«Белая лошадь» хороша была тем, что туда можно было прийти в любое время дня. Прочих достоинств у этого заведения просто не имелось. Бар размещался во внушительных размеров здании на углу улицы – типичной постройки 30-ых годов. Весьма оригинальная по дизайну решетка отделяла его от какой-то конторы в виде большого зала без перегородок. Зал этот всегда бывал населен некой, еще неизвестной науке, безгласной разновидностью людей в костюмах массового пошива, чье жизненное предназначение оставалось загадкой. У некоторых из этих людей были переносные телефоны, другие не располагали такими телефонами, но не вызывало сомнения, что и те и другие находились на работе, иначе зачем было им бросать украдкой взгляд на дверь, когда она вдруг внезапно отворялась.
      Слайдер все недоумевал, как могло случиться, что департамент полиции Шеферд-Буша разместили напротив бара «Уотни»? Это, поведал он Камерону, напоминало ему один забавный эпизод. Автобус с американскими туристами двигался по автомагистрали М4, и, когда они проехали Виндзор, один из пассажиров сказал своему соседу: «Как же их угораздило построить замок так близко к аэропорту?» Рассказав эту историю, Слайдер замолчал и печально посмотрел в свои полпинты «радлза», единственного из напитков, предлагавшихся в «Белой лошади», который по вкусу хоть как-то приближался к настоящему элю.
      Фредди Камерон, в отличие от своего собеседника, был таким покладистым человеком, что качество питья его никак не волновало. Он только подвинул свою небольшую мягкую часть поближе к центру высокого сиденья у стойки и обратился к Слайдеру с вопросом:
      – Почему это только у вас в лондонских барах есть такие штуки? Более неудачного изобретения я еще не встречал. На севере его бы просто не потерпели.
      – Наша нижняя часть существенно отличается от ихней, – сказал Слайдер. Он заглянул в меню. – Хочешь сандвич?
      – Нет, спасибо, я тороплюсь. К двум часам нужно успеть добраться в Харлесден, чтобы присутствовать на вскрытии в связи с этим ужасным убийством.
      Слайдер, который уже предвкушал удовольствие, которое он получит от подогретого бутерброда с ветчиной, разом потерял аппетит.
      – Кстати, что ты можешь сообщить мне о жертве преступления в баре? – спросил он. – Кроме того, конечно, что человека зверским образом разделили на части. Что поделать, каждому своя доля...
      – Общение с Атертоном тебе явно не на пользу, – строго заметил Камерон. – Жертва убийства определяется как особа мужского пола; рост около пяти футов семи дюймов; худощавого телосложения – вес примерно десять стоунов; кожный покров желтоватого цвета; брюнет – если судить по волосам на теле, которых, кстати, очень мало; шрамов или каких-то других особых примет обнаружено не было.
      – А возраст? – спросил Слайдер.
      – Сначала, мне показалось, что ему было лет двадцать—двадцать пять. В пользу такого мнения говорило состояние кожи и мышечный тонус. Но сейчас я думаю, что он был старше. Судя по черепным швам, его возраст приближался к тридцати, но выглядел он, должно быть, моложе своих лет.
      – Вы установили, отчего наступила смерть?
      – Можно быть почти уверенным, что смертельным оказался удар сзади в область шеи, на уровне второго и третьего позвонков.
      – Страшно забитый человек, – прошептал непроизвольно Слайдер. Правда, скорее вслух, чем про себя. Фредди молча перенес это.
      – Смерть должна была наступить мгновенно, – уточнил он тем не менее. – Перелом позвоночника и разрыв спинного мозга. Позвонки сместились на три четверти диаметра. Удар профессиональный. Но кто знает, может, и случайно получилось.
      – А резать тело стали уже потом?
      – Да, и притом очень острым орудием, как я тебе уже говорил, – продолжал Фредди. – Я сделал дактилограмму единственного пальца, которым мы располагаем, и уже отправил ее тебе, хотя не уверен, что это существенно поможет следствию: глубокое прожаривание не улучшает качества образцов.
      – Я уже получил ее, спасибо. Но я надеялся получить и фотографию убитого.
