— Да ты рехнулся, парень! — воскликнул Харлэн и от удивления даже выдернул руку из-под юбки какой-то американской потаскушки. Потом согнал ее со своего колена и продолжил. — Нас же арестуют, как только мы приедем в этот вшивый городишко!
— Не думаю… — Джим задумчиво крутил в руке стакан крепкой мексиканской водки. А потом посмотрел Харлэну в глаза. — Нет никаких доказательств, что это мы пытались ограбить тот чертов банк… За секли только тебя, и то видели только твои рыжие кудри.
— Он прав, Дик, — присоединился к Джиму Рустер. — Да и скажу тебе по правде, я устал от этой страны: жара, песок, гремучие змеи, — ну ее к дьяволу! Я готов вернуться в Америку, хотя бы для того, чтобы увидеть высокие деревья, зеленую траву, поесть, наконец, американской еды. У меня желудок уже расстроен от этой насквозь проперченной жратвы, которую я в него пихаю все эти годы!
И уже через час все вместе пересекли Рио в последний раз и направились прямиком в Иллинойс. Когда через шесть дней они осторожно въехали в городок, из которого бежали несколько лет назад, Джим обнаружил, что в нем не произошло никаких изменений, за одним исключением: та маленькая ферма, на которой выросла Клео, больше не принадлежала Мэгги Рэнд. Ее новый владелец сказал, что не имеет ни малейшего представления о том, куда направились миссис Мэгги и ее дочь. До самого вечера Джим не прекращал расспрашивать жителей городка, не знают ли они что-нибудь о местопребывании Мэгги Рэнд, но те в ответ только отрицательно качали головами. Когда солнце село, стало ясно, что все надежды рухнули, и ему пришлось прекратить свои поиски.
Направив своего коня к старому постоялому двору, где он когда-то работал короткое время, Джим думал о том, что, может быть, сейчас, после стольких лет разлуки, Клео уже и вовсе забыла о нем, и он стал для нее просто смутной тенью в ее воспоминаниях.
По крайней мере, надо как следует покормить коня и дать ему хороший отдых. Назавтра Джим решил отправиться на Запад и совсем уехать из этого пустынного штата, где, кроме редких маленьких ферм, нет теперь ничего. Если он как следует постарается, то сможет навсегда выбросить из своей головы Клео Рэнд.
Старик, который когда-то пожалел всеми презираемого и гонимого метиса, искренне обрадовался, увидев его опять. И Джим, не ожидавший этого, почувствовал, как у него потеплело на сердце. Как все-таки приятно было думать о том, что тебя еще кто-то любит и помнит. Он расспросил старика о здоровье и о том, что сталось с его внучкой Алис.
— Сам видишь, парень, меня скрючило от ревматизма, а Алис сбежала с каким-то проходимцем, который проезжал через город. Я о ней уже пару лет ничего не слышал…
Когда Джим уже расседлывал своего жеребца, старик задал ему свой вопрос.
— Ну, а ты в своих путешествиях где-нибудь встречался с той малышкой, дочерью Мэгги Рэнд?
— Нет. Я все это время был в Мексике, — Джим снял с конской спины седло. — Я было надеялся увидеть ее здесь, но, похоже, она с матерью куда-то уехала.
— Угу, они уехали в Абилин, есть такой городок в Канзасе.
Джим от неожиданности уронил седло и, еще не веря услышанному, уставился на бывшего своего хозяина.
— я тут полгорода расспросил, не знает ли кто-нибудь, куда уехали Рэнды, а знаешь только ты! Откуда?
— Как-то случайно зашел на станцию, ну и слышал, как Мэгги просила два билета до Абилина. По том вскоре подошел поезд, и они с дочерью сели в него. Понятно, я никогда никому ничего об этом не говорил. Я так подумал, если бы Мэгги хотела, чтобы люди знали, куда они направились, она сама бы им сказала!..
Джим на радостях так хлопнул старика по спине, что тот пошатнулся.
— Завтра рано поутру я вернусь за своим жеребцом, — сказал он и уже собрался уходить, но возле большой двойной двери остановился и повернулся к хозяину. — Слушай, старик, я тут подумал, если ты не против, может, я переночую у тебя? Вряд ли мне обрадуются в гостинице больше, чем пять лет назад.
