма была выдана сверкающими золотыми соверенами, только что отчеканенными. Затем герцог отправился в охотничью галерею, где у него была назначена встреча с Белпером.

Он сделал несколько очень хороших выстрелов в облатку и был покорен парой красивых дуэльных пистолетов, которые он и приобрел. Капитан отпустил на этот счет несколько шуток, делая вид, будто верит, что герцог приехал в Лондон для того, чтобы устроить дуэль из-за какой-то неизвестной особы, и предложил себя на роль секунданта. Герцог охотно отвечал на шутки, но вознамерился отделаться от капитана, что ему постепенно удалось, при этом он сумел ускользнуть от обещания новой встречи. Капитан сказал, что готов оказать ему любые услуги, пусть только даст знать. Герцог тем временем планировал уехать из дома ранним утром и не возвращаться домой до поздней ночи.

Глава 4

Часом позже герцог сделал предложение леди Хэриет Престижн, и оно было принято.

Герцогу сообщили, что ему очень повезло: он застал своего будущего тестя дома. Семья собиралась вскоре покинуть город, и слуги уже были заняты упаковкой вещей. Лорд и леди Эмплефорд намеревались отправиться в Стэфордшир, а леди Хэриет должна была навестить свою бабушку в Бате. Если бы Джилли появился на день позже, он обнаружил бы пустой дом и запертые двери.

Лорд Эмплефорд, который был измотанным добряком, явно находившимся под каблуком у жены, повел разговор о деле, не мешкая. Он сказал герцогу без обиняков:

— Я могу предположить, почему ты здесь, Джилли. Я получал письма от твоего дяди. Но хотелось бы, чтобы ты все хорошенько обдумал, мой мальчик! Я не буду притворяться, будто мне не по душе этот брачный союз. Действительно, нет ничего, что нравилось бы мне и вполовину так сильно, как твоя решимость объявить о помолвке. Я не знаю никого, кто сделал бы мою дочь более счастливой. Твой бедный отец был одним из самых близких моих друзей! Но подумай, действительно ли ты этого хочешь, мой дорогой? Ты уверен, что поступаешь так по собственному желанию, а не потому, что тебя втянул в это дело твой дядя? Я хорошо знаю твоего дядю! Он отличный человек и не хочет тебе ничего другого, кроме добра, но он властный… очень властный!

Ошеломленный и поставленный в тупик герцог не знал, что сказать. Кровь бросилась ему в лицо, и он промолвил, заикаясь от волнения:

— Нет, нет, я намерен…

— Понимаешь, Джилли, — сказал Эмплефорд, нервно вышагивая по комнате, — я очень привязан к тебе, и из-за твоего отца и из-за того, что знаю тебя с детства, и мне хотелось бы думать… Видишь ли в чем дело… Я всегда был против брачного договора, пока вы оба были детьми! И вот, что я хотел бы тебе сказать. Если твое сердце не занято, тебе не следует совершать этот шаг. Поверь, тебе не надо принимать во внимание ничего, кроме своих собственных желаний. И прошу тебя, не поддавайся благостным рассуждениям, которые и гроша ломаного не стоят! Если какие-нибудь семена надежды и были брошены, то это было сделано не тобою. Я всегда не одобрял того, что Хэриет так воодушевлена и с нетерпением ожидает… Но хватит. Я думаю, мне больше не следует распространяться на эту тему.

И действительно, он достаточно наговорил герцогу. Джилли собрался с духом и промолвил спокойным голосом, что испытывает глубокие чувства к леди Хэриет. Затем он добавил, что почувствует себя очень счастливым, если его предложение будет принято.

Сомнение и облегчение обуяли лорда Эмплефорда. Облегчение одержало верх, и он произнес:

— Ну, если ты уже принял решение, то мне остается только сказать, что это большая честь для моей дочери. Я уверен, что она согласна. Мне кажется, что никаких сомнений в этом не может быть. Но ты, наверное, пожелаешь услышать ответ из ее собственных уст! Садитесь герцог Сейл, а я пока узнаю, в состоянии ли она выйти к вам? Я знаю, что ей этого хотелось бы, но ведь в доме такой беспорядок… Но я не заставлю вас долго ждать.

И лорд почти втолкнул своего гостя в кресло, стоявшее около камина, а сам выбежал из комнаты. Он нашел жену в будуаре, считавшую вместе с горничной шляпные коробки. Это была миловидная женщина, элегантно одетая, с модным тюрбаном на голове и шалью на плечах. У нее был нос с высокой переносицей, а голубые глаза смотрели холодно и пронзительно. Одного взгляда на супруга было достаточно, чтобы она сразу же отпустила горничную. Как только та вышла из комнаты, жена лорда спросила:

— Ну, что такое?

— Там внизу находится герцог Сейл, — произнес лорд. — Он провел со мной последние полчаса.

— Лорд Сейл! — воскликнула она и сощурила глаза.

— Любовь моя, он хочет сделать предложение Хэриет, за этим и явился, — сказал муж. — Я думаю, тебе это было бы приятно услышать.

— Я уже начала думать, что он намерен отказаться! — призналась она откровенно. Ее голос дрожал. — Итак, он, наконец-то, решился сделать предложение! Он не мог выбрать более неподходящего момента! В гостиной комнате все уже покрыто холстом, и поэтому не может идти речи о том, чтобы просить его остаться обедать. И здесь сейчас остался только младший повар.

— Я думал, ты будешь рада услышать эту новость! — удивленно произнес лорд.

— Умоляю, только не говори со мной в этой ужасной манере! Ты сам знаешь, что я очень рада этому известию. Но почему он не мог сделать предложение в более подходящее время, это я не могу понять? Нам следовало бы провести вечер, сделать объявление… Что подумают люди, что будут говорить, если мы так скромно отметим это событие…

— Не забывайте, мадам, — сказал лорд, — что мы все еще носим черные перчатки. Не думаю, что было бы хорошо, если бы мы…

— Кузина Альбиния состояла со мной в очень далеком родстве. Я уже и не помню степень — четверо-или пятиюродная сестра! Но все равно. Нам не на что роптать! Раз уж Сейл решился на это, и Бог знает, как я должна быть благодарна судьбе за это, то не постесняюсь сказать тебе, дорогой, меня огорчает, что Хэриет придется доносить траур. Но где ты оставил герцога?

— Он в моем кабинете. Я сказал, что сначала мне надо поговорить с тобой.

— Очень хорошо. Я сейчас же буду готова. Но боюсь, что Хэриет не одета подобающим образом. Здесь у нас такая суматоха. Половину слуг уже отправили в Эмплефорд, — леди дернула за веревку колокольчика. — Не слоняйся без дела, дорогой, прошу тебя. Возвращайся к гостю и скажи, что Хэриет с минуты на минуту спустится. О, это вы, миссис Ройстон? Нет, я не вызывала вас, но это уже не имеет значения! Скажите, чтобы леди Хэриет и мисс Абингер ждали меня здесь! Умоляю, Эмплефорд, чего вы ждете? Немедленно спуститесь вниз к Сейлу и займите его чем-нибудь, пока я не приду!

Леди Хэриет находилась в ученической комнате со своими младшими сестрами. За столом, который стоял у окна, гувернантка мисс Абингер занималась с двумя девочками в платьях с оборками и в нанковых панталонах, показывая как обращаться с глобусами.

Когда запыхавшаяся домоправительница сообщила о распоряжении леди Эмплефорд, Хэриет подпрыгнула, всплеснула руками и судорожно стала приглаживать свои темно-каштановые волосы.

— Меня зовет мама? — спросила она испуганным голосом. — О, что такое, дорогая Ройстон?

Глаза домоправительницы хитро сверкнули.

— О, это вам сообщит ее светлость! Ну что бы вы сказали, услышав о милом молодом джентльмене, который находится внизу с вашим отцом.

Большие голубые глаза леди Хэриет стали еще больше. И она прошептала:

— О нет!

Мисс Абингер, женщина лет сорока, выглядевшая весьма благопристойно, поднялась со своего кресла и произнесла:

— Леди Хэриет сейчас отправится к ее сиятельству. Было бы неплохо, если бы привели в порядок свои волосы, моя дорогая. Пойдемте в спальню. Там вы сядете в кресло, и я причешу вас. Вы же знаете, что вашей маме нравится, когда вы выглядите опрятно.

