- Ух! Ох! Ой-ой-ой! Подлая твоя душа, Хэрриот! Какую ты мне пакость подстроил? - Нат Бриггз прыгал на одной ноге по телятнику, держась за левую ягодицу, и свирепо сверкал на меня глазами.
      - Извините, Нат, - сказал я, сжимая щприц с противобруцеллезной вакциной. - Боюсь, вы наткнулись на иглу.
      - Наткнулся? Да ты всадил мне чертову штуку в задницу! Уж постарался.
      Выражение лица этого дюжего детины никогда добродушием не отличалось, но сейчас оно стало прямо-таки кровожадным. Он держал голову теленка, которому я собирался сделать инъекцию, а теленок толкнул его на меня в самый неподходящий момент.
      Я заискивающе улыбнулся:
      - Ну что вы, Нат! Игла только чуть задела кожу.
      - Как бы не так! - Он изогнулся, помял ягодицу и застонал. - Насквозь прошила, я же чувствую!
      Хохот Рея и Фила, его товарищей, только подлил масла в огонь. Они все трое много лет работали на ферме сэра Юстаса Ламберна, и мы хорошо знали друг друга. Однако Нат всегда держался особняком. Рей и Фил были отъявленные весельчаки, то и дело сыпали шутками, а Нат супился и, казалось, был зол на весь мир.
      Профилактические инъекции составляли значительную часть моей работы, и во время борцовских схваток с животными в стойлах или узких проходах моя игла нет-нет да и впивалась не в шкуру, а в человеческую одежду, если не в кожу. Чаше всего жертвой оказывался я сам, поскольку пациенты редко стояли смирно, когда же одной рукой зажимаешь складку кожи, а другой нацеливаешь шприц, ничего не стоит промахнуться и уколоть свой же палец. Ветеринар, допустив такую промашку или позволив отдавить себе ногу, со стороны несомненно выглядит очень потешно, и мои вопли и подпрыгивания всегда встречались веселым смехом. Не избежал той же участи и мрачный Нат, тем более что мишенью оказалась его ягодица.
      - Смейтесь, смейтесь! - огрызнулся он. - Только что теперь со мной будет? От этой чертовой штуки выкидыши бывают, так мне она чего натворит?
      - А ты, Нат, разве стельный ходишь? - хихикнул Фил. - От этой вакцины, говорят, вред только стельным коровам бывает, но ты-то теленка не сбросишь, а? - И он закатился хохотом, к которому присоединился и Рей.
      Бриггз выставил подбородок.
      - Вам-то легко языком трепать. А дрянь эта опасная, и неизвестно, какой мне от нее вред будет.
      - Послушайте, Нат, - вмешался я, - в вас ни единой капельки не попало. - Я поднял шприц со всеми пятью кубиками вакцины. - Игла только чуть кольнула. Больно, не спорю... и прошу у вас извинения, но вреда от этого вам никакого не будет.
      - Так ты, Хэрриот, ничего другого не скажешь. Это мы еще посмотрим! А к тебе я больше на шаг не подойду. Телят пусть кто другой держит.
      Рей хлопнул его по плечу.
      - Плюнь, Нат. Ты же у нас молодожен, так что есть кому за тобой поухаживать. Твоя хозяйка будет подушечку подкладывать, чуть тебе сесть захочется.
      Бесспорно, это маленькое происшествие сильно развлекло Фила и Рея, но еще долго мне, когда я заезжал на ферму Ламберна, приходилось терпеть нападки их желчного товарища. По его утверждению, пострадавшая ягодица неимоверно распухла и продолжала болеть, причиняя всяческие неудобства еще недели и недели. Впрочем, не сомневаясь, что все это заметно преувеличено, я пропускал его инвективы мимо ушей, пока он в один прекрасный день не выдвинул против меня куда более серьезное обвинение.
      Нат Бриггз придвинул свою злобную физиономию почти к самому моему лицу.
      - Я тебе вот что скажу, Хэрриот. Из-за тебя у меня никогда детей не будет.
      - Что-о?
