С появлением у Колема третьего барсука мной овладела фатальная покорность перед неизбежным.
      Новый барсук звался Биллом, и Колем практически обошел молчанием его появление в доме. Мне он, правда, мимоходом упомянул про это, но благоразумно не стал откровенничать с Зигфридом. Кажется, он понял, что травмировать партнера еще больше незачем. Логика подсказывала, что Зигфрид несколько ошалел от толкущихся в доме разных тварей и не заметит, что их число пополнилось.
      Стоя в дверях аптеки, я обсуждал с коллегами программу на день, как вдруг Зигфрид стремительно нагнулся.
      - Что за черт?! - крикнул он, потому что над самыми нашими головами пронеслось нечто большое и пушистое.
      - Да так, сова Колема, - ответил я. Зигфрид уставился на меня.
      - Та сова? Но у меня было впечатление, что она больна. - Он обернулся к нашему помощнику. - Колем, что эта сова делает здесь? Вы притащили ее сюда Бог знает когда, и, видимо, она выздоровела, а потому отнесите ее туда, откуда взяли. Я люблю птиц, как вам известно, но это еще не значит, что им можно кружить по нашей приемной, точно бешеным орлам, и до смерти пугать клиентов.
      - Да... да... - Молодой человек кивнул. - Она уже почти здорова, и я как раз собирался на днях отнести ее в лес. - Он сунул в карман список вызовов и исчез.
      Я промолчал, но было ясно, что Колем, обзаведясь совой, так просто с ней не расстанется. Будущее, несомненно, сулило кое-какие неприятности.
      - А чертовы лисята? - продолжал Зигфрид. - Нет, вы только послушайте эту какофонию! - Из недр дома неслось тявканье, перемежаясь с сердитым визгом и отрывистым лаем. Лисята, бесспорно, были голосистыми. - Для чего Колем притащил их сюда?
      - Точно не знаю... Он что-то говорил, но я запамятовал...
      - Ну что же! - буркнул Зигфрид. - Остается надеяться, что он их уберет, как только устранит причину.
      В тот же день попозже, когда мы с Зигфридом накладывали гипс собаке со сломанной лучевой костью, в операционную вошел Колем. Как обычно, с его плеча свисала Мэрилин, но на этот раз не в гордом одиночестве - на сгибе локтя у него уютно пристроилась обезьянка.
      Зигфрид поднял голову, размоченный бинт застыл в его руках, рот открылся.
      - О Господи! Нет! Всему есть предел. Только чертовой мартышки не хватало! Мы словно в зверинце живем!
      - Ну да, - ответил Колем, сияя улыбкой. - Его зовут Мортимер.
      - Неважно, как его зовут, - пробурчал Зигфрид. - Какого черта он тут делает?
      - Не тревожьтесь, он тут ненадолго и вообще - почти пациент.
      - То есть как почти? - Глаза Зигфрида сузились. - Он болен или нет?
      - Ну-у... не совсем. Дайана Терстон попросила присмотреть за ним, пока не вернется. Она поехала отдохнуть.
      - А вы, разумеется, согласились! Сразу же! Ведь нам здесь не хватало только чертовой макаки!
      Колем посмотрел на него с глубокой серьезностью.
      - Но ведь я оказался в очень трудном положении. Полковник Терстон - человек очень милый и один из лучших наших клиентов: большая ферма, верховые лошади, тысячи собак. Я просто не мог отказать.
      Мой партнер принялся накладывать повязку - гипс уже затвердевал, и я заметил, что он старается выиграть время на размышления.
      - Ну, ваше положение мне понятно, - сказал он потом. - Отказать действительно было бы трудно. - Он прожег Колема взглядом. - Но только до возвращения Дайаны? Это твердо?
      - Безусловно, даю вам слово. Она не надышится на малыша и заберет его, едва вернется.
      - Ну в таком случае, пожалуй... - Зигфрид затравленно покосился на обезьянку, которая скалила зубы и что-то верещала, словно потешаясь над ним.
