Было за полночь, и жители домов, теснившихся вокруг треугольной лужайки, давно уже спали. Нигде ни огонька, только полная луна плыла по темно-синему небу, озаряя деревню бледным светом, холодным, точно блеск стали. Четко очерченные ее сиянием предметы лишились красок, и потому все они, даже самые прозаические, вроде бензоколонок, казались почти бесплотными; тени домов и деревьев ложились на землю уродливыми пятнами сажи.
      К обочине лужайки кто-то подогнал машину, золотистые лучи ее фар прорезали тьму, мотор мягко пульсировал. Дверца машины была открыта. У машины под огромным вязом что-то задвигалось, и из его тени на лунный свет вышел человек; он опасливо огляделся и, минуту поколебавшись, поспешно сел в машину; заскрежетали скорости – машина стала разворачиваться. Человек обернулся на вяз – под ним смутно вырисовывался какой-то предмет – и, решительно развернувшись, поехал прочь по лондонской дороге. Шум мотора замер вдали; где-то рядом тявкнул пес; потом все стихло.
      Луна совершала свое путешествие по небу, и тень вяза становилась короче; зловещий свет, прокравшись под ветвями, осветил две ноги в лаковых ботинках, вставленные в отверстия колодок. Ноги не двигались; лунный свет подкрался ближе, выхватив из темноты грудь в белоснежной рубашке.
      Прошел еще час, и из-за угла у Кингз-Хед выехал велосипедист. Это констебль Дикенсон возвращался домой с ночного дежурства. Теперь луна целиком освещала колодки. Джентльмен в вечернем костюме, казалось, сидя спал, тело его наклонилось вперед, голова свесилась на грудь. Дикенсон ехал, тихо насвистывая, но вдруг замолчал, переднее колесо его велосипеда вильнуло в сторону. Колодки были достопримечательностью Эшли-Грин, но полицейский как-то не помнил, чтобы раньше кого-нибудь в них сажали. Он здорово перепугался. Пьяный олух, подумалось ему. Видно, кто-то решил потешиться над тобой, дружище.
      Дикенсон слез с велосипеда и аккуратно прислонил его к вязу. Фигура в колодках не шелохнулась.
      – Ну-ну, сэр, проснитесь! – с мягким укором сказал констебль. – Нельзя же ночевать здесь! – Он положил руку на осевшее плечо и чуть тряхнул его. – Пошли, сэр, ей-богу, вам бы лучше домой.
      И, поскольку человек не откликнулся, затряс плечо сильнее и обхватил незнакомца, пытаясь его поднять. Человек и тут не пошевелился, но его рука, лежавшая на коленях, соскользнула, свесилась и закачалась, задевая брюки констебля. Дикенсон наклонился, пристально вглядываясь в обращенное вниз лицо, и вытащил из кармана фонарь. Вспыхнул свет, и констебль отпрянул. Фигура на скамье завалилась вбок, но ноги по-прежнему были зажаты колодками. «Бо-оже! – прошептал Дикенсон, вдруг почувствовав, что у него пересохло во рту. – О Бо-оже!» Ему не хотелось больше не только прикасаться к этому телу, но и подходить ближе, потому что он почувствовал на руках что-то липкое, а Дикенсон в жизни своей еще не видел мертвецов.
      Он наклонился и вытер руку о траву, обзывая себя последним дураком. Такого он не ожидал; его желудок будто перевернулся, а кишки подпрыгнули и оказались в груди; его тошнило. Тяжело дыша, он снова приблизился к фигуре, осветил ее фонариком и осторожно дотронулся до висевшей руки. Рука была не слишком холодная и не влажная, как пишется в книгах, просто прохладная. Пожалуй, уж лучше была бы ледяная. Почему-то это едва ощутимое тепло было отвратительно.
      Он взял себя в руки. Его дело не фантазировать, а решить, с чего начать. Совершенно ясно – человек мертв; бессмысленно стоять над телом, лучше как можно скорей связаться с полицейским участком в Ханборо. Он вывел велосипед на дорогу, вскочил на него и помчался на другой конец лужайки, к дому со строгими кисейными занавесками и аккуратными клумбами, над входной дверью которого на узкой доске красками было написано:
      ОКРУЖНАЯ ПОЛИЦИЯ.
      Войдя, он стал пробираться к телефону, стараясь ступать как можно тише, чтобы его жена, которая спала наверху, не проснулась и не позвала его. Не то пришлось бы все ей рассказать, а она ждала первенца и неважно себя чувствовала.
      Он поднял трубку, размышляя, правильно ли поступил, бросив труп посреди деревни. Пожалуй, не слишком.
      Ответил дежурный сержант. Дикенсону было странно слышать, как твердо звучал его собственный голос, потому что на самом деле он был малость не в себе, и неудивительно. Он все рассказал с предельной бесстрастностью, но в ответ дежурный сержант воскликнул далеко не столь бесстрастно:
      – Что?! – а потом: – В колодках! – и наконец: – Послушай, а ты уверен, что он мертв?
      Но констебль Дикенсон был совершенно уверен, и, когда дежурный услышал про кровь и про рану в спине, недоверчивые восклицания смолкли и он коротко сказал:
      – Хорошо. Беги туда и смотри, чтобы никто не притрагивался к телу. Инспектор и «скорая помощь» прибудут мигом…
      – Погодите минутку, сержант, – сказал констебль, ему не терпелось рассказать все, что он знал. – Я опознал этого человека – это мистер Верикер.
      – Кто? – переспросил сержант.
      – Верикер. Джентльмен из Лондона, который купил коттедж «Риверсайд». Он приезжает на выходные.
      – А! – рассеянно произнес сержант. – Значит, не местный.
      – Не совсем, – согласился констебль. – Но я не могу взять в толк, почему он оказался ночью в колодках. Да еще в вечернем костюме.
      – Ладно, отправляйся назад и следи за всем, пока не появится инспектор, – сказал сержант и повесил трубку.
      Дикенсон слышал, как что-то звякнуло, и это его разочаровало, потому что теперь, когда он пришел в себя после нервного потрясения, он уже видел некоторые странные обстоятельства этого убийства, и ему хотелось обсудить их с сержантом. Но делать нечего, пришлось подчиниться приказу; он повесил трубку, вышел на цыпочках из дома и направился к ограде, у которой оставил свой велосипед.
      Вернувшись к колодкам, он нашел мертвеца, лежавшего в том же положении. Видно, никто не приходил с тех пор, как констебль ушел, и, осмотрев с помощью фонаря землю в надежде обнаружить какую-нибудь улику или следы, констебль прислонился к дереву и попытался до прихода инспектора самостоятельно разгадать эту загадку.
      Ждать пришлось не слишком долго, вдалеке послышался шум мотора, и через несколько мгновений к лужайке подъехала машина, из нее ловко выпрыгнул инспектор Джеррольд и повернулся, чтобы подать руку полному господину, в котором констебль признал полицейского хирурга, доктора Хоука.
      – Ну что? – оживленно спросил инспектор. – Где тело, Дикенсон? А! Вот! – Он подошел к скамье и осветил фонариком неподвижную фигуру. Хм! Похоже, доктор, вам здесь делать почти нечего. Посвети фарами сюда, Хилл. Вот так лучше. Нашли его в том же положении?
      – Нет, сэр, не совсем. Он сидел прямо, то есть, точнее, завалившись вперед – не знаю, понятно ли я говорю. Я думал, он спит. В вечернем костюме, да еще и ноги в колодках, вот я и подумал: мол, он пропустил лишнюю рюмку; подхожу к нему, кладу руку на плечо – хотел разбудить. Два раза потряс его, и тут меня осенило: что-то с ним неладно, да и рука у меня стала мокрая и какая-то клейкая, посветил на него фонариком и, конечно, увидел, что он мертвый. Когда я его тормошил, он и завалился вот так набок.
      Инспектор кивнул, он глядел на доктора, который стоял на коленях перед трупом.
      – Сержант Хэмлин сказал, что вы опознали его. Кто это? Кажется, мне его лицо незнакомо.
      – Полагаю, вы можете не знать его, сэр. Это мистер Верикер из коттеджа «Риверсайд».
      – А, – произнес инспектор и презрительно фыркнул. – Из этих воскресных визитеров. Как, доктор, есть что-нибудь необычное?
      – Придется, конечно, сделать вскрытие, – задумчиво проворчал доктор, вставая с колен. – Но, похоже, случай ясный. Ножевая рана немного ниже левой лопатки. Скорее всего, смерть наступила мгновенно.
      Инспектор понаблюдал немного, как он работает с телом, потом спросил:
      – Вы составили себе представление, в какое время это произошло, сэр?
      – Примерно от двух до четырех часов назад, – ответил доктор, выпрямляясь. – Пока все, спасибо.
      – Инспектор повернулся к констеблю Дикенсону:
      – Вы помните, в каком положении вы нашли тело?
      – Да, сэр.
      – Хорошо. Восстановите по возможности это положение. Вспышка готова? Томпсон?
      Констеблю Дикенсону не слишком была приятна поставленная перед ним задача, однако он тут же подошел к телу, посадил его в изначальное положение и аккуратно уложил его руку на задеревенелые колени. Инспектор молча наблюдал за Дикенсоном, потом отступил назад и сделал знак фотографу.
      Фотограф закончил свою работу и прибыла карета «скорой помощи», когда в одном из ближайших домов зажегся свет. Инспектор сердито взглянул на окно и решительно сказал:
      – Все. Теперь можете его увозить. Осторожнее с этим бруском, здесь могут быть отпечатки пальцев.
      Когда был уже поднят брусок колодок, а тело освобождено и положено в карету, освещенное окно распахнулось и высунулась взъерошенная голова. Мерзкий, предвкушающий недоброе голос крикнул:
      – Что там такое? Несчастный случай? Кто-нибудь пострадал?
      – Пустяки, миссис Дьюк, – крикнул в ответ Дикенсон. – Пожалуйста, не беспокойтесь!
      Голова исчезла, но тот же голос в комнате заклинал некоего Горацио вставать поскорее, потому что на улице полиция, карета «скорой помощи» и все такое прочее.
      – Насколько я знаю эту деревню, через десять минут здесь соберется целая толпа кумушек, – с мрачной усмешкой заметил инспектор. – Так, значит, в морг. А теперь, Дикенсон, послушаем вас. Расскажите, когда вы обнаружили тело?
      – По моим подсчетам, сэр, примерно без десяти два. Как раз в два я позвонил в участок – когда закончил патрулирование.
      – Здесь вы никого не видели? Никакой машины? И ничего не слышали?
      – Нет, сэр, ничего.
      – А этот человек – как его? Верикер – в данный момент жил в коттедже «Риверсайд»?
      – Насколько мне известно – нет, сэр. Он, как правило, среди недели там не появлялся. Так как это случилось в субботу, он, мне кажется, как раз туда и ехал. Миссис Битон, наверное, знает, был ли он там. Она должна была получить распоряжение готовить дом к его приезду.
      – Она живет в его доме?
      – Нет, сэр. На Пеннифартинг-роу, в двух минутах ходьбы от коттеджа Верикера. Она у него убирала и приносила молоко и яйца и все прочее, когда он должен был приехать. Она мне рассказывала, что он часто по субботам приезжал поздно. Насколько я знаю, он привозил с собой лакея, который его обслуживал, но часто приезжал один. – Он помолчал, а потом поправился: – Когда я говорю «один», я имею в виду, что он частенько не привозил с собой слугу.
      – Что вы хотите этим сказать? – спросил доктор.
      – Я хочу сказать, сэр, иногда он привозил с собой друзей. – Он кашлянул. – Чаще женского пола, я так слышал.
      – Жену? Сестру? – спросил инспектор.
      – О нет, сэр! Вовсе нет! – смутился констебль.
      – Ах, так женщин этого сорта! – догадался инспектор. – Нам утром прежде всего надо зайти в коттедж «Риверсайд» – посмотреть, что там. Здесь больше делать нечего. Земля слишком сухая – следов нет. Если вы готовы, доктор, то пошли. Представьте завтра рапорт, Дикенсон, понятно? Теперь можете отправляться спать.
      Вместе с доктором он направился к машине. Дикенсон слышал, как он сказал с привычным бесстрастием:
      – Похоже, случай для Скотленд-Ярда, Лондонец. К нам отношения не имеет. Деликатный случай, но легкий, если они доберутся до женщины.
      – Да, вполне, – сказал доктор, сдерживая зевоту. – Если с ним была женщина.

      На следующее утро инспектор Джеррольд очень рано заявился к начальнику полиции и застал его за завтраком. Инспектор извинился за беспокойство, но полковник, жестом пригласив его сесть, сказал:
      – Не стоит извинений. Что случилось? Что-нибудь серьезное?
      – Весьма серьезное, сэр. Сегодня без десяти два ночи в Эшли-Грин был найден труп человека, убитого холодным оружием.
      – Боже милостивый! Не может быть! Кто это?
      – Джентльмен по имени Арнольд Верикер, сэр, из коттеджа «Риверсайд».
      – Господи Боже мой! – воскликнул полковник, опуская на стол чашку кофе. – Кто мог это сделать? Есть какие-нибудь подозрения?
      – Нет, сэр. Пока нет никаких улик. Труп был найден констеблем Дикенсоном – в колодках.
      – В чем?!!
      – Не правда ли странно, сэр? Но это так.
      – Вы хотите сказать, что его посадили в колодки, а затем зарезали? Что вы имеете в виду?
      – Трудно сказать, сэр. Видите ли, крови было мало; на земле вовсе никакой. Возможно, сперва зарезали, хотя ума не приложу, зачем было трудиться – сажать труп в колодки. Он в вечернем костюме, без шляпы и пальто, и пока единственная важная для нас деталь – руки у него грязные. Одна рука в машинном масле, из чего можно сделать заключение, что ему пришлось менять шину или чинить мотор. Но машины нет ни там, ни в гараже. Конечно, он мог прийти в деревню из своего коттеджа – это меньше мили, но зачем было ночью идти? Врач считает, что убийство произошло не раньше двенадцати – или около того. Нет, похоже, он ехал с кем-то в машине на выходные. Я подумал, сэр, что мне следовало бы прежде всего, повидавшись с вами, отправиться в коттедж «Риверсайд» и выяснить, был ли Верикер там и ждали ли его прошлой ночью. По-видимому, этот джентльмен вел довольно беспорядочный образ жизни.
      – Думаю, вы правы, – согласился полковник. – Я сам не был с ним знаком, но знаете, слухами земля полнится. Делец, занимался копями – мне так говорили. Я полагаю – не наше это дело, инспектор. А вы что скажете?
      – Да примерно то же, что и вы, сэр. Конечно, мы не можем утверждать, что это не дело рук кого-нибудь из местных, но на первый взгляд не похоже. Есть у меня в Эшли-Грин один человек, который наводит справки, однако от него я не надеюсь многое узнать. Знаете, как здесь в деревне, сэр. Люди рано ложатся спать, и, коли не было шума, не хлопала дверца машины – конечно, если предположить, что машина там была – никто и не проснулся, а даже если и не спал, то не обратил внимания. Врач полагает, что смерть должна была наступить почти мгновенно. Нет никаких следов борьбы. Дикенсон сказал мне, что этот мистер Верикер имел привычку привозить с собой из города на выходные друзей. Нужно найти его машину. Это могло бы что-то разъяснить. Я так скажу, сэр: нам в любом случае надо связаться со Скотленд-Ярдом и получить информацию.
      – Совершенно верно. Не наше это дело. И все же вам, конечно, следует отправиться в этот коттедж и посмотреть, какие можно там добыть сведения. Держит ли он слуг?
      – Нет, сэр. Некая женщина, по имени Битон, убирает дом, но, насколько я понял, она живет не там. Я, конечно же, повидаюсь с ней, но не думаю, что сейчас застану кого-нибудь в коттедже. Непохоже. Однако, возможно, добуду кой-какие сведения.
      Инспектор ошибся. Через полчаса, когда они с констеблем Дикенсоном вышли из полицейской машины, в коттедже «Риверсайд» без сомнения кто-то был.
      Кирпичный оштукатуренный домик с зелено-желтыми ставнями стоял на лесистом участке, спускавшемся к реке. Агенты по найму жилья назвали бы его местоположение живописным и уединенным, поскольку летом ни из одного окошка не видно было другого жилища.
      Когда полицейская машина подъехала, залаяла собака, и констебль сразу сказал:
      – Странно. Насколько я знаю у мистера Верикера никогда здесь не было собаки.
      – Возможно, это собака женщины, которая убирает, – заметил инспектор, нажимая на кнопку звонка. – А кто смотрит за садом и за электродвижком?
      – Младший Битон, сэр. Он приходит два раза в неделю. Но вряд ли он стал бы приводить с собой собаку, а тем более пускать ее в дом. Нет, уж точно там кто-то есть – я слышу движение.
      Инспектор снова позвонил и готов был позвонить в третий раз, когда дверь открыла девушка с копной медных кудрей и большими темными сияющими глазами. На ней был мужской парчовый халат на несколько размеров больше, чем следовало, и она изо всех сил старалась удержать бультерьера, которому посетители явно не внушали симпатии.
      – Замолчи, дурак! – взывала девушка. – К ноге! Да что вам надо? – Эти последние слова, произнесенные с заметным удивлением, были обращены к инспектору.
      – Инспектор Джеррольд, – отрекомендовался он. – Если можно, я хотел бы немножко поговорить с вами.
      Девушка нахмурилась.
      – Не знаю, о чем вы собираетесь со мной говорить, но, если хотите, можете войти. Билл, назад!
      Инспектор и констебль последовали за ней в квадратный холл, убранный в современном духе: занавеси и ковер – в кубистском стиле, несколько стульев из дутой стали и приземистый стол мореного дуба. Заметив, что констебль Дикенсон с недоумением оглядывается, девушка улыбнулась и сказала:
      – Пожалуйста, не думайте, что это в моем вкусе. – Констебль испуганно взглянул на нее. – Пойдемте лучше на кухню, я не кончила завтракать. Да и обстановка там приятнее.
      Через дверь в конце холла она привела их в милую кухню с кафельным полом, уютным буфетом и большим столом, на одном конце которого был накрыт завтрак: яйца, кофе и подсушенный хлеб. Электрическая плита стояла в углу, а маленькая электродуховка, подсоединенная с помощью удлинителя к электросети, была включена, потому что напротив на спинке стула сушилась льняная юбка. Инспектор остановился на пороге и быстрым наметанным глазом оглядел комнату. На мгновение глаза его остановились на мокрой юбке, а затем обратились к девушке. Она обошла стол, взяла мимоходом с тарелки тост с маслом и пододвинула к инспектору стул:
      – Садитесь, пожалуйста. Но предупреждаю: я ничего не скажу, пока не повидаюсь со своим адвокатом. – Она глянула на посетителей, подняла брови и добавила: – Шучу.
      Инспектор вежливо улыбнулся.
      – Да, мисс, конечно. Могу ли я узнать – вы живете здесь?
      – Боже упаси, нет!
      Инспектор скользнул взглядом по парчовому халату и вопросительно поднял брови.
      – Совершенно верно, я провела ночь здесь, – холодно сказала девушка. – Вы еще что-нибудь хотели бы знать?
      – Вы приехали сюда с мистером Верикером, мисс?
      – Нет. Я не видела мистера Верикера.
      – В самом деле, мисс? Он вас не ждал? Глаза девушки мрачновато сверкнули.
      – Все было очень мило приготовлено, но я не думаю, что ради меня. Но, ей-богу, какое все это имеет отношение… – Она замолчала и вдруг рассмеялась. – А, понимаю! Жаль, но придется разочаровать вас: я не взломщик, хоть и проникла сюда через окно. Халат я просто взяла, пока сохнет моя юбка.
      Инспектор уставился на юбку.
      – Я понимаю, мисс. Должно быть, было скверное пятно.
      – Кровь, – сообщила девушка между двумя глотками кофе.
      У констебля Дикенсона слегка перехватило дыхание.
      – Кровь? – переспросил инспектор ровным голосом. Девушка поставила на стол чашку и воинственно глянула ему в глаза.
      – Да что вам, собственно, от меня надо? – спросила она.
      – Хотелось бы знать, каким образом кровь оказалась на вашей юбке, мисс, – сказал инспектор.
      – Да?! Ну а я хотела бы знать, какое право вы имеете спрашивать меня об этом – и вообще о чем-нибудь, если уж на то пошло. Так, давайте! Что вам надо?
      Инспектор вытащил записную книжку.
      – Не стоит обижаться, мисс. Здесь, в наших краях, этой ночью случилась небольшая неприятность, и мне надо выяснить одну-две детали. Можно узнать ваше имя и адрес?
      – Зачем? – спросила девушка.
      В голосе инспектора послышалась суровая нота:
      – Вы уж простите меня, мисс, но вы ведете себя глупо. Произошел несчастный случай, он имеет отношение к этому дому, и мой долг получить всю, связанную с ним информацию.
      – Ну, от меня-то, пожалуй, вы многого не узнаете, – заметила девушка. – Я ничего не знаю. Мое имя Антония Верикер. Адрес – Челси, Грейлинг-стрит, 3. Да скажите, наконец, что такое стряслось?
      Инспектор вскинул глаза от блокнота:
      – Родственница Арнольда Верикера?
      – Сводная сестра.
      Инспектор снова уставился в блокнот и аккуратно записал имя и адрес.
      – И вы говорите, что не видели мистера Верикера после приезда сюда?
      – Я несколько месяцев его не видела.
      – Как давно вы здесь, мисс?
      – С прошлого вечера. Часов с семи.
      – Вы приехали специально повидать вашего брата?
      – Сводного брата. Конечно. Но я не видела его. Он так и не появился.
      – Значит, вы надеялись его увидеть?
      – Послушайте! – сказала Антония решительно. – Уж не думаете ли вы, что я ехала сюда, за тридцать пять миль, не надеясь его увидеть?
      – Нет, мисс. Но минутой или двумя раньше вы сказали, что мистер Верикер не ждал вас. Я просто удивился, как это вы, притом, что он не ждал вас, и вы не виделись несколько месяцев, проделали этот немалый путь в уверенности, что застанете его.
      – Я не была уверена. Но я знаю его привычки. Одна из них – приезжать сюда на выходные.
      – Я так понимаю, вы хотели срочно его увидеть, мисс?
      – Я хотела его увидеть, и я все еще хочу его увидеть, – сказала Антония.
      – Боюсь, мисс, что это невозможно, – сказал инспектор, вставая.
      Она глянула на него сердито:
      – О, в самом деле?
      – Да, мисс. Мне жаль, но я должен сообщить вам, что с мистером Верикером случилось несчастье.
      Она сдвинула брови:
      – Вы хотите смягчить удар? Не трудитесь. Он умер?
      Что с ним?
      Инспектор посуровел:
      – Да, мисс. Он умер.
      – Боже милостивый! – воскликнула девушка. Гнев исчез с ее лица. Она переводила взгляд с инспектора на констебля. Констебль был изумлен и шокирован, заметив озорные огоньки в ее глазах. – А я думала, вы собираетесь преследовать мою собаку, – сообщила она. – Мне жаль, что я вам немного нагрубила. Моя собака подралась с другой, и эта проклятая идиотка, хозяйка той собаки, осыпала мою угрозами. Так что же, мой сводный братец в самом деле мертв? Что с ним случилось? Попал в автомобильную аварию?
      Инспектор мог теперь без опасений раскрыть всю правду.
      – Мистер Верикер убит, – сказал он напрямик. И заметил с удовлетворением, что в конце концов малость ее испугал. Она чуть-чуть побледнела и, похоже, не знала, что сказать. Немного помолчав, он добавил: – Его тело было обнаружено в Эшли-Грин, в колодках, ночью, без десяти два.
      – Тело было обнаружено в колодках?! – повторила она. – Вы хотите сказать, что кто-то посадил его в колодки, и он скончался от испуга или от стыда, что вы хотите сказать?
      – Ваш сводный брат, мисс, был заколот ножом в спину, – сказал инспектор.
      – О! Весьма зверски, – заключила Антония.
      – Да, согласился инспектор.
      Она машинально протянула руку к открытой коробке, вынула сигарету, постучала ею по большому пальцу и заметила:
      – Какая мерзость! Кто же это сделал?
      – В данный момент у полиции нет об этом сведений, мисс.
      Она чиркнула спичкой и зажгла сигарету.
      – Не я, если вы это хотите узнать. Зачем вы пришли – чтобы арестовать меня?
      – Конечно нет, мисс. Я только хочу кое-что выяснить. Все, что вы можете рассказать и что поможет пролить свет…
      Она покачала головой:
      – К сожалению, не могу. Мы многие месяцы были в ссоре.
      – Простите, мисс, но если так, каким образом вы оказались сейчас в доме мистера Верикера?
      – О, все очень просто, – ответила она. – Он написал мне письмо, которое привело меня в бешенство, и вот я приехала, чтобы выяснить с ним отношения.
      – Разрешите узнать, мисс, это письмо у вас?
      – Да, но я не намерена вам его показывать, если вас это интересует. Оно сугубо личное.
      – Как я понимаю, дело было весьма срочное? Ведь мистер Верикер должен был быть в понедельник снова в Лондоне?
      – Да, но я не хотела ждать до понедельника, – возразила Антония. – Я звонила ему, но его не было в доме на Итон-плейс, и я решила попытаться застать его здесь. Здесь его тоже не было, но постели были приготовлены, и в кладовке оказалось молоко, масло и яйца и всякая снедь, поэтому было совершенно ясно, что его здесь ждут, вот я и осталась. Когда в полночь он не появился, я легла спать – ведь ехать домой было поздновато.
      – Понятно. И с тех пор вы не выходили из дому – вы, кажется, сказали, что приехали вчера часов в семь вечера?
      – Ну конечно я с тех пор выходила, – сказала она нетерпеливо. – Прогуливала собаку перед сном. Тогда-то и случилась драка: какой-то шелудивый охотничий пес напал на мою собаку в полумиле отсюда. Все вокруг было в крови и в шерсти. Однако никто особенно не пострадал.
      Констебль наблюдал за бультерьером – пес, навострив уши, лежал у двери.
      – Ваша собака не пострадала, мисс? – решился спросить он.
      На лице ее появилась презрительная мина:
      – Почти нет. Ведь это бультерьер.
      – Я только подумал, мисс, – заметил констебль, бросив умоляющий взгляд на инспектора, – я только подумал: как странно, что вашу собаку тоже не покусали.
      – Видно, вы мало знаете о бультерьерах, – сказала Антония.
      – Ладно, Дикенсон, – вмешался инспектор. И снова обратился к Антонии: – Придется мне задать вам несколько вопросов, мисс, если вы последуете за мной в полицейский участок. Сами понимаете – поскольку вы родственница и оказались как раз сейчас в доме покойного, начальник полиции захочет, чтобы вы сделали заявление, и любые детали, касающиеся потерпевшего…
      – Но я же говорю вам, я ничего об этом не знаю, – оборвала его Антония. – Более того, если вы хотите, чтобы я сделала заявление и что-то подписала, я приглашу адвоката – пускай проследит, чтобы я себя не оговорила.
      – Никто не хочет этого, мисс, – спокойно сказал инспектор. – Но вы должны понять, что полиция обязана собрать всю возможную информацию. Вы не можете возражать против того, чтобы просто рассказать начальнику полиции все, что вы знаете о своем брате…
      – Перестаньте называть его моим братом! Сводный брат!
      – Простите, пожалуйста. Все, что вы знаете о вашем сводном брате, и что вы делали в час убийства.
      – Но я уже вам сказала.
      – Конечно, мисс, и я хочу, чтобы вы повторили все это в любых угодных вам выражениях в полиции, где все это можно застенографировать и дать вам, а вы прочтете, поправите и если захотите, то подпишите. Ведь это вполне безопасно, не правда ли?
      Девушка погасила сигарету о свое блюдце.
      – Мне кажется, это может быть очень даже опасно, – сказала она с обезоруживающей прямотой. – Если вы станете расследовать убийство моего сводного брата, вы непременно узнаете множество забавных подробностей о нашем семействе, поэтому я также хочу сказать вам с самого начала, что глаза бы мои не глядели на Арнольда. Случилось так, что убила его не я, но у меня нет алиби, и, насколько я понимаю, все указывает на меня. Поэтому, если вы не возражаете – и даже если возражаете, я ничего не скажу, пока не повидаюсь со своим адвокатом.
      – Очень хорошо, мисс, как хотите. Если вы поедете со мной в Ханборо, вы можете позвонить своему адвокату из участка.
      – Вы хотите сказать, что мне нужно околачиваться в полицейском участке весь день? – спросила Антония. – Будь я проклята, если мне это улыбается! В час дня я должна быть на обеде в городе.
      – Что ж, мисс, – благодушно сказал инспектор, – я не хочу заставлять вас против вашей воли делать заявление, но, если вы послушаетесь голоса рассудка и будете действовать разумно, я смею вас уверить, начальнику полиции не будет никакой нужды задерживать вас.
      – У вас есть ордер на мой арест? – выпалила Антония.
      – Нет, мисс.
      – Тогда вы не можете воспрепятствовать моему возвращению в город.
      Казалось, инспектор вот-вот выйдет из себя.
      – Если вы будете продолжать в том же духе, мисс, вы вскоре увидите, могу ли я доставить вас в полицейский участок.
      Антония подняла бровь и глянула на собаку.
      – Хотите, поспорим! – спросила она.
      – Ну-ну, мисс, будьте благоразумны! – сказал инспектор.
      – Ну ладно! – сказала Антония. – В конце концов, я в самом деле хочу узнать, кто убил Арнольда. Я часто говорила, что не прочь это сделать, и тем не менее сделала это не я. Вы не будете возражать, если я надену юбку, или вы хотите, чтобы я поехала так?
      Инспектор сказал, что он предпочел бы, чтобы она надела юбку.
      – Хорошо. Но для этого вам придется очистить помещение. А тем временем один из вас может поглядеть в телефонной книге номер Джайлза Каррингтона, позвонить ему от моего имени и сказать, что он должен немедленно приехать, потому что меня обвиняют в убийстве.
      – Никто вас не обвиняет ни в чем подобном, мисс, я же говорю вам!
      – Ну так скоро обвините, – сказала Антония очень весело.

      Миссис Битон оказалась плохой свидетельницей. Констебль Дикенсон предупреждал инспектора, что ее не разговоришь, но у инспектора вскоре сложилось впечатление, что она молчит, так как совсем не в курсе дел своего хозяина. Когда мистер Верикер бывал в коттедже, в ее обязанности входило только приготовить утром завтрак и в полдень, перед уходом, убрать дом. Мистер Верикер обычно привозил с собой корзину со всякой снедью от Фортнума и Мэйсона, а если иной раз он приезжал не один, она не разглядывала его гостей. В эту пятницу она получила от мистера Верикера телеграмму, предупреждавшую, что он приедет в субботу и, возможно, привезет гостя, но кто будет этот гость, мужчина или женщина, и когда они приедут, она понятия не имела.
      Отеческий тон начальника полиции не произвел на Антонию Верикер никакого впечатления, и, чтобы получить от нее свидетельские показания, пришлось ждать Джайлза Каррингтона. К несчастью, когда соединились с его квартирой, оказалось, что мистер Джайлз Каррингтон отправился играть в гольф, и, хотя слуга, подошедший к телефону, обещал сразу же позвонить в гольф-клуб, не приходилось надеяться, что удастся известить мистера Каррингтона раньше обеда.
      Передав мисс Верикер попечению дежурного сержанта, инспектор и начальник полиции удалились на совещание и вскоре порешили, что желательно сразу же обратиться в Скотленд-Ярд. На колодках не оказалось отпечатков пальцев, а вскрытие мало что прибавило к первоначальному врачебному освидетельствованию.
      Дежурный сержант отрекомендовался исключительным любителем собак и потому гораздо легче нашел общий язык с Антонией, чем инспектор. С полчаса сержант доказывал ей преимущества эрдельтерьера над бультерьером и был готов продолжать этот спор до бесконечности, если бы его не призвал служебный долг. Антония осталась в мрачном помещении наедине со своими мыслями и воскресными газетами, и только застенчивый молодой констебль, который в одиннадцать часов принес ей чашку чая, нарушил ее одиночество.
      Во втором часу у полиции остановился легковой автомобиль, и высокий человек лет тридцати пяти, который вошел развинченной походкой в здание, приятным ленивым голосом объявил, что его фамилия Каррингтон.
      Инспектор в это время как раз оказался в дежурке, и он приветствовал вошедшего с облегчением, хотя тут же усомнился: очень уж мистер Каррингтон не был похож на адвоката. Однако он провел мистера Каррингтона в кабинет начальника полиции и представил его по всем правилам полковнику Эгню.
      Вместе с полковником в кабинете находился человек среднего возраста с чуть тронутыми сединой висками, квадратным спокойным лицом, в глубоко посаженных серьезных глазах которого притаился огонек. Пожав руку Джайлзу Каррингтону, полковник обернулся, чтобы представить этого человека:
      – Суперинтендант Ханнасайд из Нового Скотленд-Ярда. Приехал, чтобы заняться этим делом. Я предоставил в его распоряжение доступные нам факты, однако нам немного – хм! – затрудняет работу отказ вашей клиентки делать какие-либо заявления, пока она не посоветуется с вами.
      Джайлз пожал руку суперинтенданту.
      – Простите меня. Я понятия не имею об этом деле, – откровенно сказал он. – Мне передали – когда я был у третьей метки – что моя кузина, мисс Верикер, просит меня срочно приехать в полицейский участок Ханборо. Она что-то натворила?
      – Ваша кузина? – удивился полковник. – А я понял…
      – Да-да, я также и ее поверенный, – улыбнулся Джайлз Каррингтон. – Так в чем же дело?
      – Боюсь, оно достаточно серьезно, – сказал полковник. – Решительный отказ мисс Верикер помочь полиции своими показаниями… Но я верю, что вы можете убедить ее: теперешнее ее поведение наносит ущерб ее же собственным интересам. Мистер Каррингтон, сводный брат мисс Верикер сегодня на заре был найден мертвым в колодках в деревне Эшли-Грин.
      – Боже милостивый! – Джайлз Каррингтон был несколько ошарашен. – Что именно вы имеете в виду, говоря «найден мертвым»?
      – Убит, – выпалил полковник. – Ножевой удар в спину.
      Наступила тишина.
      – Бедняга! – произнес Джайлз, помолчав, точно таким тоном, как если бы сказал: «Неужели?» или «Очень жаль!». – Насколько я понял, вы арестовали мисс Верикер – так ли это?
      – Нет, нет, нет! – воскликнул полковник, и на его лице появилось выражение досады. – Эта странная идея взбрела в голову мисс Верикер! По ее же собственным словам, мисс Верикер провела ночь в доме своего сводного брата в коттедже «Риверсайд», и мы только хотели, чтобы она просто рассказала нам, почему она была там, и что она делала в час убийства. Поскольку она близкая родственница убитого, казалось вполне разумным ожидать, что она сообщит нам все, что может, о привычках мистера Верикера и о его друзьях; но она лишь сообщила инспектору Джеррольду, что терпеть не могла своего сводного брата, месяцами его в глаза не видела и приехала в коттедж «Риверсайд» с намерением «чего-то от него добиться», и больше из нее слова не вытянешь.
      В глазах у Джайлза Каррингтона появилось грустно-лукавое выражение:
      – Пожалуй, мне лучше сразу повидаться с ней. Боюсь, вам было с ней трудновато.
      – Да, – сказал полковник. – И я полагаю, вам следует знать, мистер Каррингтон, что ее позиция была весьма… двусмысленна, скажем так.
      – Я в этом не сомневаюсь, – сочувственно сказал Джайлз. – Она бывает крайне утомительна.
      Мистер Ханнасайд, наблюдавший за Джайлзом, вдруг сказал:
      – Уж не являетесь ли вы случайно также поверенным и мистера Арнольда Верикера?
      – Да, – ответил Джайлз. – Я являюсь также и одним из его душеприказчиков…
      – В таком случае, полковник, – сказал Ханнасайд с улыбкой, – мы должны быть благодарны мисс Верикер, не правда ли? Именно вы-то мне и нужны, мистер Каррингтон.
      – Да я уж понял это, – согласился Джайлз. – Но я думаю, лучше мне все-таки сперва повидаться с моей кузиной.
      – Несомненно. И вот еще что, мистер Каррингтон! – Джайлз поднял бровь. Огонек в глазах Ханнасайда стал явственней. – Убедите мисс Верикер, что полиция вовсе не хочет арестовать ее просто за то, что она не любила своего сводного брата.
      – Попытаюсь, – произнес Джайлз серьезно. – Боюсь только, она не слишком высокого мнения о полиции. Видите ли, она разводит бультерьеров, а они любят подраться.
      Ханнасайд проводил глазами Джайлза, выходившего из комнаты под бдительным оком инспектора Джеррольда, и повернулся к полковнику.
      – Нравится мне этот парень, – сказал он с присущей ему решительностью. – Он мне поможет.
      – Что ж, я надеюсь, так оно и будет, – сказал полковник. – Знаете, меня особенно поразило, что он, как и девушка, не слишком огорчился, услышав о смерти родственника.
      – Меня это тоже поразило, – сказал Ханнасайд. – Похоже, Арнольд Верикер принадлежал к числу людей, у которых много врагов.
      Между тем Джайлза Каррингтона проводили в комнату, где его ожидала Антония. Инспектор покинул его у дверей, и Джайлз вошел, плотно прикрыв за собою дверь, и невозмутимо произнес:
      – Привет, Тони!
      Антония стояла у окна и барабанила пальцами по стеклу. Она быстро обернулась. Она была чуть бледнее обычного и казалась не на шутку разгневанной, но горящий взгляд ее потух и краска вернулась к щекам при виде кузена.
      – Привет, – откликнулась она, и тень замешательства легла на ее лицо. – Я рада, что ты пришел. Арнольда убили.
      – Да, я слышал, – ответил он, подвигая стул к столу. – Садись и расскажи, пожалуйста, почему ты валяешь дурака…
      – Ты не должен думать, что я дура, только потому, что я попала в беду, – огрызнулась Антония.
      – Я ничего не думаю, я слишком хорошо тебя знаю, дитя мое. И все же: что ты здесь делаешь? Я полагал, ты не разговариваешь с Арнольдом.
      – А я и не разговаривала. Но случилось нечто, и мне надо было срочно его видеть, вот я и приехала…
      Он перебил ее:
      – Что случилось?
      – Ну, это дело личное. Как бы то ни было…
      – Нет, без «как бы то ни было», – возразил кузен. – Ты позвала меня, Тони, чтобы я тебе помог, и ты не должна от меня ничего утаивать.
      Она облокотилась на стол, оперлась подбородком на сплетенные руки и нахмурилась:
      – Нет-нет, не могу. Могу только сказать тебе, что хотела повидаться с Арнольдом, потому что он снова стал совать нос в мои дела, и это привело меня в ярость.
      – Что же он сделал?
      – Написал мне мерзкое письмо о… – Она запнулась, потом сказала – О моей помолвке.
      – А я и не знал, что ты помолвлена, – заметил Джайлз. – С кем же на сей раз?
      – Не говори «на сей раз» – будто я уже сто раз была помолвлена. Я до этого была помолвлена всего один раз.
      – Прости. Так с кем же?
      – С Рудольфом Мезурьером, – сказала Антония.
      – Ты имеешь в виду этого человека из конторы Арнольда?
      – Да. Он главный бухгалтер. Наступило молчание.
      – Это, конечно, к делу не относится, – сказал наконец Джайлз извиняющимся голосом, – но что за странная идея?
      – А почему бы мне не выйти замуж за Рудольфа, если мне так хочется?
      – Не знаю. Я просто удивился, почему тебе захотелось – вот и все.
      Она вдруг улыбнулась:
      – Ты просто вредина, Джайлз. Я считаю, что мне надо за кого-нибудь выйти замуж, потому что Кеннет рано или поздно женится, и я вовсе не хочу оказаться на мели. – Глаза ее глядели жалобно. – Такая тоска жить совсем одной и самой о себе заботиться, и вообще – мне очень нравится Рудольф.
      – Понимаю. А Арнольд возражал?
      – В том-то и дело. Я думала, он будет на самом деле рад избавиться от ответственности – ведь он так часто пытался выдать меня замуж. Вот я и написала ему, потому что хоть вы все и говорите, будто я неблагоразумная, но я ведь прекрасно понимаю, что до двадцати пяти лет не могу выйти замуж и вообще ничего не могу без его согласия. А он, вместо того чтобы послать мне свое благословение, написал мне это мерзейшее письмо и заявил, что слышать об этом не желает.
      – Почему?
      – Совершенно без причины. Из снобизма.
      – Послушай, Тони! – сказал Джайлз. – Я знаю Арнольда и знаю тебя. Я не скажу, что он принадлежал к симпатичному мне типу людей, но он был и не так плох, как вы с Кеннетом о нем думали. Да, я знаю, что вам обоим было с ним очень гадко, но я всегда был убежден, что вы многое сами на себя накликали. Поэтому не говори мне, будто он не дал своего согласия на твое замужество, не объяснив тебе – почему. Уж скорее ему было наплевать на твои дела.
      – Ну, ему не нравился Рудольф, – упрямо продолжала Антония. – Он хотел, чтобы я составила лучшую партию.
      Джайлз вздохнул:
      – Лучше покажи мне его письмо. Где оно?
      Она указала на пепельницу в конце стола, и в глазах у нее вспыхнуло капризное торжество.
      Джайлз глянул на черный пепел и затем сурово на кузину:
      – Тони, дурочка, почему ты сделала такую ужасную глупость?
      – Надо было, Джайлз. Правда, надо было! Ты ведь знаешь нашу ужасную манеру – вываливать все, что мы думаем. Так вот, я сказала этим полицейским, что у меня есть письмо от Арнольда, и им тут же приспичило прочитать его. А оно не имеет никакого отношения к убийству: оно было чисто личного характера, вот я и сожгла его. И совершенно бессмысленно спрашивать меня, что в нем было, потому что я все равно не скажу. Такие письма никому не показывают. Он нахмурился:
      – Понимаешь, Тони, ты мне не облегчаешь задачу. Я не смогу тебе помочь, если ты мне не веришь.
      Она доверчиво сунула в его руку свою.
      – Я знаю, и мне очень жаль, но понимаешь, это было заветное. Просто не надо им говорить, что я сожгла письмо. Мы можем выбросить пепел в окно и сделать вид, что письмо потеряно.
      – Ну продолжай, расскажи мне все до конца, – попросил Джайлз. – Когда ты получила это письмо?
      – Вчера часов в пять вечера. Я позвонила в его дом на Итон-плейс, но Арнольда там не было, и я, естественно, предположила, что он поехал в Эшли-Грин с одной из своих дамочек, раздобыла машину и поехала следом.
      – Ради Христа, Тони, опусти пассаж о дамочке. Ни один вменяемый полицейский не поверит, что ты поехала ругаться с Арнольдом, думая, что с ним женщина.
      Она широко раскрыла глаза.
      – Но я поехала!
      – Я знаю, что поехала. Ты – конечно. Но не говори этого. Ты ведь не знаешь, была ли с ним женщина, верно?
      – Нет, но похоже, что была.
      – Тогда не говори. Что случилось, когда ты приехала в коттедж?
      – Ничего. Арнольда там не было. Поэтому я влезла в окно кладовки и стала его ждать. Ты знаешь, как это бывает. Все время говоришь себе: «Ну еще полчасика», а время бежит. Во всяком случае, я знала, что он приедет, потому что все было приготовлено. А он все не появлялся и не появлялся, и мне совсем не улыбалось ехать назад в этакое время, вот я и легла спать.
      – У тебя есть доказательства, что ты не выходила в эту ночь из коттеджа? – спросил Джайлз.
      – Нет, потому что я выходила: я выводила Билла на прогулку примерно в пол-одиннадцатого, и он перегрызся с каким-то охотничьим псом.
      – Это может быть полезно. С этим псом кто-нибудь был?
      – Да, женщина, этакая ощипанная курица. Но это вовсе не полезно, скорее наоборот, так как я шла в сторону деревни, дошла до поворота и возвращалась, когда повстречала эту курино-охотничью команду. Таким образом, я с легкостью могла до того всадить нож в Арнольда. И, наверное, мне следует рассказать тебе, что у меня на юбке была кровь охотничьего пса, и мне пришлось ее замывать. Потому что когда пришла полиция, я сушила юбку. И если учесть еще, что я немного огрызалась вначале, поскольку думала, что они пришли из-за собачьей драки, то вполне возможно, я могла настроить их против себя.
      – Я бы этому не удивился, – сказал Джайлз. – И еще вопрос: Кеннет знает, что ты здесь?
      – Нет, так вышло, что не знает. Его не было, когда я получила письмо от Арнольда. Но ты знаешь, какой он: пожалуй, он и не заметил, что меня нет дома. Да если и заметил, то просто решил, будто я сказала ему, что ухожу на ночь, а он позабыл.
      – Меня не это волнует. Знал ли кто-нибудь, что ты едешь сюда?
      – Нет, я никому ничего не сказала, – заверила Антония. Она глянула на кузена с некоторой тревогой. – Ты полагаешь, они думают, будто это сделала я?
      – Надеюсь, что нет. То, что ты провела ночь в коттедже, говорит в твою пользу. Но пора перестать дурачиться, Тони. Полиция хочет, чтобы ты сообщила о своих передвижениях прошлой ночью. Будем надеяться, они не станут слишком расспрашивать тебя о письме Арнольда. Впрочем, тебе нечего скрывать, ты должна рассказать им правду и ответить на их вопросы.
      – Откуда ты знаешь, что мне нечего скрывать? – Антония злобно глянула на кузена. – Я была бы не прочь убить Арнольда прошлой ночью.
      – Я полагаю, тебе нечего скрывать, – повторил Джайлз жестче.
      Она улыбнулась:
      – Милый Джайлз! Тебе ведь противно, что мы тебя втягиваем в наши мрачные дела?
      – Не сомневаюсь – есть вещи приятнее. Ты лучше отправляйся к начальнику полиции и извинись, что вела себя так несносно.
      – И ответить па множество вопросов? – В голосе Антонии было сомнение.
      – Да, расскажи все, что можешь, но постарайся не говорить лишнего.
      Она явно волновалась.
      – Знаешь, ты бы лучше подал мне знак, если я что-нибудь не то скажу. Как бы я хотела, чтобы ты мог дать за меня показания!
      – И я тоже, но не могу, – сказал Джайлз, вставая и открывая дверь. – Пойду узнаю, свободен ли начальник полиции. А ты оставайся.
      Его не было несколько минут, и вернулся он с начальником полиции, суперинтендантом и констеблем. Антония поглядела на констебля с большой опаской, а Джайлз ободряюще улыбнулся и сказал, обращаясь к кузине:
      – Это суперинтендант Ханнасайд, Тони, он из Скотленд-Ярда.
      – Как… как это ужасно, – тихо сказала Антония. – Мне это особенно горько – я всегда думала, не дай Бог быть замешанной в деле об убийстве – ведь тут, что бы ты ни сказала, все в конце концов будет перетолковано совсем иначе.
      Ханнасайд нагнулся погладить Билла.
      – Я не стану этого делать, – пообещал он. – Я только прошу вас рассказать, почему вы приехали к брату вчера вечером и что вы делали.
      У Антонии перехватило дыхание:
      – Он не был моим братом. Мне до смерти надоело исправлять эту ошибку. Сводный – только и всего.
      – Простите, – сказал суперинтендант. – Понимаете, я только начал знакомиться с этим делом, вы уж извините, если я еще не вник во все детали. Не хотите ли сесть? Я понял инспектора Джеррольда так, что вы приехали вчера в Эшли-Грин, чтобы поговорить со сводным братом по личному делу. Это так?
      – Да, – подтвердила Антония.
      – А что вы делали по приезде?
      Антония дала ему краткий отчет. Раз или два он перебивал ее вопросами, а констебль, сидевший у двери, все стенографировал. В отличие от инспектора, суперинтендант Ханнасайд был настолько чужд подозрительности, а вопросы он задавал в такой понятной и спокойной форме, что Антония почувствовала себя раскованно. Когда ее спросили, в каких отношениях она была с Арнольдом Верикером, она выпалила:
      – В очень плохих. Я знаю, нет смысла это скрывать, это всем известно. Мы оба были в плохих отношениях.
      – Оба?
      – Мой брат Кеннет и я. Мы с ним живем вместе. Он художник.
      – Понятно. Были ли у вас конкретные причины для плохих отношений с вашим сводным братом или просто неприязнь?
      Она сморщила нос.
      – Ну не то чтобы какая-то одна конкретная причина, или две, или там три. Он был нашим опекуном – по крайней мере, у Кеннета теперь перестал, потому что Кеннету исполнилось двадцать пять лет. А я жила с ним до прошлого года, но в прошлом году я решила, что больше этого не вынесу, сбежала и стала жить с Кеннетом.
      – А ваш бра… сводный брат возражал?
      – О нет, отнюдь, потому что у нас как раз получился грандиозный скандал из-за мерзкого торгаша, в объятия которого он пытался меня толкнуть, и Арнольд был рад от меня избавиться.
      – И эта ссора продолжалась?
      – Отчасти. Впрочем, нет, по правде сказать, нет. Просто мы старались держаться подальше друг от друга, насколько это возможно. Я не хочу сказать, что мы не ссорились, если случалось встречаться, но не из-за этого торгаша или из-за того, что я покинула его дом на Итон-плейс, а так – по старой памяти.
      Огонек в глазах Ханнасайда разгорелся.
      – Скажите, мисс Верикер, вы ехали в Эшли-Грин с намерением продолжать старую ссору или затеять новую?
      – Затеять новую. О, как нечестно! Вы заставили меня сказать так, но я думала совсем про другое. Не записывайте, я не хочу это подписывать.
      – Это не будет записано, – заверил ее суперинтендант. – Но вы в самом деле приехали потому, что сердились на него, ведь правда?
      – Разве я сказала это инспектору? – спросила Антония. Инспектор кивнул. – Хорошо, тогда – да.
      – Почему вы сердились, мисс Верикер?
      – Потому что он имел наглость сказать, что я не выйду замуж за человека, с которым я была помолвлена.
      – Кто этот человек? – спросил суперинтендант.
      – Не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Джайлз Каррингтон вмешался:
      – Твоя помолвка – секрет, Тони?
      – Нет, но…
      – Тогда не глупи.
      Она вспыхнула и опустила глаза:
      – Его имя Мезурьер. Он работает в фирме моего сводного брата.
      – И ваш сводный брат возражал против помолвки?
      – Да, потому что он был ужасный сноб.
      – И он написал вам письмо, запрещающее эту помолвку?
      – Да… То есть… Да. Суперинтендант помолчал.
      – Вы не слишком в этом уверены, мисс Верикер, – сказал он наконец.
      – Уверена. Он написал.
      – И я полагаю, вы уничтожили письмо, ведь правда? – сказал Ханнасайд спокойно.
      Она быстро взглянула на него. И рассмеялась:
      – Очень умно. Как вы догадались?
      – Зачем вы это сделали, мисс Верикер?
      – Ну, в основном потому, что от такого письма каждому захочется совершить убийство, и я подумала, что так безопаснее, – сострила Антония.
      Какое-то мгновение Ханнасайд задумчиво глядел на нее, а затем встал:
      – Я полагаю, вы его напрасно уничтожили. Но сейчас мы не будем это обсуждать.
      – Вы собираетесь арестовать меня? – спросила Антония.
      Он улыбнулся:
      – Не сразу. Мистер Каррингтон, не уделите ли вы мне несколько минут?
      – Я могу пойти домой? – с надеждой в голосе спросила Антония.
      – Конечно, но сперва я хочу, чтобы вы подписали ваши показания. Они будут готовы у констебля через пару минут.
      – Где твоя машина, Тони, – спросил Джайлз. – В гараже коттеджа? Подожди меня здесь, я подвезу тебя и покормлю обедом.
      – Вот спасибо! А я как раз обнаружила, что у меня в кармане всего два шиллинга и пять с половиной пенсов, а мне нужно заправить машину.
      – Как это на тебя похоже, Тони! – сказал Джайлз, выходя из комнаты следом за Ханнасайдом.