      – Кто-то основательно поработал над головой, – мрачно отметил Камерон. – Скальп и лицевая часть полностью отделены от черепа, и тех небольших фрагментов, которые удалось обнаружить, явно недостаточно, чтобы восстановить облик потерпевшего. – То есть их нельзя никак соединить в одно целое?
      – На кубики все порезано, – сказал Фредди. – Годится разве что как начинка для пастушьего пирога. Приятелю не оставили шансов быть опознанным. Скальп и кисти рук, как ты знаешь, вообще обнаружить не удалось. Глаз тоже нет. Зато нам достался полный комплект зубов. Хочешь получить заключение от Зубного духа?
      Зубным духом называли в шутку одонтолога из судебно-медицинской экспертизы.
      – Да, если не трудно. Посмотрим, что это нам даст. Но если и таким путем мы не придем к опознанию личности убитого, тогда вся надежда будет на Филипса.
      – Художника? – брови Камерона резко взлетели вверх. – А что же ваш проказник? Совсем не хочет колоться?
      – Сидит, подложив под себя ладони и плотно сдвинув коленки.
      – Где же твоя знаменитая техника ведения допроса?
      – Взгляни на дело с его стороны, – предложил Слайдер. – Если скрыть личность убитого стоило таких трудов, просто вопросом нам ничего не добиться; потому что у него есть возможность не отвечать. А пока мы не знаем, кто был найден убитым в баре, нет никакой возможности доказать, что они вообще были знакомы друг с другом и тем более, что Слотер в одиночку кого-то там прихлопнул.
      – И на куски разрезал. По-моему, фамилия Слотер сама за себя говорит. Подумать только, забойщик скота! – воскликнул Камерон, потрясая головой.
      – По-видимому, в его жестоком обращении с трупом проявилось желание остаться безнаказанным. Но если нам удастся установить личность убитого, Слотер поднимет руки кверху и признается в содеянном. В противном случае, нас ждет долгая и упорная работа.
      – Но вы уже предъявили ему обвинение?
      – Бэррингтон сейчас носится с этой идеей, но я не знаю, как это можно реально сделать. Да меня это не слишком-то и волнует. Если нам придется его отпустить, а он возьмет, да скроется, то мы получим наглядное подтверждение его вины. И вообще, он обязательно наделает глупостей. Слотера никак не назовешь чересчур интеллектуальным.
      Фредди внимательно изучал выражение лица Слайдера:
      – Мне кажется, ты чем-то озадачен.
      – Скорее всего, да. Есть во всем этом какая-то неувязка.
      – Люди не могут вести себя, как автоматы. И кроме того, что особенно хитроумного ты видишь в том, чтобы совершить убийство и не пытаться избежать ареста?
      – Сейчас он сидит у нас – и больше ничего! – пожал плечами Слайдер.
      – Вот я и говорю, может ли действительно умный человек затевать такую рискованную игру со следствием, когда других подозреваемых нет?
      – Похоже, ты прав, – улыбнулся Слайдер. – Как ты меня успокоил, Фредди!
      – Ну, мне пора. А ты, если опять будет такая головоломка, потри виски; но еще лучше в подобных случаях два раза по три виски, – посоветовал на прощанье Камерон.

* * *

      «Небольшой особняк» в Эктоне был, как оказалось, всего лишь верхним этажом мрачного на вид коттеджа с террасой, построенного на рубеже веков и рассчитанного на проживание только одной семьи. Вся площадка перед домом, предназначенная первоначально для палисадника, была забетонирована. На фоне грязного бетонного покрытия, сквозь трещины в котором кое-где пробивалась чахлая травка, победоносно желтели несколько цветков одуванчика. Калитка вообще отсутствовала, как, впрочем, и большая часть кирпичной стенки, проходившей вдоль тротуара, а на месте изгороди, разделявшей когда-то соседние участки, из земли торчали лишь обрубки металлических столбиков, спиленных, что называется, под корень, – все остальное, вероятно, реквизировали во время Второй мировой войны, когда подобный «сбор металлолома во имя победы» никого не удивлял.
