- Взгляни-ка, Хелен! - воскликнул я, едва вошел в Скелдейл-Хаус с тяжелым пакетом в руках. - Миссис Памфри подарила мне костюм! Развернув подарок, моя супруга ахнула:
      - Какая прелесть, Джим! И выглядит как очень дорогой.
      - Еще бы! Мне такой сшить не по карману.
      Мы уставились на бесподобный твид с еле заметным узором из коричневатых нитей на темно-зеленом фоне. Хелен взяла пиджак в руки, чтобы получше его рассмотреть.
      - Ой, какой тяжелый! Просто не поднять. В первый раз вижу такую ткань. В нем тебе любой холод нипочем. Примерь поскорее! До обеда время еще есть. Я только сбегаю на кухню, посмотрю, не закипел ли суп.
      Я кинулся в спальню, сгорая от приятного нетерпения, стащил брюки и облекся в новые, затем в пиджак и посмотрел на себя в зеркало, что было совершенно лишним: я и так знал, что все мои мечты пошли прахом. Брюки лежали гармошкой на башмаках, а рукава были длиннее рук на несколько дюймов. Покойный мистер Памфри был не просто крупным мужчиной, он был гигантом.
      Я грустно оглядел себя в зеркале, и тут у меня за спиной раздалось приглушенное фырканье. Хелен, привалившись к косяку, заливалась смехом и тыкала в меня дрожащим пальцем.
      - Господи! - еле выговорила она. - Не сердись, но... ха-ха-ха!
      - Ладно, - сказал я. - Да, никуда не годится, сам знаю... - Тут я снова взглянул на свое отражение и не удержался от улыбки. - Ты права, вид у меня нелепейший. А очень жаль. Костюм замечательный, и я уже предвкушал, как стану самым большим франтом в Дарроуби. Но что нам с ним делать?
      Хелен утерла глаза и подошла ко мне.
      - Но ведь его можно ушить по тебе.
      - Каким же это образом? Я ведь в нем тону! - И я смерил свое злополучное отражение свирепым взглядом.
      Моя супруга энергично затрясла головой.
      - Не скажи! Я прямо вижу, как замечательно он будет сидеть на тебе. Во всяком случае, я отнесу его мистеру Бендлоу и попробую улестить его, чтобы он долго не тянул.
      При мысли, что наш городской портной поторопится, я скептически усмехнулся.
      - Хочешь сотворить чудо?
      - Как знать? - возразила Хелен. - Надо попытаться.
      Вечером она сообщила мне, что материал и покрой произведи на мистера Бендлоу неизгладимое впечатление и он обещал сразу же взяться за дело.
 
      Но это было потом, а после обеда, едва я отправился по срочному вызову, треволнения из-за костюма вылетели у меня из головы.
      Голос Теда Ньюкомба в телефонной трубке звучал напряженно:
      - Гвоздичка у меня... Телится, а только голова высовывается, и все. Я попробовал добраться до ног, и ни в какую. Не теленок, а великан какой-то. Как раз то, что мне требуется. Помните?
      - Конечно, помню.
      - Сможете побыстрее приехать, мистер Хэрриот?
      - Сейчас выезжаю.
      Гвоздичка была лучшей его телкой, и случил он ее с элитным быком. Для Теда, чья ферма находилась высоко в холмах, потеря теленка означала катастрофу. Я крикнул Хелен, куда еду, и бросился бегом к машине.
      Небольшая ферма Теда казалась серым мазком под самой вершиной. Туда не вело никакой дороги, и "остин" затрясся, взбираясь по зеленому склону, а у меня за спиной позвякивали и дребезжали инструменты и склянки с лекарствами. Мощеный двор и постройки с на редкость толстыми стенами насчитывали не одну сотню лет. Собственно говоря, никто, кроме такого бедняка, как Тед, и думать не стал бы о том, чтобы поселиться в столь глухом и труднодоступном месте. Однако арендная плата была невелика, а платить больше ему было не из чего.
      Когда я подъехал, Тед как раз выходил из коровника. Высокий, худой, примерно моих лет, отец двоих детей - мальчика и девочки, - которые каждый день спускались с холма и проходили две мили до школы. Он озабоченно хмурился, но все-таки улыбнулся мне.
      - Машина что надо, мистер Хэрриот! - Он с преувеличенной почтительностью потер рукавом сверкающий капот. Но на этом (что было типичным для него) все приветствия и закончились.