      Начальник полиции отправился обедать, и его контора опустела. Закрыв дверь, Ханнасайд сказал:
      – Мне нужно будет изучить бумаги убитого, мистер Каррингтон. Можем мы с вами завтра утром встретиться в его доме?
      – Конечно.
      – А его завещание?..
      – Оно хранится у меня.
      – Придется попросить вас показать его мне. Лицо Джайлза осветилось улыбкой:
      – Протестовать – означало бы понапрасну потратить силы и ваше время, не правда ли?
      – Спасибо, – сказал Ханнасайд, и его губы тоже тронула улыбка. – Ну конечно. – Он вытащил записную книжку и открыл ее. – Я понял так, что убитый был председателем и исполнительным директором рудника «Шан Хиллз»? Так ли это?
      – Совершенно верно.
      – Холостяк?
      Джайлз сел на край стола.
      – Да.
      – Не можете ли вы назвать его ближайших родственников?
      – Сводный брат и сводная сестра – это все. – Джайлз вынул сигарету и постучал ею по портсигару. – Арнольд Верикер был старшим сыном Джеффри Верикера от первой жены, сестры моего отца, Мод. В декабре прошлого года ему исполнилось сорок лет. Был в этом браке еще один сын, Роджер, тому исполнилось бы тридцать восемь, будь он жив, но, слава Богу, он умер. По правде сказать, он не украшал семейство. Мы испытали своего рода облегчение, когда он преставился. Давненько это было, он поехал в Южную Америку и там, кажется, ввязался в какую-то революцию. Как бы то ни было, он умер лет семь тому назад. Кеннет Верикер и его сестра Антония – дети от второго брака. Их мать скончалась вскоре после рождения Антонии. Мой дядя умер месяцем или двумя раньше Роджера, и Кеннет и Антония остались на попечении Арнольда.
      – Спасибо, мистер Каррингтон… Я полагал, что вы сможете мне помочь. Скажите, пожалуйста, а что за человек был Арнольд Верикер?
      – У него был талант наживать себе врагов, – быстро ответил Джайлз. – Из тех хамоватых людей, которые тем не менее, если захотят, могут быть обворожительными. С причудами, порой бывал ужасно груб. Но за всем этим скрывалось и что-то славное. Основные увлечения – женщины и карьера.
      – Кажется, я знаю этот тип людей. И, исходя из этого, полагаю, что репутация здесь у него была неважная.
      – Я бы этому не удивился. В выходные дни Арнольд никогда не жил в гостинице – скрывался от посторонних глаз. Он всегда дорожил общественным мнением. Отсюда – появление коттеджа «Риверсайд». А кстати, была ли с ним в ну ночь какая-нибудь из его любовниц?
      – Известно очень мало, мистер Каррингтон. Мы еще не напали на след его машины. Это может раскрыть все. Тот, кто убил вашего кузена, предположительно уехал на его машине.
      – Ловко, – заметил Джайлз. Ханнасайд слегка улыбнулся.
      – Вы разделяете неприязнь мисс Верикер к убитому?
      – До некоторой степени. И у меня то неоспоримое алиби, которое, насколько я понимаю, немедленно рождает подозрение: во время убийства я играл в бридж в доме моего отца на Уимблонд-коммон.
      Ханнасайд кивнул.
      – Еще один вопрос, мистер Каррингтон. Можете ли вы что-нибудь сказать относительно этого… – он заглянул в записную книжку, – Мезурьера?
      – Боюсь, кроме того, что он главный бухгалтер фирмы моего кузена – ничего. Я едва знаком с ним.
      – Понятно. Что ж, пожалуй, я больше вас не задерживаю. Вы ведь хотите отвезти мисс Верикер. Так значит, завтра в десять часов на Итон-плейс?
      – Да, разумеется. Кстати, вам может пригодиться моя визитная карточка. Буду благодарен, если вы будете держать меня в курсе событий.
      Каррингтон протянул руку суперинтенданту, и тот коротко пожал ее и открыл ему дверь.
      Когда Каррингтон пришел за Антонией, она пудрилась.
      – Привет, – сказала она. – А я уж думала, ты меня бросил. Что ему было надо?
      – Некоторые детали. Я ведь душеприказчик Арнольда. Пошли, я покормлю тебя обедом.
      Мисс Верикер была голодна, и даже известие, что ей, возможно, предстоит присутствовать на инквесте, не повлияло на ее аппетит. Она сытно поела и к трем часам уже выводила из гаража свою машину.
      – Ты тоже возвращаешься в город? – спросила она Каррингтона.
      – Да, как только будет установлено время инквеста. Я загляну к вам сегодня вечером поговорить с Кеннетом. Смотри не помни розы.
      – Я вожу машину больше года! – оскорбилась Антония.
      – Оно и видно, – согласился Каррингтон, глядя на помятое крыло.
      Антония ударом перевела рычаг на первую скорость, и машина рванулась вперед. Кузен проследил за тем, как она выезжала, едва не сокрушив ворота, потом снова сел в свою машину и отправился назад в Ханборо.
      Через час с небольшим Антония вошла в мастерскую, которую занимала вместе с братом; Кеннет сидел в рабочем халате, с чашкой в одной руке и книгой в другой. Это был красивый молодой человек с нечесаной черной шевелюрой и сверкающими, как у сестры, глазами. Он поднял их от книги, когда Антония вошла, равнодушно сказал: «Привет!» и снова погрузился в чтение.
      Антония сняла шляпку и бросила ее куда-то в направлении стула. Шляпка упала на пол. Антония чертыхнулась, но не предприняла попытки поднять ее.
      – Оторвись от книги, у меня новости! – сообщила она.
      – Замолчи! Тут такой детектив – потрясно! Скоро кончу. Пей чай, возьми себе чего-нибудь.
      Не смея отвлекать его, Антония села и налила себе чаю в полоскательницу. Кеннет Верикер кончил читать последнюю главу и отбросил книгу в сторону.
      – Барахло! Между прочим, Мергатройд продолбила мне голову – спрашивает, где ты. Ты мне говорила? Будь я проклят, если помню. Так где же ты была?
      – В Эшли-Грин. Арнольда убили.
      – Что? Арнольда?..
      – Убили.
      Кеннет поднял брови:
      – Шутишь?
      – Нет, в самом деле убили. Укокошили.
      – Черт возьми! Кто же?
      – Неизвестно. Мне кажется, они склонны думать, что я. Кто-то воткнул в него нож и всунул его в колодки в Эшли-Грин. А я поехала к нему и провела ночь в его доме.
      – Какого черта?
      – Он написал мне мерзкое письмо, касающееся Рудольфа, и я подумала, что смогу объясниться с ним при встрече. Но главное не это. Главное, что его убили.
      Кеннет молча глядел на нее. Потом аккуратно поставил чашку и налил себе чаю.
      – Это чересчур захватывающее сообщение. Не знаю, поверил ли я ему до конца. Послушай, Мергатройд, Тони говорит, что Арнольда прикончили.
      В этот момент в мастерскую вошла полная женщина в черном платье и в необъятном переднике, в руках она держала чистую чашку с блюдцем. Женщина сурово сказала:
      – Оно конечно, такое могло и случиться, но если уж и на самом деле случилось, то тут не иначе как Божья кара. Только с какой это стати из полоскательницы чай пить – не знаю. Стыдно, мисс Тони! И скажите на милость, где вы пропадали прошлой ночью? Хотелось бы знать!
      – В коттедже Арнольда. Я забыла тебя предупредить. А у тебя что на уме, Мергатройд? Где, по-твоему, я была?
      – Стало быть, ни тут, ни там. А что за ерунда насчет мистера Арнольда?
      – Убит, – сказала Антония, выбирая себе сандвич на тарелке. – Это с чем?
      – С тухлой рыбой, – сказал Кеннет. – Так давай дальше насчет Арнольда. Его в коттедже убили?
      – Сандвич с анчоусами, и я буду вам благодарна, мистер Кеннет, если вы не будете употреблять такие выражения!..
      – Помолчи, надо узнать относительно Арнольда. Так давай, Тони.
      – Я уже сказала тебе, его нашли в деревне, в колодках. Больше я ничего не знаю.
      – И этого вполне достаточно, – строго сказала Мергатройд. – Никогда я такого не слыхивала – чтобы трупы в колодки сажали. Что же дальше-то будет!
      – Не в самом лучшем вкусе, – согласился Кеннет. – И ты его нашла, Тони?
      – Нет, полиция. А потом они пришли в коттедж и забрали меня в полицейский участок для показаний. Вот я и вызвала Джайлза – подумала, что так безопаснее.
      – И надеюсь, – сказала Мергатройд, поднимая с пола шляпку Антонии, – мистер Джайлз вразумил вас, уж я-то знаю, он должен был вас образумить. Это надо же – встрять в мерзкое дело с убийством! В голову не идет – кто-то взял да убил мистера Арнольда! Просто не знаю, что на свете творится! Хотя, по правде сказать, потеря-то не самая большая. Если вы с этим подносом покончили, я отнесу его на кухню, мисс Тони.
      Антония допила чай и поставила полоскательницу.
      – Хорошо. Будет инквест, Кен. Джайлз сказал, меня могут вызвать. Он придет к нам сегодня вечером, чтобы с тобой повидаться.
      Кеннет воззрился на сестру:
      – Повидаться со мной? Зачем?
      – Я не спросила.
      – Нет, я не против, чтобы он пришел, если захочет, но зачем ему…
      Он вдруг умолк и спустил ноги с подлокотника.
      – Ба! Теперь оно мое…
      – Что?
      – Теперь я наследник, – сказал Кеннет.
      – И правда! – протянула Антония. – А я и не подумала!
      – И я тоже, но согласно завещанию отца это так. Двести пятьдесят тысяч фунтов! Надо разыскать Вайолет и сказать ей!
      Он вскочил, но сестра его остановила:
      – Чушь! Откуда ты знаешь?
      – Посчитал своим кровным делом выяснить, когда Арнольд не пожелал ссудить меня жалкими пятью сотнями. Мергатройд! Я богач! Ты слышишь? Я богач!
      Мергатройд, которая вернулась, чтобы сложить скатерть, откликнулась:
      – Да, слышу, и, если хотите послушаться моего совета, мастер Кеннет, попридержите язык. Вздумали кричать: «Я богач!», когда ваш сводный брат принял мученическую смерть!
      – Не все ли равно, какую смерть он принял, раз он так или иначе мертв! Какой телефон у Вайолет?
      – Не говорите так, мастер Кеннет! Вам бы понравилось, если бы в вас всадили нож? Так убивать – мерзко и подло, вот что я скажу вам.
      – Не вижу почему, – возразил Кеннет. – Вовсе не хуже, чем застрелить человека, и гораздо более разумно. От выстрела – шум, это во-первых, а во-вторых – в человеке остается пуля, и она наводит на след. А нож следов не оставляет, и от него легко избавиться.
      – Не знаю, как вы можете говорить такие вещи! – возмутилась Мергатройд. – Просто непристойно, вот что я скажу вам! И вы хоть как мне зубы будете заговаривать, а я все одно буду твердить и на том стоять: грязное, подлое это дело – резать людей.
      Кеннет с сердцем отмахнулся от нее:
      – Ничуть не грязнее и не подлее, чем любое другое убийство. Меня тошнит от этой слюнявой чепухи! Какой же, наконец, телефон у Вайолет?
      – Ты напрасно злишься, – сказала Антония. – Лично я думаю – Мергатройд права.
      – Людей, начинающих фразу со слов «лично я» (а это все женщины), надо бросать на растерзание диким львам. Что за омерзительная привычка!
      – Кажется, я переняла ее у Вайолет, – задумчиво проговорила Антония.
      – А ты помолчи насчет Вайолет! Она в самом деле так говорит?
      – Часто.
      – Я ей тоже скажу. Какой же – я в сотый раз вас спрашиваю – какой у нее номер?
      – Ноль, четыре, девять, шесть – что-то в этом роде. Лучше посмотри. Кто-нибудь из вас гулял сегодня утром с собаками?
      – С собаками? Я, конечно, не гулял, – сказал Кеннет, листая телефонную книгу. – Черт! Придется кому-нибудь за меня посмотреть! Тут несколько страниц Уильямсов!
      Черт возьми, и угораздило же эту девчонку иметь такую фамилию!
      – С какой же стати вы ругаетесь? – вмешалась Мергатройд. – Посмотрите инициалы. Нет, мисс Тони, вы прекрасно знаете, я не вывожу ваших лютых псов – чего не делаю, того не делаю. Вы бы вместо них завели хорошенького маленького фокстерьера, это другое дело.
      – Нет уж, лучше я их сейчас выведу, – сказала Антония, снова надела шляпку и вышла.
      Квартира была над гаражом, и кухня сообщалась с помощью железной лестницы с прилегающим к нему двориком. Антресоли гаража, который арендовала Антония, выходившие тоже во дворик, были превращены в просторное помещение для собак. Три суки бультерьеров приветствовали свою хозяйку, как всегда, очень шумно. Она надела на них поводки, позвала Билла и отправилась на прогулку. Мергатройд, которая вышла на площадку железной лестницы, чтобы проводить ее, попросила, если ей попадется по дороге молочная, купить с полдюжины яиц.
      – Скорее всего мисс Уильямс пожалует к нам ужинать, – мрачно сказала Мергатройд. – Ваша покойная матушка переворачивается в гробу. Мазила рекламная. И нет теперь мистера Арнольда – некому помешать ее свадьбе с мистером Кеннетом!
      – Пустяки, – ответила Антония, пытаясь воспрепятствовать попыткам одной из своих любимиц опутать ее ноги поводком.
      – Только я говорю, – продолжала Мергатройд, – так или иначе, а подноготная всегда откроется.
      Антония оставила ее наедине с ее размышлениями, а сама отправилась к набережной. Вернулась она через час и про яйца забыла. Накормив собак, она взбежала по лестнице на кухню и застала Мергатройд за приготовлением печенья. Белокурая девушка с умными серыми глазами и квадратным подбородком, облокотившись на стол, наблюдала за Мергатройд. Увидев Антонию, девушка улыбнулась и сказала:
      – Привет! А я заглянула на минутку.
      – Я не принесла яиц, – сообщила Антония.
      – Ничего, я принесла, – сказала девушка. – Я слышала, ваш сводный брат убит. Выражать соболезнование нет необходимости, ведь правда?
      – Да. А скромница Вайолет здесь?
      – Здесь, – сказала Лесли Риверс очень спокойно. – И потому я думаю, что не останусь.
      – Да и нельзя: еды не хватит. Ты видела Кеннета?
      – Видела, – сказала Лесли Риверс. – Он с Вайолет. Наверное, мне говорить бесполезно, но, если Кеннет будет так неосторожен, он попадет в тюрьму. Я думаю, полиция непременно решит, что это он убил вашего сводного брата.
      – Нет. Они думают, это я. Кеннет там и не был.
      – У него нет алиби, – сухо констатировала Лесли. – Он как будто не видит – ведь при том, что он наследует все деньги, и в долгу как в шелку, да к тому же ненавидит Арнольда – все указывает на него.
      – А я тем не менее готова поклясться, что это не он, – сказала Антония.
      – Главное – будет трудно доказать, что он этого не сделал.
      – Не знаю, мог ли он такое сделать! – задумчиво сказала Антония.
      Мергатройд выпустила из рук скалку.
      – Зато я знаю – не мог, и отродясь знала. Что вы еще скажете, мисс Тони? И это о вашем родном брате, который и мухи не обидит!
      – Ну, в состязании по битью мух он всех переплюнет, – рассудительно ответила Тони. – Я ведь не говорю, что он убил Арнольда. Я просто сказала, что не знаю. Но, пожалуй, он бы смог, а ты как думаешь, Лесли?
      – Не знаю. Он существо причудливое. Но конечно же нет. Что за ерунду ты городишь, Тони! Ну, я пошла.
      Через пять минут Антония забрела в мастерскую, кивнула девушке, сидевшей в большом кресле, и выпалила:
      – Привет! Пришла отпраздновать?
      Мисс Уильямс глянула в лицо Антонии бархатными карими глазами, подняла руку с тщательно наманикюренными ногтями, чтобы пригладить блестящие черные волосы, и промолвила:
      – Тони, дорогая, мне кажется, ты не должна так говорить. Лично я чувствую…
      – Боже милостивый, ты была права! – воскликнул Кеннет. – Моя обожаемая, где ты подцепила эту идиотскую манеру? Не говори лично, умоляю!
      Чуть заметный румянец залил бледные щеки мисс Уильямс.
      – Ну Кеннет!.. – сказала она.
      – Ради Бога не оскорбляй ее! – взмолилась Антония. – Не хватало мне еще тошнотворных примирений за ужином. И если уж на то пошло, Вайолет, кто тебя спрашивает, как я должна говорить?
      Карие глаза чуть сузились.
      – Полагаю, я могу иметь собственное мнение, не так ли? – произнесла мисс Уильямс вкрадчиво.
      – А ты хорошеешь, когда сердишься, – вдруг заметил Кеннет. – Продолжай, Тони. Скажи еще что-нибудь.
      Красивый рот мисс Уильямс приоткрылся, обнаружив маленькие, очень белые зубки.
      – По-моему, вы оба просто чудовищны, и я категорически отказываюсь с вами ссориться. Вдвоем на меня – могу ли я устоять, бедняжка? Как ужасно, что ты оказалась в доме мистера Верикера, когда это случилось, Тони! Должно быть, тебе было очень страшно. Мне об этом просто невыносимо думать. Давайте говорить о чем-нибудь другом!
      – Почему тебе об этом невыносимо думать? – повторил Кеннет не столько с иронией, сколько с любопытством. – Ты не выносишь крови?
      Она вздрогнула:
      – Пожалуйста, Кеннет, не надо. Это в самом деле непереносимо!
      – Как хочешь, мое сокровище, хотя я не могу себе представить, почему тебя так воротит при мысли, что Арнольда зарезали. Ведь ты его и не знала.
      – О да, я бы не узнала его, если бы увидела. Дело не в этом. Я просто не люблю, когда говорят о таких ужасах.
      – Она ведет себя, как подобает женщине, – объяснила Антония. Ее глаза загорелись при виде двух бутылок с золотыми горлышками. – Откуда они объявились?
      – Я стибрил их у Фрэнка Кру, – сообщил Кеннет. – Должны же мы отпраздновать.
      – Кеннет!
      – Все правильно, – вступилась Антония. – Он говорит о том, что разбогател.
      – Но нельзя же пить шампанское, когда мистер Верикер убит. Это неприлично.
      – Я могу пить шампанское в любое время, – сказала Антония. – Что ты сделала со своими ногтями?
      Вайолет протянула руки:
      – Серебряный лак. Тебе нравится?
      – Нет, – сказала Антония. – Кеннет, если ты теперь наследник, ты должен назначить мне содержание, потому что я хочу купить новую машину.
      – Хорошо, все что ты пожелаешь, – согласился Кеннет.
      – Конечно, есть налоги на наследство, – рассуждала Вайолет, проявляя практичность. – Просто злодейство брать с наследников такие суммы, но ведь есть еще и дом. Он будет твой, правда, Кеннет?
      – Ты говоришь об этой казарме на Итон-плейс? – спросил Кеннет. – Ведь тебе не придет в голову, что я буду жить в таком амбаре, а?
      – Но почему же? – Вайолет приподнялась и уставилась на Кеннета. – Такой шикарный район.
      – На что нужен шикарный район? Если бы ты зашла в дом, тебе бы не пришло в голову, что я могу там жить. Там турецкие ковры, ампирная мебель, гостиная, обитая розовым шелком, хрустальная люстра и мраморные столы с золочеными ножками.
      – От вещей, которые не нравятся, мы можем избавиться, но, должна тебе сказать, я люблю приятные вещи, я имею в виду, хорошие вещи.
      – Турецкие ковры на лестницах и золоченые зеркала? – недоверчиво спросил Кеннет.
      – А почему бы и нет?
      – Дорогая, у тебя просто ужасный вкус.
      – Мне нравятся вещи, которые тебе не нравятся. Разве это повод, чтобы грубить? Я думаю, турецкие ковры – для тепла, и… и они дорого выглядят.
      Антония, которая тем временем делала коктейли, опустила бутылку джина и устремила свой ясный взгляд на Вайолет.
      – Тебе все равно, красивая ли вещь, приятно ли на нее смотреть, лишь бы шибало в нос богатством, – заключила она.
      Вайолет быстро, изящным движением встала.
      – Ну и что из того, что я люблю роскошь? – сказала она, и в ее низком голосе послышались резкие нотки. – Если бы у вас от рождения был вкус к хорошим вещам, и вам бы пришлось гнуть спину за каждое пенни, вы чувствовали бы то же самое! – Ее длинная ловкая рука презрительно оправила юбку. – Я даже платья шью себе сама. А я хочу… я хочу носить парижские модели, красивые меха, хочу каждую неделю причесываться у дорогого парикмахера и – вообще – хочу иметь все те приятные вещи, ради которых стоит жить!
      – Только не надо слагать об этом поэму, – сказала Антония, совершенно не тронутая ее тирадой. – Если Кеннет на самом деле получит наследство, у вас все это будет.
      – Конечно получу, – сказал Кеннет нетерпеливо. – Давай поживее коктейли, Тони!
      Но Антония вдруг опустила на стол бутылку джина:
      – Не могу. Делай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом, чтобы с ним пообедать. Надо ему позвонить. – Она сняла трубку и начала набирать номер. – Ты не знаешь, он мне не звонил?
      – Не знаю. Не думаю. Сколько ты налила джина?
      – Много… Алло, это квартира мистера Мезурьера? А, это ты, Рудольф? Слушай, я жутко огорчена из-за обеда. Небось ты прождал сто лет. Но я не виновата. Правда.
      На другом конце провода воцарилось молчание. Потом жидковатый мужской голос, малость гнусавый и резкий, произнес с сомнением:
      – Это ты, Тони? Я не совсем понял, плоховато слышно. Ты что сказала?
      – Обед! – отчеканила Тони.
      – Обед? Ах, Бог мой, совсем позабыл! Я безмерно огорчен. Не знаю, как я мог…
      – Так ты там не был? – спросила Антония. Снова пауза.
      – Тони, дорогая, что-то ужасное с линией. Я ничего не слышу.
      – Стукни как следует трубку, Рудольф. Ты забыл об обеде?
      – Дорогая, простишь ли ты мне когда-нибудь? – взмолился голос.
      – О да! – сказала Антония. – Я тоже забыла. Потому и позвонила. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…
      – В Эшли-Грин?!
      – Да, почему ты испугался?
      – Я не испугался, только какими судьбами тебя занесло туда?
      – Не могу сказать тебе по телефону. Лучше приходи. И принеси какой-нибудь еды, здесь почти нечего есть.
      – Но, Тони, погоди! Я не могу понять, что заставило тебя поехать в Эшли-Грин? Что-нибудь случилось? Я имею в виду…
      – Да, Арнольд убит. Снова пауза.
      – Убит? – откликнулся голос. – Боже правый! Ты ведь не хочешь сказать, что его убили, верно?
      – Именно это я и хочу сказать. Принеси холодного мяса или еще чего-нибудь, вместе поужинаем. С шампанским.
      – Шам… О, конечно! То есть большое спасибо, приду, – сказал Рудольф Мезурьер.
      – Из чего я заключаю, – сказал Кеннет, сбивая коктейль с профессиональной ловкостью, – что дружок двигается сюда. Надеюсь, он в добром расположении духа, Тони?
      – О, еще бы! – беспечно заверила Антония. – Он на дух не принимал Арнольда.

      В квартире Верикеров гостиную заменяла большая мастерская. Ужин был накрыт на конце черного дубового стола после того, как с него были сняты: собачий хлыст, два тюбика краски, «Обзервер» (открытый на кроссворде Торквемады), словарь Чеймберса, географический атлас, том Шекспира и «Оксфордская антология стихов». Пока Мергатройд топала взад-вперед с бокалами и тарелками, Кеннет бросил последний взгляд на полурешенный кроссворд и заявил – как он делал неизменно: «Будь я проклят, если когда-нибудь еще возьмусь за это», Рудольф Мезурьер, который принес пирог с телятиной и ветчиной и полбатона, сказал, что он знал человека, справлявшегося с подобной задачей в двадцать минут, а Вайолет, осторожно пудрясь перед венецианским зеркалом, заметила: нужно иметь память Торквемады, чтобы решать такие кроссворды.
      – А откуда взялись эти бутылки? – спросила Мергатройд, завороженная видом золотых горлышек.
      – Остались с прошлой недели от вечеринки у Фрэнка Кру, – объяснил Кеннет.
      Мергатройд громко засопела, с сердцем брякнула на стол тарелку и возмутилась:
      – Тоже придумали! Пожалуй, кто решит – уже поминки.
      Гости были явно смущены. Вайолет поджала хорошенькие губки и закашлялась; Рудольф Мезурьер, теребя галстук, неуклюже заметил:
      – Какая ужасная история с мистером Верикером. То есть, как-то просто не верится.
      Вайолет взглянула на него с благодарностью и наградила его очаровательной улыбкой.
      – Невозможно поверить, правда? Я его не знала, но мне становится дурно при одной мысли об этом ужасе. Конечно, я думаю, Кен и Тони просто еще не осознали – совершенно не осознали, – сказала она.
      – В самом деле, любимая! – насмешливо откликнулся Кеннет.
      – Кеннет, как бы ты ни относился к бедному мистеру Верикеру, пока он был жив, я все же полагаю, ты мог бы хоть притвориться, что скорбишь по поводу его смерти.
      – Бесполезно, – сказала Антония, выуживая маслины из высокой бутылки. – Лучше принять нас такими, как есть, Вайолет. Научить Кеннета не выпаливать того, что взбрело ему в голову, задача безнадежная.
      – Ну, пожалуй, линия поведения не слишком удачная, – холодно заметила Вайолет.
      – Тебе не нравится, потому что он сравнил твою зеленую шляпу с курицей в обмороке. Впрочем, это никакая не линия, это болезнь. Рудольф, хочешь маслин?
      – Спасибо.
      Он направился в другой конец мастерской, где она примостилась на уголке обеденного стола. Беря маслину с шомпола, который Антония использовала, чтобы извлекать маслины, он поднял на нее глаза и тихо спросил:
      – Как это случилось? Почему ты там оказалась? Вот чего я не могу взять в толк.
      Она взглянула на него.
      – По нашим делам. Я написала ему, что мы собираемся жениться – подумала, он будет рад и, возможно, пришлет нам красивый подарок.
      – Да, понимаю. Жаль, что ты со мной не посоветовалась. Я не мог подумать…
      – Почему? – перебила его Антония. – Планы переменились?
      – Нет-нет! Помилуй Бог, нет! Я от тебя без ума, дорогая, просто неподходящий момент. То есть, ты ведь знаешь, я как раз сейчас в стесненном положении, и человек вроде Верикера должен был непременно подумать, что я погнался за вашими деньгами.
      – У меня нет никаких денег. Пятьсот в год деньгами не назовешь. Более того, в этом году не все акции дают доход, поэтому я практически нищая.
      – Да, но у него-то деньги были. В общем, лучше бы ты этого не делала, потому что это только поставило меня в неловкое положение. Ну, не то чтобы очень неловкое, но ведь наверняка станет известно, что мы слегка поссорились как раз в тот день, когда его убили.
      Антония подняла голову и глянула на Кеннета и Вайолет, сидевших в противоположном конце комнаты. Казалось, они были поглощены ссорой.
      – Откуда ты знаешь день, когда он был убит? – спросила она напрямик.
      В его темно-синих глазах, опушенных черными ресницами, вспыхнул испуг:
      – Я… Разве ты мне не сказала?
      – Нет, – ответила Антония. Он неуверенно засмеялся.
      – Да нет, сказала – по телефону. Просто позабыла. Но ты ведь понимаешь, какое у меня положение? Конечно, это не так уж важно, но полиция может заподозрить, а кому же хочется быть замешанным… То есть, в моем положении надо быть по возможности осмотрительным.
      – Не беспокойся, – сказала Антония. – Они подозревают меня.
      – Я просто не понимаю, Тони. Почему ты там оказалась? Что же могло привести тебя туда? Ты ведь месяцами с Верикером не разговаривала – и вдруг бросаешься в коттедж «Риверсайд». Какая-то бессмыслица!
      – Нет, не бессмыслица. В субботу утром Арнольд написал мне из конторы мерзкое письмо, я в тот же день получила его. Я поехала, чтобы объясниться с ним по этому поводу.
      – Ах, милая! – Мезурьер тихонько сжал ее руки. – Все ясно. Написал обо мне какую-нибудь пакость. Могу себе представить! Но, дорогая, ты не должна была этого делать. Я сам могу о себе позаботиться.
      – Полагаю, что можешь, – сказала Антония. – Но все равно, я не хотела, чтобы Арнольд распространял о тебе клевету.
      – Милая! И что же он тебе сказал?
      – Да ничего особенного, потому что я так его и не увидела. Он написал на нескольких страницах всякую чепуху, и все про то, как мне предстоит вскоре узнать, за какого подлеца я собралась выходить, что ты мерзавец и вор, и все в этом роде.
      – Черт, вот свинья! – вспыхнул Мезурьер. – Конечно, он понял, что через год он уже не сможет помешать нашей свадьбе, вот и попытался очернить меня в твоих глазах. У тебя есть это письмо?
      – Нет, я его сожгла. Подумала, так безопасней. Он внимательно посмотрел на нее:
      – Ты имеешь в виду, чтобы оно не попало в руки полиции? Ты ведь ничего не скрываешь, дорогая? Если Верикер обвинил меня в чем-то конкретном, я хочу знать.
      – Нет, ни в чем. – В мастерскую вошла Мергатройд. Антония встала со стола и бросила взгляд на брата. – Если вы кончили ругаться, ужин на столе. – Она подумала и добросовестно прибавила: – И если не кончили – он все равно готов.
      Кеннет подошел к столу.
      – Я снова рассердил ее, ведь правда, любимая? А где масло и уксус?
      – Не рассердил, – сказала Вайолет печальным голосом. – Только обидел.
      – Обожаемая! – сказал он сокрушенно, но проказливая улыбка чуть тронула его губы.
      – Ничего, все прекрасно, – сказала Вайолет, садясь за стол на свое место, – но иногда я думаю, что тебя интересует только моя красота.
      Он сверкнул на нее глазами, полусмеющимися, полусерьезными, и сказал:
      – Я преклоняюсь перед твоей красотой.
      – Спасибо! – холодно откликнулась Вайолет.
      – Она не настоящая красавица, – заметила Антония, борясь с холодной куриной ногой. – У нее глаза слишком широко поставлены, это первое, и потом, не знаю, замечал ли ты, у нее одна сторона лица не такая красивая, как другая.
      – Но посмотри на эту прелестную линию подбородка! – сказал Кеннет, уронив деревянную салатную ложку и проводя большим пальцем в воздухе линию.
      – Когда же вы оба наконец прекратите! – возмутилась Вайолет. Она бросила обворожительный взгляд на Мезурьера, сидевшего напротив, и сказала: – Ну разве они не ужасны! Разве мы не отчаянные смельчаки, что входим в их семью?
      Он ответил ей в том же духе, и они перебрасывались шутками до конца ужина. Попытки вовлечь в разговор брата и сестру были не слишком удачны. У Кеннета лицо пылало – обычный результат флирта Вайолет с другим мужчиной; а Антония, которую Вайолет попросила подтвердить Мезурьеру, что красный цвет ей вовсе не к лицу, что она в красном – как ведьма, ответила с такой отчаянной откровенностью, что разговор оборвался, подобно лопнувшей нитке.
      – Вы ведь, кажется, художница? – поспешно спросил Рудольф.
      – Нет, – ответил Кеннет.
      – Что ж, может быть, я и не художница в том смысле, как вы, высоколобые, это понимаете…
      – Ты не художница. Ты не умеешь рисовать.
      – Спасибо, дорогой. И тем не менее я этим зарабатываю себе на хлеб, – сказала Вайолет сладким голосом. – На самом деле, мистер Мезурьер, я делаю афиши, занимаюсь рекламой. И думаю, у меня есть что-то вроде профессиональной сноровки… – Кеннет закрыл лицо руками и застонал, – профессиональной сноровки, – повторила Вайолет, – полагаю, мои работы имеют успех. У меня всегда было чувство цвета и линии, и…
      – О, дорогая, замолчи! – взмолился Кеннет. – У тебя столько же чувства цвета и линии, сколько у бультерьеров Тони.
      Вайолет глянула на него высокомерно:
      – Не знаю, ты, видно, хочешь меня раздосадовать, но…
      – Мой ангел, ни за что на свете не хотел бы тебя раздосадовать, но если бы ты только существовала, если бы ты молчала!
      – Понимаю. Я должна сидеть как истукан, пока ты разглагольствуешь по поводу своих теорий.
      – Не может же она вовсе не говорить, Кеннет, – сказала Атония рассудительно. И – к Вайолет: – Он хочет сказать – не говори об искусстве.
      – Спасибо. Уж это-то я знаю: ведь, кроме Кеннета, никто не понимает в искусстве.
      – А если знаешь, то какого же черта ты…
      – Шампанское! – возвестил Рудольф, заполняя паузу. – Мисс Уильямс, вы хотите? Тебе, Тони?
      – Почему в этом доме никогда нет льда? – спросил Кеннет, неожиданно отвлекаясь от темы.
      – Потому, что мы купили дубовый сундук на деньги, предназначавшиеся для холодильника, – ответила Антония.
      Перемена разговора, вкупе с шампанским, тут же спасла компанию от мгновенного развала. Об искусстве больше не заговаривали, и к тому времени, когда обе пары встали из-за стола и переместились на другой конец комнаты, Вайолет стала снисходительнее к Кеннету, который жаждал искупить свои прегрешения, а Рудольф вызвался сделать турецкий кофе, если Мергатройд не возражает. Они с Антонией отправились вместе на кухню и под насмешливым – впрочем, и снисходительным – наблюдением Мергатройд изготовили варево, которое, хоть и озадачило бы турка, можно было тем не менее пить.
      Вечер был теплый, и от всего этого напряжения Антония так разгорячилась, что объявила: она должна принять ванну. Она ушла в ванную и вновь появилась в мастерской спустя четверть часа в пляжной пижаме, которая была ей очень к лицу, но оскорбила Мергатройд, сказавшую, что, мол, стыдно ей в воскресенье и все такое прочее. Кеннет без пиджака (что вызвало неодобрение Вайолет) возлежал на диване, заложив сплетенные руки за голову и расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Вайолет сидела на пуфе, изящная, спокойная, выдержанная, а Рудольф Мезурьер, сделав уступку жаре, расстегнул пуговицы своего чересчур приталенного пиджака и курил, склонившись над подоконником и выдувая на улицу кольца дыма.
      Через десять минут позвонили во входную дверь, и Антония сказала:
      – Это Джайлз.
      – Господи, а я и позабыл, что он придет, – сказал Кеннет.
      Вайолет инстинктивно потянулась за сумочкой, но успела только заглянуть в зеркальце, когда Мергатройд ввела посетителя и мрачно объявила:
      – Вот мистер Джайлз.
      Джайлз Каррингтон остановился на пороге, весело оглядывая присутствующих.
      – Ну прямо картинка из великосветской жизни и жизни низов, – заметил он. – Тони принимает солнечную ванну?
      – Входи и налей себе выпить, – сказал Кеннет. – И не стесняйся сказать нам худшее: мы все здесь свои. Стал я наследником или нет? Если стал, я покупаю холодильник. В этом проклятом доме нет льда.
      Джайлз пропустил мимо ушей эти слова, но улыбнулся Вайолет.
      – Бесполезно ждать от моих родственничков, что они познакомят нас. Моя фамилия Каррингтон.
      – Я знаю. Они безнадежны. А моя фамилия Уильямс. Я невеста Кеннета, вы ведь знаете.
      – Нет, не знал, но поздравляю его. Добрый вечер, Мезурьер.
      – О, как мило с вашей стороны! – воскликнула Вайолет, бросая на него лукавый взгляд.
      – Это просто его итонские манеры, – уверила ее Антония. – Когда начнется инквест, Джайлз?
      – Во вторник. Тебе надо будет присутствовать.
      – Проклятие! Ты там будешь?
      – Конечно. Я тебя привезу. – Джайлз налил себе виски и плеснул содовой. – Машину Арнольда нашли, – сказал он небрежно.
      – Где? – спросила Антония.
      – В гаражах, в стороне от Кромвелл-роуд.
      – Поможет ли это хоть немного полиции, как вы полагаете? – спросила Вайолет.
      – Едва ли. Там были, кажется, только чемодан и шляпа Арнольда и корзина со съестным…
      – Как – и никакой крови? – лениво спросил Кеннет. – И не было окровавленного ножа? Ну, я бы сказал, полицию просто надули.
      – Никакой улики? – спросил Рудольф. – Наверняка должно что-то указывать на убийцу. Я имею в виду, отпечатки пальцев, что-нибудь такое?
      – К сожалению, я не могу вам этого сказать, – ответил Джайлз с присущей ему холодной любезностью. – Полиция не настолько доверяет мне свои тайны.
      – Ты еще видел этого ягненка-суперинтенданта? – спросила Антония, обнимая руками колени.
      – Да, я подвез его назад в город. Кеннет сел.
      – Послушай, ты на чьей стороне?
      Джайлз Каррингтон бросил на него быстрый взгляд. Кеннет ухмыльнулся.
      – Нет, я не в прямом смысле слова, но ты должен действовать в наших интересах.
      – Я и пытаюсь, – ответил Джайлз.
      – Столько препятствий, – пробормотал Кеннет и снова лег. – Тони вдруг занесло в самую гущу этого дела, я тоже не думаю, что мне удастся доказать свое алиби. И все равно, – продолжал он, откидывая голову, чтобы проследить полет мотылька на фоне стеклянной крыши, – им будет трудновато навесить на меня это убийство. Во-первых, у меня нет ножа и никогда его не было; во-вторых – никто не поверит, что я могу так чисто обделать это дельце, не оставив никаких следов. И потом, я последнее время не ссорился с… – Он снова вскочил. – Проклятье! Какой же я идиот! Я написал ему письмо с просьбой о деньгах, а он отказал. И готов поклясться, он сохранил мое письмо и копию своего ответа.
      – О Кеннет, зачем ты говоришь такую ерунду! – взмолилась Вайолет. – Конечно, они на тебя не подумают.
      – Может, и подумают, но им будет чертовски трудно доказать, – сказал Кеннет. – Как ты считаешь, Джайлз?
      – Если ты пожалуешь завтра в двенадцать в мою контору, я скажу тебе, – ответил Джайлз, допивая виски.
      Вайолет встала и оправила юбку.
      – Вы, конечно, не можете говорить при мистере Мезурьере и при мне, – сказала она. – И вообще мне пора домой. У меня завтра трудный день. Кеннет, обещай мне, что ты перестанешь глупить и скажешь все мистеру Каррингтону. Ты прекрасно знаешь, что не делал этого, а всякий подумает, что сделал, по тому, как ты себя ведешь.
      – Да, вы втроем должны обговорить все, – согласился Мезурьер. – Можно, я провожу вас домой, мисс Уильямс?
      Вайолет одарила присутствующих своею скромной улыбкой, и, вопреки громким и возмущенным протестам Кеннета, они с Мезурьером ушли. Вошла Мергатройд, чтобы забрать бокалы, и перебила Кеннета, ругавшего кузена за испорченный вечер:
      – Ладно вам, мастер Кеннет. Послушайте лучше, что вам скажет мистер Джайлз, и держите язык за зубами. А если вам что нужно, я на кухне.
      Она ушла, и они слышали, как она вернулась на кухню и закрыла дверь. Кеннет снова сел и уперся локтями в колени.
      – Мне уже обрыдло это убийство. Они вовек не узнают, кто виноват, так зачем волноваться? – заявил он.
      Джайлз вытащил трубку и стал ее набивать.
      – Заруби себе на носу, – сказал он, – если полиция не отыщет след убийцы, ты окажешься в тяжелом положении.
      Кеннет поднял глаза:
      – Почему? Я думал, больше всего подозревают Тони.
      – Как ты полагаешь, что станет прежде всего отыскивать полиция? – спросил Джайлз. – Мотив убийства. У Тони мотив – месть или враждебные отношения. Ну, назови это как хочешь. У тебя мотив более высокий – у тебя материальные затруднения, ты пытался вытянуть из Арнольда деньги, а с его смертью ты наследуешь большое состояние.
      – Да, но до меня это дошло только после того, как Антония сказала мне, что Арнольд мертв, да и то не сразу. Ведь верно, Тони?
      – Сомневаюсь, что это произведет впечатление на присяжных, – сказал Джайлз. – Что ты делал прошлой ночью?
      – Навещал Вайолет.
      – В какое время?
      – Точно не знаю. Примерно полдевятого. Мергатройд ушла, Тони тоже – кажется, отчалила на всю ночь, вот я и пустился в странствие.
      – Ты пошел в дом к мисс Уильямс?
      – В ее квартиру. Да, но ее не было. На звонок никто не вышел, и я потащился в кино. Не знаю, что это было за кино и как назывался фильм, потому что пришел, когда он уже начался, и фильм был такой скучный, что я почти все время проспал.
      – Хорошо, а что ты делал после кино?
      – Пошел прогуляться, – ответил Кеннет.
      – Куда?
      – В Ричмонд.
      – Боже мой, зачем? – произнес Джайлз терпеливо, однако понемногу впадая в отчаяние.
      – А почему бы и нет? – возмутился Кеннет. – Была прекрасная, очень теплая ночь, и я неплохо вздремнул в кино. Вполне естественно было пойти.
      – И ты пошел, – сказал Джайлз.
      – Но он действительно ходит на ночные прогулки, Джайлз! – озабоченно вставила Антония. – Мы оба ходим, когда слишком жарко и не хочется ложиться спать.
      Джайлз вздохнул.
      – И когда же ты вернулся?
      – О, что-то в три или в четыре часа, мне кажется. Я не посмотрел на часы.
      – И ты не можешь вспомнить никого, кто бы видел тебя – как ты выходил из кино или по дороге в Ричмонд – и кто бы мог тебя узнать? Полицейского ты не встретил?
      – По-моему, нет. Проезжали какие-то машины, но людей что-то не помню.
      – Фактически ни одного слова из этого рассказа ты не можешь подтвердить, – подытожил Джайлз.
      – Нет, – вежливо согласился Кеннет, – и ни одного слова полиция не сможет опровергнуть.

      Машина Джайлза подъехала к дому Верикера на Итон-плейс, как раз когда суперинтендант Ханнасайд поднялся по его каменным ступеням. Увидев Джайлза, выходящего из машины, суперинтендант улыбнулся и сказал:
      – Доброе утро, мистер Каррингтон. Вы очень точны.
      – Это спасает от неприятностей, вы не находите? – сказал Джайлз. – Вы позвонили?
      – Нет еще, – ответил Ханнасайд, нажимая на кнопку звонка.
      Тощий дворецкий с постной физиономией, открывший дверь почти мгновенно, имел вид человека, страдающего несварением желудка. Его взгляд скользнул по суперинтенданту и застрял на Джайлзе. Он слегка поклонился и открыл дверь пошире.
      – Доброе утро, Тейлор, – сказал Джайлз, – суперинтендант Ханнасайд и я хотели посмотреть бумаги мистера Верикера.
      – Да, сэр? – Дворецкий на мгновение задержал неодобрительный взгляд на Ханнасайде. – Библиотека закрыта, как оставил ее вчера суперинтендант, я так понимаю.
      Было совершенно ясно, что дворецкий не слишком высокого мнения о полицейских, которые врываются в порядочный дом и запирают комнаты как им заблагорассудится.
      – Неприятная история с мистером Верикером, – сказал Джайлз, передавая ему шляпу и перчатки.
      – Ужасная беда, сэр.
      – Я хотел бы с вами поговорить, – сказал Ханнасайд, вынимая из кармана ключ и вставляя его в дверь, расположенную справа от входной.
      – Разумеется, сэр, – холодно откликнулся Тейлор. – Сожалею, что меня не было вчера, когда вы приходили, но воскресенье – мой выходной.
      – Да, понимаю. Сюда, пожалуйста. Мистер Каррингтон, будьте добры, возьмите это.
      Он протянул набор ключей на кольце, Джайлз взял их, а дворецкий подошел к окну и раздвинул занавески.
      В библиотеке царила та же атмосфера явного богатства, что и во всех комнатах Арнольда Верикера. Обитые кожей кресла, в дубовых шкафах дорогие книги в одинаковых переплетах из телячьей кожи. Толстый шерстяной ковер и великолепный резной письменный стол. Все кричало о неуправляемом вкусе декораторов первоклассной фирмы, и ничто не говорило о личности владельца.
      Ханнасайд подождал, пока Тейлор управится с занавесками, и спросил:
      – Давно ли вы работаете у мистера Верикера?
      – Три года, сэр, – ответил Тейлор тоном, говорящим, что это рекордный срок.
      – Тогда вам, возможно, известны привычки мистера Верикера. Он обычно проводил выходные в загородном коттедже?
      – Иногда, сэр.
      – Предпочитал ли он водить машину сам или брал шофера?
      – Иной раз ездил сам, иной раз брал шофера, сэр.
      – В эту субботу он поехал с шофером?
      – Мне кажется, нет, сэр. Произошло небольшое недоразумение.
      – Что вы имеете в виду?
      – Между мистером Верикером и Джексоном, шофером, сэр. В субботу утром Джексон опять подал машину на пять минут позже, и мистер Верикер сделал ему замечание. На ступеньках у входа в дом разыгралась крайне неприятная сцена. Должен с сожалением сказать: Джексон настолько забылся, что отвечал мистеру Верикеру. Был настоящий скандал, просто невозможный в доме джентльмена. Джексон был просто в бешенстве, мистер Верикер близок к тому. Оба они горячие, если мне позволено будет так сказать.
      – А в субботу вечером, когда мистер Верикер уехал из дому, за рулем сидел шофер?
      – Нет, сэр. Машина была только подана к крыльцу, мистер Верикер сказал, что он не хочет больше видеть Джексона.
      – Понятно. В котором часу уехал мистер Верикер?
      – Без десяти восемь, сэр.
      – Кажется, вы уверены в часе. Почему вы его запомнили?
      – Благодаря мистеру Верикеру, сэр. Он сам сказал. Я понял так, что у него свидание за ужином. Он… хм… он был недоволен, что его задержали.
      – Что задержало его?
      Дворецкий затаил дыхание – он ждал этого момента.
      – Посетитель, сэр.
      – Кто?
      – Не могу сказать, сэр. Я никогда не видел его прежде. По правде говоря, он не был похож на джентльменов, каких я привык впускать в этот дом. Одет был по-нищенски и настаивал на свидании с мистером Верикером. Я сообщил ему, что мистера Верикера нет дома, но он встал в дверях и заявил, что не уйдет, не повидав его.
      – Вы хотите сказать, он угрожал? Дворецкий задумался.
      – Вряд ли, сэр. О нет, не угрожал. Он был очень приветлив – глупо приветлив. Стоял и улыбался. У меня создалось впечатление, что он был под винными парами. Я собирался вызвать Мэтью – это лакей, сэр, – помочь мне его выдворить, но в это время мистер Верикер спустился по лестнице, готовый к отъезду.
      – В вечернем костюме.
      – Именно так, сэр. Мистер Верикер вышел узнать, в чем дело. Незнакомец продолжал улыбаться я бы сказал, как-то странно, если учесть обстоятельства, а потом сказал, если угодно, даже дружелюбно: «Лучше будь для меня дома, старина». Это точные его слова, и они произвели на мистера Верикера необычайное впечатление. Мистер Верикер – джентльмен с хорошим цветом лица, но потом он совсем побледнел, уставился на незнакомца и застыл, упершись рукой в балюстраду.
      – Выглядел ли он испуганным?
      – Я бы не сказал, сэр. Мне показалось, что он очень рассержен и удивлен.
      – Вы не запомнили, что он сказал?
      – Он ничего не говорил, сэр, пока незнакомец не заявил, что, если бы они объяснились наедине, это спасло бы их от множества неприятностей. Тогда мистер Верикер как-то поперхнулся и велел мне впустить этого человека. Конечно, я впустил, и мистер Верикер провел его вот в эту самую комнату и закрыл дверь.
      – Как долго они оставались здесь?
      – Пока мистер Верикер не уехал, сэр, а уехал он в сопровождении этого посетителя. Возможно, двадцать минут или полчаса.
      – Есть ли у вас какие-нибудь соображения о том, что между ними произошло? Они ссорились?
      – Я бы не назвал это ссорой, сэр. Я ни разу не слышал, чтобы незнакомец повышал голос, но я невольно слышал, как мистер Верикер временами кричал на него. Полагаю, незнакомцу нужны были деньги, поскольку мистер Верикер несколько раз повторил: «Ни одного пенни ты от меня не получишь!»
      – Что-нибудь еще из того, что Он сказал, вы слышали?
      – Не много, сэр. Часто употреблялось слово «негодяй», а однажды мистер Верикер очень громко сказал: «Так ты думаешь, что можешь запугать меня, да?» Но ответа незнакомца я не слышал, он все время говорил тихо. Вскоре мистер Верикер успокоился, и я не мог разобрать, что он говорит. Но без десяти восемь они вышли из библиотеки, и, поскольку мистер Верикер отругал меня, что я оказался в холле, чтобы открыть ему дверь, я понял: что-то случилось и он не в духе. Незнакомец был все так же любезен и, как мне показалось, украдкой посмеивался. Он сказал, что мистер Верикер мог бы подвезти его, а мистер Верикер глянул на него так, что я, хоть и привык к дурным его настроениям, испугался. Он явно ненавидел этого человека, я полагаю, ему стоило немалых усилий заставить себя согласиться и взять его с собой в машину. Но как бы то ни было, он согласился. Незнакомец чувствовал себя как дома, а мистер Верикер переносил все это, стиснув зубы. Больше, сэр, я не видел мистера Верикера.
      Суперинтендант выслушал рассказ с каменным лицом.
      – Вы узнали бы того человека, если бы снова его увидели?
      – Думаю, что да, сэр. Пожалуй, я узнаю и его улыбку, и его голос. В остальном он – особа ничем не примечательная.
      – Прекрасно. Вы не вспомните больше никого, кто бы посещал мистера Верикера в субботу?
      – До обеда мистер Верикер был в конторе, сэр, а после обеда сюда никто не приходил. Потом он ушел в четыре и вернулся около семи. Примерно в семь звонила мисс Верикер, но поскольку мне было приказано говорить всем, что он уехал из города, я так и сделал.
      – Вы не знаете, почему мистер Верикер так распорядился?
      – В этом не было ничего необычного, сэр. Он весь день был не в духе, а когда такое случалось, он всегда не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать, меньше всего – с родными.
      – Понятно. Еще один вопрос: вы не знаете, каковы были планы мистера Верикера на субботний вечер?
      – О нет, сэр! Мистер Верикер никогда не был разговорчив. Я заключил по его наряду, что он ужинает в городе, перед тем, как уехать, но где или с кем – боюсь, я понятия не имею.
      – Спасибо. Не хочу вас больше задерживать. Дворецкий поклонился и глянул на Джайлза.
      – Прошу прощения, сэр, но ввиду этих непредвиденных обстоятельств у слуг такое чувство неопределенности. Не знаю, будут ли они еще нужны…
      – Это решать наследнику, – весело ответил Джайлз. – А пока – продолжайте работать.
      – Как скажете, сэр, – произнес Тейлор и удалился. Ханнасайд подождал, пока он выйдет, и спросил:
      – Что вы из этого вынесли, мистер Каррингтон?
      – Не много, – пожал плечами Джайлз. – Я скажу – было бы неплохо, если бы вы выследили этого неизвестного оборванца, но похоже, это просто был какой-то неумелый шантажист. Хотите сперва открыть сейф?
      – Да, пожалуйста. И была продемонстрирована некоторая враждебность в отношении шофера. Или это только меры предосторожности?
      – Возможно, немного и того, и другого, – сказал Джайлз, отворяя хорошо заметную дверь в обшивке стены рядом с камином и отпирая стальной сейф. – Слуги всегда стараются защититься от возможных обвинений, даже, – закончил он печально, – в том, что они подливают воду в виски. Вот, пожалуйста!
      Суперинтендант пересек комнату, и они вместе осмотрели сейф. Там не было ничего, относящегося к делу, только акции, банковская книжка и какие-то личные бумаги. Когда суперинтендант проглядел все, Джайлз положил их назад и запер сейф.
      – Посмотрим в столе, – сказал он, направился к столу и сел на вертящееся кресло.
      – Вы принесли завещание? – спросил Ханнасайд. Джайлз вынул завещание из внутреннего кармана и вручил его Ханнасайду. Суперинтендант сел за стол с другой стороны и расправил сложенные листы, а Джайлз между тем искал среди ключей на кольце подходящий к столу.
      Суперинтендант прочел завещание и аккуратно положил его на стол.
      – Итак, наследниками освобожденного от долгов и завещательных отказов имущества являются Кеннет и Антония Верикеры, которые делят поровну все оставшееся от Арнольда Верикера богатство, когда меньшие завещательные суммы будут выплачены.
      – Да, – согласился Джайлз, проглядывая бумагу, которую вытащил из ящика. – Именно так.
      – Значит, оба они серьезно выигрывают от смерти Верикера.
      – Я не могу вам сейчас сказать, как велика личная собственность Арнольда. Примерно около шестидесяти тысяч фунтов.
      Суперинтендант взглянул на него.
      – А акции рудника?
      Джайлз положил пачку бумаг на гору, громоздившуюся на столе, и сказал:
      – Ввиду отсутствия детей мужского пола у Арнольда по условиям завещания его отца акции переходят к Кеннету. Я подумал, что вы захотите взглянуть на это завещание, и принес с собой экземпляр.
      – Спасибо, – сказал Ханнасайд, протягивая руку. – Я действительно вам благодарен, вы экономите мне массу времени, мистер Каррингтон.
      – Не стоит благодарности, – сказал Джайлз. Суперинтендант читал завещание Джеффри Верикера и хмурился.
      – Необычный документ, – заметил он. – Другим детям остается только его личное состояние, да и то делится между всеми четырьмя наследниками. Что это значит, мистер Каррингтон?
      – Он не так необычен, как кажется, – ответил Джайлз. – Дядя буквально бредил рудником «Шан Хиллз». При его жизни это не был еще гигантский концерн. Дядя поверил в него и создал частную компанию по добыче, чтобы разрабатывать рудник и ни в коем случае не выпускать это дело из рук семьи. Поэтому он оставил акции Арнольду с правом их передачи его старшему сыну, если таковой будет; если же у Арнольда не будет сына, то Роджеру и его наследникам; в случае же, если Роджер умрет, не имея законного наследника – Кеннету. Личное состояние исчислялось тридцатью тремя тысячами фунтов, что было в то время гораздо большей ценностью, чем рудник. Оно было разделено между четырьмя детьми. Но через несколько лет его вера в возможности «Шан Хиллз» подтвердилась открытием на одном из участков очень богатых залежей известняка, если вас интересуют технические детали. Арнольд выпустил акции, и вы прекрасно знаете, как сейчас процветает эта компания. Арнольд владел акциями на сумму примерно в четверть миллиона.
      – Неплохое наследство, – сухо заключил Ханнасайд. Они помолчали.
      – Что ж, давайте посмотрим, что в письменном столе, – сказал Ханнасайд. – Вы нашли что-нибудь, относящееся к нашему делу?
      – Совершенно ничего. – Он передал Ханнасайду дневник. – Я надеялся установить по нему субботнее свидание Арнольда, но у него суббота и воскресенье просто вычеркнуты. Между прочим, мне не попалась еще его чековая книжка. Она была при нем?
      – Да, она у меня, – сказал Ханнасайд, показывая книжку. – Я вижу, он выписал чек на сто фунтов в пятницу. На первый взгляд для обычной загородной поездки сумма великовата, но, кажется, у него такое в обычае.
      – Да. По-моему, он от тугого кошелька был на седьмом небе.
      – Как и многие. Однако меня удивило, что, когда нашли тело, при нем было всего тридцать фунтов и еще в кармане какая-то мелочь. Семьдесят фунтов, мне кажется, трудно истратить за два дня, конечно, если он не платил по счетам.
      Джайлз просмотрел кипу квитанций.
      – Здесь – ничего с подходящей датой. Может, купил какую-нибудь безделушку для последней любовницы.
      – Или загадочный незнакомец, о котором говорил дворецкий, освободил его от этих денег, – задумчиво произнес Ханнасайд. – Хотел бы я познакомиться с этим улыбчивым незнакомцем. – Он взял небольшую подшивку писем и принялся методично их рассматривать. Большинство он только пролистывал, но одно остановило его внимание. – Хм! Думаю, вы это видели?
      Джайлз заглянул в письмо.
      – Что такое? Ах, это! Видел. Тут и продолжение этой переписки – а, вот оно!
      Суперинтендант держал в руках лаконично выраженную просьбу о пятистах фунтах, написанную нервным почерком Кеннета. В письме без обиняков, с удивительной простотой сообщалось: Кеннет разорен, помолвлен, хочет жениться и должен иметь средства, чтобы заплатить некоторые долги. К сему был приложен машинописный листок бумаги, озаглавленный «копия» и сообщавший с равной простотой, что Арнольд не намерен давать взаймы никчемному идиоту и сотни пенсов, не то что фунтов. При дальнейших розысках в этой подшивке было обнаружено второе письмо от Кеннета, нацарапанное на половинке листка почтовой бумаги. Оно отличалось чрезвычайным лаконизмом и выражало горячее желание писавшего свернуть брату его мерзкую шею.
      – Очень энергично, – уклончиво сказал суперинтендант. – С вашего разрешения, я хотел бы взять это письмо.
      – Непременно возьмите, – согласился Джайлз. – В особенности последнее.
      – Мистер Верикер, как я понимаю, ваш клиент?
      – Да.
      – Что ж, мистер Каррингтон, не будем играть в прятки. Вы не настолько глупы, чтобы не понимать так же ясно, как и я: надо, чтобы он дал отчет о своих передвижениях в субботнюю ночь. Но и я не так глуп, и мы гораздо лучше поладим, если я сразу скажу вам, что, прочитав эти письма, я не побегу тут же за ордером на арест этого молодого человека. Тот, кто задумал убить, не станет сообщать об этом своей жертве.
      Сам Джайлз не был столь уверен в уравновешенности своего кузена, но в ответ лишь кивнул и сказал:
      – Вот именно.
      Суперинтендант сложил три письма, сунул их в свой бумажник, подмигнул и сказал:
      – Но если он вроде своей сестры, ну, тогда другое дело. А теперь взглянем на эти записи, – сказал он, открывая конторскую книгу. А Джайлз стал укладывать бумаги в ящик. – Вот так-так! – воскликнул Ханнасайд. – Что вы на это скажете, мистер Каррингтон?
      Джайлз взял книгу: она была открыта на странице с цифрами. В первой колонке были записаны карандашом несколько дат, против них стояли, по всей вероятности, названия фирм; в третьей колонке были обозначены суммы денег, все – с вопросительными знаками, и встречные суммы, жирно подчеркнутые. Внизу каждая колонка цифр была суммирована, а разница, составляющая триста пятьдесят фунтов, не просто подчеркнута, а жирно обведена карандашом.
      – «Джон Долиш Лимитед» – медленно вслух прочел Джайлз. – Кажется, они делают буры. По-моему, это похоже на отчеты компании.
      – По-моему, кто-то мухлевал с отчетом, а Арнольд Верикер обнаружил это, – сказал Ханнасайд. – Пожалуй, надо нам заглянуть в контору «Шан Хиллз», если вы не возражаете, мистер Каррингтон.
      – Отнюдь, – ответил Джайлз, – но я не очень понимаю, почему вы хотите, чтобы я…
      В этот момент открылась дверь и на пороге появился дворецкий.
      – Извините, сэр, звонит мистер Каррингтон, он хотел бы с вами поговорить.
      – Мистер Каррингтон хочет поговорить со мной? – удивленно поднял голову Джайлз.
      – Да, сэр. Должен ли я переключить телефон на комнату или вы предпочтете говорить из холла?
      – Нет, переключите, пожалуйста. – Джайлз поднял трубку и взглянул на Ханнасайда. – Вы не возражаете? Это мой отец, понятия не имею, что ему надо. Между прочим, он-то и есть законный советник компании Арнольда. Арнольд передал мне свои личные дела отчасти из-за того, что мы ближе по возрасту, а отчасти потому, что они с моим отцом не ладили, а дела компании остались у… Да, сэр! Доброе утро. Да, это Джайлз.
      Суперинтендант открыл записную книжку и тактично углубился в чтение записей. До него доносились отрывистые квакающие звуки, которые он с полным основанием счел за голос мистера Каррингтона-старшего. Раздраженный голос, подумал он.
      Джайлз говорил мягко, успокаивал.
      – Простите, пожалуйста, – говорил он. – Разве я не сказал вам, что мне надо прямо идти на Итон-плейс?.. Ну ничего, а что случилось?.. Относится – к чему?.. – Ленивого взгляда как не бывало. Он напряженно слушал кваканье, которое продолжалось довольно долго. Потом сказал: – Хорошо, сэр, я приведу его, как только мы здесь кончим. – Голос снова заквакал, и суперинтендант был почти уверен, что он произнес: «Легавые!» Но Джайлз просто сказал: – Тогда минут через двадцать. До свидания. – И положил трубку. Потом посмотрел на суперинтенданта и объяснил: – Отец хочет вас видеть. Он говорит, сегодня в конторе он нашел письмо от Арнольда, которое, по его мнению, вам надо посмотреть.