      Кирпичи на фасаде почернели от вековой копоти, краска на оконных рамах облупилась и висела лоскутьем, а видавшая виды входная дверь была выкрашена голубым колером такого тона, который ничего не говорил ни уму ни сердцу, и если продолжал до сих сор выпускаться, то только в силу инерции производителей. Пройдя не без страха по бугристой дорожке, Слайдер нажал на кнопку звонка, вызвав приступ истеричного лая где-то внутри дома.
      Жильцы нижнего этажа к счастью оказались на месте. Сразу за дверью с улицы была малюсенькая прихожая, не более трех квадратных футов, с двумя дверями. Одна находилась прямо по ходу и открывалась, конечно же, непосредственно на лестничный марш; другая дверь, располагавшаяся с левой стороны, вела в то, что когда-то задумывалось как главная зала. Слайдер был допущен в дом с тем непритворным гостеприимством, которое говорит за то, что жизнь хозяев не изобилует происшествиями. Гостя усадили на продавленную софу, обитую искусственным твидом пестрой расцветки, в которой преобладали коричневый и оранжевый цвета, оттащили от него собаку и предложили чашку чая.
      В основательно прокуренной комнате пахло старыми коврами, сыростью и псиной. Кроме софы, в обстановку входили еще два кресла, не менее отталкивающего вида, журнальный столик, украшенный пепельницами с окурками до краев, огромный телевизор и рама для сушки белья, на которой это самое белье и сушилось: голубая, полинявшая футболка и огромное количество исподнего. Чтобы процесс сушки проходил быстрее, в комнате имелся электрический обогреватель с двумя раскаленными стержнями, благодаря которому атмосфера сделалась влажной и душной и особенно остро ощущался целый букет всевозможных запахов. На экране телевизора Майкл Фиш комментировал атмосферные явления, связанные с похолоданием, а из соседней комнаты доносилась развязная болтовня радио-диск-жокея. Пес, ухаживания которого были отвергнуты ногой Слайдера, ходил кругами возле двери, оглашая комнату монотонным лаем.
      – Вы, наверно, Питером интересуетесь, который живет тут у нас наверху?
      – Вот, пожалуйста, молоко, сахар.
      – ... осадки в виде дождя, медленно проходя через зоны, находящиеся в центральной части...
      – Нет, спасибо, чая я не хочу.
      – Так, может быть, вы курите? Подбрось-ка нам сигарет, Бет, дорогая.
      – ... имея ярко выраженную тенденцию к рассеиванию – со временем, конечно...
      – Замолчи же, Шейн! О-о-о, ты бы не мог убрать его на кухню, Гарри?
      – Вы уж извините, он немного разнервничался. Ну иди же, дурачок!
      – ... но гораздо меньше, чем необходимо, как мне кажется, особенно на юго-востоке...
      – Тогда я сварю кофе, если вы не против?
      Шерсть на спине у пса вдруг встала дыбом и он вонзил свои зубы в зудящее место рядом с хвостом.
      – Нет, не стоит беспокоиться, – сказал Слайдер в возникший вдруг звуковой вакуум. – Я как раз выпил чашку, перед тем как идти к вам. Если не трудно, выключите, пожалуйста, телевизор, хотя бы на время нашего разговора.
      Они недоуменно переглянулись, так, как если бы левые выступили с очередным невразумительным требованием.
      – Я приглушу звук, – предложил после некоторой паузы Гарри, склонившись к разумному компромиссу.
      – Да, только сейчас уже скоро «Соседи», – встревожилась Бет.
      Пес покончил со своим хвостом, и лай возобновился. Судя по стойке, которую принял Шейн, и по тому, как он уставился в потолок, было понятно – пришло время как следует постараться. Гарри убрал звук, и Майкл Фиш за толстым стеклом экрана безмолвно шевелил губами и замедленным – как под водой – жестом указывал на Грампианские горы.
      – Да забери же ты его отсюда, Гарри! Пусть немного посидит на кухне.