Старик кивнул:
— Жаль, конечно, но это правда.
После этого разговора Джим отправился искать своих людей и нашел их на той самой фактории, где они так много повеселились в свое время до того, как пришлось скрываться от Закона. Вся компания с огромным энтузиазмом приняла известие о том, что им всем предстоит рано утром отправиться в Канзас.
— Это чертовски веселый городок! — проинформировал своих компаньонов Харлэн. — Там, как мне говори ли, борделей больше, чем где-либо еще на Западе.
Через три дня они въезжали в Абилин. Город оказался точно таким, как расписывал его Харлэн. Веселый, дикий. И, к радости парней, буквально нашпигован домами с более чем сомнительной репутацией. Как только они рванулись в первый попавшийся им по дороге бордель, Джим оставил их и отправился по шумным многолюдным улицам на поиски Клео, думая о том, что ему никогда не найти ее в этом городе, среди такого множества народа.
Целую неделю он провел в бесплодных поисках, рыская по городу, надеясь на чудо, которое поможет ему как-нибудь встретить Клео. И, наконец, Джим с горечью вынужден был прийти к заключению, что, видимо, он больше ее никогда не увидит. Возможно, они с матерью вообще уже не живут в Абилине. Мэгги могла купить где-нибудь за городом маленькую ферму, или они могли уехать отсюда куда-нибудь еще, так что надежд на встречу не оставалось никаких.
Однажды, Джим сидел, коротая время в салуне, и равнодушно разглядывал лица прохожих за окном, как вдруг увидел, что из овощной лавки напротив вышла высокая седоволосая женщина.
— Проклятье, да это же Мэгги Рэнд! — прошептал он. В следующую секунду стул с грохотом полетел в сторону, а Джим бросился к выходу.
Стараясь оставаться незамеченным, Джим шел за своим старым врагом почти два квартала. Женщина подошла к дощатому крыльцу большого некрашенного и обшарпанного дома, молодой мужчина остановился и, не веря своим глазам, уставился на вывеску над той дверью, куда вошла мать Клео. Огромными красными буквами там было написано: «ДОМ НАСЛАЖДЕНИЙ УНЭХЛИ».
Какого черта могла делать в публичном доме чопорная и строгая Мэгги Рэнд. Уж, конечно, она не обслуживала клиентов!
Ему внезапно пришла в голову мысль, от который заледенела кровь. Возможно ли, чтобы в этом качестве работала Клео? Нет, это невозможно! Даже в самом крайнем случае ей не пришло бы в голову заняться проституцией — Мэгги никогда бы этого не допустила. Джим еще немного выждал после того, как Мэгги отомкнула дверь и скрылась внутри. Он постоял на маленьком крылечке, давая ей возможность разместить свои покупки, а затем заколотил в дверь.
Женщина, которая открыла ему дверь, казалась старше своих лет, главным образом из-за глаз, озабоченных и с какой-то затаенной болью в глубине. Она несколько мгновений с неподдельным ужасом смотрела на посетителя, и он даже испугался, что она вот-вот упадет в обморок, таким мертвенно-бледным стало ее лицо. Джим даже машинально сделал движение к ней навстречу, увидев, как она зашаталась, но хозяйка резко отступила назад, чуть не наступив на маленького ребенка, цеплявшегося за ее юбку, и закричала с ненавистью:
— Ты?!
Ребенок издал протестующий писк и только тогда Джим обратил на него внимание. И тут сердце молодого мужчины сжалось, потому что он увидел, что глаза малыша такие же голубые, как у него самого.
— О, Боже, это же мой ребенок! — прошептал он.
Когда стало ясно, что Мэгги не собирается приглашать его в дом, он насильно отодвинул ее в сторону и вошел в большую кухню.
— Я пришел за Клео и моим ребенком, — сказал Джим, сразу переходя к делу.
Мэгги торопливо шла за ним через весь дом, и в глазах у нее сверкала ничем не прикрытая ненависть.