      - Да уж. Мы с хозяйкой давно стараемся, и ни в какую! Доктор ничего понять не может, только я-то причину знаю. Все твой чертов укол!
      - Ну послушайте, Нат, это же смешно. Ну каким образом такая царапинка могла привести к подобным последствиям?
      - Я тебе растолкую, каким! Дрянь, которую ты в меня впрыснул, она ведь с беременностями связана, с выкидышами, так? Вот и выходит, что из-за тебя у нас с хозяйкой детей не будет!
      Я не верил своим ушам. Но никакие объяснения и возражения не помогали. Нат твердо стоял на своем: я погубил его жизнь, и этого он мне никогда не простит.
      Его товарищи не замедлили раздуть пожар.
      - Да не слушайте вы его, мистер Хэрриот! - воскликнул Рей. - Просто он к этому неспособный, вот и ищет причины.
      Новый взрыв хохота и очередные скабрезные насмешки.
      Шутки шутками, но мне пришлось плохо. Ведь дело не ограничивалось фермой. Я никогда не знал, где наткнусь на Бриггза. Его укоризненные взгляды язвили меня на рыночной площади в Дарроуби и отравляли мой душевный мир в деревенских трактирах.
      В течение долгих месяцев посещения фермы Ламберна оборачивались для меня пыткой. Рей и Фил давно угомонились, но я все время ощущал враждебность Бриггза. Он редко упоминал о том случае, но мнения своего не изменил. Из-за меня он не может стать отцом, и все тут.
 
      Много времени спустя после злополучного происшествия мне пришлось заняться бычками с пневмонией. Обычное родео с двадцатью сильными молодыми животными в отгороженном углу скотного двора. Я держал наготове шприц с антибиотиком, а работники крутились в толчее. Бриггз повис на особенно буйном бычке спиной ко мне, и уж не знаю, то ли бычок швырнул его в мою сторону, то ли Фил или Рей подтолкнули меня под локоть, но как бы то ни было, двор внезапно огласился страдальческим воплем.
      - Хэрриот, подлюга, ты опять! - Нат запрыгал на одной ноге, цепляясь за ягодицу и уставившись на меня дикими глазами.
      Просто не верилось. Не может же прошлое повторяться с такой точностью! Но оказалось, что может: Бриггз вопил и держался за ягодицу, два его товарища покатывались со смеху, меня леденил ужас.
      Все еще не выпуская ягодицы, Бриггз обернулся ко мне. Его дюжая фигура угрожающе нависла.
      - А эта дрянь что со мной сделает?! - рявкнул он. - Ты, сукин сын, уже меня покалечил, а теперь что будет? - Он свирепо уставился мне в лицо.
      - Нат, я искренне сожалею, но могу лишь повторить, что ни малейшего вреда вам быть не может. В шприце один антибиотик вроде пенициллина, только более широкого спектра.
      - Плевать я хотел, что у тебя в шприце. Все равно, годится это для быков, а не для меня. Подлюга ты, Хэрриот, чтоб опять - и то же самое!
      - А вот и нет! - воскликнул Фил. - На этот раз ты заряд в правую щечку получил. Мистер Хэрриот просто тебя уравновесил. Он аккуратность любит, я всегда говорил. Вот и захотел докончить, что начал.
      И они с Реем захлебнулись хохотом.
      Я страшно радовался, что после этого происшествия скотина сэра Юстаса довольно долго пребывала в добром здравии, а редкие профилактические визиты удавалось сплавлять Зигфриду. Так что миновал почти год, прежде чем я вновь оказался в обществе трех работников. С большим облегчением я заметил, что Бриггз, выполняя мои указания, словно бы злобой не пышет.
      Если в прошлый раз казалось, что он вот-вот меня ударит, теперь же он хватал и держал вырывающихся телят в полном молчании.
      В момент передышки, когда я вновь наполнял шприц, Рей внезапно объявил:
      - А у нас есть для вас новость, мистер Хэрриот!
      - Какая же?
      - Самая что ни на есть! Наш Нат папашей стал.
      - Чудесно! Поздравляю, Нат. Сын или дочка?
      Отцовство словно бы смягчило угрюмость Бриггза - его лицо расплылось в застенчивой улыбке.