      Контора фирмы «Каррингтон, Радклифф и Каррингтон» была расположена в конце Адам-стрит, на втором этаже дома, обращенного фасадом к Адельфи-террас. Глава фирмы занимал большую неприбранную комнату, откуда в просвете между зданиями была видна река. В понедельник утром, когда Джайлз ввел Ханнасайда в кабинет, глава фирмы сидел за гигантским письменным столом, сплошь покрытым бумагами, проклиная свою неисправную самопишущую ручку.
      Глава фирмы был шестидесятилетний хорошо сохранившийся румяный человек с жидкими седыми волосами и такой же лукавинкой, какая таилась в серых глазах его сына. В остальном отец и сын были не слишком похожи. Джайлз, высокий и худой, казалось, никогда не торопился; Чарльз Каррингтон, крепко сбитый коротышка, не переставал суетиться. Те, кто был с ним недостаточно близко знаком, поражались, узнав, что он адвокат. Тех же, кто хорошо его знал, не удивляли его странные манеры или то, что он никогда ничего не мог найти. Они знали: хоть он и может производить впечатление суматошного и не слишком сведущего старого джентльмена, у него, в его шестьдесят лет, на редкость острый ум.
      Он посмотрел на вошедших и при виде сына, подняв запятнанную чернилами руку, пролаял:
      – Вот видишь? Что я тебе говорил? Вечно они текут. И почему твоей матушке взбрело в голову подарить мне эту чертову штуковину, ведь она прекрасно знает, что я не переношу их и никогда… Вот, посмотри! Забери от меня эту пакость! И выброси ее в окно! Отдай рассыльному! И совершенно не обязательно сообщить твоей матушке, что я ею не пользуюсь!
      – Хорошо, не буду, – сказал Джайлз и взял ручку. – Это суперинтендант Ханнасайд из Скотленд-Ярда.
      – О, в самом деле? – сказал мистер Каррингтон, вытирая пальцы клочком розовой промокашки – Доброе утро. Расследуете убийство моего племянника, да? Что ж, надеюсь, оно доставит вам удовольствие. Непутевый юнец! Не стойте! Не стойте! Возьмите стул! Джайлз, скинь эти дела на пол, пусть суперинтендант сядет. Он принялся ворошить пыльные кипы документов, громоздившихся на его столе, ворча, что в этой конторе, стоит на минуту положить какую-нибудь вещь, она непременно исчезнет. Суперинтендант, с ужасом озирая общий беспорядок на столе, пробормотал что-то сочувственное, а про себя подумал: есть ли хоть малейшая надежда найти письмо Арнольда Верикера в этом хаосе?
      Но мистер Каррингтон, запустив в сына связкой бумаг, изрек, подобно дельфийскому оракулу: «Параграф 35 закона. Лучше бы они уладили дело помимо суда», бросил два использованных конверта куда-то в направлении корзины для бумаг и накинулся на листок густо исписанной почтовой бумаги; грозно взирая на него, он потер кончик носа указательным пальцем и объявил:
      – Вот оно. Вам лучше его иметь, суперинтендант. Может ничего не значить, а может значить очень много. Вот, Джайлз, погляди! Что этот парень думал, я могу ему сказать нового? Узнаю Арнольда! Тратить понапрасну мое время своими бессмысленными вопросами! А вот относительно Тони – слышать неприятно: зачем злосчастное дитя обручилось с этим юным растратчиком? Читай!
      Джайлз в это время уже читал. Дойдя до конца, он передал письмо Ханнасайду со словами:
      – Думаю, оно очень кстати.
      Письмо было на бланке и написано от руки разгневанным человеком.
      «Дорогой дядюшка!
      – начиналось оно, и без всякого перехода: – Какова точка зрения закона, разделяемая Вашей фирмой, касательно систематических махинаций со счетами, которыми занимается один из чиновников? Я вывел на чистую воду это ничтожество Мезурьера и намерен начать против него судебное преследование, но хотел бы я знать, как обстоят дела, перед тем, как действовать. Я вызывал его, и он имел наглость надеяться, что я его прощу, так как, видите ли, он отдает назад эту, как он выразился, «ссуду» в установленные им сроки. Уменьшает ли это мои шансы? Большую часть украденных денег он все еще не отдал. Наверняка ли я выиграю дело? Не отвечайте мне сентиментальной чушью; подлец обручился с этой проклятой дурочкой Антонией, и я хочу вывести его на чистую воду. Будьте добры, займитесь этим делом незамедлительно и подайте мне совет».
      Суперинтендант прочел письмо с присущей ему вдумчивостью и сказал:
      – Да, оно в самом деле кстати… Вы совершенно правы. Пожалуй, он слишком суров в отношении этого парня Мезурьера, а?
      Мистер Каррингтон, который снова охотился за чем-то в дебрях своего стола, временно прервал свои занятия и, крутанув стул, повернулся к Ханнасайду:
      – Суров? Дьявольски мстителен, сэр, таков – таким был – мой племянник Арнольд. – Он помолчал и ворчливо прибавил: – De mortuis nil nisi bonum, как своего рода отпущение грехов. Но я в жизни не встречал парня с худшим сердцем, или такого упрямого осла…
      – Ну, это вы уж слишком, сэр, – возразил Джайлз.
      – Не перебивай, – сердито сказал мистер Каррингтон и переключил свое внимание на Ханнасайда: – Можете оставить у себя письмо. Насколько я могу судить, вы человек здравомыслящий. У меня нет желания навлекать беду на этого Мезурьера, но у меня еще меньше желания смотреть на то, как вы, люди из Ярда, идете по ложному следу. Я вовсе не подыгрываю этому юному кретину, моему племяннику, даже и не знаю, почему я называю его своим племянником; слава тебе, Господи, никакой он мне не племянник! Но насколько я его знаю… Да, в чем дело? В дверь постучали, вошел клерк и тихо сказал:
      – К мистеру Джайлзу, сэр.
      – Да? – повернул голову Джайлз. – Что-нибудь срочное?
      – Пришел мистер Кеннет Верикер, сэр, и будет рад, если вы уделите ему несколько минут. Он говорит, что это очень срочно.
      – Скажите ему, что в данную минуту я занят, но, если он согласен подождать, я позже готов его принять.
      Ханнасайд весь устремился вперед.
      – Вы не возражаете, если я повидаюсь с мистером Кеннетом Верикером? – спросил он.
      Глаза Джайлза встретились на мгновение с глазами отца. Чарльз Каррингтон лаконично сказал:
      – Скажите мистеру Верикеру, что здесь находится суперинтендант Ханнасайд, который хотел бы с ним увидеться.
      – Хорошо, сэр. Клерк вышел.
      Через две минуты появился Кеннет в истрепанных штанах из серой фланели, в рубашке с мягким воротником и галстуком в виде шарфа и в старом твидовом пиджаке. Черный завиток падал на бровь, глаза смотрели живо, с любопытством.
      – Привет, дядюшка! Привет, Джайлз! – беззаботно произнес он. – А где же этот ягненок-полицейский? Боже милостивый, в вас нет ничего от ягненка! Еще одна фантазия Тони! Между прочим, я пришел к выводу, что мне хорошо было бы обеспечить себе защиту. Прочел вчера в «Ньюс оф зе уорлд», и мне показалось, что это хорошая мысль.
      – Хотелось бы, – сказал мистер Каррингтон брюзгливо, – чтобы ты не приходил в мою контору в облачении третьесортного художника из Челси.
      – Почему? – заинтересовался Кеннет.
      – Потому что мне это не нравится, – ответил сбитый с толку мистер Каррингтон. – И не нравится этот бабий галстук.
      – Ну, если на то пошло, мне не нравится ваш, – сказал Кеннет. – По-моему, просто ужасный галстук, но я бы никогда не сказал этого, если бы вы не принялись за мой, ибо я верю в права личности. Но, на самом деле, я пришел сюда отчасти по поводу моей одежды. – Он повернулся к Ханнасайду и вежливо спросил: – Вы ведь не будете возражать, если я сперва покончу со своим делом?
      – Вовсе нет, – ответил Ханнасайд. Несмотря на равнодушный вид, он не упустил ни единого жеста, ни одной интонации. – Если вы хотите поговорить с мистером Каррингтоном с глазу на глаз, я могу выйти.
      – О Боже, нет! Ничего личного! – заверил его Кеннет. Просто о деньгах Арнольда. Я наследник, ведь правда, Джайлз? Черт возьми, должно быть так! Он не мог нарушить завещание отца. Так вот, нельзя ли получить вперед? Прежде всего, мне нужны рубашки, и я не могу получить их в кредит, поскольку Арнольд сказал, что он не отвечает за мои долги, черт бы его подрал! Кроме того, от Макстона ко мне прислали какого-то вонючку, заявившего, что если я не заплачу по счетам, они примут меры. А если «принять меры» означает тюрягу, то мне нельзя туда отправиться по крайней мере еще недели две, поскольку я работаю над картиной. А посему не выложите ли вы на бочку необходимую наличность?
      Было невозможно остановить этот поток гибельного красноречия. Джайлз было попытался – предостерегающе нахмурился, но потом оставил попечение и только слушал разглагольствования своего клиента. Мистер Чарльз Каррингтон застыл в своем кресле, руки его лежали на подлокотниках, он наблюдал за суперинтендантом, тихонько барабаня пальцами. Когда племянник остановился, чтобы перевести дух, он повернул голову и с мягкостью, напоминающей его сына, спросил:
      – Сколько ты хочешь, Кеннет?
      – Пятьсот фунтов, – выпалил Кеннет. – Триста очень срочно, а если с пятьюстами не выгорит, обойдусь и тремя. Но сотня мне нужна, чтобы купить кольцо, и еще сотня, чтобы пожить в свое удовольствие. Я ведь смогу за сотню купить кольцо, правда, Джайлз?
      – И не одно, по-моему, – ответил Джайлз.
      – Оно должно быть с бриллиантами, – объяснил Кеннет. – Большими, кричащими. Понимаете: такое, от которого тошнит. Это для Вайолет. Я ей не дал еще кольца, а вкус у нее плохой, вкус служанки. Я бы не удивился, если бы она возмечтала о рубиновой диадеме, раз уж я получаю Арнольдовы миллионы. Господи, прости ее вульгарное сердечко!
      Джайлз прервал его:
      – Мы поговорим об этом позже. Я могу дать тебе немного взаймы, чтобы ты обернулся. Ты из-за этого пришел?
      – А разве это не повод? У Мергатройд идея, что судебные исполнители вот-вот начнут штурмовать нашу квартиру. Понятия не имею, что это значит, поскольку они у нас не появляются, но она и слушать не желает, и на самом деле, я полагаю, они были бы просто ни к чему. Потому что, понимаете, у нас ведь только одна гостиная.
      – Хорошо. Я приду сегодня вечером, и мы как-нибудь это уладим, – обещал Джайлз. – А сейчас суперинтендант Ханнасайд хочет кое-что у тебя спросить.
      – Я просто хотел узнать, где вы были в субботу вечером, – любезно осведомился Ханнасайд.
      – Я знал, что вы это спросите, но Джайлз говорит, вы не поверите ни одному слову из моего рассказа, – сообщил Кеннет. – А я говорю, что вы не сможете опровергнуть его. Если бы в вас была хоть капля здравого смысла, вы бы и не пытались это узнать. Вы бы просто арестовали мою сестру, и дело с концом. Я бы назвал ее поведение в высшей степени подозрительным. Более того – девушка, обрученная с прыщом вроде Мезурьера, заслужила виселицу. Что ты о нем думаешь, Джайлз?
      – Я почти его не знаю. Постарайся не отклоняться.
      – Слушайте, по-моему, он мыльный пузырь, – откровенно заявил Кеннет.
      Ханнасайд терпеливо спросил:
      – Можно ли услышать рассказ, который я не смогу опровергнуть?
      – Простите, я как-то вдруг о вас позабыл, – сказал Кеннет, усаживаясь на угол письменного стола, оказавшийся свободным от мусора, и с неожиданной краткостью рассказал о своих передвижениях в субботу. – Вот так, – заключил он, извлекая из кармана зловещего вида пенковую трубку. – Моя невеста говорит – это настолько никудышный рассказ, что вы непременно ему поверите. А она-то должна знать. Она читает по семь сногсшибательных детективов в неделю, в преступлениях она прекрасно разбирается.
      Ханнасайд внимательно его разглядывал.
      – А вы не помните название кинотеатра, в котором были, или хотя бы на какой он улице, или о чем был фильм?
      – Нет, – сказал Кеннет, разворачивая клеенчатый кисет и принимаясь наполнять свою пенковую трубку под взволнованным взглядом дядюшки.
      – Это объясняется исключительно плохой памятью, не так ли?
      – Мерзкой, – согласился Кеннет. – Любой подтвердит: у меня совсем нет памяти.
      – Удивительно, что при такой плохой памяти вы смогли точно рассказать мне, что делали в тот вечер, – мягко сказал Ханнасайд.
      – О, я выучил все это наизусть! – ответил Кеннет, отправляя трубку в рот, а кисет – назад в карман.
      Суперинтендант Ханнасайд был не из тех, кто легко обнаруживает свое удивление, но подобная откровенность лишила его дара речи.
      Неторопливые слова Джайлза заполнили паузу:
      – Прошу тебя, не надо паясничать. Что ты хочешь сказать?
      Чарльз Каррингтон успешно переключил свое внимание с пенковой трубки на самого Кеннета и теперь наблюдал его с бесстрастным интересом.
      – Да, что ты хочешь сказать? – спросил он.
      – Именно то, что сказал, – ответил Кеннет, зажигая спичку. И продолжал, попыхивая трубкой: – Вчера вечером, кода Джайлз ушел, меня осенило: нужно постараться не забыть, что я делал в субботу. И вот я все записал и выучил наизусть, чтобы не отступить от либретто.
      Суперинтендант, придя в себя, сурово спросил:
      – Мистер Верикер, вы помните что-нибудь из того, что вы делали, или вы просто услаждаете меня декламацией?
      – Конечно, помню, – нетерпеливо сказал Кеннет. – Нельзя же без конца повторять одну сагу и не запомнить ее. Или вы хотите сказать – не выдумал ли я ее? Конечно нет! Я бы придумал лучшую историю. Что-нибудь действительно классное. На самом деле, мы с сестрой придумали красивейшую историю, но решили ею не пользоваться: она требовала умственного напряжения. Когда что-то выдумываешь, непременно забудешь какие-то детали и можешь попасть впросак.
      – Я рад, что вы это поняли, – сухо сказал Ханна-сайд. – Способна ли ваша память удержать то, что было третьего июня?
      – Какое сегодня число? – В голосе Кеннета боролось желание пойти навстречу и осторожность.
      – Сегодня, мистер Верикер, девятнадцатое июня.
      – Тогда, пожалуй, нет. То есть, смотря что, конечно. Нет – если вы собираетесь спросить, что в тот день было на завтрак, или выходил ли я гулять, или…
      – Я собираюсь вас спросить, помните ли вы, что написали своему сводному брату письмо, в котором просили его дать или одолжить вам пятьсот фунтов?
      – Я написал его третьего?
      – Вы помните, что написали это письмо, хоть и не запомнили, какого числа?
      – Держу пари, что да, – сказал Кеннет. – И с тех пор, как я услышал об убийстве, я рву на себе волосы, что это сделал.
      – И помните также второе письмо, которое написали своему сводному брату предположительно после получения его отказа прислать вам деньги?
      Кеннет нахмурился.
      – Нет, боюсь, что нет. Разве я написал второй раз? Суперинтендант открыл свой бумажник и вынул листок почтовой бумаги.
      – Вот это, мистер Верикер.
      Кеннет наклонился, чтобы прочесть, и расхохотался:
      – О Господи, конечно! Простите! Я было совсем позабыл!
      – Вы так рассердились, что написали вашему сводному брату, что вам доставит удовольствие свернуть ему шею…
      – Мерзкую шею, – поправил Кеннет.
      – Да, мерзкую шею, именно такое выражение вы и употребили. Вы настолько вышли из себя, что написали это, а потом начисто забыли?
      – Нет, я забыл только, что написал, – возразил Кеннет. – Я не забыл, что хотел свернуть ему шею. Не такая уж у меня плохая память.
      – Понятно. Должен ли я так понимать, что это страстное желание не оставляло вас?
      Джайлз сделал слабое движение, будто протестуя, но Кеннет заговорил прежде, чем его можно было остановить:
      – До некоторой степени. Всякий раз, когда мне случалось о нем думать. Но это был только прекрасный сон. Я не мог его воплотить. Арнольд был слишком сильный, мне одному с ним было не справиться.
      Наступило молчание. Потом суперинтендант сказал:
      – Понимаю. Кажется, вы сказали, что обручены. – Кеннет кивнул. – Вы давно обручены, мистер Верикер?
      – Примерно три месяца.
      – Можно узнать, когда вы собираетесь жениться?
      – Думаю, что нельзя, суперинтендант, – сказал Джайлз и потерся плечами о каминную доску.
      – Вы можете советовать своему клиенту все, что считаете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос ему будет задан, – заметил Ханнасайд.
      – Пусть спрашивает меня, что хочет, – сказал Кеннет. – Я не возражаю. Не имею ничего против полиции. Я не знаю, когда женюсь. У моей суженой религиозные предрассудки.
      – Что у нее? – испугался Ханнасайд. Кеннет неопределенно махнул трубкой.
      – Религиозные предрассудки. Почитание мертвых. «Расчет, расчет, приятель! От поминок холодное пошло на брачный стол». «Ромео и Джульетта», – сообщил он.
      – «Гамлет», – холодно поправил его суперинтендант.
      – Во всяком случае, Шекспир.
      – Вы имеете в виду, что ваша невеста хочет отложить свадьбу на время, пока вы в трауре?
      – Это ей не удастся. Она прекрасно знает, что я не соблюдаю траура.
      – Мистер Верикер, вы назначили день вашей свадьбы до субботы или нет?
      – Нет.
      – Я задам вам прямой вопрос, который вашему поверенному не понравится, – сказал Ханнасайд с едва заметной улыбкой. – День свадьбы не был назначен из-за денежных затруднений?
      – О моем поверенном можете не волноваться, – любезно сказал Кеннет. – Когда все и так ясно, отрицать – только подкладывать самому себе свинью, тут меня не поймаешь. Конечно, из-за денег. Моя мадам не любит квартировать – между прочим, хотел спросить тебя, Джайлз. Что означает «квартировать»?
      – Не знаю, – сказал Джайлз.
      – Ладно, в общем не важно, – сказал Кеннет, снимая вопрос. – Сейчас, когда умер Арнольд, не об этом речь.
      – Да, не об этом, – многозначительно сказал Джайлз. – Что бы ни означало, это явно не то, что иметь особняк на Итон-плейс.
      Кеннет вынул изо рта трубку.
      – Давай выясним сразу, – сказал он. – Ни за что на свете я не стану жить в роскошном особняке и даже в чем-то, отдаленно о нем напоминающем. Это – окончательно, и можешь так и передать Вайолет вместе с моим приветом и любовью.
      – Хорошо. Где же ты намерен жить?
      – Там, где я живу сейчас. Если Вайолет нужны пуды жемчуга, парчовая кровать и «роллс-ройс» – это пожалуйста, но и только. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. – Он встал и отбросил со лба завиток. – Можешь также сказать ей, – продолжал он, и глаза его загорелись, – что эти руки, – и он выбросил вперед руки, широко расставив пальцы, – стоят больше, чем Арнольдовы грязные пальцы, и обо мне люди будут говорить, когда о нем давным-давно позабудут!
      Чарльз Каррингтон заморгал и посмотрел на Ханна-сайда – какое на него впечатление произвела эта вспышка. Ханнасайд наблюдал за Кеннетом. И молчал. Вызывающий взгляд Кеннета остановился на его равнодушном лице.
      – Вот чего я не понимаю! – продолжал он. – Я мог бы убить Арнольда, потому что он мне отвратителен – отвратителен его ум стяжателя, его вульгарный вкус – но не из-за двухсот пятидесяти тысяч фунтов!
      – Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? – бросил Ханнасайд.
      – Не задавайте идиотских вопросов, – огрызнулся Кеннет. – Конечно, нужны, кому ж они не нужны?
      – Никому из моих знакомых, – сказал Ханнасайд и встал. – В данный момент у меня больше нет к вам вопросов, ни идиотских, ни иных.
      – Хорошо, – сказал Кеннет. – Тогда я отбываю. Не забудь зайти сегодня вечером, Джайлз. И помни о волке! Мергатройд считает, что он под дверью. До свидания, дядюшка. Привет тете Джанет.
      – Мне тоже пора, – сказал Ханнасайд, когда дверь закрылась за Кеннетом. – Могу ли я действовать в отношении писем так, как я считаю нужным, мистер Каррингтон?
      Чарльз Каррингтон кивнул.
      – Мобилизуйте свое благоразумие, суперинтендант. Думаю, его у вас немало, а?
      Ханнасайд улыбнулся:
      – Надеюсь. – Он повернулся к Джайлзу. – Ведь я увижу вас завтра на инквесте.
      Джайлз протянул ему руку.
      – Да, я приду.
      Ханнасайд сжал его руку и окинул Джайлза дружелюбным, теплым взглядом.
      – Я дам вам знать, если обнаружится что-нибудь интересное.
      Когда он вышел, Чарльз Каррингтон отодвинул свой стул от письменного стола.
      – Так-так-так. Конечно, сущая потеря времени, но забавно.
      – Я готов был просить Кеннета поискать себе другого поверенного, – печально сказал Джайлз.
      Чарльз Каррингтон выпрямился и, подытоживая поиски в бумажном хаосе на столе, оживленно откликнулся:
      – Чепуха! Мальчик либо неисправимо правдивый юный осел, либо блестяще умный актер. Задал же он задачу суперинтенданту Ханнасайду! Скажу больше: тебе тоже придется поломать голову, Джайлз. Ты не знаешь, сделал он это или нет?
      – Не знаю. Я не знаю даже, способен ли он это сделать. Чудак! Удивительно хладнокровный.
      – Способен, еще как! Но он ли это сделал, не могу понять. Куда, черт возьми, подевались мои очки?

      Заместитель управляющего горнодобывающей компании «Шан Хиллз» мистер Харольд Фэрфакс принял суперинтенданта Ханнасайда почтительно-взволнованно и не возражал против его просьбы допросить некоторых сотрудников, если возникнет такая необходимость. Мистер Фэрфакс, сухонький, небольшого росточка человек средних лет, казалось, пребывал в постоянном беспокойстве. Он не мог пролить свет на загадку смерти Арнольда Верикера.
      – Понимаете, – сказал он удрученно, – так много людей не любило мистера Верикера! Он был тяжелый, очень тяжелый человек. Кажется, мне он доверял. Хочется так думать. Мы никогда не ссорились. Иногда он был со мной крайне резок, но я знал его очень много лет и, думаю, понимал. Как страшно, что его убили, ужасно. И все это, возможно, из-за того, что кто-то не сделал скидки на его характер.
      От мисс Миллер, секретарши Верикера, было больше проку. Это была делового вида женщина неопределенного возраста. Она вперила свой холодный, многоопытный взгляд в суперинтенданта и спокойно, чуть презрительно отвечала на его вопросы. Сообщила точное время прихода Арнольда Верикера в контору в субботу; перечислила его дела и описала его посетителей.
      – В двадцать пять минут одиннадцатого, – оживленно сообщила она, – мистер Верикер послал за мистером Мезурьером, который пробыл у него двадцать семь минут.
      – Вы очень точны, мисс Миллер, – вежливо заметил суперинтендант.
      Она улыбнулась высокомерно и снисходительно.
      – Конечно. Я горжусь тем, что я знаю свое дело. За мистером Мезурьером послали сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, которому было назначено, как я вам уже сообщила, ровно в десять. Мистеру Седрику Джонсону из компании «Джонсон, Хейс и Хиверсайд» свидание с мистером Верикером было назначено в одиннадцать, а он пришел на семь минут позже. Я сразу же сообщила мистеру Верикеру по внутреннему телефону, и тогда мистер Мезурьер вышел и, как я полагаю, вернулся в свой кабинет.
      – Спасибо, – сказал суперинтендант. – А не можете ли вы мне сказать – были ли какие-нибудь неприятности во время встречи в то утро?
      – Были. Свидание мистера Верикера с мистером Мезурьером было, как я полагаю, крайне неприятным.
      – Почему вы так полагаете, мисс Миллер? Она подняла брови:
      – Моя комната – смежная с комнатой покойного мистера Верикера. И я не могу не слышать, когда за его дверью происходит ссора.
      – А вы не знаете, по какому поводу они ссорились?
      – Если бы я знала, я тут же вызвалась бы сообщить вам, и можно не сомневаться, это было бы важное сообщение. Но не в моих привычках подслушивать у замочных скважин и попусту терять время. Пока шло свидание мистера Верикера с мистером Мезурьезом и последующее – с Седриком Джонсоном, я занималась корреспонденцией мистера Верикера, печатала на машинке и диктовала в диктофон. Поэтому я не слышала, да и не хотела слышать того, что там говорилось. Время от времени оба голоса переходили на крик, иначе это не назовешь. Больше я ничего не в состоянии сказать.
      Он предложил ей еще один или два вопроса и, окончив с ней, выразил желание встретиться с Мезурьером.
      Мезурьер пришел через пять минут. Вид у него был довольно бледный, но он приветствовал Ханнасайда весьма развязно и весело:
      – Суперинтендант Ханнасайд, не правда ли? Доброе утро. Как я понимаю, вы расследуете дело об убийстве Арнольда Верикера. Ужасная история, не правда ли? Я имею в виду, что его закололи в спину. Буду очень рад, если смогу сообщить вам что-нибудь, что могло бы вам помочь, но боюсь, это немного. – Он смущенно засмеялся, сел по другую сторону стола красного дерева, осторожно поправляя складку на идеально отглаженных брюках, и спросил: – Так что же вы хотите знать?
      – Несколько вещей, мистер Мезурьер, – ответил суперинтендант. – Не можете ли вы вспомнить, где вы были в субботу вечером между одиннадцатью и двумя ночи?
      Мезурьер наморщил лоб:
      – Подождите. В субботу? А, да, конечно! Я был дома. Редклифф-гарденс, Эрлз-корт. У меня там берлога.
      – Вы уверены, что были в это время дома, мистер Мезурьер?
      – Ну да!.. – Он снова засмеялся. – Конечно, я так полагаю! В тот вечер у меня ужасно болела голова, и я рано лег спать.
      Ханнасайд молча посмотрел на него. Мезурьер выдержал его взгляд и облизал губы.
      – Где вы ставите свою машину? – спросил Ханнасайд.
      – Странный вопрос! Прямо за углом. У меня там запирающийся гараж.
      – А вы всегда держите его на замке, мистер Мезурьер?
      Мезурьер ответил немного слишком быстро:
      – О, боюсь, я иногда бываю довольно небрежен. Конечно, обычно я проверяю, закрыл ли его, но иногда, если тороплюсь, знаете, как это случается!..
      – А в субботу вы пользовались машиной?
      – Нет, не думаю, я… О да, пользовался.
      – В какое время?
      – Ну, точно не помню. После полудня.
      – А когда поставили ее в гараж? Мезурьер поменял положение ног.
      – Должно быть, рано вечером. Боюсь, я не слишком в ладу со временем. И конечно, не зная, что это будет важно – я имею в виду время, когда я поставил машину в гараж…
      – Вы уверены, мистер Мезурьер, что когда вы говорите: рано вечером, вы не имеете в виду: рано утром?
      – Я… я вас не понимаю. Я уже сказал вам, что рано лег спать. Я не слишком улавливаю, к чему вы клоните. То есть, если вы думаете, что я имею какое-то отношение к Арнольдовой смерти, то это полный абсурд.
      – Хозяин гаража утверждает, что вы взяли машину примерно в пять часов, – сказал Ханнасайд, заглядывая в свои записи.
      – Пожалуй, он совершенно прав. Я конечно же не стану отрицать. Я же вам сказал, что это было после полудня. Не пойму только, зачем вам интересоваться моими передвижениями. Вы просто пугающе доскональны, но должен сказать, меня даже забавляет, что вы не пожалели труда и допросили людей в гараже!
      – Далее, хозяин утверждает, – невозмутимо продолжал Ханнасайд, – что без четверти два ночи в воскресенье его разбудил шум открываемого гаража. Кажется, гараж, который вы арендуете, как раз под его спальней. Он заявляет, что различил звук тормозов машины, которую загоняли в гараж.
      – Разумеется, это абсолютно нелепо, – сказал Мезурьер. – Во всяком случае, это была не моя машина. Разве что ее взял кто-то другой. Если я забыл запереть гараж, они, знаете ли, вполне могли это сделать.
      – Кто? – спросил Ханнасайд.
      – Кто? – Мезурьер бросил на него быстрый взгляд. – Я уверен, что не знаю. Любой!
      – Тот, кто взял вашу машину в субботу вечером, должен был иметь ключ от гаража, мистер Мезурьер. Хозяин утверждает, что, когда вы уехали из гаража в начале шестого, он сам замкнул дверь. Когда в половине одиннадцатого он ложился спать, дверь была еще заперта.
      – Полагаю, он ошибся. Я не утверждаю, что кто-то брал мою машину. Скорее, без четверти два он слышал чью-то другую машину. Я хочу сказать, возможно, он дремал, во всяком случае, он не мог по звуку так точно определить машину.
      – Итак, вы признаете: вероятность, что кто-нибудь взял вашу машину из гаража в субботу вечером, мала.
      – Что ж, я… Похоже, что так, но я не могу утверждать, что кто-то этого не сделал. Я хочу сказать… Послушайте, я решительно не понимаю, почему вас волнует моя машина, когда я сказал вам…
      – Меня она волнует, мистер Мезурьер, потому что констебль на посту в пункте, известном как Димберикорнер, в десяти милях от Ханборо на лондонской дороге, видел ее без двадцати шести час в воскресенье, – сказал Ханнасайд.
      Мезурьер снова облизнул губы, но заговорил не сразу. Стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Он взглянул на них – словно размеренный звук действовал ему на нервы – и сказал:
      – Должно быть, он ошибался, это все, что я могу сказать.
      – Номер вашей машины АМГ-240? – спросил Ханнасайд.
      – Да. Да, правильно.
      – Тогда не думаю, что он ошибся, – сказал Ханнасайд.
      – Должно быть, ошибся. Неверно прочел номер. Вместо АНГ или АИГ. Во всяком случае, я не был на дороге в Ханборо в это время. – Он поднял вверх руку и провел по своим прилизанным черным волосам. – Если это все, что вы имеете против меня… Я имею в виду, память констебля против моего слова, то, по-моему, это неубедительно. Я не хочу никого оскорбить. Конечно, вы, детективы, должны испробовать все, но…
      – Вот именно, мистер Мезурьер. – Ровный голос суперинтенданта заметно успокаивал Мезурьера. – Вас всего лишь спрашивают о ваших передвижениях субботним вечером. Если вы весь вечер были у себя дома, то, без сомнения, можете выставить свидетелей, которые подтвердят правоту этого заявления.
      – Нет, пожалуй, нет, – сказал Мезурьер с натянутой улыбкой. – Моя хозяйка с мужем всегда в субботу вечером уходит из дому, поэтому они не знают, выходил ли я.
      Он заметил на рукаве нитку, снял ее и стал беспокойно вертеть в руках.
      – Это неудачно, – сказал Ханнасайд и снова заглянул в свои заметки. – Вы виделись с Арнольдом Верикером в половине одиннадцатого утра в субботу. Правильно?
      – Ну, относительно точного времени я не поклянусь, но я в самом Деле виделся с ним в субботу.
      – Это была неприятная встреча, мистер Мезурьер?
      – Неприятная? Я не совсем…
      – Была ли в тот раз между вами ссора?
      – О Боже, нет! Мистер Верикер был в то утро немного раздражен, но мы не ссорились. Зачем нам ссориться?
      Ханнасайд положил на стол свои записи.
      – Думаю, мы быстрее продвинемся вперед, если я сразу вам скажу, мистер Мезурьер, что располагаю касающимся вас письмом, которое мистер Верикер написал поверенному фирмы в субботу. Если хотите, можете прочесть.
      Мезурьер протянул руку за письмом и сказал:
      – Это… это почерк не мистера Верикера.
      – Да, это мой почерк, – сказал Ханнасайд. – Это копия.
      Мезурьер прочел письмо и положил его на стол, Легкая краска покрыла его щеки.
      – Не знаю, чего вы от меня ждете. Это совершенная ложь.
      – Мистер Мезурьер, пожалуйста, поймите меня! Частный вопрос, поднятый в этом письме, меня не касается. Я расследую не счета компании, а убийство ее председателя. Сведения, содержащиеся в этом письме, говорят о том, что ваша субботняя встреча с Арнольдом Верикером не могла быть приятной. Кроме того, я уже установил, что люди слышали ваши громкие, сердитые голоса. Теперь…
      – Эта драная кошка Роз Миллер! – воскликнул Мезурьер, вспыхивая. – Конечно, если вы собираетесь верить тому, что говорит она… У нее на меня просто зуб. Это чистая ложь, будто мы ссорились. Верикер нападал на меня, и я не стану отрицать, что он был не в духе. На самом деле, он обвинил меня в растрате. Едва ли стоит говорить, что это чрезвычайно странно. Во всяком случае, я попал в беду – проиграл на скачках, если вы хотите знать, в чем дело, и занял немного у фирмы – просто чтобы выйти из положения. Конечно, я знаю, что нельзя было этого делать, но когда припрет, делаешь глупости. Однако сказать, чтобы я украл деньги, это… это смешно! То есть, если бы я хотел это сделать, я не стал бы выплачивать назад, а что я выплачиваю, признавал даже Верикер. Просто я у него в печенках.
      – Из-за того, что вы помолвлены с его сводной сестрой?
      – Это не имеет к нему ровно никакого отношения, – быстро сказал Мезурьер. – Плевать он хотел на Тони.
      – Кажется, он считал, что это очень даже имеет к нему отношение, – сказал Ханнасайд холодно. – Он ведь грозил вам разоблачением, верно?
      – О, чем он только мне не грозил! – воскликнул Мезурьер. – Однако я не могу сказать, что я слишком принимаю это всерьез. Я прекрасно знаю: он не захотел бы затевать дела, если бы вдумался. Я хочу сказать – совершенно очевидно, что это было бы слишком глупо.
      – Разве? Я думаю, вы согласитесь: если бы он затеял дело по поводу того, что вы… хм… одолжили у фирмы деньги, ваша карьера была бы кончена!
      – О… я мало в этом смыслю, – сказал Мезурьер тревожно. – Конечно, это было бы жутко неприятно, но…
      – Я говорю целиком и полностью в ваших интересах, мистер Мезурьер когда объясняю вам: самое лучшее для вас – рассказать мне правду о ваших передвижениях в субботний вечер. Продумайте это.
      – Мне в этом нет нужды. Вы не можете доказать, что бобби видел именно мою машину, и, даже если это была моя машина, вел ее, конечно же, не я. – Он встал. – Это все, что я могу сказать.
      – Тогда я больше вас не задерживаю, – сказал Ханнасайд. – Но все же советую вам подумать.
      Было начало пятого, когда суперинтендант покинул контору горнодобывающей компании «Шан Хиллз». В главном холле здания его ждал подчиненный, некто сержант Хемингуэй, весельчак с ясными глазами и наступательной манерой поведения. Они вместе отправились в ближайшее кафе и за чашкой крепкого чая сравнили свои записи.
      – Беда в том, – пространно рассуждал сержант, – что здесь слишком многих людей можно заподозрить. Я никогда не любил подобные дела, супер. Помните убийство в Оттершоу? Ухлопал на него десять лет жизни. – Он ткнул одну из сдобных булочек, поставленных на стол официанткой, и покачал головой. – Не по моему возрасту. Их бы к суду привлекать, чтоб не сбывали такой продукт публике. Ночами из-за этого не сплю, вот ведь взять этого парня – юного Верикера. Такого я не встречал, супер. Есть на его счет идеи?
      – Нет, – протянул Ханнасайд. – Пока никаких. Я тоже такого не встречал. Подозреваю, жуликоватый тип.
      – Я знаю – изо всей компании у него самый веский мотив преступления. Вот, мисс, возьмите эти булочки и отправьте их туда, откуда взяли – в мусорный ящик, как я понимаю, судя по их виду, да принесите хорошую тарелку бутербродов, ну и ладненько.
      – Нахальство! – сказала официантка, вскидывая голову.
      Сержант подмигнул ей и обратился к Ханнасайду:
      – Хороша девица, а? Так вот, у меня для вас кое-что есть. Согласно вашим инструкциям, я заходил в мастерскую и потрепался с прислугой. Старуха – сущая мерзость, звать – Мергатройд. Была горничной у второй миссис Верикер до ее замужества, осталась у них и после. Когда умерла миссис Верикер, стала нянькой у детишек. Сбивается с ног, супер. Предана семейству будь здоров как. Я и так, и эдак, развлекал ее, но она закрылась, как ракушка… Спасибо, мисс. – Он подождал, пока официантка отошла на солидное расстояние, и продолжал: – Закрылась, как ракушка. Подозрительная, осторожная. Но одну вещь она все же сказала и на ней стояла.
      – Что именно?
      Сержант сложил пополам бутерброд и сунул его в рот. А когда смог членораздельно говорить, сообщил:
      – Она сказала: кто бы что ни говорил, а она готова поклясться – ее мистер Кеннет в субботу в полночь спал, как сурок, в теплой постельке.
      – Так и сказала? – спросил Ханнасайд с легким любопытством.
      – Я бы не поклялся, что точно такими словами, – не растерявшись, ответил сержант. – Может, я выразился поэтичнее, но суть была такая. А вы теперь говорите, вышеупомянутый мистер Кеннет заявляет, что он колесил по городу до четырех утра. Небольшая ведомственная путаница, супер. Видать, они недостаточно между собой согласовали вопрос об алиби.
      – Мне это мало что дает, – сказал Ханнасайд. – У молодого Верикера позиция очень слабая, туг все ясно, а если эта Мергатройд преданная старая служанка, то здесь – доблестная попытка защитить его, что с ее стороны естественно.
      – Я не говорю, будто это не так, супер. Я даже больше скажу – так оно и есть. Но скажу также, что старушка перетрусила. Она боится – вдруг это сделал юный Верикер. Если бы она была железно уверена, что не делал, она бы мне голову проломила: как я посмел заподозрить ее дорогого мальчика, как посмел прийти.
      Ханнасайд поставил на стол чашку.
      – Послушайте, сказала она так или нет?
      – Не сказала, – признался сержант. – Это моя точка зрения, супер. Как я представляю, она бы могла.
      – Почему?
      – Психология, – сказал сержант и неопределенно махнул в воздухе четвертым бутербродом.
      – Хватит, – безжалостно сказал суперинтендант. – Что вы выяснили о шофере Верикера?
      – Не он. Его надо исключить, супер. Совсем не то. Я скажу вам, что он делал в субботу.
      – Не трудитесь. Запишите в рапорт. Пожалуй, я нанесу визит мисс Верикер.
      Сержант многозначительно поднял брови.
      – Все из-за нечистого на руку Рудольфа? Она получает письмо от Арнольда, в котором он распустил язык относительно подложных счетов Рудольфа и угрожал разоблачить его, и вот она едет, чтобы просить за Рудольфа, а когда это оказывается бесполезно, всаживает нож в жестокого сородича. Я еще не выработал версии, как она посадила его в колодки, но, насколько я понял этих Верикеров, они как раз могли отколоть такую шутку и придумать потом классный анекдотец. У меня самого отсутствует такой юмор, но чего на свете не бывает. Удивительно, как людям удается унести ноги из этих чайных и прочих торговых заведений. Вся загвоздка в том, чтобы заставить девушку подать счет. Последние десять минут я пытался встретиться глазами с этой хнисто-рыжей Ханной. Я знаю, какая у меня сейчас задача, супер. Надо проверить моего друга Рудольфа. – Он проницательно поглядел на начальника, потому что часто работал с ним раньше и хорошо изучил его. – Беспокоит вас Рудольф, верно, супер?
      – Да, – ответил Ханнасайд. – Он и подходит, и не подходит. Узнайте, что можете, Хемингуэй.
      Сержант кивнул.
      – Узнаю, сэр. Но не мог он этого сделать. Я скажу – нет. Послушай, Гледис, Мод, Гвендолин – как там тебя звать – скажи мне вот что: ты нам этот чай выставляешь?
      – Еще чего! Какой же вы нетерпеливый, – хихикнула девица.
      – Я просто спросил, потому что мне показалось, ты стесняешься принести счет, – сказал сержант.
      – Да вот он ваш счет, – очень весело сказала девушка.

      Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханна-сайду, непоколебимо встала на пороге и вызывающе спросила, что ему надо. Он осведомился, дома ли мисс Верикер. Она ответила:
      – Может, и дома. Будьте любезны, ваше имя и по какому делу пришли.
      Он заморгал.
      – Мое имя Ханнасайд, и у меня дело к мисс Верикер.
      – Я прекрасно знаю, кто вы такой, – сказала Мергатройд. – У меня на днях был тут один из ваших, и с меня достаточно. Для всех будет хорошо, если полиция оставит нас в покое.
      Она отступила в сторону, чтобы дать ему возможность войти, и, проведя его через переднюю в мастерскую, объявила:
      – Это опять полиция, мисс Тони. Я думаю, лучше его принять.
      Антония сидела у окна, а у ног ее лежали два пса. Один из них, Билл, признал в суперинтенданте знакомца и отчаянно забарабанил по полу хвостом, а дочь его, Джуно, вскочила и заворчала.
      – Ну, кто сказал, будто собаки не чувствуют? – мрачно заметила Мергатройд.
      – Замолчи, Джуно, – скомандовала Антония. – О, да это суперинтендант! Значит, меня снова будут допрашивать. Чаю?
      – Спасибо, мисс Верикер, я уже пил, – сказал Ханнасайд, разглядывая большой холст на мольберте.
      Антония мягко сказала:
      – «Предрассветный ветер», но картина еще не кончена. Новая работа моего брата.
      Ханнасайд подошел, чтобы разглядеть ее поближе.
      – Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят дороже всех денег вашего сводного брата, – заметил он.
      – Да, Кен в самом деле ценит себя очень высоко, – согласилась Антония. – Если вы будете много с ним встречаться, вам придется привыкнуть к такого рода хвастовству.
      – Я подумал, что, возможно, он прав, – сказал Ханнасайд. – Я не претендую на то, что хорошо разбираюсь в искусстве, но…
      – Не говорите так, – взмолилась Антония. – Каждый благонамеренный дурак так говорит. С какой стати ты здесь стоишь, Мергатройд?
      – Могли бы порадоваться, что я стою, – мрачно заметила Мергатройд.
      – Нет уж, не стану. После того, как ты оказала медвежью услугу Кеннету, наговорив всякой чепухи, будто он в полночь был в постели.
      – Что я сказала, на том стою, – защищалась Мергатройд.
      – Какой толк, что стоишь, когда никто тебе не верит? – рассудительно спросила Антония. – Во всяком случае, не стой здесь, мне это мешает…
      – Ладно, вы знаете, где я, если что понадобится, – сказала Мергатройд и удалилась.
      – Садитесь, – пригласила Антония. – Что вы хотите знать?
      – Что было в том письме, – мгновенно откликнулся суперинтендант.
      – Каком? Ах, Арнольдовом! Ничего особенного.
      – Если ничего особенного, то зачем же вы его уничтожили? – спросил Ханнасайд.
      – Такое уж было письмо.
      – Какое?
      – Такое, которое уничтожают… Послушайте, мы становимся похожими на пару клоунов – каждый дует в свою дуду, – заметила Антония.
      – Очень похожи, – невозмутимо согласился суперинтендант. – Вы уничтожили письмо, потому что в нем были серьезные обвинения мистеру Рудольфу Мезурьеру?
      Антония заняла оборону:
      – Нет, не было.
      – Вы уверены, мисс Верикер?
      Антония подперла руками подбородок и нахмурилась:
      – Хотела бы я вспомнить, что я сказала по этому поводу в том гадком полицейском участке, – произнесла она. – Я почти жалею, что сожгла это письмо. Вы все ведь, видно, думаете, будто оно ужасно важное, а на самом деле – вовсе нет. В нем просто ненависть к Рудольфу.
      – И никаких конкретных обвинений?
      – Никаких. Он просто посмотрел в «Сокровищнице Роже» все синонимы к слову «подлец» и вписал их в письмо.
      – Вы говорите, что не было конкретных обвинений, мисс Верикер, но разве деловой человек, вроде вашего сводного брата, станет возбуждать судебное преследование без реального повода?
      – В том-то все и дело – собирался ли он всерьез или просто блефовал? – сказала Антония, потеряв осторожность. – Я и поехала это выяснить. – Она замолчала и сердито вспыхнула: – Проклятье, вы ведете нечистую игру!
      – Я не веду никакой игры, мисс Верикер.
      Она бросила на него быстрый взгляд, потому что в его голосе послышалась суровая нотка. Но не успела ничего сказать, так как он продолжал:
      – Арнольд Верикер в этом письме запрещал вашу помолвку с Мезурьером. Из ваших слов получается, что у него не было для этого конкретных причин. Но вы согласны с тем, что он грозил возбудить судебное дело против Мезурьера за какое-то оскорбление, и вы также согласились, что его письмо крайне рассердило вас.
      – Еще бы! – нетерпеливо сказала Антония. – Оно бы любого рассердило.
      – Я тоже полагаю. Может, оно вас и встревожило?
      – Нет, почему? Я не боялась Арнольда.
      – Встревожило не из-за себя, а из-за Мезурьера?
      – Нет, потому что я не приняла это письмо всерьез.
      – Достаточно всерьез, чтобы примчаться в тот же день в Эшли-Грин.
      – Просто я хотела знать, что Арнольд имеет против Рудольфа, и потребовать, чтобы он перестал распространять о нем эту грязную клевету.
      – Как вы предполагали это сделать, мисс Верикер? Она задумалась.
      – Не знаю. Я хочу сказать, кажется, у меня не было плана.
      – В самом деле, вы настолько рассердились, что прямо сели в машину и отправились в Эшли-Грин, не имея ни малейшего понятия, что вы станете делать по приезде?
      – О нет! – саркастически возразила Антония. – Я взяла нож и всадила его в Арнольда, а потом нарочно пришла к нему в дом и провела там ночь, чтобы знали, кто убийца, наконец, сказала вашему глупому полицейскому, что на моей юбке были пятна крови. – Она вдруг умолкла и, отбросив мрачный юмор, сказала: – А это не так уж глупо, как кажется с первого взгляда. Я сейчас начинаю думать, это был бы неплохой план защиты в случае, если бы я убила Арнольда. Да нет, просто блестящий, ведь ни один судья не поверит, что я настолько глупа, чтобы фланировать вокруг места убийства и размахивать запятнанной кровью одеждой. Нужно изложить Джайлзу.
      В этот момент в мастерскую забрел Кеннет. Антония тут же поделилась с ним своим открытием.
      Суперинтендант Ханнасайд к тому времени уже достаточно знал Верикеров и потому не слишком удивился, что Кеннет сразу принялся обсуждать эту версию.
      – Все это прекрасно, – сказал он. – Но как быть с собачьей дракой?
      – Я легко могла инсценировать ее, – победоносно заявила Антония.
      – Но не ночью, – возразил Кеннет. – Если ты убила Арнольда и запятнала кровью свое платье, то встретить охотничью или какую-то вообще собаку было настоящей удачей. И потом, ты не выставила против себя достаточно улик. Разумеется, если бы ты была достаточно умна, чтобы совершить убийство, а затем водвориться в доме умершего, тебе следовало бы многим сообщить, что ты собираешься выяснять отношения с Арнольдом. После этого никто бы не поверил, будто ты его убила. Как вы думаете, суперинтендант?
      – Я думаю, – ответил Ханнасайд, раздраженно, – что ваши языки, пожалуй, могут навлечь на вас серьезную беду.
      – А, – воскликнул Кеннет, и злорадный огонек промелькнул в его глазах. – Это значит, вы не знаете, что о нас подумать.
      – Очень возможно, – сказал Ханнасайд без улыбки и вышел. Но позднее, разговаривая со своим подчиненным, он согласился, что этот дьявол правильно оценил ситуацию.
      Между тем Антония просила жениха зайти к ней сразу же после работы. Когда он пришел – это было вскоре после шести – брат с сестрой спорили, сколько лить в коктейль абсента. Пока решение не было принято, никто не обращал внимания на Мезурьера; в конце концов победила точка зрения Кеннета, поскольку он был на несколько лет старше Антонии, коктейль был сбит и разлит по стаканам, и тогда Антония кивнула жениху и сказала:
      – Я рада, что смог прийти. У меня здесь был этот суперинтендант, и я думаю, нам нужно все обсудить.
      – Как ты серьезна, дорогая, – сказал Рудольф, бросив на нее быстрый взгляд. – Не надо принимать это близко к сердцу, право. Какой еще сюрприз в запасе у почтенного суперинтенданта?
      – Проклятый коктейль, – бубнил между тем Кеннет. – Ты, видно, смешала его не так, как я сказал тебе. Если ты думаешь, что эта ищейка интересуется тобой, то ошибаешься. Ему не терпится судить меня, и я не был намерен уводить его в сторону, А вот и Лесли! Лесли, милая, иди сюда! – Он высунулся в окно и громко звал мисс Риверс. – Мои запястья уже почти закованы в кандалы, так приди же наверх, дорогая, давай выпьем последний коктейль. Нет, по здравом размышлении, не надо. Его сбила Тони. Я выставлю тебе рюмку в «Кларенс Армз».
      Голова Кеннета снова оказалась в комнате, он поставил на стол стакан и стремительно исчез из мастерской.
      Внимание Антонии снова было отвлечено от жениха, она высунулась из окна и беседовала с мисс Риверс, пока Кеннет не появился во дворе и не увлек посетительницу в направлении «Кларенс Армз». Тогда она снова повернулась к Рудольфу и спросила, о чем они говорили.
      – О, мне кажется, ты волновалась по поводу суперинтенданта, верно? – напомнил Мезурьер. – Это все страшно тебя удручает, дорогая.
      – Нет, – отрезала Антония. – Но я хотела бы знать, что у тебя там такое было, Рудольф?
      Он переменился в лице, но спросил с веселым смешком:
      – Было, Тони? Что ты имеешь в виду?
      – Так вот, – сказала Антония, кончая возиться с коктейлем, – у меня такое впечатление, что ты подделал подпись Арнольда или что-то в этом роде.
      – Тони! – возмущенно крикнул Мезурьер. – Если ты такого обо мне мнения…
      – Замолчи, – сказала Антония. – Это не шутки. Я из-за этого поехала к Арнольду в субботу вечером. Он сказал, что подает на тебя в суд.
      – Свинья!
      – Это я знаю, но в чем было дело?
      Мезурьер, заложив руки в карманы, описал круг по мастерской. И вдруг сказал:
      – Я в ужасном положении. Бог свидетель, я не хотел тебя в это втягивать, но если не я, то кто-нибудь другой тебе скажет. Думай обо мне все что хочешь, но…
      – Прости, что перебиваю, будь добр, открой, пожалуйста буфет, посмотри, есть ли там бутылки с соленым миндалем, – попросила Антония. – Я вдруг вспомнила, что его купила и поставила туда или еще куда-то…
      – Там нет, – сказал Рудольф обиженно. – Конечно, если соленый миндаль для тебя важнее, чем мое…
      – Нет, но я ясно помню, что его купила, – сказала Антония. – И если у нас он есть, то жалко… Но в общем, не важно. Так продолжай относительно подделки.
      – Подделки нет. Хотя Бог свидетель, я был в таком отчаянном денежном положении, что даже удивительно, как ее не совершил.
      – Не повезло, – вежливо откликнулась Антония сдержанно-участливым голосом.
      Мезурьер сказал уже более спокойно:
      – Они что-то нашли. Повредить мне они не могут. Я хочу сказать, это не доказывает, что я убил Арнольда, хотя, естественно, заставляет полицию подозревать. Я, понимаешь, Тони, я был загнан в угол. Надо было любыми способами достать денег, и быстро, вот я и взял немного как бы взаймы у фирмы – понимаешь, у Арнольдовой фирмы. Конечно, вряд ли стоит говорить тебе, что это был только заем, чтобы как-то продержаться, и я регулярно его выплачиваю. Ведь ты, конечно, понимаешь, дорогая?
      – Да, прекрасно понимаю, – ответила Антония. – Ты фабриковал счета, а Арнольд это обнаружил. Между прочим, я часто думаю – как это делается? Как ты это делал, Рудольф?
      Он вспыхнул.
      – Прошу тебя!.. Это… это не слишком мне приятно. Мне не следовало этого делать, но я надеялся, что смогу все выплатить до следующей ревизии. Никогда не думал, что Арнольд за мной следит. И вдруг он навалился на меня – как раз в субботу утром. Он вел себя мерзко, оскорбительно – ты знаешь, как он может. Мы… у нас произошел небольшой скандал, он угрожал судом, я боюсь, главным образом потому, что ты сказала ему о нашей помолвке, дорогая. Я не браню тебя, просто все так неудачно совпало. И беда в том, что эта девица Миллер слышала – в общем, слышала, как мы ругались, и она в страшно преувеличенном виде сообщила все суперинтенданту. И в довершение всего… – Он помолчал, изучая свои ухоженные ногти, морщина пролегла между его бровей. – Самое удивительное, – сказал он медленно, – признаюсь, я не понимаю, в чем дело. Какой-то идиот, деревенский констебль, вообразил, будто он видел мою машину в десяти милях от Ханборо в субботнюю ночь. Конечно, это просто нелепо, но ты видишь, какую окраску все из-за этого приобретает.
      Она подскочила:
      – Рудольф, откуда ты узнал, когда был убит Арнольд?
      Он заморгал:
      – Не понимаю, что ты имеешь в виду.
      – Нет, понимаешь. В воскресенье, когда ты пришел к нам на ужин, ты сказал, что поругался с Арнольдом как раз в тот день, когда его убили.
      – Разве? Наверное, ты мне сказала. Не знаю, откуда еще мне было знать.
      – Когда ты перестанешь осторожничать! – пожаловалась Антония. – Если ты убил Арнольда, мог бы так и сказать, потому что мы с Кеннетом вовсе не против, и нам бы в голову не пришло тебя выдать.
      – Я не убивал его. Бога ради, перестань говорить об этом в таком тоне!
      – Ну что это за история с твоей машиной, которую видели близ Ханборо?
      – Не видели! То есть, я хочу сказать, не знаю, была она там или нет, но меня в ней не было. Я был в своей берлоге весь вечер. Я не могу это доказать, но если они собираются использовать против меня слова какого-то сонного бобби…
      – Никто из нас ничего не может доказать, – весело сказала Антония. – Ты просто присоединился к благородной армии подозреваемых. Если ты станешь главным подозреваемым, Кеннету покажется, что это уж слишком. Он считает себя ужасно умным, и я полагаю, так оно и есть. Может быть, если захочет.
      Рудольф опустился в большое кресло и обхватил руками голову.
      – Ты вольна превратить это в шутку, но я говорю тебе, что все чрезвычайно серьезно, – сказал он, и голос его задрожал. – Этот суперинтендант думает, будто это сделал я. Он не верит ни одному моему слову. Я это вижу. Я просто не знаю, что делать, Тони!
      В его словах слышались беспомощность и испуг, и, хотя панические настроения были чужды ее натуре, она тут же постаралась ответить как можно лучше.
      – Не надо волноваться, – сказала она, гладя его колено. – Я спрошу, что думает Джайлз. У него сегодня вечером деловой разговор с Кеннетом, и он придет. Ты ведь не возражаешь?
      Казалось, Рудольф в нерешительности.
      – Джайлз все равно знает, – сказал он. – Арнольд написал обо мне письмо своему дяде, оно есть у суперинтенданта. Конечно, ваш кузен должен был это письмо видеть. Не скажу, что я определенно против того, чтобы с ним консультироваться, потому что мне нечего скрывать. Дело в том…
      В этот момент открылась дверь, и вошел Джайлз Каррингтон в сопровождении Кеннета. Антония наградила кузена дружеской улыбкой и попросила брата сообщить, что он сделал с мисс Риверс.
      – Она отчалила домой, – ответил Кеннет. – Сигарету, Джайлз? Если там есть, в чем я сомневаюсь.
      – Вот и хорошо, тогда мы можем поговорить, – живо откликнулась Антония. – Джайлз, знаешь ли ты, что Рудольф подделывал счета фирмы?
      – Что?! – воскликнул Кеннет и, временно прекратив поиски сигарет, уставился на Мезурьера. – Действительно растрачивал деньги фирмы? В самом деле?
      В его словах было и любопытство и осуждение, поэтому Рудольф вспыхнул и стал защищаться. Его объяснения были встречены таким смехом, что Антония тут же встала на защиту жениха и сказала брату, что он не должен вести себя оскорбительно, потому что, во-первых, он сам тоже мог бы подделать счета, а во-вторых, все это вовсе его не касается.
      – Нет, касается, – возразил Кеннет. – Ты, видно, забыла, что я наследник. Полагаю, я мог бы подать в суд, если бы захотел. Конечно, я не хочу, хотя собираюсь положить конец растратам. Одно дело убрать человека, и совсем другое – мошенничать со счетами. Однако не подумайте, что я придираюсь. Надеюсь, в то время вам казалось, что это хорошо, Рудольф?
      Мезурьер сердито сказал:
      – Ваш тон меня не трогает! Я охотно соглашаюсь, что мне не следовало занимать эти деньги, но когда вы обвиняете меня…
      – Я ни в чем вас не обвинил, мой красавчик, – сообщил Кеннет, набивая трубку. – Тони сказала, что вы подделывали счета фирмы, а я просто выказал должную меру удивления, любопытства и неодобрения.
      Антония отвела кузена к окну и взяла его за рукав. Глядя на него очень серьезно снизу вверх, она быстро спросила:
      – У него серьезные неприятности, ведь правда?
      – Не знаю, Тони.
      – А я думаю – да. Ведь ты поможешь ему, верно, Джайлз? – Он не сразу ответил, и она добавила: – Понимаешь, я с ним помолвлена.
      – В этом для меня нет смягчающего обстоятельства, Тони.
      Ее искренние глаза, выражавшие недоумение, напрасно искали его глаза.
      – Разве нет? – спросила она, пытаясь понять, в чем дело.
      – Нет.
      – О! Так… так… ты сделаешь это для меня, Джайлз? Он поглядел на нее сверху вниз, на ее руку, схватившуюся за его рукав.
      – Надеюсь, Тони, – сказал он ровным голосом и глянул через комнату туда, где ругались Мезурьер и Кеннет. – Замолчи, Кеннет, – продолжал он весело. – Да, я знаю о предсмертном письме моего кузена, Мезурьер. Понимаете, оно вовсе не доказывает, что вы имеете какое-либо отношение к убийству.
      – Не доказывает, – согласилась Антония, – но история с машиной не слишком хороша. Расскажи ее Джайлзу, Рудольф, он в самом деле может быть полезен.
      Мезурьер передернул плечами:
      – О, это просто смешная ошибка полиции. Какой-то местный бобби вообразил, будто он видел мою машину близ Ханборо в ночь убийства.
      – У полиции нет воображения, – сказал Кеннет, который возлежал на диване с трубкой в зубах.
      Джайлз слегка нахмурился.
      – Где была ваша машина? – спросил он.
      – Полагаю, что в гараже. Я хочу сказать, что провел тот вечер дома.
      – Понимаю. Может ли кто-нибудь это подтвердить?
      – Нет, по правде сказать, нет, – сознался Мезурьер со смущенным смешком. – Это выглядит глупо, но на самом деле, у меня очень болела голова, и я рано лег спать.
      – Негодный лжец, – лениво заметил Кеннет. – Зачем тревожиться? Мы вас не выдадим. Я даже мог бы выдать вам соответствующее вознаграждение. Или это было бы нескромно?
      – Твоя история так же жидковата, Кеннет, – сурово сказал Джайлз.
      – Возможно, но я рассказываю ее значительно более грациозно, – заметил Кеннет. – Как ты думаешь, Тони? Сделал он это? Я не верю, что у него достало мужества.
      – Конечно, мужества у него достало! – возмутилась Антония. – Твоя беда в том, что ты слишком восхищен своей способностью водить за нос полицию и потому не веришь, что кто-то еще тоже на кое-что способен.
      Джайлз, не обращая внимания на этот обмен любезностями, внимательно разглядывал Мезурьера.
      – Когда вы говорите, что бобби видел вашу машину в ночь убийства, имеете ли вы в виду, что он видел машину вашей модели или что он на самом деле прочел ваш номер?
      – Да, мой номер, – сказал Мезурьер. – Во всяком случае, он так думает. Но он мог с легкостью спутать его с другим и конечно же спутал.
      – Я прекрасно представляю себе, как наш друг суперинтендант соорудил на этом версию, – заметил Кеннет. – Знаешь, Тони, твой молодой человек казался мне когда-то не безнадежным, но теперь он начинает мне надоедать.
      Джайлз вынул портсигар и открыл его.
      – Не мое дело сомневаться в вашем рассказе, Мезурьер. Могу только сказать: мне жаль, если он правдив.
      – Жаль? – воскликнул Рудольф. – Я вас не понимаю! Джайлз зажег сигарету и бросил спичку в камин.
      – Вас жаль, Мезурьер. У вас было бы прекрасное алиби.
      – Алиби? В чем?
      – В этой машине, – ответил Джайлз. – Потому что, если бы в эту ночь вы ехали на своей машине из Ханборо в Лондон, не думаю, что вы могли бы быть убийцей.

