Глава 6

Кит и Хиро поженились весной, в 1633 году. Венчание состоялось в часовне Морлэндов, в присутствии лишь родителей жениха и невесты. Это было сделано из-за увечья Хиро, однако родственники, друзья, соседи и слуги не остались в стороне от этого события: ранним утром была отслужена месса, а потом началось многолюдное торжество, на которое, похоже, собрались все йоркширцы. И поскольку день, на удивление, выдался просто замечательным, то и празднование бракосочетания проводилось главным образом на открытом воздухе – в садах и в парке. Разумеется, не обошлось и без обильного пира: ради такого случая вырыли специальную яму, в которой зажарили целого быка, а мастерство Джекоба разыгралось до такой степени, что накрытые перед домом столы ломились от изысканных кушаний. Играли музыканты, гости танцевали и пели. Проводились игры на все вкусы, включая, разумеется, забавы вокруг майского дерева[10]. Желающие помериться силой могли состязаться в борьбе и стрельбе из лука. А крепостной ров стал местом яркой водной феерии. И через все это Кит провел молодую жену, мгновенно появляясь с ней там, где собиралось больше всего народу и царило веселье. По мнению всех присутствовавших, Хиро была прекрасна как ангел Божий в своем подвенечном платье из бледно-желтого атласа, богато украшенном кружевами. В ее длинные золотистые локоны были вплетены белые и желтые цветы, она повсюду скакала на маленьком белом пони, грива и хвост которого были переплетены позолоченными ленточками, а на шее у него красовалась гирлянда из желтых и белых цветов. Так придумал Кит: он не смог бы вынести, чтобы гости увидели Хиро хромающей и, возможно, принялись бы ее жалеть. И вот она гордо парила над всеми, словно королева на белом коне. А если бы свадьбу пришлось справлять в помещении, то Кит предусмотрел и это. Тогда Хиро несли бы на пышно украшенных носилках.

И только одно омрачало для Хиро эту свадьбу – отчужденность ее брата. После того дня, когда Га-миль умчался в Уотермилл, она не видела его почти неделю. И эта неделя показалась самой длинной неделей в ее жизни, ибо Хиро никогда не разлучалась с Гамилем надолго с самого их рождения. А потом он, наконец, вернулся и попросил у нее прощения, даже пожелав при этом счастья, однако держался с ней неловко и сдержанно – словом, было ясно, что хотя Гамиль и смирился с неизбежным, он не смог простить Хиро то, что она предпочла ему другого мужчину. Гамиль пробыл в Морлэнде немного, и когда он собрался в путь, Хиро стала возражать.

– Надеюсь, ты не собираешься уехать снова?

– Я возвращаюсь в Уотермилл. Отныне я буду жить там вместе с Сабиной. Ей нужна моя помощь в управлении имением.

– Но, Гамиль, ты и мне нужен.

– О нет, клянусь Пресвятой Девой, я тебе не нужен, – гневно воскликнул он. – У тебя есть другой. Я ведь тебе уже говорил: ты не можешь получить всего. Ты выбрала его – вот и довольствуйся этим теперь!

– Но… Ты совсем не хочешь больше жить здесь? – в замешательстве спросила Хиро.

– Нет, не хочу: я не могу жить рядом с тобой и с ним. Я желаю тебе благополучия, надеюсь, что ты будешь счастлива, но я не хочу видеть вас вместе. Такого мне не перенести.

Вот так он и уехал, и Хиро не смогла заставить его изменить свое решение. И с той поры Гамиль жил в Уотермилле, и она почти не видела его. Хотя Гамиль и приехал на свадьбу, новобрачных он сторонился, и Хиро узнала о присутствии брата, только перехватив его случайный быстрый взгляд с весьма почтительного расстояния. Кит пытался утешить ее, говорил, что в конце концов Гамиль образумится и вернется в Морлэнд, но только Хиро мало верила его словам, хотя и очень надеялась, что муж окажется прав.