      Дверь хлопнула, заглушив собачий лай и голос диджея, и в наступившей вслед за этим благословенной почти что тишине, Слайдеру наконец удалось расспросить хозяина и хозяйку об обитателе верхнего этажа.
      – Замечательный молодой человек, такой всегда спокойный, – сказала Бет. – Правда, он недавно здесь появился. А до него тут жила эта пара...
      – Пакистанцы, – скривил губы Гарри и многозначительно кивнул Слайдеру. – Нет, вы не подумайте, – поспешил он добавить. – У них был ребенок, и он кричал все время без остановки. А какие были между ними перебранки, никогда ничего подобного не слышал. И все на суахили, или как там еще...
      – Нам здесь внизу было слышно абсолютно все, – воскликнула Бет, сдерживая дыхание. – В этом доме картонные потолки – не то, что крики, даже шаги внизу отдаются, когда кто-то ходит над головой.
      – А потом, от них всегда пахнет этим ихним кэрри, – утром, днем, вечером...
      Слайдер заметил, что его собеседников относит все больше в сторону, и поспешил возвратить разговор в первоначальное русло:
      – Как давно появился здесь Питер Леман?
      – О... Ах, да... – они опять уставились друг на друга. – Месяца три назад? Что-то около того.
      – Четыре. Тогда был февраль. Он в феврале пришел.
      – Февраль был три месяца назад.
      – Ну, значит, около четырех. Он появился в начале месяца.
      – А вам, случайно, не известно, где он жил до этого?
      Гарри с сожалением покачал головой, как бы сокрушаясь о том, что не во всем может угодить Слайдеру.
      – Точно затрудняюсь сказать. М-да, Бет с ним чаще меня разговаривала. Бет, ты, случайно, не в курсе?
      – Нет, он мне не говорил, – неохотно ответила хозяйка. – Что, других вещей что ли нет? Только «где?» да «откуда?» Но думаю, что в Лондоне – по его выговору можно заметить.
      – Чем он зарабатывает себе на жизнь? – спросил Слайдер.
      – Питер безработный, – сказал Гарри с горечью. – А у кого она есть сейчас, эта работа?
      – Но ему удается кое-где подрабатывать, – отметила Бет. – По вечерам он стоит за стойкой в «Зеленом уже» – это бар тут у нас на углу. Правда, он нашел это место всего неделю назад, А так, Питер в основном помогает в одном рыбном баре. Туда он ходит каждую пятницу и субботу. Правда, Гарри?
      – Наверно, в эти дни у них самая запарка, – сказал Слайдер.
      – Уф, он нам рассказывал, – с воодушевлением подхватил Гарри. – Его просили на новом месте, чтобы он работал все шесть дней в неделю, тогда бы и заработок был повыше, но он не может бросить тех ребят. А мне так кажется, он просто не хочет рисковать, ведь в нашем баре по пятницам и субботам о-го-го какая обстановочка.
      – Он же совсем щуплый, – Бет поспешила вступиться за Лемана, как будто его в чем-то обвиняли. – Я его очень хорошо понимаю. Он чуть-чуть только крупнее меня, и поэтому ему совсем неуютно в компании верзил, которые приходят в конце недели, чтобы накачаться пива или чего-нибудь покрепче...
      – Боится, как бы ему не попортили фотографию, – пробурчал презрительно Гарри.
      – Но ведь у него действительно красивое лицо, – сказала Бет.
      – А как он выглядит? Вы бы не могли его описать?
      Но в этот момент пришло время «Соседей», и внимание Бет целиком переключилось на них. Отвечать взялся ее супруг, хотя он делал это рассеянно и постоянно косился на телеэкран:
      – Небольшого росточка, так что-нибудь около пяти футов шести или семи дюймов. Волосы темные.
      – Плотный или худощавый?
      – На вид скорее даже хрупкий. Но он парень спортивный. Я наблюдал не раз, как он бегает по утрам, да и вообще...
      – Лицо бритое?
      – Вы имеете в виду, носит ли он бороду? Никакой лишней растительности на лице.
      – Возраст?
      – А кто его знает, на вид ему лет двадцать пять. Привлекательный парень, как Бет говорит. Улыбается часто. Зубы у него очень хорошие, – добавил Гарри.