      Эффект этого спокойно высказанного мнения был немного смешной. Рудольф Мезурьер заморгал и озадаченно уставился на Джайлза, а потом спросил:
      – Значит… значит, я мог спокойно признаться, что не сидел дома? Но я не понимаю, к чему вы клоните?
      – Всегда лучше говорить правду, – наставительно сказал Кеннет и самодовольно прибавил: – Доказательство тому – мое искусное поведение в чрезвычайно сложной ситуации.
      – И я так думаю, – откликнулась Антония. – Только сказал ли ты правду?
      – А об этом, моя любимая, будет судить полиция, – парировал Кеннет.
      – О, хоть бы вы замолчали, – взмолился Мезурьер. – Вам хорошо врать и ухмыляться, а я вот оказался в отчаянно неловком положении.
      – И мы все тоже, – сообщил Кеннет совершенно равнодушно. – Более того, этот новый поворот событий дает Тони прекрасный повод убить Арнольда. Скажи, Тони, ты действительно убила бы Арнольда, чтобы спасти доброе имя Рудольфа?
      – Да, конечно! – ощетинилась Антония. – Я не хочу сказать, будто я одобряю, что он растрачивает капитал (на самом деле я думаю, это никуда не годится), но я бы не дала Арнольду затеять против него дело, если бы это было в моих силах. Коли на то пошло – ты бы убил его ради Вайолет?
      – Не смешивай мотивы преступления. Я убил его из-за денег. У тебя мотивы благородные. А у Рудольфа мотив низкий.
      – Не более низкий, чем у тебя!
      – О да, дорогая. Идет в той же рубрике, что шулерство и воровство в магазине.
      – Замолчи, Кеннет, – вмешался Джайлз. – Все это никуда не ведет и весьма неприятно для Мезурьера. – Вы выезжали на машине в ночь убийства, Мезурьер?
      Рудольф обвел всех присутствующих нерешительным взглядом.
      – Не стесняйтесь, – посоветовал Кеннет. – Мы все знаем, что выезжали.
      Рудольф рванулся навстречу опасности:
      – Да, в общем выезжал. Вот что самое страшное. – Он заметался по мастерской. – Когда этот детектив меня спрашивал, я отрицал. То есть, что же еще я мог сделать? Доказать, что я выезжал, они не могут. Прямых улик нет, и мне казалось самым лучшим держаться того, что я был дома. А вы, – он посмотрел на Джайлза, – вот сейчас говорите, будто если я выезжал, то не мог совершить убийство, поэтому… – Он замолчал и нервно хихикнул. – Поэтому сейчас я не знаю, что делать.
      – При малейшей возможности повесим это убийство на Рудольфа, – заявил Кеннет.
      – Не вижу здесь ничего смешного, – надулся Мезурьер.
      – Это зависит от точки зрения. Значительно смешнее, чем иметь вас в качестве зятя.
      Антония так и вскочила.
      – Проклятье, замолчи! – возмутилась она. – Если на то пошло, я бы предпочла повесить это убийство на Вайолет, чем иметь ее в качестве невестки! Не думаю, что Рудольф хуже, чем она.
      – Спасибо дорогая, – произнес мягкий голос с порога. – Как ты добра! А что, позвольте спросить, я должна была сделать?
      Кеннет сел и сбросил ноги с дивана.
      – Дорогая! – воскликнул он. – Скорее входи, присоединяйся к нашей компании. Веселиться, так уж всем вместе.
      Вайолет Уильямс все еще держалась за ручку двери рукой, затянутой в перчатку. На ней было прелестное платье в цветах и нарядная широкополая шляпа, которая очень ей шла; в другой руке она держала зонтик от солнца.
      – Ты уверен, что я не буду de trop?
      – Ты не можешь быть лишней. Тони просто решила мне отплатить той же монетой. Ты ведь знакома с Джайлзом, не правда ли? Входи, утенок, садись и внимай новым откровениям.
      Мезурьер собрался было протестовать, но Антония резонно заметила, что Кеннет в любом случае расскажет все Вайолет, так что уж стоит перетерпеть. Вайолет села на диван и что-то тихо говорила Кеннету. Его внимание было приковано к ней, и Мезурьер воспользовался случаем и спросил Джайлза, почему машина может служить алиби.
      – Так вот, – объяснил Джайлз, – если вы, убив Арнольда, поехали в город на своей машине, то кто же убрал машину Арнольда?
      Но, к несчастью, это услышал Кеннет и тут же сказал:
      – Сообщник.
      – У меня не было со… Я хочу сказать… О, ради Бога, перестаньте повсюду совать свой нос!
      – Хорошо, сообщник, – сказал Джайлз. – Но кто?
      – Конечно, Тони.
      – Кеннет, дорогой, в самом деле, нельзя говорить такие вещи даже в шутку, – мягко укорила его Вайолет.
      Однако Антонию мысль брата заинтересовала.
      – Ты хочешь сказать, мы вместе готовили заговор, и я заманила Арнольда в колодки, а Рудольф приехал следом на своей машине и его прикончил. Не выйдет, потому что я провела ночь в его коттедже, и не думаю, чтобы у меня хватило времени ринуться на его машине в город и потом назад. Во всяком случае, я этого не делала, значит, не пойдет. Я знала, Джайлз что-нибудь придумает.
      Мезурьер глубоко вздохнул.
      – Какой же я дурак, почему мне самому не пришло это в голову! Большое спасибо. Конечно, я таким образом совершенно выхожу из игры.
      – Нет, вовсе нет! – сказал Кеннет. – Вы могли взять другого сообщника или прикрепить свой номер к машине Арнольда.
      – Это слишком мудрено, – возразила Антония. – Рудольф никогда бы не додумался до такой хитрости, верно, Рудольф?
      – Это и есть самое худшее в людях, которые отправляются, чтобы совершить преступление, а потом бросают все на волю случая, – сказал Кеннет.
      Мезурьер решил последнюю реплику оставить без ответа и спросил Джайлза, уверен ли тот, что это алиби достаточно хорошо. Но Джайлз, по его собственным словам, ни в чем не был уверен, и это поубавило оптимизм Рудольфа.
      И тут Вайолет, до тех пор лениво игравшая замком сумки, подняла большие, бездонные глаза на Мезурьера и спросила своим красивым, поставленным голосом, почему ему понадобилось в ту ночь быть в Ханборо.
      – Не подумайте, пожалуйста, что это с моей стороны нахальство! – сказала она. – Просто я не перестаю удивляться. Это как-то странно.
      Ее вопрос снова поверг Рудольфа в смущение – это было ясно, Кеннету во всяком случае; он уселся на спинку дивана и произнес:
      – А, изменник! Вы у нас в руках! Мезурьер бросил на него ненавидящий взгляд:
      – Не понимаю, какая туг связь.
      Это довольно слабое возражение настроило против него невесту, и она сурово сказала:
      – Джайлз никак не сможет помочь тебе, если ты будешь вести себя по-дурацки. Должна же быть какая-то причина, почему ты поехал в ту ночь в Ханборо, и если ты о ней не сообщишь, это будет выглядеть очень подозрительно.
      – Что ж, хорошо, – сказал Мезурьер. – Раз вы хотите, могу сказать: я поехал с бредовой идеей отдаться на милость Верикера, но передумал и вернулся назад.
      – Единственное, что я должен вам сказать: мне необходимо еще выпить, – заявил Кеннет, соскочив с дивана и направляясь к буфету. – Чем больше я слушаю рассказ Рудольфа, тем больше убеждаюсь, что мы спокойно можем перевалить на него это мокрое дело. – Он отмерил и налил в стакан виски с содовой. – Кто еще хочет выпить? – Поскольку никто не ответил, он поднял стакан, выпил его до половины и вернулся на диван. – Сейчас я вырабатываю теорию, согласно которой машина Арнольда не покидала Лондона, – сказал он. Антония нахмурилась:
      – Да, но это означает, что он уехал с Рудольфом, а он бы с ним не поехал.
      – Конечно, не поехал бы, и, учитывая все обстоятельства, кто бы его осудил? Дело в том, что Рудольф сначала его убил.
      – О, как страшно! – содрогнулась Вайолет. – Пожалуйста, не надо.
      Мезурьер был бледен и очень сердит.
      – Весьма умно! – произнес он. – Но скажите на милость, как вы объясняете отсутствие пятен крови в машине?..
      Кеннет отпил еще виски.
      – Вы завернули тело в старый плащ, – ответил он.
      – Который он потом сжег в камине спальни, – сухо вставил Джайлз.
      – Нет-нет! Он спорол название фирмы, завернул в плащ камень и бросил его в Хаммер-понд у Хаксли-Хит, – сказал Кеннет.
      – Все это хорошо, – заметила Антония, – только ты не сказал, как ему удалось незаметно убить Арнольда и погрузить тело в машину.
      – Когда вы кончите развлекаться на мой счет, – гневно сказал Рудольф, – вы, возможно, разрешите мне сказать, как я возмущен вашим отношением…
      Антония удивленно раскрыла глаза:
      – Ей-богу, не могу понять, что тебя раздражает. В конце-концов, Арнольд был нашим родственником, а если мы не прочь обсудить его убийство – тебе то что? А хоть бы и ты его убил – нам все равно.
      – Мне кажется, – сказал Рудольф, и голос его задрожал, – я у вас – козел отпущения.
      – Боюсь, вы не совсем понимаете… э… чисто интеллектуальный интерес моих кузины и кузена к преступлению, – со свойственным ему спокойствием сказал Джайлз. – Если вы предпочитаете не говорить об этом, вам нет никакой необходимости это делать.
      – Конечно, если не считать того, – вставил Кеннет, – что я, как свидетель, принужден буду сообщить: когда мы все тут обсуждали, вы отвратительно скрытничали.
      – Ты сам скорее окажешься на скамье подсудимых, – жестоко сказала Антония.
      – В таком случае, – ответил Кеннет, допивая виски с содовой, – я скажу, то поводом для убийства была растрата. Sauve que peut.
      Мезурьер засунул руки в карманы и натянуто улыбнулся.
      – Надеюсь, судьи посмотрят на это дело с более разумных позиций, – заметил он. – Я не ищу оправдания своему поступку, но это не… воровство. Я уже выплатил большую часть того, что взял взаймы.
      – Только вот беда: Арнольд вовсе не смотрел на это с разумных позиций, – сказала Антония.
      – Тут я с тобой не согласен, – подхватил Кеннет. – Я совсем не защищаю Арнольда, но вместе с тем не могу понять, почему мне должна нравиться растрата. Нельзя стибрить у человека кошелек, а потом сказать: «Спасибо за ссуду» и выплачивать по чайной ложке. Я отнюдь не осуждаю Арнольда за то, что он пришел в ярость, и, главное, ни один судья его не осудит… И судьи увидят в этом для Рудольфа такой повод убийства, по сравнению с которым мой – детские игрушки.
      – Я прекрасно понимаю всю нелепость своего положения, – сказал Мезурьер. – Но бессмысленно пытаться свалить на меня убийство. У меня никогда не было такого ножа, это первое, а второе…
      – Минутку, – прервал его Джайлз. – Какого «такого» ножа?
      Краска бросилась в лицо Мезурьера:
      – Н-ножа, которым можно убить человека. Тут, я думаю, должен быть какой-то кинжал. Я хочу сказать, обычный нож вряд ли…
      – Вы видели Арнольда Верикера мертвым, не так ли? Воцарилось молчание. Вайолет вздрогнула:
      – Мне из-за вас просто дурно. Пожалуйста, давайте говорить о чем-нибудь другом.
      – Рано тебе стало дурно, дорогая. Рудольф как раз собрался окончательно признаться.
      Мезурьер, который неотрывно глядел в лицо Джайлзу, при этих словах вдруг опустил глаза, достал из нагрудного кармана портсигар, вытащил сигарету и, сунув ее в рот, собирался закурить. Спичек на столе не оказалось, он встал, чтобы принести их.
      – Да, – произнес он, зажигая сигарету. – Вы совершенно правы. Я действительно видел Верикера мертвым.
      – Как раз проходил мимо, – кивнул Кеннет.
      – Нет, направлялся к нему в Эшли-Грин. Когда я въехал в деревню, фары моей машины осветили колодки. Я не знал тогда, что это Арнольд. И вышел, чтобы разглядеть сидящего в них человека.
      – А увидев, что это Арнольд, вернулся домой.
      – Ну и что особенного? – спросила Антония. – Если Арнольд все равно был мертв, не было смысла оставаться.
      – Он мог бы попытаться что-нибудь сделать, – тихо сказала Вайолет. – Мог бы позвать на помощь.
      – Вот мысль! Как это женственно, любимая! Рудольф, почему вы этого не сделали?
      – Не хотел впутываться. Я видел, что помочь ничем нельзя.
      – В котором часу это было? – спросил Джайлз.
      – Не знаю. То есть, не знаю точно. Что-то между двенадцатью и часом ночи.
      – В какое детское время вы собирались постучаться к Арнольду и зайти к нему поболтать, – заметил Кеннет. – Весь рассказ, по-моему, надо пересмотреть. На вашем месте я отверг бы его и придумал новый. Над этим изрядно поработала моль.
      – Я не собирался стучаться к Арнольду, – сказал Мезурьер, бросая сигарету. – Я… я могу вам рассказать… В это время я был в плохом состоянии. Верикер хотел меня погубить. Ему это ничего не стоило. Даже если бы он не выиграл это дело, самый факт моего привлечения к суду меня бы погубил. И я… я был в совершенном отчаянии. Не знал, куда кинуться. Я знал, что Верикер собирается в коттедж «Риверсайд». Слышал, как он говорил об этом мисс Миллер. Конечно, это было безумие, но я собирался поехать следом и убить его, обставив все как кражу со взломом. Я был однажды в этом коттедже, заметил, что стоит он довольно уединенно, и знал место, куда можно спрятать машину. Я думал, если забраться в дом, можно спрятаться за книжный шкаф, который стоит в холле, и, когда Верикер будет обходить помещение, застрелить его и выбраться на улицу до того, как кто-нибудь появится. Вот мой рассказ, и если вам он не нравится, можете придумать другой.
      – Только скажите какой, и я мигом его сварганю, – пообещал Кеннет. – От этого рассказа мне хочется плакать. Бедная моя сестра!
      – Да, но вот в чем дело, – серьезно сказала Антония. – Рассказ настолько идиотский, что люди, пожалуй, поверят. Ведь правда, Джайлз?
      – Вполне возможно, – откликнулся Джайлз.
      – Ну, если ты так думаешь, почему бы им не воспользоваться? – предложил Кеннет. – Давайте все скажем, что мы как раз созрели, чтобы убить Арнольда, но оказалось, кто-то уже сделал это за нас.
      – Я бы вам не советовал, – заметил Джайлз. – Подобные истории не рассказывают дважды.
      – Дважды! – презрительно вскричал Кеннет. – Когда Рудольф откопал ее, она уже была с бородой.
      – Тем не менее это правда, – сказал Рудольф. – И моя история ничуть не менее убедительна, чем та, которую рассказали вы. Мне лично ваша кажется самой неубедительной из всех, какие я слышал.
      – Да, я тоже так думаю, – сказала Антония, пытаясь быть справедливой. – И все равно, рассказ Кеннета много лучше тем, что его не опровергнуть, и согласно этому рассказу Кеннет не был рядом с Эшли-Грин. Я, право же, не высокого мнения о твоем рассказе, Рудольф. Ты не можешь придумать что-нибудь лучше? Мы все поможем, ведь верно?
      – Что касается меня, то я – нет, – сказал Джайлз.
      – По-моему, с твоей стороны это очень скверно. Кеннет, как ты думаешь, что сказать Рудольфу?
      – Я не хочу прикладывать к этому руку, – сказал Кеннет. – Самое лучшее – сделать так, как я сперва предложил: пусть Рудольф будет козлом отпущения. Это со всех точек зрения лучшее решение. Что и говорить, с ним одна морока.
      – Может, с ним и морока, но знай: я не допущу, чтобы он страдал из-за тебя, – вспыхнула Антония.
      – Кто сказал, что из-за меня? А ты разве ни при чем?
      Тут Джайлз поглядел на часы и сказал:
      Все это очень увлекательно, но разреши тебе напомнить, Кеннет, что я пришел говорить совсем о другом. Предлагаю закончить эту совершенно беспредметную дискуссию.
      – Конечно! – поддержал Мезурьер, глаза его горели негодованием. – Во всяком случае, я ухожу. Должен сказать – если бы я знал, ради чего меня пригласили, никогда бы не пришел. Хотя, вероятно, мог бы и угадать! О, не трудись меня провожать.
      Эта последняя отчаянно вежливая фраза была обращена к Антонии, которая, однако, пропустила ее мимо ушей, проводила его в переднюю и тщательно закрыла за собой дверь.
      Кеннет снова перекочевал на диван.
      – Что ж, если повезет, помолвка лопнет, – заметил он.
      – Бить тебя некому! – спокойно ответил Джайлз.
      – Нет-нет! Ты же не станешь притворяться, будто желаешь видеть Тони за этой отвратительной ящерицей. Да и Мергатройд он не нравится.
      – Мистер Каррингтон, – вдруг сказала Вайолет, – что вы думаете о его рассказе?
      Джайлз взглянул на нее.
      – Ничего особенного. Я слышал и более невероятные.
      – Что-то мне он не нравится, – продолжала Вайолет. – Ведь если Мезурьер действительно был ни при чем, то почему не позвал на помощь?
      – С перепугу, мисс Уильямс.
      На лице ее изобразилось презрение.
      – Да, я тоже так думаю. Лично я презираю людей, которые теряют голову в чрезвычайных обстоятельствах. Вы хотите поговорить с Кеннетом наедине?
      – Боже упаси! – запротестовал Кеннет. – Просто дело в деньгах. Сколько ты можешь мне дать, Джайлз?
      – Столько, сколько тебе нужно на текущие расходы, – ответил Джайлз.
      – Хочешь нагнать на меня страху? – спросил Кеннет. – Какие-нибудь осложнения с завещанием?
      – Нет, все в порядке, – сказал Джайлз. – Но, кроме того, что не стоит приличия ради трогать состояние через три дня после смерти Арнольда, надо еще соблюсти небольшую формальность, прежде чем тебя допустят до денег. Мы должны получить подтверждение, что Роджер умер.
      – Какая тоска! – сказал Кеннет. – И это долго?
      – Надеюсь, не очень. Сколько ты хочешь?
      – Триста тебя разорит? – просительно произнес Кеннет.
      – Вполне выдержу. Я сейчас напишу чек на эту сумму, а ты пока напиши официальную расписку.
      Когда дело было наполовину сделано, в комнату вернулась Антония и сообщила, что Рудольф ушел.
      – Что ж, это уже хорошо, – заметил Кеннет. – Он все еще настаивает на своей версии?
      – Он клянется, что это сущая правда.
      – Пусть бы лучше поклялся старику Ханнасайду и посмотрел, как тот это примет. Надо очень верить, чтобы проглотить подобную пошлятину.
      – По правде сказать, я и сама думаю, что рассказ довольно глупый, – созналась Антония. – И все же не хочу его особенно презирать – ведь он немного хорохорился. Беда в том, Кеннет, что, когда мы говорим, он совершенно нас не понимает.
      Джайлз посмотрел на нее и чуть улыбнулся:
      – Довольно серьезный недостаток в спутнике жизни, Тони.
      – Знаю. Мне пришло это в голову полчаса назад. Очень надеюсь, что я не сделала снова ошибку.
      – Обыкновенному человеку довольно трудно уловить смысл ваших так называемых разговоров, – сказала Вайолет. – Должна заметить, многие ваши высказывания производят чрезвычайно странное впечатление.
      – Бог мой, – сказал Кеннет, ставя кляксу на расписке. – Что за банальный ум скрывается за этой хорошенькой внешностью!
      Вайолет вспыхнула:
      – Если ты считаешь меня банальной, зачем на мне женишься?
      – Я объяснял тебе это раньше, любимая. Я боготворю красоту.
      – Да, ты так говоришь, но я замечаю, что это не мешает тебе бегать за девушками самой заурядной наружности вроде Лесли Риверс.
      – Ревнивая кошечка, – заметил Кеннет. – Я знаю Лесли многие годы. Вот, пожалуйста, Джайлз. Отдам, как только разживусь деньгами. И, между прочим, спасибо. Теперь я могу тебе купить это вульгарное кольцо, моя обожаемая.
      – Мне не нужно вульгарное кольцо, могу тебя заверить. Просто я предпочитаю бриллианты всем другим камням…
      – У тебя будет бриллиантовая глыба, моя радость. Огромный солитер, и никто не подумает, что это подделка, настолько он будет бесподобен.
      – Ты собираешься все просадить на бриллиант? – спросил Джайлз.
      – Думаю, да. Потому что, если я наследник, счета могут подождать. А когда я запущу руку в Верикерово богатство, тут, Вайолет, у тебя будет нитка жемчуга и резные нефритовые серьги. Ну как?
      – Я буду очень рада жемчугу, но я не в восторге от нефрита. Его все носят.
      – Да поможет Бог бедной девчонке, – простонал Кеннет.
      Джайлз завинтил колпачок самопишущей ручки.
      – Отложите военные действия, – попросил он, – вы продолжите их, когда я уйду. Ты не забыла, Тони, что завтра инквест?
      – Откровенно говоря, забыла, но сейчас, когда ты сказал, вспомнила. Ты обещал подвезти меня на своей машине. Ты не возражаешь, если я возьму одну из собак?
      Антония проводила его в переднюю.
      – Джайлз, я сделала чудовищное открытие, – произнесла она зловещим шепотом.
      – Боже правый, Тони, в чем дело? – рассмеялся Джайлз.
      – Рудольф и Вайолет – родственные души. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. Они одинаково мыслят. Как ты думаешь, нужно обратить на это их внимание?
      – Не надо, – сказал он твердо. – Я бы дал им возможность самим это понять. Ты действительно собираешься замуж за Мезурьера?
      – Ну, я думала, что собираюсь, – сказала Антония, нахмурившись. – Понимаешь, он бывает жутко привлекательным, хотя должна сказать, неприятности его не красят.
      – Тони, невозможный ребенок, ты влюблена в него хоть немножко?
      – Сама не понимаю, – печально произнесла Антония. – Сказать по правде, Джайлз, я вовсе не уверена, знаю ли я, что такое быть влюбленной. Одно время я думала, что влюблена, но совсем недавно мне показалось, что Рудольф – уже пройденный этап. Это действительно очень сложно.
      – На твоем месте я бы его прогнал, – сказал Джайлз.
      – Не прогнал бы. Нельзя, когда он в беде, – сказала Антония.
      – Тогда чем скорее он выйдет из беды, тем лучше.
      – Да. Но вопрос в том, выйдет ли? Алиби с машиной очень хорошо, но чем больше думаешь о нем, тем больше начинаешь подозревать, что в нем какая-то загвоздка – только вот какая? Знаешь, это проклятое убийство превращается из блага в кару. Кто убийца, Джайлз? Есть у тебя на этот счет идеи?
      – Нет, никаких. У меня такое чувство, что мы пока не приблизились к истине. Не удивлюсь, если вдруг возникнет что-то совсем неожиданное.
      – Да? Почему? – заинтересовалась она.
      – Не знаю, – сказал Джайлз Каррингтон. – Просто такое у меня предчувствие.

      Инквест, состоявшийся в Ханборо на следующее утро, не принес новых полезных свидетельств. Антония откровенно призналась, что разочарована, хотя с интересом отнеслась к новости, что по рукам убитого можно было заключить: он ремонтировал машину. Когда открылось, что запасное колесо в машине Арнольда Верикера было спущено и в нем обнаружен серьезный прокол, она наклонилась к кузену и прошептала:
      – Во всяком случае, это опрокидывает версию Кеннета.
      Сама она давала показания весело, и это, вкупе с отсутствием приличествующего ситуации траура, шокировало присяжных. К облегчению Джайлза Каррингтона, она вовсе не была груба. А следовательно отвечала с дружелюбием, поскольку – как она объяснила потом Джайлзу – он был похож на акушера, принимавшего последние роды у Джуно.
      Было ясно, что ни следователь, ни присяжные не знают, как к ней отнестись, однако ее непринужденное обращение с суперинтендантом Ханнасайдом, которого она приветствовала как старого дорогого друга, когда он встал, чтобы задать ей вопросы, произвело благоприятное впечатление.
      Рудольфа Мезурьера не вызвали, имя его не упоминалось, и заседание окончилось, как и предвидели, решением присяжных, что преступление было совершено неизвестным или неизвестными убийцами.
      Выходя из зала суда, Джайлз Каррингтон столкнулся с Ханнасайдом и задумчиво пробормотал:
      – Искусное преступление, суперинтендант. Улыбка затеплилась в глазах Ханнасайда.
      – Отвратительное дело, не правда ли? Как ваша обезоруживающая клиентка?
      – Отправилась в полицейский участок, – очень серьезно ответил Джайлз, – чтобы дать сержанту (боюсь, что забыл его имя, он разводит эрдельтерьеров) магический рецепт для излечения экземы. А Мезурьер оказался ложной приманкой, ведь правда?
      – Ну а вы попали в точку, – живо откликнулся суперинтендант. – Я в вас не ошибся. Между прочим, я удовлетворен известием, что он не был у себя дома между двенадцатью и двумя ночи, хотя, на первый взгляд, это мало помогает делу. Впрочем, сержант Хемингуэй, – он указал на своего ясноглазого подчиненного, – полагает, что из этого лабиринта есть выход. Посмотрим.
      – Несколько выходов, – сказал Джайлз, кивая сержанту. – Мы обсуждали их вчера вечером ad nauseam. Но что касается меня, мне не нравится идея сообщника.
      – Да, сэр, – мгновенно откликнулся сержант. – В случаях с убийствами она обычно не годится. Я говорю то же самое. Но это не значит, что сообщник полностью исключается, ни в коем случае не значит.
      Джайлз смотрел на Ханнасайда.
      – Мезурьер у вас не вызывает особых подозрений? – спросил он.
      – У меня никто не вызывает особых подозрений, – ответил Ханнасайд. – Но одно представляется совершенно очевидным: тот, кто убил Арнольда Верикера – очень холодный, ловкий и бывалый субъект.
      – Пожалуй, это заставляет исключить Мезурьера, – сказал Джайлз. – Он и не холодный, и не ловкий.
      – Вы не можете судить по тому, как он ведет себя сейчас, сэр, – вступил в разговор сержант. – Самые хитрые из них вас в такие дебри заведут, иной притворится дураком – мол, он и таракана раздавить не может, чтобы потом по всему дому не разнести. Голова у него прекрасно варила, когда он подделывал счета компании.
      Джайлз вынул из кармана портсигар и открыл его.
      – Все было аккуратно спланировано, – сказал он. – Не под горячую руку.
      Суперинтендант кивнул, а сержант Хемингуэй поджал губы.
      – По-видимости, сделано хладнокровно, – сказал он, – но, рассуждая таким образом, можно и заблудиться. Есть люди, которые теряют голову от возбуждения, а другие – нет. Наоборот, собираются. Как от щепотки кокаина – я сам, правда, не пробовал, но говорят, от него тот же эффект. Тут начинается психология – суперинтендант этого не одобряет.
      Ханнасайд улыбнулся, но вызов не принял. Его пронзительные глаза изучали лицо Джайлза.
      – Что у вас припасено, мистер Каррингтон? Собираетесь ли вы нас чем-нибудь удивить?
      – О нет, сказал Джайлз. – Но вчера вечером я превратился в пророка, и этот пароксизм еще не миновал. Что-то случится.
      Сержант заинтересовался:
      – Вроде предчувствия?
      – Предчувствие! – фыркнул суперинтендант. – Поистине беспроигрышная ставка! Конечно, что-то случится. Я только надеюсь, что появится наконец алиби, которое я смогу проверить – не ночные прогулки по Ричмонду, или пребывание в постели с головной болью или – в одиночестве в чужом доме.
      Глаза Джайлза лукаво заискрились.
      – Боюсь, суперинтендант, ваше спокойствие нарушено.
      Ханнасайд рассмеялся и протянул ему руку.
      – Разве это удивительно? Мне бы теперь справиться. Ох уж эта шалунья, ваша клиентка! Это надо же, сказать мне: «О, привет!» – в суде! Она не говорила вам, что вчера мы расстались не слишком дружески? Если у вас будет желание, предупредите ее юного брата: не всегда мудро слишком умничать с полицией. До свидания!
      Они обменялись рукопожатиями.
      – Приходите ко мне сегодня вечером. Выкурим по сигаре и все обсудим, – пригласил Джайлз. – Знаете, так – без предрассудков.
      – Без предрассудков – с радостью, – ответил Ханнасайд. – Спасибо.
      На этом они расстались, Ханнасайд и сержант отправились на поезд, а Джайлз – извлечь кузину из полицейского участка и пообедать с ней перед возвращением в город.
      Она была в веселом настроении и, кажется, решила, что целой и невредимой выбралась из дебрей. Джайлз разочаровал ее, и она тут же заявила: арестовать ее сейчас было бы настоящей подлостью, и она не верит, что суперинтендант на это способен.
      – Мы вовсе неплохо продвигаемся вперед – разве что случайно попадем в чащобу, – сказала она. – По правде сказать, мне кажется – я ему нравлюсь.
      – Что не помешает ему выполнить свой долг.
      – Нет, но я не думаю, что я на самом деле в числе подозреваемых, – сказала Антония. – Он больше следит за Кеннетом или, вернее, следил, пока не возник Рудольф. Между прочим, хотела бы я решить по поводу Рудольфа.
      – Выходить ли за него замуж? Давай помогу.
      – О нет, я не об этом! На самом деле, – добавила она чистосердечно, – я не удивлюсь, если он расторгнет помолвку. Вчера вечером он был заметно раздражен. Понимаешь, я вот о чем: сделал он это или нет?
      – Ты лучше меня его знаешь, Тони. Непохоже, что это он.
      – Да, но я не уверена. Как-то я не думала, что он будет так нервничать. Ведь в тот единственный раз, когда я видела его в опасном положении – однажды на нас выскочил из-за поворота грузовик – он был холоден как лед и действовал абсолютно умело. Отчасти потому-то я в него и влюбилась. Обычный человек нажал бы на тормоза, и нас бы расплющило, а он газанул, мы пронеслись мимо гигантским полукругом, и он продолжил начатую фразу – как будто ничего не случилось.
      На Джайлза это не произвело впечатления.
      – Один мой знакомый – величайший осел, но первоклассный водитель, – сказал он. – Одно дело – сохранить ясную голову за рулем, и совсем другое – когда, так сказать, маячит тень виселицы. Мое собственное впечатление о твоем элегантном молодом человеке, что у него – извини за вульгарность – кишка тонка это сделать.
      – В этом я не уверена, – сказала Антония, ничуть не обижаясь, что ее суженый был таким образом опорочен. – У него мать была иностранка – во всяком случае, наполовину, ее отец или мать были итальянцами или что-то в этом роде, и временами эта кровь в Рудольфе сказывается. Он приходит в неистовое бешенство. В таких людях никогда нельзя быть уверенной. Они что угодно могут сделать. Конечно, этот его рассказ может быть и правдой, хотя я допускаю, что он неубедителен, но, с другой стороны, он может быть шедевром низкой хитрости. Вроде как сейчас у меня. Потому что ты ведь знаешь: я хитрю, когда разговариваю в таком духе.
      – Да, я об этом думал, – согласился Джайлз.
      – И Кеннет тоже хитрит, – продолжала Антония. – Кеннет не говорит того или иного, я думаю, отчасти – он понимает: бессмысленно говорить, что он этого не делал, ведь от него ждут, что он станет именно это утверждать. Но я скажу тебе одну вещь, Джайлз. – Она умолкла, нахмурилась и, когда он вопросительно на нее глянул, серьезно сказала: – Если бы это сделал Кеннет, я готова поспорить на все, вплоть до последнего своего пенни: никто бы не смог вывести его на чистую воду…
      – А я бы не поспорил, Тони.
      – А я бы поспорила. Потому что обыкновенных убийц находят, так как они делают какую-нибудь глупость или упускают из виду какую-нибудь важную деталь. Кеннет никогда так не поступит.
      – Моя милая девочка, Кеннет безнадежно небрежен.
      – О нет, вовсе нет! Может быть, только в отношении вещей, которые он считает несущественными, но если он чем-то заинтересуется или сочтет что-то стоящим, он сосредоточивается на этом своим особым непонятным и тайным способом. Мергатройд говорит – как наш дедушка, не Верикер, а другой. Между прочим, он должен пойти на похороны?
      – Конечно. Должен.
      – Вот и Мергатройд и Вайолет тоже говорят. Кажется, это единственное, на чем они сошлись. А Кеннет говорит – нет. Он говорит – это было бы неправильно с художественной точки зрения. Но я передам ему твое мнение.
      Она сообщила мнение Джайлза в присущей ей абсолютно бестактной манере. Вернувшись домой около четырех часов, она поднялась по наружной лестнице в квартиру и вошла в мастерскую. Вайолет Уильямс и Лесли Риверс сидели, поджав ноги, на диване и смотрели, как работает Кеннет, а высокий красивый молодой человек лет тридцати курил в проеме окна; она растерялась от их присутствия и ляпнула:
      – Инквест был мерзкий, вы ничего не потеряли, что не пошли. Но Джайлз говорит – конечно, тебе нужно показаться на похоронах, Кеннет. Привет, Лесли! Привет Филип, я тебя не сразу увидела. Кто-нибудь выводил собак?
      – Я выводила, – как обычно, медленно и серьезно сказала Лесли. – Ты ведь меня просила.
      – Ну спасибо. Джайлз говорит, подходящую одежду ты можешь взять напрокат.
      – Полагаю, что так, но не стану, – произнес Кеннет довольно нечленораздельно, потому что во рту у него была кисть. – Слушай, отделайся от этой публики, а? Они думают, что получат чай.
      – Тогда могут остаться, – сказала Антония.
      – Что это – слабо развитый инстинкт гостеприимства или просто лень? – спросил Филип Кортни.
      – Лень. В общем, зачем вы пришли?
      – Из любопытства. Более того, мой дорогой, я имел беседу с птицеобразным полицейским в штатском, который задавал мне сногсшибательные вопросы о личных делах Арнольда. Не обрадуешься, что поздно отказался от поста секретаря.
      – Ну, по крайней мере, когда ты был на этом посту, дом на Итон-плейс был еще сносный, – сказала Антония. – Как Мод? И как малышка?
      – Спасибо, обе в хорошей форме. Мод передает привет.
      Вайолет попросила:
      – Но расскажите же нам. Что детектив хотел знать?
      – Скрытые скандалы. Я намекнул, что последующие секретари могут быть ему более полезны, и тут обнаружилось: после моего ухода никто больше пяти недель на этом посту не задерживался, так что от них мало толку.
      Кеннет вынул кисть изо рта.
      – Последующие секретари – это хорошо, – заметил он. – А была ли у Арнольда mie?
      – Думаю, что дюжины, но это вне моего поля зрения. Я не был с ним в столь коротких отношениях.
      – Я не совсем понимаю, – сказала Вайолет, вглядываясь в его лицо. – Полиция подозревает crime passionnel?
      – Мотив преступления – «он ее обидел», – сказал Кеннет, щурясь на стоящую перед ним картину. – Что за жалкие умы у этих полицейских!
      – Вымогательство, – сказал Кортни; он огляделся в поисках пепельницы, но, не найдя ее, бросил окурок в окно. – Семьдесят фунтов и обтрепанный незнакомец – вот главные темы беседы полицейского. К сожалению, я был неспособен пролить свет.
      – Возражаю! – объявил Кеннет. – Я не хочу, чтобы обтрепанный незнакомец вмешивался в фамильное преступление. Это снижает весь тон истории, которая до сего времени была высокохудожественной и в некоторых отношениях – драгоценной. Уходи, Мергатройд: здесь никто не хочет чая.
      – Вы за себя говорите, мистер Кеннет, а другим дайте за себя сказать, – ответила Мергатройд, которая вошла в мастерскую своей важной поступью и теперь бесцеремонно очищала стол от разных предметов, ими впору было нагрузить целый обоз. – Ну вот, мисс Тони, значит, вернулись, как я вижу. А где же мистер Джайлз?
      – Не захотел подняться. Между прочим, он сказал, что Кеннету надо пойти на похороны.
      – Были и другие, которые, кажись, про то же ему толковали, – загадочно сообщила Мергатройд. – И про приличную черную пару.
      – Будь ты неладна! Не хочу.
      – Ну хватит, мистер Кеннет, спасибо. Главное, вы ведь там на похоронах самым близким родственником умершего будете. Не кладите вы эти гадкие кисти на скатерть и вонючий скипидар тоже не ставьте.
      – Кеннет, – сказала Лесли Риверс, – можно мне взять этот эскиз?
      Он скользнул по ней взглядом, и его сверкающие жестковатые глаза смягчились.
      – Можно.
      – Право же, тебе не следует раздавать свои эскизы, – вмешалась в разговор Вайолет. – Я имею в виду, конечно, как правило. Когда-нибудь они могут оказаться в цене.
      – Ну и что? – произнес Кеннет, вытирая кисти. Лесли вспыхнула и сердито сказала:
      – Прости, я не подумала.
      Он мило ей улыбнулся, но ничего не ответил. Вайолет встала и, оправляя юбку, великодушно заметила:
      – О дорогая, к таким старым друзьям, как вы, это, конечно, не относится. Мне разлить чай, Тони, или ты сама хочешь?
      – Все равно, пусть кто хочет разливает, – совершенно равнодушно заявила Антония. – Можно еще подать булку, раз мы решили пить чай, Мергатройд. Пойду принесу.
      Она вышла, а следом за ней – Лесли Риверс.
      – Ненавижу ее, ненавижу, – горестно сказала Лесли, входя на кухню.
      Антонии и Мергатройд было вовсе нетрудно понять, к кому относятся ее слова. Мергатройд с сердцем бросила булку на деревянную доску и мрачно сказала:
      – Подумаешь! Строит из себя здесь хозяйку. Да разве это красавица? Нет, человек не лицом красив, а делами, да к тому же глаза-то у нее карие. Я карим глазам никогда не доверяла, а теперь уж и вовсе не стану.
      – Я бы не волновалась – во всяком случае, не так, если бы думала, что она будет за ним ухаживать, что она в его живописи разбираться будет, – продолжала мисс Риверс. – А то ведь ей на все наплевать, только бы ею восхищались, только бы у нее было все лучшее.
      – И! Тихие воды глубоки. Помяните мое слово! – изрекла Мергатройд, появляясь из кладовки, куда она выходила отыскать запропастившийся нож.
      – Да, – согласилась Лесли, а Мергатройд между тем снова исчезла. – Только в ней какая глубина? Одна корысть, и это будет ранить Кеннета.
      – Она-то! Да он знает, что она стяжательница. И на самом деле Кеннет вовсе не такой уж ранимый.
      Мисс Риверс сердито высморкалась.
      – Одна из тех, что точит камень. Этакое молчаливое упорство. Жесткая, холодная, расчетливая. Да если бы я даже покрасила волосы, мне все равно бы это не помогло.
      И с этим пророчеством мисс Риверс взяла хлебную доску и отправилась в мастерскую.
      Мергатройд, наблюдавшая ее с порога кладовки, заявила:
      – Вот это настоящая леди. Мистер Кеннет никогда, с младых ногтей, не умел видеть то, что у него перед носом, вот ведь чего не могу уразуметь, – заявила она. – Достойной женушкой была бы ему мисс Лесли, но мужчины этого не понимают. Что было на инквесте, мисс Тони?
      – Да примерно то, что говорил Джайлз. Очень скучно, и решение присяжных гласило: убийство, совершенное неизвестным убийцей или убийцами. Суперинтендант придет сегодня вечером к Джайлзу на дружескую беседу, и, возможно, Джайлз замолвит за нас словечко.
      – Хм… – мрачно произнесла Мергатройд. – Я не сомневаюсь, что он на это надеется, но скорее полицейский заставит его рассказывать о семье и выудит из него что-нибудь такое, из-за чего все мы сядем в тюрьму.
      – Боже правый! А разве есть что-нибудь такое? – воскликнула Антония.
      – Да всегда найдется, – продолжала Мергатройд. – И чем слаще поет полицейский, тем меньше ему доверия. Только и смотрит, как бы тебя поймать. Они это называют – играть в кошки-мышки.
      Это сравнение не слишком подходило к суперинтенданту Ханнасайду и Джайлзу Каррингтону, и даже если Джайлз был исполнен недоверия, а Ханнасайд расставлял ему сети, это было вовсе незаметно, когда вечером слуга провел суперинтенданта в удобную, уставленную книжными полками гостиную. Они обменялись рукопожатиями, и Ханнасайд сказал:
      – Как мило было с вашей стороны пригласить меня заглянуть к вам. Завидую вашей квартире. Мне сказали, что сейчас добыть квартиру в Темпле нельзя ни за какие деньги.
      Мергатройд, возможно, обнаружила бы в этих, казалось бы, безобидных замечаниях зловещий капкан, но Джайлз Каррингтон воспринял их в прямом смысле, пригласил суперинтенданта сесть в глубокое кожаное кресло и угостил сигарой и виски. Когда Ханнасайд пришел, Джайлз бился над шахматной задачей, и доска с несколькими расставленными на ней фигурами естественно приковала внимание суперинтенданта, поскольку он тоже был скромным почитателем этой игры. Оба они и подумать не могли ни о чем другом, пока тремя ходами черным не был успешно поставлен мат, но, когда это произошло и шахматы были отставлены в сторону, а хозяин с гостем обменялись скудными шахматными воспоминаниями и посетовали на отсутствие по-настоящему сильных игроков, наступила пауза, и Джайлз сказал:
      – Так что же слышно об этом скучном убийстве? Не останется ли оно неразгаданным?
      – Постараюсь, чтобы не осталось, – ответил Ханнасайд. – Пока еще рано судить – впрочем, я не буду отрицать, что не вполне удовлетворен нынешним состоянием дела. – Он изучал длинный нарост пепла на конце сигары, размышляя, стряхнуть его или немного подождать. – Хемингуэй – парень, который был со мной сегодня – в огорчении. – Он улыбнулся. – Говорит, никакой тайны не может быть в убийстве человека вроде Верикера. Загадки возникают, когда дело касается несчастной девчонки, которую пригласили покататься и прикончили, но когда заколот знаменитый коммерсант, плавание должно быть легким. Тут, как говорит Хемингуэй, все декорации налицо и все действующие лица известны, а в результате, – он замолчал и стряхнул наконец пепел с сигары, – мы чувствуем, что попали в чеховскую пьесу, хотя думали, будто нас привлекли для участия в пьесе Эдгара Уоллеса.
      Джайлз ухмыльнулся.
      – Мои злосчастные родственнички. Весьма сожалею. Интересно, что вы о них думаете?
      – Не стану скрывать – я не знаю, что о них думать, – спокойно ответил Ханнасайд. – На первый взгляд все указывает на молодого Верикера. Налицо мотив преступления и благоприятная его возможность и – если мне не изменяет понимание характера – энергия тоже.
      – Я с вами согласен, – сказал Джайлз.
      – Да, – продолжал Ханнасайд, мрачновато ухмыляясь. – Я не знаю. Я прекрасно понимаю, что для вас он такая же темная лошадка, как и для меня, и я также прекрасно понимаю, что и вы видите: все складывается для него достаточно неблагоприятно. Так оно и есть, но буду совершенно откровенен: я не выдам ордера на арест этого молодого человека, пока не буду железно уверен в его виновности. Его рассказ – самый неубедительный из всех, какие мне приходилось когда-либо слышать, и я не разрешил бы ему повторить его присяжным, как бы меня ни уговаривали. Кстати, Мезурьер пришел ко мне в Ярд сегодня после полудня с еще одним неубедительным рассказом. Но полагаю, вы об этом знаете.
      – Кажется, его рассказ я знаю, но не знал, что он был у вас.
      – Да-да! – продолжал Ханнасайд. – Он отправился в коттедж, чтобы убить Верикера, но нашел его уже мертвым и вернулся в город. Что бы я на самом деле приветствовал, так это подозрительную личность с хорошим, твердым, правдоподобным алиби. Полагаю, такое алиби будет легче опровергнуть. Хемингуэй подозревает Мезурьера больше, чем я. Он настаивает, что этот человек – даго. Я усадил его за работу над алиби в связи с машиной, хотя сам не вижу выхода в этом направлении. Итак, мы оставляем пока в стороне Мезурьера, и у нас остается шофер, алиби которого я не до конца доверяю, поскольку оно базируется на показаниях жены, но у которого, по-моему, не было реального мотива убить Верикера; и незнакомец, посетивший Верикера в субботу, возможно, с намерением шантажировать (а шантажисты не убивают курицу, несущую золотые яйца); и еще мисс Верикер и ее братец. – Он замолчал и отпил глоток виски с содовой. – Возьмем сперва мисс Верикер. Если бы мне было нужно изложить факты на бумаге и показать их любому человеку, он бы удивился, почему я давно не арестовал ее по подозрению. Но до сих пор у меня нет доказательств, что она убила своего брата, а особая искренность, с какой она ведет себя со мной и которая на первый взгляд выглядит столь предосудительной, именно эта искренность заставит девяносто девять из ста присяжных оправдать ее. С людьми типа Мезурьера – пытающимися скрыть факты, которые, по их мнению, могут быть им во вред, противоречащими самим себе, увиливающими от прямого ответа – иметь дело намного легче. Спросишь его – ссорился ли он с Верикером, а он говорит: вряд ли это можно назвать ссорой, и пусть сколько угодно людей готовы поклясться, что слышали, как он ссорился. А спросишь мисс Верикер – ладила ли она со своим сводным братом, и она скажет, что видеть его не могла. Кажется, она ничего не скрывает. То же самое с ее братом; и не знаешь – то ли они очень умные, то ли совершенно невинные, то ли полоумные.
      – В одном я могу вас заверить: они совершенно нормальны, – сказал Джайлз. – И поскольку вы были со мной так откровенны – признавая то, что я знал с самого начала – я в свою очередь скажу вам, что мисс Верикер, которая знает своего брата как никто другой, готова поспорить на все свое состояние, что если бы ее брат совершил убийство, этого никогда нельзя было бы доказать.
      Глаза суперинтенданта понимающе сверкнули, и он тут же ответил:
      – Эта информация должна быть очень полезна если не для меня, то для мисс Верикер. Но я стреляный воробей и не могу воспринять ее так, как вам бы того хотелось.
      Джайлз встал, чтобы наполнить оба стакана.
      – На самом деле я совсем не то хотел сказать, – признался он. – Что бы я ни думал о Кеннете, относительно его сестры я в глубине души совершенно уверен: она ни при чем.
      – Это вовсе меня не удивляет, – сухо сказал Ханнасайд. – Более того, я очень надеюсь, что вы правы и в том, и в другом случае.
      Джайлз молча протянул ему стакан. На его загорелом лице проступил румянец, а суперинтендант сказал совсем уж невпопад:
      – И почему – вот, может, самый важный вопрос – тело было помещено в колодки?