      Мы сняли спящую собаку со стола и отнесли в вольер. Зигфрид был явно не расположен разговаривать, я тоже. Мне не хотелось обсуждать последнее приобретение Колема, поскольку я знал, что Дайана уехала не на две недели в Скарборо, а в Австралию, где собиралась пробыть полгода.
      Вечером был срочный вызов, и я завернул в аптеку пополнить запас медикаментов. Едва я вошел в коридор, как из глубины дома послышались разнообразные загадочные звуки, и, отворив дверь задней комнаты, я увидел Колема в окружении его друзей. Три барсука чавкали над мисками с кормом, на высокой жердочке лениво хлопала крыльями сова. Внушительный дружелюбный Буран приветственно застучал хвостом, а доберманы смерили меня задумчивым взглядом. Обезьянка Мортимер, явно проникшаяся к Колему полным доверием, прыгнула со стола в его объятия и ухмыльнулась мне. В углу пронзительно тявкали и ворчали лисята... И тут я заметил две клетки с парочкой кроликов и зайцем - явных новичков.
      Обводя взглядом всю эту живность, я понял, что Зигфрид с самого начала был абсолютно прав. В Скелдейл-Хаусе прочно утвердился зверинец. Вопросе заключался лишь в том, до каких пределов он разрастется.
      Я уже вышел в коридор, но тут Колем, размешивавший в миске какой-то неведомый корм, окликнул меня:
      - Погодите, Джим. У меня для вас есть потрясающая новость.
      - А! Какая же?
      Колем кивнул на доберманов.
      - Анна через месяц ощенится!

      Я вылез из машины, чтобы открыть ворота фермы, и с изумлением уставился на странное сооружение, примыкавшее к каменной стенке у дороги. Куски брезента, натянутые, по-видимому, на металлические дуги, образовывали подобие юрты. Но зачем тут юрта?
      Пока я смотрел, мешки, занавешивавшие вход, разделились, и наружу выбрался высокий седобородый мужчина. Он выпрямился, огляделся, почистил ветхий сюртук и водрузил на голову головной убор, напоминавший высокие котелки, столь модные в викторианскую эпоху. Словно не замечая моего присутствия, он несколько секунд глубоко дышал, созерцая вересковый склон, уходивший далеко вниз к ручью. Затем обернулся и торжественно приподнял котелок.
      - Желаю вам доброго утра, - произнес он голосом, который сделал бы честь и архиепископу.
      - Доброго утра, - ответил я, скрывая изумление. - День обещает быть чудесным.
      - О да! - Его благородные черты озарились улыбкой, а затем он нагнулся и раздвинул мешки. - Иди, иди, Эмили!
      К вящему моему удивлению, из юрты грациозными шажками вышла кошечка, и, когда она с наслаждением потянулась, старик пристегнул поводок к ошейнику у нее на шее, а потом обернулся ко мне и снова приподнял шляпу:
      - Желаю вам всего доброго!
      После чего неторопливо зашагал рядом с кошечкой по дороге к деревне, чья колокольня вставала за деревьями милях в двух от места нашей встречи.
      Я открывал ворота довольно долго, провожая недоуменным взглядом удаляющиеся фигуры. Возникло ощущение, что я брежу. Здешние места были мне мало знакомы, так как наш верный клиент Эдди Карлесс переехал на ферму почти в двадцати милях от Дарроуби, но сделал нам большой комплимент, попросив, чтобы мы остались его ветеринарами. И мы сразу же согласились, хотя такие далекие поездки нас не слишком прельщали - особенно глубокой ночью.
      От ворот ферму отделяли два луга. Въезжая во двор, я увидел Эдди - он спускался по ступенькам амбара.
      - Эдди! - сразу же начал я. - У меня была очень странная встреча... Он засмеялся.
      - Понимаю! Вы видели Юджина.
      - Юджина?
      - Ну да. Это Юджин Айрсон. Он живет там.
      - Что-о?