— Ты опоздал на пять лет, метис, — сказала она, и голос ее в этот момент дрожал от гнева. — Они оба мертвы. Ты найдешь их могилу на кладбище в конце города!
За свои двадцать восемь лет Джим Латур еще никогда не испытывал такой острой, пронизывающей боли, как та, что сейчас охватила его. Кровь отхлынула у него с лица, и он в отчаянии воскликнул:
— НЕТ!!!
— Да! — Мэгги наблюдала за его горем с нескрываемым злорадством.
Джим бессильно опустился на стоявший рядом стул, потому что ноги отказались ему служить. И тогда маленький мальчик освободился из объятий Мэгги и, подойдя к незнакомому мужчине, доверчиво оперся на его большую ногу. Незнакомый дядя осторожно убрал чудные черные кудри с белоснежного лобика мальчугана и нежно спросил:
— Как тебя зовут, парень?
— Джонти Рэнд. — Глаза, совсем как его собственные, взглянули прямо на него. И тогда Джим вновь перевел взгляд на Мэгги.
— Ты лжешь мне, старуха! Уж, по крайней мере, ребенок жив. — Он встал со стула, подхватил мальчика на руки и, с наслаждением вдыхая свежий, детский молочный запах, решительно произнес:
— Я забираю его и уезжаю… Прямо сейчас.
Но как только Джим направился к двери, Мэгги одним прыжком загородила ему дорогу и закричала:
— Джонти не мальчик! Это девочка! Ты не можешь жить с ней в банде среди своих преступных дружков.
Он даже не поверил старухе и тогда та, в отчаянии, сорвала штанишки с ребенка, чтобы доказать Джиму, что на сей раз она говорит правду. К его собственному изумлению, Джим даже обрадовался, что стал отцом маленькой девочки. Дочь, показалась ему, родилась в их дочери, чтобы никогда не разлучаться с ним.
Однако он должен был признать, что Мэгги права и в другом. Скрываясь от закона, он не может найти места для маленькой девочки.
Он опустил Джонти на пол и тихо сказал:
— Да, я оставлю ее с тобой на время. Но когда она станет старше, я ее у тебя заберу. — И Джим вышел из здания, в котором Мэгги Рэнд жила и сдавала часть комнат в аренду содержательнице публичного дома.
Прямо оттуда он направился на городское кладбище. Там, словно сама Клео указывала ему дорогу, он прошел к ее могиле под высоким раскидистым деревом и, опустившись на колени возле аккуратного могильного холмика, долго стоял, и слезы, которых у него не было с тех пор, как ему было столько же, сколько Джонти сейчас, слезы текли по его щекам. Там Джим поклялся единственной женщине, которую он когда-либо любил, что он сможет вырастить и воспитать их дочь.
Джим и его люди кружили вокруг Абилина в течение недели. Все это время, несмотря на явную недоброжелательность Мэгги, он навещал дочь каждый день. К тому времени, когда ему пришлось уезжать из города, между ним и дочерью завязались теплые, нежные чувства, переросшие в крепкую привязанность. Он обещал дочке, что вернется к ней очень скоро. А Джонти очень полюбила мужчину, которого называла дядя Джим.
В последующие годы Джим периодически навещал Джонти. Он начал откладывать понемногу деньги, чтобы когда-нибудь стать добропорядочным гражданином и обеспечить дом своей дочери. Незадолго до того, как ей должно было исполниться восемнадцать лет, умерла Мэгги, и он обнаружил, что все-таки не сумел скопить достаточно денег, чтобы реализовать мечты о собственном доме.
Ему пришлось неохотно выполнить предсмертную волю Мэгги и передать Джонти под опеку Корда Макбейна, хозяина богатого ранчо
Некоторое время Джонти крепко портила нервы Макбейну. Их стычки продолжались до тех пор, пока владелец ранчо случайно не узнал, что является опекуном девушки, а совсем не сорванца. Ну, конечно, он в нее тут же влюбился, вскоре они поженились, а еще через некоторое время стали родителями прекрасного сынишки по имени Коди, Джим как раз отправлялся их навестить, но по дороге был тяжело ранен одним своим старым врагом и чуть не умер…
Высоко над головой Джима, прерывая его воспоминания и возвращая в настоящее, раздался пронзительный крик орла. «Я РАД, ЧТО ВСЕ ЭТИ ДНИ ПОЗАДИ», — внезапно подумал Джим.