      Джайлз Каррингтон опустил стакан, не донеся его до рта, испуганно нахмурился и глянул на суперинтенданта.
      – Да, конечно, это важно, – сказал он. – очень глупо, но я совершенно об этом не думал. Интересно, было ли это сделано со смыслом.
      – Полагаю, что да, – сказал Ханнасайд. – Не пытаясь отыскивать в прошлом Верикера какое-то мрачное происшествие, имеющие отношение к колодкам, я могу предположить, что должен быть какой-то смысл в том, чтобы посадить тело в колодки.
      – Если не считать, что таково представление убийцы о юморе, – произнес Джайлз, прежде чем понял, что говорить этого не следовало.
      Глаза собеседников встретились… Совершенно прозрачные, застывшие у Джайлза Каррингтона и понимающие и веселые – у суперинтенданта.
      – Вот именно, – сказал Ханнасайд. – Я уже об этом думал. А сейчас я буду по-настоящему искренним. Такого рода юмор, как я легко могу себе представить, позволяет себе молодой Верикер.
      Мгновение Джайлз молча курил. Потом сказал:
      – Нет. Сейчас я говорю как человек, который – до некоторой степени – знает Кеннета Верикера. Это может вам помочь. Посадить тело сводного брата в колодки просто так, ради грубой, бессмысленной шутки, не в духе Кеннета. Если бы Кеннет и сделал это, тут был бы какой-то вполне определенный, возможно хитроумный смысл. Вот мое частное мнение.
      Суперинтендант кивнул.
      – Хорошо. Тем не менее вы допускаете, что при определенных конкретных обстоятельствах он мог бы это сделать.
      – Да, допускаю. Но вы предполагаете, что Верикер был помещен в колодки после смерти.
      – В данный момент – да, так как это наиболее вероятная гипотеза.
      – На траве вокруг колодок не было крови, – напомнил Джайлз.
      – Крови вокруг почти не было… и не было следов борьбы, – продолжал Ханнасайд. – Таким образом, если склоняться к теории, что Верикер был убит после того, как ноги его оказались в колодках, надо разработать версию, что он сел в колодки по собственной воле. Дело происходило примерно между одиннадцатью и двумя часами ночи. Медицинская экспертиза заключила, что Верикер не был пьян. Кажется ли вам вероятным, что он выбрал это время, чтобы испытать ощущение человека, посаженного в колодки, хотя он мог бы сделать это в любой день, оказавшись в деревне?
      – Нет, не кажется, – согласился Джайлз. – Впрочем, я могу представить себе ситуацию, при которой это было бы абсолютно возможно.
      – И я тоже, – согласился Ханнасайд. – Если бы он приехал с веселой компанией из театра, и они были бы в легкомысленном настроении. Или даже, если бы он был вдвоем, предположим, с женщиной. Мы знаем, что по дороге в деревню он проколол шину; допустим, он обнаружил прокол в Эшли-Грин и, сменив колесо, сел на скамейку полюбоваться лунным светом или посидеть в холодке, или что-нибудь в этом роде. Я могу себе представить, что его уговорили вставить ноги в колодки, но не могу вообразить, как женщина затем заколола его. Это не могла быть мисс Верикер, потому что, с каким бы недоверием я к ней ни относился, я абсолютно верю, что она была в наихудших отношениях со сводным братом. Прекрасно, тогда, может, это была женщина легкого поведения, ехавшая с ним поразвлечься в его коттедж.
      – Очень возможно, – сказал Джайлз. – Я понимаю ход вашей мысли, однако должен признаться, не могу предложить решения.
      – Конечно, понимаете. Что могло заставить такого рода женщину убить его? Вы видели нож. Любопытный сорт кинжала – мог быть привезен из Испании или Южной Америки. Такую вещь не возьмешь с собой при обычных обстоятельствах. И это доказывает, что убийство было задумано заранее.
      – Какой-то женщиной, у которой был на него зуб? – предположил Джайлз.
      – Зуб должен был быть внушительных размеров, – заметил Ханнасайд. – Которому к тому же Верикер не придавал большого значения. Но если он настолько оскорбил женщину, что у нее был повод для хладнокровного убийства, мог ли он, по-вашему, ничего не подозревая, поставить себя по ее наущению в беспомощное положение?
      – Нет. В общем-то он был натурой весьма подозрительной, – ответил Джайлз. – И чтобы отдать должное довольно дурному человеку, должен сказать следующее: я не думаю, что он мог серьезно обидеть женщину. Он был любвеобилен, но не скареден и не зол по отношению к своим пассиям.
      – Я тоже вынес такое впечатление, – сказал Ханнасайд. – Я не исключаю в этом случае возможность появления неизвестной женщины; однако хоть мой отдел, вы знаете, не терял времени даром, мы до сих пор не нашли женщину, у которой могли быть малейшие основания для убийства Верикера. Хочу вам сказать, что мы проверили нескольких. Неизвестный оборванец, которого описывал нам дворецкий, заставил меня подумать о возможном существовании женщины, попавшей в беду, потому что от этого странного визита попахивает вымогательством, но я не смог обнаружить ничего подобного. Наоборот, похоже, Верикер вел себя очень пристойно, и все его женщины были из той породы, что не теряют осмотрительности. Джайлз сел на ручку своего кресла.
      – Да, думаю, так оно и есть. Арнольд был не дурак. Я готов предположить – вы доказали весьма малую вероятность того, что убийство было совершено уже после того, как Арнольд оказался в колодках. Но не стоит ли взглянуть на вещи с другой стороны? Кажется ли вам вероятным, что, заколов человека, убийца перенес тело к колодкам – более бросающегося в глаза места не придумаешь – и аккуратно посадил его там в естественном положении? Это, как мне представляется, было делом не только омерзительным, но и трудным. Невероятно, чтобы мисс Верикер такое сделала; слишком страшно для Мезурьера; чересчур бессмысленно для Кеннета.
      – Может, и не бессмысленно, – возразил Ханнасайд. Он посмотрел на часы и встал. – Именно это я – кроме всего прочего – стремлюсь выяснить. Кстати, мы пытаемся расшифровать то, что было найдено у убитого Верикера. Вы помните, мы нашли тогда корешок чека на сто фунтов и лишь тридцать фунтов в кармане? К настоящему моменту из этих исчезнувших денег всплыла только одна купюра в десять фунтов, которой человек в синем костюме в субботу вечером расплатился за ужин в «Трокадеро-гриль». Надо думать, костюм мог быть и темно-серым, и официант не запомнил лица джентльмена – в тот вечер ужинало очень много народу. Нельзя сказать, что нам, полицейским, оказывают большую помощь! Знаете, мне пора! Большое спасибо – пока это самая приятная встреча по поводу данного случая.
      Джайлз засмеялся.
      – Что ж, надеюсь, она окажется и полезной.
      – Как знать, – сказал Ханнасайд. – Всегда хорошо выяснить другую точку зрения.
      Когда на следующий день мистер Чарльз Каррингтон услышал от сына рассказ об этом визите, он перестал искать карандаш, который – он это ясно помнил – положил на письменный стол пять минут назад, и сказал:
      – Нелепость! Нельзя служить и нашим и вашим или, если и можно, то не должно. Механический карандаш – ты видел его у меня сотни раз. Напряги свое зрение, Джайлз! Напряги зрение! Итак, суперинтендант Ханнасайд не знает, как понимать Верикеровых отпрысков? Теперь мне пришло в голову, что мальчишка и меня сбил с толку. Не так прост. Боже милостивый, не мог же карандаш уйти.
      Когда Кеннету стало известно о визите Ханнасайда, он подтвердил вслух приговор своего дядюшки, прибавив для внушительности, что, если идет работа на два фронта, он будет вынужден немедленно переменить поверенного. Однако Джайлз дал ему ясно понять, что рассматривает подобную возможность как несбыточную мечту. И тут Кеннет, позабыв про недовольство, указал на ряд своих достоинств, которые делают его просто незаменимым клиентом. Он был в это время в одном из самых неожиданных своих настроений, и немного опрометчивое возражение кузена – что достоинства, которыми он хвастался, ускользнули от его, Джайлза, внимания – заставило Кеннета досконально проанализировать свое собственное дело. Он ходил взад и вперед по мастерской, сверкая глазами, и улыбаясь – по выражению Антонии – проказливой улыбкой и вызывал у кузена одновременно испуг и восхищение изобретательностью, с которой постулировал разнообразные фантастические способы, какими мог бы, если бы ему заблагорассудилось тогда, убить своего сводного брата.
      Вспомнив замечания суперинтенданта, Джайлз спросил, какой был смысл помещать тело Арнольда Верикера в колодки. Результат получился хоть и забавный, но бесполезный, поскольку Кеннет дал полную волю тому, что в его представлении было духом расследования, и, отбросив инсценировку, в которой он был убийцей, выдвинул множество самых поразительных теорий, одна из которых, не менее блестящая, чем остальные, покушалась на репутацию священника из Эшли-Грин, джентльмена, абсолютно ему незнакомого.
      И Джайлз оставил попытки. С Кеннетом ничего не поделаешь. Хорошо еще, что он явно предпочитал играть в эту опасную игру один, и Джайлз радовался его благоразумию.
      В данный момент у окружения Кеннета гораздо большее беспокойство, чем вопрос о том, виновен ли он в убийстве, вызывала проблема, как заставить его присутствовать на похоронах Арнольда Верикера. Изнурительные и по временам жаркие споры, в которые вовлекали Джайлза, бушевали весь вечер; Мергатройд, Вайолет, Лесли и Джайлз отстаивали респектабельность, а Кеннет, при поддержке сестры, противостоял им, выдвигая неопровержимые логические аргументы. В конце концов спор выиграла Вайолет, которой не хватало несокрушимого благочестия Мергатройд, зато было не занимать настойчивости в доказательстве того, что Кеннет должен хотя бы появиться на похоронах и тем оказать уважение мертвому. Придя к выводу, что его не пронять аргументами или мольбой, она встала в холодной и лишь частично притворной ярости, давая понять, что уйдет, и не разрешила ему не только поцеловать ее, но даже прикоснуться к ее руке. Искра гнева зажглась в его глазах, но погасла, когда за нею закрылась дверь. Он поспешил вслед. Что произошло между ними в передней, посторонним не дано было узнать; однако через несколько минут они вернулись вместе, Кеннет смиренный, связанный своим словом присутствовать на похоронах, и Вайолет – сменившая злобу на очаровательную кротость.
      – Если Кеннет женится на этой молодой особе, он потеряет себя, – заметил, уходя, Джайлз в разговоре с Антонией.
      – Знаю; это отвратительно, – сказала Антония. – Он даже и не любит ее. Он любит ее внешность.
      – А кстати, – сказал Джайлз, – что с твоим суженым?
      – Не знаю, но начинаю бояться, что он меня бросит, – очень жизнерадостно ответила Антония.
      Однако, как выяснилось, ее теория была неверна, ибо Мезурьер на следующее утро явился на похороны, а потом вместе с Кеннет приехал к ним. Он вновь обрел равновесие духа и с необычайным изяществом извинялся, что при последней встрече оставил Антонию в гневе. Он, видно, решил, будто посещение суперинтенданта Ханнасайда в Скотленд-Ярде и пересмотренная версия рассказа освобождают его от допроса, но Кеннет сделал все возможное, чтобы разочаровать его на этот счет, и настолько преуспел, что за два дня примирения со своей невестой нервы Рудольфа стали явно сдавать, и, видя, как Верикеры поглощены другими, повседневными делами, он возмущенно воскликнул:
      – Не знаю, как вам обоим удается вести себя так, будто ничего не произошло и не может произойти?
      – А что может произойти? – спросила Антония, поднимая голову от коллекции путеводителей и расписаний поездов. – Можно было бы прекрасно проехаться в Швецию, Кен. Я продумала все путешествие.
      – Какой смысл говорить о путешествиях за границу, когда, может быть, сядешь в тюрьму, – заметил Рудольф с натужным смешком.
      – Ах, вот что! – она не собиралась задерживаться на этой мысли. – Конечно же мы не будем в тюрьме. И вообще, меня уже тошнит от этого убийства.
      – Интересно, что делают полицейские?
      – Они, как свора ищеек, выслеживают нас, – сказал Кеннет, заглядывая через плечо Антонии в «Бедекер». – А кстати об ищейках – почему мебель из моей комнаты в передней?
      – Это Мергатройд. Она говорит, что перетряхнет всю квартиру.
      – Что?! И эту комнату? – закричал Кеннет в таком ужасе, в какой его не могло привести ни одно из дурных предчувствий Рудольфа.
      – Да, но только завтра. Лесли сказала, что она придет помочь, и я полагаю, о картинах она позаботится, – сказала Антония, умолчав, однако, о том, что задача Мергатройд, весьма решительно выраженная, заключалась в том, чтобы удержать Вайолет Уильямс, хоть на один день, подальше от дома, даже если для этого придется устроить в мастерской потоп.
      К счастью для Мергатройд, это не было на самом деле ее истинной задачей, ибо, когда на следующий день Вайолет после завтрака вошла в квартиру (последнее время она зачастила к ним) и увидела мастерскую в состоянии восхитительного беспорядка, и нечесаную девицу, начищающую ручки опрокинутого комода, и другую, столь же нечесаную, которая выгружала содержимое набитого бюро, и Кеннета, сидящего на подоконнике и читающего вслух выдержки из «Оксфордской антологии стихов семнадцатого века», она неожиданно выказала хозяйственную жилку, затребовала у Мергатройд рабочий халат и уже через десять минут взяла всю операцию в свои руки. К этому времени она успела показать Лесли лучший способ чистки меди, убедила Антонию, что той необходим большой ящик для макулатуры, и снова повесила все картины, которые сняли, чтобы вымыть – из четырех, украшавших мастерскую, лишь одну не тронули. И только Кеннет не обращал ни малейшего внимания на просьбу пересесть или на минуту замолчать, но продолжал штудировать страницы «Оксфордской антологии», извлекая все новые отрывки – он читал их вслух, несмотря на отсутствие слушателей. Кеннет никого не удостаивал ответом, и лишь когда Вайолет, теряя терпение, напряженным голосом произнесла: «Ты перестанешь наконец декламировать Мильтона?» – он, дочитав до конца страницы, спокойно ответил: «Нет!»
      Вайолет требовала от него восторженного внимания, и, когда Кеннет не соблюдал это требование, характер у нее портился; поэтому Антония и Лесли ничуть не удивились, что, обнаружив на столе пистолет, она воспользовалась случаем и ядовито, хоть и сладким голосом, заметила:
      – Тони, дорогая, это твой? Может, лучше, чтобы полиция о нем знала?
      – Но почему? – удивилась Антония. – Он как был заряжен, так с тех пор из него ни разу не стреляли.
      – Что это вдруг такая обидчивость, дорогая? – Вайолет подняла свои тонкие брови. – Разумеется, теперь я не посмею спросить, почему ты держишь такое весьма странное оружие.
      – Это хорошая вещь, – сказала Антония.
      После чего разговор сошел на нет, но благодаря умелой помощи Вайолет мастерская так быстро была приведена в порядок, что Антония раскаялась в своем мимолетном дурном расположении духа, отобрала у Кеннета «Оксфордскую антологию» и велела Мергатройд приготовить чай.
      Трапеза была в самом разгаре, когда дверь отворилась и вошел человек, возраст которого мог колебаться от тридцати пяти до сорока пяти лет. Вид у человека был веселый, хотя чуть растерянный, а покрасневшие серые глаза смотрели дружелюбно и немного отстраненно.
      Все за столом озадаченно и беспомощно уставились на него.
      Он ухмыльнулся и бросил: «Привет!» хриплым голосом, выдававшим приверженность к спиртному.
      – Дверь была на задвижке, – сказал он, – и потому я решил войти. Как вы поживаете?
      Антония вопросительно глянула на брата и испугалась, потому что лицо Кеннета вдруг побелело. В его глазах читалось сомнение, ужас и злость.
      – Боже милостивый! – сдавленным голосом произнес он. – Роджер!!!

      Кусок хлеба с маслом упал из рук Вайолет на пол. Лесли, сидевшая с ней рядом, слышала ее растерянные слова:
      – Но он умер. Ведь говорили, что он умер. Антония хмуро смотрела на пришедшего:
      – Может ли это быть? Да, теперь я поняла, что его-то вы мне и напоминаете. А мы думали, ты умер.
      – Думали! – вскричал Кеннет. – Мы знали, что он умер! Умер много лет назад!
      – Да, но на самом деле я никогда не умирал, – сказал Роджер Верикер с видом человека, доверяющего тайну. – Просто в какое-то время было в общем неплохо сказаться мертвым, потому что всплыли кое-какие неприятности из-за одной кругленькой суммы. Не помню сейчас всех деталей, но люди мне очень докучали, очень.
      – Но почему же ты все это время оставался мертвым? – удивилась Антония.
      – О, право, не знаю, – рассеянно ответил Роджер. – Как-то не было особого смысла возвращаться к жизни. Во всяком случае, было бы слишком беспокойно. Я подумывал об этом, но мне и так совсем неплохо жилось. Неужели это ты, Тони? Никогда бы не узнал тебя. И Кеннет тоже изменился. Ему нужно постричь волосы.
      – Оставь в покое мои волосы! – рассердился Кеннет. – Если ты…
      – Ну-ну! Я не хотел тебя обидеть. Понимаете, очень уж забавно видеть вас обоих взрослыми. Когда последний раз видел Тони, у нее была косичка – может, я ее с кем-то спутал, но, по-моему, это была она. Длинная и с бантом на конце. А ты был страшным сорванцом. Сейчас я вижу, что ты не так изменился, как Тони. Помнится, тогда ты пачкал все разными вонючими красками.
      – И сейчас тоже. Он художник, – сказала Антония.
      Роджер выказал слабое удивление, столь же умеренное, сколь мгновенное.
      – Правда? Тогда мне жаль, что я так сказал о его волосах. Знаете, как-то дичаешь, вот в чем дело. Теперь я намерен осесть дома. В конце концов, почему бы и нет? Устаешь скитаться. Человека, которого они приняли за меня в этой кубинской кутерьме, звали Гарри Фишер. Я хочу сказать, человека, который был убит. Сперва я не возражал: не все ли равно, какое у тебя имя? Но вы не можете себе представить, как утомительно называться Фишером! Я терпел семь лет, и это невыносимо. И подумал – лучше вернуться домой.
      – Мне кажется, – сказала Антония, слушавшая его запинающуюся речь весьма нетерпеливо, – ты мог бы с таким же успехом назвать себя снова Верикером и не возвращаясь домой.
      – В том-то и дело. Было бы не безопасно. Всякие там паразиты, – объяснил Роджер. – И потом, почему бы мне не приехать домой?
      – Потому что ты здесь не нужен, – кратко объяснил Кеннет. – Боже, меня просто тошнит! – Он стал шагать взад-вперед, потрясая сжатыми кулаками. – Семь лет мы жили в блаженном неведении, веря в то, что ты умер и погребен, и вот сейчас ты объявляешься – сейчас, в этот проклятый момент! И все рушишь!
      – Боже милостивый, а я об этом не подумала! – воскликнула Антония. – Должна сказать, это, пожалуй, слишком!
      – Слишком! Это ужасно! – возопил Кеннет – Какая польза от того, что убит Арнольд, если на нашу голову свалился Роджер?
      Вайолет, которая застыла в безмолвии, вдруг сказала:
      – Прошу тебя! Ты не должен так говорить!
      Никто не обратил на нее внимания; Антония сердито смотрела на Роджера, Кеннет продолжал ходить по комнате, а Роджер, блуждая взглядом по лицам присутствующих, осторожно спросил:
      – Что вы такое сказали? Иногда мне кажется, я немного оглох. Пожалуйста, не топай, Кеннет; что за беспокойная привычка. У меня из-за этого кружится голова.
      – Арнольд мертв, – сказала Антония. Он заморгал, явно не веря:
      – Мой брат Арнольд?
      – Да, конечно. Думаешь, у нас сотни знакомых Арнольдов?
      – Но этого не может быть.
      – А я говорю, что это так.
      – Невероятно. Конечно, раз вы говорите, надо думать, вы правы, но я совершенно не могу понять. Отчего он умер?
      – От ножа в спину, – бросил Кеннет через плечо.
      У Роджера вид был испуганный, он несколько раз прищелкнул языком.
      – Я совершенно не могу понять. Это ужасно, в самом деле ужасно. Кто же убил беднягу?
      – Мы не знаем, – ответила Антония. – Кеннет, а может, я.
      – Нельзя так шутить, – сказал Роджер. – Тебе бы понравилось, если б тебе в спину всадили нож? Когда это произошло?
      – В прошлую субботу, – сказала Антония. Роджер пристально посмотрел на нее, потом огляделся в поисках стула. Сел.
      – Да, удивительно. Просто удивительно, – сказал он. Кеннет перестал ходить.
      – Ты давно приехал в Англию? – спросил он.
      – Сейчас скажу, – любезно начал Роджер. – Я вышел на берег вчера. Поразительное совпадение. Я хочу сказать, я приехал домой в надежде повидаться с бедным стариком Арнольдом и узнаю, что он как раз умер.
      – Если ты ради этого приехал, почему было не отправиться прямо на Итон-плейс, вместо того чтобы приходить сюда.
      – Риторическая фигура. Когда я сказал, что надеялся повидаться с Арнольдом, я только имел в виду – мне не приходило в голову, что он умрет. – В это время Лесли Риверс, встав из-за стола, надевала перед зеркалом шляпу. – Кто-то уходит, – сказал он, обращаясь к Антонии. – Но из-за меня никто не должен уходить, – продолжал он.
      – Пожалуй, я все-таки пойду, – сказала Лесли. – Наверное, вы много чего хотите друг другу сказать.
      – Милая девушка, – заметил Роджер, когда она ушла. – А кто другая?
      – Вайолет Уильямс. Она помолвлена с Кеннетом, – ответила Антония.
      – Ах, так! – В голосе Роджера было сомнение. Вайолет слегка поклонилась, а Роджер приподнялся в ответ на ее вежливое приветствие. Потом он снова сел и погрузился в свои мысли, а немного спустя спросил: – Если Арнольд умер, то кто же получит все деньги?
      – О, задыхаюсь, дайте воздуха! – возопил Кеннет и снова зашагал по мастерской.
      – Ты сам превосходно знаешь, что ты, – презрительно сказала Антония. – Вот почему так отвратительно, что ты появился.
      – Да, я тоже так подумал, – сказал Роджер. – Должен сказать, они мне пригодятся. Я был сперва несколько потрясен известием, но теперь вижу, что все не так плохо. Имейте в виду, я вполне разделяю вашу точку зрения.
      – Если ты не уберешься отсюда немедленно, в семье будет еще одно убийство! – прошипел Кеннет сквозь зубы.
      – Ну-ну, успокойся, – добродушно посоветовал Роджер. – Скоро вы привыкните, что я вернулся. Когда поживешь с мое, просто диву даешься, к чему человек может привыкнуть. А насчет того, чтобы убраться, так я имел в виду побыть здесь денек-другой, прийти в себя.
      – Нет! – хором вскричали Кеннет и Антония.
      – Все это прекрасно, но если здесь нельзя, куда же мне пойти? – вздохнул Роджер.
      – Куда хочешь. Нам все равно, – ответила Антония.
      – Да, но, по правде говоря, в данный момент я немного поиздержался.
      – У тебя есть двести пятьдесят тысяч фунтов, – с горечью сказал Кеннет.
      – Это столько оставил Арнольд? Не может быть! Если бы я знал… – Он умолк и покачал головой.
      – Что ты хочешь сказать этим – «если бы я знал»? – спросила Антония.
      Он посмотрел на нее своим туманным взглядом:
      – Забыл, что хотел сказать. Беда в том, что у меня нет одежды.
      – Но какая-то одежда у тебя все же должна быть, – возразила Антония.
      – В том-то и дело: вы вправе так думать, и на самом деле, какая-то одежда у меня была, но я заложил чемодан.
      – Ну и что? – равнодушно сказала Антония.
      – Вот и все, если кратко. Что за смысл держаться за рубашки и всякие там вещи, если их все равно не в чем везти? Понимаете?
      – О Боже! – застонал Кеннет. – Я этого не вынесу!
      – Мне кажется, это очень неблагоразумно, – сказал Роджер. – В конце концов, это были не твои вещи. Если бы я стал закладывать твои рубашки, у тебя были бы все основания жаловаться. Это уж, знаешь ли, слишком, если свое собственное имущество загнать невозможно. Скажу больше: если я наследую Арнольдовы деньги, у меня будет возможность никому не в ущерб купить много новой одежды. Но пусть вас не тревожит мысль, будто я особенно хочу остаться с вами, потому что я вовсе не возражаю, я мог бы смириться с гостиницей, будь у меня деньги. Предположим, если бы вы мне дали взаймы немного – скажем, пятьдесят фунтов, чтобы я мог пока перебиться.
      – Как же, сейчас! – саркастически заметил Кеннет. – Ты никогда в жизни не отдавал долгов!
      – Совершенно верно, – согласился Роджер с безупречной вежливостью. – Но я был бы не против того, чтобы отдать вам, будь у меня двести пятьдесят тысяч фунтов.
      – Ну, я рисковать не стану, – сказал Кеннет. – Пойди выклянчи у Джайлза. У меня тебе выудить ничего не удастся.
      В этот момент дверь открылась, и вошла Мергатройд – она собиралась убрать со стола.
      – Ты только посмотри, что случилось, Мергатройд, – шутливо сказала Антония. – Ну разве не пакость?
      – Сколько раз я вам говорила, нельзя употреблять такие… – начала Мергатройд, но тут увидела Роджера и вскрикнула.
      – Привет, Мергатройд, – сказал Роджер с сонной извиняющейся улыбкой. – Ты все еще жива?
      Мергатройд, казалось, онемела. Она проглотила слюну – раз, другой и наконец произнесла глухим голосом:
      – Я так и знала. Спросите у мисс Лесли: вчера я видела в своей чашке дурные вести, ясно, как на ладони. Помяните мое слово, говорю я ей, что-то ужасное движется в наш дом.
      – Многие люди смеются над гаданием по чайной чашке, – заметил Роджер с любопытством. – Хотя я сам всегда думал: в этом что-то есть. Знак, что ли. Ты мало изменилась. Конечно, потолстела, но я, во всяком случае, тебя бы узнал.
      – Я просила бы вас обойтись без замечаний по моему адресу, мистер Роджер! Зачем вы приехали домой, вот что я хотела бы знать? Не то, чтобы мне была особая нужда вас спрашивать. Верно, собрались разнюхивать да выискивать! А еще говорят – гиены! – От гнева голос ее зазвучал громче, и она решительно кончила: – Очень на вас похоже: попытаться унести из-под носа у мистера Кеннета что ему причитается! И молчите! Как по мне, так убирайтесь-ка назад туда, откуда приехали, и поторапливайтесь!
      – Да, – сказала Антония, – но у него нет одежды, и он сказал, что останется у нас.
      – Только не в этом доме! – заявила Мергатройд.
      – Я не буду попадаться на глаза, – заверил ее Роджер. – Ты меня и не заметишь.
      – Только если вы окажетесь за дверью, – был мрачный ответ.
      Вайолет встала из-за стола и медленно пересекла комнату.
      – Не кажется ли вам, что все это немного недостойно? – сказала она спокойно. – Кеннет, дорогой, перестань шагать и попытайся внять голосу разума. В конце концов, не во власти бедного мистера Верикера оказаться мертвым! – Она улыбнулась Роджеру и мило добавила: – Это ужасная пара, не правда ли? Вы не должны обращать внимание на их разговоры. И никто не предложил вам чаю! Хотите чаю?
      – Нет, – откровенно сказал Роджер. – Вот если бы в доме было виски с содовой, я бы не отказался.
      – Конечно, я сейчас вам налью, раз эти грубияны совсем забыли о своем воспитании, – сказала она.
      Кеннет глянул на нее озадаченно:
      – Милая девочка, до тебя дошло, что это значит? – спросил он. – Ты хотя бы поняла, кто он?
      – Да, дорогой, прекрасно поняла, – отвечала Вайолет, направляясь к буфету и открывая одну из створок. – И если я могу придать этой встрече пристойный вид, то вы, я думаю, тоже. Вы скажите, когда хватит, мистер Верикер?
      – Это будет неслыханно, если он скажет, – заметил Кеннет.
      – Хорошо, Кеннет, – сказала Вайолет авторитетным тоном. – Вот столько, вы любите так, мистер Верикер?
      – Я люблю по-всякому, – просто ответил Роджер. – Забыл ваше имя, но спасибо вам.
      – Уильямс, – сказала она. – Вайолет Уильямс. Боюсь, очень обыкновенное имя.
      – Да-да, их-то как раз и труднее всего удержать в голове, – сказал Роджер. – Ну, всем – удачи! Ваше здоровье!
      Родственники ничего не ответили. Мергатройд, возмущение которой было направлено на Вайолет, изображавшую из себя хозяйку, вдруг сказала:
      – Так что же будем делать, хотела бы я знать?
      – Обо мне не заботьтесь, – сказал Роджер. – Я очень неприхотлив. И потом, я не думаю, что задержусь здесь надолго. Я намерен снять себе квартиру.
      – Зачем беспокоиться? Разве дом Арнольда тебе мал? – сказал Кеннет.
      – Он мне не нравится, – ответил Роджер с удивительной для него решительностью. – Он совершенно не в моем духе. Я вот что подумал: отдам-ка я его тебе и Тони.
      – Спасибо. Нам он не нужен.
      Мергатройд, пребывавшая в размышлении, сказала немного спокойнее:
      – Я думаю, пускай лучше остается. Не то будет таскаться по городу, как настоящий бродяга. Он может спать на раскладушке в кладовке.
      – Мне понадобится пара пижам Кеннета, – заявил Роджер.
      – Если ты останешься здесь, то я ухожу, – заявил Кеннет.
      – Никуда ты не пойдешь, – сказала Антония. – Не собираюсь я с ним одна управляться.
      – Хорошо, давай вместе уедем. Поехали сразу в Швецию!
      – Не могу. Кто будет смотреть за собаками?
      – Проклятые собаки!
      – У вас много собак? – спросил Роджер, оглядываясь вокруг. – А какой породы?
      – Бультерьеры, – лаконично ответила Антония.
      – Как-то мне это не нравится. Однажды меня укусила собака, и мне сказали, что это был бультерьер. Не хочется с ними больше встречаться.
      – Давайте впустим собак, – сказал Кеннет, повеселев. – Никогда не знаешь, где твое счастье.
      – Что за мальчишество, Кеннет, – вмешалась Вайолет. – Не мне предлагать что-либо, но не кажется ли вам, что следует сообщить о случившемся мистеру Каррингтону?
      – Неужели дядя Чарльз еще не умер? – удивился Роджер. – Я не хочу его видеть. Последний раз он наговорил мне разных пакостей, которые я, к счастью, позабыл.
      – Ты его и не увидишь, – сказала Антония. – Все наши дела много лет назад были переданы Джайлзу.
      – Ах, Джайлзу! – сказал Роджер. – Против него я ничего не имею. Помнится, он был вовсе неплохим малым. Я учился с ним в школе.
      – Да, пока тебя не выгнали.
      – Ты все спутал, – сказал Роджер. – Это было в Оксфорде. Вот там я действительно попал в беду. Позабыл подробности, но было много разных неприятностей. По правде сказать, мне всю жизнь здорово не везло. Нет, я не жалуюсь.
      Видно, Антония сочла удачным предложение Вайолет и отправилась в другой конец мастерской позвонить Джайлзу. Джайлз подошел сам, и Антония, услышав его голос, сказала без всяких предисловий:
      – Джайлз, что ты делаешь? Если не занят, лучше приезжай к нам сразу.
      – Это нужно? А что случилось?
      – Жуткая мерзость. Объявился Роджер!
      – Что?!
      – Роджер. Он вовсе не умер. Он здесь.
      На минуту воцарилось удивленное молчание. Потом Джайлз сказал дрожащим от смеха голосом:
      – Какое несчастье!
      – Да, это ужасно, – продолжала Антония. – Мы понятия не имеем, что делать.
      – Бедняжка Тони. Боюсь, ты ничего не сможешь сделать.
      – Тебе хорошо смеяться, а он сказал, что не уйдет, пока ты не одолжишь ему денег. Ты не мог бы принести сразу немного? Он просит пятьдесят фунтов, но я думаю, обойдется и двадцатью. У него совсем нет одежды.
      – Как – совсем никакой?
      – Да нет, дурак ты, что ли, конечно, он одет! Но у него нет пижам и всего такого.
      – Как это на него похоже! – сказал Джайлз.
      – Я тоже так думаю, но дело в том, что он нам здесь совершенно не нужен, а он не хочет уходить, пока не получит денег.
      – Милая девочка, пожалуй, я сразу ничего не смогу сделать!
      – Наверное, ты не захочешь дать ему взаймы, – сказала Антония, теряя надежду.
      – Не захочу, – ответил Джайлз.
      – Да, я так и подумала. Но понимаешь, такая тоска, если он останется.
      – А где он?
      – Я же говорю, здесь.
      Джайлз с трудом удерживал смех…
      – В той же комнате?
      – Ну конечно, – нетерпеливо сказала Антония.
      – Как ему, должно быть, приятен этот разговор! Тут Роджер, который слушал, по обыкновению, спокойно сказал:
      – Передай старику Джайлзу сердечный привет.
      – Он хочет, чтобы я передала тебе сердечный привет. Вот он какой.
      – Он всегда был таким. Я не могу подняться до подобных высот нежности, но скажи ему: я его поздравляю с тем, что он не умер. Откуда он явился?
      – Из Южной Америки, кажется. Я не спрашивала. Во всяком случае, он приехал в Англию вчера. Пожалуйста, приходи!
      – Я не смогу вам ничем помочь, даже если приду, Тони. Буду, если можно, после ужина.
      Пришлось Антонии смириться. Джайлз, положив трубку, задумался. Потом, улыбаясь, снова взял трубку и позвонил в Скотленд-Ярд.
      Суперинтендант Ханнасайд еще не ушел, и через несколько минут Джайлза с ним соединили.
      – Это вы, Ханнасайд?
      – Да.
      – Помните, я предсказывал, что должно случиться нечто неожиданное.
      – Помню.
      Голос суперинтенданта оживился.
      – Так вот, я подумал, вам, может быть, интересно узнать, – сказал Джайлз. – Роджер Верикер вернулся домой.
      – Роджер… Кто это?
      – Роджер Верикер, – повторил Джайлз. – Тот брат, которого считали умершим семь лет назад!
      – Боже правый! – Голос у суперинтенданта был изумленный. – Когда?
      – Мне сказали, что он приехал в Англию вчера – кажется, из Южной Америки, но я не уверен. Сейчас он в мастерской. Я пойду туда вечером.
      – Вы не возражаете, если и я с вами? – спросил Ханнасайд.
      – Ничуть, – весело ответил Джайлз.

      Перед самым ужином Вайолет сделала вид, будто собирается уходить, но ее легко уговорили остаться. Кеннет сказал, что, поскольку ей, видно, очень нравится Роджер, пускай остается развлекать его, так как ни он, ни Тони не в состоянии этим заниматься. Она приняла его слова благосклонно, только слегка улыбнулась равнодушной улыбкой и продолжала задавать Роджеру вежливые вопросы о путешествии. Но вскоре, когда Мергатройд, весьма неохотно, повела Роджера в его временное жилище, Вайолет сделала Верикерам выговор: ей жаль Роджера, которого так приняли, заявила она, и потому она почувствовала необходимость что-то сделать, дабы сгладить неловкость. Ну, что касается Роджера, заметила Антония, то с него как с гуся вода; замечание было настолько точное, что даже Вайолет не стала его опровергать. Антония нашла более достойным внимания ее второе соображение: показывая так явно свое отвращение, говорила Вайолет, Кеннет начнет выглядеть очень подозрительно. Антония была склонна с этим согласиться, но Кеннет с места в карьер стал возражать: такое отношение к Роджеру как раз последовательно и скорее приведет в замешательство полицию, чем убедит ее, что он убийца Арнольда. Возник спор, в разгар которого в комнату вернулся Роджер, и поскольку Кеннет в пылу препирательств лиц не различал, он стал немедленно излагать Роджеру суть дела.
      Роджера это ничуть не смутило, он внимательно все выслушал и обстоятельно ответил:
      – Ты хочешь сказать, если ты будешь твердить, как это мерзко, что я вернулся домой, то полиция решит: нож в Арнольда всадил ты?
      – Нет, так думает Вайолет. А я говорю, если я притворюсь, что мне это все равно, они скорее меня заподозрят.
      – Ну, я не знаю, – сказал Роджер. – Могут, конечно и заподозрить, но с полицейскими никакая осмотрительность не поможет. В свое время у меня с самыми разными полицейскими было много неприятностей. Иногда мне кажется, английские полицейские самые наихудшие, других я, правда, не так хорошо знаю. Между прочим, это ты убил Арнольда? Не хочу быть назойливым, просто интересно.
      – И что, по-твоему, я отвечу? – отрезал Кеннет.
      – Вот правильно, – сказал Роджер. – С моей стороны очень глупо. Я просто хотел сказать, если ты, то тебе должно быть досадно, что я вернулся. Ты зря истратил время.
      – Если я не убью и тебя тоже, – задумчиво сказал Кеннет.
      – Ты так не говори, – сказал Роджер. А то оглянуться не успеешь, как и убьешь. Я всегда терпеть не мог импульсивных людей, всегда.
      Кеннет задумчиво его разглядывал.
      – Самое лучшее, конечно, было бы свалить это убийство на тебя, – произнес он. – В данный момент не очень понимаю, как это сделать, но что-то можно придумать.
      – Неплохая идея, – заметила Антония. – Даже мотив убийства не придется выдумывать, он есть.
      – Ну, мне это не нравится, – сказал Роджер, и в его голосе появилась тревога. – Впрочем, тут не о чем и думать, потому что, как я уже говорил, я только вчера приехал в Англию.
      – И ведь вот еще, – продолжала Антония, повеселев. – Там был заграничный кинжал или стилет (я забыла, что именно), которым пользуются в Испании и в Южной Америке. Так говорили на инквесте.
      – А ты мне не сказала, – упрекнул ее Кеннет. – Это очень важно. Естественно, именно такое оружие Роджер и применил бы.
      – Тут ты ошибаешься, – сказал Роджер. – Вот уж никогда я не стал бы применять это оружие. По-моему, резать людей ни к чему. Во многих краях, в которых я был, такое часто случается, но – как бы это сказать – сам не станешь этого делать. Я, во всяком случае. И потом, я ничего не знал об убийстве, пока вы мне не сказали. На самом деле, я как раз подумал, что и сейчас мало о нем знаю. И даже его не одобряю.
      Однако Кеннета не так-то легко было отвлечь от избранного направления мысли, и он продолжал ее развивать, пока не подали ужин. Мергатройд молча им прислуживала и лишь изредка бросала враждебные взгляды на Роджера. Позднее она призналась Антонии, что можно было бы и сохранять добрые отношения с Роджером:
      – Потому что, какие бы ни были у него проступки, мисс Тони, а я бы до завтра не кончила, коли стала бы их перечислять, человек он не злой. Вот что я о нем скажу.
      – Не подумай, будто я стану жить на иждивении у Роджера, – ответила Антония.
      – Никогда не зарекайтесь, – сказала Мергатройд. Джайлз Каррингтон появился в квартире только в девять часов, и, впустив его и узнав его попутчика, Мергатройд презрительно фыркнула и сказала, мол, коли пришла беда – отворяй ворота.
      Небольшая компания, собравшаяся в мастерской, не очень сладилась, несмотря на старания Вайолет. Ей удалось заставить Кеннета прекратить свои попытки объяснить тот способ, благодаря которому Роджер, находясь в открытом море, мог тем не менее совершить убийство, но она не могла убедить его ни принять участие в общем разговоре, который пыталась поддержать, ни быть вежливым со своим сводным братом. Она старалась направить Роджера на разговор о путешествиях, а Кеннет, который неизменно раздражался, когда она награждала вниманием другого мужчину, отравлял удовольствие от воспоминаний Роджера, вставляя по временам замечания, что он не верит ни слову из этих рассказов. Он сидел ссутулившись в самом большом кресле, и в его печальных глазах можно было прочесть гнев: из бессвязных рассказов Роджера он проявил интерес к одному: как прекрасная испанка дважды пыталась его убить.
      Антония откровенно скучала; она свернулась калачиком на диване и читала роман, а две собаки сидели у ее ног. Когда дверь открылась, и вошел Джайлз, она отложила книгу и с облегчением воскликнула:
      – Слава Богу! Теперь ты скажешь нам, как от него избавиться. Привет! А зачем ты привел полицию?
      Кеннет, перестав хмуриться, вскочил со словами:
      – Ты видишь, Роджер, как справедлива моя теория! Они уже пришли за тобой.
      Роджер тоже встал, вид у него был весьма встревоженный.
      – Если этот дом будет осаждать полиция, я вынужден буду уехать, – сказал он. – Я не боюсь, что мне будет неудобно – раскладушка хорошая, я уже попробовал, дело не в этом. То есть, я хочу сказать, я спал и в худших условиях. Но я не люблю полицейских. Есть люди, которые то же испытывают к кошкам. При одном приближении мурашки бегут по коже. Но заметьте: против кошек я не возражаю. Вовсе нет. По мне, если уж из-за какого животного страдать, я бы выбрал кошку.
      – А я нет, – сказала Антония, которая случайно услышала эту фразу. – Они бесчувственные, хотя, я полагаю, кошки бывают разные.
      – Вот именно, – подхватил Роджер. – Но не говори мне, будто полицейские бывают разные, потому что это неправда. Меня всегда поражало, зачем людям нужны полицейские, ну, разве чтобы стоять на перекрестках и крутить руками, но и это я всегда считал работой, которую не хуже, а то и лучше может делать любой.
      – Пожалуйста, не мели чушь, – сказала Антония. – Люди могут подумать, ты выбираешь себе любимую кошку. А если другие будут управлять движением транспорта, то они и будут полицейскими – я не вижу большой разницы.
      Роджер, внимательно следивший за ее рассуждениями, сказал:
      – Тут где-то ошибка. Я не знаю где и не собираюсь доискиваться, но для меня это звучит как-то неубедительно.
      Слабая надежда Ханнасайда, что в семействе Верикеров хоть Роджер окажется нормальным, исчезла. Он вздохнул и переключил внимания на Кеннета.
      Антония не успела ничего ответить, так как в разговор вступил Джайлз:
      – Погоди, Тони. Ну, Роджер, как живешь? Когда ты приехал?
      – Я начинаю уставать от этого вопроса, – сказал Роджер, пожимая ему руку. – Я без конца повторяю: приехал вчера; рад твоему приходу, потому что попал в крайне затруднительное положение. Я поиздержался. Говорят, ты один из душеприказчиков Арнольда и можешь дать мне вперед денег. Сколько ты принес?
      – Я ничего не принес, – сказал Джайлз. – Я не могу так, на авось, давать деньги.
      Интерес, промелькнувший в глазах Роджера, мгновенно погас. Он снова погрузился в свою обычную апатию, упавшим голосом заметив, что если так, то непонятно, зачем Джайлз беспокоился и приходил.
      – Не то, чтобы я не хотел тебя видеть, – прибавил он. – Просто, мне кажется, нет особого смысла.
      – Если ему удастся освободить нас от тебя, в этом будет большой смысл, – свирепо заявил Кеннет. – Садитесь, мой друг суперинтендант, садитесь! Что можно предложить вам? Виски? Легкое пиво?
      Суперинтендант отверг и то, и другое.
      – Простите, что нарушаю… семейный вечер, – сказал он, – но…
      – Вовсе нет, – возразил Кеннет. Мы счастливы вас видеть. В меньшей степени мой сводный брат, но это, возможно, потому, что у него затуманенное сознание. Но все остальные – в восхищении. Не правда ли, Вайолет? Между прочим, дорогая, мне кажется, ты не знакома с нашим другом суперинтендантом. Суперинтендант – моя невеста, мисс Уильямс. – Вайолет слегка поклонилась и одарила Ханнасайда машинальной улыбочкой, предназначавшейся у нее для стоящих ниже на социальной лестнице. Потом, повернувшись к Кеннету, тихим голосом сказала, что ей надо уйти. Он мгновенно отменил ее решение, и тогда, в качестве компромисса, она тактично удалилась в другой конец комнаты, объявив, что нужно открыть окно.
      Тем временем Джайлз представил Роджеру суперинтенданта, и Ханнасайд стал весело объяснять официальную цель своего прихода.
      – Я полагаю, вам уже сообщили, мистер Верикер, что ваш брат, мистер Арнольд Верикер, в прошлую субботу был заколот в Эшли-Грин, – начал он, – и потому я уверен, что вы…
      – Да, мне об этом сообщили, – ответил Роджер, – но это не имеет ко мне никакого отношения. Естественно, я был поражен. По правде сказать, я сперва не поверил.
      – Очевидно, было ужасное потрясение, – сочувственно сказал Ханнасайд.
      – Ну да. Если бы сказали, что он застрелен или умер, сунув голову в газовую духовку, тогда другое дело – в наши дни в этом нет ничего удивительного. Но ножом в спину – это для Англии очень необычно. Мгновенно возвращает меня в Колумбию.
      – В самом деле? Вы только что из Колумбии?
      – О, нет, – уклонился Роджер. – Но я однажды был там, очень недолго. Мне в Колумбии не понравилось, вы не поверите, как часто там пускают в ход нож. По крайней мере, так было в мои времена, может, сейчас и переменилось.
      – Мне всегда казалось, те края не слишком цивилизованны, – заметил Ханнасайд. – Хотя говорят, Южная Америка – страна будущего.
      – Мало ли что говорят, – угрюмо отозвался Роджер. Ханнасайд упорствовал.
      – Из каких краев вы прибыли? – спросил он.
      – Из Буэнос-Айреса, – сказал Роджер. – Но нет смысла делать туда запрос относительно меня, потому что я жил под чужим именем. Удобнее, – добавил он в порядке объяснения.
      – Понятно, – сказал Ханнасайд. – Итак, вы только что вернулись. Когда вы высадились на сушу?
      – Вчера, – сказал Роджер, подозрительно наблюдая за ним.
      Ханнасайд улыбнулся.
      – Мне это представляется удивительно хорошим алиби, – заметил он беспечно. – На каком плыли корабле?
      – Ну, это я забыл, – сказал Роджер, – если вообще знал, в чем сомневаюсь. По правде говоря, я мало интересуюсь кораблями. Есть люди, которые едва вступив на борт, заводят дружбу с главным инженером, чтобы иметь возможность спуститься в трюм и посмотреть на машинное отделение, а оно на самом деле просто отвратительное, вонючее помещение. Я вовсе не таков.
      Джайлз, который в это время полушутя-полусерьезно расспрашивал Антонию, помирилась ли она с Мезурьером, повернул голову и сказал:
      – Ты, без сомнения, должен вспомнить название корабля.
      – Никаких «должен». Я могу забыть и более важные вещи. Хотя не поручусь, что потом не вспомню. Очень часто потом вспоминаю – и, самое удивительное – то, что было много лет назад.
      – Это будет полезно, – вставил Кеннет, зажигая сигарету. Вот ты сглупил, сказав, какое носил имя! Мог бы сейчас его позабыть.
      – О, нет, его – не мог, – сказал Роджер с неожиданной горечью. – Если тебя годами звали Фишер, ты никогда это имя не забудешь.
      – У меня возникла ужасная мысль, – неожиданно сказала Антония. – Ты женат?
      – Даже если и не женат, – оборвал ее Кеннет. – Самый факт, что он жив, все опрокидывает.
      – Не совсем, – возразила Антония. – В конце концов, он должен умереть на много лет раньше тебя, потому, что ему уже сейчас почти сорок. Конечно, если у него целые орды детей, тогда все провалилось.
      – Об этом не волнуйтесь, – сказал Роджер, – потому что я не женат. В свое время я наделал много глупостей, но женить себя все-таки не позволил.
      – Превосходно, – съязвил Кеннет. – Так и видишь вереницу жаждущих девиц…
      – Пожалуйста, не остри, – взмолился Роджер. – Просто несносная привычка. Я хочу только одного: жить спокойно, но какой может быть покой, когда вы такие умники и полиция снует туда-сюда, как…
      – А я хочу только одного, – свирепо перебил его Кеннет, – чтобы ты продолжал покоиться в могиле.
      – Это что, антипатия? Или вы сделали для себя открытие, мистер Верикер, что обретение большого состояния – не такая бессмысленная вещь, как нам внушали?
      В ровном голосе суперинтенданта звучала ирония, и от этого Кеннет не столько пришел в замешательство, сколько насторожился, и его угрюмость мгновенно исчезла. В глазах остался вызов, а на губах снова заиграла проказливая улыбка.
      – «Удар, отчетливый удар!». И все же, мой друг суперинтендант, вы заподозрите меня еще больше, если я сделаю вид, будто мне все равно, наследую я богатство Арнольда или нет.
      – Возможно, – признал Ханнасайд. – Но вы должны обдумать, не заподозрю ли я, что вы изображаете большее раздражение, чем чувствуете, чтобы втереть мне очки? – Он помолчал и, поскольку Кеннет ему сразу не ответил, мягко добавил: – «Опять удар. Ведь вы согласны?» Кеннет засмеялся и сказал почти весело:
      – «Задет, задет, я признаю». А знаете, вы начинаете мне просто нравиться.
      – Я мог бы вернуть вам комплимент, если вы бросите попытки меня провести. Вам нравится цитировать «Гамлета» (хотя вы не всегда уверены в источнике), поэтому прибавлю еще одну строку к вашей коллекции: «В свою же сеть кулик попался».
      – А, «я сам своим наказан вероломством». Я постараюсь, Озрик, чтобы этот разговор ни на йоту не изменил моего к вам отношения.
      Роджер наклонился к Джайлзу и тихо спросил:
      – Все это для меня чересчур заумно. Его имя – Озрик? Мне показалось, ты сказал: Харрингтон.
      – Иногда ведь можно и перемудрить, мистер Верикер.
      – Поверю вам на слово. Но если по чести: вы сегодня пришли посмотреть, как я отнесусь к возвращению блудного сына?
      Ханнасайд чуть улыбнулся. Антония, наблюдавшая за ним, хладнокровно сказала:
      – «В крови тот и другой». Я так и знала, что сумею рано или поздно вставить эту цитату.
      Последняя реплика окончательно смутила Роджера. Он пытался следить за диалогом, но при этих словах отказался от попыток и закрыл глаза.
      – Ты не слишком помогаешь следствию, Кеннет, – сказал Джайлз.
      – А почему я должен ему помогать? Мне ни к чему разоблачать убийцу, конечно, если это не Роджер. По мне – пусть будет он.
      Тут Роджер снова открыл глаза.
      – Это очень здравое замечание, – сказал он. – Я имею в виду не то, что касается меня, а остальную часть. Меня тоже не интересует убийца, а если нам это не нужно знать, то зачем же это надо другим? Вот почему я и жалуюсь на полицейских. Вечно они суют свой нос в чужие дела.
      – Их нельзя за это ругать, – благоразумно заметила Антония. – Им-то обязательно нужно знать. Но в данный момент мне кажется значительно важнее решить, что делать с тобой. Тебе, Джайлз, хорошо говорить, что ты не можешь дать вперед денег, а нам, пока ты сидишь на этих деньгах, придется отдать Роджеру одежду Кеннета.
      – Нет, не надо, – сказал Роджер, снова оживляясь. – Прежде всего, мне не нравятся его рубашки.
      Антония сразу встала горой за вкус брата, и, поскольку спор начал быстро развиваться в сторону абстрактных рассуждений о портняжном искусстве, Ханнасайд, как видно, счел за лучшее удалиться. Верикеры обратили на его уход мало внимания, а Джайлз проводил Ханнасайда до входной двери и сказал, что от души ему сочувствует.
      – Спасибо, – ответил Ханнасайд. – А Роджер Верикер случайно не был выслан?
      – Возможно, – совершенно невозмутимо сказал Джайлз. – Во всяком случае, он свалился нам на голову без единого пенни в кармане.
      Ханнасайд посмотрел на Джайлза исподлобья.
      – Вы защищаете его интересы, мистер Каррингтон?
      – Насколько мне известно – нет.
      Когда через несколько минут, проводив суперинтенданта, он вернулся в мастерскую, то услышал, как Вайолет, которая во время визита Ханнасайда тихонько сидела в другом конце комнаты, переворачивая страницы журнала, говорила:
      – Я попридержала язык, пока этот человек был здесь, потому что, конечно, понимаю – это не мое дело. Но я была просто потрясена, Кеннет, тем, как ты себя вел. Так глупо, так по-детски. Мы знаем, что не ты убил своего сводного брата, но ты прямо напрашиваешься на неприятности. И я должна сказать, с твоей стороны не слишком любезно и не слишком умно вести себя так жестоко по отношению к мистеру Верикеру.
      – Обо мне не беспокойтесь, – сказал Роджер. – Я не обращаю на него внимания, пока он еще не воткнул в меня нож.
      – По-моему, это очень великодушно с вашей стороны, мистер Верикер, – сказала Вайолет. – И чтобы ни говорил Кеннет, я надеюсь, вы верите, что я, по крайней мере, не разделяю его чувства. – Она взяла шляпу и перчатки и протянула ему руку. – До свидания, и, пожалуйста, не обращайте внимания на Кеннета и Тони.
      – Ты не собираешься его поцеловать? – безжалостно спросила Антония.
      – Замолчи, – оборвал ее Кеннет. – Я провожу тебя до дому, Вайолет.
      Не успели они покинуть мастерскую, как Роджер с неожиданной проницательностью заметил:
      – Я скажу вам, кто она такая: она – авантюристка. Я знавал много из них. Лучше бы Кеннет на ней не женился.
      Антония впервые глянула на него дружелюбно.
      – Да, она авантюристка, и я готова поспорить на что угодно – она охмурит тебя, чтобы добиться изрядного куша для Кеннета.
      – Ну нет, – без обиняков сказал Роджер. И добавил: – Пока у меня самого не слишком большие возможности не то что другим давать – и себе-то помочь. Джайлз, когда я могу получить немного денег?
      – Завтра я свяжусь с Гордоном Трулавом, – ответил Джайлз. – Он второй душеприказчик. По-моему, ты не был с ним знаком.
      – Нет и не хочу знакомиться, – сказал Роджер. – Я хочу только получить немного денег и не понимаю, почему это невозможно.
      – Возможно, – сказал Джайлз. – Я дам тебе знать, как только переговорю с Трулавом.
      – Приходи, выпьем чаю, – пригласила Антония. – Кеннет поведет Вайолет на дневной спектакль.
      – Приходить необязательно, – сказал Роджер. – Просто позвони мне.
      Джайлз не обратил внимания на эту несколько бестактную реплику. Он смотрел на Антонию.
      – Ты хочешь, чтобы я пришел, Тони? – сказал он. Она глянула ему прямо в глаза и сказала чистосердечно:
      – Да, хочу.
      И вот на следующий день Джайлз Каррингтон, сказав нечто туманное своему подозрительному и немного склеротическому родителю, ушел из конторы сразу после половины четвертого и подъехал к квартире своих кузины и кузена, как раз когда суперинтендант Ханнасайд собрался подняться к входной двери.
      – Привет! Что привело вас сюда так скоро? Открыли какие-то новые поразительные обстоятельства?
      – Да, – сказал Ханнасайд. – Вот именно.

