56

— ОНИ ИДУТ.

— Я знаю.

Салтар встал с каменного кресла, провел пальцами по гранитным подлокотникам. За долгие века их отполировало прикосновение множества рук. Одно из сокровищ, оставшихся с прежних времен, захваченных вместе с другими реликвиями в глубинах Скрытого Королевства, когда великое виллимское поселение-под-землей покорилось фирболгам. Но далеко не самое главное.

— ЕГО АРМИЯ ПРИБЛИЖАЕТСЯ, НО ТОГО, КОГО Я ИЩУ, С НИМИ НЕТ.

Огненный Глаз сглотнул, но ничего не ответил. Дух оказал ему огромную помощь, наделил неуязвимостью — бесценным даром в борьбе за власть, — но он одержим своими идеями, и его трудно отвлечь.

Салтар снял висевшую на шее цепь и рассеянно посмотрел на глаз, изображенный на фоне золотого огня, — символ, давший ему шаманское имя. Огненный Глаз. Так называли его болги. Это имя всегда произносили шепотом.

Амулет с изображением огненного глаза лежал на дне большого ларца в течение многих столетий. Болги Скрытого Королевства боялись даже прикасаться к нему, не говоря уже о том, чтобы надеть. Даже самые смелые охотники Огненных Кулаков старались не приближаться к нему. Только Салтару удалось набраться мужества, вынуть из шкатулки золотой знак и надеть его на шею. Он испытывал наслаждение всякий раз, когда другие болги клана с ужасом отступали перед ним.

Он никогда не задавался вопросом, почему виллимы так далеко спрятали столь могущественный предмет — под грудой тряпок вместе с парой гипсовых львов и перламутровой брошью, безделушками, к которым никто не хотел прикасаться. С того дня, как он вынул из ларя огненный глаз, времена года сменились уже двадцать раз.

Дух почти сразу же сообщил Салтару о своем существовании. Он пришел к нему в темноте, показав болгу собственное отражение и напугав до смерти. Когда он заговорил, его слова было трудно разобрать, но со временем Салтар привык к беззвучному голосу, звучащему в его сознании.

— САЛТАР!

Огненный Глаз огляделся, пытаясь разглядеть почти невидимого Призрака. Другие кланы называли его Духом. Он страшил их почти так же, как Салтар. И сейчас он говорил с шаманом — как в тот, первый день.

Тут Салтару в голову пришла новая мысль.

— Я знаю, как выманить его, — сказал он, обращаясь к окружающему его воздуху.

Тишина.

— На этот раз ты должен сражаться, — сказал Салтар, вновь надевая на шею огненный глаз. — Тогда он придет.

Воздух ощетинился, в унылых покоях Салтара повеяло жаром.

— ДА.

— Эмми.

При звуках материнского голоса, зарождавшегося в самом сердце Рапсодии, ее глаза под закрытыми веками наполнились слезами. Она спала, но пыталась сохранить последние фрагменты сознания, удержать возникшее видение. Слишком часто так начинались кошмары, всякий раз заставая ее врасплох.

— Нет, — прошептала она во сне. — Пожалуйста. Ласковая рука опустилась ей на лоб.

— Не плачь, Эмми.

Она увидела улыбающееся лицо матери, неясное из-за набежавших слез. И окончательно погрузилась в сон, прошептав напоследок:

— Мама.

— Мне нравится твой дом, Эмми, особенно свечи. — Глаза одобрительно смотрели на мерцающие огоньки, которые возникали во тьме, пока она говорила. — Даже самая обычная хижина становится дворцом в мерцающем пламени свечей.

— Мама…

— Подойди ко мне, я расчешу твои волосы у огня.

Рапсодия ощутила: на ее лицо пролилось тепло. Она встала и последовала за матерью к очагу. Яркое пламя весело трещало в камине.

Нежные руки погладили ее по голове, потом она почувствовала прикосновение жестких зубцов гребня.

— Ты помнишь, дитя?

— Да, — прошептала она, давясь слезами. — Мама…

— Ш-ш-ш. — Мать потянулась к огню. — Вот, дитя мое, протяни руку. Я не могу достать его для тебя. Он не позволит. Ты должна это сделать сама.