      В памяти Слайдера всплыли слова Фредди, что жернова у мужика были в полном порядке. Значит, и выглядели хорошо.
      – У него есть друзья? Вообще, кто-нибудь к нему приходит?
      – Его девушка тут бывает. Сюзанна – кажется, так ее зовут.
      Пришел момент подключиться к разговору супруге, и она оторвала взгляд от телевизора:
      – С чего ты взял, что это его девушка, Гоу? – сказала Бет, не скрывая своего удивления. – Сестра, скорее всего. Правда, я с ней ни разу не разговаривала, – обратилась она к Слайдеру, – но она вела себя совсем не как подруга.
      – Когда вы видели его в последний раз? – тут же спросил Слайдер, довольный тем, что вновь удалось завладеть вниманием Бет.
      – В понедельник. Он уходил на работу в бар. Это было, кажется, около половины шестого, – сказала она не совсем уверенно.
      – А когда Питер вернулся, вы его тоже видели?
      – Нет, – вздохнула Бет.
      – Видеть не видели, но зато слышали, – заявил Гарри с гордостью. – Он вошел в дом... да, в котором же часу это было?..
      – Никак в полдвенадцатого?
      – Нет, почти что без четверти, – уточнил Гарри. – Хлопнула входная дверь, и потом слышно было, как он поднимается по лестнице. Некоторое время еще он ходил по комнате у нас над головой.
      – Питер пришел один?
      Гарри пожал плечами:
      – Больше никого мы не слышали.
      – Когда я минут через десять вышла с собакой в палисадник, в его окне горел свет, – добавила Бет.
      – А во вторник? Вы видели, как он выходил из дома во вторник?
      – Я только слышала, как он спускался вниз и еще так насвистывал. Потом вышел на улицу и хлопнул дверью. Нашей дверью надо стукнуть как следует – иначе ее не закроешь.
      – Но чтобы он в тот день возвратился к себе из бара, этого никак не было слышно, – сказал Гарри.
      – И когда я вышла с собакой, света наверху не было, – добавила Бет.
      – Не то, чтобы шаги, даже шорохов никаких над головой уловить нельзя, с того самого дня. А вчера утром приходил контролер, снять показания с газового счетчика, дверь оказалась заперта, он так и ушел ни с чем. Я сказал тогда Бет, по-моему, он сделал ноги. Правда, Бет?
      Но ее глаза снова были устремлены на волшебный экран. Молодая блондинка, подбоченившись, смело бросала в лицо онемевшему от растерянности молодому человеку все, что она о нем думает, а онемевший от растерянности молодой человек, с мрачной физиономией, весь вдавился в спинку софы и ждал, когда ему дадут возможность сказать то-нибудь в свое оправдание. Пес на кухне достиг пика истерики и царапался в дверь. Гарри прикуривал новую сигарету от остатка предыдущей, а слоистый табачный дым заполнял уже все пространство от потолка до бельевых веревок.
      – Разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, – сказал Слайдер.

* * *

      Хозяином бара «Зеленый уж» был длинный, тощий и угрюмый на вид господин. Его черные крашеные волосы располагались на голове отдельными непослушными прядями. Лицо было землистого цвета, нос в синих прожилках, взгляд воспаленных глаз отдавал желтизной, а когда он что-нибудь произносил, то совсем не шевелил губами, как будто боялся, что стоит их немного раздвинуть, как будет утеряна частица его драгоценного дыхания.
      – Мне он с самого начала не понравился, – заявил он. – А в чем его обвиняют?
      – Пока ни в чем, насколько мне известно, – парировал Слайдер. – Так что же вас не устраивало?
      – Умный уж чересчур. Одним словом, студент. Я и не рассчитывал, что он тут долго протянет.
      – Так он в колледже учится?
      – Нет, я хотел сказать «похож на студента». Строит из себя всезнайку и разговаривает как-то слишком учтиво. Я сразу подумал, этот у нас не приживется. Не захочет свои руки марать. Но он так жаждал получить работу, что я поневоле уступил.