      Улыбка исчезла из глаз Джайлза Каррингтона, но голос был по-прежнему ленивый и насмешливый.
      – Звучит захватывающе, – сказал он. – Что же произошло?
      Они двинулись вверх по лестнице. Огонек вспыхнул в глазах суперинтенданта, он сказал:
      – Не волнуйтесь. Ваши клиенты в новых событиях не замешаны.
      – Я рад, – произнес Джайлз, нажимая на звонок. – Роджер был в Англии в момент убийства. В этом дело?
      – Да, – ответил Ханнасайд. – В этом.
      – Бедный Роджер! – сказал Джайлз. – Я так и заподозрил, когда он забыл название судна.
      Ханнасайд укоризненно на него глянул.
      – Вы так же ужасны, как все они, – строго заметил он. – В ту минуту, когда вы увидели Роджера Верикера, вы не только заподозрили, что он приехал в Англию раньше, чем сказал, но были почти уверены, что он-то и есть тот оборванец, который приходил к Арнольду Верикеру в субботу. Ведь верно?
      – Не совсем, – возразил Джайлз. – Я заподозрил это за несколько часов до того, как его увидел. Едва услышал о том, что он появился. Добрый день, Мергатройд. Мисс Тони дома?
      – Как же, она ждет вас, сэр, – сказала Мергатройд, широко распахивая двери. – Но убейте, не пойму, кто вас просил снова приводить полицию. Последние дни мы будто без нее жить не можем. Они оба в мастерской, мистер Джайлз.
      Джайлз Каррингтон кивнул и прошел через переднюю, суперинтендант – за ним. В мастерской Роджер Верикер явно решал какую-то задачу на клочках бумаги, а Антония, положив подбородок на сложенные руки, наблюдала критически, но довольно дружелюбно, за его выкладками. Когда дверь открылась, она быстро подняла глаза и доверчиво улыбнулась Джайлзу, бросив:
      – Привет! А Роджер пытается выработать систему. Но я-то думаю, ничего из этого не выйдет.
      – Долго же ты можешь так продумать, – подхватил Джайлз.
      Тут Антония увидела суперинтенданта Ханнасайда и удивленно подняла брови.
      – А я и не знала, что вы тоже придете, – сказала она. – Лучше бы не приходили, потому что, откровенно говоря, мне до смерти начинает надоедать это семейное преступление. Но если так нужно – что ж, входите.
      – Боюсь, что нужно, – сказал Ханнасайд, закрывая дверь. – Я хочу задать несколько вопросов вашему сводному брату.
      Роджер, который вздрогнул при виде Ханнасайда, сказал:
      – Бесполезно задавать мне в данный момент вопросы, потому что я очень занят. По правде говоря, когда мы отделались от Кеннета, я надеялся провести время спокойно.
      Внимание Джайлза привлек черновой набросок на каминной полке.
      – Боже правый, как талантливо! – вырвалось у него. – Работа Кеннета?
      – Не вижу ничего талантливого, – возразил Роджер. – Если честно, то не будь я человеком добродушным, этот портрет мог бы серьезно меня раздосадовать.
      – Да, – согласился Джайлз. – Я… я вполне это допускаю.
      – Более того – он совсем на меня не похож, – продолжал Роджер. – Настолько, что Кеннету пришлось объяснить мне, кого он собирался изобразить.
      – Пойман взгляд, правда? – заметила Антония. – Кеннет сделал этот эскиз сегодня утром… После того, как заявил, что портретное искусство деградировало. Верно, здорово?
      – Зло, – тихо сказал Джайлз. – Право, Тони, это нехорошо.
      Ханнасайд, тоже смотревший на эскиз с некоторым удивлением, целиком согласился с Джайлзом и стал размышлять, допустимо ли думать, что человек, который сотворил столь безжалостный портрет, способен на все, даже на убийство. Он перевел взгляд на оригинал и произнес без всяких предисловий:
      – Вчера вечером вы сказали мне, мистер Верикер, что высадились в Англии два дня назад.
      – Возможно, я в самом деле так сказал, – согласился Роджер. – Но вчера вечером было столько наговорено, что всего сказанного мною я не упомню. Однако спорить не собираюсь – пусть будет по-вашему.
      – Так вы продолжаете это утверждать?
      – А что? – осторожно спросил Роджер.
      – А то, что это неправда, – с безоглядной прямотой бросил суперинтендант.
      – Я возражаю, – сказал Роджер. – Заявить так – значит нанести оскорбление, и если вы думаете, что, будучи детективом, можете направо и налево оговаривать людей, то ошибаетесь и скоро убедитесь в этом. – Он задумался, потом мрачно продолжал: – Впрочем, может, и нет, потому что мне кажется, в этой стране нет предела произволу полиции.
      – Предел есть, – сказал Ханнасайд. – И ваш двоюродный брат проследит, чтобы я не переступал его. Ваше имя, мистер Верикер, не значится в списках пассажиров ни одного судна, прибывшего из Южной Америки два дня назад.
      – Ну, это весьма удивительно, – сказал Роджер. – Но, заявив, что приехал два дня назад, я не утверждал, будто прямо из Южной Америки.
      – Вы сказали – из Буэнос-Айреса, – напомнил Ханнасайд.
      – Совершенно справедливо, – согласился Роджер. – Так и есть. Конечно, если бы я знал, что вас это интересует, я мог бы сообщить вам все детали. Дело в том, что я выходил на берег в Лиссабоне.
      – Господи помилуй, зачем? – спросила Антония.
      – Хотел повидаться с одним человеком, – туманно сообщил Роджер.
      – По поводу собаки, – насмешливо подсказала Антония.
      – Нет, не собаки. По поводу партии попугаев, – сказал Роджер, ловко импровизируя.
      – Вы выходили на берег в Лиссабоне, чтобы повидаться с человеком по поводу партии попугаев? – повторил суперинтендант.
      – Вот именно, – кивнул Роджер. – Амазонских попугаев. Не этих серых с розовыми хвостами, а зеленых, которые визжат. – Рассказ начал его увлекать; все больше воодушевляясь, он продолжал: – Я думал, что смогу заключить сделку. Вы просто удивитесь, насколько велик спрос на попугаев в Португалии.
      – Удивляюсь, – мрачно вставил Ханнасайд.
      – Каждый бы удивился, – продолжал Роджер. – Я и сам был удивлен. Но это не так. Идея заключалась в том, чтобы погрузить на корабль партию попугаев для человека, о котором я вам говорил. Но, к несчастью, мы не смогли с ним прийти к соглашению, и поэтому лучше всего было повидаться с ним.
      – Надеюсь, вы в конце концов пришли к соглашению, – заметил Ханнасайд с мрачным сарказмом.
      – Да нет, – по-прежнему увлеченно продолжал Роджер. – Не пришли, и все это находится в состоянии некоторой неопределенности, потому что он хочет покупать попугаев гуртом, что, конечно, странно. Однако теперь, когда я буду при деньгах, я не стану больше об этом думать.
      – Какая, ей-богу, досада, что Кеннет этого не слышит! – воскликнула Антония. – И где же водятся эти попугаи?
      – Да везде на Амазонке, – сказал Роджер. – Их надо ловить.
      – Я так и вижу, как ты пробираешься через чащу, расставляя силки для попугаев. Да ты просто осел!
      – Ну, я бы не стал этого делать сам. Нанял бы людей, – сказал Роджер. – Конечно, если бы это дело разрослось – а я полагаю, так бы оно и было – я собирался выращивать их, как выращивают чернобурых лисиц и других зверей. Если хорошо дело поставить, оно могло бы принести большие деньги, потому что каждый попугай стоит десять фунтов (а хороший частенько и дороже), следовательно, вы сами можете понять, что прибыль на каждом попугае значительная. – Тут он решил, что попугаи отслужили службу, и выбросил их за ненадобностью за борт. – Но, я говорю, теперь, разбогатев, я перестал об этом помышлять. Сейчас они мне ни к чему.
      – Вы правы, – сказал Ханнасайд. – Я установил, мистер Верикер, что вы были пассажиром на борту корабля «Прайд оф Лондон», который пришвартовался в Ливерпуле шестнадцатого июня – за день до убийства "вашего брата.
      Роджер откинулся на спинку стула.
      – Ну, если вы это установили, то так оно и есть, – согласился он. – Глупо спорить по таким вопросам с детективами, поэтому я сразу вам скажу: насчет попугаев была шутка.
      – Я знаю, – ответил Ханнасайд. – Мы скорее продвинемся вперед, если вы впредь воздержитесь от шуток.
      – Многие считают спешку проклятием нашего века, – продолжал Роджер. – Не могу сказать, что я сам от нее без ума. Обратите внимание, я вовсе не уверен, что проект с попугаями такой уж пустой. Чем больше я о нем думаю, тем больше мне кажется, что в нем что-то есть. Ну, например, предположим, люди начнут украшать свои шляпы перьями попугаев.
      – Мистер Верикер, я ведь не совсем дурак и не верю, что вы такой уж дурак, каким представляетесь. Может, отбросим тему попугаев?
      – Как вам угодно, – любезно согласился Роджер.
      – Вы готовы подтвердить, что высадились в Ливерпуле шестнадцатого июня?
      – Если вы уже вынюхали все у портовых агентов, то нет смысла спрашивать меня, готов ли я подтвердить. Очень жаль, что вы так неуемно любопытны, потому что из-за этого вам приходится тратить попусту уйму времени, чтобы доказать, будто я убил Арнольда, а я вам могу сказать с самого начала, что я его не убивал.
      – Если вы так уверены, что я попусту трачу время, мистер Верикер, почему вы скрывали тот факт, что были в Англии семнадцатого июня?
      – Вот это то, что я называю глупейшим вопросом, – сказал Роджер. – Совершенно ясно: если бы было известно, что я оказался в этот день в Англии, полицейские гнались бы за мной, как свора ищеек. Ну вдумайтесь, как вы сейчас себя ведете! Не то чтобы я вас ругал, потому что вы совершенно естественно должны так поступать. Но вот именно это я и имел в виду. В один прекрасный день я появляюсь, выхожу на белый свет, а Арнольда на следующий день убивают. Я был бы величайшим идиотом, если бы не понял, кого заподозрят, как только это обнаружится. Я не люблю неприятностей и не люблю полицейских. Более того: я нахожу все такого рода вещи весьма утомительными, потому что не принадлежу к числу людей, согласных напрягать свою память, чтобы вспомнить множество незначительных деталей. У меня от этого болит голова. Я хочу только тишины и покоя.
      – И тем не менее, мистер Верикер, я вынужден просить вас вспомнить тот день, когда вы высадились в Англии, и сказать мне, что вы тогда делали.
      Роджер вздохнул, но, видимо, более или менее примирился с необходимостью отвечать и сказал устало:
      – Ну, я приехал в Лондон. Естественно. Что еще мне было делать?
      – В пятницу?
      – Если вы навели так много справок, то знаете не хуже меня, что мы причалили поздно, – сказал Роджер.
      – Я, конечно, это знаю, и тем не менее вы могли поехать в Лондон в тот же день.
      – Ну а я не поехал. Не люблю ночных путешествий. Никогда не любил. Есть люди, которые особенно хорошо спят в поезде. Должен вам сказать, я не из их числа.
      – Значит, когда же вы приехали в Лондон?
      – На следующий день. Но бесполезно спрашивать меня, в котором часу прибыл поезд, потому что я не помню. Я пообедал в поезде.
      – А что вы делали, приехав в Лондон?
      На мгновение Роджер задумался, потом спросил:
      – Вы знаете, что я делал?
      – Но я вас спрашиваю, – ответил Ханнасайд.
      – Знаю, что спрашиваете. Понимаете, если бы я знал, что именно вы знаете, было бы гораздо спокойнее. Я хочу сказать, какой смысл мне заявлять вам, будто я пошел в зоопарк, если вы собираетесь доказать, что я провел весь день в Британском музее? Вместе с тем я не хочу говорить вам ничего лишнего. Вы понимаете, в чем для меня сложность?
      Но прежде чем Ханнасайд ответил, в разговор вмешался Джайлз Каррингтон:
      – Могу ли я дать тебе совет, Роджер?
      – По мне – каждый волен делать все, что хочет, – сказал Роджер. – Однако заметь: я не слишком хочу слушать твой совет, потому что, насколько я вижу, вы с суперинтендантом Озриком – нет, не Озриком, но не важно, как его зовут – заодно.
      Джайлз игнорировал это замечание.
      – Не валяй дурака. Ты имеешь дело не с дураком.
      – Это и есть твой совет? – недоверчиво спросил Роджер.
      – Да.
      – Ну, совет не из ценных. Ты ведь не можешь надеяться, что я, в мои годы, изменю своим привычкам. У меня всегда был дар – смотреть на вещи весело.
      – В данном случае веселье, пожалуй, навлечет на тебя беду, – строго сказал Джайлз.
      Затуманенные, налитые кровью глаза Роджера на мгновенье стали смекалистыми:
      – О нет, ничего не будет! – сказал он. – Ничто не навлечет на меня беду. Конечно, не стану отрицать: может быть много неприятностей. Я полагаю – они будут. Но Тони рассказала мне об этом убийстве, и там все выглядит однозначно. У вас совершенно нет улик, нет даже отпечатков пальцев; вы не знаете, кто был в ту ночь с Арнольдом, то есть вы совершенно ничего не знаете, кроме того, что он убит.
      – Одна улика у нас есть, – сказал Ханнасайд. – Оружие, которым его убили.
      – Что ж, докажите, что оно мое, и вы окажетесь умнее, чем я предполагал, – парировал Роджер. – Не докажете, потому что оно не мое. Так что же? Вам придется все начать сначала. Так уж лучше сейчас все бросить.
      – Спасибо, – сказал Ханнасайд. – Если не возражаете, я еще немного этим займусь. На вашем месте я воспользовался бы советом кузена. Что вы делали, приехав в Лондон?
      – То да се, – легкомысленно ответил Роджер.
      – Для человека, уверенного, будто ничто не навлечет на него беду, вы чрезвычайно неохотно признаетесь, что отправились к брату, мистер Верикер.
      – А, так вы это знали? – кивнул Роджер. – Ну хорошо, должен сказать – тогда все еще легче. Я очень устал уклоняться от ответа. Да, я пошел к Арнольду.
      – Вполне естественно, – согласился Ханнасайд.
      – Конечно, естественно. У меня не было денег.
      – Ах, так. Должен ли я понимать это в том смысле, что вы разделяли нелюбовь к нему вашей сводной сестры и сводного брата?
      – Нет, не могу сказать, что я не любил его, – задумчиво проговорил Роджер. – Вопрос об этом не стоял.
      – То есть вы были к нему равнодушны?
      – Именно, – подхватил Роджер. – Вот точное слово. Хотя должен сказать, сейчас, когда я знаю, сколько у него было денег, я не удивляюсь, что его не любили. Скуп, очень был скуп. Трудно поверить, но я всего-то смог из него выжать пятьдесят фунтов, и те он дал, не желая, чтобы пошли слухи, что его брат ночевал на набережной. Я тогда подумал – ну и нахватался же ты респектабельных идей. Совсем не хотел, чтобы я приходил к нему в дом. Если бы я был человеком обидчивым – слава Богу, это не так! – я бы просто был оскорблен его приемом. Вы не поверите: он дал мне эти жалкие пятьдесят фунтов при условии, что я больше не покажусь ему на глаза.
      – Я удивлен, что вы удовлетворились пятьюдесятью фунтами, мистер Верикер.
      – Вовсе не удовлетворился, но у меня хватило благоразумия понять: человек вряд ли носит больше пятидесяти фунтов, к тому же я не знал, что он выколотил такую кучу денег из старого рудника.
      Тут Антония решительно заявила:
      – Послушай, я не хочу придираться к твоему рассказу, но уж если выбирать, кто – Кеннет, ты или я (я имею в виду – убийца), то я предпочту тебя. Поэтому не говори, что ты собирался исчезнуть из Арнольдовой жизни всего за пятьдесят фунтов!
      – Конечно, нет! – невозмутимо ответил Роджер. – По правде сказать, это довольно смешная история. Потому что я как следует не решил, сколько можно с Арнольда содрать. Бедняга был крайне огорчен моим появлением, о, очень огорчен! Да и нельзя особо его ругать – ведь у меня в семействе всегда была дурная репутация, и, полагаю, он боялся, что я могу замарать его имя или что-нибудь в этом роде. Естественно, едва я увидел, как он позеленел, я понял: здесь можно попробовать немного вежливенько пошантажировать. И просто удивительно, как легко он поддался. Я сказал, что останусь у него. Ему это вовсе не понравилось. Откровенно говоря, он просто впал в ярость. Однако вскоре успокоился и предложил мне пятьдесят фунтов, чтобы я убрался. Я положил их в карман и сказал, что подумаю. Тогда он выдвинул идею, которую считал очень удачной, хотя мне-то она не понравилась: он обязался дать мне билет в Австралию или другое какое-нибудь место, которое будет мне по вкусу – на другом конце света, и платить мне по двести фунтов в год, пока я там останусь.
      – По-моему, хорошая идея.
      – Да, но я не хочу ехать в Австралию, – объяснил Роджер.
      – А что с деньгами, которые оставил тебе отец? – спросил Джайлз.
      Казалось, Роджер немного удивлен:
      – Не знаю. Это было давно. Деньги не остаются вечно. Во всяком случае, этих не осталось.
      – Боже правый! – воскликнул Джайлз. – Ну ладно, продолжай!
      – Забыл, о чем я. От этого разговора ужасно хочется пить, – сказал Роджер, встал и направился через всю комнату к буфету. – Кто-нибудь хочет ко мне присоединиться? – Никто не ответил на его приглашение, и он сказал: – Ну ладно! – и налил себе двойную порцию виски. Потом, вооруженный стаканом, вернулся на место. – Так-то лучше. Значит, о чем я?
      – Двести фунтов, чтобы остаться в Австралии, – напомнил Ханнасайд.
      – Да, правильно. Ну, я сказал, подумаю, а Арнольд сказал – либо соглашайся, либо отказывайся. Может, я поступил немного опрометчиво, хотя не думаю, так как по всему, что я слышал об Австралии, мне она совсем не подходит, но только я сказал – отказываюсь. Вот и почти все, на этом встреча окончилась. У Арнольда было свидание, он хотел уйти.
      – С кем? – быстро спросил Ханнасайд.
      – Откуда, скажите на милость, мне знать? Я не спрашивал.
      – Вы знаете, где он собирался ужинать?
      – Послушайте, – сказал Роджер, – мне кажется, вы совсем не понимаете ситуацию. Это не была дружеская беседа.
      – Хорошо, – сказал Ханнасайд. – Что было дальше?
      – О, почти ничего! Я сказал Арнольду, что он может подвезти меня до Пикадилли, мы сели в машину и уехали. Он не слишком хотел меня подвозить, но, видно, боялся, как бы я не рассказал дворецкому, кто я такой или что-нибудь в этом роде, если он откажется. По дороге он заявил, что его предложение остается в силе до понедельника, и я могу его обдумать. Однако чем больше я думал, тем меньше мне нравился этот план. Кроме того, у меня были пятьдесят фунтов.
      Суперинтендант внимательно за ним наблюдал.
      – И что же вы сделали, мистер Верикер?
      – Поехал в Монте-Карло, – ответил Роджер.
      – В Монте-Карло?! – повторил суперинтендант.
      – Кажется, вполне понятно, – сказал Роджер. – Хотел испытать свою систему.
      – Вы отказались от возможности получать верные двести фунтов в год ради призрачной надежды – выиграть?
      – А что? – спросил Роджер, ласково глядя на Ханнасайда.
      Суперинтендант бросил беспомощный взгляд на Джайлза. У Джайлза дрожали губы.
      – Вполне в его репертуаре, – сказал тот. Ханнасайд снова повернулся к Роджеру.
      – Когда вы уехали в Монте-Карло?
      – На следующее утро, – ответил Роджер.
      – В воскресенье?
      – Возможно, это было воскресенье. Я не заметил.
      – Значит, семнадцатого июня ночью вы были в Англии?
      – Вот именно, – согласился Роджер. – Если бы я знал, что Арнольда убьют, не стал бы возвращаться, но теперь ничего не поделаешь.
      – Где вы провели эту ночь, мистер Верикер? Роджер допил виски и поставил стакан. Его сонный взгляд переходил с одного напряженного лица на другое.
      – Ну, это очень трудный вопрос, – признался он.
      – Почему же трудный?
      – Потому что я не знаю, что сказать, – ответил Роджер.
      Суперинтендант сдвинул брови.
      – Вы можете сказать, где вы были ночью семнадцатого июня, мистер Верикер!
      – Тут вы не правы, – сказал Роджер. – Не могу.
      – Почему?
      – Потому что не знаю, – просто ответил Роджер.

      Воцарилось удивленное молчание. Он улыбнулся, как бы извиняясь, и, воспользовавшись изумлением слушателей, встал, наполнил стакан и заметил:
      – Тони, нужно бы купить еще виски. Я подумал, стоит об этом напомнить.
      К суперинтенданту вернулся дар речи.
      – Не знаете, где провели ночь семнадцатого июня? – повторил он.
      – Не знаю, – ответил Роджер.
      – Послушайте, мистер Верикер, так дело не пойдет. В голосе Ханнасайда послышались гневные нотки, но Роджер пропустил это мимо ушей.
      – Ну, хорошо, я был в Лондоне. Это я могу вам сказать.
      – Ради Бога, Роджер, соберись! – взмолился кузен. – Ты ужинал в «Трокадеро», ведь правда?
      Роджер обдумал это предположение.
      – А может быть, в «Монико»? – с сомнением произнес он.
      – Вы расплатились десятифунтовой купюрой? – продолжал Ханнасайд.
      – Вы мне напомнили – пожалуй, да, – согласился Роджер. – Видите ли, мне нужно было разменять деньги.
      – Очень хорошо, тогда допустим, что вы ужинали в «Трокадеро», – сказал Ханнасайд. – В котором часу вы ушли из ресторана?
      – Не знаю, – ответил Роджер.
      С лица суперинтенданта окончательно исчезло добродушное выражение. Его глаза стали суровы, рот принял жесткие очертания.
      – Очень хорошо, мистер Верикер, вы случайно не знаете, чем вы занимались после того, как ушли из «Трокадеро»?
      Роджер сделал неопределенный жест рукой.
      – Просто бродил по городу там и сям, – сказал он.
      – А ночь вы провели в гостинице или в пансионе?
      – Нет, – ответил Роджер.
      – И не сняли комнату?
      – Нет, – повторил Роджер, дружелюбно улыбаясь. – Оставил сумку на вокзале.
      – Мистер Верикер, не могли же вы бродить по Лондону всю ночь. Будьте добры, перестаньте паясничать и ответьте мне серьезно, где вы были.
      – Вся беда в том, что я не знаю, где был, – ответил Роджер с видом человека, сделавшего неожиданное открытие. – Дело в том, что не я давал таксисту адрес.
      – Значит, вы были с кем-то?
      – Именно так, – подтвердил Роджер. – Я был с подругой.
      – А как зовут вашу подругу?
      – Флосси, по крайней мере, я так ее называл, хотя она могла быть и Флоренс.
      Джайлз поспешно отвернулся и отошел к окну. Суперинтендант был не в том настроении, чтобы разделить его веселье, и только сурово бросил:
      – Ее фамилия?
      – Ну тут вы меня, пожалуй, поймали. Фамилию я не спросил. Вроде было ни к чему.
      – Понятно, – сказал суперинтендант. – Вы провели ночь неизвестно где, с женщиной, фамилии которой не знаете. И вы полагаете, я этому поверю?
      – Мне безразлично, поверите вы или нет, – ответил Роджер. – Это ваше дело. Главное, вы не можете доказать обратного. И не вздумайте заставлять меня опознавать всех Флосси в Лондоне, потому что будь я проклят, если стану это делать, хотя я и не из слишком застенчивых.
      Тут уж и Антония не выдержала и сбежала к окну, мечтательно протянув:
      – Как бы я хотела, чтобы Кеннет был здесь.
      – Слава Богу, что его здесь нет, – возразил Джайлз.
      – Ты думаешь, это сделал Роджер? – спросила она уже серьезнее.
      – Бог его знает!
      В другом конце мастерской суперинтендант продолжал:
      – Вы вернулись из Монте-Карло, узнав о смерти вашего брата?
      – О нет! – ответил Роджер. – Я об этом ничего не знал. Дело в том, что именно эта моя система не сработала. Конечно, я мог что-то напутать, но я склонен думать, что она не годилась. Но это не имеет большого значения, так как у меня возникла идея, которая может быть очень удачной. Только жаль, они настаивали, чтобы я отправился домой, ведь я так или иначе мог бы отыграться. Я им сказал, что не покончу с собой – ну разве я похож на человека, который может застрелиться? Но это не помогло.
      – Разве вы совсем не читаете газет, мистер Верикер? О смерти вашего брата много писали.
      – Не сказал бы, что я их совсем не читаю, – честно ответил Роджер. – Бывает ведь и так – нет ничего лучшего под рукой, но в Монте-Карло всегда можно найти занятие поинтереснее. И если вы хорошенько подумаете, то поймете, что, читай я газеты, я бы не вернулся домой, узнав о смерти Арнольда.
      – Насколько я могу судить, у вас не было другого выхода, – съязвил Ханнасайд.
      – Не надо сердиться, – посоветовал Роджер. – Никто меня не заставлял навещать моих родственников, я мог спокойно переждать, пока все забудется.
      – Вы вынуждены были навестить ваших родственников, как вы это называете, потому, что вам очень нужны были деньги, – сказал Ханнасайд.
      – Совершенно верно, – согласился Роджер, – но если бы вы столько же раз оставались без средств к существованию, то вы бы знали, что всегда можно кое-как перебиться. Неужели вы думаете, что я стал бы совать голову в петлю только потому, что мне нужны деньги?
      – Я думаю, – сказал Ханнасайд, вставая, – что вы вместе со своим сводным братом впадаете в заблуждение, полагая, что достаточно умны, чтобы выйти сухими из воды. Вот почему я считаю, что это могли сделать вы.
      – Считайте, как хотите, – спокойно сказал Роджер. – А что касается денег, то о делах я хотел бы поговорить со своим кузеном, когда вы кончите задавать мне вопросы.
      – Я закончил, – сказал Ханнасайд и отвернулся. – До свидания, мисс Верикер. Мне очень жаль, что я прервал ваше чаепитие. – Он кивнул на прощание Джайлзу Каррингтону и направился к двери.
      – Вы совсем меня не понимаете, – пожаловался Роджер. – Я не притворяюсь умным. Дело в том, что большинство людей считают меня придурковатым. Мне трудно с этим согласиться, я ведь вовсе не дурак. И если уж на то пошло, то я думаю, что и Кеннет даже вполовину не такой сумасшедший, каким представляется. Вы можете думать, что он очень одарен, но я могу только сказать…
      За суперинтендантом закрылась дверь. Вид у Роджера был немного обиженный, но вполне покорный.
      – Рассердился, – заметил он. – Видно, обидчивый. Однако через несколько часов, когда Ханнасайд сидел за ужином напротив Джайлза Каррингтона, на его лице не было и следа дурного настроения. Он без колебаний принял предложение Джайлза поужинать, и сейчас в его глазах блеснул огонек, когда он заметил:
      – Никак не мог решить, кого я бы с большим удовольствием признал виновным в этом убийстве, вашу кузину или вашего кузена? И вы допускаете, что… что этот сумасшедший заграбастает состояние Верикера?
      – Что мы можем сделать, – пожал плечами Джайлз. – Он в самом деле наследник. Как он вам понравился?
      – Мне бы очень не хотелось быть грубым по отношению к кому бы то ни было из ваших родственников, – мрачно ответил Ханнасайд.
      – Вы верите его рассказу?
      – Нет. Но я также не могу сказать, что не верю. Я делаю все возможное, чтобы проверить его, хотя, конечно, без большой надежды на успех. Кроме того, я навожу справки во всех возможных ресторанах – пока совершенно безуспешно. Я никак не могу установить, где ужинал Арнольд Верикер в день смерти. Это я действительно хочу знать. Все эти подозреваемые – вполне подходящие кандидаты при наличии мотива и отсутствии алиби, но они только заводят в тупик. Если бы не было Кеннета Верикера, все бы указывало на Роджера. Но Кеннет существует, и нет никакой возможности выбрать между ними. У обоих одинаковый мотив, и ни у одного из них нет настоящего алиби. Кого же мне арестовать? – Он взял соленый миндаль со стоявшего перед ним блюда и съел его. – Все мои надежды связаны с тем, что я найду ресторан, если он вообще ужинал в ресторане. У Хемингуэя есть его фотография, он носит ее с собой, и, конечно же, он навел справки во всех местах, где Верикер обычно бывал. Но мы должны учитывать тот факт, что он мог ужинать в частном доме, возможно, с одной из своих возлюбленных. Кажется, я видел большинство из них, но кто знает. У Кавелли, где он бывал достаточно часто, мне сказали, что в последнее время он приводил с собой обедать новую пассию, темноволосую красивую девушку, которую Кавелли не знает. С другой стороны, старший официант кафе «Морни» говорит, что, когда Верикер был там в последний раз, у него была на буксире пепельная блондинка. Очень полезные сведения, не правда ли?
      – Вся беда в том, что это было слишком простое убийство, – сказал Джайлз. – Вот если бы вы нашли тело моего кузена в запертой комнате, ключи от которой находились бы внутри, а все окна закрыты…
      Ханнасайд улыбнулся.
      – Да, то было бы много проще. Там, по крайней мере, было бы с чего начинать. Всегда больше всего сложностей с простыми убийствами. Когда люди начинают умничать и пытаются преподнести нам неразрешимые загадки, они могут себя выдать. Эти на первый взгляд невозможные убийства похожи на хорошие шахматные задачи: мат в три хода и только одно возможное решение. А когда у вас совершенно простое убийство, как это, вы можете видеть по крайней мере полдюжины способов объявления мата, и только одному Богу известно, какой из них верный! Джайлз взял графин и снова наполнил оба стакана.
      – Я смотрю, мне надо вмешаться в это дело самому, – сказал он задумчиво.
      Суперинтендант засмеялся.
      – Одаренный любитель, а? Желаю успеха!
      – Как знать, – пробормотал Джайлз. Ханнасайд бросил на него быстрый взгляд.
      – У вас что-то есть?
      – Нет, – ответил Джайлз. – Этого я не могу сказать.
      – Я вам не доверяю, – прямодушно сказал Ханнасайд. – Вам ничего не стоит скрыть от меня какую-то важную улику.
      – О, нет! – возразил Джайлз. – Разве только я решу, что это может привести к семейному скандалу. Но не беспокойтесь, я не обнаружил никакой важной улики.
      Ханнасайд посмотрел на него подозрительно и попросил своего гостеприимного хозяина не пытаться предпринимать никаких хитроумных штучек в духе Ватсона во время своего любительского расследования, больше он ничего не добавил.
      Почти сразу же после ужина он попрощался и ушел, буквально столкнувшись на лестнице с Антонией Верикер, которая поспешно поднималась в сопровождении одной из своих собак.
      Она нисколько не смутилась при встрече с Ханнасайдом, только сказала «привет» в свойственной ей небрежной манере, добавив мрачно, что она всегда знала, что ее кузен ведет двойную игру.
      – Я бы не удивился, – согласился Ханнасайд, нагнувшись, чтобы погладить Билла. – Я только что сказал ему, что сам ему не доверяю.
      Она улыбнулась и сказала непосредственно:
      – Правда ведь, он милый?
      – Очень.
      Взгляд у Ханнасайда был насмешливый, хотя голос оставался совершенно серьезным. Антония, как ни в чем не бывало, продолжала:
      – Все это ему порядком наскучило, – сказала она. – Тем более, что он всегда относился к нам с некоторым неодобрением. Но что поделаешь? – Она дружески кивнула и стала подниматься по лестнице.
      Суперинтендант продолжал спускаться, удивляясь, по какому признаку (скрытому от его опытного глаза) мисс Верикер определила, что ее кузен неодобрительно к ней относится.
      Но чувство, отразившееся на лице Джайлза Каррингтона, когда Антонию провели в его гостиную, явно имело мало общего с неодобрением. Он быстро поднялся из глубокого кресла и протянул руку.
      – Тони! Дорогое мое дитя, что же привело тебя сюда? Что-нибудь случилось?
      – О нет! – ответила Антония. – Только у нас мне все надоели, и я подумала, не зайти ли мне посмотреть, дома ли ты. Можно мне немного кофе?
      – Ну конечно. Но ты ведь знаешь – тебе неудобно здесь оставаться. Сразу же после кофе я провожу тебя домой.
      Антония вздохнула.
      – Извини, если хочешь, я могу сразу уйти. Просто мне вдруг стало невмоготу, а пойти не к кому. Если только к Лесли, но она злится, что появился Роджер и спутал все карты Кеннета, и стала вроде них. Ну это не имеет значения, если тебе надоели наши проклятые дела.
      – Садись, – сказал Джайлз, пододвигая ей другое кресло. – Ты ведь знаешь, что мне не надоели ваши дела. Что случилось, цыпленок?
      Она вспыхнула и посмотрела на него; глаза ее выражали удивление.
      – О Джайлз, ты тысячу лет не называл меня так! – произнесла она.
      – Разве? – Он улыбнулся. – Впрочем, возможно.
      – Ты же прекрасно знаешь, что ненавидел меня с тех пор, как поступил как подлая тварь по отношению к Джону Фодерингему! – сказала Антония.
      – Положим, это только один из способов описать то, что случилось, – сказал Джайлз.
      – Единственный способ, – сказала Антония твердо. – На самом деле, после того, что ты мне сказал, я практически решила никогда больше не разговаривать с тобой.
      – А ты со мной и не разговаривала, Тони, больше года.
      – Нет, разговаривала, – возразила Антония. – Я разговаривала с тобой на танцах у Досонов и однажды была вынуждена позвонить по поводу моих страховых акций. Если б это было можно, то не стала бы. Только потом я влипла в эту ужасную историю, и пришлось послать за тобой, чтобы выпутаться.
      Джайлз загадочно посмотрел на нее.
      – Почему, Тони? Она улыбнулась ему.
      – Ну… ну… за кем же я могла еще послать? – спросила она удивленно.
      – А за братом… за женихом?.. – предположил Джайлз.
      Было очевидно, что раньше это не приходило ей в голову.
      – Да, наверное, – с сомнением сказала она, – но какой от них толк. Во всяком случае, я о них не подумала. И я очень рада, что послала за тобой; по правде говоря, мне до смерти надоела эта ссора, и ты очень мило вел себя по отношению ко мне с тех пор, как все это случилось. Так что я могу признать, я в самом деле ошибалась в отношении Джона, хотя все равно считаю, что ты вел себя страшно гадко во всей этой истории. – Она помолчала и затем добавила: – Когда убили Арнольда, мне так захотелось похоронить всё это. В тот день, в Ханборо, я как раз собиралась выяснить с тобой отношения, но стоило тебе появиться, этой вражды как не бывало, и я позабыла. Но потом подумала: вдруг ты втайне все еще дуешься на меня – лучше уж поговорить.
      – Тони, – сказал вдруг Джайлз, – ты по-прежнему обручена с Мезурьером?
      – Да, и это мука мученическая, – ответила она с обычной потрясающей откровенностью. – Сказать по правде, я сегодня убралась оттуда отчасти потому, что он появился.
      – Тони, что же, в конце концов, заставило тебя обручиться с этим типом?
      – Сама не знаю. Все это очень странно, и я склонна думать, что просто была не в себе. Но в самом деле, Джайлз, я думала, что он мне страшно нравится. К тому же Кеннет как раз подцепил Вайолет, а жизнь казалась такой тусклой, что… что я обручилась с Рудольфом. Самое смешное, что я продолжала думать, что так будет всегда, и не обращала внимания на вещи, на которые мне указывал Кеннет: на то, как он показывает зубы, когда улыбается, как он наряжается, совсем не по-мужски. И не видела, какой он весь напоказ, пока меня вдруг не осенило. Действительно, совершенно внезапно. Я даже могу сказать точно когда. Это было в воскресенье, на следующий день после убийства Арнольда, когда мы все были в мастерской. И ты тоже был, и Вайолет. Это нашло на меня как… морской прилив, совершенно без причины. И теперь я чувствую себя отвратительно, потому что он ведь ничего такого не сделал, чтобы так от него сбегать.
      – Как бы ты отвратительно себя ни чувствовала, Тони, необходимо разорвать помолвку. Понимаешь?
      – Ну конечно, понимаю. Но я не могу ее разорвать, пока есть вероятность, что ему пришьют убийство. Это было бы ужасной подлостью.
      – Еще большая подлость подавать ему надежду, не собираясь выходить за него замуж.
      Поразмыслив над этим, она ответила:
      – Нет, не думаю. Будет некрасиво, если я его брошу, когда он под подозрением.
      – Тони, а если он это сделал? – спросил Джайлз.
      – Ну тогда мне придется быть верной ему, – сказала она. – Однако, когда я уходила, он всем доказывал, что это невозможно, значит, наверное, не он. К тому же вид у него был такой самодовольный. Это было почище всего остального, и я слиняла. – Тут в комнату вошел слуга Джайлза с подносом, она обернулась и подождала, пока он поставит кофе на низкий столик возле ее кресла. – Спасибо. Это сливки? Да? Замечательно!
      – Почище чего? – спросил Джайлз, когда дверь снова закрылась.
      – Сейчас расскажу. Я положила два куска сахара в твой кофе. Достаточно? Так вот, когда сегодня днем ты ушел, принесло Лесли Риверс, поэтому я отослала Роджера заказать еще виски – ты же знаешь, он поглощает совершенно невероятное количество виски – и тут ее понесло… Вообще-то она тихое и совершенно благоразумное существо, но – между нами, Джайлз – она совершенно теряет рассудок, когда дело касается Кеннета; ее послушать, так Роджер приехал специально, чтобы навредить Кеннету. Мне она порядком с этим надоела, потому что на самом деле Вайолет хочет заполучить состояние Верикера гораздо больше, чем сам Кеннет, и я очень надеюсь, что она бросит его теперь, когда он снова беден. Хотя, должна сказать, когда она с ним обручилась, у него не было никаких надежд на наследство, так что, может быть, она его и не бросит. Лесли считает, что Вайолет на него наплевать, но тут она необъективна. Признаюсь, у меня не было времени изучать Вайолет – по правде говоря, я ее не переношу, но, полагаю, она не показывает своих чувств. Она из тех людей, которые не выдают себя, никогда не поймешь, что она думает. Но дело не в этом. А в том, что мне надоела Лесли – она все усугубляет. Потом она ушла, но тут вернулись с дневного спектакля Кеннет и Вайолет, продолжая отчаянно ссориться. По-видимому, в театре к ней подошел какой-то толстяк с жемчужной булавкой в галстуке и, как говорит Кеннет, схватил за плечо и называл Вай – явно в прошлом какой-то из ее ухажеров. Ну, ты же знаешь Кеннета. Он сразу вышел из себя и вернулся домой в дурном настроении, разгуливал, надувшись, взад и вперед по мастерской и кидался на Вайолет. А Вайолет еще подлила масла в огонь, сказав, что этот, с жемчужной булавкой, был большим человеком в Сити, и она встретила его совершенно случайно, когда ждала подругу в гостиной отеля или где-то еще. Это тоже, естественно, не прошло даром: Кеннет наговорил ей грубостей о дамах, которых подцепляют в отелях. Я надеялась, что Вайолет разорвет помолвку, но не тут-то было. Ну я тоже, конечно, что-то ляпнула, не имея ничего плохого в виду, и Вайолет готова была растерзать меня. Джайлз рассмеялся:
      – Да, незадача! А что ты такое сказала?
      – Я, собственно, хотела защитить ее, потому что Кеннет вел себя как дурак, и сказала, что не понимаю, из-за чего он поднимает весь шум, когда прекрасно знает, что Вайолет всегда крутилась с богатыми мужчинами. Я совершенно честно не собиралась язвить, но теперь я вижу, что это могло прозвучать именно так. И все равно Кеннет должен был знать, что она часто знакомилась с мужчинами, которые могли ее развлекать, она никогда этого не скрывала. Тем не менее я никак не могла его урезонить, и он продолжал в том же духе до тех пор, пока мне это не осточертело. А тут пришел Роджер, и было совершенно очевидно, что все это время он сидел в баре, потому что он был просто хорош.
      – А где он взял деньги? – поинтересовался Джайлз.
      – Сказал, что у меня в сумке. Во всяком случае, он был в жутком состоянии.
      Джайлз нахмурился.
      – Действительно мертвецки пьян?
      – Вовсе нет. Это бы ничего, ведь мы могли бы уложить его спать. Я не думаю, что он может действительно напиться: он уже насквозь проспиртован. Он был просто верен себе, но, пожалуй, больше, чем обычно, говорил возмутительнейшие вещи. Набросился на бедную старушку Мергатройд и все время спрашивал ее, помнит ли она молочника, который, по-видимому, является темным пятном в ее биографии, но все это было еще до моего рождения. Она ужасно расстроилась, но ничто на свете не могло остановить Роджера, и он рассказал нам всю эту историю, потому что Кеннет, который мог бы вышвырнуть его, был во мраке из-за Вайолет и ни на что не обращал внимания. Так что Вайолет взялась за дело и была исключительно мила и обворожительна с Роджером, и, ей-богу, он сказал ей, что нет никакого смысла подлизываться к нему, потому что он слишком опытен, его не поймаешь, кроме того, ему не нравятся женщины ее типа. Я должна признать, что Вайолет восприняла все это достойно, но даже она выглядела здорово раздраженной, когда Роджер заявил Кеннету, что, если бы захотел, мог бы отбить ее у него, но ему это не нужно.
      Ну и компания! – воскликнул Джайлз. – Как долго это продолжалось?
      – О, пока после ужина не появился Рудольф. Тут Роджер набросился на него: почему у него так вьются волосы, и сказал, что это ему не нравится; а узнав, что он помолвлен со мной, спросил, что я в нем нашла. Ну и тому подобное. Рудольф, конечно, понял, что Роджер навеселе, и притворился, что не слушает. Последнее, что я видела – Роджер, разглагольствующий о том, что нужно спятить, чтобы выйти замуж за Рудольфа, и Рудольф, который рассуждал о том, что не убивал Арнольда, а Кеннет рявкал на всех по очереди. Так что я смылась и пришла поговорить с тобой. Очень хороший кофе.
      – Я рад. Когда Роджер собирается уйти из мастерской?
      – При первой возможности. Должна сказать, что я благодарна тебе и Гордону Трулаву, что вы дали ему денег. Мне, конечно, он не так досаждает, как Кеннету, но и я не могла его уже больше выносить. Он собирается снять квартиру.
      – Снять квартиру! Почему он не может остановиться в доме на Итон-плейс, черт побери?
      – Говорит, что этот дом не в его стиле. Когда Кеннет услышал это, то почувствовал к нему прилив нежности, но выяснилось, что тот не может выносить такое количество прислуги в доме. Он говорит, что это будет нервировать его. Тут Вайолет, которая страшно хочет жить на Итон-плейс, поддержала его и сказала, что знает очень хорошее место. Я думаю, она собирается взять его за руку и отвести на квартиру.
      – Вайолет ведет себя так действительно из благородных побуждений, или на самом деле она пытается поймать Роджера в сети?
      – Не знаю. Не думаю, что она пытается поймать его, потому что, прежде всего, если бы она была намерена выйти замуж за богатого человека, она не стала бы обручаться с Кеннетом.
      – Тони, но богатые люди не всегда так уж стремятся жениться.
      – Ты прав, далеко не всегда. Я-то думаю, она подлизывается к Роджеру в надежде заставить его выделить Кеннету побольше денег на содержание. Впрочем, не думаю, что Кеннет их примет.
      – Судя по всему, Кеннета это все очень расстраивает, – заметил Джайлз. – Хотя не могу сказать, чтобы он очень интересовался деньгами.
      – Он действительно не интересуется ими, хотя, конечно, у него в данный момент с деньгами туго, да и когда ты уже думаешь, что без пяти минут миллионер, должно быть, тошнотворно узнать, что вернулся к прежней бедности. – Она встала и прицепила поводок к ошейнику Билла. – Мне, пожалуй, лучше уйти. Ты знаешь, Джайлз, я уже почти что хочу, чтобы Арнольд не был убит.
      – Тони, ты ужасна!
      – Но ты должен признать, что все выглядело прекрасно сначала. Только теперь мы все оказались в такой неприятной ситуации, и все это слишком утомительно. Я очень рада, что у нас есть ты. Ты у нас единственный, на кого мы можем положиться.
      – Спасибо тебе, Тони, – сказал он, слегка улыбнувшись.
      – И я очень рада, что мы с тобой окончательно помирились. Ты мне нравишься, Джайлз.
      – Подумай получше, – сказал он. Она нахмурилась:
      – Почему? Ты мне не веришь?
      – Да нет, я верю тебе. Только, моя дорогая, я никогда не довольствовался малым.

      На следующее утро, когда хмель прошел, Роджер радостно объяснил свое состояние долгим насильственным воздержанием. Это вынудило Кеннета указать точное количество бутылок виски, которое потребил Роджер с момента прибытия в мастерскую.
      – Неужели ты думаешь, это можно принимать в расчет? – удивился Роджер, и разговор на этом оборвался.
      Сразу после завтрака пришла Вайолет, и это обстоятельство побудило Кеннета, все еще пребывавшего в дурном настроении, кровожадно спросить, работает ли она вообще. Сам он был в рабочей блузе и мрачно смотрел на неоконченную картину, стоявшую на мольберте. Вайолет не стала обижаться на его тон и ответила, что как раз отправила по почте пару рисунков моделей одежды и считает, что ей полагается выходной.
      – Ну да, – сказал Кеннет. – И, конечно же, ты его посвящаешь мне.
      – Нет, дорогой, не тебе, – спокойно ответила Вайолет. – Должна тебе сказать, ты мало приятен. Я собираюсь попытаться подыскать твоему сводному брату собственное жилье.
      – Мило с твоей стороны, моя лапочка. Надеюсь, он оценит весь этот чистый альтруизм.
      Вайолет немного постояла, крепко сжав губы, затем прошла через комнату к Кеннету и положила руку ему на плечо.
      – Кеннет, дорогой, постарайся быть разумным, – попросила она. – Мы должны убрать отсюда Роджера. Из-за него с тобой невозможно сосуществовать. Ты же прекрасно знаешь, что сам он не переедет, если его не заставят, по ни ты, ни Тони ничего не будете делать, вот и придется мне. Должна тебе сказать, ты мог бы быть немного благодарнее.
      – Ты это делаешь, чтобы что-то получить с него, – сказал Кеннет.
      Она немного помолчала, а затем ответила.
      – Ну даже если так? Почему он ничего не может сделать для нас? Может, ты хочешь быть бедным, но я не хочу.
      Он посмотрел не нее, прищурившись.
      – Золотоискательство, да? А что-нибудь еще тебя интересует, моя девочка? А?
      Она замерла.
      – Я не потерплю, чтобы со мной разговаривали в таком тоне, Кеннет. Я ухожу.
      Последовало молчание. Кеннет вернулся к работе: впервые он был безразличен к ее гневу. Она направилась к двери, но, прежде чем открыть ее, обернулась. Голос ее изменился. Она сказала нежно:
      – Если ты хочешь разорвать помолвку, скажи мне, пожалуйста. Ты хочешь, Кеннет?
      Он ответил не сразу; повернувшись, он стоял и смотрел на нее из-под нахмуренных бровей.
      – Не знаю, – ответил он наконец.
      Она застыла, устремив на него взгляд своих огромных глаз. Он вдруг положил палитру, подошел к ней и грубо притянул к себе.
      – Нет. Не хочу. Черт тебя побери, у тебя совсем нет сердца, но я хочу нарисовать тебя здесь, на фоне двери, когда свет падает именно так.
      Она тоже обняла его своими тонкими руками.
      – Постарайся верить мне. Это так больно, когда тебе не верят.
      – Тогда оставь Роджера в покое, – ответил он.
      – Хорошо, дорогой, как только я выдворю его отсюда, – пообещала она. – Ты же не думаешь, в самом деле, что он представляет для меня какой-то интерес!
      Он оставил эту тему, но, вероятно, продолжил бы в более резком тоне, если бы только услышал, что в этот самый момент говорил его сводный брат Антонии.
      Роджер, объявив, что вид Кеннета, малюющего картину, выводит его из себя, пошел искать пристанище на кухне, где нашел Антонию, которая с деловым видом гладила носовые платки. Нельзя сказать, чтобы это было более успокаивающее зрелище, но оно имело то преимущество, что не сопровождалось запахом скипидара. Убедившись, что Мергатройд ушла на рынок, Роджер опустился в плетеное кресло у огня и зажег сигарету.
      – Тебе попадет, если войдет Мергатройд, – предупредила его Антония.
      – Я думаю, она придет не так скоро, – сказал Роджер с надеждой. – Эта девица опять здесь.
      – Кто? Вайолет?
      – Она собирается найти мне квартиру.
      – Хорошо, – сказала Антония. – Чем раньше, тем лучше.
      – Не надо злобствовать! – взмолился Роджер. – Потому что, во-первых, ты мне вполне нравишься, а во-вторых, у меня хорошая мысль.
      – С чего это я тебе нравлюсь? – спросила Антония из любопытства, не испытывая, однако, благодарности.
      – Не знаю. Нельзя давать отчет в таких вещах. Имей в виду, мне не нравится этот жалкий тип, с которым ты помолвлена, но это к деду не относится, а к тому же, насколько я вижу, ты не выйдешь за него. Но я совсем другое хотел сказать. Эта девица Вайолет…
      – Так что она?
      – Я думаю, было бы хорошо от нее избавиться. Ты ведь не хочешь, чтобы она вошла в семью.
      – Не особенно.
      – Конечно, нет. А кто захочет? Я знаю таких. Не пройдет и трех месяцев, и она будет командовать всеми нами, а меня уговорит дать Кеннету денег больше, чем у меня есть. Если ты полагаешь, что я не думаю об этом, то ты ошибаешься. Когда мне больше нечего делать, я размышляю, и совершенно очевидно, она совсем не та девушка, на которой должен жениться Кеннет.
      – Как же ты предлагаешь его остановить?
      – Ну что ж, – сказал Роджер, стряхивая пепел с сигареты куда-то в сторону плиты, – Кеннет, как мне кажется, ревнивый молокосос. Выходит из себя на пустом месте. Моя идея состоит в том, что, если я немного погуляю с Вайолет, помолвка может расстроиться.
      – Да, – сказала Антония, – но это может привести к другой помолвке.
      В глазах Роджера появился блеск.
      – Если она достаточно умна, чтобы поймать меня, пусть удержит, – сказал он. – Она не первая, далеко не первая.
      – Это неплохая мысль, – медленно произнесла Антония. – Только я сомневаюсь, что тебе удастся обмануть Вайолет. Она не дура.
      – Во всяком случае, – сказал Роджер, – она может быть полезной, ведь будет много дел с устройством в квартире.
      – Ты что же, пытаешься завлечь Вайолет просто, чтобы переехать на квартиру? – презрительно спросила Антония.
      – Ну кто-то ведь должен это сделать, – заявил он. – Не то, чтобы это было единственной причиной, вовсе нет. Теперь, когда я получу все эти деньги, я буду появляться в разных местах, а она как раз такая девица, которую хорошо водить с собой. Я имею в виду, что она сообразительная, и мне не надо думать о том, что бы ей хотелось съесть. Меня больше всего утомляет необходимость выбирать всякие там кушанья для других. Кроме того, если предполагается, что она станет моей невесткой, то я не собираюсь с ней церемониться. Я вовсе не хотел бы быть грубым, но я нахожу церемонии крайне изнурительными. И если уж речь зашла об изнурительных вещах, то, говорят, я теперь владелец рудника.
      – Я думала, что эта компания с ограниченной ответственностью.
      – Да, но я получаю все акции Арнольда, что, по-видимому, дает мне возможность контроля. Конечно, я не против того, чтобы быть держателем акций, но я не собираюсь управлять рудником. Это смехотворно. Кеннет, полагаю, не захочет быть председателем?
      – Думаю, нет, – безразлично сказала Антония. – Но зачем беспокоиться? Тебя могут арестовать за убийство Арнольда, прежде чем тебе нужно будет думать о назначении председателя.
      Роджер заморгал, посмотрел на нее и смущенно сказал:
      – Я не понимаю, зачем тебе надо вспоминать об этом, когда я совершенно забыл. По правде сказать, мне это не нравится. Не потому, что я убил Арнольда: такая мысль никогда не приходила мне в голову, но нельзя сказать, чтобы людей никогда не обвиняли в преступлении, которого они не совершали. Очень часто обвиняют. Не говоря уже о том, что страшно раздражает, когда вокруг тьма детективов, и они не отходят ни на шаг. Вот первая причина, почему я хочу убраться отсюда. Не выношу этого суперинтенданта – снует туда-сюда, как собака на ярмарке. Во всяком случае, у меня другие понятия об уюте. Если он думает, что может вести себя в моей квартире, как у себя дома, то ошибается: это все, что я могу сказать по этому поводу.
      Антония поставила утюг на плиту.
      – Джайлз интересуется, почему ты не можешь жить в доме на Итон-плейс.
      – Потому что с таким огромным домом и со всей этой прислугой с ума сойдешь: будут приставать с вопросами, вернусь ли я к обеду и что бы хотел надеть. А кроме того, если у тебя куча слуг, то за ними надо смотреть. Я уже сказал Кеннету, что он может взять дом на Итон-плейс себе, и, конечно, именно поэтому Вайолет так стремится устроить меня на квартиру.
      – Единственное, что я тебе скажу, Роджер, – заметила Антония, собираясь уходить, – может, ты в некоторых отношениях и глуп, но тебя не так-то легко провести. Однако то же относится и к Вайолет: ее также непросто провести, не очень-то надейся, что сможешь отбить ее у Кеннета. – Она помолчала и, подумав, добавила: – Если бы ты женился на ней, тогда Кеннет мог бы жениться на Лесли, и все было бы прекрасно. Вайолет тоже может стать для тебя неплохой женой.
      – Никто не может стать для меня неплохой женой, – ответил он просто. – Более того, если Лесли – это та девушка, которая была здесь вчера, я вовсе не думаю, что это будет так прекрасно. Мы с ней не поладим. Каждый раз, когда я ее встречаю, она смотрит на меня, будто готова убить. Это очень нервирует, скажу я тебе.
      В этот момент открылась дверь, и в кухню заглянула Вайолет.
      – А, вы здесь, – сказала она. – Я услышала, что кто-то разговаривает, и решила, что это, должно быть, вы.
      Антония покраснела, представив, что та могла услышать. Однако Вайолет не обратила на нее никакого внимания. Она предложила Роджеру пойти вместе посмотреть квартиры и, глубокомысленно окинув взглядом его костюм, добавила, что знает одного очень хорошего портного, если у него нет никого на примете.
      Увидев, как смиренно Роджер последовал за Вайолет, Антония более чем когда-либо утвердилась во мнении, что Роджер должен жениться именно на ней.
      События последующих нескольких дней нисколько не ослабили это убеждение. Роджера не только водворили в меблированную квартиру, но и закупили ему полный гардероб, так что Кеннет снова получил во владение свои рубашки и пижамы, а Мергатройд впервые была вынуждена посмотреть на Вайолет с одобрением.
      Роджер был так доволен своей квартирой, что встряхнулся и задал вечеринку по случаю новоселья, куда пригласил не только своих сводных брата и сестру, но также Вайолет и Джайлза.
      По многим понятным причинам, о которых он готов был поведать каждому встречному, он не пригласил Мезурьера. Естественно, от него невозможно было скрыть финансовые проделки Мезурьера, и он готов был тотчас уволить его из фирмы, чему помешало лишь предупреждение Кеннета, что как только он это сделает, будет назначен точный день венчания Мезурьера с Антонией.
      – Если ты хочешь, чтобы этот манекен стал твоим зятем, то знай, я этого не желаю, – заявил Кеннет.
      – Конечно, нет, – сказал Роджер. – На самом деле как раз поэтому я и думал его выгнать. Хотя, имей в виду, у меня были и собственные соображения: во-первых, мне на него наплевать, а во-вторых, я полон желания уволить кого-нибудь, просто чтобы попробовать, что это такое.
      – Зато ты хорошо знаком с обратной ситуацией, – ядовито заметил Кеннет.
      – Это точно, – подтвердил Роджер, совершенно не реагируя на обидное замечание. – И, самое смешное, последний раз меня вышвырнули почти за то же самое. Только я, как всегда, и не собирался возвращать деньги. Я не говорю, что не подумал бы об этом, если бы у меня были средства, но у меня их не было. Однако если ты считаешь, что увольнение Мезурьера заставит Тони выйти за него замуж, то я не буду этого делать. Ведь если она выйдет за него, то будет ждать, что я стану называть его Рудольфом, а мне не нравится это имя. Правда, я думаю, чертовски глупое имя. Более того, если мне придется так его называть, я буду очень смущаться. Не то чтобы мне очень нравилось имя Джайлз, но это просто дело вкуса. Я ничего не имею против имени как такового, абсолютно ничего.
      Это поразило Кеннета, который быстро взглянул на Роджера и сказал:
      – Джайлз? Ты полагаешь… Чушь! Она месяцами с ним не разговаривает!
      – Об этом я ничего не знаю, – сказал Роджер. – Я знаю только, что если убрать эту бородавку по имени Рудольф, то Тони выйдет за Джайлза.
      – Ну, я надеюсь, может, ты и прав, – сказал Кеннет. – Джайлз – хороший парень. Надо последить за ними.
      – Я бы тебе посоветовал следить лучше за своими картинами, – заявил Роджер. – Не скажу, чтобы мне самому хотелось не сводить с них глаз, но, может, ты иначе к ним относишься.
      – Да, иначе, – сказал Кеннет, на которого столь непрофессиональная критика не произвела никакого впечатления. – Не делай глупости, не увольняй Мезурьера.
      – Ну хорошо, – согласился Роджер. – Только я не хочу его видеть на моей вечеринке.
      Упоминание о вечеринке тут же вынудило Кеннета заметить, что это новоселье – радостное событие только для самого Роджера. Кеннет заявил, что не собирается на ней присутствовать, но в конце концов все же пришел, поддавшись уговорам, но не Роджера, а Вайолет. Весь вечер она была необычайно добра к нему и так мало внимания обращала на Роджера, что через некоторое время он пришел в хорошее расположение духа и даже воспользовался поддержкой Роджера в споре с Вайолет относительно того, удобно ли идти на танцы в Альберт-Холл, если не прошло и двух недель после смерти Арнольда. Так как дискуссия началась в ресторане, который находился в этом же доме, и участников ее вовсе не заботило, что их могли услышать, в сторону стола Верикеров было устремлено множество возмущенных взглядов, а один поборник приличий провел остаток вечера за сочинением жалобы домовладельцу.
      Как и следовало ожидать, Вайолет наотрез отказалась поощрять даже простое упоминание о появлении на балу, который должен был состояться через три дня. Она сказала, что есть такая вещь, как уважение к мертвым, на это Кеннет возразил, что он питает к мертвому Арнольду не больше уважения, чем к живому.
      – И потом, я заплатил тридцать шиллингов за билеты и собираюсь их использовать, – добавил он.
      – Ты можешь их продать, – заявила Вайолет. – Мистер Каррингтон, вы согласны со мной, что ему не следует туда идти?
      – В общем, пожалуй, согласен, – ответил Джайлз. – Тони, ты ведь не пойдешь?
      – Нет, – сказала Антония. – Рудольф вечером занят.
      – Если Вайолет не пойдет, я возьму тебя, Тони, – заявил Кеннет, вызывающе глядя на свою невесту. – А если ты не пойдешь, то я возьму Лесли!
      – Я уже тебе сказала, дорогой. Я с тобой не пойду, – ответила Вайолет. – Мы наверняка встретим огромное количество знакомых, и даже боюсь себе представить, что они могут подумать про нас. Тони вольна поступать как хочет, но, я надеюсь, она достаточно разумна, не говоря уже о подобающих чувствах, чтобы и близко не подходить к этому балу.
      – После этой краткой речи все зааплодировали, – незамедлительно изрек Кеннет. – Ты пойдешь, Тони?
      – Она ужинает со мной и идет на спектакль, – вмешался Джайлз.
      – Ну да. Таким образом выказывая должное уважение к покойному.
      Джайлз засмеялся.
      – Что-то вроде того. Тони, ты пойдешь?
      – Да, пожалуй, – сказала Антония. – Это будет компания или просто мы с тобой?
      – Конечно, не компания, – сказал Кеннет. – Где твое чувство приличия?
      – Я не сомневаюсь, что все эти маленькие convenances кажутся тебе бессмысленными, дорогой, – заметила Вайолет, – но мистер Каррингтон абсолютно прав. Публичный бал и тихий ужин с кем-то вдвоем в ресторане – две совершенно разные вещи.
      – Какой проницательный у тебя ум, лапочка! – восхитился Кеннет.
      – Ну, хватит ссориться, – взмолился Роджер. – Лично я совсем не возражаю против того, чтобы Кеннет шел на бал, вовсе нет. Если бы я хотел пойти туда – а я этого не хочу – то не стал бы морочить себе голову, раздумывая, прилично это или нет.
      – Мы в этом не сомневаемся, – сказал Джайлз. – О, прости, Роджер, я твой гость, но ты сам напросился!
      – Можешь не беспокоиться за мои чувства, их не так-то легко ранить, – ответил Роджер. – Моя теория состоит в том, что каждый должен делать то, что ему нравится. В этом мире слишком много мешает. Если Кеннет хочет пойти на танцы, почему бы ему не пойти? И если Вайолет не хочет – это ее дело. Я вот что скажу: приходите сюда поужинать со мной, Вайолет.
      Это небрежное предложение было встречено весьма настороженно, по крайней мере двумя из компании. Антония сердито посмотрела на Роджера, считая такое предложение грубоватым, а Кеннет буквально испепелял Вайолет взглядом, пока ждал ее ответа.
      Она с изяществом отказалась, однако Кеннет этим не удовлетворился и по дороге домой все время возвращался к этому приглашению, предупредив ее, что, если она лелеет мысль провести вечер с Роджером, лучше ей тотчас от нее отказаться.
      – Какой ты глупый, дорогой! – вздохнула она. – Конечно же я не собираюсь этого делать! Разве ты не слышал, как я отказалась.
      – Слышал, – сказал Кеннет довольно сурово. – Но в бесхитростной болтовне Роджера, любовь моя, проскользнуло, что два дня назад ты ужинала с ним – обстоятельство, до сих пор мне неизвестное.
      Она слегка покраснела.
      – А, ты имеешь в виду вечер, когда тебя не было дома! – сказала она. – Ну что такого, если я поужинала с ним? Тони, по-видимому, ушла куда-то с Рудольфом, и бедный Роджер остался один в квартире. Я просто его пожалела.
      – У тебя прекрасная душа, моя любимая! Я полагаю, ты не сказала об этом, потому что забыла.
      – Я знала, что, если скажу тебе, ты поднимешь смехотворный шум, – спокойно ответила Вайолет. – Ты так поглощен своей собственной обидой, Кеннет, что не видишь, какое Роджер поистине трогательное существо.
      – Нет, не могу сказать, чтобы я это видел.
      – Ну, а я нахожу его таким. Если он совершил убийство, это, конечно, ужасно, но я ничего не могу с собой поделать – мне его жалко. Он все время думает об этом. Я знаю, он притворяется, будто это не так, но им владеет мысль о том, что полиция не спускает с него глаз.
      – Форма белой горячки, – равнодушно сказал Кеннет. – У полиции не больше оснований подозревать Роджера, чем меня. Пора уже перестать думать об этом. Никого не арестуют, и, более того, полиция это знает. Ты пойдешь со мной на бал в Альберт-Холл? Да или нет?
      – Но, дорогой, я же тебе уже сказала…
      – Послушай, Вайолет! – продолжал он решительным тоном. – Давай окончательно договоримся! Я не хочу и не буду придерживаться всех этих твоих условностей. Если ты собираешься выйти за меня замуж, ты должна с этим смириться.
      В его словах звучала угроза, и она сразу же прекратила попытки спорить с ним, а решила вывести его из мрачного настроения. При расставании он несколько смягчился, и она сказала, что, возможно, пойдет с ним на бал, если он так упорно на этом настаивает. Таким образом ссоры, к счастью, удалось избежать, но когда в день бала в половине седьмого она пришла в мастерскую и нежно сказала, что все-таки не сможет пойти, так как у нее сильно болит голова, Кеннет оглядел ее с головы до ног, а затем подошел к телефону и набрал номер Лесли Риверс.
      Вайолет молча смотрела в окно, пока Кеннет договаривался с Лесли о том, что зайдет за ней в четверть восьмого, чтобы вместе поужинать. По-видимому, Лесли ничего не имела против того, чтобы пойти на бал в его обществе, и глаза Кеннета победно светились, когда, положив трубку, он посмотрел на свою невесту.
      – Иди домой, дорогая, и лечи свою больную головку, – сказал он ласково. – Или у тебя другие планы? Извини, у меня нет времени обсуждать их с тобой, мне надо принять ванну и переодеться.
      Антония вошла в комнату в начале этой сцены и была ее молчаливым, но осуждающим свидетелем. Проводив взглядом Кеннета, она посмотрела на Вайолет с изрядной долей презрения.
      – Ты здорово все испоганила, – заметила она. – Мне думается, никто, имеющий хоть каплю разума, не стал бы проделывать таких штук с Кеннетом.
      – Правда? – мягко сказала Вайолет.
      – Правда. Если бы ты держалась своего исходного «нет», может быть он и не пошел бы. Меня-то мало волнует, пойдет он или нет, но если ты хотела, чтобы он уперся насмерть, то выбрала верный способ. Я никогда не думала, что ты такая дура. Ради бога, помоги мне подшить юбку! В семь придет Джайлз, а мне еще надо до ухода написать пару писем.
      Ровно в семь, когда пришел Джайлз, Антония стояла посередине комнаты, а Вайолет, опустившись на колени у ее ног, подшивала подол ее шифоновой юбки.
      – О Джайлз, извини, что я опаздываю, но я должна была набросать два письма, а потом пошла и зацепила каблуком эту проклятую юбку. Через минуту я буду готова, – виновато сказала Антония.
      – Постой спокойно, – попросила Вайолет. – И потом, у тебя на пальце чернила.
      – Я их смою. Вайолет, я тебе ужасно благодарна. Не могла бы ты еще найти пару марок и наклеить их на конверты? Я думаю, они в верхнем ящике секретера.
      – Да, сейчас, – ласково сказала Вайолет. – Поторопись, вымой руки и возьми плащ. – После недолгих поисков она нашла марки, наклеила их на конверты и сказала с ленивой улыбкой: – Просто чудо, что в этом доме можно найти марку. Скажите Тони, что я взяла письма и отправлю их по дороге домой, хорошо, мистер Каррингтон?
      – Вы не идете на бал? – спросил Джайлз. – Я думал…
      – Нет, не иду, – ответила она. – Вместо этого я тихо посижу дома. Надеюсь, вы получите удовольствие в театре. До свидания!
      Джайлз проводил ее до входной двери и выпустил. А когда он вернулся, из спальни вышла Антония, вечернее пальто было переброшено у нее через руку. Джайлз помог ей одеться.
      – Вайолет ушла, – заметил он. – Мне казалось, ты говорила, что она все-таки собиралась пойти в Альберт-Холл.
      – Да, но она передумала и только что пришла сказать об этом Кеннету. И тут началось… Где мои письма?
      – Их взяла Вайолет.
      – Ну, тогда хорошо. Я написала чудесное благодарственное письмо Роджеру.
      – Какое письмо? – удивился Джайлз. Она усмехнулась.
      – Да, я так и думала, что ты удивишься. Но это нужно было сделать. Как рассказал Рудольф, сегодня утром Роджер вошел в контору «Шан Хиллз» и послал за ним. Роджер сказал ему, чтобы он не беспокоился о подделке счетов и не волновался за последствия. Рудольф позвонил мне во время обеда, и, должна сказать, по-моему, это очень порядочно со стороны Роджера, ведь он не любит Рудольфа. Теперь бы только снять с Рудольфа подозрение в убийстве Арнольда, и я могла бы с чистой совестью расторгнуть помолвку, – добавила она счастливым голосом.

