Она попыталась высвободиться, но его пальцы впились ей в плечо.

– Пустите меня, мне больно, – она с ненавистью взглянула на мужа, и тот ослабил хватку, но не опустил руки. – Видите ли, милорд, я думала, что в обычае у придворных щеголей – награждать друг друга детьми.

– Чертова шлюха, я задушу тебя, – прошептал он.

Аннунсиата почувствовала прилив ярости и с силой вывернулась из его рук.

– Задушите? За что? За то, что вы сделали сами, не задумываясь ни минуты? Странная справедливость, милорд! Если бы мужчины беременели, вы бы уже преподнесли мне дюжину младенцев!

Он смутился – это Аннунсиата поняла по его лицу. Хьюго прищурился, как делал всегда, когда не мог подобрать английское слово, и пробормотал:

– Что? Что вы имеете в виду? Вы несете чушь, и сами это знаете.

Аннунсиата воспользовалась случаем отойти подальше от него, села за стол и начала бесцельно перебирать свои драгоценности.

– Вы считаете, что это чушь? Ваше право. Вы изменили мне с другой женщиной в то время как я рожала ваших детей.

– Так вот почему вы сделали это – назло мне? Ну что же, надеюсь, вам это пришлось не по вкусу. Я никогда не признаю вашего ребенка своим.

– У вас нет выбора, – холодно ответила Аннунсиата.

– Я узнаю, кто это был, чертова шлюха! – вновь взорвался Хьюго. – Узнаю, и тогда!.. – он направился к двери.

– Куда вы идете? – ледяным тоном осведомилась Аннунсиата. – Вам пора переодеваться к ужину у его величества.

– Найдите себе другого провожатого, – бросил через плечо Хьюго. – Отца вашего ребенка – если вы знаете, кто он такой!

И он вышел, хлопнув дверью.

Аннунсиата смотрела на закрытую дверь до тех пор, пока не поняла, что он не вернется, и только тогда смогла успокоиться. Ее перестала бить дрожь.

Устроив скандал дома, Хьюго собирался пойти прямиком к одной из своих любовниц, но когда он вышел на улицу, мысли его прояснились, и внезапно он понял, что не желает видеть женщин. Боже, если бы только Эдуард был здесь, в отчаянии думал он, почему он должен жить так далеко от двора? Наконец Хьюго обнаружил, что он находится близ «Геркулесовых столбов»; мгновенное желание побудило его войти. Здесь подавали отличный эль, но Хьюго был слишком раздражен, чтобы пить эль. Он заказал бренди, и обжигающая жидкость помогла ему приглушить ярость и спрятать боль.

Он чувствовал себя обманутым. Как могла его жена так поступить? Он любил ее, а она приняла его любовь и беспечно втоптала ее в грязь. Хьюго всегда знал, что любит жену сильнее, чем она его, и это сознание постоянно тревожило его. Он никогда не был полностью уверен в ее чувствах – даже в то идиллическое лето, когда они повсюду ездили вместе, словно братья. Это было прекрасное время, тогда они зачали замечательных детей – мальчика и девочку, выросших вместе в одном чреве, как живой символ любви между Хьюго и Аннунсиатой. А потом она изменила ему и, хуже всего, пыталась оправдать себя, вспоминая о его собственных любовницах.

Им опять овладело беспокойство. Хьюго вышел и направился в Сити, время от времени заходя в пивные и засиживаясь там до тех пор, пока беспокойство не гнало его дальше. Наконец он очутился у «Головы короля» на Друри-лейн.

Здесь Хьюго был постоянным гостем, ибо заходил в эту таверну каждый раз, собираясь играть у его величества; хотя в зале было много народу, хозяин заметил состояние Хьюго и встревожился. Конечно, ему было привычно видеть лорда Баллинкри в нетрезвом виде, но поскольку он был один и не в подобающей одежде, очевидно, что-то стряслось.

– Чем могу служить, милорд? Игра недавно кончилась – вы не подходили, пока я был занят?

– Боб, принеси мне бренди, – покачиваясь, приказал Хьюго.

