Коли лошадь охромела, осмотри копыто, гласит старое присловье, и в девяноста процентах случаев это дельный совет.
      Могучий клайдсдейл приподнимал заднюю левую ногу, держал ее на весу, подрагивая, потом осторожно опускал на землю. Все было ясно.
      - У него камешек, - сказал я фермеру. Так в холмах называли гнойный пододерматит. Он возникает, когда лошадь ранит подошву или она трескается и внутрь проникают патогенные микроорганизмы. Образуется абсцесс, и лечение одно: выскоблить рог и эвакуировать гной.
      Для этого требовалось поднять копыто и либо положить его себе на колено, если нога задняя, либо зажать между собственными ногами, если она передняя. Затем копытным ножом добраться до подошвы. Рог частенько бывает тверже мрамора, а точное место определить нелегко. Сколько часов я провел, выскабливая копыта, а лошадь наваливалась на меня всем весом, и по моему лицу струился пот, капая с носа на чертово копыто!
      - Ну-ка, посмотрим! - сказал я, провел ладонью вниз по ноге и уже добрался до копыта, как вдруг конь гневно дернулся, стремительно повернулся и лягнул меня, задев бедро.
      - Ну что же, он, во всяком случае, еще способен брыкаться больной ногой! - пробормотал я.
      Фермер крепче ухватил поводья и расставил ноги пошире.
      - Ага. Он с норовом. Так что вы поосторожнее. Он и меня раза два еще как отделал!
      Я опять попытался - с тем же результатом, а при третьей попытке, когда копыто промахнулось самую малость, конь повернулся - и я отлетел к стенке стойла. Но встал и с угрюмой решимостью опять потянулся к левому заднему копыту. Тут конь взвился на дыбы, передним копытом припечатал мне плечо и попробовал укусить.
      Фермер был пожилой, довольно щуплый, и конь мотал его из стороны в сторону. Вид у него был самый несчастный.
      - Вот что, - пропыхтел я, потирая плечо, - нам одним с ним не справиться. Днем я должен привезти Денни Бойнтона к другой лошади с камешком, так мы заедем около двух и займемся этим молодцом. Да и подкову кузнецу снять проще.
      Фермер Хиксон вздохнул с облегчением.
      - Правильно. А то я уж думал, мы тут такое родео устроим! Уезжая, я задумался о моих отношениях с Денни. Нас связывала старая дружба. Он часто ездил со мной, когда я отправлялся к заболевшим лошадям. В пятидесятых трактор окончательно воцарился на фермах, но некоторые фермеры держали рабочих лошадей и очень ими гордились. Лошади эти, как правило, были крупными кроткими животными, и я испытывал к ним почти родственное чувство, наблюдая, как они терпеливо выполняют свои обязанности. Но конь мистера Хиксона оказался явным исключением.
      При обычных обстоятельствах я бы спокойно снял подкову, прежде чем начать операцию. Все ветеринары на первых стадиях обучения постигали тайны ковки, и необходимые инструменты были при мне, но хиксоновский конь устроил бы хороший танец. Нет, пусть лучше Денни!
      Бойнтоновская кузница стояла на окраине деревни Ролфорд, и, подъезжая к квадратному приземистому строению, осененному деревьями на зеленом фоне высокого склона, я в который уж раз почувствовал, что вижу один из немногих сохранившихся памятников прошлого. Когда я только приехал в Йоркшир, в каждой деревне была своя кузница, а в Дарроуби так даже несколько. Но с исчезновением ломовых лошадей исчезали и они. Жившие там из поколения в поколение люди разъехались, и в стенах, где стучали конские копыта и лязгало железо, теперь стояла мертвая тишина. Кузница Денни была одной из немногих сохранившихся - главным образом потому, что он был искусным мастером и подковывал верховых и скаковых лошадей, а это требует особой сноровки. Когда я вошел, Денни нагибался над копытом красавца гунтера, перешучиваясь с миловидной хозяйкой лошади, которая стояла возле.
      - А, мистер Хэрриот! - воскликнул он, увидев меня. - Я сейчас освобожусь. - Он прижимал к копыту раскаленную подкову, и запах паленого рога, красные отсветы горна и звенящие удары молота, которым бил по наковальне все еще бодрый и крепкий отец Денни, вызывали уйму воспоминаний о прошлых, более живописных днях.