С тех пор он стал одним из уважаемых граждан города Коттонвуд, владельцем крупнейшего и, пожалуй, лучшего в округе салуна. Мужчины, встречая его на улице, с почтением снимали шляпы, а женщины, проходя мимо него, очаровательно улыбались.
Он был не очень тщеславным человеком и без особого самомнения, но твердо знал, что мог бы уложить в постель любую женщину, неважно, замужнюю или нет, если бы только захотел.
Но у него никогда не возникало даже мысли об этом. Все порядочные женщины Коттонвуда мечтали о замужестве, а это было единственное, чего он никогда не смог бы им предложить. Это было бы оскорблением памяти о той женщине, которая уже никогда не станет его женой.
Заснеженные вершины гор остались позади, когда как-то неожиданно солнце совсем зашло. Уже в сумерках Джим оказался в тихом лесу среди устремившихся к вечернему небу стройных сосен и, похлопав жеребца по шее, он произнес:
— Ну, что, Майор, кажется, нам пора разбивать лагерь?
Вскоре невдалеке послышалось тихое бормотание бегущей воды, и он повернул коня в том направлении.
Подъехав к маленькому потоку, всадник спешился и, разминая затекшие ноги, подошел к воде, тяжело нагнулся и плеснул себе в лицо несколько раз холодной влагой. Кости болели значительно сильнее, чем следовало бы им в его сорок два года.
Он отвязал спальный мешок, притороченный к луке седла, потом достал то, что приготовила ему Джонти. Не торопясь, раскатал на земле одеяло, расседлал и стреножил коня, а седло положил на одеяло себе в изголовье: оно будет ему вместо подушки.
Еще через несколько минут поблизости весело трещал костер, и на нем в котелке закипал кофе.
Сандвичи с говядиной были вкусными и прекрасно утолили его звериный голод. А потом, уже перекусив, он сидел, глядя на огонь костра. Вверх поднимался сизоватый дымок его сигареты. Джим умиротворенно прихлебывал из походной кружки кофе и слушал, как в верхушках сосен вздыхает ветер.
Когда, наконец, тени, окружавшие его, сгустились, он влез в свой спальный мешок, вытянулся и вздохнул с наслаждением. Еще через минуту он заснул.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Маленькая, хрупкая женщина, спотыкаясь, бежала через огромную плоскую равнину. Рядом с нею, едва касаясь земли, мчался маленький мальчик. Они бежали к опушке густого соснового леса, где надеялись спрятаться от человека, преследовавшего их верхом на лошади. Весь этот день и часть предыдущего он гнался за ними буквально по пятам.
Убегая от него, Сэйдж Ларкин спасала не себя. Она знала наверняка, что ее деверь, Миланд Ларкин, не причинит ей вреда. Встреча с ним была опасна для ее племянника, Дэнни. Мать мальчика была из индейского племени, а Миланд ненавидел индейцев. Сэйдж должна защитить мальчика потому, что он был единственным, кто остался у нее на свете после того, как позавчера ее муж и родители Дэнни были застрелены какими-то бандитами.
— Нет, нет! Я не должна об этом думать! — задыхаясь, шептала молодая женщина, продолжая бежать.
От быстрого бега у нее кололо в боку, не хватало воздуха, и, казалось, что ее вот-вот совсем оставят силы, когда, наконец, Сэйдж и мальчик достигли первых высоких деревьев, которые, словно стражи, охраняли вход в лес. Она подтолкнула Дэнни к ближайшей огромной сосне, и они впервые за долгое время смогли хоть чуть-чуть отдохнуть, привалившись к могучему стволу и настороженно вслушиваясь в окружающую их тишину вечернего леса. Женщина и ее племянник затаили дыхание.
Прошло минут десять, а может, чуть больше, но до них не доносилось ни звука, кроме писка пичужек, готовящихся ко сну, и шороха возившихся среди сосновых иголок мелких животных.