– Бренди, милорд? Я только что открыл бочонок такого эля, который вам никогда не случалось отведать. Я бы не смог смотреть вам в лицо, если бы позволил вам упустить такой случай. Он как жидкое золото, милорд, и...

– Я хочу бренди, а не эль, – свирепо перебил Хьюго.

– Зачем же так волноваться, милорд? – сочувственно сказал хозяин. Хьюго коротко, резко рассмеялся – кому-то он показался взволнованным! Хозяин заметил странное поведение гостя. – Милорд, в задней комнате много ваших друзей. Почему бы вам не посидеть с ними, а я принесу вам что-нибудь поесть. Вы еще не ужинали? Сегодня чудесно удалось жаркое – ягненок со шпинатом и миндалем, или, может быть, немного рыбы...

Не дослушав, Хьюго повернулся и направился в заднюю комнату, стараясь не шататься. Хозяин смотрел ему вслед, а затем позвал из кухни своего подручного мальчишку.

– Эй, Джек, беги со всех ног в дом его светлости, найди его слугу Жиля и приведи сюда. Скажи, что с его светлостью что-то неладно. Иди же, не стой!

Мальчик бросился бежать что есть духу, а хозяин покачал головой, взял флягу и несколько кружек, поставил на поднос и пошел в заднюю комнату.

Пренебречь приглашением короля было значительным нарушением этикета, и Аннунсиата почувствовала волнение, направляясь на ужин к его величеству. Она объяснила отсутствие Хьюго его внезапной болезнью – кажется, он немного переел. Общество, собравшееся на вечеринке, с оттенком подлинного сочувствия и некоторого злорадства потребовало подробно рассказать о печальном событии, и Аннунсиата подчинилась их просьбе, волнуясь все сильнее, пока в разговор не вмешался король, решительно сменив тему. Королева только вертела головой, как зритель при игре, ибо ее английский был еще недостаточно хорош, чтобы она могла следить за быстрой болтовней придворных. Наконец-то, как с удовольствием заметила Аннунсиата, королева решилась сменить безобразные, тяжелые, неудобные одежды ее родины на милое платье из розового шелка с кружевом у ворота. Глаза королевы следили за мужем с выражением понимающего обожания; она не знала, что ее поведение служит предметом жестоких насмешек дерзких придворных дам.

Должно быть, так же они насмехались надо мной, думала Аннунсиата, когда прошлым летом я была влюблена. От этой мысли ей стало тошно. Как все переменилось, и как изменилась она сама! После бездумного, счастливого флирта она стала невинной любящей женой, похожей на бедняжку королеву. Казалось, только одна королева не знала о любовных увлечениях своего мужа. Точно так же и я последней узнала о том, что делал Хьюго, пока я рожала, подумалось Аннунсиате. Женщина, которая любит и доверяет – просто дура. В то же время она гадала, где может быть Хьюго, и немного тревожилась. Он был в таком бешенстве. Если он узнает об Эдуарде – неужели он сделает что-нибудь ужасное? Но он не сможет узнать, об этом никто не знает. И все же...

– Вы задумались, миледи. Надеюсь, недомогание вашего супруга неопасно? – раздался рядом тихий голос короля. Аннунсиата вернулась к реальности и поняла: король догадывается, что отсутствие Хьюго не было вызвано несвежими анчоусами. Она приоткрыла рот, не зная, что сказать. Король сочувственно улыбнулся. – Аннунсиата, вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы доверять мне. Что с ним? Позвольте помочь вам.

– О, ваше величество, мы повздорили, он выбежал из дома, и я не знаю, куда он ушел, – быстро и тихо проговорила она, так, чтобы никто не услышал. – Он был в ярости, и я боюсь, что он – или кто-нибудь другой – что-нибудь сделает с собой.

В глазах короля мелькнуло понимание.

– Его камердинер пошел с ним? Аннунсиата покачала головой.

– Нет. Может быть, он догнал его на улице.