      Денни не отличался массивностью. Он был худощав, но очень крепок, и пока он работал, на руках вздувались и опадали бугры мышц. Спина у него была широкая, как того требовало ремесло, но в остальном ему была свойственна та жилистая поджарость, какая отличала фермеров йоркширских холмов, в чьем обществе я чуть ли не ежедневно проводил по нескольку часов.
      Денни уже прибивал подкову. Через минуту-другую он выпрямился и похлопал лошадь по крупу.
      - Забирайте свою клячу, Анджела, - сказал он, блеснув в сторону девушки белозубой улыбкой.
      Она хихикнула, а я подумал, что сцена эта очень типична. Денни с его лукавыми смеющимися глазами и какой-то бесшабашностью на рубленом лице, несомненно, нравился окрестным барышням, которые приводили к нему своих расковавшихся лошадей, и он всегда работал под аккомпанемент игривых шуток. Короче говоря, бойнтоновская кузница была подлинной обителью легкого флирта.
      Девица уехала на своей лошади, и Денни взял сумку с инструментами.
      - Ну вот, мистер Хэрриот! К вашим услугам.
      - Денни, а у вас найдется время для еще одного камешка? Это нам по пути, - спросил я.
      - Уж как-нибудь выкроим! - Он засмеялся. - Чего не сделаешь для хорошего человека.
      По дороге я решил предупредить о норове хиксоновского коня. Конечно, Денни с детства привык иметь дело с норовистыми, а то и опасными лошадьми. Я много раз наблюдал, как он справлялся с могучими нервными скакунами, точно с котятами, но лишнее предостережение никогда не помешает.
      - Денни, - начал я, - с хиксоновским конем могут возникнуть трудности. Зол как черт, и меня к себе так и не подпустил.
      - А? - Он лениво смотрел на проносящийся мимо пейзаж, придерживая на коленях сумку с инструментами, а изо рта у него торчала сигарета. Казалось, он не услышал.
      Я попытался еще раз:
      - Он все старался достать меня задней ногой, а потом примерился передними...
      Денни с видимым усилием обратил взгляд на меня.
      - Да ладно, мистер Хэрриот, все будет в порядке, - пробурчал он рассеянно, подавляя зевоту.
      - И вдобавок кусается. Чуть было не ухватил меня за плечо, когда я...
      - Э-эй! Погодите минутку! - крикнул Денни, когда мы поравнялись с фермой у дороги. - Это же Джордж Харрисон во дворе! Вы не притормозите, а, мистер Хэрриот? - Он мгновенно опустил стекло. - Эгей, Джордж! Как делишки? - окликнул он молодого фермера, взваливавшего на спину тюк соломы. - Отлил глаза? Ха-ха-ха!
      Молодые люди обменялись парой шуточек, и мы покатили дальше, а Денни обернулся ко мне.
      - Ух, Джордж и нализался же вчера на балу скупочной фирмы! Рожа ну просто зеленая, хо-хо-хо!
      Я решил оставить свои старания: предостережения его явно не интересовали. Он продолжал болтать, посвящая меня во все смешные происшествия на балу, но сразу умолк, едва мы свернули во двор Хиксона. Лицо у него побледнело, глаза испуганно шарили по сторонам.
      - А собаки тут злые, мистер Хэрриот?
      Я ждал этого вопроса и спрятал улыбку. На всем протяжении нашего знакомства он повторял его несчетное число раз.
      - Да нет, Денни, - ответил я.
      Он подозрительно взглянул на дряхлую овчарку, лакавшую молоко у кухонной двери.
      - А эта вон?
      - Зак? Так ему уже за двенадцать. Тихий, как ягненок.
      - Ну и что? И таким доверять нельзя. Уведите его в дом, а?
      Я прошел через двор, подождал, пока старый пес не вылизал свою миску, и увел его в дом, а тот вилял хвостом, преданно задрав Морду. Ну мне было не в первый раз. Денни, однако, все еще продолжал настороженно озираться. Вновь поглядев во все стороны, он выбрался из машины, нерешительно постоял на булыжнике, а затем бегом бросился в стойло, где мистер Хиксон уже ждал возле коня.