      - Близняшки! - ответил он гордо. - Сын и дочка.
      - Ну потрясающе! Лучше не придумать. Тут вмешался Фил.
      - Мы ему все растолковали, мистер Хэрриот! Он вот ругал вас, что первым уколом вы его охолостили. А второй-то укольчик все на место и поставил!

      - - Вам следует подумать, Джеймс, - в один прекрасный день заявил Зигфрид, захлопывая книгу вызовов и вставая из-за стола.
      - О чем?
      - Ну, я знаю, что вы прожили в "Рябиновом саду" много счастливых лет, однако вы же всегда мечтали жить на лоне природы в деревне.
      - Да, конечно. Со временем.
      - Так вот, в Ханнерли продается отличная усадебка "Верхний лужок". На мой взгляд, преотличная. Ее, конечно, купят сразу. Не посмотреть ли вам?
      Меня словно током ударило. Бесспорно, этот план я лелеял очень давно. Однако я терпеть не могу перемен, а потому он оставался далекой мечтой. И вдруг мне предлагают привести его в исполнение сейчас же! Я потер подбородок.
      - Ну не знаю... Я не собирался так сразу... Когда-нибудь потом.
      - Джеймс, вас нелегко раскачать! - Зигфрид погрозил пальцем. - Нет, послушайте. В один прекрасный день вы перестанете откладывать и приметесь за поиски. Но ничего лучше никогда не найти. Ханнерли - красивейшее местечко, а дом просто создан для вас.
      Я почувствовал себя в ловушке. Зигфрид знал меня как облупленного. Шли часы, и сознание мало-помалу свыклось с этой мыслью настолько, что я решил сообщить обо всем Хелен.
      Моя жена не стала мямлить и тянуть.
      - Поедем посмотрим, - сказала она.
      И мы поехали, благо инстинкт ничего не откладывать на завтра у Хелен развит куда сильнее, чем у меня. Ханнерли я знал прекрасно, так как, выражаясь фигурально, расположена деревня в самом сердце нашей практики. Тихий уголок из двух десятков домой (почти только фермерских), уютно разместившихся у склона вдоль маленького шоссе, которое никуда, собственно, не вело. Место удивительно красивое, но ничем не похожее на любимые туристами пряничные деревеньки, словно сошедшие с коробки шоколадных конфет. Ни лавки, ни трактира, ни уличных фонарей. Ханнерли всегда казалась мне потаенным воплощением в камне самой сущности Йоркшира, сурового и чудесного края.
      Нас встретил доктор, переезжавший на юг страны. Он показал нам дом - скромный, но совершенно очаровательный, стоящий над собственным пастбищем, Где паслись овцы. Широкий луг круто спускался к быстрому ручью, разливавшемуся в тихую заводь. Там плавали кряквы, и пышные ивы клонили ветви над самой водой.
      Потом в лучах майского солнца мы с Хелен и наша собака Дина поднялись мимо цветущих деревьев по травянистому склону за домом, а затем через перелаз выбрались на величавое зеленое плато, которое, казалось, господствовало над окружающим миром.
      Развалившись на траве, мы с нашей высоты посмотрели на мирно пасущихся овец и ещё ниже - на дом, из которого только что вышли. Позади нас вздымался огромный полумесяц заросшего деревьями склона, а за их макушками проглядывала вересковая вершина. Сбоку величественный склон переходил в отрог, завершавшийся каменным обрывом, чарующе блестевшим на солнце. По другую руку за крышами деревушки открывался упоительный вид на широкую Йоркскую равнину и дальние холмы за ней.
      Весенние холода кончились, весь край обрел мягкую прелесть, веял ласковый ветерок, напоенный майским благоуханием цветков, обременяющих ветви деревьев и пестреющих в траве. В роще справа от нас в тени между стволами голубели озера колокольчиков.
      С высокого явора одна за другой скатились три белки. Толстушка Дина оптимистично кинулась за ними в погоню, но они с воздушной грациозностью пронеслись по дерну и скрылись за пригорком, без малейших усилий оставив ее далеко позади.