– Я отправлю кого-нибудь разыскать его. Постарайтесь успокоиться – Хьюго способен постоять за себя. В прежние времена нам всем пришлось этому научиться.

Аннунсиата заставила себя улыбнуться, и король слегка дотронулся до ее плеча, отошел и сказал вполголоса несколько слов слуге, который тут же исчез.

Жиль сидел в кладовой, куря трубку и наблюдая, как одна из служанок чистит серебро, когда его хозяин ушел из дома. Незадолго до прихода Тома Берч сообщила, что хозяин и хозяйка поспорили, и хозяин ушел, даже не взяв шляпу. Жиль не стал терять времени. Он снял передник, набросил камзол, но все равно Хьюго уже намного опережал его.

Лондон в те времена представлял собой большой, растянувшийся на многие мили город с полумиллионным населением, однако придворных было сравнительно немного, и всех их хорошо знали местные жители. Самым большим развлечением лондонцев было наблюдать и обсуждать причуды придворных, так что после некоторых расспросов Жиль умудрился отыскать след своего господина и двинуться за ним через Лондон. Они разминулись с мальчишкой хозяина таверны, Томом, но тот догнал Жиля на Стрэнде, неподалеку от Бау-стрит, и поспешил передать ему весть. Вдвоем они отправились дальше, пробираясь коротким путем.

Когда они вошли в «Голову короля», хозяин с облегчением вздохнул.

– Вот и вы, наконец, сэр! – он подошел поближе и таинственно понизил голос, кивая в сторону задней комнаты. – Ваш хозяин там, сэр, в задней комнате, и сильно пьян! Он ничего не ел, только пил бренди, и это распалило его, уж можете мне поверить. Там еще несколько человек, и если вы не сможете увести своего хозяина, за последствия я не ручаюсь.

Жиль приподнял бровь.

– Вы так тревожитесь за пьяного человека, хозяин?

– Господи помилуй, господин Жиль, я повидал достаточно подвыпивших джентльменов, уверяю вас, но ваш хозяин чем-то обеспокоен. Когда я заходил в комнату немного спустя со второй бутылкой, он ругался, как сумасшедший, и его лицо было красным, как мой шейный платок. Ради его же собственного блага, прощу вас, уведите его домой.

Жиль хлопнул хозяина таверны по плечу.

– Я сделаю все, что смогу, хозяин. Вы сможете помочь мне, если я позову?

Хозяин кивнул.

– Позвольте только мне прийти к вам на помощь, мастер Жиль. Его светлость – мой любимец, и мне жаль видеть его в таком состоянии.

Как только Жиль приблизился к двери задней комнаты, оттуда донесся рев, который мог быть с одинаковым успехом выражением буйного веселья или гнева. Вероятно, в нем сочетались оба чувства, подумал Жиль, особенно если все в комнате уже пьяны. Жиль открыл дверь и увидел, что его хозяин сидит на стуле с кружкой в руке. Его костюм был в ужасном беспорядке, лицо покраснело, и на нем появилось воинственное выражение, когда Хьюго потянулся вперед, чтобы возразить сидящему напротив него человеку. Никто в комнате не был пьян в такой же мере, как Хьюго – это Жиль понял сразу, – хотя все уже изрядно набрались; они следили за Хьюго и поддразнивали его, продолжая спорить из забавы, в то время как лорд Баллинкри с пьяной откровенностью толковал что-то свое.

Стоя у двери, Жиль попытался привлечь внимание своего хозяина, но хотя Хьюго глядел прямо на него, он не осознавал присутствия слуги. Два джентльмена, сидящих поближе к двери – Чарльз Сэквиль и Генри Гамильтон – с откровенным любопытством взглянули на Жиля, и Сэквиль посоветовал:

– Ты бы лучше отвел своего хозяина домой, любезный, прежде чем он ввяжется в драку, – затем он возвысил голос и обратился к Хьюго: – Эй, Баллинкри, твоя нянька прибыла. Ты опоздал к ужину, так что поторопись!