Под конец этого бесконечного дня новобрачных проводили на покой под веселый гомон собравшихся. Они направились в главную спальню, которую должны были занимать всю первую неделю своего супружества. Киту в гардеробной прислуживал Патрик, а тем временем в спальне Лия раздевала Хиро, облачив ее затем в ночную сорочку и расчесав ей волосы. Вся комната утопала в цветах, и воздух был напоен их душистым ароматом и медовым запахом свечей из пчелиного воска. Хиро терпеливо стояла, пока Лия расчесывала ее волосы, и смотрела на гобелен с вышитым на нем единорогом, висевший на стене, напротив кровати. Белый единорог ярко выделялся на темном фоне ковра и длинных черных волос изображенной на нем девушки, которая показывала диковинному зверю его отражение в зеркале.

Проследив за взглядом Хиро, Лия пояснила:

– Это свадебный подарок одной из невест Морлэндов, Бог знает сколько лет тому назад. И она тоже спала в этой самой постели.

– Прямо здесь? А это она на картине?

– Очень может быть. Они же почти все были черноволосыми, Морлэнды.

– А правда, что единороги подходят только к девственницам? – поинтересовалась Хиро. – Как ей, вероятно, было грустно расставаться с ним, когда она вышла замуж.

Лия быстро взглянула на девушку и коснулась ее руки.

– Хм… руки-то у тебя холодные как лед. Боишься, видно, мой ягненочек, а?

– Немножко, – призналась Хиро. – Но главное, что… я не уверена… только чувство какое-то слегка печальное, а ведь такого быть не может: я же так счастлива. Я правда люблю его, Лия, правда!

– Да знаю я, что любишь, ягненочек, знаю. Знаю и то, что ты чувствуешь – все это совершенно правильно, так и должно быть. Во всех наших поступках, которые делают нас счастливыми, есть немного печали, и это длится с тех пор, как мы покинули райский сад. Но ты не бойся. Твой супруг о тебе позаботится.

– Мой супруг, – с удивлением повторила Хиро. – Как необычно это звучит.

И в этот миг послышался легкий стук в дверь. Хиро вздрогнула. Лия вопросительно посмотрела на нее, и девушка кивнула. Служанка пошла открывать дверь гардеробной. В спальню вошел Кит, но тут же остановился, с пересохшим ртом, устремив взгляд на Хиро. Лия, удовлетворенно улыбнувшись себе под нос, вышла, закрыв за собой дверь.

Прошло, казалось, много времени, прежде чем Кит пересек разделявшее их пространство, но и после этого он в молчании остановился перед Хиро. А потом Кит странно улыбнулся чуть заметной, степенной улыбкой, которая, похоже, шла не от веселья, а от благоговейного трепета. Протянув руку, он приподнял один из шелковистых локонов Хиро и нежно погладил его.

– Ты прекрасна, – выговорил он, наконец. – Я вообще-то не это собирался сказать, но теперь, когда я смотрю на тебя, мне трудно подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.

Хиро слегка кивнула.

– Я знаю.

– Знаешь? В самом деле? Хиро, а ты поймешь, если я признаюсь тебе, что мне как-то невесело, хоть счастье и переполняет сейчас все мое существо? Я чувствую… у меня довольно мрачно на душе и… страшно. Нет-нет, не страшно, но только… – он беспомощно пытался найти нужное слово, но не мог.

Хиро снова заговорила;

– Я знаю.

Кит внимательно изучил ее лицо.

– Да, ты знаешь, – подтвердил он, наконец, и это, кажется, успокоило его. Улыбнувшись уже более раскованно, Кит добавил: – Сегодня ты невеста. Какое прекрасное слово, но всегда ли оно было таким или это ты сделала его прекрасным? А ты, кстати, не танцевала на своей свадьбе.

– Я никогда и не танцую на свадьбах, – отозвалась она, с удивлением наблюдая за выражением его лица.

– А невеста должна танцевать на собственной свадьбе. Да-да, ты должна потанцевать, хотя бы раз.

Кит обнял Хиро за талию, а она положила руки ему на плечи. Слегка приподняв ее, Кит в величавом танце заскользил по полу, неся Хиро по воздуху и чуть слышно напевая, так тихо, что мелодия терялась в нежных тенях спальни. Она доверчиво прижалась к нему, качаясь, когда качался он. Хиро не отрывала от него глаз, а когда Кит увидел, что их выражение с каждым мигом меняется, он, не переставая танцевать, добрался до края кровати и нежно опустил на нее жену.