— Нечего спешить! — вмешалась леди Мария, двенадцатилетняя крепышка. — Бьюсь об заклад, что это просто какой-нибудь пустяк.

— О помолчи, дорогая! — прошептала Хэриет.

— Боже милостивый, Хэриет! — воскликнула леди Каролина, хорошенькая шестнадцатилетняя особа, очень похожая на мать. — Ты ведь не думаешь, что вся эта суматоха связана с Сейлом?

Хэриет, покраснев от волнения, выбежала из комнаты. Мисс Абингер проговорила очень строго:

— Мне придется, Каролина, заставить вас написать без помарок пятьдесят раз мудрую фразу: «Кто держит язык за зубами, убережется от неприятностей». — Она пристально смотрела на свою ученицу, которая не осмелилась возражать. Удовлетворенно кивнув, она покинула комнату и, спустившись вниз, вошла в спальню, которая находилась в задней части дома.

Служанка, которая заворачивала в серебряную бумагу платье молодой хозяйки, выглядела крайне возбужденно. Слухи, распространившиеся по дому, уже достигли ее ушей. Она встретила гувернантку вздохом удивления и несдержанно спросила:

— О мисс, это правда?

Мисс Абингер проигнорировала это и прошла к туалетному столику, перед которым уже сидела Хэриет.

— Вы немного помяли свое платье, моя дорогая. Но мы не будем заставлять вашу маму ждать. Будем надеяться, что никто не заметит такого пустяка. Дайте-ка мне вон тот гребень!

Хэриет, нервно вздрогнув, протянула гребень.

— О, Аби, вы ведь не думаете?..

— Я думаю, что вашей маме не понравится, если вы не возьмете себя в руки, леди Хэриет, — спокойно ответила гувернантка.

Хэриет беспомощно промолвила:

— Да, да.

И она позволила причесать и уложить свои волосы. Затем она встала и с дрожащими коленями последовала за служанкой вниз, в комнату леди Эмплефорд.

Ее милость окинула критическим взглядом свою дочь и воскликнула:

— Ну вот! Так я и думала! Твой старый муслин… И боюсь, что все уже упаковано! Нет, так не пойдет! Мисс Абингер! Леди Хэриет должна немедленно переодеться. Батистовый муслин — вот что ей сейчас следует надеть. Или, если это сделать невозможно, пусть наденет новое вечернее платье с присборенными наверху рукавами и цветными лентами! Любовь моя, лорд Сейл — внизу, с твоим отцом. Позволь твоей матери первой поздравить тебя с предложением, которое тебе будет сделано!

— Джилли! — произнесла Хэриет удивленным голосом. — О, нет, этого не может быть! Вы, наверное, ошибаетесь, мама, — прибавила она громко.

Невинный вопрос, казалось, заострил черты леди Эмплефорд.

— Нет ничего такого на свете, в чем я ошибалась бы, Хэриет! — сказала она. — Тебе ведь прекрасно известно намерение твоего отца в отношении тебя, которое я разделяю!

— О да! Но я не предполагала… Он никогда не уделял мне особого внимания… Мама, я не думаю, что Джилли любит меня!

— Я могу предположить, Хэриет, — промолвила леди Эмплефорд, бросив неодобрительный взгляд на, мисс Абингер, — что ты начиталась романов, взятых в какой-то библиотеке в городе, чего я никогда не позволяла делать.

— О нет, мама, — запинаясь, проговорила Хэриет.

— Тогда я теряюсь в догадках, где ты набралась таких никуда не годных мыслей. И я прошу тебя больше их не высказывать! Сейл очень ясно изложил свои намерения твоему отцу. И раз он и я удовлетворены таким решением, то тебе не к чему придираться. Он ожидает тебя, чтобы самому сказать тебе все. Я доверяю тебе. Ты достаточно хорошо знаешь свои обязанности, поэтому мне нет надобности говорить тебе, как ты должна ему отвечать.

— О мама, умоляю!

— Хэриет, в чем дело? — раздраженно сказала ее сиятельство. — Я допускаю, что это предложение было сделано в самое неподходящее время, которое только можно придумать. Но мужчины все такие. У мужчин нет никакого здравого смысла. Но если ты собираешься сказать мне, что испытываешь к нему неприязнь…

— О нет, нет!

— Вот именно! Ты еще должна быть благодарна своему отцу и мне за то, что уже давно знакома с Сейлом и хорошо его знаешь. А ведь мы могли бы выдать тебя замуж за совершенно незнакомого человека. В дни моей молодости так поступали очень часто, можешь мне поверить! Я-то тебе такого не желаю, такое мне всегда было не по душе. Сейчас ты немного удивлена, и это можно простить. Я сама поначалу была поражена. Но у тебя еще есть время прийти в себя и подумать, пока ты будешь менять платье. Я уверена, что ты будешь вести себя так, как надо. А теперь не теряй даром времени, моя дорогая! Поторопись немного, будь любезна! Через полчаса я сама зайду к тебе в комнату, чтобы отвести к Сейлу. Надеюсь, что ты не заставишь меня ждать. Мисс Абингер, будьте так добры, проводите мою дочь и проследите, чтобы она была одета как положено, а то у ее горничной совсем нет головы!

— Конечно, леди Эмплефорд, — сказала мисс Абингер. — Пойдемте, леди Хэриет!

Она взяла свою хозяйку за дрожащую руку и почти вытолкала ее в дверь. Но когда дверь за ними закрылась, она произнесла более теплым голосом:

— Дорогая, попытайтесь взять себя в руки! Что случилось?

— О Аби, я не знаю! — в смятении ответила Хэриет. — Я не ожидала… Я не знала… Я не думала…

— Простите меня, но я не предполагала, что вы равнодушны к герцогу.

— Нет, не равнодушна, нет! — сказала Хэриет, отвернув в сторону лицо. — Но он!…

Они отошли на достаточно большое расстояние от двери, когда мисс Абингер произнесла:

— Я верю, что герцог питает к вам самые глубокие чувства, любовь моя. Он очень приятный мужчина. Он будет относиться к вам с большим уважением. Ничего лучшего нельзя было и пожелать. Я думаю, что вам будут просто завидовать! Я знаю, что вы слишком добры, чтобы получать от этого наслаждение, но вы будете занимать очень высокое положение и будете владеть большим состоянием. Подумайте над тем, что, в добавление ко всему, у вас будет муж, который разделит все ваши заветные чувства. Он будет добродушным и покорным, я в этом уверена.

— Он не любит меня, — промолвила Хэриет, — это все затея его дяди и моей мамы. Я знаю это, Аби! — вздохнула Хэриет.

— Не буду спорить с вами на эту тему, моя дорогая леди Хэриет. Вряд ли нам стоит обсуждать этот вопрос. Но осмелюсь сказать, что ни секунды не сомневаюсь в том, что вы будете счастливы в этом браке. Вы знаете, что для вашего круга так называемые «браки по любви» не характерны.

— Да, это правда, — уныло промолвила Хэриет. Они поднялись на верхний этаж. Открывая дверь спальни Хэриет, мисс Абингер осторожно прибавила:

— Вы ведь всегда чувствовали себя в своем родном доме неловко, дорогая леди Хэриет. Думаю, что вы будете более счастливы в своей собственной семье. Но достаточно, я и так уже слишком много сказала. Надо торопиться. Скоро за вами придет ваша мать!

Хэриет покраснела и промолчала. Пока горничная по просьбе мисс Абингер доставала из чемодана муслиновое платье, леди Хэриет смотрела в окно через тюлевые занавески. Постепенно она успокоилась, так что через некоторое время была в состоянии отвечать на любые вопросы.

В обязанности мисс Абингер не входила укладка волос ее учеников, но она занималась этим с удовольствием и причесала Хэриет с таким вкусом, что пришедшая за дочерью леди Эмплефорд не смогла удержаться от восхищения:

— Очень хорошо, действительно! Мне хотелось бы, чтобы ты немного изменила выражение лица, но платье тебе действительно очень идет. Возьми себя, пожалуйста, в руки, любЬвь моя! Вялость никогда не делает девушку приятной, помни об этом! И если ты уже готова, мы можем спуститься в кабинет.

— Я уже готова, мама.