Может, Миланд потерял их следы? Молодая женщина молила Господа, чтобы так оно и было. И еще она молилась о том, чтобы ночь наступила как можно скорее, потому что сил у нее уже почти совсем не осталось, и она буквально падала от изнеможения.
Ее взгляд перебегал с одной огромной сосны на другую. Им с племянником необходимо найти укромное убежище, где можно будет скоротать еще одну долгую, холодную ночь. При мысли об этом женщину, в ее легком, не по сезону платье, начала бить дрожь. Сейчас, ранней весной, вечера были еще достаточно холодными, а они даже не могли развести огонь, чтобы согреться.
Сэйдж и Дэнни решили пойти в разные стороны, чтобы поискать надежное укрытие. Зубы у Сэйдж стучали от холода. Всю прошлую ночь, когда они сидели с племянником, тесно прижавшись друг к другу, в дупле огромного дерева, ее била дрожь. Сегодня она весь день чихала и кашляла так, что стало понятно — она простудилась.
Ей оставалось только радоваться тому, что Дэнни так хорошо держится: не хнычет и не жалуется. Может, скоро ей удастся отыскать какое-нибудь поваленное ветром дерево или расщелину в скале, где им удалось бы укрыться.
Поиски убежища затянулись. Сэйдж было уже совсем потеряла надежду найти подходящее место, как вдруг, насторожившись, подняла голову и застыла на месте. Издалека до нее донесся жалобный крик козодоя. Только очень чуткое и натренированное ухо могло заметить разницу между птичьим криком и тем, который издавал человек.
Она устало улыбнулась — это Дэнни подавал знак, что нашел место для ночлега.
Печальный крик птицы доносился через короткие интервалы, указывая Сэйдж, где находится ее племянник. Ярко-красный шар солнца еще виднелся сквозь сосновые ветки, когда она разыскала Дэнни, стоявшего на дне глубокого, заросшего кустарником оврага. Мальчик забрался по крутому откосу и подал Сэйдж руку, помогая ей спуститься вниз.
— Вон там, — произнес он тихо и показал Сэйдж глубокую расщелину в стене, практически скрытую от постороннего глаза россыпью больших валунов, принесенных сюда дождями за много лет.
— Там будет отлично, — произнес Дэнни, в то время как Сэйдж на четвереньках вползала внутрь.
Да, там, действительно, было неплохо. Расщелина была достаточно длинной, чтобы можно было вытянуться во весь рост, и просторной, так что они оба там отлично поместятся.
— Тетя Сэйдж, ты вся горишь, хоть тебя и бьет дрожь. — Дэнни забрался в укрытие вслед за ней и прижался своим гибким мальчишеским телом к ее спи не. — Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, милый, все нормально. Просто устала. ПРОСТО УСТАЛА и наполовину не выражало того, что Сэйдж на самом деле чувствовала. Более точным было бы сказать, что она устала до смерти: устало ее тело, душа, не говоря о мучительном чувстве голода.
Вчера им с Дэнни удалось съесть только несколько сухих ягод, забытых птицами в течение долгой зимы, да еще они случайно обнаружили несколько ям, наполненных водой, и смогли утолить жажду. Сэйдж знала, что мальчик тоже голоден, возможно, даже больше, чем она. Он растет, и его молодому организму требуется много пищи. Как ей уберечь от страданий этого ребенка, которого она любила, как своего собственного? Она потеряла направление и сейчас, пожалуй, не могла бы с уверенностью сказать: направляются ли они к цивилизации или удаляются от нее. Единственное, что ей было точно известно — так это то, что сегодня утром восходящее солнце светило им в спины. Может быть, им удалось не потерять направления и они по-прежнему двигаются на Запад, а не по кругу. Если же направление на Запад ими утеряно, то они запросто могут угодить в лапы ее деверя.