Рапсодия потянулась к ревущему пламени, ощущая жар, но боли не было. Ее рука коснулась чего-то гладкого и холодного, и она вытащила его из огня. Пламя тут же погасло, но огонь продолжал ласково обнимать клинок, который она держала в руке.

— Звездный Горн, — прошептала она.

— Таким он был в прошлом, до того как его забрали с нашей земли, от света звезды Серен. Посмотри, каким он был тогда.

Рапсодия повернула меч, провела пальцами по серебристому клинку.

— Он выглядит точно так же.

— Смотри внимательнее.

Рапсодия снова повернула меч. На рукояти горел маленький сине-белый огонек, более яркий, чем солнечный луч. Его удерживали серебряные зубцы.

— Этого огонька больше нет, — сказала Рапсодия. — Между зубцами ничего нет. А что он такое?

— Кусочек звезды Серен. Источник огромной силы, магии стихий, дошедший до нас из Преждевременья. Твоей звезды, Эмми.

— АРИЯ, — прошептала Рапсодия, — моя путеводная звезда.

— Да, — сказала мать. Она показала в темноту над их головами, где сияла Серен, как это было когда-то. — Я рассказывала тебе об этом очень давно, дитя. Если ты найдешь свою путеводную звезду, то никогда не собьешься с пути, никогда. Ты забыла.

— Нет, мама, нет. Я помню. — Рапсодии стало трудно дышать.

— Тогда почему же ты сбилась с пути?

— Я потеряла звезду, мама. Я потеряла Серен. И Серендаира больше нет. Он мертв уже тысячу лет.

— Нет земли, но звезда осталась.

— Мама…

— Смотри, дитя. — Мать показала на небо.

В далеком мраке у них над головами от Серен откололся маленький кусочек и промчался по небу. Бесконечно маленькая падающая звезда. И в этот же миг померк огонек на рукояти меча, зубцы вновь опустели.

Рапсодия посмотрела туда, куда показывала мать: казалось, падение звезды подчиняется ее руке.

Рапсодия вдруг увидела в темноте стол, на котором лежал мужчина. Его тело скрывало облако мрака. Рапсодия смогла разглядеть лишь очертания. Крошечная звезда упала на тело, которое тут же ослепительно засияло. Потом яркое сияние померкло, сменившись тусклым свечением. Рапсодия похолодела, вспомнив видение в Доме Памяти.

— Вот куда попал твой кусочек звезды, дитя, на добро или зло. Если ты сможешь найти свою путеводную звезду, ты никогда не собьешься с пути, никогда.

Даже во сне Рапсодия понимала, что в ее видении что-то неправильно. Обычно ее сны о родителях и других людях из прошлого были связаны с воспоминаниями. Видения о будущем обычно не имели отношения к тем, кого она любила и кто погиб во время катаклизма. Но сейчас мать рассказывала ей о том, чего не могла знать.

— Откуда ты это знаешь, мама?

Рапсодия ощутила тепло обнимающих ее материнских рук.

— Я сама и то, что я тебе говорю, — твои собственные воспоминания. Просто ты их еще не знаешь. Если ты сможешь найти свою путеводную звезду, ты никогда не собьешься с пути, никогда.

Светящееся тело на алтаре померкло и исчезло.

— Я больше не вижу его, мама. Почему?

— Дело не в том, что он есть, — дело в том, что на нем надето.

Рапсодия повернулась, запутавшись в одеялах. Я не понимаю.

— Оглянись.

Рапсодия повернулась еще раз. Во тьме парили три глаза. Два, обведенные кровавыми кругами, сияли на темном лице. Третий висел под ними, в самом центре ослепительной сферы пламени. Она начала дрожать.

— Мама?

— Запомни, что я сказала, Эмми: дело не в том, что он есть, — дело в том, что на нем надето.

Пылающая сфера стала увеличиваться в размерах, заполняя собой все вокруг. Рапсодия оглянулась в поисках матери, но ту поглотило пламя. Объятая ужасом, Рапсодия протянула руки:

— Мама!

Ее мать продолжала улыбаться, даже превращаясь в пепел. Наконец осталось только пламя.

— Твоя семья погибла в огне, Эмми.