Леди Эмплефорд последовала за дочерью, но около лестницы остановилась и взяла ее за руку.

— Нет никакой необходимости чувствовать даже малейшее смущение, Хэриет, — ласковым голосом сказала она. — Сейл очень хорошо воспитанный молодой человек с прекрасными манерами. Хотела бы я, чтобы у твоего брата были такие же! Я думаю, что герцог не сделает и не скажет ничего такого, что заставило бы тебя покраснеть. Кроме того, я не оставлю вас вдвоем, не волнуйся об этом.

— Хорошо, мама, — сказала Хэриет.

Лорд Эмплефорд выглядел еще более взволнованным, чем раньше. Через полчаса его трескотня стала очень угнетающе действовать на настроение герцога. Пожалуй, выражение его лица больше подошло бы мученику, чем питающему надежды кавалеру. Он озабоченно и вопросительно взглянул на Хэриет, но та не поднимала глаз и не заметила его взгляда.

— О, мое дорогое дитя! — сказал Эмплефорд, собираясь идти навстречу своей дочери. — Я думаю, твоя мама уже сказала тебе, что у меня только что попросили твоей руки. Это очень лестное предложение, — и он сжал ее руку в своей. — Но я ответил Джилли, что не буду давить на тебя и что ты сама ему дашь ответ!

Он подвел ее к герцогу, который сумел произнести несколько общепринятых слов, и Хэриет, готовая провалиться сквозь землю, сделала реверанс, прошептав что-то в ответ. «Очень обязана» и «большая честь» — было единственным, что можно было разобрать из ее слов. Ее отец, расценивая это, как явное согласие, переложил руку своей дочери в руку герцога. Тот крепко сжал кисть Хэриет своими холодными, как лед, пальцами и поцеловал. Затем он произнес:

— Вы сделали меня очень счастливым. Прошу вас поверить, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы… чтобы тоже сделать вас счастливой, Хэриет.

— Все, кто знает вас, Джилли, не сомневаются в этом! — сказал Эмплефорд. — И, поверьте, не только потому, что я отец, я говорю, что вам обоим очень повезло. Я не знаю никого другого, кто так подходил бы друг другу! Леди Эмплефорд, мне нужно вам кое-что сказать. Извините нас, Джилли.

Ее светлость была очень удивлена такой тактикой ее мужа. Это шло вразрез с ее собственными планами. Но она не нашла, что сказать в ответ. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы выяснять отношения при госте. Ее муж открыл дверь, и она увидела, что не остается ничего другого, кроме как покинуть комнату. Герцог и его нареченная были оставлены одни. Они стояли и смущенно глядели друг на друга. Сначала никто из них не произнес ни слова. Затем герцог, увидев, как бледна Хэриет и как дрожат ее руки, заставил себя побороть свою неловкость и произнес:

— Я надеюсь, что я вам не очень неприятен? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не чувствовали себя несчастливой. Я не буду придирчив к вам, обещаю и… и…

— Нет, вы мне не неприятны, — ответила Хэриет тихим голосом. — Я постараюсь быть покорной и вести себя так, как вы захотите. Я… я всегда питала к вам самые нежные чувства, Джилли.

— А я к вам, дорогая Хэриет, — ответил он. — Я действительно думаю, что мы… мы можем чудесно подходить друг другу. И это будет не моя вина, если так не случится.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Я надеюсь… О, я надеюсь, что и я не буду повинна в этом! Простите меня! Я чувствую себя немного неловко! Я не ожидала… Я не знала, что вы в Лондоне и что… вы питаете ко мне чувства, которые…

Она замолчала, покраснев.

Он снова взял ее за руку.

— Я очень привязан к вам! — проговорил он, заикаясь от волнения. — Я хотел бы, чтобы вы не уезжали сейчас из города! Я должен поухаживать за вами и продемонстрировать вам свои чувства. Но я могу приехать к вам в Бат. Вы ведь разрешите мне сопровождать вас на костюмированных балах! — прибавил он.

На ее губах задрожала улыбка.

— О да! Вы знаете, как хорошо мы смотримся вместе!

— О да, вы правы! Я уверен, что нет никого, с кем мне так нравилось бы танцевать, потому что вы никогда не заставляете чувствовать меня маленьким жалким человечком.

— О, Джилли, как вы можете? Вы не такой! Он рассмеялся.

— Слышали бы вы, что говорит мой кузен Гидеон!

— Нет, вы бы слышали Гейвуда! — возразила она, проникаясь к нему доверием. — Он дразнит меня несчастным жалким созданием!

— Уж эти братья! Да что нам до них, впрочем, как и до кузенов, — сказал он. Заметив, что она уже не так бледна, как прежде, он решился поцеловать ее в щеку.

Как раз в этот момент в комнату вошла леди Эмплефорд. От ее острого взгляда не ускользнуло, как вспыхнула Хэриет, как уцепилась рукой за воротник.

— Вот и прекрасно, — улыбнулась она, — я вижу, что вы все между собой уже решили. К сожалению, именно сейчас нам приходится уезжать отсюда, но я очень надеюсь, что в следующем месяце вы посетите нас в Эмплефорде, герцог. Поездку Хэриет в Бат отменить никак нельзя: ничего не поделаешь, так хочет старая леди Эмплефорд, а нам, как понимаете, не следует портить с ней отношения.

Молодые люди с виноватым видом отодвинулись друг от друга. Они снова будто оцепенели. Ее светлость принялась обсуждать всевозможные варианты, когда следует назначить дату будущей свадьбы, рассчитывала, сколько времени потребуется, чтобы сшить подвенечное платье для Хэриет, и когда пришла пора герцогу откланяться, он сделал это с большим облегчением.

Когда он ушел, лорд Эмплефорд, все это время внимательно следивший за дочерью, спросил:

— Дорогая Хэриет, ты счастлива? Тебя ничего не угнетает?

— Боже правый, Эмплефорд, что за мысли приходят вам в голову, — воскликнула его супруга. — Ну скажите на милость, разве не мечтает каждая девушка стать герцогиней Сейлской? Герцогиня Сейлская! Это вам не что-нибудь! Хэриет, пойдем со мной ко мне в гардеробную, мне нужно о многом поговорить с тобой. Она стремительно вышла из комнаты, увлекая а собой дочь, и когда дверь за ними закрылась, сказала:

— У твоего отца иногда появляются очень странные мысли, но я надеюсь на то, что воспитала тебя правильно и ты понимаешь, в чем заключается твой долг. Он очень некстати вызвал меня из комнаты, но я вернулась как можно скорее. Мне показалось, что Сейл выглядит относительно неплохо.

— Да, мама.

— Он был таким болезненным ребенком! Никто не верил, что он вообще выживет. Он не слишком высокого роста, как хотелось бы, зато прекрасно сложен и превосходно воспитан. Возможно, его нельзя назвать красавцем, но ни в его лице, ни во всем его облике нет ничего отталкивающего.

— По-моему, он очень симпатичный, мама, — сказала Хэриет сдавленным голосом.

Леди Эмплефорд вошла в гардеробную, сбросила со стула пустую картонную коробку и села.

— Да, он очень симпатичный, дорогая моя, и именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Прикрой дверь! А теперь садись и внимательно выслушай меня. — Когда ее приказание было выполнено, она, поплотнее завернувшись в шаль, продолжила: — Довольно часто я замечаю, Хэриет, что некоторые твои представления о жизни никуда не годятся. Я говорю тебе это с полной откровенностью и надеюсь, что когда-нибудь ты мне будешь за это только благодарна. Не стоит липнуть к Сейлу, как это случилось только что в библиотеке, коша я вошла туда. Знаешь ли, мое дорогое дитя, ему будет не по душе, если ты будешь так явно обнаруживать свои чувства к нему. Более того, это наверняка вызовет у него отвращение. Не я ли говорила тебе тысячу раз, что настоящая леди не должна вести себя так, как будто она какая-нибудь мисс Смит, черт знает откуда! Я никогда не забуду рассказ моей мамы о том, как герцогиня Девонширская — первая жена покойного герцога — уселась однажды на колени его светлости. А ведь она была тогда всего лишь его невестой! К ее стыду, он с негодованием сбросил ее. Даже вспоминая об этом, начинаешь краснеть — Видимо, леди Спенсер — ты же знаешь, она была настоящий синий чулок — воспитала своих дочерей в очень странном духе. Мне бы не хотелось думать, что ты, моя дорогая Хэриет, забудешься до такой степени. Такие манеры сгодятся для парвеню, и что бы тебе ни внушал твой брат Гейвуд, они тебе не подходят. Сейл воспитан не в современном духе, который разрешает любую степень свободы нравов, и помяни мое слово, он ждет от супруги соответствующего поведения. Кто-то — не вспомню, кто именно — совершенно справедливо заметил, моя дорогая, что если муж обращается с женой с нежностью в спальне, то у нее нет повода для жалоб.

