7

Эпическая поэма «Ярость дракона» была написана в намерьенскую эру на специальной бумаге и долгие годы пролежала в одном из тайных хранилищ библиотеки Канрифа. Ее обнаружил Акмед, когда обследовал руины погибшей империи, на фундаменте которой воздвиг свое королевство, и, криво ухмыляясь, преподнес ее Рапсодии, перед тем как она вместе с Эши отправилась в долгое путешествие в поисках Элинсинос. Король болгов, с трудом скрывая веселье, наблюдал за лицом Дающей Имя, пока она читала легенду, повествовавшую о кровавых «подвигах» драконицы, с которой собиралась встретиться.

Элинсинос, чье имя получил континент, была старше самого Времени, так говорилось в манускрипте, В нем с невероятными подробностями рассказывалось о Первородном драконе, длиной в полторы тысячи футов и с пастью, полной зубов, размером и остротой не уступавших хорошо заточенному мечу. Поскольку драконы несут в себе элементы каждой из пяти стихий, она могла принимать любую из природных форм, например торнадо, наводнения или всепожирающего лесного пожара. Она была порочной и жестокой, а когда ее любовник и отец трех ее дочерей, моряк Меритин-Странник, не сдержал своего обещания и не вернулся к ней, она впала в дикую ярость и промчалась по западному континенту, сжигая все на своем пути и опустошив земли вплоть до центральных районов Бетани, где ее дыхание зажгло вечный огонь, который и по сей день горит во Вракне, базилике, посвященной стихии огня.

Рапсодия почти сразу заявила королю болгов, который с трудом сдерживал смех, что не верит ни одному слову и, чтобы понять, какая это чушь, ей не нужно встречаться с драконицей. Будучи Дающей Имя, она хорошо знала самые первые народные легенды, передаваемые из уст в уста неумелыми рассказчиками, которые позднее превратились в сказки, украшенные самыми невероятными подробностями и преувеличениями. Много позже появились гораздо более правдоподобные истории, авторство которых принадлежало людям, тщательно изучившим факты и умеющим бережно относиться к истине.

Однако в манускрипте содержалось немало сведений, совершенно не похожих на откровенное вранье и вызывавших у Рапсодии беспокойство.

Когда же Рапсодия все-таки встретилась с вирмом в ее логове, Элинсинос объяснила ей, что все это выдумки.

«Ты читала этот бред, „Ярость дракона“, верно?»

«Да».

«Чушь. Мне следовало заживо съесть писца, сочинившего эти глупости. Когда Меритин умер, я действительно хотела поджечь весь континент, но, думаю, ты и сама видишь, что я ничего подобного не сделала. Поверь мне, если бы я дала волю ярости, вся эта земля превратилась бы в груду углей, которые тлели бы до сих пор».

Материк и люди, его населявшие, несмотря на свой страх, и легенды, и жалобные стоны в манускриптах, повествующих об этой истории, на самом деле никогда не сталкивались с подобными трагедиями и не потеряли ничего, кроме заблудившихся овец, ставших добычей дракона, и уж, конечно же, не видали, что такое ярость дракона, принявшегося опустошать и разорять их земли.

А потому они были к этому совершенно не готовы.

Жители деревни Анвер, расположенной в самом сердце равнины Хинтерволд, славились мирным, спокойным нравом.

В отличие от кочевников, которые летом ловили рыбу в ручьях и охотились на животных, добывая меха, а когда наступала осень, перебирались в южные районы, жители Анвера предпочитали сражаться с пронизывающим холодом и бесконечными снегопадами, но не покидать земли своих предков. Все они так или иначе состояли в родстве друг с другом и считали красоту безлюдной тундры, зеленые хвойные леса, а также тишину, нарушаемую лишь ветрами, прилетающими с гор, достаточной причиной, чтобы мириться с суровыми зимами в тех местах, которые были родным домом их народу в течение многих поколений.

Поэтому, когда наступила осень и население окрестных деревень заметно поредело, Анвер покончил с торговлей шкурами и рыбалкой и приготовился к охоте.