От отвращения и ужаса Сэйдж передернуло, несмотря на высокую температуру, которая у нее сейчас, несомненно, была. Миланд Ларкин хотел, чтобы она стала его женой, но один Господь ведает, что он сделает с Дэнни, если тот ему попадется. Брат ее мужа был религиозен чуть не до фанатизма, но точно так же фанатично он ненавидел индейцев. Это была какая-то необъяснимая, болезненная ненависть. Никто не знал, откуда она взялась, в чем ее причины. Наоборот, всем было известно, что краснокожие не причинили Ларкину никакого вреда.
И все-таки эта глубокая, черная ненависть жила в нем. Она полыхала в его глазах, когда он смотрел на Дэнни или его мать.
В затуманенном болезнью сознании Сэйдж встали картины трагедии, которая разыгралась накануне и которую ей так хотелось забыть. Смерть мужа Артура, гибель ее брата Кейла и его жены Мэри, матери Дэнни.
…Стояла прекрасная весенняя погода. Яркое солнце разогнало туман, и теплый утренний воздух был напоен густым ароматом свежей зелени, распускающихся почек и сырой земли. Сэйдж видела все это, как сейчас. Мужчины и ее невестка начали работать в саду, на доходы от которого и жили обе семьи.
Ее муж и брат владели равными частями большого участка земли. Там они и построили свои небольшие домики совсем рядом, в нескольких ярдах один от другого. От нее и Дэнни помощи не требовалось, поэтому они взяли корзины и пошли собирать зелень на поляну недалеко от домиков. Корзины были уже наполнены почти наполовину нежными, молодыми стеблями одуванчиков, как вдруг со стороны их фермы раздались три выстрела. Сердце у Сэйдж тревожно сжалось. Стреляли из кольтов, а у Артура и Кейла были только ружья. Бросив свои корзины, они с Дэнни помчались к дому. Добежав до склона небольшого холма, закрывавшего их жилища, Сэйдж из предосторожности опустилась на землю и потянула за собой племянника. Остаток пути до вершины холма они проделали ползком и, взобравшись наверх, посмотрели на двор фермы.
Как только они взглянули на то, что там происходит, у них обоих вырвался сдавленный крик ужаса.
Ее муж и Кейл лежали в неестественных позах в саду, а Мэри — в нескольких футах от двери в жилище. По тому, как были разбросаны в сторону ее руки и ноги, по виду разорванной пополам длинной туники Сэйдж догадалась, что эту маленькую, хрупкую женщину изнасиловали, прежде чем пуля оборвала ее жизнь.
Внезапно эта ужасная картина пополнилась новыми действующими лицами. Неизвестно откуда внизу появились трое мужчин, до того момента незамеченные ею. Двое направились к Артуру и Кейлу, а третий мужчина остановился над телом Мэри. Сэйдж никогда не сможет забыть, как полыхали его рыжие волосы, когда он склонился над мертвой женщиной и, взяв ее за ноги, потащил в дом. Через мгновение он вышел из домика навстречу своим дружкам. Один из них тащил за плечи Артура, а другой — поменьше ростом — Кейла Согнувшись под тяжестью мертвых тел, бандиты вошли внутрь строения, а спустя несколько секунд появились, теперь уже без своей ужасной ноши.
Трое мужчин немного постояли, переговариваясь о чем-то, потом тот, с рыжими волосами, достал из кармана своих кожаных брюк какую-то тряпку, чиркнув спичкой о подошву ботинка, зажег кусок материи и, когда она разгорелась, бросил ее внутрь помещения.
Спустя еще мгновение расширившимися от ужаса глазами Сэйдж увидела, как сухие бревна вспыхнули, словно порох. Она с трудом подавила готовый сорваться с губ пронзительный крик и, схватив Дэнни за голову, уткнула его лицом в свою грудь, чтобы заглушить жалкий крик отчаяния. Нельзя, чтобы эти чудовища там, внизу, догадались, что есть свидетели их злодеяния.
— НУ, ИДИТЕ ЖЕ, УХОДИТЕ! — Сэйдж пыталась мысленно приказать бандитам
— ХОТЬ БЫ ОНИ СКОРЕЕ УХОДИЛИ, ЧТОБЫ Я МОГЛА ПОБЕЖАТЬ К МУЖУ И БРАТУ И ВЫТА ЩИТЬ ИХ ИЗ ПЛАМЕНИ. ВДРУГ ОНИ ЕЩЕ ЖИВЫ!!!