— Мама!

— Огонь силен. Но звездный огонь рожден прежде всех стихий. Он — самая могущественная стихия! Воспользуйся звездным огнем, чтобы очистить себя и мир от ненависти, овладевшей нами. Тогда я смогу обрести покой до нашей следующей встречи.

— Мама, нет! Пожалуйста, вернись!

— Дело не в том, что он есть, — дело в том, что на нем надето.

— Рапс?!

— Нет, — простонала Рапсодия, протягивая руки в темноту, отчаянно цепляясь за уходящий сон. — Мама!!!

— Рапс, с тобой все в порядке?

Рапсодия села на кровати, вытирая рукавом ночной рубашки льющиеся по лицу слезы. В дверном проеме выделялся силуэт Джо, отбрасывающий длинную тень.

— Да, — быстро ответила Рапсодия. — Извини, милая! Кажется, я тебя разбудила?

Джо вошла в спальню, присела на кровать и обняла Рапсодию:

— Нет, меня разбудил Грунтор. Ты нужна им внизу, в больнице.

57

ЦЕЛИТЕЛЬНИЦЫ-БОЛГИ продолжали приносить раненых, когда появилась Рапсодия вместе со своей медицинской сумкой. Она даже не стала переодевать ночную рубашку и перевязывать рассыпавшиеся по плечам волосы. Грунтор как раз укладывал одного из солдат на койку.

— Грунтор, с тобой все в порядке? Что случилось? Сержант снял с несчастного кожаный нагрудник, под которым оказалась ужасная рана от горла до пояса.

— Ой в порядке, дорогая, но Уарти сильно пострадал. — Грунтор был встревожен.

Они быстро поменялись местами, и Рапсодия раскрыла свою сумку. У них уже выработался определенный порядок действий, и они работали на удивление слаженно. Однако никогда еще не было такого количества раненых.

— Чистый компресс и зимолюбку, пожалуйста, — сказала Рапсодия Кринсел — повивальной бабке. Та молча кивнула и исчезла.

Грунтор помрачнел еще сильнее. Он узнал лекарственное растение, которое применялось для облегчения боли умирающим.

— Значит, ему конец, герцогиня? Рапсодия печально улыбнулась своему другу.

— Боюсь, что да, Грунтор. У него повреждено сердце. — Она взяла ткань, которую принесла повивальная бабка, и приложила ее к груди солдата, чтобы остановить кровотечение. — Нужно устроить его поудобнее, пока мы будем помогать остальным.

— Первая Женщина! — прошептал раненый болг. Рапсодия погладила его по лицу:

— Я здесь.

— Это Огненный Глаз и его клан.

Глаза Рапсодии наполнились сочувствием, хотя она не поняла, о чем говорил болг.

— Отдыхай, — тихо сказала она.

Умирающий быстро заморгал, стараясь сфокусировать взгляд на ее лице.

— Огненный Глаз… так зовут его болги… но его настоящее имя… Салтар.

Она взяла зимолюбку у Кринсел.

— Я расскажу королю.

— Первая… Женщина…

Она приложила растение к ране.

— Да? — тихонько проговорила она, видя, как жизнь покидает болга.

— Будто… восход солнца… вы. — Глаза раненого остекленели.

У Рапсодии перехватило горло, она наклонилась, поцеловала потный лоб, почувствовав, как разглаживаются на нем морщины. И начала тихонько напевать лиринскую Песнь Ухода, которую поют у погребального костра, чтобы облегчить разрыв с землей и путешествие к свету.

Однако оглушительный шум и крики прервали песню. В палату вносили все новых и новых раненых. Казалось, им не будет конца.

— О боги! — воскликнула Рапсодия.

Их были сотни, кровь ручьями лилась на пол, жуткий запах горелой плоти наполнил воздух. Рапсодия соскочила с койки и устремилась к центру зала.

Акмед стоял в коридоре, отдавая приказы тем солдатам, которые еще держались на ногах. Они распределяли раненых по степени тяжести ран. Умерших тут же уносили прочь.

Рапсодия положила руку раненого солдата себе на плечо и повела туда, где было свободнее и потише, знаком подозвав на помощь Грунтора.