Обычно сезон охоты продолжался всего несколько недель, меньше одного лунного цикла. Едва только спадала летняя жара и тучи безжалостных насекомых словно бы растворялись в предчувствии приближающихся холодов, животные Хинтерволда выходили из густых чащоб и спускались с горных вершин в те места, где было легче добывать себе пропитание и укрыться от зимней стужи.

За лето дикие звери заметно отъедались и даже нагуливали жирок, крупного животного, правильно разделанного, могло хватить не очень большой семье на целую зиму. Поэтому охотники покидали деревни и уходили в леса, где и подстерегали свою добычу.

Но в этом году все было иначе — животные не пришли.

Когда миновало две недели и охотники не встретили ни одного зверя, они решили, что тут что-то не так. Животные чего-то испугались, причем не отдельные особи, а целые стада: карибу и тирабури видели на севере, что полностью противоречило законам сезонных миграций. Лоси и хищники, на которых жители Анвера охотились ради шкур, тоже пропали. Люди сидели в своих укрытиях, а лес вокруг, казалось, вымер. Даже пения перелетных птиц не было слышно.

Наконец, когда зима было уже готовилась вступить в свои права, охотники последовали за стадами на север. Они решили, что, если им удастся добыть хотя бы несколько животных, у них будет достаточно мяса, чтобы пережить зиму. Они надеялись, что удача им улыбнется и они успеют это сделать до следующего оборота луны, пока река еще не до конца замерзнет, тогда они смогут перебраться на свой берег на самодельных плотах и вернуться в Анвер до того, как начнутся сильные снегопады. Иначе будет слишком поздно, и впервые за многие годы жителям придется сняться с места и двинуться вслед за кочевниками, стараясь опередить надвигающуюся лютую стужу.

Если мужчины не смогут вернуться в Анвер к тому моменту, когда луна на небе превратится в тоненький серп, женщины, дети и старики должны будут покинуть свои дома и отправиться в путь одни.

Уже опустилась ночь, и самый молодой член охотничьего отряда торопливо проверял, надежно ли привязаны их самодельные плоты и не унесло ли их стремительным течением серебристой реки.

Дул холодный ветер, вода, в большинстве мест доходившая ему только до колен и лишь кое-где до плеч, бурлила под порывами ветра, и плоты то и дело сталкивались друг с другом и натягивали веревки, привязанные к каменным колышкам.

Сониус, так звали охотника, тихонько ругаясь, метался в холодной воде между плотами, не давая им разбить друг друга. В конце концов он снял кожаные рукавицы, чтобы получше ухватиться за веревки.

Оглянувшись, он посмотрел на дымок, который вился над снежной стеной, что окружала палатки, укрывшиеся под широким уступом скалы. Из-за лавины, сошедшей почти сразу после того, как они разбили лагерь, образовалась стена снега, она защищала их временное пристанище от ветра и хищников которых мог привлечь запах их добычи. Им удалось убить пять лосей и двух тирабури, и они закоптили последних, чтобы сохранить мясо до возвращения в Анвер.

Спрятавшись за надежной снежной стеной, в которой они прорыли туннель к реке и небольшое отверстие наверх, чтобы выходил дым, остальные члены охотничьего отряда устраивались на ночлег, собираясь хорошенько отдохнуть перед возвращением домой.

Сониус вытянул короткую соломинку и потому, несмотря на то что он едва держался на ногах, отправился на берег реки, чтобы понадежнее закрепить плоты. И вот теперь, завязав последний узел, он устало выпрямился и посмотрел на серебристую воду.

Ветер стих, и по воде, медленно кружась в быстром течении, плыли куски льда с далекого ледника. Тусклый свет тонкого лунного серпа отражался в реке, собирался в водоворотах и снова исчезал.

Сониус рассеянно подумал, что вокруг стало как-то уж слишком тихо, а потом, вздохнув, отбросил беспокойные мысли и повернулся к туннелю, собираясь вернуться в лагерь.

Поначалу он не заметил никакого движения, но, когда подошел к снежной стене, его внимание привлекла яркая вспышка высоко в горах. Он сделал пару шагов назад и поднял голову, пытаясь понять, что это такое, и, подумав, решил, что, по-видимому, где-то снова сошел лед. Он послал жаркую молитву богам с просьбой защитить их отряд от новой лавины, которая легко могла похоронить его товарищей, спящих в лагере.