      Я последовал за Тедом в небольшой коровник и сразу понял, почему ему было не до шуток. Улыбка мгновенно исчезла и с моих губ, едва я взглянул на красивую молодую корову, которая тужилась постанывая. При каждой потуге из влагалища выглядывала угрожающе крупная мордочка.
      Такое зрелище приведет в трепет любого ветеринара. Ведь дело было не в неправильном положении плода, а просто слишком большой теленок не находил выхода наружу.
      - Я пробовал, - сказал Тед, когда я, раздевшись, погрузил руки по плечи в ведро с горячей водой. - Только ног так и не нащупал. До копытец там миля, не меньше. Вот вы как-то сказали, что голову надо назад запихнуть, чтобы до ног добраться. Я пробовал, только Гвоздичка посильнее меня.
      Я кивнул. Хотя фермер был очень худ, в его руках чувствовалась жилистая сила. Но что он мог сделать?
      - Никакому человеку, Тед, не справиться с таким могучим животным.
      - И я все время думаю, жив ли теленок. Его же там давит уже не знаю сколько времени.
      Это тревожило и меня. Я намылил руку и ввел ее вдоль массивной головы, но только коснулся плеча, как Гвоздичка поднатужилась, и несколько мучительных секунд мою руку сжимало как в тисках.
      - Бесполезно! - еле выговорил я. - Там и дюйма свободного пространства нет; Попытаюсь вдвинуть голову.
      Я прижал ладонь к мордочке и надавил, усилив нажим, когда голова подалась на несколько дюймов. Этим мои успехи и исчерпались. Новые потуги - и я оказался в исходной позиции.
      Я вымыл обе руки до плеча.
      - Бессмысленно, Тед. Теленок не сдвинется, пока мы не повернем ноги, а до них не добраться. Она крепкая, сильная корова, и нам с ней не справиться.
      - Черт! - Тед растерянно уставился на меня. - Что же нам делать? Кесарево сечение? Так ведь это же какая работенка!
      - Может, и обойдемся, - ответил я. - У меня есть в запасе еще кое-что.
      Я поспешил к машине и через пару минут вернулся со шприцем и раствором для местной анестезии.
      - Беритесь за хвост, Тед, - скомандовал я. - И двигайте им вверх-вниз, точно воду качаете. Вот так. - Я нащупал эпидуральное пространство между позвонками, ввел десять кубиков раствора и приготовился ждать.
      Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже через минуту Гвоздичка расслабилась, точно все трудности остались позади.
      - Глядите-ка! - воскликнул Тед, кивая на нее. - Перестала тужиться.
      - И хотела бы, да не может, - объяснил я. - У нее анестезирован спинной мозг, и она ничего не чувствует. И даже знать не знает, что у нее там происходит.
      - Значит, раз она теперь сдавить нам руки не может, мы запихнем голову обратно?
      - Вот именно. - Я еще раз намылился, нажал на широкую мордочку и... Какое блаженство ощутить, что голова, шея - весь теленок отодвигаются внутрь без малейших помех. Теперь места оказалось достаточно, чтобы ввести петлю, зацепить одну ногу, затем другую... И вот уже наружу высунулись два раздвоенных копытца. Я ухватил их обеими руками, потянул, мордочка теленка выглянула наружу, и к величайшему своему облегчению я заметил, что ноздри подергиваются. Я засмеялся:
      - Тед! Теленок жив!
      - Слава Богу! - Тед перевел дух. - Теперь, значит, и за дело можно взяться?
      - Да, но тут есть одна трудность. Тужиться она не в состоянии, и мы должны все сделать сами.
      Проход все равно оставался тесным, и мы бились добрые полчаса. Осторожно тянули за ноги и за голову, то и дело прибегая к смазыванию. Скоро с нас уже градом катил пот, но Гвоздичке и горя было мало: она безмятежно брала сено из кормушки, как будто только это ее и интересовало. До последней минуты я терзался страхом, что таз теленка окажется слишком широким. Но вот еще одно усилие - малыш появился на свет, и я успел подхватить скользкое тельце.
      Тед заглянул под заднюю ногу.
      - Бычок! Ну да и так ясно было, уж очень крупный оказался! - Он весело улыбнулся. - Вообще-то я телочек предпочитаю, только за этого можно будет хорошую цену взять как за производителя. Родословная у него прямо отличная с обеих сторон.