Гамильтон и его приятели взорвались смехом, но Хьюго просто махнул в их сторону рукой, будто отгоняя назойливое насекомое, и продолжал спор. Сидящий перед ним мужчина, лорд Трэмор, казалось, злился все сильнее.

– А я тебе говорю, это совсем другое дело, – кричал Хьюго. – Другое дело! Тут все дело в крови. Эта твоя кляча...

– Можешь говорить, что угодно, – орал в ответ Трэмор. – Что ты вообще знаешь о лошадях?

– Я выездил больше лошадей, чем любой из вас! Я вырастил...

– Он вырастил больше ублюдков, чем любой из нас! – крикнул Сэквиль, и компания вновь загоготала – все, кроме Баллинкри и Трэмора. Жиль беспокойно задвигался.

– Милорд, – тихим, но убедительным голосом позвал он, – вам пора идти. Милорд...

– Ублюдки, ублюдки – вот о чем ты знаешь лучше всего, – хрипел Трэмор. – Ну и как, сказывается в них кровь? Делает кровь этих ублюдков лучше?

Хьюго нетвердой рукой откинул назад волосы.

– О чем это ты болтаешь, безмозглый дурень? Лошадь не может быть ублюдком.

– Это кого ты называешь дурнем? – взревел Трэмор. – Может, ты много знаешь об ублюдках, но в лошадях ни черта не смыслишь.

– Что это ты несешь? Откуда мне знать об ублюдках? – раздраженно перебил Хьюго. – Где это ты наслушался? Да я тебе нос откушу, если ты будешь распускать слухи об ублюдках. – Неужели он уже проболтался? Неужели все уже знают и смеются над ним? – Что это ты плетешь об ублюдках? – Хьюго поднялся на ноги. Компания притихла, насторожилась, чувствуя, что приближается главное развлечение.

Трэмор, который не подразумевал ничего особенного, злорадно улыбался, поднимаясь вслед за Хьюго.

– Ты же должен знать об ублюдках. Ты же женат на одной из них. Ну, так что там насчет крови, а? Твой сын рожден ублюдком – даже если это ублюдок с королевской кровью.

Хьюго грозно придвинулся к Трэмору. Сердце Жиля ушло в пятки, но он не мог пробраться через толпу к хозяину, даже если бы и попытался сделать это. Атмосфера в комнате накалилась, как перед летней грозой.

– Ты говоришь о моей жене, крыса из таверны? Да как ты осмелился говорить о ней своим грязным недоделанным языком?

– Твоя жена! – презрительно бросил Трэмор. – Никто не знает, кто ее отец, хотя многие догадываются...

– Заткнись, О'Коннел! – взревел Хьюго и схватил Трэмора за горло. Сразу вся компания оживилась и зашумела. Несколько человек подскочили к спорящим, оттесняя их в сторону, в то время как другие встали спиной к двери, не пуская непрошеных зрителей.

– Драка! Драка!

– Не здесь! Рядом есть сад! Выведите их отсюда! Оставьте их в покое! Пусть себе, зачем ждать? Давай, Баллинкри, покажи ему! Мак-Нейл, смелее! Ставлю пять к одному на Трэмора, будь он проклят!

Вопя, смеясь и подбадривая друг друга, полупьяные кавалеры вывели двух драчунов в сад позади таверны. Жиль безуспешно пытался прорваться к хозяину, его лицо побелело и покрылось потом, ибо он знал, что случится дальше – если начнется драка, ни одному из противников не удастся выйти из нее без потерь. Сэквиль и Гамильтон, значительно трезвее, чем остальные, остались подпереть заднюю дверь таверны доской, а потом поспешили присоединится к развлечению.

– Давайте устроим все, как положено, джентльмены – мы же не звери, – кричал Сэквиль. – Расступитесь, встаньте кругом. Милорды, вы готовы? Вы защищаете честь своих семей! Мак-Нейл или О'Коннел: наконец мы выясним правду о чистой крови, храбрых мужчинах и добродетельных женщинах, и...