      На следующее утро, едва Джайлз Каррингтон закончил завтрак, как зазвонил телефон, вошел слуга и сообщил, что с ним хочет говорить суперинтендант Ханнасайд.
      Джайлз положил салфетку на стол, лениво поднялся, прошел в холл и взял трубку.
      – Алло, – сказал он. – Каррингтон у телефона. Чем могу служить? Полны бодрости в столь ранний час?
      Голос суперинтенданта звучал непривычно резко:
      – Я говорю из Скотленд-Ярда. Роджер Верикер мертв. Ленивая улыбка сошла с лица Джайлза Каррингтона.
      – Что?! Повторите! – недоверчиво переспросил он.
      – Роджер – Верикер – мертв, – отчетливо произнес суперинтендант.
      – Боже мой! Но как, где?
      – В своей квартире. Я только что получил это известие.
      – Но вы не думаете, что он убит?
      – Не знаю. Инспектор отделения, кажется, думает, что это самоубийство. Я сейчас же еду туда.
      – Я присоединюсь к вам, – сказал Джайлз.
      Квартира Роджера Верикера находилась в новом квартале, построенном между Куинз-гейт и Экзибишн-роуд. Джайлз Каррингтон приехал туда вскоре после суперинтенданта, и поставленные у дверей люди в штатском пропустили его в квартиру Роджера на втором этаже. В прихожей сержант Хемингуэй допрашивал напуганную горничную, которая в перерывах между всхлипываниями объяснила, что пришла сегодня в семь часов утра, чтобы убрать квартиру, и нашла бедного джентльмена в кресле мертвым. Она полагала, что никогда не сможет оправиться после этого удара.
      Сержант кивнул Джайлзу.
      – Доброе утро, сэр. Суперинтендант там, – сказал он, указывая большим пальцем в направлении гостиной.
      Там все оставалось еще нетронутым, и первое, что бросилось Джайлзу в глаза, когда он вошел в комнату, была фигура Роджера Верикера, который сидел в кресле вполоборота к письменному столу. Он упал вперед; голова его лежала на крае стола, а правая рука свисала вниз. На полу, прямо под его рукой, лежал пистолет, и в правом виске зияла страшная рана, из которой по лицу и руке сочилась кровь, образуя на ковре застывшую лужу.
      Суперинтендант слушал, что ему говорил щеголеватый инспектор, но когда вошел Джайлз, оглянулся и улыбнулся ему.
      – Вот молодец так молодец. Я надеюсь, вы не возражаете, мы скоро заберем его отсюда.
      – Я могу потерпеть, – коротко сказал Джайлз; нахмурившись, он глядел на тело Роджера.
      – Вы быстро добрались, – сказал суперинтендант. – Я сам только что приехал. Боюсь, он мертв уже несколько часов. – Суперинтендант снова повернулся к инспектору и кивнул ему, чтобы тот продолжал.
      Но инспектор мало что мог рассказать. Горничная, в обязанности которой входило до завтрака подметать пол и вытирать пыль в квартире, вошла в семь утра, открыв дверь ключом, и была удивлена, что в прихожей горел свет. Она выключила его, решив, что его забыли погасить с вечера, и тут заметил полоску света из-под двери гостиной. Она открыла дверь и увидела, что комната залита светом, все шторы задернуты, камин погас, а Роджер Верикер в кресле мертв. Она бросила тряпку и щетки, с криками выскочила из квартиры, побежала вниз и, рыдая, поведала о своем открытии привратнику.
      Привратник первым делом отправился наверх посмотреть на происшедшее, но одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: это дело для полиции, и, прежде чем уведомить управляющего, чьи комнаты находились на первом этаже, он позвонил в полицейский участок.
      Сразу же приехал сержант с полицейским врачом и, узнав фамилию покойного, он связал это дело с делом Верикера, за которым следил с большим интересом по газетам. Он не стал ничего трогать в квартире и уведомил дежурного сержанта, который, в свою очередь, позвонил инспектору отделения.
      – И хотя это выглядит как обычное самоубийство, я подумал, что надо посоветоваться с вами, суперинтендант, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги, – закончил инспектор.
      – И правильно сделали, – сказал Ханнасайд. Он посмотрел на пистолет, затем на мертвого, чуть поджав губы. – Я думаю, мы сделаем фотографию, – решил он и открыл дверь, чтобы отдать краткое приказание.
      Сержант Хемингуэй вошел вместе с фотографом и встал рядом с Джайлзом Каррингтоном, пока делали фотографию со вспышкой и выносили тело.
      – Похоже, мы знаем, кто убил Арнольда Верикера, сэр, – радостно сказал он.
      – Да, похоже, – согласился Джайлз. Сержант быстро взглянул на него:
      – Вы так не считаете, сэр? Но почему?
      – Я этого не сказал, – ответил Джайлз, при этом его взгляд на мгновение задержался на пенковой трубке, лежавшей на камине.
      – Все прекрасно складывается, – возразил сержант. – Он знал, что мы напали на его след; догадался, возможно, что мы опровергнем его алиби; сдали нервы, и пустил пулю в лоб. Все складывается, вы же не можете сказать, что нет, сэр.
      – Да, все складывается прекрасно, – сказал Джайлз.
      – И все-таки вам это не нравится. Может быть дело в родственных чувствах, осмелюсь вас спросить, сэр?
      Джайлз покачал головой. К этому времени тело вынесли на носилках, и суперинтендант Ханнасайд, избавившись от инспектора, задумчиво смотрел на письменный стол. Через мгновение он повернулся и оживленно спросил:
      – Ну, что вы скажете, мистер Холмс? Я не буду терять времени на соболезнование по случаю смерти вашего кузена, так как теперь достаточно знаю вашу семью и могу быть уверенным, что никто из вас не почувствует ни малейшего сожаления. Что вы об этом думаете?
      – Очевидно, самоубийство, – растягивая слова, сказал Джайлз.
      – Гм… Я не высокого мнения о вас, как о детективе. Ничто не кажется вам несколько необычным? – Он приподнял бровь. – Или вы это заметили, но надеетесь, что я не замечу?
      Джайлз улыбнулся:
      – На первый взгляд – три вещи.
      – Три? – Ханнасайд оглядел комнату. – Ну, я обнаружил только две. Это интересно. Прежде всего, на столе стакан виски с содовой. Я прекрасно представляю себе, как Роджер Верикер пьет перед тем, как застрелиться. Чего я не могу себе представить – так это того, что он налил себе стакан и оставил его нетронутым. Второе – хотя я не знаю, имеет ли это большое значение – его положение. Оно меня настолько поразило, что я решил сделать снимок. Он отвернулся от стола. Посмотрите, под каким углом находится его кресло. Почему он его повернул? Если он сидел за столом, то вероятнее всего, он писал. Но он не мог писать, сидя почти боком.
      – Это верно, – согласился сержант. – Вы имеете в виду, что он повернул кресло, чтобы с кем-то разговаривать?
      – Думаю, это вполне возможно. – Ханнасайд достал носовой платок и с его помощью открыл лежавшую на столе кожаную папку для бумаг. В ней был листок бумаги. Он взял его, прочел и передал Джайлзу. – Ну? – сказал он.
      Письмо, написанное неряшливыми каракулями Роджера, датировалось предыдущим днем и было не закончено.
      «Уважаемые господа, – начиналось оно. – В конверте вы найдете чек на сумму 15 фунтов 6 шиллингов 3 пенни в оплату вашего счета. Буду рад, если вы пришлете мне…»
      На этом короткая записка кончалась.
      – Не кажется ли вам это странным? – спросил Ханнасайд.
      – Кажется, – ответил Джайлз, – Роджер, оплачивающий счет, кажется мне более чем странным.
      – В некоторых отношениях вы очень похожи на ваших родственников, – резко сказал Ханнасайд.
      – Его прервали, – сказал сержант, в свою очередь читая записку. – Это противоречит здравому смыслу: он не стал бы ничего просить прислать ему, если бы собирался покончить с собой. Что-то, должно быть, заставило его сделать это. Но мы не знаем что. Но, конечно же, его прервали. Скажем, кто-то позвонил в дверь. Он засовывает письмо в бювар – или нет! – бювар открыт, и он пишет на нем. Он только закрывает его, когда идет к двери посмотреть, кто там. Такое инстинктивное движение, понимаете?
      – Да, что-то в этом роде, – сказал Ханнасайд. – Но мистер Каррингтон еще не сказал, какой третий момент.
      Добродушное лицо Джайлза стало суровым:
      – Ханнасайд, вы хорошо стреляете из пистолета?
      – Пожалуй что нет.
      – Так я и подумал. Вашему эксперту не понравилось бы вот это. – Он показал на пол около его ног, где наполовину спрятавшись в пушистом ковре у камина, поблескивала гильза.
      Оба полицейских посмотрели вниз.
      – Да, я уже видел ее, – сказал Ханнасайд. – Она что, лежит не там, где следует? В этом дело?
      – Да, – кивнул Джайлз. – Если бы Роджер Верикер, сидя в том кресле, приложил пистолет к правому виску и нажал курок, пустая гильза должна была бы упасть где-то между письменным столом и окном, а не здесь у камина. – Он зажег сигарету и швырнул потухшую спичку в камин за спиной. Глазами он измерил расстояние от себя до кресла, стоявшего у письменного стола. – Я думаю, когда будет сделано вскрытие, выяснится, что пистолет был не настолько близко к голове, – заметил он.
      – Спасибо, – сказал Ханнасайд, глядя на него с любопытством. – Кажется, я был несколько несправедлив по отношению к вам. Я подозревал, что вы стремитесь скорее помешать, чем помочь в этом конкретном случае.
      – Я могу переварить одно убийство, – кратко ответил Джайлз. – Но от двух меня уже начинает тошнить. Более того, хоть Роджер был и непутевый малый, но совершенно безобидный. Для убийства Арнольда могло быть несколько объяснимых причин, но для убийства Роджера – только одна, причем совершенно непростительная. Нет, определенно непростительная.
      – Действительно непростительная, – сказал Ханнасайд. Вдруг глаза его сузились – он увидел что-то за спиной Джайлза. – Ваш кузен курил трубку?
      – Не думаю.
      Ханнасайд сделал шаг вперед, чтобы получше рассмотреть трубку, лежавшую на каминной полке.
      – Пенковая трубка, окрашенная сильнее с одной стороны, чем с другой, – сказал он. – Мне кажется, я где-то ее уже видел.
      – Возможно, – сказал Джайлз. – Она принадлежит Кеннету. Но я не стал бы рассматривать это как улику. Кеннет был здесь на вечеринке три-четыре дня назад.
      – Он должен был бы вспомнить о ней, – заметил сержант. – Я бы довольно скоро вспомнил про свою. Более того, в трубке остался табак. Роджер Верикер должен был бы увидеть это, вытряхнуть его и вернуть трубку своему брату.
      – Совсем наоборот, – сказал Джайлз, – трудно ожидать от Роджера таких энергичных действий.
      – Возможно, вы и правы, – сказал Ханнасайд, – но, вы видите, из трубки упал на пол пепел. Наверное, горничная, которая убирает в квартире, вымела бы его.
      – Это зависит от того, какая горничная, – возразил Джайлз.
      Ханнасайд взял трубку и положил ее в карман.
      – Хемингуэй, я хотел бы видеть привратника, – сказал он. – Не попросите ли вы его подняться сюда?
      Джайлз улыбнулся:
      – Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я остался? Чтобы я не попал в Челси раньше вас.
      – Совершенно верно, – ответил Ханнасайд. – Думаю, вы не станете этого делать, но на данном этапе я не хотел бы рисковать. Как вам кажется, похож Роджер Верикер на человека, который может покончить с собой?
      – Нет, не думаю, – ответил Джайлз. – Конечно, он жаловался, что ему действуют на нервы детективы, которые возникают из-за каждого угла, но мне казалось, он не очень-то встревожен. Однако я мало встречался с ним, так что могу быть и неправ.
      – Я думаю, вы правы, – медленно произнес Ханнасайд. – Вы помните тот день, когда он рассказал мне нелепую историю о том, как он поехал в Монте-Карло? Я очень живо вспоминаю, как он сказал: «Разве я похож на человека, который может застрелиться? Конечно же нет!»
      – Да, я помню, – ответил Джайлз. – Но трудно что-либо утверждать о человеке, который так много пьет, как Роджер. Эта гильза скорее является доказательством, и, я думаю, она свидетельствует о том, что стрелял неопытный человек. Например, я бы, выстрелив, внимательно проследил за гильзой.
      – В таких обстоятельствах люди не всегда сохраняют способность думать. Если бы они сохраняли ее, было бы куда больше неразгаданных тайн.
      – Это верно, но разве мы уже не решили, что в данном деле убийца был чрезвычайно хладнокровен?
      – Если предположить, что убийца Арнольда Верикера и убийца Роджера Верикера – одно и то же лицо, – тоскливо произнес Ханнасайд. – Сам я в этом мало сомневаюсь, но другой вопрос – сумею ли я доказать. Между прочим, где вы были вчера вечером?
      – Я так и знал, – заметил Джайлз. – Я был с мисс Верикер с семи часов, когда зашел за ней в мастерскую, и приблизительно до четверти двенадцатого, когда проводил ее туда же. Мы поужинали у Фаволи, а потом пошли в театр «Уиндем». Проводив мисс Верикер, я вернулся назад в Темпл на такси, на том же самом такси, в котором мы приехали из театра. Это будет легко установить. Вернувшись в Темпл, я лег спать. Боюсь, мой слуга уже спал в это время, так что я не смогу представить доказательств, что до самого утра оставался в постели. Как считает полицейский врач, сколько времени прошло с момента смерти?
      – Инспектор Дейвис говорит, по меньшей мере семь или восемь часов, а может, даже и больше. Как я понимаю, он осматривал тело приблизительно в семь сорок пять сегодня утром.
      – Ну, полагаю, я мог бы это сделать, – размышлял Джайлз. – Только сомневаюсь, что Роджер мог еще не спать и писать письма в час ночи, насколько я его знаю.
      – В данный момент вы не являетесь одним из подозреваемых, – ответил Ханнасайд. На лице его была тень улыбки. Когда сержант Хемингуэй снова вошел в комнату, сопровождая привратника, он повернулся и сказал в своей доброжелательной манере: – Доброе утро. Вы здешний привратник?
      – Да, сэр, – сказал человек, с опаской оглядывая комнату. – По крайней мере, правильней сказать, ночной привратник.
      – Как вас зовут?
      – Флетчер, сэр. Генри Джордж Флетчер.
      – Я записал его имя и адрес, суперинтендант, – вставил сержант.
      – Хорошо. В какое время вы приходите на службу, Флетчер?
      – В восемь вечера, сэр, и ухожу во столько же утром.
      – Все это время вы находитесь в помещении? Флетчер слегка кашлянул.
      – Ну, сэр, официально как бы… если вы меня понимаете. Иногда я выхожу подышать свежим вздохом. Я отлучаюсь не больше чем на пару минут или около того. Это бывает не часто.
      – Вы выходили прошлой ночью?
      – Нет, сэр.
      – Вы совершенно в этом уверены?
      – Да, сэр. Вечер вчера был холодный, и мне не захотелось выходить, у меня, как можно выразиться, подверженность простудам. У меня горел камин в комнате внизу, сержант там видел.
      – Маленькая комната, как мне показалось, – сказал сержант. – Думаю, насквозь продувается.
      – Именно, – согласился привратник.
      – Сидите с закрытой дверью?
      – Но это не запрещено, во всяком случае, в моих инструкциях, – сказал, защищаясь, Флетчер. – Если я нужен, мне звонят, и я слышу, как работает лифт, закрыта дверь или открыта. Я могу следить за всем с закрытой дверью, так как верхняя часть, как вы видели, застеклена.
      – Конечно, можете, если не дремлете, – проницательно сказал сержант.
      – Когда я на службе, я не сплю, – проворчал Флетчер.
      Ханнасайд сказал:
      – Ну, ладно, сержант. Я не думаю, что кто-нибудь стал бы винить вас, если бы вы немного вздремнули, Флетчер, Это, должно быть, скучная работа. Как я понимаю, прошлой ночью вы не слышали ничего похожего на выстрел.
      – Нет, сэр, иначе бы я сразу сказал. Но мы находимся рядом с Экзибишн-роуд, а там прошлой ночью было много машин, которые ехали в Альберт-Холл по случаю большого веселья. Я полагаю, это был благотворительный бал. Так или иначе, было более шумно, чем обычно, но не в этом доме, это я могу поклясться.
      – Понятно. Ваша главная входная дверь открыта всю ночь или вы ее запираете?
      – Я не запираю до полуночи.
      – Но потом запираете?
      – Да, сэр, такие у меня инструкции.
      – Так что, кто бы ни входил в здание после двенадцати, он должен позвонить, чтобы вы его впустили?
      – Верно, сэр.
      – Приходил ли кто-нибудь поздно прошлой ночью?
      – О да, сэр! Мистер и миссис Чолмонди из пятнадцатой квартиры, они пришли. Затем сэр Джордж и леди Фэрфакс и две молодые барышни, все они были на этом балу, о котором я вам говорил; и мистер Хамфриз, из шестой квартиры, он тоже вернулся поздно; и миссис Маскетт из девятой, и мисс…
      – Насколько я понимаю, они все живут здесь? А не впускали ли вы каких-нибудь посетителей после двенадцати?
      – Нет, сэр. Да в такой час вряд ли кто-то может прийти.
      – А до двенадцати вы помните, входил ли кто-нибудь незнакомый в здание?
      Привратник потер подбородок.
      – Ну, понимаете ли, это довольно трудно сказать, – признался он. – Конечно, если бы я увидел кого-нибудь подозрительно слоняющегося, я бы сразу вышел; но, сэр, здесь двадцать квартир и довольно много людей входит и выходит. Если кто-то проходит мимо моей двери, я, естественно, смотрю, но я не всегда мог бы поклясться, кто это был, если проходят мимо прямо к лифту или лестнице. Например, я точно помню, что две дамы и три джентльмена поднимались наверх. Я так думаю, первая была мисс Мэттьюз, но я только видел ее шляпу, она была набок, как сейчас носят. Она пришла, должно быть, в восемь тридцать или около того. Вторая пришла вскоре после одиннадцати, но я видел ее только мельком. Я не заметил, как она выходила, так что полагаю, это была мисс Тернер, горничная миссис Делафорд, которая припозднилась. Затем пришел джентльмен – он поднимался на четвертый или пятый этаж. Это точно был чужой, потому что, спустившись около одиннадцати, он попросил меня вызвать такси. Такой высокий военный. Второму джентльмену нужна была квартира адмирала Крейвена, и я поднял его наверх. А другого я как следует не видел. Он пришел, должно быть, примерно в половине одиннадцатого, но поднимался пешком, не на лифте. Я подумал, что это был молодой мистер Маскетт, потому что на нем была такая черная фетровая шляпа, как мистер Маскетт носит с вечерним костюмом, но теперь, когда вы спрашиваете, я бы не удивился, если бы это был вовсе и не он, по той причине, что квартира мистера Маскетта на третьем этаже, а он не такой, чтобы идти пешком, когда есть лифт.
      – Вы видели, как он выходил?
      – Ну, точно не скажу, – признался привратник.
      – А вы уверены, что больше никто чужой не входил в дом прошлой ночью?
      – Не скажу, – осторожно ответил Флетчер. – То есть, я не мог бы поклясться в этом.
      Было совершенно очевидно, что часть вечера привратник провел, уютно клюя носом у камина. Если бы даже его вынудили признаться в этом, мало что изменилось бы, так что Ханнасайд благоразумно оставил эту тему.
      – Кто занимает соседнюю квартиру? – спросил он.
      – Мистер Хамфриз, сэр. Я говорил вам о нем. Он был на балу и пришел домой поздно, около половины пятого утра, очень счастливый.
      – А на другой стороне лестничной клетки?
      – Мистер и миссис Томлинсон живут в третьей квартире, но сейчас они в отъезде, а четвертая не занята.
      – А есть ли кто-то в квартире над этой?
      – Да, сэр, миссис Маскетт, она тоже поздно пришла. Я говорю поздно: это было в половине первого. Но сомневаюсь, что она бы услышала выстрел. В этих квартирах хорошая звукоизоляция.
      – Все равно, я поднимусь к ней, – сказал Ханнасайд. – Вы можете не ждать; я думаю, вам пора домой.
      – Да, я уже задержался, – согласился привратник. – Конечно, если что-то нужно, я могу…
      – Нет, ничего не нужно, спасибо. Но на вашем месте я не стал бы об этом распространяться.
      – Я… ни за что, сэр. Мистер Джексон, наш управляющий, чрезвычайно встревожится, когда услышит об этом.
      Ханнасайд промолчал.
      – Да, а где управляющий?
      – Его не было ночью, – ответил сержант. – Ждем его сегодня утром.
      – Понятно. Если Холлиз появится, пока меня не будет, скажи ему, чтобы снял отпечатки пальцев с пистолета и во всех местах, где они могут быть в этой комнате, прихожей и ванной. Я надеюсь скоро вернуться.
      Он вышел и оставил сержанта и Джайлза Каррингтона развлекать друг друга до его возвращения. Минут через пять пришел сержант Холлиз, и, наблюдая, как он взялся за работу, Джайлз сказал:
      – А, это интересно. Сержант, вы не могли бы заняться телефоном в первую очередь? Мне пришло в голову, что надо бы позвонить в мою контору и сообщить, что у меня есть другие, более важные дела сегодня утром.
      – Отнимаем у вас время, да, сэр? – сочувственно сказал Хемингуэй. – Это все рутина. Я бы мог поспорить на пять фунтов, что мы не получим ни единого отпечатка, разве только на той гильзе.
      Джайлз только что закончил разговор со старшим Каррингтоном (который, взорвавшись, сказал, что если Джайлз собирается проводить все время, занимаясь делами своих кузенов и кузины, то чем скорее их всех перебьют, тем лучше), когда в комнату вернулся Ханнасайд. Он молча наблюдал за работой Холлиза, потом, глянув на Джайлза, сказал:
      – Простите, что я заставляю вас торчать здесь. Я сейчас еду в Челси. Вам нет необходимости ехать, разве что вы сами хотите.
      – Поеду посмотреть на честную игру, – сказал Джайлз. – Удалось что-нибудь выяснить у Маскеттов?
      – Довольно сомнительно. Одну вещь я установил: человек, которого видел привратник, был не молодой Маскетт. Прошлым вечером он пришел в шесть тридцать и больше никуда не выходил. Примерно в одиннадцать он услышал звук, который принял за прокол шины. Вся беда в том, что это в самом деле мог быть прокол. – Он повернулся к Хемингуэю. – Сержант, оставляю вас здесь, вы знаете, что надо делать. Увидимся в Ярде. Если вы готовы, мистер Каррингтон, пойдемте.

      В Челси поехали па машине Джайлза Каррингтона. Садясь рядом с ним, суперинтендант бросил быстрый взгляд на его лицо и сказал:
      – Боюсь, что для вас это довольно неприятное дело, мистер Каррингтон.
      – Да, очень неприятное, – спокойно сказал Джайлз. – И не только для меня. – Он переключил на вторую скорость, а затем на третью. – Конечно, я понимаю, куда вы клоните, но не ждите, что я поверю, будто мои родственники, то есть моя кузина или мой кузен, способны совершить такое хладнокровное убийство.
      Суперинтендант промолчал. Потом Джайлз, чуть заметно улыбнувшись, добавил:
      – Кроме того, я думаю, вряд ли они не обратили бы внимания на эту гильзу.
      – Вы думаете, я отношусь к молодому Верикеру с предубеждением, – сказал Ханнасайд. – Но, откровенно говоря, я очень надеюсь, что вы правы. И тем не менее нельзя игнорировать факты: смерть Роджера Верикера, если считать, что это убийство, значительно сужает круг. Думаю, нет сомнений, что человек, убивший Арнольда, убил также и Роджера. Вы сами сказали: если для первого убийства могло быть несколько мотивов, то для второго – один-единственный. Поэтому, кажется, мы можем, во-первых, отбросить Мезурьера и, во-вторых, Арнольдова шофера, который, признаюсь, никогда не был под большим подозрением. Ни тому, ни другому смерть Роджера ничего не давала. Только один человек имел шанс получить состояние; и вы это знаете так же хорошо, как и я, так что мы можем быть здесь откровенны. Более того, мистер Каррингтон, вы никогда не были уверены в том, что Кеннет Верикер не совершил первого убийства. Вы не исключали такой возможности, я знал это с самого начала. Однако это второе убийство вам просто встало поперек горла. И все же если вы как следует поразмыслите, то поймете, что оно логически, почти неизбежно, вытекает из первого. Допустим, оно не было предусмотрено. Только совершенно закоренелый преступник может запланировать убить двоих людей. Было задумано только одно убийство, но, когда появился Роджер Верикер, оно стало бессмысленным, если не убрать и его. Вы знаете поговорку: лиха беда начало; она применима к этому случаю. Если человек может убить своего сводного брата, чтобы получить его деньги, и это сходит ему с рук, то уже не так тяжело убить и второго. Не могу не признать, сложилось впечатление, что убийце Арнольда абсолютно все сойдет с рук, о чем Кеннет Верикер прекрасно осведомлен.
      – Но для этого нужно иметь патологический ум! – отрезал Джайлз.
      – Да, конечно.
      – Чушь! Этот парень совершенно нормален. Кроме того, если бы он собирался убить Роджера, то не стал бы как дурак проявлять столь открыто свою враждебность.
      – Не стал бы? – возразил Ханнасайд очень сухо. – Я думаю, как раз это Кеннет Верикер и стал бы делать. Но не думайте, что я исключил всех других возможных подозреваемых. Вовсе нет, но я свалял бы дурака, если бы не выяснил подробно все, что он делал прошлой ночью.
      Они подъехали к перекрестку и остановились у светофора. Только когда машина снова тронулась с места, Джайлз Каррингтон ответил ему с улыбкой:
      – Да, вы сваляли дурака; но я ведь уже сказал вам, что собираюсь сам заняться этим делом.
      – Ну, если что-нибудь пришло вам в голову, скажите мне, – благодушно попросил Ханнасайд.
      – Две возможности пришли мне в голову, но обе настолько дикие, невероятные, что, думаю, я не стану забивать вам голову, – ответил Джайлз. – Одна из них достаточно очевидная, чтобы вы сами могли о ней подумать…
      Ханнасайд усмехнулся.
      – Спасибо!
      – Простите, но я не имел в виду ничего такого. Другая… – он немного помедлил, – другая, насколько я знаю, абсолютно ничем не подтверждается. Посмотрю, смогу ли я что-нибудь найти.
      – Это звучит не очень-то многообещающе, – с довольным видом сказал Ханнасайд. – Но, пожалуйста, продолжайте.
      Через несколько минут они подъехали к мастерской. Джайлз провел машину немного дальше вдоль гаражей и поднялся вслед за Ханнасайдом к квартире.
      Им открыла Мергатройд, с отвращением воскликнув:
      – Что, опять? Ну уж точно я не дам вам сейчас беспокоить моих молодых господ. Они завтракают. Доброе утро, мистер Джайлз.
      – Завтракают? – удивился Джайлз. – Вы знаете, Мергатройд, сейчас около двенадцати.
      – Да, но было почти пять часов, когда мистер Кеннет и мисс Лесли вернулись с этих танцев, – сурово сказала Мергатройд.
      – Я сожалею, но суперинтендант Ханнасайд занятый человек. Придется побеспокоить мистера Кеннета.
      – Если вы так считаете, сэр… – с неодобрением уступила Мергатройд и отошла в сторону. – Я сомневаюсь, что мисс Лесли соответствующим образом одета, чтобы принимать гостей, но я посмотрю.
      – Мисс Лесли? Она здесь?
      – О да, она здесь и была всю ночь; а что оставалось делать, когда мистер Кеннет привез ее домой в такой час, – ответила Мергатройд. – Что поделаешь, если она забыла ключи. Чем будить свою хозяйку, разбудила мисс Тони и легла в ее постель. – С этими словами она открыла дверь мастерской и заглянула туда. – Мисс Тони, здесь мистер Джайлз с суперинтендантом. Впустить их или нет?
      – О Боже мой, в такой час! – простонал Кеннет. – Скажи, что нас нет дома.
      – Нет, не надо. Конечно же, они могут войти, – сказала Антония. – Ты не возражаешь, Лесли? Привет, Джайлз! Доброе утро, суперинтендант. Выпейте кофе!
      Завтрак был накрыт на столе у окна. С одного края стола рядом с кофейником сидела Антония, полностью одетая; по одну сторону от нее – Лесли Риверс в кимоно, а по другую – Кеннет в пижаме, фланелевых брюках и старой фланелевой куртке. Кеннет, который выглядел полусонным, угрюмо посмотрел на гостей и сказал:
      – Ну, что теперь случилось? Не жалейте нас. Тони, ради Бога, накрой эти отвратительные яйца! Мергатройд, должно быть, сошла с ума. Где ветчина?
      – Мы ее съели вчера. Присаживайтесь, суперинтендант! Между прочим, это мисс Риверс. Ты выглядишь довольно мрачным, Джайлз. Что-нибудь случилось?
      – Боюсь, нечто очень серьезное, Тони. Роджер мертв – выстрел из пистолета.
      На мгновение воцарилась гробовая тишина. Затем Антония судорожно выдохнула:
      – Боже!
      Кеннет сначала застыл с чашкой в руке, потом обвел всех мрачным взглядом и нарочито медленно выпил кофе. Затем он поставил чашку на блюдце, вытер губы салфеткой и спокойно сказал:
      – Если без шуток, то это уже чересчур. Без шуток?
      – Какие тут шутки, мистер Верикер, – ответил Ханнасайд, наблюдая за ним.
      Джайлза, тоже наблюдавшего за Кеннетом, поразило, что тот слишком идеально владеет собой. Была заметна только некоторая напряженность рта и странно пустой взгляд, попеременно останавливающийся то на лице Джайлза, то на лице Ханнасайда. Затем Кеннет взял свою чашку и передал Антонии.
      – Еще кофе, пожалуйста, – сказал он. – Как переменчива судьба!
      – Похоже, вы не очень-то удивлены, мистер Верикер.
      – Мне даже страшно сказать, насколько я удивлен, мой друг суперинтендант. Вы сказали, выстрел из пистолета? Что это значит? Самоубийство?
      – Или убийство, – ответил Ханнасайд. Слово, произнесенное вслух, прозвучало угрожающе и заставило Лесли Риверс непроизвольно содрогнуться.
      – Давайте считать это самоубийством, – предложил Кеннет. – Это больше похоже на правду.
      – Вы полагаете? Почему?
      – Очевидное умозаключение. Он убил Арнольда, думал, вы его подозреваете, сдали нервы, и нажал на курок. Вайолет говорила, что он был в нервном возбуждении.
      – Она говорила? – вопрос задал Джайлз. – А что заставило ее так думать?
      – Я не спросил.
      Лесли сказала несколько неестественным тоном:
      – Он наверняка был в нервном возбуждении. Я сама так думала.
      – Ну, а я не видела никаких признаков этого, – категорично заявила Антония.
      Лесли упорно смотрела на нее.
      – Да нет же, Тони! У него часто были такие затравленные глаза.
      – Это только потому, что он думал, ты готова убить его, – отвечала Антония, которую невозможно было сдержать. – Он говорил тебе… – Она не закончила фразы, залившись ярким румянцем. – О Господи, что же такое я несу? Конечно, это была только шутка! На самом деле он так не думал!
      – Конечно, нет, трудно предположить, что он мог так подумать, – тихо произнесла Лесли. – Я не могу сказать, чтобы он мне очень нравился, но у меня не было никакого желания убивать его. Кроме того, у меня есть алиби. – Она повернулась к Ханнасайду и улыбнулась. – Прошлой ночью с четверти восьмого я была с мистером Кеннетом Верикером. Мы поужинали в «Карлтоне» и оттуда поехали в Альберт-Холл, где танцевали до четырех часов утра. Затем мы вернулись обратно сюда.
      – Мисс Риверс, вы были весь вечер вместе?
      – Да, конечно, – ответила она.
      Кеннет быстро перевел взгляд на ее лицо, выражение его глаз трудно было прочесть.
      – Вы одни ходили на бал или с компанией? – спросил Ханнасайд.
      Джайлзу показалось, что мгновение она колебалась.
      – Мы присоединились к компании, – сказала она.
      – К большой компании, мисс Риверс?
      – Нет, не очень.
      – Сколько в ней было человек?
      – В общей сложности около двенадцати, – сказал Кеннет. – Мы были в одной ложе.
      – И вы, естественно, танцевали также с другими членами компании, не только с мисс Риверс?
      – Естественно, – согласился Кеннет.
      – Но после каждого танца мы снова встречались в ложе, – вмешалась Лесли. – Не думаю, что мы теряли друг друга из виду больше чем на пять минут, правда, Кеннет?
      – Да, – медленно сказал Кеннет. – Наверное, да.
      С замиранием сердца Джайлз подумал, что он лжет и делает это неумело.
      – Мистер Верикер, вы не покидали Альберт-Холл во время танцев?
      – Нет.
      Последовало молчание. Ханнасайд сунул руку в карман и достал пенковую трубку.
      – Вы видели это когда-нибудь раньше? – спросил он.
      – Много раз. Это моя трубка.
      – Мистер Верикер, я нашел ее на камине в квартире вашего сводного брата.
      – Правда? – спросил Кеннет. – Должно быть, я забыл ее там.
      – Когда?
      – Два или три дня тому назад. Я у него ужинал.
      – Вы не спохватились, что ее нет?
      – Нет, – безразлично сказал Кеннет. – Я не всегда курю одну и ту же трубку.
      – Но пенковой трубкой обычно дорожат, – сказал Ханнасайд. – Вы знаете, я тоже курю трубку.
      – Может вы и курите трубку, но вы не Верикер, – парировал Кеннет, и в его глазах мелькнула тень обычного озорства. Он отодвинул тарелку и поставил локти на стол. – А теперь я могу задать несколько вопросов?
      – Одну минутку, мистер Верикер. Прежде я хочу, чтобы вы назвали имена остальных членов компании, в которой вы были прошлой ночью.
      – Вам предстоит тяжелый день, – заметил Кеннет. – Лесли, кто был в нашей компании?
      – Ну, во-первых, Херншоу, – задумчиво начала перечислять Лесли.
      – Их двое, дорогая, мистер и миссис Джералд Херншоу, Холтинги, Крэнли… Это будет милая прогулочка, суперинтендант.
      – И Томми Дру, – продолжала Лесли.
      – Достопочтенный Томас Дру Олбани. Ну с этим вам будет просто, правда, он был заметно навеселе после одиннадцати, так что от него может не быть никакого прока.
      – И еще какая-то пара по фамилии Уэстли. Я не знаю, где они живут.
      – Это те паразиты, которые пришли с Артуром и Паулой? – заинтересовался Кеннет. – Я с ней танцевал. Они живут где-то на Путин-хилл и выращивают шпицев.
      – Ну, это ты выдумал, – с укором сказала Тони.
      – Да нет же. Эта Уэстли сказала, что ее сука Пэнси из Полтмора принесла трех первенцев в Ричмонде.
      – Тогда, может быть, Полтмор – это название ее дома, – сказала Антония. – Я думаю, Пэнси – совершенно отвратительное имя для собаки.
      Тут вмешался Джайлз:
      – Будет гораздо быстрее, если мисс Лесли скажет суперинтенданту Ханнасайду все, что ему нужно, а вы оба помолчите.
      – Да, не забудь эту рыжеволосую девку, – сказал Кеннет, вставая и направляясь к камину. – Она пришла с Томми и, кажется, жалела об этом.
      Он выбрал трубку на каминной полке и стал наполнять ее табаком из глиняного кувшина. Пока он ее зажег, Лесли подошла уже к концу своего списка, а суперинтендант записывал в блокнот последнюю фамилию. Некоторое время Кеннет попыхивал своей трубкой, затем сказал:
      – А теперь, если вы не возражаете, ответьте мне, когда мой сводный брат застрелился?
      – Ваш сводный брат, мистер Верикер, был застрелен прошлой ночью, возможно, до полуночи, но у меня еще нет определенной информации по этому вопросу.
      – А каким оружием?
      – Это был автоматический пистолет «кольт-32». Кеннет поднял брови:
      – Действительно он? Где твоя пушка, Тони?
      Вид у Антонии был испуганный. Заметив в глазах Джайлза неодобрение, она отрывисто заговорила:
      – К чему ты клонишь? Я не стреляла в Роджера!
      – Никто и не говорит, что ты это сделала, дитя мое. Где твой пистолет?
      – В левом верхнем ящике моего секретера. Кеннет направился к секретеру.
      – Готов поспорить, его там нет.
      – Ну, на этот раз ты проспоришь, – парировала Антония. – Я точно знаю, что он там, потому что вынимала и смазывала в тот день, когда мы проводили здесь весеннюю уборку.
      Кеннет открыл ящик и перевернул бумаги, которые в нем лежали.
      – Я выиграл, – сказал он. – Подумай получше.
      – Но я знаю, что я клала его туда! – сказала Антония, заметно побледнев. – Под старыми чеками. Лесли, ты была здесь, ты же помнишь?
      – Я помню, как ты его смазывала, но не помню, куда убрала, – сказала Лесли. – Кеннет, посмотри в правом ящике.
      – Там тоже нет, – сказал Кеннет.
      – Я совершенно уверена, что положила его в левый верхний ящик! – настаивала Антония. Она встала, подошла к секретеру и перевернула вверх дном все содержимое ящика. – Нет, его здесь нет, – испуганно сказала она. – Кто-то его взял.
      – Ты точно помнишь, что не перекладывала его потом? Может, ты забыла? – спросил Джайлз.
      – Нет. Он всегда лежит в моем секретере. Я посмотрю, но знаю, что не перекладывала его.
      – Я не стал бы возиться с этим, – сказал Кеннет.
      Ханнасайд тихо спросил:
      – Знал ли кто-нибудь еще, кроме вашего брата и мисс Риверс, где вы держите пистолет, мисс Верикер?
      – О да, куча людей!
      – Не могли бы вы быть чуть точнее, – попросил он.
      – Любой, кто хорошо знал квартиру. Например, ты, Джайлз, ты ведь знал?
      – Да, я знал, что ты его держишь в секретере, Тони. Кажется, я сам тебе это посоветовал. Но разве я не советовал также запирать ящик на ключ?
      – Кажется, ты говорил мне, но я уже тысячу лет назад потеряла ключ и вообще всегда забывала его запирать.
      – Как вы думаете, мисс Верикер, ваш сводный брат знал о пистолете? Она задумалась.
      – Роджер? Думаю, он должен был найти его, потому что он мне говорил, что рылся в моем секретере, чтобы посмотреть, не храню ли я там деньги. Кеннет, ты к этому клонишь? Ты думаешь, Роджер взял его?
      – Да, конечно, – ответил Кеннет. – Однако мой друг суперинтендант думает, что это я взял его.
      Ханнасайд не обратил никакого внимания на это замечание, а только спросил у Антонии, не знает ли она номер пистолета.
      – Тони, он на твоем разрешении, – подсказал Джайлз. – Ты можешь достать его?
      – Оно обязательно должно быть где-то у меня в секретере, – с надеждой ответила она.
      В результате изнурительных поисков, в которых ей помогали Кеннет, Джайлз и Лесли Риверс, наконец было извлечено разрешение на оружие. Она с победоносным видом протянула его Ханнасайду, извиняясь за его несколько потрепанный вид и объясняя это тем, что однажды собаки схватили его, когда Джуно был еще щенком.
      Ханнасайд записал номер пистолета, вернул ей разрешение и собрался уходить. Но Кеннет остановил его.
      – Вы серьезно думаете, что это могло быть убийство, друг Озрик? – спросил он.
      – Вы сами мне напомнили, что я не Верикер, – ответил Ханнасайд. – Я не шучу на такие темы.
      – У вас есть какие-то причины думать, что это убийство?
      – Да, – сказал Ханнасайд. – Несколько причин. Вы хотите еще что-то спросить?
      – Конечно, хочу, – немного неожиданно ответил Кеннет. – Я очень хочу знать, кто следующий после меня наследник?
      Последовало удивленное молчание. Ханнасайд нарушил его.
      – Вряд ли это входит в мою компетенцию, – сказал он.
      – Мне неприятно возражать вам, – сказал Кеннет. – Но это очень даже входит в вашу компетенцию, потому что если это было убийство, то следующей жертвой, похоже, буду я. А, откровенно говоря, я не желаю быть в этой роли и прошу полицию позаботиться о моей защите.

      С минуту суперинтендант смотрел на него из-под нахмуренных бровей. И тут заговорила Антония.
      – Разве не я следующая наследница? – спросила она. – Джайлз, разве не я?
      – Точно не знаю, Тони. Твой отец не предусмотрел смерть всех трех сыновей, когда составлял завещание. Возможно, и ты.
      – Что из этого следует? – ласково спросил Кеннет.
      – Ну и свинья же ты, Кеннет! – с чувством сказала Антония.
      – Если вы серьезно нуждаетесь в защите полиции, вы ее, без сомнения, получите после подачи заявления в соответствующее отделение, – сказал Ханнасайд. – Пока я хотел бы поговорить с вашей служанкой Мергатройд, позовите ее, пожалуйста.
      – Это должно представлять большую ценность, – заметил Кеннет, лениво направился к двери и позвал Мергатройд.
      Она вошла сразу же, как ей сказали, что суперинтендант хочет поговорить с ней, и взгляд ее выражал нескрываемую враждебность.
      – Ну? – сказала она. – Не надо говорить мне, что что-то случилось, я и так вижу.
      – Тем не менее ты никогда не догадаешься что, – сказал Кеннет. – Роджер мертв.
      Она быстро перевела взгляд с одного на другого.
      – Мертв? – повторила она. – Вы не разыгрываете меня, нет, мистер Кеннет?
      – Спроси у моего друга суперинтенданта, – пожал плечами Кеннет.
      Она со свистом втянула в себя воздух.
      – Ну, скажу я вам, это неожиданность. Мертв! И, я уверена, пьяный! Конечно, не велика потеря, хотя я уж точно не желала ему такого зла. – Она посмотрела на Ханнасайда. – О чем вы хотите меня спросить? Если вы хотите знать, как это случилось, то я совсем об этом ничего не знаю.
      – Где вы были прошлой ночью? – спросил он.
      – А какое ваше дело? – возмутилась она. – Неужто хотите доказать, что мистер Роджер был убит?
      – Боюсь, у меня достаточно причин думать, что он на самом деле был убит, – ответил Ханнасайд. – Он был найден в своей квартире утром с простреленной головой.
      Розовые щеки Мергатройд стали совершенно белыми. Она отступила назад, наткнулась на стул и плюхнулась на него.
      – О Господи Боже мой! – с трудом выдохнула она. – Что же дальше-то будет? Надо же! Отродясь ни о чем таком не слыхивала!
      – И само собой разумеется, – вставил Кеннет, – полиция считает, что это сделал я.
      При этих словах она вскочила со стула.
      – О, они так считают, да? Ну, так я вам скажу, – начала она, наступая на Ханнасайда, – что мистер Кеннет всю ночь был на танцах, и мисс Риверс может поклясться в этом!
      – Но я вас об этом не спрашивал, – тихо сказал Ханнасайд. – Я хочу, чтобы вы мне рассказали, где были вы.
      – В кино, – ответила она.
      – Одна?
      – Да, одна.
      – А после этого?
      – Сразу же вернулась назад; когда пришла мисс Тони, я была дома.
      – Когда вы вернулись?
      – Двадцать минут двенадцатого. Если хотите, можете спросить у мистера Питерса, вы найдете его там, за гаражами. Он владелец гаража и видел, когда я пришла, еще спрашивал меня про фильм. А я ему рассказала.
      Больше от нее ничего нельзя было добиться, поэтому Ханнасайд отпустил ее и через несколько минуту ушел сам.
      В комнате воцарилось молчание. Его нарушила Мергатройд.
      – Мне надо заниматься овощами, – сказала она, вернувшись в комнату. – Не говоря уже о стирке, так что, ясное дело, я не могу тратить время на разговоры. А вы бы лучше, мисс Тони, пошли и помогли мне. От того, что вы сидите здесь с перепуганным видом, лучше не станет. Ничего не скажешь, дела плохи, только что же голову-то ломать – этим беде не поможешь.
      Антония посмотрела на Джайлза.
      – Джайлз, все получается так мерзко, – сказала она. – Когда убили Арнольда, мне было все равно, но это отвратительно! Кеннет, ты был всю ночь в Альберт-Холле, да?
      – Вот те на, теперь она думает, что я это сделал! Джайлз сказал, наблюдая за Кеннетом:
      – Ты плохо лгал. Ты же был в квартире Роджера прошлой ночью, верно?
      – Не был он! Я же говорю, он не выходил из Холла! – энергично вмешалась Лесли.
      Джайлз, не обращая на нее никакого внимания, не сводил глаз с лица Кеннета. Кеннет выдержал его взгляд.
      – С какой стати мне идти в квартиру Роджера? Можешь ты предложить хоть какую-нибудь причину?
      – Да, могу, – сказал Джайлз. Кеннет презрительно скривил губы:
      – Ну, да. Убийство. Ты ошибаешься.
      – Нет, не убийство. Ревность.
      Худые щеки Кеннета покрылись румянцем.
      – Ты снова ошибаешься.
      – Очень хорошо, тогда какая же причина?
      – Я уже сказал, что не выходил из Альберт-Холла до четырех часов утра.
      – Могут ли другие члены вашей компании подтвердить это заявление? Мисс Риверс, а не ты, предъявила это алиби. Я наблюдал за тобой: это было для тебя неожиданностью. У меня было такое ощущение, что ты готов был отказаться от него.
      – Почему бы тебе не пойти служить в полицию? – поинтересовался Кеннет. – Вот где твое призвание.
      Джайлз встал.
      – Глупый юнец, неужели ты не понимаешь, в какой серьезной ситуации ты находишься? – сказал он. – Ври Ханнасайду, коли тебе это так нужно, но если ты собираешься лгать мне, поищи себе другого адвоката. Я не буду заниматься твоим делом.
      – Как хочешь, – сказал Кеннет.
      – Джайлз, не бросай его! – попросила Антония прерывающимся голосом. – Пожалуйста, не покидай нас!
      Лицо его смягчилось, и он уже менее сурово сказал:
      – Хорошо, Тони. Но я не могу вести дело, когда меня держат в темноте.
      – Все это очень трогательно, – заметил Кеннет. – Но пока я не просил тебя вести мое дело. Предположим, кто-то из моей компании не видел меня в течение получаса. Ты когда-нибудь танцевал в Альберт-Холле? Ты же знаешь, это довольно большое помещение.
      – Да, и мы много сидели, – сказала Лесли. Антония с беспокойством взглянула на Джайлза.
      – Ты думаешь, он влип?
      – Я знаю, что он влип.
      – Любому дураку это видно, – презрительно сказал Кеннет. – Сначала я убил Арнольда, затем появляется Роджер, естественно, я его тоже убиваю. И все за презренный металл. Тони, убери со своего лица эту озабоченность, ведь нет никаких доказательств.
      – Твоя трубка, – заметила она.
      – Они же не повесят меня только на этом основании, – ответил он.
      Больше из него не удалось ничего вытянуть. Он ходил взад-вперед по мастерской, заложив руки в карманы, с трубкой в зубах.
      – Вероятно, они могут меня арестовать, – хмурясь, сказал он наконец.
      Джайлз, который стоял у стола, листая телефонную книгу, взглянул на него:
      – И даже более.
      – Ну пусть даже более. Тебе виднее. Но им недостаточно доказать, что я покидал Альберт-Холл во время танцев. Они должны доказать, что я пошел к Роджеру, а этого они сделать не могут.
      Джайлз, найдя, по-видимому, что искал, закрыл телефонную книгу и положил ее на стол.
      – Подумай как следует, – посоветовал он. – И не забывай, что ни у кого больше нет такого сильного мотива для убийства Арнольда, а затем Роджера. Теперь я ухожу, но, если к тебе вернется рассудок, позвони!
      – Что, с полным признанием? – насмешливо спросил Кеннет.
      Джайлз не ответил. Антония задержала его у двери.
      – Джайлз, дело принимает совсем плохой оборот. Я абсолютно уверена, что он был у Роджера прошлой ночью. По Кеннету всегда видно, когда он врет. Он так плохо это делает. Что будет, если они узнают об этом?
      Тони, моя дорогая, не знаю, потому что не имею представления, когда он туда ходил и что он там делал. Но все будет выглядеть достаточно неприятно, если его уличат во лжи. И так все указывает на него.
      – Да, я это понимаю, но все равно не верю, что он это сделал, – ответила она. – Если бы Лесли не влезла с этим алиби, прежде чем он сам заговорил. Я думаю, она подложила ему свинью. – Она немного помолчала, а затем озабоченно продолжила: – Но здесь есть одна ужасная вещь, Джайлз. Не знаю, думал ли ты об этом. Если не Кеннет, то кто другой мог это сделать? Ни у кого другого не было причин убивать Роджера.
      – Да, я думал об этом, – коротко сказал он.
      – Полагаю, присяжные тоже подумают об этом? – предположила она и подняла на него глаза.
      – Несомненно. – Он взял ее руки, чтобы успокоить. – Не волнуйся, цыпленок. Я, как и ты, не верю, что Кеннет это сделал. – Он улыбнулся ей. – Для тебя здесь есть по крайней мере одна утешительная мысль: Мезурьер находится теперь вне подозрений.
      – А, он! – сказала Антония. – Я совсем о нем забыла. Между прочим, я ему надоела. Не то чтоб я его винила. Думаю, я больше никогда не буду помолвлена. Это, кажется, ни к чему хорошему не приводит.
      – В следующий раз приведет, – сказал Джайлз. – Обещаю тебе. – Он быстро сжал ее руки, выпустил их и сбежал вниз по лестнице к машине.
      Через пять минут он подъехал к дому на улице, ведущей от набережной к центру. Он был разделен на две квартиры с отдельными входами, одна из них, расположенная на первом и втором этажах, принадлежала Вайолет Уильямс, как гласила медная табличка у двери.
      Он позвонил; его впустила женщина средних лет в грязном рабочем халате. Она своеобразным способом сообщила о его приходе:
      – Эй, мисс Уильямс, здесь кто-то к вам пришел! Вайолет вышла из комнаты, расположенной в передней части дома. При виде Джайлза она издала возглас удивления.
      – О, мистер Каррингтон! Никак не думала! Входите, пожалуйста!
      Он прошел за ней в гостиную, обставленную мебелью из светлого дуба, с зелеными, цвета нефрита, занавесками и подушками. На столе, расположенном в эркере, в беспорядке лежали наброски, а стул, отодвинутый от стола, казалось, указывал на то, что Вайолет здесь работала. Джайлз сказал:
      – Надеюсь, я вас не очень побеспокоил. Кажется, вы были заняты.
      – Конечно, нет. Садитесь, пожалуйста. Между прочим, прошу прощения за то существо, которое впустило вас сюда! Я не держу настоящей прислуги. Она просто уборщица, которая прибирает по утрам. – Она взяла с низкого столика у камина коробку с сигаретами и предложила ему.
      – Не сочтите меня страшно невежливой, – сказала она, улыбаясь, – но что же заставило вас прийти ко мне?
      Он зажег спичку и дал ей прикурить.
      – Надеюсь, вы можете убедить Кеннета вести себя разумно, – ответил он.
      Она рассмеялась.
      – О, боюсь, что это невозможно! Что он еще придумал?
      – Если бы я знал, мисс Уильямс. Вы знаете, случилось нечто ужасное. Роджер Верикер был найден в своей квартире с простреленной головой.
      Она вздрогнула.
      – О, нет, мистер Каррингтон!
      – Боюсь, что это правда, – сказал он мрачно. Она закрыла глаза рукой.
      – Как это ужасно! Бедный, бедный Роджер! Я никогда не думала, что ему настолько плохо. Конечно, я знала, что он нервничал, но что он сделает… О нет, невыносимо даже думать об этом!
      – Он был в очень нервном состоянии? – спросил Джайлз. – Мне кажется, вы видели его больше, чем все остальные; вам, наверное, виднее.
      – Да, он действительно был в нервном состоянии, – ответила она. – Вбил себе в голову, что полиция его выследила. Как раз только вчера я говорила об этом Кеннету. Но тот не видел этого или не хотел видеть: Кеннет всегда был не слишком наблюдательным. – Она отняла руку от глаз. – Но что он покончит с собой! Я не могу опомниться!
      – Не думаю, что он покончил с собой, мисс Уильямс. Она сильно побледнела.
      – Вы хотите сказать… О нет, это невозможно!
      – Это должно было выглядеть как самоубийство, – сказал Джайлз, – но есть одно-два обстоятельства, которые довольно убедительно указывают на убийство.
      Она содрогнулась.
      – Не могу поверить этому. Пожалуйста, скажите, какие причины заставляют вас говорить так!
      – Главная причина, на которой я основываюсь, является чисто технической, – ответил он.
      – А полиция, она тоже считает, что это убийство?
      – Там считают это очень вероятным, – сказал Джайлз. С минуту она сидела молча, все еще очень бледная, уставившись на светящийся конец сигареты, потом подняла глаза и сказала:
      – Вы что-то говорили о Кеннете. Но что бы ни случилось, никто не может подозревать его в том, что он имеет к этому какое-то отношение. Он же прошлой ночью был в Альберт-Холле с Лесли Риверс.
      – Я знаю, что он был в Альберт-Холле, – согласился Джайлз. – Но ведь Альберт-Холл всего в пяти минутах ходьбы от квартиры Роджера, мисс Уильямс. К тому же полиция совсем не уверена в том, что он не уходил с танцев в течение всего вечера. На самом деле, хотя он в этом и не признается, я совершенно уверен, что он не только уходил с танцев, но и был у Роджера.
      – Я уверена, что нет! – поспешно сказала она. – Зачем? У него не было причин делать такую глупость!
      Он помедлил.
      – Я думаю, причина была. Могу ли я говорить совершенно откровенно?
      – Да, пожалуйста!
      – Кеннет, как вы, вероятно, знаете, мисс Уильямс, чрезвычайно ревнив. Вы помните, в тот вечер, когда мы все ужинали с Роджером, он пригласил вас опять поужинать с ним вечером, когда должен был состояться бал?
      Она сказала довольно холодно:
      – Да, конечно, я помню, но это была только шутка.
      – Возможно, Кеннет воспринял ее всерьез, – сказал Джайлз.
      – В самом деле, мне кажется, это просто смешно! – сказала она, почти смеясь. – Почему вы предполагаете, что он был прошлой ночью в квартире Роджера? Он признает это?
      – Нет, но мы нашли его трубку на камине в гостиной Роджера; в ней был пепел, – ответил он.
      – Его трубку? – Она с удивлением уставилась на него. – Откуда вы знаете, что это его трубка?
      – И Ханнасайд, и я узнали ее.
      – Узнали трубку! – воскликнула она. – Как вы могли ее узнать?
      Он усмехнулся:
      – Для тех, кто курит трубку, мисс Уильямс, все трубки разные. Ну это уже к делу не относится. Кеннет, как только увидел ее, признался, что это его трубка.
      Она посмотрела на Джайлза с выражением невероятного ужаса в глазах.
      – Но это невозможно! Я не верю этому! Когда Кеннет был в квартире? Что он там делал?
      – Именно это я, как его поверенный, хотел бы выяснить, – сказал Джайлз. – По словам мисс Риверс, он весь вечер находился в поле ее зрения. Кеннет подтвердил это заявление, мисс Уильямс, но только после заметного колебания. Говоря без обиняков, совершенно очевидно, что он лгал. Согласно его версии, вернее, версии мисс Риверс, вся компания встречалась после каждого танца в ложе. Суперинтенданту Ханнасайду остается только опросить всех членов компании и установить, правда ли это. Если это неправда, чего я очень опасаюсь, Кеннет оказывается в очень опасном положении. А так как у него навязчивая идея, что он может обойтись без посторонней помощи, то я бессилен.
      – Но почему вы пришли ко мне? – прервала она. – Какое это имеет ко мне отношение? Что я могу поделать?
      – Я очень надеюсь, что вы сможете оказать на него влияние и заставить его образумиться, – ответил Джайлз. – Он не понимает всю серьезность положения и насколько важно, чтобы я знал правду о том, что он делал прошлой ночью.
      Она всплеснула руками, как бы выражая отчаяние.
      – Он дурак! – сказала она. – Почему именно прошлой ночью он пошел к Роджеру? Зачем? Это просто безумие!
      – Для этого есть совершенно очевидная причина, мисс Уильямс, – сказал Джайлз.
      Мгновение она смотрела на него непонимающе.
      – Я не могу себе представить… – Она замолчала, часто моргая. – Понимаю, что вы имеет в виду, – сказала она. – Вас не должно удивлять, что я даже не брала в расчет этот вариант. Ничто не заставит меня поверить, что он имеет отношение к смерти Роджера! Вы не можете думать, что…
      – Нет, я этого не думаю, – сказал он. – Я пытаюсь выяснить, какая другая причина могла привести к этому посещению. Подозреваю, что это ревность.
      – Я вас не понимаю.
      Джайлз нарочито медленно произнес:
      – Мисс Уильямс, он слышал, как Роджер пригласил вас поужинать. Совершенно очевидно, ему это не понравилось. Как я уже говорил, он чрезвычайно ревнивый молодой человек, и, как известно, он с самого начала не приветствовал вашего дружеского отношения к Роджеру. Вчера вечером вы в последнюю минуту отменили ваш поход на танцы, разве не так?
      – Я не говорила, что непременно пойду с ним, – ответила она. – Я никогда не одобряла этой затеи и надеялась, что он откажется от нее.
      – Несомненно. Но вы дали ему понять, что, может быть, все-таки пойдете с ним, не так ли?
      – Ну, чтобы избежать сцены!.. Но я не обещала.
      – Во всяком случае, ваш отказ в последнюю минуту очень рассердил его, – сказал Джайлз. – Ну, а я-то знаю, каким бывает Кеннет, когда он злится. Думаю, он довел себя до того, что стал подозревать, будто вы отменили поход на танцы для того, чтобы провести вечер с Роджером. Может, именно поэтому он явился к нему – удостовериться в том, что вас нет в квартире.
      – В жизни не слышала ничего более оскорбительного! – заявила она с чопорным видом. – Я в квартире Роджера в такой час? Если его это интересует, то пусть он знает, что я вовсе не была с Роджером, а провела весь вечер дома! И если он не верит мне, вы можете ему сказать, чтобы он обратился к мисс Саммертаун, которая пришла ко мне поужинать и оставалась до одиннадцати, после чего я легла спать!
      – Не думаю, что в спокойном состоянии Кеннет мог бы подозревать вас, – сказал Джайлз, как всегда, невозмутимо. – И если он заходил к Роджеру, то должен знать, что вас там не было, ведь правда?
      – Может быть, он подозревает, что я пряталась за ширмой, – сказала она ледяным тоном. – Ну что ж, думаю, я могу представить свидетеля для доказательства того, что была весь вечер дома!
      – Ну, пожалуйста, не надо осуждать его только на основании предположений, которые могут оказаться лишь плодом моего воображения, – сказал он, улыбаясь. – Может быть, у пего была совсем другая причина зайти к Роджеру.
      Она молчала, ее красивый рот был плотно сжат, образуя топкую красную линию. Она сидела в кресле очень прямо, одной рукой вцепившись в подлокотник. В ней было что-то безжалостное, лицо стало жестким, что делало ее красоту чем-то ненастоящим, поверхностным.
      Наконец она повернула голову и посмотрела прямо на Джайлза.
      – Вы думаете, что я попусту раздражена? – сказала она. – Ну да, я раздражена, но это не имеет значения. Я хочу сказать, что гораздо важнее вытащить Кеннета из этой жуткой истории. Лично я абсолютно убеждена, что это самоубийство. Не знаю, на каком основании вы думаете, что это не так, но я продолжаю вспоминать, что говорил. Роджер. В свое время я не придавала этому значения, но теперь, когда я мысленно возвращаюсь назад, я чувствую, что должна была догадаться. Только не знаю, что бы я смогла сделать, если бы догадалась. Я говорила об этом Кеннету, но он не обращал никакого внимания.
      – Мисс Уильямс, это не самоубийство. Она нахмурилась.
      – Я не понимаю, как вы можете это утверждать. Почему не самоубийство?
      – Не думаю, что мои объяснения вам что-нибудь дадут, – ответил он. – Это связано с местонахождением пустой гильзы. Кроме того, хоть убейте меня, я не могу понять, что могло заставить Роджера застрелиться, когда он должен был знать, что против него не было никаких улик. Он был не дурак.
      – Боюсь, что технические подробности относительно пистолета выше моего понимания. А где должна была находиться пустая гильза?
      – В совершенно другом месте, – ответил он. – Там были еще и другие моменты, более мелкие, но имеющие значение.
      – Понятно. Но они не могут доказать, что это сделал Кеннет. Он мог оставить свою трубку в любое другое время, и если Лесли будет продолжать настаивать на своей версии…
      – Если бы не был убит Арнольд Верикер, то все выглядело бы не так мрачно, – сказал он. – Но Арнольд Верикер убит, и у Кеннета нет алиби, которое он мог бы доказать. Все, что он говорил, рассчитано на то, чтобы полиция косо смотрела на него. Он сказал, что зашел к вам сюда, но не виделся с вами. По его словам, вас не было дома. Он сказал, что затем пошел в кино, но не знает, в какой кинотеатр, и что проспал большую часть программы.
      – О да, я знаю, знаю, – сказала она. – Он был совершенно невозможен!
      – Ну, а сейчас, – сказал Джайлз, вставая, – он продолжает оставаться таким же невозможным, мисс Уильямс. Ему было забавно посмотреть, как долго он сможет дурачить Ханнасайда с этим первым убийством, и он добился успеха, что вскружило ему голову. Но теперь он находится в гораздо более опасном положении.
      Она тоже встала.
      – Да, я все понимаю. Я сейчас же пойду в мастерскую и поговорю с ним. Конечно, он должен вам все рассказать. Я ему скажу об этом и надеюсь, он позвонит вам в контору.
      – Спасибо, – сказал Джайлз. – Я тоже надеюсь.