      Он принялся растирать соломой ребра и голову. Теленок в ответ задрал мордочку и фыркнул. Гвоздичка мигом обернулась и испустила негромкое радостное мычание - с удивлением, как показалось мне. Она ведь ничего не знала о наших маневрах и явно не могла взять в толк, откуда появился этот восхитительный малыш. Мы подтащили его к ее морде, и она принялась усердно вылизывать мохнатую шерстку.
      Я улыбнулся. Такие минуты, мне не приедаются - минуты, вознаграждающие ветеринара за все трудности и невзгоды.
      - Приятно смотреть на них, Тед. Вот бы все отелы так кончались!
      - Черт, мистер Хэрриот, вы верно говорите. И уж не знаю, как вас благодарить. Я же думал, задохлика получу на этот раз, не иначе. - И он дружески хлопнул меня по спине, когда я снова нагнулся к ведру.
      Вымыв руки, я обвел взглядом стойла с ухоженными коровами. За несколько месяцев Тед полностью обновил коровник - срубил старые деревянные перегородки и заменил их металлическими трубами, оштукатурил стены, выкопал булыжник и залил пол бетоном. Все это он сделал сам и один.
      Тед проследил за моим взглядом.
      - Ну как вам тут у меня теперь?
      - Вы просто чудеса сотворили, Тед. И молочную построили отличную.
      - Мне бы министерскую лицензию получить, вот что! - Он потер ладонью подбородок. - Только не все тут нормам точно отвечает. Расстояние между задней стенкой и стоком поуже положенного. И тут ничего не сделаешь. Ну и еще кое-что в таком роде. Но если министерство выдаст мне лицензию, так я с каждого галлона молока буду на четыре пенса больше получать, а это, знаете ли, разница!
      Он засмеялся, будто прочитав мои мысли.
      - Может, по-вашему, четыре пенса и не Бог весть что, так ведь нам-то денег много не требуется. По вечерам мы никуда не ездим - играем в картишки, лото или домино с ребятками, и других развлечений нам не надо. А коров этих нужно доить, кормить и чистить дважды в день триста шестьдесят пять дней в году, ну я к месту и привязан. - Он снова засмеялся. - Не помню даже, когда я в последний раз в Дарроуби заглядывал. Нет, нам много денег не требуется, да только сейчас я еле-еле на плаву держусь. А, ладно! После четверга все ясно станет. У них в четверг заседание по лицензиям.
      Я промолчал. Не мог же я сказать ему, что на этом заседании именно мне поручено представить конфиденциальное заключение для Молочной комиссии о нем и его ферме. И все зависит от того, сумею ли я убедить их. Будет ли Тед получать лишние четыре пенса за галлон, зависит от меня! Мне стало страшно. Если ему откажут в лицензии, долго ли еще он сумеет продолжать свою борьбу за успешное ведение хозяйства на этом обдуваемом всеми ветрами склоне, где трава так скудна?
      Я собрал свое имущество, и мы вышли из коровника. Вдыхая холодный чистый воздух, я смотрел, как тени облаков скользят по зеленым горбам холмов и по нескольким акрам, заключающим весь мир Теда - обнесенный стенками островок среди волн вереска, грозящих вот-вот захлестнуть и поглотить его. Эти акры необходимо было холить и лелеять, чтобы они не вернулись в дикое состояние, а стенки, покосившиеся и осевшие за века, постоянно теряли камни - еще работа, которую должен был выполнять один человек. Мне вспомнилось, как Тед однажды сказал, что нет удовольствия больше, чем проснуться ночью, сообразить, что вставать еще рано, перевернуться на другой бок и уснуть.
      Я включил мотор, и Тед помахал мне широкой мозолистой рукой. Трясясь по выбоинам вниз по склону, я оглянулся на худую, чуть сгорбленную фигуру возле дома, обсаженного .искривленными ветром деревьями, и вновь остро осознал положение Теда. В сравнении с его жизнью моя была просто райской.

      Когда я проснулся в четверг, в мозгу у меня теснились фразы, убедительно доказывающие, что Теду можно и нужно выдать лицензию, и в машине, отправившись по ранним вызовам, я бормотал вслух свою предстоящую речь. В местном отделе Министерства сельского хозяйства мне нужно было быть в одиннадцать, и в десять я вернулся домой переодеться.
      Я направился к лестнице, чтобы подняться в спальню, но тут вошла Хелен.