Хэриет крепко сжала руки.

— Мама, — сказала она, устремив неподвижный взгляд на леди Эмплефорд, — разве настоящей леди не разрешено любить?

Ее светлость рассмеялась.

— Что касается этого, моя милая, осмелюсь предположить, что и у нее сердце не камень, — такое же, как у остальных представительниц женского пола! Но она должна скрывать свои чувства, и кроме того, насчет этого и в мыслях ничего не может быть до тех пор, пока ты не подаришь своему супругу наследника. Ты не должна давать повод твоим родителям краснеть за тебя, Хэриет, и я надеюсь, что все будет хорошо, потому что ты славная девочка и знаешь, как исполнять свой долг.

— Ax, — вздохнула Хэриет, поднося руку к пылающей щеке. — Я совсем не это имела в виду! Мама, разве ты не была влюблена в папу, когда выходила за него замуж?

— Тогда я была слишком молода, чтобы разбираться в подобных вещах. Меня с ним познакомили мои родители, я почти и не видела его до свадьбы. Но потом я искренне привязалась к нему. Надеюсь. что и ты привяжешься к Сейлу. Но следи за собой, дитя мое! У тебя романтический склад ума, и боюсь, ты не стремишься скрывать свои чувства, особенно если ты к человеку неравнодушна. А это, как тебе известно, ведет к ревности, что совершенно недопустимо. У мужчины должны быть свои «подружки», и это не касается его жены. Она должна смотреть на такие мелкие интрижки сквозь пальцы.

— А вдруг, — сказала Хэриет, отворачиваясь, — ему придутся по душе ласки этих «подружек»?

— Очень может быть, моя дорогая. Но об этом, как я надеюсь, ни ты, ни я никогда не узнаем. Человек такого воспитания, как Сейл, вправе ожидать, что и его супруга будет воспитана не хуже. Запомни мои слова, Хэриет.

— Хорошо, мама, — грустно сказала Хэриет.

Глава 5

Вернувшись в Сейл-Хауз, герцог потратил впустую целых полчаса, безуспешно пытаясь сочинить объявление в «Газетт». Наконец, он бросил это занятие, громко воскликнув:

— Похоже на то, что кроме всего прочего мне потребуется личный секретарь!

Дверь в библиотеку отворилась.

— Вы звали меня, ваша милость? — спросил лакей.

Герцог некоторое время смотрел на него молча, закипая гневом.

— Ты стоял у этой двери? — спросил он.

— Да, ваша милость, — ответил лакей. Он не на шутку перепугался.

— Никогда этого не делай!

— Хорошо, ваша милость! Я прошу прощения у вашей милости. Мне показалось, что вы позвали меня, ваша милость!

— Я никого не звал!

— Не звали, ваша милость, — повторил растерявшийся лакей и приготовился откланяться.

— Когда ты мне понадобишься, я позвоню, — сказал герцог. — В эту минуту мне ничего не нужно! Хотя, постой. Да, мне кое-что нужно! Если мистер Скривен еще не ушел, будь так любезен позвать его сюда!

— Слушаюсь, ваша милость!

Выяснилось, что мистер Скривен еще не ушел, и через несколько минут он уже был в библиотеке. Он застал герцога сидящим за большим резным письменным столом, покусывающим кончик гусиного пера и с неприязнью глядящим на исписанный клочок бумаги. Несколько скомканных бумажек, валявшихся на полу у камина, свидетельствовали о неудачных литературных опытах.

— Вы хотели видеть меня, милорд? — осведомился мистер Скривен, войдя в комнату.

Герцог поднял на него глаза, полные скорби.

— Ничего-то я сам не умею делать, Скривен, — сказал он. — Вот сижу здесь и не знаю, сколько времени пытаюсь составить простейшее объявление — и ничего не выходит.

— Вы же знаете, милорд, что в любом деле можете положиться на меня, — успокоил его мистер Скривен. — Могу ли я узнать, что послужило причиной вашего беспокойства?

— Всего-навсего объявление о моей помолвке в «Газетт»! По-вашему — нет ничего проще, однако, взгляните, что я здесь напортачил!

Мистер Скривен направлялся к письменному столу, но при этих словах остановился.

— Вы сказали о вашей помолвке, милорд?

— Да, с леди Хэриет Престижен. Надо дать уведомление, знаете ли, и я был бы весьма вам признателен, если бы вы набросали подходящий вариант.

— Позвольте мне сказать вам, милорд герцог, — с глубоким чувством произнес мистер Скривен, — что нет такого поручения, которое я не исполнил бы с большим удовольствием, чем это — Позвольте мне выразить мои самые искренние поздравления по случаю этого счастливейшего события!

— Благодарю, вы очень добры.

— Пользуясь тем, милорд, что я с давних пор связан с домом Сейлов, хочу сказать вам, что всем, кому дороги ваши интересы, никакое другое известие не принесло бы большей радости. И осмелюсь утверждать, милорд, что среди ваших верных слуг не найдется ни одного, кто не принимал бы ваши интересы близко к сердцу.

— Спасибо, — повторил герцог, удивленный, но тронутый.

— Ваша милость может спокойно доверить это дело мне, — уверил мистер Скривен. — Извещение будет немедленно разослано во все газеты и светские хроники. Я сам займусь этим. Могу ли я спросить, на какое число назначено счастливое событие?

— Я сам еще точно не знаю. Наверное, это будет весной, еще ничего не решено.

Мистер Скривен поклонился.

— Надо будет заняться меблировкой апартаментов для герцогини, — сказал он. — По правде говоря, возникнет масса других проблем, милорд. Но вы можете на меня положиться!

Герцог, которому показалось, что для одного дня он выслушал достаточно планов в связи с предстоящей женитьбой, торопливо проговорил, что он в этом не сомневается, но что еще есть время. На этом мистер Скривен откланялся и с радостью углубился в составление объявления, которое должно было быть написано высоким стилем, чтобы соответствовать благородному положению и достоинству его хозяина.

Герцог, выяснивший заранее, что его кузен в этот день нес караульную службу, подумал, что тот наверняка будет обедать в «Уайте», и решил отыскать его там. Однако прежде чем уйти из дома, ему пришлось встретить немалое противодействие, сначала со стороны его камердинера, который укорил его за то, что он не поменял свои панталоны на штаны до колен и шелковые чулки; потом со стороны Борродейла, который рассчитывал, что его милость будет обедать дома, и которому показалось, что вот-вот пойдет дождь; и, наконец, со стороны Чигвела, который пришел в ужас, когда ему запретили бежать в конюшни.

— Но ведь у вашей милости есть карета! — невольно воскликнул он.

— Она мне не нужна; я пройдусь только до «Уайта», — ответил герцог, забирая трость и перчатки из рук лакея.

— Ваша милость не должны идти пешком да еще одни! Позвольте мне вызвать портшез.

— Чигвел, я не ребенок и не растаю от одной-двух капель дождя, — ответил герцог.

— Нет, конечно, ваша милость, но говорят, в городе полно воров и разбойников! Я уверен, что его светлость пожелали бы, чтобы вы взяли портшез и факельщика.

— Однако я обойдусь без них.

И Чигвел и Борродейл ужасно расстроились.

— Но, ваша милость, вам намного удобнее будет в карете! — не унимался Чигвел. — Ее приготовят в мгновение ока…

— Нет! — сказал герцог с неожиданной твердостью.

Они отступили, и привратник, который все это время стоял у дверей, решил, что наступил подходящий момент открыть их.

— Как пожелает ваша милость, — слабым голосом произнес Чигвел. — В котором часу ваша милость вернется домой?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил герцог, натягивая перчатки.