      – Скажите, во вторник он пришел без опоздания?
      – «Пришел», как же... Прекрасно помню, как он застал меня врасплох, попросив отпустить его пораньше. Надо, мол, ехать в Хитроу встречать сестру, которая вечером должна прилететь. Ну, у нас было спокойно, я не стал возражать, хотя сомнения, конечно, были. Знакомые штучки, подумал я, и не ошибся. Он ушел отсюда в полдесятого, и с тех пор я его больше не видел.
      – То есть он перестал приходить на работу?
      – У него больше нет работы, – желтоватые глаза с вызовом посмотрели на Слайдера. – Он получит полный расчет и может забрать деньги, когда захочет. – Сказав это, хозяин, по-видимому, тут же упрекнул себя за излишнюю любезность и еще плотнее сжал губы, отчего его вид стал совсем непреклонным. – Узнаешь птицу по полету, а этот парень исправил наш видеомагнитофон, который уже две недели никто не мог починить. Что, вообще, такому человеку делать за стойкой бара? Я знал, что он у нас не останется.

* * *

      Когда Слайдер снова оказался у особнячка, туда же прибыл и Атертон.
      – Кто из нас займется замком? – величаво поинтересовался тот.
      – Зачем спрашиваешь, дорогой, когда у тебя это так прекрасно получается, – сказал Слайдер.
      – Ох, не миновать мне беды, и все по твоей милости, – пробурчал Атертон, согнувшись над замочной скважиной.
      Оказавшись внутри дома, Слайдер и Атертон немедленно приступили к его осмотру, и пока они ходили по второму этажу, Слайдер делился сведениями, добытыми им за день. Квартира оказалась небольшой по размерам, но основательно загаженной, как и подобает быть дешевой меблирашке. Обои ужасные, ковры еще более ужасные, мебель ужаснее всего. Дверь внизу открывалась на узкую лестницу, ступеньки которой прямо от порога круто уходили вверх. В конце пролета находилась тесная промежуточная площадка, где было царство всевозможных счетчиков и щитков с предохранителями. Создавалось впечатление, что все это хозяйство когда-нибудь непременно рухнет вниз, оторвавшись от стены вместе с кусками штукатурки. Пустующий дверной проем давал возможность беспрепятственно пройти в помещение, бывшее когда-то ванной комнатой, а в настоящее время используемое как кухня. Правда, здесь же были и рукомойник, ванна и унитаз, которые едва удалось втиснуть в узкое пространство, оставшееся после того, как ванную комнату перегородили пополам. Четырьмя ступеньками выше находились две комнаты. Первоначально они задумывались как спальни, но со временем одна из них превратилась в гостиную.
      В комнатах обнаруживалась масса признаков того, что жилец собирался сюда вернуться. Постель была оставлена неубранной, так что перина выглядывала из-под скомканной простыни. Шкаф и ящики комода едва вмещали личные вещи постояльца, а было еще два чемодана, один на шкафу, другой – под кроватью. Все это заставляло поверить, по крайней мере, что жилец не съехал с квартиры, предварительно упаковав свои вещи, и можно было рассчитывать, что он здесь появится снова.
      На столе в кухне стоял кофейник, там же была оставлена тарелка, усыпанная хлебными крошками, поперек тарелки столовый нож, сбоку кусочек масла, небольшая банка с джемом. Что это было – чаепитие во вторник? А в холодильнике молоко, яйца, помидоры, бекон, упаковка вареной фасоли, пакет с котлетками из баранины. Возможно, обед в среду?
      В гостиной повсюду валялись газеты: «Ивнинг стандард», номер за понедельник, раскрытый на странице, посвященный объявлениям о приеме на работу, «Гардиан» за вторник. Изданный на дешевой газетной бумаге Дик Фрэнсис, раскрытый на тридцать третьей странице, лежал на полу разворотом вниз, наполовину высовываясь из-под софы. На журнальном столике полбутылки виски и стакан, в который была засунута смятая упаковка из-под чипсов, а в стеклянной пепельнице на камине темнеет яблочная кожура. Под экраном телевизора светился красный индикатор, что означало, что от сети он не отключен.