      - Ты не поверишь! - произнесла она благоговейно. - Мистер Бендлоу увидел меня в окно, когда я проходила мимо, и отдал мне костюм!
      - Костюм мистера Памфри?
      - Да. Он перешит, и ты можешь его надеть... - Она умолкла и посмотрела на меня широко открытыми глазами.
      Я уставился на пакет.
      - Ну, подобного еще не бывало. Мы уповали на чудо, и наши надежды сбылись.
      - Вот именно, - ответила она. - И по-моему, это хорошее предзнаменование.
      - То есть?
      - Ты можешь надеть его на заседание Молочной комиссии. В таком костюме ты их убедишь в чем угодно.
      Ее слова попали в цель. Как оратору мне далеко до Уинстона Черчилля, и любая моральная опора была очень кстати. В спальне я торопливо сбросил рабочую одежду и влез в перешитые брюки. Длина их теперь была идеальной, но тут же обнаружилось кое-что, чего я при первой примерке не заметил. Пояс оказался таким широким, что доставал мне чуть не до подмышек и обхватывал грудь. В те дни в моде были такие пояса, удобно стянутые на талии. Вот только талия мистера Памфри располагалась заметно выше моей. Очередное поражение! Я обернулся к Хелен, и у нее задергались губы. Потом она опустила глаза и затряслась от подавляемого смеха.
      - Прекрати! - воскликнул я. - Да, они жутко смешны, я и без тебя знаю. Короче говоря, носить этот чертов костюм я не могу, и дело с концом. В них я просто пара брюк, из которых торчат ступни и голова!
      Я начал стаскивать чертовы штаны, но Хелен меня остановила:
      - Погоди... погоди! Надень-ка пиджак.
      - Зачем?
      - Он застегивается наглухо. Надевай!
      Я уныло напялил пиджак и снова повернулся к ней. Хелен ошеломленно оглядела меня.
      - Чудесно! - прошептала она. - Просто не верится.
      - Что - не верится?
      - Погляди на себя.
      Я повернулся к зеркалу. Оттуда на меня смотрел лорд Хэрриот Дарроубийский. Несуразный пояс был надежно укрыт от нескромных взоров, и костюм во всей славе великолепного материала и великолепного покроя сидел на мне как влитой.
      - Господи! - прошептал я благоговейно. - Что значит одежда! Я выгляжу совсем другим человеком.
      - Вот-вот! - подхватила Хелен. - Ты выглядишь как всеми уважаемый влиятельный человек. Поезжай на заседание комиссии. Ты их всех сразишь наповал.
      Умываясь и причесываясь, я тихо радовался, что все стало на свои места, хотя надежды на это, казалось, не было никакой. Последний раз восхищенно оглядев себя в зеркале, я исполнился бодрящей самоуверенности.
      Я вышел на холодный пронизывающий ветер - и не почувствовал его. Ничто не могло проникнуть сквозь мою твидовую броню. Да, в этом костюме я мог спокойно отправиться на Северный полюс, ничего не надев сверху.
      В машине мне стало жарковато, и я опустил все стекла, а приехав, с наслаждением вдохнул холодный воздух. Однако облегчение было недолгим. Едва двери министерского отдела закрылись за мной, как меня обдало жаром. В прошлый раз, когда я был тут, меня поразило, что люди способны работать в такой духоте, включив отопление на полную мощность. Теперь, проходя по коридору и поглядывая сквозь стеклянные стены на машинисток и министерских чиновников, я вновь поразился их теплоустойчивости. Тем более что было гораздо жарче, чем тогда. Гораздо, гораздо жарче! Ведь я чуть ли не до подбородка был заключен в кокон из двух слоев плотной, как ковер, материи.
      Виной всему, разумеется, был пояс брюк, сжимавший мою грудную клетку, точно рука великана. У меня возникло нелепое ощущение, что костюм сам несет меня к двойной двери конференц-зала в конце коридора. В зале было даже еще жарче, и меня охватила паника: мне почудилось, что я перестаю дышать. Но члены комиссии поздоровались со мной приветливо, как всегда, а председатель проводил меня к моему месту у длинного стола, и мне стало легче.
      В Молочную комиссию входили человек двадцать: богатые фермеры, чиновники министерства, два крупнейших землевладельца в наших краях - лорд Дарбраф и сэр Генри Брукли, - а также врач и практикующий ветеринар. Практикующим ветеринаром был я. Приглашение работать в комиссии мне очень польстило, и я старался выполнять свои обязанности наилучшим образом, однако это утро выдалось особенным.