Он посмотрел на нее сверху вниз, изучая ее лицо, а потом негромко сказал:

– Не печалься. Печаль больше подходит для конца, а это – начало.

Кит оставил ее на минуту, чтобы задуть все свечи, кроме одной – той, что была в изголовье кровати. И тени сразу же сгустились и поползли вперед, и огромная комната съежилась до круга медового света, в котором лежала она, а белый единорог скрылся в этой темноте.

Шоуз был старым, темным, сырым и неудобным домом, построенным еще в те дни, когда-то и дело трубили сигнал тревоги и жизнь человека могла зависеть от того, насколько малы его окна и прочны стены. На протяжении полутора веков этот дом принадлежал Библейским Морлэндам, а его преуспевающие хозяева так много времени проводили в море и так мало – дома, что для усовершенствования старого здания не делалось почти ничего. Алетея Чэпем, мать Руфи, распорядилась, чтобы оконные проемы застеклили, а дымовые трубы перестроили, но когда она и Неемия с интервалом в несколько месяцев умерли, близнецы, Зафания и Захария, находились в морском плавании, поэтому все нововведения на этом и закончились.

Служанка Эллен с радостью оставила этот дом, вместе со своей молодой хозяйкой, сменив его на пышность и комфорт Морлэнда, но когда от Зафании пришло письмо, содержавшее кое-какие указания для управляющего, Эллен поспешно вызвалась сходить в Шоуз и все передать. Ее хозяйки в ней не нуждались: Руфь отправилась на соколиную охоту, а Нелл помогала Мэри-Эстер сортировать белье для ежегодной стирки. А денек для прогулки был просто замечательный. Впрочем, куда убедительнее всех этих причин послужило то, что как раз расположения этого управляющего, Перри, Эллен и домогалась вот уже два года, надеясь вскорости поставить перед ним вопрос ребром.

Мэри-Эстер спросила Эллен, не желает ли она слегка отклониться от своего пути и передать также сообщение судье в Твелвтриз.

– Я понимаю, что это продлит твое путешествие, – сказала она извиняющимся тоном. – Может быть, тебе лучше поехать верхом? Не хочешь взять нашего мула?

– Нет, мадам, – быстро ответила Эллен. Еще бы: у этого мула был ужасно вздорный нрав. – Не так уж я и привередлива, как кажется. Тут всего-то пара шагов туда, пара – обратно.

Прогулка и впрямь оказалась приятной. На полях было тихо: большинство мужчин находились на торфянике или отправились к воротам Тен Торнз, где были сооружены два загона для клеймения овец. И все же время от времени она проходила мимо работавших мужчин или молодых женщин, присматривавших за коровами, и это, конечно, было достаточным поводом, чтобы остановиться и поболтать. Сама Эллен была родом из Шоуза и знала там каждого вплоть до самых городских стен.

В Твелвтриз она поинтересовалась, где ей найти судью, на что ей ответили, что он, мол, находится на конском выгуле при доме «вместе с молодым хозяином», и с помощью этой путеводной нити Эллен вскоре добралась до нужного места. У ограды выгула толпилось множество конюхов и прочих слуг – да, по сути дела, все, в ком не было крайней нужды в доме, – и глаза всех собравшихся были устремлены на истоптанную грязную середину огороженного выгула, где Кит энергично сражался с жеребцом Обероном. Шерсть коня потемнела от пота и пыли, а грудь его была белой от взмыленной пены, но животное еще и не думало сдаваться. Как раз в тот момент, когда подошла Эллен, Оберон вновь сбросил своего хозяина на землю, и по толпе зрителей пронесся сочувственный вздох. Кит тяжело поднялся на ноги, сразу было видно, что ему много раз уже довелось близко пообщаться с этой жесткой, плотно утрамбованной землей.

Пока Оберон рысцой вертелся вокруг этого пятачка, вздернув голову и выкатив побелевшие глаза в сторону Кита, который упрямо и терпеливо шел за ним по пятам, выжидая новой возможности вцепиться в болтающийся повод, стоявший рядышком с Эллен конюх сказал:

– Да, скоро ему придется уступить, не хочется, а придется.