У Сэйдж не было никаких сомнений относительно невестки. Мэри мертва, и ей уже ничем не помочь.
Но троица не уходила. Они только взобрались на своих лошадей и, закурив сигареты, стали ожидать, пока обрушится крыша маленького строения И только после того, как это случилось, они пришпорили своих скакунов и спокойно ускакали, словно и не убили только что трех человек.
Словно в кошмарном сне Сэйдж услышала всхлипы Дэнни, который повторял снова и снова: «Мама! Папа!» Она обняла мальчика и, подавив собственные рыдания, постаралась успокоить или хотя бы немного утешить ребенка. Ее мучил вопрос: где сейчас бандиты? Вдруг они все еще рыщут поблизости? И вернутся ли они назад на место преступления?
Внезапно Сэйдж затихла и притаилась. В отдалении послышался глухой стук копыт. Может, как она и ожидала, возвращаются назад бандиты? Она прошептала: «Ш-ш-ш!» Приподняв голову, как насторожившийся зверек, она стала вглядываться в догорающие бревна пожара. Когда всадник приблизился, женщина увидела, кто скачет, и радостно вскрикнула. К дымящимся развалинам дома галопом мчался ее деверь Миланд.
«Какая злая ирония судьбы, — вдруг пронеслось в ее голове. — Он никогда не навещал их прежде и вот едет, когда Артур мертв».
Она уже совсем было приготовилась подняться и окликнуть деверя, но вдруг инстинкт самосохранения приказал ей остаться там, где она была. «Что-то тут не так», — сказала себе Сэйдж. Слишком уж невозмутимо сидел в седле Миланд, слишком спокойно смотрел он на дымящиеся развалины, где еще недавно жили счастливые люди и кипела жизнь. Неужели ему не приходит в голову, что под тлеющими руинами могут быть останки людей?
Но когда Миланд, сложив рупором руки, стал громко звать ее, беспокойство Сэйдж перешло в страшное подозрение, что ему как раз очень .хорошо известно, кто находится под развалинами дома. Иначе, почему это он не выкликает и имя своего брата?
Она не хотела этого, но страшные, ужасные вопросы один за другим вставали перед ней. Неужели Миланд действительно знает, чьи тела лежат там среди головешек и тлеющих углей? Здравый рассудок подсказывал ей, что он, наверняка, должен был заметить тех троих и догадаться, что это именно те люди, которые подожгли дом его брата. Почему в таком случае он не воспользовался своим ружьем? Ведь он отличный стрелок и мог запросто перестрелять всех.
— ЗАБИРАЙ МАЛЬЧИКА И ПРЯЧЬСЯ! — снова заговорил в ней внутренний голос.
И женщина решила послушаться голоса разума. Она разжала объятия, в которых сжимала племянника, и, предостерегающе поднеся палец к губам, кивком приказала ему следовать за ней с вершины дальше от дома. Когда, наконец, они оказались в безопасности и Миланд уже не мог их заметить, Дэнни повернул к ней залитое слезами лицо:
— Тетя Сэйдж, это же брат дяди Артура. Неужели ты не откликнешься?
Сэйдж покачала головой. Сейчас не время для объяснений. Вместо этого она указала мальчику на высокую сосну в нескольких ярдах и тихо-тихо, еле слышно, сказала:
— Заберемся на дерево и спрячемся там, пока он не уедет.
Пока они с Дэнни, затаившись, сидели среди густых еловых лап и следили за Миландом, который продолжал выкрикивать имя Сэйдж, она напряженно думала, можно ли им осторожно отправиться по его следам, чтобы укрыться в доме родителей ее мужа, милях в пяти отсюда. Впрочем, Сэйдж практически сразу отказалась от этой мысли. Она любила стариков, но как же она сможет сказать этим милым людям, что подозревает Миланда в убийстве родного брата? Потеря Артура уже будет огромным горем, но если им скажут, что их собственный сын нанял бандитов, чтобы убить родного брата, то это будет для стариков таким ударом, от которого они никогда не оправятся.