– Заткнись, Сэквиль. Пусть начинают, прежде чем нас застукает констебль, – закричал кто-то из толпы. Оба лорда с закатанными рукавами рубашек и немало смущенные создавшейся ситуацией обнажили шпаги, отдали салют и встали в позы. Сделав несколько ложных выпадов, оба бросились навстречу друг другу. Это была короткая, яростная дуэль: Баллинкри фехтовал искуснее, в элегантном французском стиле, приобретенном за долгие годы изгнания, но Трэмор был сильнее и выше; хладнокровный и жестокий боец, он был к тому же более трезв. От удачного выпада кровь заструилась по его плечу, и это еще сильнее разозлило Трэмора; он ринулся вперед, нанося яростные удары.

Все закончилось неожиданно. Вопящая толпа даже не заметила удара, настолько он был стремителен. Позднее Жиль несколько раз пытался вспомнить, что произошло, но в его памяти остался только блеск лезвий, крик Хьюго и его падение.

Шум сразу оборвался, над толпой повисло жутковатое молчание. Затем Сэквиль спокойно произнес:

– Нам лучше уйти отсюда, Генри.

Эти слова эхом отозвались в толпе, и за считанные секунды джентльмены исчезли в тени аллей сада, унося свечи с собой и оставив только Жиля и Трэмора над скорчившимся трупом лорда Баллинкри.

Затем из тени выступил тихий, хорошо одетый человек, быстро огляделся и обратился к Трэмору:

– Вам лучше почиститься, сэр, и побыстрее. Вы должны немедленно покинуть Англию.

Трэмор уставился на него, недоуменно качая головой, а затем отступил в темноту, волоча за собой шпагу. Незнакомец, не глядя ему вслед, склонился над трупом Хьюго. Поднявшись, он печально покачал головой.

– Смертельный удар – прямо в сердце. Вы его слуга?

Жиль кивнул и, облизав пересохшие губы, спросил:

– Кто вы?

– Слуга Его величества. Я пришел слишком поздно, теперь уже ничего не поправишь. Пойдите к хозяину и попросите у него жерди или доски, и одеяло, чтобы прикрыть тело. Скорее, – обратился он к своему провожатому. Человек немедленно исчез. Из ближайших домов медленно собирались люди, они шли по аллеям сада, входили в ворота, молча глядя на труп и изредка перешептываясь. Весть, подобно молнии, мгновенно достигла Уайтхолла. Жиль опустился на колени рядом с хозяином; по его щекам струились слезы. Его руки дрожали, когда он пытался убрать волосы со лба хозяина. Лицо Хьюго выглядело совершенно спокойным, смерть уже ослабила его мускулы.

– Боже, как жаль! – сказал незнакомец. – Если бы я появился здесь раньше, но я и понятия не имел, куда идти...

– Я не смог остановить их, – прошептал Жиль, и слезы текли с его подбородка, падая на грудь. – Я так и не смог их остановить...

– Это не ваша вина, – утешил его незнакомец. – Вы ничего не смогли бы сделать – таковы уж времена, в которые мы живем. Какая потеря, он был еще молод... Жаль его бедную жену.

Неподалеку в темноте запел соловей; слезы Жиля падали на смуглое лицо Хьюго, поблескивая в слабом свете из окон таверны.

Аннунсиата сидела одна в полутемной комнате, слишком потрясенная, чтобы плакать. Спокойный незнакомец все сделал сам с помощью Берч – Жиль был в эти дни еще более беспомощен, чем Аннунсиата. Берч успевала следить за домом и ухаживать за своей хозяйкой, как за ребенком. Она умывала и кормила Аннунсиату, время от времени заходила в комнату проверить, все ли с ней в порядке, выводила Шарлеманя на прогулки, с удовлетворением замечая, как много спит ее хозяйка – сказывалось не только потрясение, но и беременность.

Часто приходили посетители с соболезнованиями, но Берч велела никого не впускать. Она могла бы сделать исключение для Люси и Ричарда, но те были за границей. Однако когда в доме появился король, Берч впустила его.

– Она еще ни с кем не виделась. Не знаю, в здравом ли она рассудке. Будьте добрее с ней, Ваше величество.