Сониус всматривался в бесконечные заснеженные дали, и ему показалось, будто он увидел тень, скользящую вниз по склону горы. Тогда он прикрыл глаза рукой, чтобы защитить их от тусклого лунного света.

«Снег шевелится, — подумал он. — Может быть, от ветра. Но ветра ведь нет».

Он потер глаза и снова поднял голову.

Ничего.

Сониус пожал плечами и зашагал к туннелю.

Огромная голова драконицы на миг показалась над горной грядой, потом над снежной стеной и наконец вынырнула прямо перед ним. Воздух наполнился запахом едкого дыма и жаром.

Змеиные глаза прищурились, и вертикальные зрачки расширились в свете луны.

Из горла молодого охотника вырвался дикий крик, он несколько мгновений остекленело взирал на возникшее перед ним чудовище, а потом метнулся к туннелю.

Неожиданно берег реки залил такой яркий свет, словно наступил день. По склону холма скатился бушующий поток пламени, залив юношу своим сиянием и превратив его тело в черный пепел.

В следующую секунду огонь погас и на берег снова опустилась ночь.

Драконица лежала, свернувшись, на вершине скалистого уступа и с грустью смотрела на кучу пепла у снежной стены.

«Проклятье, — подумала она, — кожа у них даже тоньше, чем я думала. Нужно быть осторожнее, если я хочу получить мясо».

Она еще раз прикинула расстояние и могучим ударом хвоста, усеянного шипами, разрушила часть стены — куски льда тут же посыпались в туннель. Затем она спустилась на стену и вползла в отверстие, прорубленное для дыма, — внизу, как подсказывало ей драконье чутье, около почти потухшего костра спали люди.

Она знала, что их одиннадцать человек. Первородный элемент в ее крови рассказал ей про каждого из них: сколько они весят, где спят и насколько глубоко погрузились в сон. Кроме того, ей было известно о наличии четырех собак, которые тоже спали. Драконица несколько мгновений разглядывала лагерь, спрятавшийся за снежной стеной, и раздумывала о том, что здесь ей будет очень удобно хранить запас мяса.

А затем скользнула вниз.

Она схватила первого человека, прежде чем кто-нибудь из охотников успел проснуться. Собаки увидели ее, может быть, почуяли запах и начали истошно лаять, как только она перебралась через стену, но она быстро преодолела это небольшое расстояние, проползла через костер и в мгновение ока подмяла собой хлипкую палатку, тотчас развалившуюся точно ореховая скорлупа. Мужчина спал, завернувшись в несколько шерстяных одеял. Драконица сдавила его тело когтями и распорола глотку, а потом бросила залитое кровью тело на землю, чтобы заняться его соседом.

Он в ужасе наблюдал за тем, как она расправилась с его товарищем, а потом вдруг принялся дико орать, и этот пронзительный звук больно ударил по ее чувствительным барабанным перепонкам. В тот момент, когда он собрался пуститься бежать, драконица схватила его и подняла над землей, уверенным коротким движением она оторвала ему голову и швырнула ее в огонь, чтобы он поскорее замолчал.

А дальше началась изящная, счастливая пляска смерти. Люди, оказавшиеся в ловушке за толстой стеной снега, забились в углы своего маленького убежища, прятались за камнями, предпринимали бессмысленные попытки выскользнуть через туннель. Они стреляли из своих жалких луков и атаковали ее копьями, но все их оружие, не причинив ей ни малейшего вреда, отскакивало от чешуйчатой шкуры.

Угли костра, разлетевшиеся в разные стороны, отбрасывали слабый красноватый свет на кровавую сцену расправы и дымились от пролитой на них алой крови.

Вытаскивая из углов и убивая охотников, драконица счастливо смеялась, и ее хриплый, пронзительный смех был исполнен бессердечной, не знающей жалости злобы.