      Председательствовал сэр Генри. Он открыл заседание, а я мысленно вознес молитву, чтобы оно продолжалось недолго. Ведь в моей твидовой броне я долго не выдержу. Но вопросы рассматривались нестерпимо медленно, и повестка казалась неисчерпаемой. Подробно обсуждались стерилизация, типы хозяйственных построек, болезни рогатого скота, какие-то юридические тонкости - одно за другим, одно за другим, а мне становилось все жарче и жарче. У меня часто спрашивали мое мнение, и я отвечал осипшим от духоты голосом, надеясь, что это останется незамеченным. Но, увы, мое важнейшее сообщение было припасено на закуску. А мне становилось все хуже, и час спустя я уже не сомневался, что вот-вот задохнусь, хлопнусь в обморок и меня унесут отсюда на носилках. Я едва переводил дух, пот ручьями стекал за воротник, и я еле справлялся с искушением расстегнуть пиджак и хоть чуть-чуть охладиться. Но мою руку удерживала мысль о хохоте, каким разразится почтенная комиссия при виде доходящих до подбородка брюк.
      Миновало почти два часа, прежде чем сэр Генри оглядел сидящих за столом и перешел к моему вопросу.
      - Итак, господа, - сказал он, - в заключение заседания мы должны вынести решение по заявлению фермера Эдварда Ньюкомба о выдаче ему лицензии на основании туберкулинизации его скота. Поскольку были высказаны определенные сомнения, наш юный друг мистер Хэрриот провел дополнительную проверку. Итак, мистер Хэрриот?..
      Кто-то заговорил о Теде Ньюкомбе, и лишь через несколько секунд меня осенило, что этот кто-то - я Сам. Слова все были знакомые, но произносились как будто помимо меня с хрипом и пыхтением. Глаза туманил пот, но сквозь него я видел, что остальные смотрят на меня вроде бы одобрительно. Они всегда были со мной очень милы, возможно потому, что в комиссии я был моложе всех, но на этот раз мне улыбались как-то по особенному одобряюще и ласково кивали, пока я бубнил "на редкость заботливый хозяин"... "коровы идеально ухожены"... "трудолюбив, добросовестен"... "строжайшее соблюдение санитарии и гигиены"... "человек безупречной порядочности"... А когда прозвучала заключительная фраза: "Хозяйственные постройки Эдварда Ньюкомба в мелочах, возможно, не вполне соответствуют стандарту, но он вкладывает в свою ферму колоссальный труд, и я убежден, что, получив лицензию, он ни в чем не обманет нашего доверия!", лица вокруг меня стали совсем уж благостными. Сэр Генри одарил меня дружеской улыбкой.
      - Благодарю вас, мистер Хэрриот. Ваши выводы весьма убедительны, и мы все вам весьма обязаны. Полагаю, господа, возражений против выдачи лицензии не будет?
      Вокруг стола дружно! поднялись руки.
      Практически не помню, как я вышел из зала, но помню, как, стремглав сбежав по лестнице, ринулся в мужскую уборную, заперся в кабинке, сбросил пиджак и, раскрыв рот, рухнул на унитаз. Потом расстегнул рубашку, расстегнул широченный пояс брюк и прислонился к стенке, продолжая разевать рот, точно рыба. От меня во все стороны шли волны жара, смешанного с облегчением и торжеством. Победа осталась за мной! Тед получил заветную лицензию, а я еще жив, пусть и нахожусь при последнем издыхании.
      Мало-помалу я приходил в себя, и тут за стенкой кабинки раздались голоса двух мужчин. Под дверцей мелькнули их ноги и исчезли: сэр Генри и лорд Дарбраф, чьи голоса я узнал, отошли к дальней стене.
      Наступила длительная пауза, затем милорд загремел:
      - Знаете, Генри, просто приятно было смотреть, как этот молодой человек добивался лицензии для фермера в холмах.
      - Совершенно с вами согласен, Джордж. Держался он, по-моему, чертовски хорошо.
      - Всю душу вкладывал, черт побери. Не жалел себя. В жизни не видел подобного! У него же пот по лицу ручьями стекал.
      - М-м. Да, я заметил. Преданность делу, вот что я скажу.
      - Вот-вот! Преданность делу. Приятно найти ее у такого молодого человека. (Небольшая пауза.) А знаете, Генри, у этого малого есть и другие достоинства.