      Фермер ухватил поводья и неуверенно улыбнулся Денни.
      - Ты с ним поосторожнее, парень. Норов у него, не дай Боже.
      - Балует, а? - Денни, помахивая молотком, ухмыльнулся и шагнул к коню, а тот, словно в подтверждение его слов, прижал уши, и копыто взметнулось в воздух.
      Денни увернулся привычным движением, испустил демонический смешок и кивнул.
      - Вот ты, значит, как? Ничего, приятель, мы еще поглядим! - Он снова протянул руку, уж не знаю, каким образом не попал под мелькающие копыта, и через десяток-другой секунд сумел зацепить гвоздодером проносящуюся мимо подкову и сразу же притянул ногу к себе. - Ну что, дуралей, попался, а?
      Конь, балансируя на трех ногах, попытался было высвободиться, но Денни держал крепко, ни на миг не умолкая, и его противник быстро убедился, что с этим человеком так просто не сладить. Денни, положив копыто к себе на колено, потянулся, бормоча угрозы, за инструментами, сбил заклепки, вытащил клещами гвозди и снял подкову. Я просто глазам своим не верил. Конь покорно терпел, только бока у него подрагивали.
      Денни повернул копыто ко мне.
      - Так где мне скоблить, мистер Хэрриот?
      Я постукивал по копыту, пока не обнаружил болезненную точку. Для проверки сжал это место клещами, и конь рванулся.
      - Здесь, Денни, - сказал я. - Вот трещина.
      Молодой кузнец принялся срезать рог уверенными движениями острого ножа. Эту операцию я часто проделывал сам, но следить за Денни было чистым удовольствием. Буквально за считанные секунды он добрался до дна трещины, раздалось легкое шипение, и брызнул гной. Одна из приятнейших минут в ветеринарной практике - ведь, если абсцесс не вскрыть, животное испытывает невыразимые муки. Иногда гной просачивается под копытную стенку, и в конце концов после долгих часов невыносимой боли находит сток у венчика. Но я знаю случаи, когда бедное животное приходилось избавлять от страданий боинным пистолетом, если вскрыть абсцесс не удавалось, и бедняга валялся на земле, задрав чудовищно распухшую ногу. Эти воспоминания об эпохе рабочих лошадей принадлежат к одним из самых тягостных для меня.
      Но теперь ничего подобного ожидать не приходилось, и я испытал обычное в таких случаях блаженное облегчение.
      - Спасибо, Денни, просто замечательно! - Я сделал инъекции антибиотика и противостолбнячной сыворотки и обернулся к фермеру: - Он скоро будет совсем здоров, мистер Хиксон.
      И мы с Денни отправились по следующему вызову. Выезжая из ворот, я посмотрел на молодого кузнеца.
      - Ну, вы отлично справились с этим зверюгой. Поразительно, как он у вас сразу притих.
      Денни откинулся на сиденье, закурил сигарету и лениво произнес:
      - С норовом, это верно. А вообще-то ерунда. Их, больших дуралеев, хоть пруд пруди.
      И он возобновил описание перипетий прошлого вечера, иногда негромко посмеиваясь. Я поглядывал на него - полностью расслабился, кепка сдвинута на затылок, губы сложены в беззаботной улыбке. Казалось, ничто не способно вывести его из душевного равновесия. Однако, едва мы затормозили во дворе другой фермы, где нас ждала еще одна лошадь, безмятежность с него как рукой сняло. Вцепившись в сумку с инструментами, он тревожно озирал каждый уголок двора, а я готовил ответ на незамедливший последовать вопрос:
      - Собаки тут злые, мистер Хэрриот?

      - Это что?.. Что за черт?.. Барсук! Да быть не может!..
      В "Гуртовщиках" поднялся настоящий содом. Колем и я возвращались с вызова вместе, и, когда я предложил выпить пива, он вышел из машины, перекинул Мэрилин через плечо и, ничтоже сумняшеся, вошел в зал.