– Кому? – спросила Эллен. – Коню или хозяину?

Конюх угрюмо посмотрел на нее.

– Я-то знаю, кто уступит первым, только вот когда же это кончится-то? Этот хозяин-то не пользуется ни кнутом, ни стрекалом, ни стреножить жеребца, понимаешь ли, не желает, ни жилу пережать… И еще никого, видишь ли, не подпускает помочь себе.

Эллен уставилась на него в изумлении.

– Так как же он тогда собирается сломить его? – спросила она.

Конюх посмотрел на нее мрачнее прежнего.

– Он говорит, что и так с ним справится. Говорит, что не станет ломать его норов, а умаслит его любовью. А если, говорит, этот конь не пожелает его по доброй воле, то и ему он совсем не нужен. Да уж, тут никакого терпения не хватит… Я-то хорошо знаю, кто вбивает эти мысли в голову хозяину, а много ли радости это ей принесет, когда она овдовеет из-за такого упрямства, а?

Эллен внимательно следила, как Кит настигает Оберона и останавливает его, успокаивая. На этот раз передние ноги жеребца задрожали, Эллен увидела, что уши Оберона как бы поползли в стороны – в этаком жесте готовности к компромиссу. Покорить коня любовью? Что ж, это вполне соответствовало тому, что знала Эллен о молодом хозяине.

– Ну, – сказала она, – ведь в конце концов ее-то он покорил любовью и мягкостью, а уж у нее норову, что у любой лошади.

Конюх скептически посмотрел на нее.

– Кого это «ее»? Хромоножку-то? – Так местные слуги между собой именовали маленькую хромую Хиро, впрочем, совсем беззлобно. – Да, только женщина – это дело одно, а вот неоскопленный жеребец – совсем другое. Хотя, спроси кто у меня, так я бы ответил, что их обоих время от времени неплохо бы попотчевать кнутом, а не то рано или поздно на них соль выступит. А этот-то, твой, еще не купил тебе столовые ножи к свадьбе, а?

Эллен ухмыльнулась.

– Нет пока… только ведь я еще ему и не говорила, что он должен на мне жениться.

Она по-прежнему наблюдала за Китом. А тот уже, приласкав и успокоив огромного жеребца, ухватился за седло и изготовился снова вскочить в него. И тогда, чувствуя, что ей больше не хочется видеть, как Кит больно стукнется о землю, Эллен спросила у своего соседа, где ей найти судью, чтобы передать ему весточку, и отправилась своей дорогой.

Бредя в сторону Шоуза, она размышляла над странными обстоятельствами женитьбы Кита на Хиро. Кит, который легко мог бы заполучить себе любую, кого бы только ни пожелал, да и все ведь ожидали, что женится он на чьей-нибудь богатой наследнице. И вдруг Хиро, эта Хромоножка, у которой и приданого-то никакого не было, кроме кучки этих убогих старых домишек на Северной улице. Ничего себе парочка! Ее-то отец с матерью, понятное дело, до сих пор лелеяли надежды на имение Гамильтонов, что в Шотландии, и вот уж неделя, как они сами укатили в Шотландию, чтобы собственными персонами появиться на суде, когда будут рассматривать их дело. Только ни единая душа по-настоящему не верила в то, что их надежды сбудутся, а уж Хиро – меньше всех.

А потом еще эта печальная история, размолвка Хиро с ее братом. Любовь близнецов друг к другу и их неразлучность с самого раннего детства стали легендой во всей округе, и вот теперь, извольте – Гамиль так странно уехал с глаз долой, никогда не появляется рядом со своей сестрой, отказывается встречаться с ней и даже отвечать на те письма, которые она с такой преданностью ему посылает, моля о его любви. А самым-то странным из всего этого было то, что Гамилю пришлось отправиться жить со своей кузиной, с Сабиной, которая прежде считала, что он, как и все ее прочие родственники, тайно замышляет отобрать у нее Уотермилл. Но вообще-то, думала Эллен, проворно идя своей дорогой, всем хорошо было известно, что эта Сабина бешеная, словно мартовский заяц, вроде своего братца, покойного бедняжки Энтони, упокой Господь его душу!