— Что произошло? — спросила она, сняв с раненого болга доспехи. И заметно вздрогнула, когда увидела, какое ранение он получил.

— У нас были обыкновенные маневры, — ответил великан, накладывая жгут на ногу болга.

— Да, я вижу…

— Ой говорит серьезно, герцогиня, — резко ответил Грунтор. — Все как обычно: новобранцы впереди, опытные солдаты за ними. Мы углубились в Скрытое Королевство. Уарти и Ринграм взяли небольшой отряд и пошли на разведку. Видела бы ты тех, кого мы не принесли обратно! Раненых совсем немного.

Рапсодия сокрушенно покачала головой, продолжая накладывать повязку.

— Рапздии!

Певица подняла голову. Увидела дрожащую Кринсел. И оцепенела: Кринсел, одна из самых суровых и крепких повивальных бабок, никогда раньше открыто не проявляла своих чувств. Теперь она была охвачена паникой.

Рапсодия быстро поднялась на ноги и крепко сжала руку Кринсел.

— Пойдем.

Рапсодия и Грунтор последовали за нею, переступая через тела раненых и умерших.

Кринсел подвела их к группе солдат, лежащих в углу зала. Запах горелой плоти сводил с ума, и Рапсодии пришлось закрыть лицо, чтобы защитить легкие от чудовищной вони.

У каждой жертвы имелись глубокие рваные раны, покрывающие грудь, живот и лицо. Глаза Рапсодии широко раскрылись.

— Акмед! — крикнула она, наклоняясь к раненым, чтобы проверить, бьются ли их сердца.

Лишь один из них продолжал отчаянно цепляться за жизнь.

Король мгновенно оказался рядом. Грунтор переворачивал тела, внимательно рассматривая их.

Рапсодия осторожно смочила рану единственного болга, который был еще жив, настоем тимьяна и очищенной водой. Рана была широкой и глубокой, но ее края не кровоточили. Казалось, ее прижигали острым раскаленным железом. Она до сих пор дымилась.

Акмед присел рядом с Рапсодией.

— Что ты об этом думаешь?

— Не знаю. Раны, нанесенные Звездным Горном, имели похожий вид, — ответила девушка, продолжая накладывать повязку.

Болг застонал, и она убрала руки.

— Только они были более глубокими и не такими широкими, — уточнил Акмед.

— Вроде как удары когтей, — сказал Грунтор. Рапсодия посмотрела на Кринсел: казалось, еще немного, и та упадет в обморок.

— Кринсел, что это такое? Ты знаешь, как и чем нанесены удары?

Женщина-болг кивнула, судорожно сжав кулаки:

— Это Призрак. Призрак Огненного Глаза.

Только к вечеру следующего дня Рапсодия ушла из больницы. Тела погибших отнесли к склепу возле большой кузницы. За эти часы удалось разместить всех раненых, обработать и перевязать их раны. Целительницы и повивальные бабки бесшумно сновали среди жертв сражения, ухаживая за ними ничуть не хуже, чем филиды в лечебнице Каддира.

Джо не расставалась с Грунтором, который отказался оставить своих раненых солдат. В глазах могучего фирболга появилось выражение, которое Певице уже приходилось видеть раньше, в старом мире. Только теперь старого сержанта охватили гораздо более сильные чувства. Рапсодия пыталась утешить его, но ничего не вышло: великан все больше мрачнел и уходил в себя. Наконец она пришла к выводу, что ему необходимо побыть одному, и ушла, попросив Джо присмотреть за ним.

И хотя больше всего на свете ей хотелось оказаться в горячей ванне, Рапсодия направилась прямиком к туннелю, ведущему в Проклятую Пустошь.

Приближалась ночь. Темнота атаковала бледное небо, заляпанное алыми ладонями заката. Клубящиеся облака по широкой спирали уходили к горизонту, зеркально отображая беспорядок, воцарившийся на земле за прошедший день. Рапсодия механически пропела свои вечерние молитвы, не находя утешения в знакомом ритуале.

Она нашла Акмеда там, где и ожидала, — у входа в туннель, возле каньона и Пустоши, в том самом месте, где он впервые обратился к своим подданным. Его ноги свисали над пустотой, уходящей на тысячу футов вниз, а взгляд был устремлен вдаль.