– Не беспокойся, – ответил король. – Она что-нибудь ест?

– Иногда и очень мало. Как птенчик – открывает рот и глотает.

– Оставь нас ненадолго вдвоем, а потом можешь войти, – приказал король, входя в комнату.

Аннунсиата в своем траурном платье сидела на одном из кресел с гнутыми ножками у постели, сложив руки на коленях и устремив взгляд в пространство. Ее лицо казалось совершенно белым, волосы были зачесаны назад и перехвачены обрывком ленты, и это в сочетании с простым платьем и отсутствием драгоценностей придавало ей вид безнадежно больной.

Король опустился рядом и взял ее за руки. Аннунсиата вопросительно взглянула на него.

– Обо всем уже позаботились, – спокойно начал он. – Скрыть ничего не удастся – там было слишком много свидетелей, но все они так или иначе замешаны в ссоре. Трэмор уехал во Францию и надолго останется там. Похороны завтра – все пройдет очень тихо. Вам не обязательно присутствовать – вы можете доверить дела кому-нибудь другому. Все считают, что вы больны, поэтому ваше отсутствие не покажется странным.

– Я должна пойти, – это были первые слова, которые Аннунсиата проговорила за последние два дня. – Я перед ним в долгу.

– Как вам угодно, – ответил король, зная, что сейчас ему лучше не настаивать. – Но все уже устроено, вам не о чем беспокоиться. Вы могли бы съездить домой, взяв с собой детей – разве вам не нравится подобная мысль?

– Не все, – возразила Аннунсиата, которая, казалось, не слышала последнюю фразу. – Есть еще кое-что.

– Что же, дитя?

– У меня будет ребенок, – она с вызовом взглянула на короля. – Он не от Хьюго, и Хьюго знал об этом. Это случилось потому что... но в любом случае...

– Понимаю, – ответил король, и его лицо помрачнело. Рука Аннунсиаты задрожала на его ладони.

– Не осуждайте меня, – прошептала Аннунсиата. – Прошу вас, не надо...

Король сдержал улыбку.

– Осуждать вас, дорогая? Даже если бы это делали все вокруг, я бы не присоединился к ним! Нет, я только сожалею об утрате...

– Мне надо выйти замуж, – перебила Аннунсиата. – Слишком много людей знают, что Хьюго и я... что мы... – во всяком случае, мне надо снова оказаться замужем, и побыстрее. Вы не поможете мне?

– Вы действительно считаете, что это необходимо? Это покажется неприличным...

Аннунсиата сухо усмехнулась.

– Что может быть неприличнее моего теперешнего положения?

Король кивнул.

– Должно быть, вы правы. Хорошо, я подумаю, что можно сделать. Мне жаль, дорогая, что все обернулось для вас таким образом.

Аннунсиата пожала плечами. Теперь она выглядела увереннее, жизненная сила вновь текла в ее жилах.

– Так уж вышло. Но теперь я должна заботиться о двух своих детях и третьем, не родившемся.

Король поднялся.

– Я подумаю, что надо будет сделать. По крайней мере я могу дать вам титул, который послужит вам надежной защитой, – он направился к двери, но на полпути оглянулся. – Так вы не поедете домой на праздники? Это было бы полезно для вас.

Аннунсиата с тоской вспомнила о Шоузе, замке Морлэндов и матери, но отрицательно покачала головой – появиться там после подобного скандала было недопустимо. Кроме того, пока не было решено будущее ее третьего ребенка, она не могла уехать из столицы.

– Нет, – произнесла она. – Я останусь здесь. Может быть, позднее, на следующий год... но не теперь.