      Хелен выразила вслух то, что подумал я:
      - Жить здесь - это жить в раю.
      Мы спустились с холма чуть не бегом и окончательно договорились с доктором. В отличие от прошлых наших попыток обзавестись новым домом - ни единого злоключения. Все ограничилось дружеским рукопожатием.
      А слова Хелен оказались пророческими. Расстаться с "Рябиновым садом", овеянным столькими счастливыми воспоминаниями, было грустно, но едва мы устроились в "Верхнем лужке", как поняли, что жизнь в Ханнерли - истинный рай. Порой мне просто не верилось, какая нам выпала удача. Подумать только: мы сидим перёд домом на солнышке, смотрим, как в нашем пруду плещутся и ныряют кряквы, а склон перед нами пылает дроком, а еще выше весело блестит каменный обрыв, не знающий перемен. Жить в мире неизбывного покоя, где тишину ночью, казалось, можно пощупать руками.
      Освещая фонариком путь во время наших с Диной вечерних прогулок, я слышал только безмятежное журчание ручья, струящегося под каменным мостом. Случалось, дорогу мне перебегал барсук или в смутном свете звезд я видел, как лиса украдкой исследует наш луг.
      Однажды на рассвете, отправляясь по раннему вызову, я вспугнул на лугу двух косуль и завороженно наблюдал, как они, еле касаясь земли, понеслись к лесу, перелетая через каменные стенки стремительнее призовых скакунов.
      Здесь, в Ханнерли, всего в нескольких милях от Дарроуби, нас с Хелен тешила чудесная фантазия, что мы живем на краю света.

      - Ух, черт, ну и вспотел же я! - охнул Алберт Бадд, тяжелой тушей рухнув в кресло рядом и утирая лицо платком в ярко-красную горошину. И тут же бросил на меня страдальческий взгляд. - А сейчас ветер начну пускать, не иначе.
      - Что?! - Я в тревоге уставился на него. Мы только что сплясали кадриль на вечере Клуба шотландских народных танцев, недавно организованного Колемом, и я отдувался не меньше молодого фермера. - Неужели? Быть не может.
      - Еще как может! Когда Колем уговорил меня потанцевать, я же не знал, какие коленца придется откалывать, это после-то трех порций йоркширского пудинга. Прямо смерть, как пучит!
      Я не знал, что сказать, но попытался успокоить беднягу.
      - Посидите, отдохните, и все будет хорошо, я уверен. Алберт замотал головой.
      - Где там! Я же чувствую. А все Колем! Заграбастал меня, когда я из-за стола вставал. По вечерам в среду, когда я с холтонского рынка возвращаюсь, мамаша всегда чего-нибудь особенное готовит. Куска два-три говядинки с капустой и картошкой да три йоркширских пудинга, как я уже сказал, а на заедки пирог со сливками - объедение. Да и в "Золотом льве" парочку пинт пропустил. Ну и собрался полежать с полчасика, а тут он заявляется и говорит, чтобы я с ним шел. Только я-то думал, танцы будут спокойные.
      Я тем сильнее пожалел беднягу, что все остальные в зале веселились от души. Колем, видимо, умел убеждать, народу собралось порядочно, и вот-вот должна была начаться шотландская хороводная пляска под лихие ритмы Джимми Шанда, вырывавшиеся из проигрывателя.
      Мы с Хелен обрадовались возникновению клуба и пришли уже в третий раз. В Глазго и в школе, и на вечеринках я в шотландских танцах поднаторел, но успел утратить форму, а многие фигуры подзабыл. Однако для большинства - фермеров, учителей, врачей и прочих городских жителей - все это было новым и непривычным. Тем не менее обучались они весьма охотно, и часто громкий смех заглушал музыку.
      Но я понимал, что Алберту далеко не весело. Ему было лет двадцать пять, жил он с матерью, которая в нем души не чаяла и слишком уж опекала. Он, как и многие другие молодые фермеры, попал под обаяние нового жизнерадостного ветеринара и вместе с ними охотно участвовал в его затеях, но вот шотландские танцы были явно не для него.