Рапсодия молча села рядом, глядя в наступающую темноту. Они вместе смотрели, как солнце зашло за край мира, словно ему было стыдно задерживаться в небе хотя бы на мгновение дольше предписанного. С наступлением тьмы поднялся холодный ветер, разметал волосы Рапсодии, завыл и застонал в каньоне.

Когда тьма окончательно воцарилась над страной фирболгов, Акмед сказал:

— Благодарю тебя за то, что не попыталась наполнить тишину словами сочувствия.

Губ Рапсодии коснулась мимолетная улыбка, но она ничего не ответила. Акмед вздохнул:

— Грунтор все еще молчит?

— Да, пока молчит.

Акмед задумчиво кивнул, его разум отправился на другую сторону Времени.

— Ему уже приходилось переживать нечто подобное, только тогда все было еще хуже. Он справится.

— Обязательно справится, — согласилась Рапсодия. — Один из твоих офицеров успел мне кое-что сказать перед смертью.

Акмед повернулся к ней:

— И что же?

Она убрала с лица прядь волос, которую плачущий ветер швырнул ей в глаза.

— Он назвал имя Огненного Глаза. Его настоящее имя, как мне кажется…

Взгляд Акмеда сразу стал внимательным, но он промолчал. Рапсодия кашлянула и с беспокойством огляделась по сторонам.

— Он сказал, его зовут Салтар.

— Да, я знаю.

— И оно тебе ничего не напоминает?

— Напоминает. Тсолтан.

Рапсодия выдохнула, ее нервное возбуждение стало спадать.

— Должна признать, меня не удивило, что ты знал.

— На самом деле я не знал. Просто ожидал чего-то похожего. С того самого дня, как мы выбрались из Корня. — Акмед посмотрел в сторону Пустоши. Темный кустарник колыхался под порывами холодного ветра. — Ирония Вселенной всякий раз умудряется меня удивить, — сказал он, и Рапсодии показалось, что он обращается к самому себе.

Однако в его голосе она не услышала привычного сарказма. Король поднял с земли камешек и принялся задумчиво гладить его тонкими пальцами.

— Поясни, что ты имел в виду, — мягко попросила Рапсодия.

Акмед вновь посмотрел вдаль, словно пытаясь разглядеть прошлое.

— Всю свою сознательную жизнь я был хищником. И очень неплохим, если уж на то пошло. Меня вырастили в ответ на безжалостное уничтожение моего народа, предпринятое ф'дорами, поэтому я, в свою очередь, стал безжалостным. При рождении я получил дар — связь с кровью, который позволял мне быть Братом всех людей. И я использовал свой дар во имя Смерти. Я жил один и проливал кровь, вместо того чтобы позволить ей связать меня с остальными. Я искал биение сердца врага, следовал за ним и неизменно находил. Мое приближение было столь же неотвратимым, как движение Времени, Рапсодия. Только в море могли мои жертвы найти спасение. И никому не удавалось скрываться вечно. — Акмед вздохнул. — А теперь я оказался здесь, по другую сторону Времени. Я все бросил, лишился природного дара и бежал, тщетно пытаясь спастись от преследователя, против которого у меня не было ни единого шанса, — себя. Ведь именно от себя я пытался сбежать. Мой враг владеет моим именем. Я был его сообщником, помогая себя найти. Ф'доры, как и я, никогда не дают своей жертве уйти. Ф'дор либо выиграет сражение, либо, проиграв, овладеет победителем, сделав его своим новым вместилищем. Таким образом, он побеждает в любом случае. И гораздо лучше принять смерть от его рук, чем позволить ему жить в твоем теле. Между нами в любом случае уже существует связь. Мне следовало бы понимать, что этот мир недостаточно велик, чтобы спрятаться и от него, и от себя. Лавина приближается, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить ее.

Рапсодия промолчала, но ее рука скользнула вниз по плечу Акмеда, а потом сжала его тонкие пальцы. Акмед посмотрел на их сплетенные руки.