— Хорошо, ваша милость. А не желает ли ваша милость, чтобы за вами прислали карету?..

— Не желаю!

Герцог сбежал по ступенькам в передний двор, оставив своих верных слуг в полном недоумении и некоторой тревоге.

В «Уайте» кузена он не нашел, но в тот момент, когда он выяснил у привратника, что капитан Вейр в тот день в клубе не появлялся, вошел виконт Гейвуд и тут же набросился на него.

— Сейл! Клянусь, я уже хотел идти к тебе домой. Как поживаешь, приятель? Я только что узнал новость! Рад как никогда в жизни! Пошли, пообедаем вместе!

Лорд Гейвуд, высокий, долговязый молодой человек, ужасный болтун, мало чем напоминал свою сестру Хэриет, но обладал птичьим носом, что сразу же наводило на мысль о леди Эмплефорд. О нем говорили, что он был сущим наказанием для своих родителей. Повзрослев, он то и дело попадал в разного рода неприятности. Он повел герцога наверх в кофейную комнату.

— Да, не ожидал от тебя, старина. Однако и ловок же ты! Я был готов поклясться, что ты пока не собираешься жениться! Да что там, я думаю, что ты и руки Хэри еще не коснулся.

— А можно не кричать об этом на весь свет? — попросил Джилли.

— Да меня никто никогда не слушает! — ответил его светлость. — Знаешь, не дело хвалить свою собственную сестру, но она и в самом деле славная девушка, Сейл, она заслуживает счастья. Такая скромница, впрочем, ты и сам такой же. Я рад, что ты не дал задний ход. Не могу не поделиться с тобой — моя матушка впала в уныние, когда ты уехал из города в решающий момент. Вот ведь дела! Теперь они будут подыскивать невесту для меня, клянусь. Не хочешь ли ты купить себе лошадь?

— Хочу, но не у тебя — откровенно сказал герцог.

— Что ты имеешь в виду? Что значит не у меня? — обиделся его светлость. — У меня есть один чистопородный экземпляр, который я не прочь продать тебе. Прекрасный экстерьер, не придерешься.

— Страдает одышкой? — спросил герцог, усаживаясьза стол.

— Только чуть-чуть. Зато прекрасный ход!

— Меня, конечно, можно принять за простофилю, но не такой уж я законченный идиот, чтобы покупать одну из твоих кляч, Чарли, — сказал герцог.

Лорд Гейвуд усмехнулся.

— Ну, это вовсе не кляча. Правда, я в жизни не встречал подобного тихохода. Ему только церковного старосту возить.

— Спасибо, — кивнул герцог.

— О, не за что! Он мог бы тебе приглянуться. Но что же заставило тебя сорваться сюда, тюльпан мой! Не приехал же ты сюда только ради того, чтобы сделать предложение Хэриет.

— Ради этого, а еще — купить лошадь, но не твою.

— Джилли, ну ты и хитер! Но со мной такие штуки не пройдут! Если ты сбежал от своего чертяки-дядьки, я тебя понимаю! Более древнего зануду свет не видывал. Просто какой-то готический персонаж, дорогой друг! Он на меня такого страху напустил. Думаю, что меня он невзлюбил.

— Порядком, — ответил Джилли. — Более того, он причислил тебя к категории праздношатающихся бездельников и ненадежных личностей.

— Нет, нет, Джилли, что ты в самом деле. Всегда надо соблюдать правила хорошего тона! — запротестовал его светлость. — Праздношатающиеся бездельники пусть идут к черту! Послушай, что я скажу, мой мальчик! После обеда я отведу тебя в одно знакомое мне местечко на Пикеринг-Плейс. Прекрасная компания и честная игра.

— Азартные игры? Ты ведь знаешь, что у меня нет к ним ни малейшей охоты. Кроме того, мне надо повидать моего кузена Гидеона.

Лорд Гейвуд начал громко протестовать против такого благонравного поведения, но герцог твердо стоял на том, что не пойдет с ним в притон, и после обеда они расстались — Гейвуд направился на Пикеринг-Плейс, а герцог — в Олбени, где капитан Вейр снимал меблированные комнаты. Они располагались во втором этаже одного из новых домов, куда можно было пройти по каменной лестнице. Герцог взбежал по ним наверх и постучал в дверь квартиры своего кузена. Ему открыл рослый детина с грубым лицом и выправкой старого солдата. Некоторое время детина молча вглядывался в него и потом воскликнул:

— Да это же ваша милость!

— Привет, Регби! Мой кузен дома? — спросил герцог, входя в небольшой холл и положив на стол шляпу и трость.

— Да, он дома, ваша милость, и с ним еще мистер Мэттью, — сказал Рзгби. — Клянусь, он будет весьма рад видеть вас, ваша милость. Позвольте ваш сюртук, сэр.

При этом он помог герцогу раздеться и собрался было возвестить о его приходе, но Джилли покачал головой и без церемоний вошел в гостиную своего кузена.

Это была уютная, квадратная комната с окнами, выходившими на небольшой балкончик, и раздвижной дверью, ведущей в спальню капитана Вейра. Ее освещали свечи, в камине горел огонь, в воздухе плавал сигарный дым. Мебель никак нельзя было назвать ни новой, ни элегантной, и сама комната не отличалась аккуратностью. Разбросанные повсюду шпоры, кнуты, таблицы бегов, пригласительные билеты, трубки, пивные кружки и газеты придавали ей особое очарование. Герцог, который в своей резиденции не видел большего беспорядка, чем диванная подушка, попавшая не на свое место, чувствовал себя здесь свободно и слегка завидовал кузену.

За столом из красного дерева сидели два человека. Очевидно, они обедали. Один из них был молодой светловолосый юноша в чрезвычайно модном жилете; второй — рослый, смуглый молодой человек, года на четыре постарше герцога, в ленивой позе восседал во главе стола, вытянув перед собой длинные ноги и запустив руку в карман белых лосин. Он сменил свой алый мундир на длинный халат, на ногах были вышитые турецкие домашние туфли. В нем легко угадывалось сходство с лордом Лайонелом Вейром. Такой же прямой нос, строгие серые глаза, складки вокруг рта и подбородка придавали его лицу неприятное, упрямое выражение. Но люди, к которым он благоволил, знали, что он обладает симпатичной кривой ухмылкой. Когда он взглянул на открывающуюся дверь, его глаза сузились, а улыбка искривила одну сторону рта.

— Адольф! — лениво протянул он. — Ну, ну, ну!

Светловолосый молодой человек, угрюмо созерцавший остатки портвейна в своем бокале, встрепенулся и огляделся, насколько ему позволял крахмальный воротничок рубашки.

— Джилли! — воскликнул он. — Боже мой! Почему ты в городе?

— А почему бы мне в нем не быть, Мэттью? — сказал герцог не без раздражения. — Если на то пошло, то интересно, что ты здесь делаешь?

— Я остановился здесь по дороге в Оксфорд, естественно. Господи, ну и напугал ты меня, когда вошел вот так незаметно.

К этому моменту герцог рассмотрел костюм своего младшего кузена во всем его великолепии: изумительный полосатый жилет, яркий галстук, повязанный чрезвычайно высоко, накрахмаленную манишку сюртук экстравагантного покроя с подкладными плечами, пуговицами размером в крону, и ядовито-желтого цвета панталоны. Он закрыл глаза.

— Гидеон, у тебя найдется, что выпить? — спросил он слабым голосом. Капитан Вейр ухмыльнулся.

— Настоящий маленький щеголь, не правда ли? — заметил он.

— Я думал, что ты обедаешь с крошкой Бартоломью, — сказал Джилли. — Мэтт, неужели ты собираешься предстать в Оксфорде в этаком наряде? Гидеон, ты только посмотри на его панталоны. Таких еще свет не видывал.

— Джилли, — вспыхнул Мэттью. — Если ты сам никогда не отличался вкусом в одежде, то надо мной нечего издеваться. Это сейчас писк моды! Тебе самому не мешает обзавестись такими же.

— Это выше моих сил, — покачал головой герцог. Он смотрел снизу вверх на Гидеона, который с трудом поднялся со стула и теперь возвышался над ним, улыбаясь. — Гидеон, — сказал он с довольным видом. — У меня было столько разных поручений к тебе, но, боюсь, они все вылетели у меня из головы.