      Толстяки, по моему опыту, встречались между фермерами редко, и Алберт был разительным исключением. Рост шесть футов три дюйма, лоснящаяся физиономия и огромное брюхо, которое он каким-то образом умудрялся совмещать с дойкой, заготовкой сена и прочими сельскохозяйственными работами. О его аппетите в наших краях ходили легенды, и он представлял смертельную угрозу для тех ресторанчиков, где посетитель, заплатив определенную сумму, может есть сколько захочет.
      В эту минуту вид у него был самый несчастный: прижимая ладони к необъятному животу, он смотрел на меня с отчаянием.
      Я испытывал к нему живейшее сочувствие, еще во время кадрили заметив на его вознесенном над толпой, бесцельно дергающемся, мокром от пота лице выражение глубокой муки.
      - Я одно скажу, Джим, - продолжал он. - Коли мне опять прыгать придется - конец! Начну пускать ветер. А раз начну, так не остановлюсь!
      - От души сочувствую, Алберт. Очень неловко. Особенно, когда кругом столько дам!
      Я вовсе не хотел уязвить его, но он уставился на меня в панике.
      - Ах, черт! - простонал он. - А я вот-вот... Нет уж! Я домой... Он попытался встать, но тут к его креслу подошла молоденькая жена младшего священника.
      - Ай-ай-ай, мистер Бадд! - сказала она с притворной строгостью. - Нам не хватает мужчины в хороводе, а вы тут прячетесь!
      Алберт вымученно улыбнулся.
      - Да нет... что вы... спасибо... Я просто...
      - Ну-ну-ну! Не скромничайте! Мы ведь здесь все еще только учимся! - Она ухватила его за руку, и Алберт, бросив на меня последний панический взгляд, последовал за ней в круг.
      К вящему его ужасу, он оказался между женой священника и хорошенькой юной воспитательницей детского сада - спасения не было. Проигрыватель загремел, танцоры поклонились и, взявшись за руки, понеслись сначала в одну сторону, потом в другую. В мрачном оцепенении я увидел, что Алберт остановился и повернулся к своей партнерше. Господи! Сейчас они начнут прыгать! Несколько секунд я наблюдал, как под гремящую музыку искаженное лицо приподнимается и опускается, приподнимается и опускается, а огромное брюхо дрожит, точно желе, и почувствовал, что больше не могу глядеть на эту пытку.
      Отведя глаза, я пошарил взглядом по залу, ища, чем бы отвлечься, и тут меня осенило: ведь все это веселье - очередной пример того нового, что Колем принес Дарроуби. Эти люди - лишь малая часть тех, кого он коснулся своей волшебной палочкой. Я поглядел на него. Высокий, черноусый, одетый в юбочку, точно вождь горного клана, он взлетал в прыжках, щелкая пятками и оттягивая носки в самой классической манере, - великолепная фигура! А Дейрдре грациозно и умело скользила среди спотыкающихся новобранцев. И в который раз я подумал, что Колем умеет обворожить множество людей и благодаря ему их жизнь обогащается чем-то нужным и важным. Но в то же время соприкосновение с его обаятельной личностью всегда несет легчайший привкус опасности, будь то я на спине могучей рабочей лошади, или Зигфрид, осажденный доберманами, или вот теперь злополучный Алберт, в агонии отплясывающий на середине этого зала.

      - Погляди, Джим! Бродячая кошка. Я никогда ее прежде не видела. - Хелен, оторвавшись от посуды, которую мыла, указала в окно.
      Наш новый дом в Ханнерли стоял на склоне, и сразу за окном тянулась опорная стенка, а за ней травянистый откос поднимался к кустам у дровяного сарая шагах в двадцати от дома. Из кустов пугливо выглядывала тощая кошечка. К ней жались два крохотных котенка.
      - Ты права, - сказал я. - Бродячая киска с семейством ищет чем поживиться.
      Хелен поставила на верх опорной стенки миску с мясными обрезками и молоком, а сама ушла в дом. Несколько минут кошка-мать оставалась в кустах, потом осторожно подобралась к миске, набрала в рот еды и вернулась к котятам.