      Однако все эти многочисленные свидетельства имели один общий недостаток – они были направлены не на утверждение, а на отрицание. Складывалась такая картина, что из всей возможной корреспонденции Питер Леман получал только газеты. У него не было ни дневника, ни книжки с адресами и телефонами. Из всего моря литературы он выбрал несколько каких-то бестселлеров, изданных на дешевой газетной бумаге. Питер не хранил дома никаких личных документов, писем, квитанций или чего-либо в этом роде. Отсюда можно было сделать вывод, что данная квартира служила ему не более чем временным пристанищем.
      – Напоминает жилье, снятое студентом на семестр, – сказал Атертон. – Когда посещаешь такое место, то невольно представляешь себе, что где-то есть еще непременно родительский дом, а в том доме твоя собственная комната, где тебя окружают со всех сторон дорогие и милые сердцу предметы. Другими словами, я хочу знать, почему у этой квартиры такой необжитой вид?
      – Но он ведь поселился тут совсем недавно, – напомнил Слайдер.
      – Что же его сюда привело, вообще-то говоря? – недоумевал Атертон. – Скорее всего, дешевизна. Возможно, он поругался со своими родителями.
      – Которые осудили его за гомосексуализм?
      – Насчет его гомосексуализма мы пока ничего не знаем. К тому же, мы слышали про какую-то его подругу. А главное, нам до сих пор не удалось установить личность убитого. Кто это – Леман? Или тот человек, которого привел домой Слотер? А может быть, Слотер привел к себе Лемана?
      – Многое нам неизвестно, и это факт, – не стал возражать Слайдер, видя что его собеседник буквально заходится от растущего в нем раздражения.
      Оба почти смирились с поражением, как вдруг, внутри справочника «Лондон от А до Я», им попалась небольшая моментальная фотография, на которой был снят стройный темноволосый молодой человек в короткой футболке и джинсах. Одной рукой он обнимал молодую блондинку, которая улыбалась в объектив. На внутренней стороне обложки был также записанный карандашом телефонный номер. Слайдер позвонил по этому телефону, пока Атертон ходил вниз, к Гарри и Бет, чтобы показать им фотокарточку.
      – Все в порядке, это Питер Леман. А это его девушка, она же – сестра...
      – Сюзанна.
      – Она самая. Ну а с номером что-нибудь получилось?
      – И да, и нет, – сказал Слайдер. – Это номер таксофона из прихожей дома, где проживает Слотер.
      Лицо Атертона просияло.
      – В таком случае, у нас есть доказательство...
      – Вольно, Атертон! Можешь расслабиться, – сказал Слайдер. – Мы ведь и так уже установили, что он знает Слотера. Вспомни, он ведь работает у него в баре.
      – Проклятье! Если бы в мире существовало хоть немного справедливости, найденный нами номер принадлежал бы Сюзанне, – проговорил недовольно Атертон. – А ты себе представляешь, какое множество причин могло быть у Питера, чтобы выкинуть такой номер и не возвращаться домой?
      – Главное, спокойствие. Движения должны быть размеренными. Во всяком случае, фотографией мы уже располагаем. А это, как ни как, шаг вперед.
      – Но самый короткий из всех, которым ты до сих пор призывал меня радоваться, – сказал Атертон.

* * *

      – О боже, какое блаженство! – прошептал Слайдер. Он постепенно приходил в себя после испытанного им острейшего наслаждения, лежа, вместе с прильнувшей к нему Джоанной, на ее старом, продавленном честерфилде. «Вторая симфония» Элгара, которую Джоанна поставила перед его приходом, близилась к финалу.
      – М-м-м, – протянула Джоанна, переживавшая те же ощущения. – Знаешь, когда Барбиролли спросили, заключительные аккорды какого музыкального произведения он выбрал бы, зная, что ему никогда больше не придется дирижировать оркестром, он назвал то, что мы сейчас слушаем.
      – Я отнюдь не музыку имел в виду, но если нужно, и насчет нее могу отнестись – так, кажется, в Америке говорят?