— Не хочешь ли ты сказать, Адольф, что сорвался с поводка? — строго спросил Гидеон.

— Ах нет, — вздохнул Джилли, — Я бы и рад, но разве дадут мне это сделать Белпер, Скривен, Чигвел, Борродейл, Нитлбед…

— Довольно, — скомандовал Гидеон. — Хватит тебе важничать, малыш. А что, мой досточтимый отец в городе?

— Нет, я здесь один. Если не считать, конечно, Нитлбеда, Терви… Впрочем, тебе не нравится, когда я подчеркиваю свое высокое положение.

— По этому поводу, — сказал Гидеон, лениво прошествовав к двери и открывая ее, — не мешает выпить пунша! Рэгби! Рэгби! Рэгби, старый негодник! Рому, лимонов, чайник! Шевелись, любезный! — Он вновь вернулся к камину.

— А теперь скажи, здоровы ли мои родители, и забудем о них.

— Они в добром здравии, но мне многое надо сказать тебе о твоем отце. Я, собственно, и пришел сюда за этим. Да, конечно, именно за этим.

— Да ты никак надул дядю Лайонела! — воскликнул Мэттью.

— О нет. При расставании он благословил меня и заклинал нанести визит дантисту. Мне еще никого не удавалось надуть, — вздохнул Джилли.

Гидеон посмотрел на него исподлобья.

— Приуныл, Адольф? — ласково спросил он.

— Еще как, — ответил герцог, встретив его взгляд.

— Ну что ты за человек, Джилли?! — воскликнул Мэттью с раздражением. — Как бы я хотел оказаться на твоем месте. Твои карманы никогда не пустеют, жизнь твоя легка и удобна, все стараются тебе услужить, а ты еще жалуешься…

— Тихо, малыш! — прервал его Гидеон. — Садись, Джилли! Выкладывай, с чем пришел.

— Этого добра у меня предостаточно, — сказал герцог, садясь за стол. — А, вспомнил! Не желаете ли вы поздравить меня? Первыми вы не будете, но ведь вам все равно, первые вы или последние. Сегодня я оправдал надежды семьи — не говоря уже о всех сплетниках в городе — я официально помолвлен. Моя невеста — очень выгодная для меня партия. Вскоре объявление об этом появится в «Газетт» и во всех светских журналах. Я смею надеяться, что Скривен, ни один из них не пропустит.

— О! — произнес Гидеон. Он отломил кончик сигары, бросил его в огонь и посмотрел на герцога пронзительным взглядом. — Да, это событие действительно заслуживает того, чтобы отметить его кружкой рома. Ведь речь идет о Хэриет, я не ошибся?

Герцог кивнул.

— Не сердись на меня, малыш, а прими мои поздравления. Она тебе очень подойдет. Герцог бросил на него быстрый взгляд.

— Да, конечно, и что я за человек такой, что позволяю себе так говорить о ней. Не слушайте меня! Она само воплощение кротости и доброты.

— Прими и мои поздравления, — сказал Мэттью. — Не думай, что удивил нас, все мы знали, что ты собираешься сделать ей предложение.

— Я и не скрывал! — согласился Джилли. Он был искренне рад.

— Шарлотта тоже обручена, — заметил Мэттью. — Ты знаешь об этом? С Альфредом Тирском.

— Конечно, знаю, — ответил Джилли. — Собственно говоря, я бы не хотел давать на этот брак своего согласия.

— Не дать согласия на этот брак? — повторил Мэттью, уставившись на него в неподдельном изумлении.

— Да, у меня было такое намерение, но как все мои намерения оно ничем так и не закончилось. Твой отец прислал мне письмо, в котором выражал надежду на то, что этот союз получит мое одобрение. Вот только я его не одобряю. Совсем нет!

— Как будто для моего отца твое согласие так уж важно, — рассмеялся Мэттью. — Да будет тебе разыгрывать нас, Джилли.

— Я разыгрываю? Ты забываешься, Мэтт! — отрезая Джилли. — Позволь напомнить тебе, что теперь я пива семьи, и пора мне утверждаться в этом качестве.

— Значит, ты утверждаешься, Адольф? — улыбнулся Гидеон.

— Нет, нет, я еще только учусь! Я настолько легкомыслен, что и не знаю, когда я утверждаюсь, а когда навязываю свое мнение весьма дерзким образом, что никуда не годится.

Гидеон опустил руку на его плечо и крепко сжал его, но так как в эту минуту в комнату вошел Рэгби с подносом, то ничего не сказал.

— Все это ерунда! — нервно произнес герцог. — Я же сказал, все это моя меланхолия. Гидеон лениво улыбнулся ему с высоты своего роста.

— Бедняга! — сказал он.

— А ты — драгун несчастный! — отозвался герцог, предпринимая жалкую попытку взбодриться. — Вари свой пунш!

Мэттью взял один из лимонов и разрезал его пополам, припевая:

— Один кисло, два сладко, четыре крепко, а восемь слабо! Ты добавишь розового шампанского, Гидеон?

— Нет, — ответил тот, отпуская плечо герцога, и начал отмеривать ром. — Только арак[3], дитя мое. Ничего, кроме арака!

— Только деревенщины добавляют арак вместо шампанского, — важно сказал Мэттью, но тут же пожалел об этом.

— Вы только посмотрите на нашего знатока! — воскликнул Гидеон, обращаясь к Джилли. — Продолжай, Мэтт! Есть ли у тебя еще замечания относительно изящного вкуса?

Лицо молодого мистера Вейра, красневшего по любому поводу, вспыхнуло.

— Нет, но я прав! Джилли, ты бываешь на всех светских приемах. Скажи, должно быть розовое шампанское, ведь так?

— Конечно, ты прав, но только у нашего Гидеона ярко выражены наклонности скряги, — ответил герцог, черпая ложкой сахар из миски и снова просыпая его туда. — А что, Мэтт, Шарлотта и вправду хочет выйти замуж за Тирска?

— Боже мой, конечно, она рада до смерти, — весело ответил Мэттью.

— Господи!

— Да, знаешь ли, для нее это очень выгодная партия. Ахда, ты думаешь, что Тирск будет не слишком верным супругом? Ей это безразлично при условии, что и он не будет следить за ее поведением слишком внимательно, и я готов поклясться, что уж он-то не будет, потому что у него есть любовница, которую он содержит вот уже несколько лет. По крайней мере, по городу ходят подобные слухи, и по-моему, они небезосновательны. А ты что думаешь?

— Но какова парочка! — сказал герцог.

— Впрочем, — великодушно признал Мэттью, — никто не может упрекнуть моего отца за то, что он подцепил Тирска. Тебе ведь известно, что он дьявольски богат, кроме того, у него титул, а у отца еще четыре дочери, о будущем которых надо позаботиться. Что же касается Шарлотты, то ты зря придираешься к ней, Джилли. Ведь ты сам себе хозяин и поступаешь по своему усмотрению. Тебе не нужно жить в Кройлейке под надзором матери и пять вечеров из семи разливать чай для целой компании нужных святош. Даю тебе слово, это вынести невозможно!

К тому времени вскипел чайник. Гидеон снял его с полки в камине, где обычно подогревалась пища, и вылил щербет, находившийся в нем, в ром. Нежный аромат поднялся из чаши. Он помешал смесь, всецело поглощенный этим занятием. Но герцог, уловив нотки горечи в голосе Мэттью, испытующе посмотрел на него. Мэттью отвел взгляд и принялся рассказывать о проказах, которыми славился Оксфорд.

Гидеон, никогда не обращавший на его речи ни малейшего внимания, бесцеремонно прервал его болтовню.

— Надолго ли ты приехал в город, Адольф?

— Не знаю. Настолько, насколько мне разрешат, осмелюсь предположить.

— Значит, времени у тебя практически нет! — Он принялся большим половником разливать пунш в три кружки. — По-моему, ты говорил, что тебе прислуживает Белпер? Какого черта ты сообщил ему, что ты в Лондоне?

— Гидеон, почему ты такой наивный? — взмолился Джилли. — Конечно, я ему ничего не говорил. Это было обязанностью моего дяди. И он ее выполню Когда я приехал, Белпер встречал меня на пороге.

— Не имей ты куриные мозги, ты бы вышвырнул его со своего порога! — заметил капитан.