— А потом появилась ты, Рапсодия, и все переменилось. Мой мозг наполнился твоей непрестанной болтовней, я отвлекся и поверил, будто моя связь с ф'дором разорвана, будто мне удастся убежать от него. Но я не должен был верить надежде — ведь я несу неизбежность в самом себе. И он обязательно найдет меня — теперь это лишь вопрос времени. — Он бросил камешек в каньон.

— Но ты не знаешь наверняка, что это случится, — негромко проговорила Рапсодия. — Быть может, ты ошибаешься. Возможно, ты все еще хищник, Акмед. Возможно, тебе суждено встретиться с ним лицом к лицу и убить его. Возможно, он станет твоей последней жертвой. Но в одном ты прав: ты больше не можешь бежать. Он все равно найдет тебя, рано или поздно. На твоем месте я бы не стала поворачиваться к нему спиной.

— Лицемерные слова человека, который не понимает, какие последствия будет иметь для меня такая встреча, — угрюмо проговорил Акмед, выдергивая руку из пальцев Певицы.

— Возможно, ты ошибаешься. Но я знаю, какие последствия такая встреча может иметь для меня. Я могу потерять единственную семью, которая у меня есть. Вредного брата. — Она заметила, как в его глазах загорелся огонь. — Тебе не понять, как я боюсь, что со мной это произойдет еще раз. Но, невзирая на последствия, я, как и Грунтор, готова встретиться с ним, встав рядом с тобой плечом к плечу. Мы — одна семья.

Она улыбнулась, и Акмед ощутил, как его сердце устремляется к ней навстречу. Попытка замкнуться в себе опять не удалась.

— Ты слышал, что болги говорят о Призраке Огненного Глаза? — спросила она.

— Да.

— Что все это значит? Если демонический дух Тсолтана уцелел после гибели Серендаира и пришел сюда, вселившись в одного из намерьенов, покинувших остров на последнем корабле, могли ли они его распознать?

Акмед покачал головой:

— Сомневаюсь, хотя необходимо признать, что правила изменились, и нам следует иметь в виду: прежние законы могут здесь не работать. Обычно ф'дора невозможно увидеть, когда он вселяется в человека, хотя иногда удается уловить легкое присутствие отвратительного запаха. Но такое случается очень редко. Вот почему они так опасны.

— Тогда что здесь происходит? Акмед встал и стряхнул песок с одежды:

— Понятия не имею. Ясно одно — они пользуются темным пламенем. Вот откуда такие страшные раны. Болги считают, что Призрак есть часть магии Салтара, таинственная защита, которая делает его неуязвимым, позволяя всякий раз одерживать победу.

— Значит, мы не можем его убить? Нам предстоит сражаться с человеком, одержимым демоном?

— Не знаю. — Акмед взял ее за руку и помог подняться. — Я не собираюсь рисковать. Мне необходимо самому встретиться с Огненным Глазом, Рапсодия. Существует древний дракианский ритуал, называющийся Пленение. Он заставляет дух демона оставаться на месте, лишая его возможности покинуть тело, в которое он проник. Если в теле Огненного Глаза сидит ф'дор, то умрут сразу и человек, и демон. Самое трудное — не убить его до тех пор, пока не завершен ритуал. Но если ф'дора в нем нет, ритуал теряет смысл.

— А ты можешь его найти?

Акмед прислонился к стене туннеля и закрыл глаза. Далеко внизу раскинулся каньон — между утесом, на котором они сидели, и Пустошью. Второе зрение Акмеда устремилось вперед, в расселину, набирая скорость над обширными пространствами Пустоши, мимо высоких стен Кралдуржа и широких полей, ждущих весенних посевов.

Он не раз здесь побывал с Грунтором в поисках новобранцев. Теперь эти земли стали его владениями.

Он проносился над древними виноградниками и пологими холмами, рассеченными рекой. Он мчался через лес, между холмами, когда-то принадлежавшими наинам и гваддам — намерьенским расам, решившим жить под землей… Все быстрее и быстрее — мимо густых лесов, где верные Гвиллиаму лирины некогда построили свои дома.

Потом он оказался в Проклятой Пустоши, пролетел мимо развалин намерьенских городов и сторожевых башен. Земля здесь была богатой, темной и нетронутой, население скрывалось в лабиринте туннелей, уходящих к далеким горам.