      Глаза у завсегдатаев полезли на лоб, многие поперхнулись пивом, и через несколько секунд мы очутились в центре возбужденной толпы. Я осторожно выбрался из нее и тихонько устроился с кружкой пива в уголке, пока мой молодой помощник купался во всеобщем внимании и отвечал на сыплющиеся градом вопросы со спокойным достоинством. Нетрудно было догадаться, что ему нравится демонстрировать свою любимицу всем, кого она интересовала. Впрочем, почти всегда это был не просто интерес - он производил настоящую сенсацию.
      Как произвел ее, когда я знакомил его с моим семейством в гостиной Скелдейл-Хауса. Дети занимались музыкой (Рози сидела за роялем, Джимми прижимал к губам гармонику), тут вошел высокий незнакомец с моржовыми усами и диким зверем. К этому времени я уже стал знатоком взлетающих к волосам бровей и разинутых ртов. Хелен моих ожиданий не обманула, но Джимми и Рози сразу пришли в неистовый восторг.
      - Какая милая!
      - Можно я ее поглажу?
      - Откуда она у вас?
      - Как ее зовут?
      Они так и сыпали вопросами, а Колем смеялся, поддразнивал и завоевал сердца детей столь же быстро, как и его мохнатая спутница.
      Все шло как нельзя более отлично, пока из сада не прибежала Дина, наш второй бигль, преемница Сэма.
      - А это Дина, - сказал я.
      - О-о-о! О-о-о! Толстушка Дина, - рокочущим басом сказал Колем.
      Не слишком лестное замечание - моя собачка, бесспорно, была чересчур дородной, зримый упрек ветеринару, который постоянно рекомендовал клиентам не давать толстеть их собакам. Однако Дина словно бы не обиделась, а принялась вилять всей спиной, так что я даже испугался, не вывихнет ли она позвоночник. Такое поведение вовсе не было для нее обычным - видимо, этот новый голос ее очаровал. Колем нагнулся к ней, и она в экстазе перевернулась на спину, подставляя живот под его почесывающую руку.
      Хелен засмеялась.
      - А вы сразу ее покорили.
      Тогда мы этого даже не подозревали, но ее слова послужили прологом к тому, что в дальнейшем стало таким привычным, оставаясь загадочным и удивительным. Мне удалось убедиться, что Колем действует притягательно на всех животных, что между ними возникает особая симпатия. Им нравился его вид, его голос, его запах - дар небесный для ветеринара.
      Когда обмен любезностями завершился и Мэрилин весело топотала по полу, охотно позволяя детям ласкать себя, Колем сел за рояль и заиграл. Рубинштейном он не был, но веселая мелодия так и лилась из-под его пальцев, а дети упоенно хлопали в ладоши и притопывали.
      Джимми протянул свою гармонику.
      - А на ней вы тоже умеете играть?
      Колем взял инструмент, поднес его к губам профессиональным жестом, и с первых же звуков стало ясно, что моему сыну, коронным номером которого был гимн "Боже, спаси королеву", до него далеко. Минуты две новый помощник услаждал нас Моцартом, а потом вернул гармонику и рассмеялся.
      Дети были окончательно покорены.
      - Я сейчас сбегаю за концертиной, - крикнул Джимми, выбежал из комнаты и вскоре вернулся с одной из реликвий тех дней, когда мы с Хелен только поженились, и я нередко отсылался на дешевые распродажи за такими предметами первой необходимости, как столы и стулья, а возвращался чаще с совершенно бесполезными прелестями вроде затейливого чернильного прибора или чего-либо подобного. В данном случае это была концертина. Маленький старинный инструмент шестигранной формы с резными деревянными панелями по концам и ременными петлями, истершимися от времени. Она вызывала романтические образы старины - моряк играет морские напевы на палубе трехмачтовой шхуны: я сразу понял, что должен обязательно ее купить. Но, к несчастью, никому не удалось извлечь из нее даже простенького мотивчика, и она долгие годы томилась на чердаке с другими непрактичными приобретениями.
      Колем извлек ее из деревянного футляра и подержал в руках.
      - Прелесть, просто прелесть! - Он вдел кисти в ремни, его пальцы погладили кнопочки из слоновой кости, и мгновение спустя комнату заполнила пронзительно прекрасная мелодия. "Шенандоа". Мы, сразу притихнув, слушали нежданно звучный голос маленького инструмента, и я вновь очутился на палубе шхуны, которая мне пригрезилась столько лет назад.