Наконец, Миланд ускакал в том же направлении, в котором недавно удалились трое убийц, а Сэйдж и Дэнни, спустившись на землю, бросились в противоположную сторону.
Около полудня они остановились в тени нескольких высоких, выделявшихся на равнине скал, чтобы немного отдохнуть. И в это время Дэнни увидел всадника примерно в полумиле от того места, где прятались беглецы. Это был Миланд на своей чалой лошади. Лошадь шла медленным шагом, а сам Миланд, склонившись в седле, внимательно рассматривал землю. Сэйдж почувствовала, как у нее сжалось от ужаса сердце. Он нашел их следы и теперь идет по ним! Женщина схватила Дэнни за руку, и они вновь бросились бежать.
За то, что им в конце концов удалось оторваться от Миланда, нужно было благодарить Дэнни и уроки, которые давала ему мать-индианка.
Неназойливо, в форме игры, Мэри учила сынишку передвигаться по лесу и равнине, не оставляя никаких следов. Сейчас ее уроки пришлись как нельзя более кстати. Правда, двигались беглецы не очень быстро, потому что Сэйдж, следуя указаниям племянника, должна была ставить ноги точно туда, куда он говорил.
Пока было возможно, они передвигались по каменистым осыпям, шли по стволам поваленных деревьев, тщательно пряча свои следы, и, наконец, подошли к широкой, но мелководной реке. Над равниной уже опускались сумерки, когда до смерти уставшие мальчик и женщина перешли через стремительный поток на другой берег. Там им удалось отыскать дерево с большим дуплом и они, чуть не падая от усталости, расположились в нем на ночлег. Все это было вчера…
Дэнни тихонько всхлипывал и вздрагивал во сне, и это вернуло Сэйдж в настоящее. Она тяжело, судорожно вздохнула и постаралась расслабиться. Ей хотелось забыть о холоде, хотелось не думать о событиях последних двух дней. От всех этих воспоминаний у нее только сильнее разболелась голова. Но образ деверя снова и снова возникал перед глазами измученной женщины.
Дети Ларкинов и Уиллисов росли вместе. Их родители были друзьями и жили по соседству. Кёйл, брат Сэйдж, был старше нее и не принимал участия в играх, в которые играла она и Артур Ларкин. Миланд тоже не играл с ними. Он был старше Артура на шесть лет и считал ниже своего достоинства заниматься детскими забавами. Впрочем, они с Артуром и не очень желали быть с ними в одной компании. С раннего возраста Миланд был чрезвычайно благочестив и набожен. Его постоянные цитаты и примеры из Библии, которыми он уснащал свою речь, наводила на них смертельную скуку. Тем более, что они, по большей части, даже и не понимали, о чем это он им толкует.
Но когда ей исполнилось четырнадцать лет, Сэйдж превратилась в очаровательную девушку, стройную и прекрасно сложенную, и вот тогда она заметила, что если никого не было рядом, Миланд бросал на нее далеко не благочестивые взгляды. Ей довелось несколько раз заметить, как он на нее смотрел, и каждый раз у нее по спине пробегали мурашки от страха и отвращения. Уже тогда своим юным, неопытным умом Сэйдж поняла, что внутри Миланда живет сам дьявол. С тех пор она знала, что ей никогда не следует оставаться наедине с этим человеком.
С другой стороны, его брат Артур, серьезный молодой человек, был деликатным и заботливым, и его глаза всегда излучали добрый теплый свет. Поэтому оказалось совершенно естественным, что когда Сэйдж и он выросли, их дружба постепенно превратилась в любовь.
У нее всегда замирало сердце, когда она вспоминала тот вечер, во время которого они с Артуром сказали родителям, что хотят пожениться. Родители, узнав об их решении, были счастливы, но не удивились.
Однако, реакция Миланда на эту новость была совершенно иной. Его лицо потемнело от гнева, он резко вскочил на ноги и стремительно вышел из дома. Удивленная и смущенная поведением своего старшего сына, миссис Ларкин пробормотала, что мальчик, видимо, огорчен тем, что брат уходит от них.