«Разрушение притупляет боль, — подумала она, схватила свою последнюю жертву и медленно сдавила тело, с удовольствием наблюдая за тем, как его покидает жизнь. Собаки, уже давно переставшие лаять, жалобно завыли. — А во мне так много боли».

А потом начался пир.

8

Туннели Руки, Илорк

Трага позвали глубокой ночью сразу после возвращения короля болгов.

Ему показалось, что его заставили подняться в тот момент, как его голова коснулась подушки, но он не жаловался. Жаловаться и спорить было бесполезно, а явственное стремление стражника, которого за ним прислали, скрыть свою нервозность, свидетельствовало о том, что за ними наблюдают. Траг молча поднялся с постели и быстро оделся, следуя манере всех архонтов Акмеда. За семь лет обучения его множество раз поднимали среди ночи.

Он последовал за стражником мимо своей тренировочной площадки, уловив по запаху, что двух лошадей, которых он оставил там на ночь, забрали и заменили двумя другими, такого же размера и цвета. Он удивленно нахмурился — подобную проверку его наблюдательности уже проводили, когда он проучился меньше года и теоретически имелся шанс, что он еще не запомнил всех лошадей — триста пятьдесят голов, — находившихся в его ведении. Впрочем, уже тогда им не удалось его обмануть. Зачем кто-то решил устроить ему повторное испытание, он не понимал.

Как и каждого из его товарищей, тоже учеников короля болгов, Трага готовили к выполнению своей чрезвычайно важной задачи — ему, например, предстояло говорить от лица самого монарха, причем как внутри гор, так и за их пределами. Закончив обучение, он станет Голосом, архонтом, который будет вести все переговоры — и официальные, и тайные — в качестве полноправного представителя своего королевства. Кроме того, в его обязанности входило следить за состоянием оставшихся еще после Намерьенского века разговорных труб, на целые мили тянувшихся внутри гор.

Стремление стать достойным помощником короля Акмеда стало смыслом жизни Трага в последние семь лет. Он был еще совсем ребенком, когда его заметила Рапсодия, решившая, что он обладает всеми необходимыми способностями именно для этого конкретного дела, и с тех пор его упорно и систематически учили языкам, криптографии, ораторскому искусству и тысяче других предметов, необходимых для полноценного и успешного общения. Год назад ему доверили птичник, в котором обитало огромное количество почтовых птиц, а также верховых курьеров, путешествовавших с почтовыми караванами. Предполагалось, что со временем он, помимо прочего, будет возглавлять сеть послов и шпионов.

Но даже несмотря на то, что когда-нибудь Трагу было суждено стать мастером всех коммуникаций внутри Илорка, а также заниматься связями с внешним миром, ему не сказали, зачем его сейчас вызывают. Впрочем, он и не ожидал, что скажут.

Через час они выбрались из горы, поднялись на невысокий пик и вошли в пещеру, похожую на дыру в зубе. Траг прекрасно знал это место — они оказались на одном из постов внутренней шпионской системы, где Глаза, элитные разведчики Акмеда, ежедневно докладывали о том, что видели в горных переходах. Стражник остановился посреди пещеры, зажег светильник и знаком показал Трагу, чтобы он сел за стол, на который теперь падал ровный желтый свет.

На столе лежал костяной футляр, запечатанный королевой печатью. Траг ничего не сказал, но на его смуглом лбу выступили капли пота. Стражник показал на футляр и вышел из пещеры.

Траг несколько мгновений смотрел на небольшую коробочку, понимая, что ее содержимое перевернет всю его жизнь. Его, так же как и его товарищей архонтов, давно предупредили, что рано или поздно каждый из них непременно получит вот такое запечатанное послание, в котором будет содержаться либо приказ об отчислении, как уже произошло по крайней мере с одним учеником, либо сообщение о введении в должность со всеми прилагающимися к ней полномочиями. В любом случае сегодня ночью закончится определенный этап его жизни.

Трясущимися, влажными руками он сломал печать и открыл футляр.

Он смотрел на послание, от которого зависела вся его будущая жизнь. На ней не было ничего, кроме отпечатка ладони.