      У меня много воспоминаний о Колеме, но самое яркое из них - как он тогда сидел в кругу моей семьи: темные загадочные глаза устремлены куда-то под потолок, а пальцы исторгают грустную музыку из нашей старенькой концертины.
      Когда он кончил, все невольно захлопали, а дети еще и вскочили на ноги. Колем навсегда утвердился в их сознании как маг и волшебник: у него был барсук, он умел играть на всех инструментах и вообще умел делать все, все, все!
      И тут мы хватились Мэрилин. Только что она тихонько бродила по комнате, а теперь вдруг исчезла. Мы заглянули под диван, приподняли кресла - без всякого толку - ив недоумении уставились друг на друга, как вдруг из камина донесся громкий шорох и из трубы вывалился барсук, обильно покрытый сажей. Она не позволила себя поймать сразу и несколько раз обежала комнату, прежде чем Колем ухватил ее и унес в сад.
      Джимми с Рози визжали от восторга - они давно уже так не веселились, но Хелен и я поглядывали на ущерб, причиненный нашему ковру и кое-какой мебели, и не смогли разделить их безоблачной радости.
      Какое внезапное падение с вдохновенных высот в полнейший хаос! И меня посетила пророческая мысль: а что, если с Колемом так будет всегда?

      Я не раз слышал, что все портные имели обыкновение заниматься своим ремеслом, сидя по-турецки на столе, но лично я видел в этой позе только мистера Бендлоу.
      Дверь его домика открывалась с улицы прямо в кухню, и картина эта стала на редкость привычной. Захламленная комнатушка, пол усыпан тысячами лоскуточков, швейная машинка в углу; Бланко, огромный белый пес, лежит у очага и приветствует меня дружеским помахиванием хвоста, а его хозяин сидит по-турецки на столе, беседует с клиентом и заносит иглу над тем или иным одеянием.
      Тут (и далеко не в первый раз) мне пришло в голову, что иглу эту я всегда вижу занесенной, но ни разу не наблюдал, чтобы она вонзилась в материю - портной всегда бывал целиком поглощен разговором. Вот и теперь он разливался соловьем перед ошарашенно глядящей на него фермершей.
      - Вы, наверное, даже поверить не можете, миссис Хау, что все так и было.
      - Это вы правду сказали, мистер Бендлоу, а вот как с жилеткой моего мужа? Вы обещали...
      - А было-то именно так! Сколько уж лет прошло. У вас бы глаза на лоб полезли, расскажи я...
      - Я бы ее с собой захватила, коли она готова. Ему она требуется для... Мистер Бендлоу разразился дребезжащим смешком.
      - Меня стариком не назовешь, только-только пятьдесят разменял, но чего я на своем веку навидался... Вот помнится...
      - Жилетка-то у вас четвертый месяц, а вы обещали к...
      - Знаю, да знаю же! Да только работы невпроворот. А вы, родная, наведайтесь-ка через две недельки, и она будет готова.
      - Но она ему нужна для...
      - Быстрее не сумею, родная. Заходите.
      Миссис Хау с пустыми руками печально удалилась восвояси, а я занял ее место, улыбаясь как мог обаятельнее.
      - А, молодой человек! - Выражение на худом цыганском лице мистера Бендлоу не изменилось, но его глаза с неутолимой ненавистью скосились на брюки, которые я держал в руках.
      - И что же это вы мне принесли? - простонал он.
      - Вот тут внизу они поизносились, мистер Бендлоу. Пообтрепались, и я подумал...
      - Ага! Подумали, что я вам их в новенькие превращу! Пустяк нашли! Вы же меня убиваете, ну просто убиваете. Рождество на носу, я спины не разгибаю. Днем и ночью, ночью и днем, ни минутки...
      - Так ведь только вот тут внизу, мистер Бендлоу...