      - Какие, Джордж?
      - Умение одеваться. Прекрасный костюм. Завидую, что у него такой портной!

      - Нет, вы только посмотрите на паренька!
      Фермер Дагдейл посмеивался, наблюдая, как Джимми старательно направляет луч фонарика, облегчая работу с телящейся коровой. К своим обязанностям мой десятилетний сын относился с величайшей серьезностью. В тесноватом стойле он усердно следил за каждым моим движением, то освещая зад коровы, то переводя луч на ведро с горячей водой всякий раз, когда я намыливал руки или окунал веревки в дезинфицирующий раствор.
      - Да, - отозвался я. - Он любит ночную работу. Собственно говоря, Джимми любил всякую ветеринарную работу, но если меня вызывали вечером, прежде чем ему приходило время спать, он, отправляясь со мной, впадал в настоящий экстаз и блаженно созерцал, как лучи фар освещают каждый зигзаг, каждый поворот проселка.
      А сегодня, когда мы добрались до места, он забрался в багажник раньше меня, извлек разноцветные веревки для головы и ног теленка, а затем деловито отмерил в ведро нужную дозу дезинфицирующего средства.
      - Пап, ты завел за голову красную веревку? - спросил он теперь.
      - Да.
      - Далеко за уши?
      - Вот именно.
      Джимми одобрительно кивнул. Все это интересовало его само по себе, но главное - он бдительно следил, чтобы я ничего не напутал, ревниво оберегая меня от глупых промахов.
      Я постоянно дивился тому, как моя работа увлекала и моего сына, и мою дочь. Казалось бы, постоянно наблюдая, как их отец и днем и ночью мечется по вызовам, не успевая толком поесть, как он трудится по субботам и воскресеньям, когда все наши знакомые (кроме ветеринаров) безмятежно играют в гольф, они должны были бы на всю жизнь проникнуться отвращением к подобной профессии, а выходило наоборот - для них не было удовольствия больше, чем сопровождать меня и во все глаза наблюдать, как я ставлю диагнозы и лечу.
      Объяснение, полагаю, было самое простое: подобно мне, подобно Хелен, они любили животных, и возможность работать с бессловесными друзьями искупала любые трудности. И потому оба твердо решили стать ветеринарами, когда вырастут.
      И тут я подумал, что в десять лет Джимми уже наполовину достиг заветной цели. Едва теленок соскользнул на пол, сын тотчас очистил ноздри и рот малыша от слизи, схватил клок сена и принялся энергично растирать новорожденного.
      - Телочка, пап! - возвестил он, бросив опытный взгляд между задними ногами. - Это очень хорошо, мистер Дагдейл, правда?
      Фермер засмеялся.
      - Лучше некуда. Нам бы побольше телочек. Глядишь, из этой вот, которую ты растер, вырастет отличная дойная коровка.
 
      Это было в пятницу. А в субботу мои дети, ликуя, что им не нужно идти в школу, были после завтрака готовы приступить к делу. А вернее, уже приступили - открыли багажник и принялись извлекать пустые бутылки и картонки, заодно проверяя, лежит ли там все, что может понадобиться.
      - Пап, у тебя кальция мало, - предупредила Рози. Ей исполнилось шесть, но сопровождала она меня с двух лет, а потому хорошо знала, что и в каких количествах должно помещаться в большом ящике с разными отделениями, который сотворил один мой друг, чтобы было удобнее размещать медикаменты и инструменты.
      - Правильно, милуша, - ответил я. - Сбегай принеси еще. Без надежного запаса нам никак не обойтись.
      Раскрасневшись от важности, она побежала в нашу аптеку, и я в который раз задался вопросом, почему Рози и дома, и на фермах бросается выполнять поручения бегом, а Джимми никогда даже шага не ускорит.
      Нередко в трудные минуты я говорил: "Джимми, принеси мне побыстрее еще один шприц!", а мой первенец неторопливо шествовал к машине, иногда насвистывая, и всегда вальяжно. Пусть происходящее живо его интересовало, он все равно не торопился. И до сего дня, хотя он давно уже опытный ветеринар, я ни разу не видел, чтобы он когда-нибудь спешил. Возможно, это и к лучшему. В нашей профессии всякое случается, и хладнокровие - качество для нее незаменимое.
      Покончив со сборами, мы отправились в холмы. День выдался погожий, и солнечный свет смягчал угрюмость вершин и вересковых пустошей. Ночью шел дождь, и теперь в открытые окна машины лилось благоухание цветов и трав.