      Набег этот она повторила несколько раз, но едва котята попробовали последовать за ней, она молниеносно ударила их лапой - назад!
      Мы завороженно следили, как тощая изголодавшаяся мать сначала накормила детенышей, прежде чем сама проглотила хоть кусок. Когда миска опустела, мы тихонько открыли заднюю дверь, но, чуть только заметив нас, кошка и котята ускользнули вверх по склону.
      - Откуда они взялись? - спросила Хелен. Я пожал плечами.
      - Бог знает! Тут много пустынных мест. Возможно, они прошли мили и мили. Но вообще-то кошка не похожа на бездомную. Повадки у нее по-настоящему дикие.
      - Да, - кивнула Хелен. - У нее такой вид, словно она никогда не жила в доме, никогда не имела дела с людьми. Я слышала, что есть такие одичавшие кошки. Наверное, и подошла к дому только из-за котят.
      - Согласен, - ответил я, и мы вернулись на кухню. - Ну, во всяком случае, они хотя бы наелись. Думаю, больше мы их не увидим.
      Но я ошибся. Два дня спустя троица вернулась и жадно уставилась из кустов на кухонное окно. Хелен снова выставила миску, и кошка-мать снова яростно запретила своим малышам выходить из кустов, а наевшись, они снова убежали, едва мы попытались подойти. На следующее утро они появились опять, и Хелен сказала с улыбкой:
      - По-моему, нас приняли в семью.
      И действительно, троица обосновалась в сарае, и через один-два дня кошка-мать разрешила котятам спускаться к миске, старательно их оберегая. Они были еще совсем маленькими - не старше полутора месяцев. Один был черно-белый, другой - пестрый. Хелен кормила их две недели, но они все так же никого к себе не подпускали. Потом как-то утром, когда я собрался ехать по вызовам, она позвала меня на кухню и указала на окно.
      - Посмотри-ка!
      Я посмотрел и увидел в кустах обоих котят на их обычном месте, но матери с ними не было.
      - Странно! - сказал я. - Прежде она никогда их одних не оставляла. Котята поели, и я попытался проследить за ними, но они сразу исчезли в густой траве. Я обыскал весь луг, но не нашел ни их, ни кошки. Ее мы больше так и не увидели. Хелен очень расстроились.
      - Ну что могло с ней случиться? - пробормотала она несколько дней спустя, когда котята завтракали.
      - Да что угодно! - ответил я. - Боюсь, смертность среди бездомных кошек очень высока. Ее могла сбить машина или приключилась еще какая-нибудь беда. Но мы этого, наверное, никогда не узнаем.
      Хелен посмотрела на котят, бок о бок припавших к миске.
      - А не могла она просто их бросить, как по-твоему?
      - Не исключено. Она была заботливой матерью и, мне кажется, искала для них надежный приют. Она не уходила, пока не убедилась, что они сами могут о себе позаботиться, и тогда вернулась к обычному образу жизни. Она ведь по-настоящему дикая.
      Ее судьба так и осталась тайной, но одно было ясно: котята никуда уходить не собирались. И еще было ясно, что домашними они не будут никогда. Как мы ни пытались, они не позволяли дотронуться до себя, и все усилия заманить их в дом были тщетными.
 
      Как-то утром лил дождь, и котята, сидевшие на стенке в ожидании завтрака, совсем вымокли, а глаза у них щурились от косых струй.
      - Бедняжки! - сказала Хелен, выглянув в окно. - Просто смотреть страшно. Мокрые, замерзшие. Нет, надо их забрать в дом!
      - Но как? Мы же уже все перепробовали.
      - Я знаю. Но надо попытаться. Может, им захочется укрыться от дождя.
      Мы намяли в миску сырой рыбы - неотразимое кошачье лакомство. Я дал котятам понюхать - они сразу встрепенулись, - а потом поставил миску за порогом внутри двери и ушел на кухню. Однако они все так же сидели на стенке под ливнем, не спускали глаз с рыбы и не желали войти в дверь. Явно для них это было нечто немыслимое.
      - Ну ладно, ваша взяла! - буркнул я и поставил миску на стенку, где она тут же была атакована.