— Непременно, если бы я обладал таким же ростом, как ты, — парировал мрачно герцог.

— Решительности — вот чего тебе не хватает, дитя мое.

— Я знаю. Но мне показалось, что он не слишком хорошо одет, а когда тебе так рады — что можно сделать?

— И в самом деле, — язвительно проговорил Гидеон. — Подозреваю, что если все лондонские сорванцы начнут проявлять радость при твоем появлении, ты для всех распахнешь свои двери.

— Мне бы следовало так сделать, — вздохнул Джилли. — Как же ты будешь похож на моего дядю в один прекрасный день, когда эти прекрасные бакенбарды утратят свой черный цвет и блеск! Как он был прав, когда предупреждал меня, чтобы я не искал твоего общества! Он и не подозревал, насколько прав оказался!

— Что? — воскликнул Гидеон. — Да он никогда не мог сказать такое.

— Да, он этого не говорил, — признался Джилли. — Но он все-таки предупредил меня не связываться с теми, с кем ты водишь компанию. Весьма справедливо. Вы, гвардейцы… Знаешь, Белпер дразнит вас гайд-парковыми солдатами. Вы такая легкомысленная братия, что никогда не знаешь, куда может завести компания военных. Он также предупредил меня насчет Гейвуда. Сказал, что он наверняка захочет повести меня в игорный притон, именно туда он и предложил пойти с ним, только я помнил о советах и не пошел с ним.

— Вздор, Адольф! Ты не пошел с ним только потому, что игра тебя не привлекает. Давай без этих штучек, маленький кузен.

Герцог подлил себе в кружку еще немного пунша.

— Не перебивай главу семьи, Гидеон. Помни об этикете!

— Еще немного, и ведро для шампанского окажется на твоей голове, — предупредил его Гидеон.

— В таком случае ты окажешься один против двоих, потому что Мэттью, если он еще не отключился, примет мою сторону.

Мэттью, погруженный в глубокие раздумья, встрепенулся.

— Я весь внимание. Но нельзя же все время болтать.

— Если бы ты знал Белпера, ты бы так не говорил, Гидеон. На следующий год я буду совершеннолетним, и мой дядя говорит, чтобы я учился жить самостоятельно. У меня тысячи замечательный качеств, но мне недостает решительности. Поэтому я подумал о том, что неплохо бы заняться мне своими поместьями, но мои представления о них оказались такими наивными, что Скривен улыбался, а дядя потерял всякое терпение со мной. Я бы хотел — о как бы я хотел, — чтобы мой опекун был бы злодеем, а мой управляющий — дураком и чтобы они вместе пытались разорить меня.

— Не вижу в этом никакого смысла, — заморгал Мэттью.

— И еще я хотел бы, — продолжал Джилли, не обращая внимания на эту реплику, — чтобы никто из моего окружения не желал бы мне добра, не заботился бы о моих интересах, нисколечко не любил бы меня. Бог знает, почему, но все как раз наоборот. Знаете ли вы, что Борродейл и Чигвел, и Нитлбед, и мой лакей — нет, только не лакей! Пусть его наградит господь, потому что он не знал меня с колыбели, и ему глубоко наплевать, что из меня вырастет. Это замечательный человек! Интересно, сколько я ему плачу? Надо удвоить эту сумму! Но остальные… Ах да, еще и Терви, как это я забыл о нем? Остальные ждут не дождутся, когда я вернусь домой, беспокоятся до умопомрачения из-за того, что я не приказал подать карету и поэтому на меня могут напасть разбойники, или я могу простудиться. Они не лягут спать, пока я не вернусь. Борродейл принесет мне горячий посеет[4], а Нитлбед, даю слово, будет меня журить. — Он вскочил и начал беспокойно ходить по комнате большими шагами. — Гидеон, я все время думаю о том, каково быть просто мистером Никем и Ниоткуда.

— А ты попробуй, — посоветовал ему кузен.

— Но как? Ведь мы живем не на страницах романа а в этом скучнейшем благовоспитанном мире! Да я еще собираюсь жениться! Дай мне еще пунша. Или же ты собираешься напомнить мне, что мой желудок никогда не отличался здоровьем и что скорее всего начнется расстройство, и надо будет призвать доктора Бейли?

— Иди к черту! — сказал Гидеон, наполняя опустошенную кружку. — Можешь болеть, сколько твоей душе угодно, только не у меня. Я посажу тебя в портшез и велю им отнести тебя домой.

— Я так люблю тебя, — вздохнул герцог, — ведь в тебе нет ни одной добродетели. Ты лжешь, Гидеон, ты лжешь. Как только я свалюсь, и часа не пройдет, как ты созовешь сюда полмедицинского факультета.

— Только не я!

— Да перестаньте вы болтать чушь! — неожиданно воскликнул Мэттью, резко выпрямляясь на стуле. — Вот что я скажу тебе, Джилли. Тебе очень будет полезно не быть герцогом, не иметь столько денег, не иметь столько слуг, готовых исполнить любое твое желание, не иметь чистопородного скота и помощников, которые занимаются твоими делами так, что тебе не остается, о чем и думать.

— Да, пожалуй, — согласился Джилли, на которого произвел впечатление этот внезапный взрыв. — Хотел бы ты поменяться со мной местами?

— Еще бы!

— К сожалению, это невозможно, — вздохнул Джилли, снова садясь на стул. — Мне вдруг пришло в голову, что если бы мы поменялись с тобой местами, дядя Генри стал бы мне отцом, и хотя я не хочу оскорблять тебя, Мэтт, мне бы не хотелось такого отца.

— Адольф, по-моему, ты перебрал, — строго сказал Гидеон. Герцог улыбнулся и покачал головой.

— Нет, я совершенно трезв. Но Мэтт прав. Я столько болтаю чепухи. Мэтт, проводи меня домой по нашим небезопасным улицам. Где ты остановился?

— В «Реддише», но я не против того, чтобы проводить тебя, — ответил Мэттью, осушая свой стакан.

Герцог вышел в холл за своим сюртуком. Гидеон проводил его, помог ему одеться.

— Приходи завтра, пообедаем вместе, Адольф, — предложил он. — Я позабочусь о том, чтобы больше никаких наших кузенов здесь не было.

— Да, я думал, что ты один, — сказал Джилли.

— Обязательно поговорим, малыш. В восемь часов. Только не перережь себе горло до этого.

— Гидеон, Гидеон, не думаешь ли ты, что я бреюсь самостоятельно? — нашелся Джилли, хотя и был весьма шокирован.

Глава 6

Выйдя на улицу, Мэттью принялся с нарочитой веселостью развлекать Джилли пустой болтовней о том о сем. Так продолжалось несколько минут, но ему не удалось развеять подозрения своего кузена, который воспользовался первой возможностью, чтобы прервать словесный поток и спросить:

— У тебя неприятности, Мэтт?

Поток прекратился. Через минуту Мэттью сказал:

— Неприятности? Какие могут у меня быть неприятности?

— Не знаю, но если я угадал, почему бы тебе не поделиться со мной?

— А, ты снова вошел в роль главы семейства, — ответил Мэттью со смехом, который прозвучал совсем неубедительно.

— По правде говоря, я и не думал об этом, но теперь, когда ты напомнил об этом, я использую этот повод, чтобы подтвердить свое положение в семье. У тебя денежные затруднения, Мэтт?

— О господи, конечно, но дело даже не в этом! То есть и в этом тоже, но это совсем не то, что ты думаешь. Мой мастер, слава богу, порядочный человек.

В переводе на обычный язык эта таинственная фраза означала, что портной мистера Вейра дает ему кредит на большой срок. Герцог так и понял, и спросил:

— О какой сумме идет речь?

Наступило долгое молчание. Наконец, мистер Вейр нарушил его.

— Если тебе так уж хочется это знать, то мне нужно пять тысяч фунтов.

— Ого, — сказал герцог. — Сейчас у меня нет таких денег, но я наверняка смогу их найти.

— Джилли, ну и дуралей же ты, — рассмеялся Мэттью. — Можно подумать, будто мой дядя тебе это позволит!

— Он никогда не стеснял меня в средствах. Во всяком случае с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я свободен распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Я только не должен изменять своим принципам.

— Что ж, если он тебе это разрешает, то я не разрешаю. У меня еще есть совесть. Впрочем, я шучу!