      Дорогу на первую ферму преграждало несколько ворот, и Рози сияла счастьем, потому что открывать и закрывать их было ее обязанностью. Едва я затормозил перед первыми, как1 она молнией выскочила наружу и с величайшей сосредоточенностью отворила ворота, дав мне проехать.
      - Хорошо, что я с тобой, пап, - сказала Рози. - Впереди еще не меньше двух ворот. Вон они!
      Я кивнул.
      - Правда, радость моя. Для меня нет ничего хуже ворот. Дочурка удовлетворенно откинулась на сиденье. Когда Рози подошло время поступить в школу, она страшно переживала. "Что ты будешь делать без меня? - постоянно повторяла она. - Я скоро начну ходить в школу, а Джимми давно учится. Ты же будешь совсем один!"
      Джимми вроде бы не сомневался, что я и сам справлюсь, а вот Рози терзалась. И выходные дни были для нее не просто днями отдыха, но временем, когда она могла поухаживать за отцом. А я извлекал из этого чистейшую радость и только дивился своему счастью. Стольких мужчин работа отрывает от семьи, я же видел своих детей не только дома, но и работая.
      А возможностью перепоручить возню с воротами Рози я наслаждался с полной искренностью. Когда я проезжал сквозь последние, она стояла очень прямо, положив ручонку на щеколду, а ее лицо сияло от сознания, что она отлично справилась с порученным делом.
      Несколько минут спустя я уже стоял в коровнике, недоуменно почесывая в затылке. У моей пациентки была температура 41,1 o, но от уже готового диагноза "мастит" пришлось отказаться - белое чистое молоко его исключало.
      - Странно, - сказал я фермеру. - Легкие в порядке, желудок работает нормально, тем не менее у нее жар, и по вашим словам она не ест.
      - Ага. Утром ни до сена, ни до брикетов не дотронулась. И поглядите, как ее дрожь бьет.
      Я нагнул корове голову, выглядывая возможные симптомы, и тут у меня за спиной раздался фальцет моего сына:
      - Пап, по-моему, это все-таки мастит.
      Он сидел на корточках у вымени и сдаивал на ладонь струйки молока.
      - В этой четверти молоко чуть не кипит.
      Я снова взялся за соски и тут же убедился, что Джимми прав. Молоко из одной четверти выглядело отличным, но было заметно теплее, чем из остальных трех. А когда я выдоил на ладонь еще несколько струек, то ощутил пока невидимые хлопья.
      Я виновато посмотрел на фермера, и он закатился хохотом.
      - Похоже, ученик-то разбирается получше учителя! Кто тебя этому научил, сынок?
      - Папа. Он всегда говорит, что в таких случаях легко допустить промах.
      - Вот он и допустил, верно? - Фермер хлопнул себя по бедру.
      - Ну ладно, ладно, - отозвался я и пошел к машине за пенициллиновой мазью, размышляя, сколько еще таких накладок сын подмечал, разъезжая со мной по вызовам.
      Потом, когда мы возвращались по перегороженной дороге, я его поздравил.
      - Отлично сработано, старина. А ты знаешь куда больше, чем мне казалось.
      Джимми расплылся до ушей.
      - Ага! А помнишь, как я даже коровы подоить не умел?
      Я кивнул. Большие фермы давно были оснащены доильными аппаратами, но мелкие фермеры нередко все еще доили вручную, и сын всегда следил за ними как завороженный. Мне вспомнилось, как он стоял рядом с Тимом Саггеттом, доившим одну из своих шести коров. Скорчившись в три погибели на табурете, упираясь лбом в коровий бок, старик посылал пенящиеся струйки молока в зажатое между коленями ведро.
      Он поднял глаза и перехватил жадный взгляд мальчика.
      - Хочешь подоить, парень?
      - Ага! Пожалуйста.
      - Ладно. Вон еще ведерко. Поглядим, сумеешь ли ты надоить доверху.
      Джимми присел на корточки, ухватил по соску в каждую руку и принялся увлеченно их тянуть. Ничего не произошло. Он взялся за два других. С тем же результатом.
      - Так ничего же не доится! - воскликнул он жалобно. - Ну ни капельки!
      Тим Саггетт усмехнулся.
      - Выходит, не так-то это просто, а? Сдается мне, долгонько бы ты выдаивал всех шестерых коров.