      От Вайолет Джайлз поехал на Адам-стрит, где застал своего отца, когда тот собирался пойти пообедать. Мистер Чарльз Каррингтон, осмотрев его, проворчал, что лучше бы ему тоже пойти пообедать.
      – Видит бог, я не хочу ничего слышать об этой гадкой истории, – произнес он раздраженно, – но, конечно, мне придется выслушать. Кроме того, твоя мать волнуется. Говорит, что Кеннет не способен на убийство. Вздор! Сделал он это?
      – Боже милостивый, надеюсь, нет!
      – О! Ты так думаешь? Полностью с тобой согласен. Не люблю скандалов. А что поделывала прошлым вечером эта рыжеволосая озорница Тони?
      – Она была со мной, – ответил Джайлз.
      – Вот те на! Значит, твоя мать была… И что же вы вдвоем делали?
      – Ужинали и ходили в театр, – сказал Джайлз. – А мама совершенно права. Она, как правило, бывает права.
      Чарльз Каррингтон кашлянул и довольно поспешно сменил тему разговора.
      Джайлз недолго пробыл на Адам-стрит. В четыре часа он позвонил в Скотленд-Ярд и, убедившись, что суперинтендант Ханнасайд находится в здании, покинул контору и поехал на Уайтхолл. Известие о смерти Роджера Верикера попало в вечерние газеты, и броские заголовки возвещали о сенсационном продолжении «Тайны колодок».
      В Скотленд-Ярде Джайлза почти сразу же проводили в кабинет Ханнасайда, где он нашел не только суперинтенданта, но и сержанта Хемингуэя.
      – Я вообще-то ожидал, что вы зайдете, – сказал Ханнасайд. – Садитесь, пожалуйста. Только что получил отчет о вскрытии. Вы были правы, мистер Каррингтон: доктор Стоун считает, что выстрел из пистолета был произведен с расстояния приблизительно в два фута.
      – Когда, по его мнению, наступила смерть? – спросил Джайлз.
      Суперинтендант заглянул в напечатанный на машинке отчет.
      – На этот вопрос всегда трудно ответить, – сказал он. – Приблизительно между десятью вечера и двумя часами ночи.
      – Спасибо. В квартире что-нибудь нашли?
      – Ничего существенного. Небольшой след масла на дверной ручке гостиной и отпечатки пальцев мисс Верикер на гильзе.
      – Значит, это был ее пистолет?
      – Да. Она была здесь полчаса назад, – он едва заметно улыбнулся, – выказывала большой интерес к снятию отпечатков пальцев.
      – Могу себе представить. А местонахождение пустой гильзы?
      – Здесь вы тоже оказались правы. – Он помедлил и прямо посмотрел Джайлзу в глаза. – Все равно, рано или поздно, вы узнаете, мистер Каррингтон: показания других членов той компании в Альберт-Холле не совпадают с рассказом мисс Риверс и мистера Верикера. Когда вы позвонили, я как раз собирался поехать в мастерскую.
      Джайлз кивнул.
      – Понятно. Если вы не возражаете, я поеду с вами.
      – Я не возражаю, – сказал Ханнасайд. – Не в моей власти остановить вас. Если вы поедете, это, возможно, сэкономит время; полагаю, мистер Верикер может отказаться говорить, пока не посоветуется с вами.
      Однако, когда они увидели Кеннета в мастерской, казалось, он пребывал в одном из своих самых жизнерадостных настроений и не проявлял никакого желания мешать установлению истины.
      В мастерской кроме Антонии оказались также Вайолет Уильямс и Лесли Риверс. Было очевидно, что они собрались обсудить положение, и столь же очевидно, что Кеннет не обращал ни малейшего внимания на то, что они говорили. Когда Джайлз и Ханнасайд вошли в мастерскую, Кеннет сидел в ленивой позе и делал наброски, поместив лист бумаги у себя на колене. Когда дверь открылась, он поднял голову и сказал:
      – Я так и знал. A la lanterne!
      Антония не выразила ни удивления, ни смятения при появлении суперинтенданта, тогда как другие две девушки были слегка напуганы. Лесли бросила быстрый озабоченный взгляд на Кеннета и, казалось, замерла.
      Кеннет продолжал рисовать.
      – Входите и чувствуйте себя как дома, – пригласил он. – Не скажу, что я очень рад видеть вас, потому что это было бы неправдой.
      – Но, кажется, вы не всегда так привержены истине, мистер Верикер, – парировал Ханнасайд, закрывая за собой дверь.
      Кеннет улыбнулся:
      – Почти всегда. Иногда, признаюсь, меня удается сбить с пути. Скажите мне самое худшее.
      Без долгих предисловий Ханнасайд объявил:
      – Трое из вашей вчерашней компании утверждают, что примерно в течение получаса вас не было в зале.
      Кеннет оторвал глаза от рисунка. Они были прищурены, их пронзительный взгляд был направлен не на Ханнасайда, а на Лесли Риверс.
      – Лесли, у тебя голова довольно красивой формы, – заметил он. – Не двигайся! Извините, мой друг суперинтендант. Что-нибудь еще?
      – Но в этом нет ничего необычного, когда кто-то полчаса отсутствует во время танцев, – вмешалась Лесли. – Иногда пропускают танец-другой, суперинтендант.
      – Когда пропускают танец, сидят в ложе, мисс Риверс, По-моему, в Альберт-Холле не так уж много мест, где можно посидеть.
      – Если только в машине, – ответила она.
      – Тише, заблудшее дитя! – сказал Кеннет. – Самыми элементарными методами можно установить, что моя машина была отправлена в гараж Хорнета для чистки двигателя. Я прав, суперинтендант?
      – Несомненно, – сказал Ханнасайд. – А я не прав, мистер Верикер, утверждая, что вы вышли из Альберт-Холла через главный вход в двадцать минут одиннадцатого и вернулись почти в одиннадцать?
      – Оба раза останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов со швейцаром, – дополнил Кеннет, продолжая работу над рисунком. – Таким образом, делая все возможное, чтобы как можно лучше запечатлеться у него в памяти. Конечно, в данный момент вас волнует вопрос, дьявольски ли я хитер или же невероятно глуп.
      – Не обращайте на него внимания! – быстро сказала Лесли. – Все это чепуха, все, что он говорит! Он не покидал Альберт-Холл до четырех часов утра, когда мы вместе ушли.
      Кеннет отбросил рисунок в сторону.
      – Моя дорогая девочка, заткнись, пожалуйста! Меня тошнит от этой запутанной истории! Ну неужели ты не понимаешь, что в любой момент мой друг суперинтендант может достать из своей шляпы этого швейцара, чтобы тот меня опознал? – Он посмотрел на Ханнасайда. – Ну, друг мой, достаньте его! Допустим, я покидал Альберт-Холл в течение вечера. Из этого не следует, что я пошел на квартиру моего сводного брата, и вы это знаете. Как говорят в американских фильмах: у вас нечего мне предъявить.
      – Есть, мистер Верикер, – тихо ответил Ханнасайд. Кеннет презрительно посмотрел на него.
      – Трубка, которую я мог оставить в квартире Роджера четыре дня тому назад?
      – Не только ваша трубка, еще и пистолет.
      – Я бы не стал строить все на этом, – сказал Кеннет. – По самым грубым подсчетам, по крайней мере полдюжины людей могли заполучить этот пистолет.
      – А были ли у этой полдюжины какие-либо мотивы для убийства вашего сводного брата, мистер Верикер?
      – Я не могу дать никакой информации по этому вопросу, так как не осведомлен о личной жизни Роджера, – ответил Кеннет.
      Суперинтендант посмотрел на него исподлобья:
      – Мистер Верикер, какая на вас была шляпа прошлым вечером?
      Кеннет улыбнулся:
      – Недостойно вас, друг мой. Разве швейцар не сообщил вам?
      – Я вас спрашиваю.
      – Не отвечай! – воскликнула Лесли, сжимая кулаки.
      Вайолет прервала ее, сказав хладнокровным, хорошо поставленным голосом:
      – В самом деле, Лесли, вы ставите себя в глупое положение. Простите, что я вам это говорю, но вы бы лучше помолчали. Мне кажется, вы и так уже принесли достаточно вреда.
      Лесли вспыхнула и неуверенно ответила:
      – Вам просто говорить свысока. Вы не были на балу, вас это не касается. Вам-то все равно.
      – Полагаю, вы забываете, что я помолвлена с Кеннетом и собираюсь выйти за него замуж.
      Лесли промолчала, а Кеннет сказал:
      – Оставь крошку в покое, Вайолет. Если она и запуталась, то, по крайней мере, из лучших побуждений.
      – О да, конечно, дорогой! – сказала Вайолет слащаво. – Но ее стремление заставить нас поверить, что ты был весь вечер с ней, наводит на мысль, что она хочет доказать свое алиби.
      – Язва, – сказала Антония, вынув изо рта сигарету. Тут вмешался Ханнасайд:
      – Я все еще жду ответа на вопрос, в какой шляпе вы были прошлой ночью, мистер Кеннет.
      – В черной фетровой, – ответил Кеннет.
      – Спасибо. Куда вы пошли после того, как покинули Альберт-Холл вскоре после десяти тридцати?
      – К сожалению, – сказал Кеннет, – я вынужден отказаться ответить на этот вопрос.
      Последовало короткое молчание. Вайолет посмотрела в сторону Джайлза, который прошел в противоположный конец мастерской и стоял у окна, засунув одну руку в карман и прислонившись к стене.
      – Осознаете ли вы, мистер Верикер, что ваш отказ отвечать на вопрос может привести к чрезвычайно серьезным последствиям?
      – Достаньте наручники, – посоветовал Кеннет. Глаза Джайлза в задумчивости остановились на лице Ханнасайда. Оно было совершенно спокойно, как и его голос, когда он сказал:
      – Очень хорошо, мистер Верикер, если вы не намерены отвечать, мне остается только задержать вас.
      Джайлз осторожно стряхнул пепел с сигареты. Он все еще молчал.
      Кеннет поднял брови.
      – А я думал, вы арестуете меня, – заметил он. – Почему вы этого не делаете?
      Суперинтендант не ответил. Антония внезапно вскочила в крайнем возбуждении.
      – Джайлз! – воскликнула она. – Ради Бога, ну почему ты ничего не сделаешь?
      – Тони, в данный момент я ничего не могу сделать. Не впадай в панику, – ответил он спокойно.
      – Но это невозможно! Суперинтендант, вы совершаете нелепую ошибку! – закричала Лесли. – Он не делал этого! Я знаю, что он не делал этого!
      Вайолет очень побледнела и, напряженно глядя в лицо Ханнасайда, медленно сказала:
      – Понятно, что улики против него очень веские, но не слишком ли вы поспешны? Я имею в виду, что Кеннет не единственный человек, который мог это сделать. Я очень хотела бы знать, что делала Тони прошлой ночью, хотя прекрасно понимаю, это не будет правильно воспринято.
      – Спасибо, мы это опустим, – сказал Кеннет. – Тони была с Джайлзом, ты же прекрасно знаешь.
      – Не надо на меня так смотреть, – сказала Вайолет. – Я знаю, она говорит, что была до двенадцати с мистером Каррингтоном, но лично я чувствую…
      – Никого не интересуют твои чувства, ни личные, ни какие-либо другие. Заткнись!
      Она встала, на щеках у нее вспыхнули красные пятна.
      – Не надо говорить со мной так грубо! Хочу вам напомнить, я имею не меньшее право, чем Лесли Риверс, сказать, что думаю! Конечно, я начинаю привыкать к тому, что в этом доме меня сразу же обрывают, стоит мне открыть рот, но позволь тебе напомнить, Кеннет, что я твоя невеста!
      Он посмотрел на нее как на какой-то странный, но небезынтересный экземпляр.
      – Смешно, – заметил он. – Тони всегда говорила, что в тебе есть что-то вульгарное. Теперь я понимаю, что она имела в виду.
      – Как ты смеешь меня оскорблять! – Она вспыхнула, губы ее стали тонкими от гнева.
      – Если ты не хочешь, чтобы я тебя оскорблял, оставь мою сестру в покое, – сказал он, и глаза его загорелись жестоким огнем.
      – Нет, не оставлю. Ты вел себя как дурак все это время, но если ты сам себе не хочешь помочь, не думай, что я буду молчать! Если бы ты не был таким эгоистом, ты бы попытался меня понять. Не думаешь же ты, что мне будет приятно смотреть, как тебя арестуют за убийство? Ты даже не подумал о том, что будет со мной, если тебя осудят!
      – Нет, – сказал Кеннет, криво усмехнувшись. – Не подумал.
      – Ну а я подумала! И хочу знать, действительно ли Тони была с мистером Каррингтоном до полуночи. Можете не говорить мне, что Мергатройд видела, как он привез ее домой, Мергатройд скажет все что угодно. На самом деле, я вовсе не удивлюсь, если окажется, что она имеет гораздо большее отношение к обоим убийствам, чем мы думаем!
      – Одну минутку, мисс Уильямс, – сказал Джайлз. – Не забываете ли вы моих показаний?
      – Нет, мистер Каррингтон, не забываю. Но совершенно очевидно, вы скажете и сделаете все что угодно, лишь бы выгородить Тони. Мне жаль, если я вас обидела, но я не буду стоять в сторонке и смотреть, как Кеннета забирают в тюрьму из-за того, что мы не поговорили начистоту.
      В этот момент Ханнасайд спросил у Кеннета, готов ли тот идти с ним.
      – Нет, – сказал Кеннет, – не готов. Я хочу поговорить с моим кузеном наедине.
      – Конечно, – ответил Ханнасайд.
      – Пойдем ко мне в комнату, – попросил Кеннет Джайлза. – Не беспокойтесь, суперинтендант, я не удеру.
      Джайлз вышел следом за ним из мастерской, через небольшой коридор прошел в его спальню, закрыл дверь и подождал, пока Кеннет сел на кровать. Вид у него был напряженный, и заговорил он немного сбивчиво, слегка запинаясь:
      – Ну давай! Ты мой поверенный. Что мне теперь делать?
      – Побольше молчи, – не раздумывая, ответил Джайлз. – Ты был вчера вечером в квартире Роджера, да или нет?
      В глазах у Кеннета промелькнула легкая усмешка.
      – Ты хотел бы знать?
      – Если мне это не станет известно, скажу тебе со всей серьезностью, Кеннет, я не притронусь к твоему делу.
      Кеннет пожал плечами:
      – До сих пор ты мне не был нужен, но, похоже, теперь можешь понадобиться. Я был в квартире Роджера.
      – В какое время?
      – Точно в указанное нашим умным детективом.
      – Зачем ты туда ходил, Кеннет?
      – По личному делу.
      – К счастью, я могу это должным образом интерпретировать, – сказал Джайлз. – Ты пошел посмотреть, нет ли там Вайолет Уильямс, не так ли?
      Кеннет покраснел.
      – Какое у тебя живое воображение!
      – Была она там? – спросил Джайлз.
      – Нет, ее там не было.
      – Ты совершенно уверен в этом?
      – Совершенно.
      – Значит, ты промахнулся. Кеннет рассмеялся:
      – Да, черт тебя побери! Промахнулся.
      – А почему ты думал, что она там, Кеннет?
      – Мой несчастный характер, – с легкостью ответил Кеннет. – Я думал, что, может быть, поэтому она в последний момент отказалась пойти со мной на бал. Я пошел, чтобы убедиться. Ее там не было, и, вообще, она не приходила к нему.
      – Ты расстался с Роджером по-хорошему?
      – Нет, совсем нет. Джайлз вздохнул:
      – А почему? Из-за чего было ссориться с ним, если Вайолет там не было?
      – Я всегда могу найти повод для ссоры с Роджером, – ответил Кеннет. – В данном случае из-за «совета молодому человеку относительно женитьбы». Но я его не убивал.
      – Ну хорошо, пусть будет так. Вайолет знает об этом?
      – О чем? Что я пошел к Роджеру ее искать? Могу поспорить, что знает! Ты не заметил этот вид оскорбленной добродетели? Если у меня есть хоть малейшее уважение к ее чувствам или своему собственному достоинству, то я должен молчать о своем позорном поведении. Как долго я могу пробыть в тюрьме?
      – Я надеюсь, не больше одного-двух дней. Постарайся по мере возможности не раздражать полицию.
      – Искушение почти непреодолимое, – сказал Кеннет, вставая и открывая дверь.
      Ханнасайд ждал его в прихожей, и при виде его у Кеннета заблестели глаза.
      – Тише, ни слова! – сказал он. – Я исчезаю без прощаний. В путь, мой друг суперинтендант!
      Ханнасайд, которого он настойчиво подталкивал под локоть к двери, успел только обернуться и сказать:
      – Я пришлю человека взять все необходимое для мистера Верикера. Мистер Каррингтон, не попросите ли вы мисс Верикер собрать чемодан?
      – Скажи ей, чтобы сунула в чемодан альбом для эскизов и обычные принадлежности, – распорядился Кеннет. – Я собираюсь нарисовать серию черно-белых полицейских. После вас, Макдуф!
      Джайлз вернулся в мастерскую. Вайолет стояла у камина; губы ее были все еще плотно сжаты, а лицо выражало скорее озлобление, чем участие. Лесли надела шляпу и как будто собиралась уйти. Антония прикуривала следующую сигарету от предыдущей. Когда вошел Джайлз, все трое посмотрели на него, но Вайолет заговорила первой.
      – Ну, – сказала она, – где Кеннет?
      – Ушел, – бесстрастно констатировал Джайлз.
      – Ушел! – воскликнула Антония. – Я все-таки надеялась, что ты сможешь что-нибудь придумать, Джайлз. Разве ты не мог выручить его?
      – Пока нет, Тони. Не беспокойся, с ним все будет хорошо.
      – Думаю, это последняя капля! – сказала Вайолет, и в голосе ее звучал приглушенный гнев.
      – Заткнись ты, черт тебя побери, – огрызнулась Антония. – Как он мог не пойти!
      Вайолет заговорила с подчеркнутой вежливостью:
      – Не будешь ли ты так любезна воздержаться от проклятий в мой адрес! Я вполне осознаю, что он должен был пойти, но совершенно не понимаю, почему он не потрудился хотя бы попрощаться. Это невоспитанность, которая…
      – Если вы не придержите свой язык, то произойдет третье убийство, – произнесла Лесли с ужасающим спокойствием. – Вы уже сказали более чем достаточно. На самом деле вы забыли только одну вещь: почему вы не посоветовали суперинтенданту спросить о моих передвижениях прошлым вечером?
      – Я совершенно уверена, что он и так это сделал, дорогая, – любезно ответила Вайолет. – Не думаю, что вы совершили убийство, ведь какой бы мог быть у вас мотив?
      – Если уж речь зашла об этом, то какой мотив мог быть у Тони? Она не является наследницей.
      – Не является, пока жив Кеннет, – многозначительно согласилась Вайолет.
      Антония нисколько не возмутилась этим замечанием, только задумчиво нахмурилась.
      – Ну, я не знаю, – сказала она. – Надо быть настолько прожженной, чтобы совершить три убийства. А к тому же это было бы чертовски глупо, ведь меня бы обязательно поймали.
      – Мне кажется, любой человек с нормальным интеллектом может совершить убийство и выйти сухим из воды, – презрительно заметила Вайолет. – Многого ли добилась полиция в этом деле? Абсолютно ничего! Она не имеет понятия, кто убил Арнольда Верикера, и лучшее, что они смогли придумать, это арестовать Кеннета. Решение совершенно банальное и совершенно безмозглое! – Она наклонилась, взяла с кресла сумку и перчатки и начала медленно их натягивать. – Мне нет никакого смысла оставаться. Если мистер Каррингтон не может помочь Кеннету, то я уж тем более бессильна.
      Джайлз ничего не ответил, но, когда перчатки были наконец надеты, он лениво направился к двери и открыл ее перед Вайолет.
      – Ну хорошо, Тони, – сказала она, засовывая сумку под мышку, – прости, если я сказала что-нибудь, чего не следовало, но все это страшно действует мне на нервы. Вам тоже стоит пойти, Лесли; Тони хочет поговорить со своим кузеном.
      Лесли холодно ответила:
      – Да, конечно. Только, пожалуйста, не ждите меня. Мне с вами не по пути.
      – Как хотите, моя дорогая, – ответила Вайолет, пожимая плечами. Она подошла к двери, но остановилась, чтобы высказать еще одно соображение: – Не знаю, понял ли кто-нибудь из вас, но мы упустили из виду одного человека. Где был прошлым вечером мистер Мезурьер?
      – Ужинал с бывшими однокашниками, – кратко ответила Антония.
      – В самом деле? Но, я полагаю, он мог уйти рано.
      – Прошу тебя, перестань делать бессмысленные предположения, – вздохнула Антония. – С какой стати было Рудольфу убивать Роджера?
      – Не надо быть такой надменной, моя дорогая. Здесь может быть одна очень веская причина. Все мы знаем, он заявил, что собирался убить Арнольда из-за своего… ну, если говорить откровенно, из-за своего жульничества. Так если Роджер знал об этом и собирался возбудить против него дело…
      – Ну здесь ты совершенно промахнулась, – прервала ее Антония. – Роджер знал и сказал Рудольфу, что ничего не будет с этим делать. И если ты мне не веришь, то я написала Роджеру письмо, где благодарю его за это. Не можешь ли ты заподозрить кого-нибудь еще?
      Вайолет выдавила из себя смешок:
      – Нет, в этом доме, что я ни скажу, все не одобряют! Я хорошо это знаю. До свидания, мистер Каррингтон. Не надо, не провожайте меня, пожалуйста. Я знаю дорогу.
      – Ну, конечно, она должна была сказать: «Я знаю дорогу», – мрачно прокомментировала Антония, когда Джайлз, не обращая внимания на ее просьбу, проводил Вайолет до входной двери. – Сначала я собирала ее клише, но потом мне это страшно надоело. Что за кровавая история, Лесли!
      – Я знаю, – сказала Лесли. – Только не волнуйся, старушка. Я абсолютно уверена, что Кеннет этого не сделал, а они практически никогда не приговаривают невиновных. Если есть хоть какое-то сомнение…
      – Они приговаривают к каторжным работам, – сказала Антония тусклым голосом. – Не надо мне говорить. Он бы предпочел, чтобы его повесили.
      Лесли погладила се по плечу и произнесла, сдерживая волнение:
      – Они не сделают этого. Я… Я уверена, они не сделают этого. – Затем, когда Джайлз вернулся в комнату, она сказала: – Если эта тошнотворная особа ушла, я тоже отчалю. Мистер Каррингтон, вы ведь присмотрите за Тони, не правда ли? И постарайтесь подбодрить ее. До свидания, Тони, милая. Утром первым долгом зайду к тебе. До свидания, мистер Каррингтон.
      Дверь плотно закрылась за ней. Антония осталась наедине со своим кузеном.
      – Не бойся, не буду плакать, – потерянно сказала она.
      – Совершенно незачем плакать, цыпленок, – сказал он, садясь рядом.
      Она повернула к нему бледное лицо.
      – Джайлз, я ужасно боюсь, что он мог все-таки это сделать.
      – В самом деле, Тони? Не хочешь ли ты заключить пари? – спросил он, улыбаясь.
      Она вопросительно посмотрела на него.
      – Ты не думаешь, что он мог?
      – Я почти уверен, что он этого не сделал, – ответил Джайлз Каррингтон.

      Но эти слова не возымели желаемого действия. Посмотрев на Джайлза отсутствующим взглядом, Антония попыталась улыбнуться, это ей не удалось, и она почувствовала подступающий к горлу комок. Джайлз увидел, как лицо ее начало дергаться, и быстро обнял ее.
      – Не плачь, Тони, милая! – нежно сказал он. – Все будет хорошо.
      Антония спрятала лицо у него на плече и дала волю переполнившим ее чувствам. Однако она не относилась к особам, склонным впадать в истерику; скоро она перестала плакать, немного пошмыгав носом, села и стыдливо сказала:
      – Извини, теперь все в порядке. Спасибо, ты был так мил ко мне.
      Джайлз вынул из кармана носовой платок и убедил Антонию повернуться к нему лицом. Он с любовью посмотрел на нее и сказал:
      – Я не буду целовать мокрое лицо. Не шевелись, моя овечка.
      Антония позволила вытереть слезы с лица, но, покраснев, пробормотала:
      – Перестань молоть чепуху, Джайлз!
      – Я не мелю чепухи, – ответил он, снова обнял ее, на этот раз совсем не успокаивающе, и поцеловал крепким, долгим поцелуем.
      Антония, неспособная выразить протест, сделала слабую попытку оттолкнуть его, но, видя невозможность этого, схватилась обеими руками за его пиджак и прижалась к нему. Обретя вновь способность говорить, она невразумительно забормотала:
      – О Джайлз! Я не могу! Я имею в виду, ты на самом деле… Я имею в виду, что мы с тобой не можем… Я имею в виду…
      – По-моему, ты сама не знаешь, что ты имеешь в виду, – сказал Джайлз, с улыбкой глядя ей в глаза. – К счастью, я знаю, что я имею в виду. – Он взял ее левую руку, снял кольцо с третьего пальца и, положив его ей на ладонь, сжал ее руку в кулак. – Ты сегодня же отошлешь его назад Мезурьеру, Тони. Тебе ясно?
      – Я все равно собиралась это сделать, – сказала Антония. – Но… но если ты в самом деле имеешь в виду, что хочешь жениться на мне, то не понимаю, как ты можешь этого хотеть.
      – Я в самом деле это и имею в виду, – сказал Джайлз. – Как только покончу с делом Кеннета.
      – Но я не думаю, что дяде Чарльзу это понравится, – возразила Антония.
      – Ты увидишь, он прекрасно это перенесет, – ответил Джайлз. – Тони, ты выйдешь за меня замуж?
      Она озабоченно посмотрела на него.
      – Ты совершенно уверен, Джайлз? – Он кивнул головой. – Потому что ты же знаешь, какой свиньей я могу быть, и это будет так ужасно, если… если ты мне делаешь предложение в минуту слабости, а я… а я приму его, а ты потом будешь сожалеть об этом.
      – Раскрою тебе одну тайну, – сказал он. – Я люблю тебя.
      Антония вдруг прижала его руку к своей щеке.
      – Ох, милый Джайлз, я только сейчас поняла, что была влюблена в тебя уже многие-многие годы! – выпалила она.
      Как раз в этот не совсем подходящий момент в мастерскую поспешно ворвался Рудольф Мезурьер.
      – Я пришел сразу же, как только смог! – начал он, но остановился и с возмущением воскликнул: – Ну действительно!.. Я должен сказать!..
      Антония, ни капли не смущаясь, подошла к вопросу, как всегда, без обиняков. Она встала и протянула ему кольцо.
      – Как раз тебя-то я и хотела видеть, – сказала она наивно. – Джайлз говорит, что я должна тебе это вернуть. Мне ужасно жаль, Рудольф, но… но Джайлз хочет жениться на мне. Он прекрасно меня знает, и мы с ним ладим, и… и, я думаю, так будет лучше, если ты не принимаешь это слишком близко к сердцу…
      Лицо Мезурьера выражало скорее изумление, чем огорчение, но он с драматической нотой в голосе произнес:
      – Я мог бы знать. Я мог бы знать, что живу в придуманном раю.
      – Ну, это очень мило с твоей стороны, что ты так об этом говоришь, – сказала Антония, – но разве ты на самом деле думал, что это рай? Мне казалось, что чаще ты считал это скорее адом. Я вовсе тебя не виню, по правде сказать, я сама думала, что это скорее похоже на ад.
      Это откровенное высказывание на мгновение выбило Рудольфа из колеи, но после нескольких секунд болезненного замешательства он с горечью сказал:
      – Я никак не могу постигнуть. Думаю, позже смогу. Сейчас я чувствую, что у меня просто нет слов. Я не могу осознать, что все кончено.
      – Но ты же не можешь на самом деле думать, что все кончено только потому, что мы с тобой не поженимся, – резонно заметила Антония. – Я думаю, у тебя нет слов просто потому, что это застало тебя врасплох. Ты будешь мне даже благодарен, когда полностью все осознаешь. Прежде всего, у тебя в доме не будет бультерьеров, а я знаю, ты никогда их особо не любил.
      – И это все, что ты можешь мне сказать? – спросил он. – И это единственная кроха утешения, которую ты можешь найти для меня?
      Джайлзу было очевидно, что Мезурьер в значительной степени получал удовольствие от своей роли. Он встал, чувствуя, что обманутый любовник заслуживал по крайней мере того, чтобы в последний раз царить на сцене одному.
      – Мне очень жаль, Мезурьер, – сказал он любезно. – Но Тони сделала ошибку. Я думаю, вы хотите немного поговорить с ней. Пойду попрошу Мергатройд помочь уложить чемодан Кеннета.
      Мезурьера это настолько заинтересовало, что на минуту он забыл свою роль.
      – Почему? Что случилось? Кеннет уезжает?
      – Его нет, – ответила Антония, вдруг возвращаясь к испытаниям настоящего дня. – Он арестован, как хочешь, так и понимай.
      – Боже мой! – сказал Мезурьер хрипло.
      Джайлз вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Через двадцать минут к нему присоединилась Антония, со вздохом облегчения заметив, что Рудольф ушел.
      – И очень хорошо! – сказала Мергатройд, засовывая пухлый мешочек с губкой в наполовину полный чемодан, лежавший на краю кровати. – Если бы не эта ужасная история, я бы от всего сердца поздравила вас, мисс Тони. Но как подумаю о моем бедном мистере Кеннете, запертом в ужасной камере, где, я на девяносто процентов уверена, нет нормальной постели или вообще чего-либо, ну это уж слишком для меня! Я, кажется, уже ничего не соображаю. Не эту рубашку, пожалуйста, мистер Джайлз; она только что из прачечной.
      – Джайлз говорит, он не верит, что это сделал Кеннет, – сказала Антония.
      – Покорно благодарю, – язвительно заметила Мергатройд. – Сказал бы он что другое, вот мое слово! Он или кто иной. Мистер Джайлз, для этих кистей есть коробка. Оставьте это мне.
      Антония взяла с постели складную кожаную рамку с фотографией и состроила гримасу классически правильным чертам Вайолет.
      – Джайлз, с какой стати ты хочешь положить это? – поинтересовалась она. – Как раз когда он, кажется, тоже собирается се бросить. Она ему не нужна.
      – Трудно сказать, – ответил Джайлз. – Положи. Скоро чемодан был уложен, и через несколько минут Джайлз запер его и поставил на пол.
      – Мне нужно идти, Тони, – сказал он. – Обещай, что не будешь волноваться!
      – Постараюсь, – с сомнением сказала Антония. – Что ты собираешься делать?
      – Избавлю констебля или кого-то еще от необходимости забирать вещи Кеннета, – ответил он.
      Она подняла на пего глаза.
      – Я увижу тебя завтра? Он помедлил с ответом.
      – Не уверен. Думаю, может быть, поздно вечером, а может, и вовсе нет, – ответил он. – Я буду очень занят.
      – Делами Кеннета? – быстро спросила она.
      – Да, делами Кеннета. – Он взял ее руки и прижал их к груди. – Старайся улыбаться, цыпленок. Все совсем не так страшно.
      – Ты что-то нашел! – сказала она. – О Джайлз, что это?
      – Нет, пока ничего не нашел, – ответил он. – Но как раз это я надеюсь сделать! В настоящий момент у меня только возникло подозрение. Я не буду тебе ничего говорить – вдруг я ошибаюсь. Но я прошу тебя не волноваться.
      – Хорошо, – пообещала она. – Раз ты говоришь, что я не должна, я не буду.
      Джайлз ушел из мастерской после шести. Сначала он доставил чемодан, а потом, поглядев на часы, поехал в Темпл и переоделся в вечерний костюм. Последующая его деятельность могла бы быть расценена Антонией, как не соответствующая цели спасения ее брата. Он посетил три коктейль-бара, четыре отеля, один ночной клуб и два танцевальных зала. Во всех этих местах он подкреплялся и вступал с разными официантами, помощниками официантов, носильщиками и мальчиками па побегушках в разговоры, которые, по крайней мере, они находили весьма полезными. Добравшись до квартиры после полуночи, он проглотил пару таблеток аспирина в надежде приглушить неизбежную головную боль и с облегчением лег в постель.
      Утром, когда слуга принес поднос с чаем, он проснулся с большой неохотой и сказал:
      – О Боже! Только не чай. Какое-нибудь из твоих бодрящих средств. И наполни мне ванну.
      – Да, сэр, – сказал слуга, думая про себя, что довольно странно со стороны мистера Каррингтона кутить, когда его семья попала в такой переплет.
      Ванна и последовавшее за ней прекрасное бодрящее средство более или менее привели Джайлза в нормальное состояние. Он смог справиться с бритьем и даже вслед за этим съесть весьма скромный завтрак. Попивая мелкими глотками крепкий кофе, он попросил слугу соединиться со Скотленд-Ярдом и позвать суперинтенданта Ханнасайда.
      Однако суперинтенданта Ханнасайда не было в здании, попытка связаться с сержантом Хемингуэем также оказалась безрезультатной. На другом конце провода ответили вежливо, но ничем не могли помочь, и после некоторого раздумья Джайлз, поблагодарив неизвестного, повесил трубку. Потом он позвонил в свою контору, и любопытство слуги, который крутился в глубине комнаты, было возбуждено сообщением для мистера Каррингтона, что мистера Джайлза Каррингтона не будет сегодня, так как у него важные дела за городом. Это было, конечно, странно, и одному Богу известно, что задумал мистер Джайлз Каррингтон.
      В половине шестого Джайлз вошел в здание Скотленд-Ярда и еще раз спросил суперинтенданта Ханнасайда. На этот раз ему больше повезло: суперинтендант пришел не более получаса назад. В данный момент у него был помощник комиссара, но если мистер Каррингтон может подождать… Мистер Каррингтон кивнул; он сел и прождал двадцать минут. Затем его проводили в кабинет Ханнасайда; суперинтендант стоял у стола с пачкой бумаг в руке.
      – Добрый день, мистер Каррингтон, – сказал Ханнасайд, поднимая глаза. – Жаль, меня не было, когда вы звонили утром. Был довольно трудный день. – Он внимательнее взглянул на Джайлза и заметил: – Садитесь. Похоже, что у вас тоже был трудный день.
      – Действительно трудный, – сказал Джайлз, опускаясь в кресло. – И еще более трудная ночь. Я хочу знать одно – нашли ли ваши люди что-нибудь, имеющее отношение к делу, когда обыскивали вчера квартиру Роджера Верикера?
      Ханнасайд покачал головой.
      – Нет, ничего. За этим я нужен был вам утром?
      – Отчасти за этим, а отчасти затем, чтобы сообщить вам, чем я занимаюсь. – Он нахмурился и беспокойно заерзал в кресле. – Кстати, я хочу видеть этого привратника. Жаль, что меня не было при обыске квартиры!
      Ханнасайд смотрел на него немного удивленно.
      – Мой дорогой мистер Каррингтон, там было только то, что мы с вами видели.
      – Трубка Кеннета? О нет, не то! Кеннет не имеет никакого отношения ни к одному из убийств. Я хотел, чтобы вы поехали со мной сегодня уточнить картину первого преступления, но, не застав вас, решил: чем часами болтаться в ожидании, лучше сделаю это сам.
      Ханнасайд с минуту изумленно смотрел на него, затем выдвинул из-за стола свое кресло и сел.
      – Простите меня, мистер Каррингтон, вы немного пьяны или просто подшучиваете надо мной? – спросил он.
      Джайлз устало улыбнулся.
      – Говоря откровенно, я пил, – ответил он. – Только не сейчас, а вчера, с семи вечера. Видите ли, нужен был большой такт, чтобы вести эту охоту, которая могла оказаться дикой и скандальной.
      – Мистер Каррингтон, что вы нашли? – спросил Ханнасайд.
      – Надеюсь, убийцу Арнольда Верикера.
      – Убийцу Арнольда Верикера? – воскликнул Ханнасайд.
      – И Роджера. Но если в квартире не было найдено никакой улики…
      Ханнасайд сделал глубокий вдох.
      – Что вы там видели, мистер Каррингтон? – терпеливо сказал он. – Вы видели трубку, пистолет, неоконченное письмо в папке, стакан виски с содовой и записку от… Нет, вы ее не видели, я думаю, вы ее не видели. Хемингуэй нашел ее после того, как вы ушли. Это была просто записка от мисс Верикер, где она благодарит своего сводного брата за… – Он замолчал, так как сонные глаза Джайлза Каррингтона вдруг широко раскрылись.
      – Записка от мисс Верикер… – повторил Джайлз. – Где ее нашли?
      – Скомканной в шарик за ящиком для угля. Я думаю, Роджер Верикер хотел бросить ее в огонь, но промахнулся. Вы хотите сказать…
      – А где был конверт? – прервал его Джайлз.
      – Мы его не нашли. Полагаю, что Верикер бросил его точнее. Хватит тайн, скажите, к чему вы клоните.
      – Скажу, – ответил Джайлз. – Но когда я думаю о том, что если бы присутствовал при обыске квартиры, то вы, а не я провели бы эти прямо-таки адские двадцать четыре часа, пытаясь заставить разных недоумков узнать лицо на фотографии… Тем не менее я рад, что нашел связь между этими двумя убийствами. Меня беспокоило, что я не мог предоставить вам все факты. – Он заметил в глазах Ханнасайда огонек и улыбнулся. – Ну ладно, – сказал он примирительно. – Вайолет Уильямс.
      Ханнасайд с недоумением смотрел па него.
      – Вайолет Уильямс? – переспросил он. – Вы серьезно говорите, что она убила Роджера Верикера?
      – И Арнольда Верикера, – ответил Джайлз.
      – Но она никогда не встречалась с Арнольдом Верикером!
      – Нет, она встречалась с ним, – возразил Джайлз. – Это она была той темноволосой девушкой, на чей след вам не удалось напасть.
      Ханнасайд вертел в пальцах карандаш, но при этих словах он положил его и выпрямился в кресле.
      – Вы уверены в этом? – спросил он, напряженно наблюдая за Джайлзом.
      – Я нашел двух официантов, одного швейцара и руководителя оркестра, игравшего на танцах, которые опознали ее по фотографии, – ответил Джайлз. – Один из официантов сообщил, что он видел ее много раз с Арнольдом Верикером, постоянным посетителем этого ресторана. Швейцар тоже сказал, что он видел ее с Арнольдом. Руководитель оркестра не знал имени Арнольда, но узнал его по фотографии. Он сразу же сказал, что это тот человек, который был с самой привлекательной женщиной в зале в тот вечер. Он умный парень, этот музыкант; я записал для вас его имя и адрес. Он не только узнал обоих по фотографиям, но смог вспомнить, в какой день их видел. Это место, дорогой мой Ватсон, называется «Рингли-Холт», и, как вы, возможно, знаете, это очень популярный придорожный ресторан, расположенный в двадцати милях восточнее Ханборо. А было это семнадцатого июня. Этот день запомнился моему наблюдательному другу, потому что именно тогда пианист из его оркестра растянул руку, и ему пришлось искать замену.
      – Боже милостивый! – очень медленно произнес Ханнасайд. – Но она ни разу не возникала в этом деле!
      – Ни разу, – согласился Джайлз. – И если бы не совершила второе убийство, то никогда и не возникла бы. Она говорила, что в глаза не видела Арнольда, то же самое говорили мои кузен и кузина, и ни одна душа не попыталась разрушить это заблуждение. Более того, никто и не стал бы этого делать. Понимаете, никто из моих свидетелей не имел понятия, как ее зовут.
      – Но как она встретилась с ним? – Ханнасайд пытался распутать эту загадку. – И, встретившись с ним, почему держала это в такой тайне? Вы полагаете, она с самого начала задумала познакомиться с ним, чтобы его убить? Но это почти невероятно!
      – Нет, не думаю, что это было так. Насколько я могу судить о ней, она завела знакомство с Арнольдом, чтобы женить его на себе. Но когда речь зашла о женитьбе, Арнольд стал очень осмотрительным. Он никогда бы не попался в лапы девице ее типа. Я не сомневаюсь, что она быстро поняла это. Она сообразительная, хотя и не умная. А тогда она решила избавиться от него.
      – Когда у вас возникло это подозрение? Джайлз задумался.
      – Пожалуй, я даже и не знаю. В первый раз мне это пришло в голову, когда был убит Роджер, но показалось до дикости невероятным. Потом я под каким-то предлогом наведался к ней, и мне бросилась в глаза – может, потому, что я уже подозревал ее – настойчивость, с которой она пыталась убедить меня в своем алиби на этот вечер. Конечно, это могло быть просто игрой моего воображения, но этого было достаточно, чтобы я вспомнил все, что мне было известно о ней, добыл новые сведения и получил конечный результат. Прежде всего, я знал, что она гоняется за богатыми мужчинами. Мои кузен и кузина постоянно говорили об этом. К тому же я сам видел, как она самым решительным образом старалась завлечь Роджера. Было очевидно, что она больше всего думает о деньгах. Затем я узнал от Кеннета (по-моему, вы тоже присутствовали при этом), что она прекрасный знаток всякого рода детективной литературы. Само по себе это ничего не значит, но вкупе со всем остальным, на мой взгляд, значит многое. В-третьих, Кеннет заходил к ней вечером, когда был убит Арнольд, а ее не было дома. – Он помолчал. – Мелкие детали вроде этих, каждая из которых в отдельности мало что значит. К тому же тот факт, что она, по всей видимости, не любила Кеннета. Я никак не мог понять, зачем она обручилась с ним. Еще я вспомнил, как мисс Верикер совершенно беспечно сказала мне, что Вайолет всегда имела привычку подцеплять состоятельных мужчин в холлах отелей, и в таком роде. Потом произошло убийство Роджера. Вы, конечно, не знали, да и как могли вы знать, что в тот самый вечер она сделала такую вещь, которая показалась мне глупой и странно непохожей на нее. В последний момент она сказала Кеннету Верикеру, что не пойдет с ним на бал. Она так разозлила его, что он тут же позвонил мисс Риверс и пригласил ее пойти с ним вместо Вайолет. В тот момент я просто удивился, что Вайолет так нескладно с ним поступила, ведь до этого она заявляла всем, что считает неприличным появляться на подобном мероприятии ни для себя, ни для него. Теперь я понимаю, она сделала это нарочно, чтобы Кеннет обязательно пошел на бал, обеспечив таким образом его алиби. Она хотела, чтобы смерть Роджера выглядела как самоубийство, и это она распустила слухи, что Роджер в нервном состоянии из-за полиции. Я думаю, это было самое подозрительное, что она сделала. Первое убийство было настолько хорошо спланировано и прошло настолько успешно, что это вскружило ей голову. Она самоуверенная молодая женщина, вы ведь знаете, и у нее сложилось впечатление, что, одурачив всех однажды, можно это проделывать сколько угодно раз.
      Ханнасайд кивнул.
      – Так очень часто бывает.
      – Полагаю, что да. Ну, она была совершенно уверена, что сможет убедительно инсценировать самоубийство, но на всякий случай предусмотрела для себя какое-то алиби. На самом деле это было вовсе не алиби, но все могло сработать, не допусти она роковой ошибки.
      – Что-то, связанное с тем таинственным письмом, – сразу догадался Ханнасайд.
      – Да, все связано с этим письмом. Видите ли, при мне мисс Верикер дала его Вайолет Уильямс отправить по почте. Она дала его ей вечером, когда был убит Роджер, после семи часов. – Он замолчал и посмотрел на Ханна-сайда. – Это значит, что оно, конечно же, не пошло с почтой, которую забирают в шесть тридцать, а могло попасть только в следующую партию, я не знаю точное время, но полагаю, это должно быть не раньше восьми тридцати, а может быть и позже. Я испытываю глубокое уважение к нашему почтовому ведомству, но не могу поверить, что письмо, отправленное в такое время, может быть доставлено адресату в тот же вечер. Вайолет Уильяме, должно быть, воспользовалась этим письмом в качестве предлога, чтобы зайти к Роджеру в столь необычный час.
      – Когда именно? – спросил Ханнасайд. – Есть ли у вас на этот счет какие-либо соображения?
      – Примерно после одиннадцати, когда девушка, которую она пригласила к себе, уже ушла, но, безусловно, до двенадцати, так как она знала, что в это время дверь запирается.
      – Да, понятно. По времени совпадает с приходом той женщины, которая могла быть горничной миссис Делафорд, и со звуком, который слышал мистер Маскетт и принял за прокол шины. А не могла ли она доставить это письмо до прихода своей гостьи?
      – Нет, не думаю. Она сказала мне, что гостья ужинала у нее, и, полагаю, вы удостоверитесь, что она говорила правду. Ей бы не хватило времени.
      Последовало длительное молчание. Затем Ханнасайд с сожалением произнес:
      – Если все это окажется правдой, то я буду выглядеть довольно глупо, мистер Холмс.
      – Вовсе нет, – ответил Джайлз. – Я додумался до этого только благодаря очень близким отношениям с моими кузеном и кузиной; я мог наблюдать за каждым шагом в этой игре с близкого расстояния, а вы не имели такой возможности.
      – Я должен был подумать об этом, – сказал Ханнасайд. – Если бы не казалось настолько очевидным, что она никогда не встречалась с Арнольдом Верикером, я бы обязательно об этом подумал. Она была вторым человеком, у которого был повод к убийству.
      Джайлз рассмеялся.
      – Я в самом деле думаю, вы не должны винить себя! Мой молодой кузен вовсю старался, чтобы повернуть это дело против себя и не дать вам возможности искать другого, действительно маловероятного подозреваемого. Но все равно, вы никогда не были полностью уверены, что это сделал Кеннет, ведь правда?
      – Да, – сознался Ханнасайд, – я в самом деле не был уверен. Во-первых, мне всегда казалось, что он потешается надо мной, а во-вторых, если он убил Арнольда Верикера, то почему в колодках?
      – Вы оставили вашу идею, что это была шутка? Да, именно это утвердило меня во мнении, что убийца – не Кеннет, а, скорее всего, женщина. Чем больше я думал об этом, тем больше во мне росла уверенность в том, что колодки играют существенную роль в этом деле. Кто бы ни зарезал Арнольда, он хотел, чтобы тот находился в беспомощном положении на случай, как я полагаю, если бы тот не умер от первого удара. Это соображение указывало на женщину. Был ли трюк с колодками предусмотрен заранее, я думаю, мы никогда не узнаем. Склонен думать, что нет. Возможно, Арнольд проколол шину где-то неподалеку и Вайолет задумала использовать колодки, пока он менял колесо. А может быть, она заметила их, когда они проезжали через Эшли-Грин – ведь это была лунная ночь – и тут же попросила его остановиться. Ей, должно быть, пришло в голову, что безопаснее убить его здесь, на улице, чем ждать, пока они приедут в его загородный дом.
      Несколько мгновений Ханнасайд хранил молчание. Затем он сказал:
      – Ну и дело! Мистер Каррингтон, простите, что я не принимал всерьез ваших любительских усилий. Вы должны работать в отделе уголовного розыска. Кстати, этот пистолет был недавно смазан. Так что должны быть следы на перчатках, которые были на Вайолет Уильямс, или в ее сумке, где он лежал. Для нее они могут быть и незаметны. Какую глупость она сделала, что взяла пистолет мисс Верикер! Ведь подозрение должно было упасть на молодого Верикера.
      – Да, но она подумала, что у того было надежное алиби, – напомнил ему Джайлз. – Кроме того, я не думаю, что она могла добыть какой-то другой пистолет. К тому же она не очень умная женщина. Я признаю, что она аккуратно спланировала первое убийство, но было просто убить Арнольда и не оставить никаких следов. Когда же дело дошло до инсценировки самоубийства, это было сложнее. В первом случае не надо было устранять никаких улик, во втором их оказалось несколько.
      – Дьявольски жестокая молодая особа! – откровенно признал Ханнасайд. – Ну а теперь, мистер Каррингтон, не дадите ли вы мне имена и адреса ваших свидетелей?
      – Да, конечно, – сказал Джайлз, пытаясь подавить зевоту. – И, может быть, вы отпустите моего клиента?
      Ханнасайд сказал со всей серьезностью:
      – Простите меня за этого малого. Для него все это будет очень тяжело.
      – Думаю, это он переживет, – ответил Джайлз. – Не удивлюсь, если со временем, оправившись после удара, они с Лесли Риверс составят хорошую пару.
      – Я надеюсь, – сказал Ханнасайд, искоса поглядывая на Джайлза. – А мисс Верикер скоро собирается выйти замуж за… Мезурьера?
      Джайлз улыбнулся:
      – Нет, с этим уже все. Мисс Верикер помолвлена в третий, и последний раз.
      Ханнасайд протянул над столом руку и удостоил Джайлза Каррингтона крепкого рукопожатия.
      – Прекрасно! – воскликнул он. – Примите мои поздравления! Да, сержант, войдите; пока мы ходили по ложному следу, мистер Каррингтон нашел для нас разгадку. Мы должны будем отпустить мистера Верикера.
      – Отпустить его? – переспросил Хемингуэи. – Вам придется потрудиться, чтобы заставить его уйти. Когда я видел его в последний раз, он спрашивал, сколько с него будут брать за пансион, пока он закончит серию самых потрясающих картин, которые вы когда-либо видели. Он называет их «Полиция в лицах». Я бы назвал это клеветой. Вы собираетесь произвести арест, супер?..
      – Да, благодаря мистеру Каррингтону. Запишите, пожалуйста, адреса, которые он раздобыл для нас.
      Сержант достал свой блокнот, открыл его, и, послюнявив кончик карандаша, посмотрел на Джайлза, ожидая, когда тот начнет диктовать.