— Мэтт, в чем дело?

Снова наступило молчание, но участие в голосе кузена придало решимости Мэттью.

— Джилли, я погиб, не знаю, что делать, — сказал он таким голосом, будто перед герцогом стоял испуганный школьник, а не молодой джентльмен, два года отучившийся в университете.

Герцог взял его под руку.

— Мы найдем выход, Мэтт, не бойся. Но как же это случилось? Неужели от тебя требуют такую сумму?

— Не думай, что это мои долги. Это нарушенное обещание. Я в полной растерянности.

От такого признания герцог оторопел.

— Нарушенное обещание! Мэтт, я не знаю, чем ты занимался все это время, но кто же может предъявлять тебе иск на такую сумму?

— Иск не мне, а тебе! Через моего отца, как я подозреваю. Чтобы не позорить наше имя в суде. Все знают, как ты богат.

— Ну что я за дурак, — медленно проговорил Джилли. — Ну, конечно. И ты обещал этой особе жениться?

— Боюсь, что так, — тяжело вздохнул Мэттью. — Знаешь, что случается, когда пишешь письма?

— А ты писал ей письма?

— Писал, но никогда не думал… Она даже ни на одно не ответила, — с обиженным видом сказад Мэттью.

— Мэтт, у нее много твоих писем?

— Они не у нее, они у субъекта, который выдает себя за ее опекуна. Он утверждает, будто у него их полдюжины — Даже не представляю, откуда у него столько их набралось, ты ведь знаешь, я не большой любитель писать письма. Но она такая красавица! Ты даже представить себе не можешь, Джилли.

— Где ты познакомился с ней? Не в Лондоне?

— О нет! В Оксфорде! Она разглядывала витрины, с ней еще была леди — это я сначала подумал, что она леди, но когда узнал ее получше, я, конечно, увидел, что никакая она не леди, но это ничего не значит. Она сказала, что она ее тетя, и что зовут ее миссис Доверкорт, но я подозреваю, что это не так. В общем, Белинда уронила свой ридикюль, я его, конечно, поднял, вот так все и началось.

Герцог в некотором замешательстве от не совсем внятного рассказа кузена о его затруднительном положении, предложил обсудить это дело в тиши его библиотеки в Сейл-Хаузе. Мэттью согласился на это, но тяжело вздохнув, сказал, что не видит выхода для себя.

— Я не допущу, Джилли, чтобы ты платил эти деньги, и кончено! Хорошо тебе говорить, что можешь взять со счета столько, сколько пожелаешь, но представь, какой шум пойдет, если ты возьмешь такую огромную сумму. Это непременно дойдет до ушей моего дяди, он скажет отцу, и тогда мне не останется ничего, кроме как утопиться в реке, хотя и это не выход, потому что, смею признаться, я отлично плаваю и вряд ли утону! Конечно, если бы я был на твоем месте и мог позволить себе держать фаэтон или двухколесный экипаж, или еще что-то вроде этого, я мог бы загнать лошадей к черту и сломать себе шею, но хотел бы я посмотреть, можно ли загнать рабочих коняг, запряженных в двуколку. Это никому не удастся! Рабочие коняги медлительны, как черепахи! Наверное, мне следовало бы размозжить себе череп, но это означает, что мне придется купить хороший пистолет, на что сейчас у меня денег, и если говорить честно, Джилли, мне эта идея совсем не нравится.

Герцог, приняв в расчет влияние пунша на эту душераздирающую речь, постарался успокоить Мэттью и заметил, что среди многих его достоинств желание покончить счеты с жизнью наиболее дорогостоящим способом стоит не на последнем месте. Он повел своего молодого родственника по Керзон-стрит. Прогулка помогла немного прочистить мозги мистера Вейра, но настроение ему не подняла. Когда он следом за Джилли вошел в Сейл-Хауз, то предпринял попытку показаться бодрым и раскованным. Это чуть было не закончилась плачевно, и если бы слуги герцога были бы в состоянии замечать что-нибудь, кроме хозяина, они наверняка бы это заметили и призадумались бы над тем, что все это значило. Но в этот момент Борродейл, Чигвел и Нитлбед увлеченно и вполголоса посвящали его милость в то, как они весь вечер волновались из-за него, и не обратили внимание на мистера Мэттью.

Герцог перенес эту чрезмерную заботу о своей особе со своим обычным терпением, категорически отверг предположения насчет того, что он проголодался и утомился, и попросил Борродейла принести в библиотеку вина и печенья.

— И вам совсем не нужно дожидаться меня! — добавил он. — Оставьте свечу на столе, и я превосходно управлюсь сам.

Тот поклонился и сказал, что исполнит, как желает его милость, но тут же Обменялся с Нитлбедом многозначительным взглядом, заключив с ним временный союз, выражавший обоюдную решимость сидеть хоть всю ночь без сна — а вдруг возникнет необходимость.

Герцог ввел Мэттью в библиотеку и усадил его в кресло у камина; явился один из лакеев с вощеным фитилем, горя желанием зажечь все свечи настенных бра и канделябров, коими изобиловала комната; вскоре появился и Борродейл с серебряным подносом, уставленным освежающими напитками. Умерив пыл лакея и заверив Борродейла, что в этот вечер ему ничего больше не потребуется, герцог избавился от обоих и уселся напротив своего кузена.

— Ну а сейчас, Мэтт, расскажи мне все по порядку! — попросил он.

— А ты отцу не проболтаешься? — подозрительно спросил Мэттью.

— За кого ты меня принимаешь? Конечно, нет!

Немного успокоившись на сей счет, Мэттью пустился рассказывать длинную и не слишком понятную историю. Поначалу он запинался, рассыпался в многочисленных оправданиях, но когда понял, что судя по всему, кузен не собирается удивляться его промахам и корить его, он оставил свою агрессивно-оправдательную манеру, стал говорить более естественно, изливая герцогу свою душу и чувствуя себя все лучше и лучше.

Следить за его рассказом было нелегко, так как, несмотря на его длину и обилие подробностей, в нем обнаруживались некоторые провалы, хотя главные моменты уловить было можно. Насколько понял герцог, его романтически настроенный кузен влюбился с первого взгляда в особу несравненной красоты, приехавшую в Оксфорд вместе с дамой, которая, возможно, приходилась ей теткой. Эта леди не только не охладила поползновения незнакомого джентльмена, но с радостью дала ему адрес и заверила его, что будет счастлива, если он зайдет к ним в любое время. Естественно, Мэттью заглянул по этому адресу и получил радушный прием. Обнаружив, что очаровательная Белинда в действительности еще очаровательнее, чем рисовало его воображение, он, не теряя времени, с головой кинулся в любовное приключение, изобиловавшее тайными свиданиями, страстными посланиями и безумными планами побега в Гретну-Грин[5]. Да, признался он, похоже, что идея насчет Гретны-Грин принадлежала ему. Герцог сдвинул брови, услышав это.

— Послушай, Мэтт, я все-таки тебя не пойму, — сказал он извиняющимся тоном. — Ты говоришь, что она грозит привлечь тебя к суду за нарушенное обещание, но если ты не отказывался жениться на ней, то я не понимаю, почему это произошло! Почему она не бежала с тобой?

— Да она, пожалуй, и бежала бы со мной, — вздохнул Мэттью. — Дело в том, видишь ли, что она легко поддается влиянию. Но нанять карету для такой длинной дороги ужасно дорого, да еще издержки в пути, а я еще не закончил курс, я должен подумать о будущем и совершенно не представляю, откуда взять столько денег. Ты же знаешь, каков мой отец. Он такой шум поднимет, если я напишу ему, что мне нужны деньги. Даю десять против одного, что он обязательно спросит меня, зачем они мне. Он всегда это делает, будто я ребенок и должен во всем перед ним отчитываться. А просить у тебя, Джилли, — мне и в голову это не приходило, и даже если бы и пришло, то я бы этого ни за что не сделал, потому что это дошло бы до ушей моего дяди, что еще хуже. Поэтому, как ни верти, ничего не выходило, но сейчас я даже рад этому, потому что Белинда мне совсем не подходит — по правде говоря, я в этом совершенно уверен.

— Она сильно расстроилась, когда твой план провалился? — с любопытством спросил герцог.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.