      - И нога меня одолевает... Сколько же лет она у меня болит? Не сосчитать. Я ходил к доктору Аллинсону. А он говорит: "А прежде она болела?". "Да", - говорю. "Так чего же вы хотите?" - говорит. И дает мне шестьдесят таблеток. Принял я половину, и получше стало. А когда все принял, и вовсе почти выздоровел. Но доктор, он все так и задумал. "Мистер Бендлоу, - говорит, - вы примете половину таблеток, и вам станет получше, а примете вторую половину и решите, что выздоровели. Но вы не выздоровеете, нет, нет. Я вас знаю - вы не захотите снова ко мне прийти. Но я хочу вас увидеть, когда вы примете все шестьдесят таблеток. В тот самый день". Значит, иду я к нему в тот самый день, как он велел, и он говорит: "А, мистер Бендлоу! Пришли, значит". Я говорю: "Да, доктор, день в день, как вы сказали". А он говорит: "Вы кончили принимать шестьдесят таблеток?" А я говорю: "Да, принял все целиком". И он дает мне еще сто штук.
      - Чудесно, мистер Бендлоу. Моя жена говорит, вот если бы вы посмотрели, что можно сделать с бахромой...
      - А он говорит: "Вам больше не следует бегать вверх-вниз по лестнице". А я говорю: "Не могу, доктор. Я не могу. Я ж работаю не покладая рук". Нет, вы только послушайте, мистер Хэрриот, я вам сейчас такое скажу! Ничегошеньки я не заработал. И еще скажу: не сумели нажить состояние к сорока годам, так никогда не наживете.
      - Как видите, пообтрепались они совсем немножко...
      - Конечно, можете говорить, мистер Хэрриот, мол, а футбольный тотализатор на что? Вот я сейчас расскажу вам про Литлвудскую лотерею. Вы только послушайте.
      Он слегка наклонился вперед с самым сосредоточенным видом, и тут в дверь с улицы вошел мужчина богатырского сложения. Я узнал Джереми Будби, сына крупного землевладельца и весьма внушительную личность.
      - Вы меня извините, - прогремел он, слегка меня отодвигая. - Бендлоу, я пришел за своим костюмом. Я уже был на прошлой неделе.
      Портной даже не взглянул на него.
      - Вы знаете, что я в Литлвудскую лотерею все выигрывал да выигрывал. Но только по маленьким ставкам - шесть шиллингов, не больше. Вот и говорю себе: если поставишь большие деньги, так получишь большие деньги.
      - Вы меня слышите, Бендлоу? - Комната зазвенела от оглушительного баса. - Я каждую неделю прихожу начиная с октября и...
      - Ну заполняю я карточку на тройную ставку и сразу выигрываю двадцать четыре номера. Жду, жду чека на семьдесят тысяч фунтов да так и не дождался. Где уж! Получил только письмо от одного из устроителей.
      - Послушайте, Бендлоу! - От вопля мистера Будби зазвенели стекла. - Вы держите этот костюм уже год, и...
      Он поперхнулся. Перед столом, покинув очаг, возник Бланко и посмотрел на него. Задирать голову псу особенно не пришлось - выше и крупнее я собаки не видал. Мистер Бендлоу сообщил однажды, что Бланко горной шведской породы, и я на всю жизнь запомнил, с какой снисходительной улыбкой он выслушал мой удивленный ответ, что о такой породе слышу впервые, Я остался при убеждении, что Бланко - помесь, но в любом случае выглядел он просто великолепно: белоснежная шерсть, могучая грудь, а уж рост! И вот теперь пес неподвижно стоял прямо перед мистером Будби - неподвижно, чуть приподняв львиную голову. В глазах застыла угроза, в груди нарастало утробное ворчание.
      Человек и собака смотрели друг на друга. Ворчание стало заметно громче, и на миг губы Бланко вздернулись, показав львиные клыки.
      Будби попятился и сказал заметно тише:
      - Вы отдадите мой костюм?.. Я...
      Мистер Бендлоу, явно раздраженный, что ему слова не дают сказать, взмахнул иглой.
      - Еще не готово. Загляните на будущей неделе.
      Бросив прощальный взгляд на Бланко, богатырь удалился.
      - Прекрасное такое письмо с извинениями, - продолжал портной. - Он сообщил мне, что я бы получил свои семьдесят тысяч фунтов, но их нельзя выслать из-за одного маленького обстоятельства. Да, из-за одного маленького обстоятельства, можете себе представить. Я, оказывается, заполнил шестнадцать квадратов вместо восьми. А письмо и правда прекрасное, и видно было, что он искренне сожалеет, но сделать ничего было нельзя.