В конце июля король и королева вновь отправились в Хэмптон-корт; Аннунсиата к этому времени была уже замужем. В женихи ей выбрали еще одного безземельного придворного кавалера, барона из древнего рода, чья приверженность к католицизму и королевскому дому совершенно разорила его во времена правления республиканцев. Его звали Джордж Кавендиш, лорд Медлон; это был сорокапятилетний невысокий лысоватый человек. Остатки волос вокруг его темени давно поседели от постоянных тревог. Однако его голубые глаза смотрели приветливо, улыбка была приятной, и он отлично сознавал, что побудило ослепительную красавицу леди Баллинкри выйти за него замуж. Он тут же получил титул графа Челмсфордского и участок земли в Эссексе. Земли там было не так уж много, но она была плодородной, хорошо возделанной предыдущими владельцами, и могла бы принести неплохой доход, чтобы Кавендиш не чувствовал себя зависимым от жены.

Дом, стоящий на этом участке, был продан другому покупателю вместе с остатком земли, так что графу и графине покамест было некуда скрыться. Во всяком случае, Аннунсиата предпочла сохранить дом, купленный Баллинкри, и жить в Лондоне. Граф с радостью перебрался к ней – иметь свой дом было восхитительной роскошью по сравнению с тесной квартирой на Сент-Мартин-лейн, которую Кавендиш занимал, добиваясь королевской щедрости.

В августе королевский двор перебрался в Виндзор – начинался охотничий сезон, и Аннунсиата выезжала с королем на охоту каждый день и танцевала почти до утра. О своей беременности она собиралась объявить не раньше октября. Роды ожидались в феврале, но Аннунсиата не желала раньше времени удаляться от светской жизни, чтобы потом сделать вид, что ребенок родился преждевременно. Аннунсиате казалось нелепым выходить замуж чисто на деловой основе, но теперь это подходило ей, так как боль от поведения и смерти Хьюго еще не угасла в ее душе, и Аннунсиата не хотела тревожить ее новой влюбленностью. Джордж был внимателен и добр к ней, охотно играл предназначенную ему роль и собирался стать отцом чужому ребенку, поэтому Аннунсиата чувствовала, что в свою очередь должна быть ласковой к нему. Джордж был влюблен, и Аннунсиата время от времени позволяла ему любовные ласки.

Самое странное, что постепенно это начало нравиться ей самой. Он не был опытен, но его мягкость и стремление угодить ей согревали одинокое сердце Аннунсиаты. Ей спалось лучше, когда он был рядом, и если Аннунсиата с криком просыпалась во время ночных кошмаров, ей было приятно, когда теплые ласковые руки Джорджа обнимали ее в темноте. Берч одобряла поведение графа, а дети всегда переставали плакать, когда он брал их на руки, так что когда семья в октябре перебралась в Лондон, в ней царили мир и согласие. Берч поехала вперед с несколькими слугами, чтобы приготовить дом, а немного позднее, вместе с остальным двором, в столицу прибыла графиня Челмсфордская, чтобы открыть сезон, который, как она считала, будет самым блистательным в ее жизни.

Кит вернулся из Стирлинга осенью 1662 года, наконец-то наведя в своих владениях относительный порядок. Он проездом побывал в Редесдейле, провел немного времени с Фрэнком в Тодс-Нов, где теперь строился новый дом из материалов, привезенных из Эмблхоупа. Проехав через Белл-Хиллз, юноши провели несколько дней в доме Симондса, и Криспиан с Фрэнсис немного проводили их при отъезде.

Кит приехал нагруженный новостями и письмами – от Фрэнсиса Арабелле, от Сабины ее отцу, и от Анны всем, и сразу стал подмечать все изменения в доме за время его отсутствия.

– Расскажите мне обо всем, – попросил он Руфь, когда они сидели за столом после ужина в первый вечер. – Что случилось, пока я был в отъезде?

Новости Руфи в основном касались лошадей, земель и слуг. Летом умер Клемент, и теперь Клем утвердился в должности дворецкого, а его старший сын должен был унаследовать эту должность. Для замка Морлэндов был найден новый священник, но он пробыл там всего несколько месяцев, а потом начал ухлестывать за служанками. Его рассчитали, и место священника в замке до сих пор не было занято. Руфь поведала и о печальной кончине маленького Эдуарда и о продвижении Аннунсиаты. Кит молча выслушал эту последнюю новость и, к счастью для Руфи, был слишком потрясен ею, чтобы задавать вопросы, ибо Руфь не желала обсуждать дела Аннунсиаты с Китом.