Траг встал, поднес край пергамента к огню лампы, подождал, пока он загорится, а потом превратится в пепел, и развеял его по ветру, гуляющему по пещере. Затем он отряхнул руки, погасил фонарь и в полной темноте поспешил вниз по склону, направляясь в тайный туннель, расположенный глубоко под землей, дорога в который была ему хорошо известна.

Они собрались в самом сердце горы, в пещере, где сходилось пять туннелей, известной под названием Рука, и каждого из них призвали одним и тем же способом.

Прибыв на место, архонты кивали друг другу, но не произносили ни звука. Они должны были хранить молчание до тех пор, пока не заговорит сам король или его представитель. Акмед хотел быть уверенным в том, что, когда он призовет своих архонтов, слова, которые они услышат, не будут загрязнены посторонними звуками.

В каком-то смысле будущие архонты были детьми Акмеда, но ни один из них ни разу не видел его лица. Их забрали из родных кланов, как только он стал королем, — кое-кто думал, в качестве заложников, — и некоторое время они жили обособленно, словно новый клан, вместе с королем болгов, Грунтором и Рапсодией, которые играли роль наставников и родителей, а также учителями, которых Акмед нанимал, заманивал обманом или умудрялся уговорить приехать в Илорк. Грунтор имел почетное звание главного архонта.

Их воспитывали так же, как воспитывали самого Акмеда, учили и готовили к выполнению неизвестных им задач, давали знания, которые приравнивались к религии, кормили, угрозами и убеждением заставив поверить в то, что они должны сыграть свою роль, иначе их народу грозят страшные беды.

Ни одному из них не исполнилось еще и восемнадцати лет.

Они родились в самых разных племенах, которые бродили среди Зубов, охотились друг на друга, а заодно и на любые другие живые существа — иногда людей, — которым не повезло попасться им на глаза. Некоторые из них появились на свет в клане Коготь — воинственных мародеров, живших на пограничных землях у подножия гор и в степях, неподалеку от провинции Роланд, населенной людьми. Других призвали из клана Потрошителей, который обосновался в самом сердце бывшей намерьенской империи, в туннелях и пещерах за горной грядой, которую они называли Зубы, и разрушенных городах, когда-то составлявших внутренние земли намерьенских владений. Возможно, самые ценные из них были детьми Горных Глаз, полулюдей, привычных к разреженному воздуху и чувствовавших себя совершенно свободно на высоких пиках и уступах Зубов, откуда они могли наблюдать за прикрытым облаками, словно вуалью, миром, раскинувшимся внизу.

А некоторых забрали из Искателей. Искатели не были кланом в привычном понимании этого слова, ибо они являлись потомками намерьенов, которым не повезло остаться здесь тысячу лет назад, когда болги захватили Канриф. В их крови еще остались диковинные крупицы волшебного долгожительства и силы стихий, дарованных им их далекими и неизвестными предками. Но до появления Акмеда они не умели пользоваться своими возможностями.

Акмед регулярно, хоть и очень редко, встречался с архонтами, чтобы проверить, чему они успели научиться, и дать новые указания. Они не понимали его мотивов — так молодая роща не знает, зачем пришел лесник: срубить их или проверить, выдержат ли они его вес, если он решит забраться на верхушки. К пятому году обучения их осталось десять человек. Кое-кого из детей, начавших обучение вместе с ними, он отправил к другим наставникам, один погиб, еще одного исключили. Те, кто покинул ряды архонтов, больше не изучали историю намерьенов и Роланда, географию мира и денежные единицы разных стран и не чувствовали на себе пристального внимания короля.

Дети испытали облегчение, а их кланы считали, что они их опозорили.

Те же архонты, что справились с трудностями ученичества, по одному шли сейчас на зов по темным туннелям Руки, куда не проникал свет.

Первой пришла Харран, мастер истории, из клана Искателей. Ее выбрала и обучала сама Рапсодия, пока не покинула Илорк, чтобы править лиринским королевством Тириан. Харран была худой даже по меркам болгов, и ее тень сливалась с тенями того туннеля, в котором она замерла, дожидаясь остальных.