      Я смотрел на котят, чувствуя себя бессильным. Вдруг из-за угла дома вышел Херберт Платт, местный мусорщик. Котята тут же улепетнули, а Херберт засмеялся.
      - Так вы их привечаете! Корм что надо.
      - Да, но они даже за ним в дом не идут.
      - Ага! - Он снова засмеялся. - И не пойдут. Я их семейку много лет знаю. Всех ихних предков. Мамашу видел, когда та сюда только пришла. Прежде-то она жила за холмом на земле старой миссис Кейли. И ее мать тоже помню - она на ферме Билли Тейта крутилась. Я их семейку не один десяток лет знаю.
      - Неужели?
      - Право слово. И ни разу не видал, чтоб хоть одна в дом вошла. Дикие они. Как есть дикие.
      - Спасибо, Херберт. Теперь понятно. Он улыбнулся и ухватил мусорный бак.
      - Ну я поехал. Пусть себе доедают рыбку.
      - Вот так, Хелен, - сказал я. - Все ясно. В доме они жить никогда не будут, но зато устроить их поудобнее можно.
      Сооружение, которое мы называли дровяным сараем и где я настелил для них соломы, на самом деле представляло собой крышу, подпираемую тремя стенами из досок, далеко отстоящих друг от друга. Четвертая стена отсутствовала вовсе. Там всегда гулял ветер, отлично подсушивая дрова, но не способствуя уюту. Не жилище, а одни сквозняки.
      Я поднялся по склону и приколотил к доскам лист фанеры, затем соорудил вокруг, соломенного ложа заслоны из поленьев и выпрямился, слегка отдуваясь.
      - Ну вот, - сказал я. - Теперь у них есть удобное гнездышко. Хелен согласно кивнула и тут же внесла улучшение. К фанере приставила открытый ящик с подушками внутри.
      - Это получше соломы. В ящике будет тепло и уютно. Я потер руки.
      - Отлично. Теперь в ненастье можно не волноваться из-за них. То-то они обрадуются!
      С этого момента котята подвергли сарай полному бойкоту. Они все еще ежедневно приходили подзакусить, но мы ни разу не видели, чтобы они хотя бы подошли к своему недавнему обиталищу.
      - Просто им непривычно, - предположила Хелен.
      - Х-м-м... - Я снова взглянул на ящик с подушками в центре дровяного заслона. - Либо это, либо им он не нравится.
      Мы выждали несколько дней, печально гадая, где теперь спят котята, а затем сдались. Я поднялся в сарай и разобрал поленья. И сейчас же туда заглянули котята. Они потолкались возле ящика, обнюхали его и ушли.
      - Боюсь, твой ящик их тоже не прельщает, - проворчал я, стоя рядом с Хелен у нашего наблюдательного поста.
      Хелен страдальчески сморщилась.
      - Глупенькие! Он же для них идеален.
      Но через два дня, в течение которых сарай пустовал, я увидел, что она грустно спускается по склону с подушками под мышкой и пустым ящиком в руке.
      Не прошло и нескольких часов, как котята явились в сарай и на этот раз, видимо, нашли в нем все по своему вкусу. Фанера их не смутила, и они счастливо свернулись на соломе. Наша попытка создать кошачий гранд-отель потерпела полную неудачу.
      Только тут я сообразил, что они опасаются замкнутых уголков, откуда нет пути для отступления. Лежа на соломенной подстилке, они видели вокруг все и при малейшем намеке на опасность могли ускользнуть через любую щель между досками.
      - Ладно, ребятки, - сказал я, - как вам угодно. Но я намерен узнать о вас побольше.
      Хелен вынесла корм, а я выждал, пока все их внимание не сосредоточилось на миске, подкрался и накрыл обоих рыболовным сачком. После некоторой борьбы удалось установить их пол - пестренький оказался кошкой, а черно-белый - котом.
      - Чудесно! - сказала Хелен. - Я буду называть их Олли и Жулька.
      - Но почему Олли?
      - Право, не знаю. Просто он вылитый Олли, и мне нравится это имя.