– Значит, теперь она графиня? – только и сказал Кит. – Ей повезло. Она приедет домой?

– Пока не собирается. Думаю, когда дети подрастут, она привезет их сюда. Не стоит им расти в Лондоне, куда они всегда могут вернуться, став постарше, – Руфь сменила тему. – Кстати, о детях – как поживает Сабина? Она, наконец, стала вести себя лучше? Перед отъездом она совсем отбилась от рук.

– Я недолго виделся с ней, но, кажется, она изменилась, – ответил Кит. – Конечно, ведь там ей некого дразнить, и ей пришлось изменить манеры. Фрэнсис оказалась подходящей подругой для нее, а когда Сабина попыталась дразнить Нэн, Фрэнсис положила этому конец. Теперь они живут довольно мирно. Анна с жаром взялась за их обучение, ее муж часто берет девочек на соколиную охоту, а Криспиан ездит с ними верхом.

– Криспиан? Когда я в последний раз видела его, он был не так уж молод, чтобы удовольствоваться обществом малышек, – удивленно проговорила Руфь.

Кит присвистнул.

– О, Криспиан совершенно изменился. После похода на юг он настолько загордился, что почти совсем забыл, что значит быть вежливым, благовоспитанным и терпеливым. Сэм иногда смотрит на него так, как будто еле сдерживается, чтобы не дать пощечину, но малышки слушают рассказы Криспиана о блистательном дворе, затаив дыхание. Когда он следит за собой, он становится совсем молодцом и способен развлечь мать и Фрэнсис, но только не отца, – Кит удовлетворенно огляделся по сторонам. – Как приятно вернуться сюда! Я все еще считаю Шоуз домом, хотя, видимо, мне придется большую часть времени теперь проводить в Берни.

– Ты уже нашел себе там жену? Должно быть, в доме у тебя прислуживает какая-нибудь добрая шотландская девушка? – поинтересовалась Руфь.

Кит попытался обратить вопрос в шутку.

– Это случится не раньше, чем вы найдете какого-нибудь мужчину, чтобы управлять вашим домом.

Руфь нахмурилась.

– Не годится тебе зря тратить время только потому, что первая девчонка, которой ты увлекся, вышла замуж за другого.

– Увлекся? – с деланным смехом ответил Кит. – Так вот что вы об этом думаете – что мое чувство было всего лишь увлечением? Тогда почему же оно продолжается так долго?

– Просто из-за твоего упрямства, – заметила Руфь. Затем, видя, что необходимо вновь перевести разговор, сказала: – Завтра мы должны отправиться в замок Морлэндов и отвезти письма, а также подольше побыть с родственниками.

– А Кэти? – спросил Кит. – Она приедет туда? Или мы отправимся к ней?

Руфь смущенно взглянула на него.

– Кэти не приезжает, и мы не навещаем ее.

– Никто? – Кит был потрясен.

– Я дважды была у нее, и мне было не так-то легко. Она не приедет к нам – кажется, она считает, что мы ее только беспокоим понапрасну. Лучше всего оставить ее одну.

– Я едва могу поверить, что вся семья смогла так пренебречь Кэти. Неужели Ральф... – заметив выражение на лице Руфи, он поправился: – Ну, или не Ральф, кто-нибудь другой...

– Арабелла не ездит верхом и не может далеко ходить. Кэти не слишком приветливо встретила меня и приглашала навестить ее еще раз.

– И все-таки это варварство – оставлять ее совсем одну. Я обязательно поеду к Кэти. Вы не присоединитесь ко мне?

Руфь усмехнулась.

– Если ты поедешь. Надеюсь, ты не станешь доставлять Кэти неприятности. Однако думаю, она будет рада послушать твои новости – она всегда питала к тебе сильную привязанность.

– Она? – изумленно воскликнул Кит. – Никогда не замечал. – Руфь только улыбнулась. – Значит, это была просто привязанность кузины. Ну, не будем больше об этом. Расскажи мне что-нибудь еще.