Через несколько минут прибыл Кубила. Благодаря своим длинным ногам он был прекрасным бегуном и, как правило, приходил на встречи первым, хотя жил дальше всех. Он кивнул Харран, ибо ночное зрение болгов было острее, чем у кошек, а затем подошел ко входу в туннель, возле которого она стояла, и присел рядом с ней.

Они приходили друг за другом, Йен, мастер-оружейник, чьи уникальные изделия, изготовленные специально для Илорка, а также на экспорт, принесли ему заслуженную славу как в самом королевстве, так и за его пределами; Кринсель, повитуха, принадлежавшая к знаменитому и древнему клану матерей, которые не только принимали роды, но и лечили всех страждущих. А также Дрикэк, мастер туннелей, блестящий молодой инженер, занимавшийся в настоящий момент изучением и перестройкой сотен миль коридоров и подземных комплексов, созданных намеръенами тысячу лет назад. Кроме того, он восстановил несколько систем, изобретенных Гвиллиамом с целью сделать жизнь внутри горы более удобной.

Котелок, большой город внутри гор, был обеспечен вентиляцией и канализацией, эти системы бесперебойно подавали воздух и тепло, дождевую воду для питья и приготовления пищи, а также выводили отходы в большие цистерны, стоящие у подножия большой скалы, где никто не жил. В этом отношении полулюди болги были гораздо более цивилизованны, чем жители Роланда, испокон века считавшие своих соседей чудовищами, заслуживающими презрения.

Так, действительно, было до тех пор, пока в горах не появился король Акмед, Глотатель Земли, Сверкающий Глаз, Человек Ночи, Военачальник всего королевства. Он все изменил, превратил болгов в могущественную силу ради великой, пусть и неизвестной им цели.

Послышался едва различимый шорох — это пришел Врит, квартирмейстер, в чьи обязанности входил учет всех запасов и снабжение всем необходимым королевства и особенно армии. Врит родился с изуродованной стопой, и в возрасте десяти лет его оставили умирать на вершине скалы Курмен. Рапсодия спасла маленького болга и, обнаружив у него практически на первых же занятиях поразительные способности к математике и педантичность, когда речь шла о деталях, решила, что он как никто другой справится с задачей обеспечения всем необходимым Илорка, который постепенно превращался из разоренных земель, населенных мародерами, в единое королевство, чья армия внушала страх, правитель пользовался уважением, а товары — неизменным спросом.

Гриил, архонт, занимавшийся добычей полезных ископаемых и получивший имя Лицо Горы, пришел вместе с Рэлбаксом, в чью задачу входило руководить образованием населения огромного королевства. Они тут же уселись в туннеле, который соответствовал среднему пальцу руки.

Наконец прибыл архонт, который не был болгом. Три года назад Акмед и Рапсодия спасли Омета из рабства в Яриме. Его мать продала мальчика главе Гильдии Ворона, и он трудился на фабрике изразцов в городе, расположенном посреди пустыни, и с радостью признал Илорк своим домом.

«В этих горах живет величие, — сказала ему когда-то Рапсодия. — Ты можешь стать его частью. Вырежи свое имя на древних скалах, чтобы оно осталось в истории».

Ее слова глубоко запали юноше в душу и помогли занять положение, окутанное самой непроницаемой завесой тайны из всех, что выпали на долю архонтов.

Омет был строителем Светолова.

Несколько мгновений прошло в мертвой тишине, а потом все десять архонтов одновременно почувствовали присутствие короля. Они знали, что если бы Акмед захотел остаться незамеченным, так бы и было, однако легкое движение воздуха и гудение, возникшее в туннеле, без слов сказало архонтам, что им следует отбросить все посторонние мысли и сосредоточить внимание на происходящем. Даже если бы кто-нибудь из архонтов и не почувствовал приближения короля, он не мог бы не заметить огромную тень высотой в семь с половиной футов, которая маячила за спиной Акмеда.

Все одновременно собрались в Руке, и король знаком показал, чтобы они сели. Грунтор стоял в Большом пальце, Кринсель, повитуха, уселась на каменном полу перед ним. Кубила и Харран устроились перед входом в соседний проход, указательный палец, юноша вытянул перед собой длинные тощие ноги и, откинувшись назад, оперся на ладони, она же, наоборот, подобрала колени и обхватила их руками, словно пыталась согреться. Омет и оружейник Йен выбрали следующий проход, остальные равномерно распределились в других пальцах.