      - Да-да, очень грустно. А не могли бы вы привести брюки в порядок до конца следующей недели? Я был бы очень приз...
      - И от денег этих мне толку бы не было. Я могу про людей с деньгами такое рассказать...
      Я уронил брюки на стол, кивнул и стремительно ретировался.
      Я медленно брел по улице (в голове у меня кружил водоворот пустопорожних историй, которые здесь я воспроизвожу дословно, благо тогда же сделал записи) и тщился постичь феномен мистера Бендлоу. В конце концов он все-таки отдавал готовую работу, из чего следовало, что кроит и шьет он главным образом по ночам. Портной, кстати, он был редкостный, и мне доводилось видеть его костюмы, столь превосходно сшитые, что можно было понять, почему люди вроде Будби обращались к нему, несмотря ни на что. Все сводилось к чистой удаче: иной раз он удивлял меня, заканчивая починку или перелицовку почти к назначенному сроку.
      Его отличала бесподобная уверенность в своих талантах и умственных дарованиях. Собственно говоря, он был настолько убежден, что знает все обо всем и особенно осведомлен в тонкостях экономики, что считал своим святым долгом делиться этими познаниями со всеми, кто оказывался рядом, а поскольку женой так и не обзавелся, то, кроме клиентов, ему благодетельствовать было некого.
      Лишь один раз я видел его в растерянности, за несколько лет до описываемых событий: он снял мерку с Хелен для юбки, а примерку устроил только через несколько месяцев. Когда знаменательный день наконец наступил, юбка в талии не сошлась на два дюйма. Мистер Бендлоу уставился на корсаж, не веря своим глазам, потом подергал, потянул, но без толку. Тогда он обвил ее талию сантиметром, заглянул в записную книжку, снова обмерил. Не вставая с колен, он устремил на нас ошеломленный взгляд.
      Хелен улыбнулась и избавила его от терзаний.
      - Мне следовало предупредить вас, - сказала она, - что я беременна.
      Он прищурился на нее, но примерка задержалась по его вине, и возмутиться он все-таки не мог. Однако наши отношения, наверное, натянулись бы, если бы не прочная симпатия между мной и Бланко, на которого хозяин надышаться не мог.
      Бланко было пять лет, и, хотя он отличался завидным здоровьем, иной раз требовалась моя помощь - обычно для извлечения булавок из подушек лап. Он был единственной портновской собакой на моем веку, что не давало материала для сравнений. Однако я пришел к выводу, что, ложась ежедневно на пол в мастерской хозяина, пес подвергался, так сказать, профессиональному риску. Во всяком случае, булавки проникали глубоко под кожу, и их удавалось извлечь пинцетом лишь после долгих усилий. Бланко всегда был как будто благодарен мне и входил в число собак, которым нравилось навещать нашу приемную. Некоторые собаки, попав на нашу улицу, сразу переходили на противоположную сторону, поджимали хвосты и торопливо крались мимо нашего крыльца, но Бланко врывался в дверь, буквально волоча за собой на поводке мистера Бендлоу.
      Неделю назад хозяин приводил его на профилактический осмотр, и Бланко, прогарцевав по коридору по дороге в смотровую, не преминул приветственно всунуть голову в приемную. Прямая противоположность суке желтого Лабрадора, которая проехала задом по плиткам всю длину коридора с выражением величайшей муки на морде, хотя ей предстояло всего лишь сменить повязку на лапе.
      Бланко был само добродушие и суровел только, когда, по его мнению, мистеру Бендлоу угрожали. Портному он оказывал бесценную услугу - в его мастерской мне не раз доводилось наблюдать бушующих клиентов обоего пола, которых проволочки довели до исступления. Но массивная белая голова с холодными глазами, появляющаяся из-за угла стола, успокаивала их просто не удивление. Иногда требовалось слегка поворчать или обнюхать лодыжки клиента, и уж это действовало без промаха.
      Еще я часто думал, что Бланко блестяще подтверждает мою давнишнюю теорию, что в маленьких домиках заводят больших собак, а в больших домах обитают маленькие. Да, огромные особняки с башенками и садами в несколько акров служили приютом бордер-терьеров и джек-расселл-терьеров, а в кухоньке, выходящей прямо на улицу, царил какой-нибудь Бланко.