Когда все расселись, молчаливые и неподвижные, Акмед занял свое место в широкой центральной пещере на ладони Руки, усевшись на стул, который, видимо, специально поставили здесь для этой церемонии.

— Дети мои, — заговорил он своим скрипучим голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций, — ваши испытания практически подошли к концу.

Ответом ему было несколько вздохов облегчения, которые разнеслись по безмолвным туннелям, и Акмед, несмотря на царивший здесь мрак, заглянул в глаза каждому из своих учеников.

Для Харран, мастера истории, которой едва исполнилось пятнадцать, новость была особенно радостной. Ей пришлось выучить наизусть сотни генеалогий, намерьенских, наинских, лиринских и болгов; она прочла и запомнила целые страницы текстов на семи языках, которые ей показывали только один раз, причем часть этих языков были мертвыми; знала имена вождей всех кланов болгов, а также каждого солдата, служащего в армии; провела ряд исследований в Великой библиотеке Канрифа, где библиотекари и студенты под ее руководством по очереди старательно изучали древние манускрипты.

Увидев облегчение, появившееся в ее глазах, Акмед едва заметно улыбнулся.

— Это не означает, что испытания закончились, Харран, — сухо заметил он. — Мир устроен таким образом, что ваши знания будут постоянно подвергаться проверке, которая завершится только с вашей смертью. Прежде чем меч покидает кузницу, его качество проверяют, опуская клинок в воду, но это не настоящее испытание. Настоящее испытание состоится позже, в бою. Но на данный момент я удовлетворен.

Он посмотрел на оружейника.

— Йен, я знаю, из какого металла ты сделан, поскольку обрабатывал его собственными руками, но я еще не бросил тебя на каменный пол, чтобы посмотреть, что будет — рассыплешься ли ты на мелкие осколки или запоешь.

Кузнец сглотнул, но промолчал.

Затем король повернулся к архонту, которого обучал тайнам дипломатии и хитростям торговли.

— Кубила, мне известно, на что ты способен, я учил тебя быстро оценивать ситуацию и мгновенно принимать решение, однако ты еще должен показать, кто победит: ты или приближающаяся буря. Но пока хватит испытаний. Вы мои архонты, хранители тысячи и одного нашего секрета. Запомните, вы должны знать их и оберегать.

Его ученики начали удивленно переглядываться. До сих пор король ни разу не употреблял этого непонятного выражения. Акмед заметил их смущение и повернулся к Трагу, которому суждено было стать Голосом, и кивнул ему, разрешая говорить. Траг откашлялся.

— Мы храним множество секретов, сир, — произнес он голосом, лишенным резких интонаций, присущих языку болгов. — Но что вы имели в виду, когда сказали, что их тысяча и один?

В разноцветных глазах короля — одном светлом, а другом темном — появилось напряженное выражение.

— Кто из вас может ответить?

Архонты снова переглянулись и тут же дружно повернулись к королю.

— Секреты укреплений, постов и туннелей с ловушками, — испуганно прошептал мастер туннелей, Дрикэк.

— Тайны шпионов, — добавил Траг.

— Тайны Светолова, — проговорил Омет.

Он разговаривал на болгише с ужасным акцентом, резавшим уши болгов, но ни один из архонтов даже не поморщился.

— Это все достойные ответы, — кивнул король. — Но существует другая, более важная тайна, и я сейчас вам ее открою, и вы должны будете хранить ее в самом сердце и оберегать ценой собственной жизни. Однако мы владеем и другими, менее значительными секретами. — Он повернулся к квартирмейстеру Вриту. — Как долго мы сможем продержаться в осаде, если нас окружат со всех сторон и отрежут от остального мира?

— Два месяца и шестнадцать дней в это время года, — механически ответил Врит, поскольку уже делал это множество раз на нескольких языках. Архонты привыкли отвечать на подобные вопросы с самого детства. — Зимой на два дня меньше.