      - Ага. Это его дом. Он сам его построил два года назад и поселился в нем. Вы же знаете, это ферма моего отца, и он мне про него много рассказывал. Явился неведомо откуда, соорудил себе этот шалаш и с тех пор так и живет в нем со своей кошкой.
      - Да как же ему разрешили построить себе жилье на обочине?
      - Не знаю, но только никто вроде бы не гнал его оттуда. И знаете, что еще? Он образованный человек и родной брат Корнелия Айрсона.
      - Корнелия Айрсона? Промышленника?
      - Вот-вот. Он мультимиллионер и живет в имении в пяти милях дальше по Бротонскому шоссе. Наверное, вы видели большую сторожку у ворот.
      - Да... видел... Но как же?..
      - Толком никто ничего не знает. Но как будто Корнелий унаследовал все семейное состояние, а его брат не получил ничего. Говорят, Юджин много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все-таки вернулся в Северный Йоркшир.
      - Но почему он живет в этом нелепом сооружении?
      - Никто не знает. Известно только, что он своего брата знать не желает, а тот - его, и вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.
      - И всегда с кошкой?
      - Ага! - Эдди засмеялся. - Обязательно с кошкой.
      Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть, измерял и делал инъекцию, из памяти не шла эта странная парочка.
      Когда три дня спустя я снова остановился у ворот фермы, куда направлялся узнать результаты туберкулинизации, мистер Айрсон сидел в плетеном кресле на солнышке и читал, а кошечка свернулась клубком у него на коленях. Когда я вылез из машины, он вновь вежливо приподнял котелок.
      - Добрый день. Чудесная погода!
      - Да, превосходная! - Услышав мой голос, Эмили соскочила на траву и подошла поздороваться со мной, я почесал ее под подбородком, и она, изогнувшись и мурлыча, потерлась о мои ноги.
      - Какая прелесть! - сказал я.
      К неизменной вежливости старика добавилась сердечная теплота.
      - Вы любите кошек?
      - Очень. И всегда любил. - Я несколько раз погладил Эмили по спине, а потом шутливо потянул ее за хвост. Она задрала симпатичную мордочку, и мурлыканье достигло крещендо.
      - Ну, вы понравились Эмили до чрезвычайности. Впервые вижу, чтобы она так открыто ластилась к незнакомому человеку.
      Я засмеялся.
      - Она понимает, как я к ней отношусь. Кошки всегда это знают. Очень мудрые животные.
      Мистер Айрсон улыбнулся и кивнул.
      - Но, по-моему, я вас уже видел? Какое-нибудь дело к мистеру Карлессу?
      - Да. Я его ветеринар.
      - А-а-а... Вот, значит, что. Так вы ветеринар и одобряете мою Эмили?
      - Ну а как же? Она настоящая красавица. Старик просто засветился от благодарной радости.
      - Вы чрезвычайно добры! - Он замялся. - Может быть, мистер... э...
      - Хэрриот.
      - Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?
      - С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.
      - Превосходно, превосходно. Так я вас жду.
      Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес "се данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.
      - Что-то прохладно для чаепития под открытым небом, - сказал он. - Так милости прошу! - Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.
      - Прошу, садитесь. - Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.
      Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.
      - Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? - Старик любезно наклонил голову. - Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.
      Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен - все зачитанные до дыр.
      - Вы любите стихи? - спросил я.
      - О да! - Он улыбнулся. - Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. - Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: "Стихотворения Роберта У. Сервиса".
      - Ваш любимый поэт?
      - Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что-то очень глубокое. - Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие-то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где-то на Аляске, по диким берегам Юкона... И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что-нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.
      - Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?
      - Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?
      - Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?
      - Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.
      - Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. - Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.
      - Ну, это заметить нетрудно, - сказал я, и старик расплылся от удовольствия.
      - Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь (он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка), то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда, будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.
      - Она вас усыновила. - Я засмеялся. - С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.
      - Да... да... Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?
      Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.
      Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:
      - Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?
      - Да нет... Раз уж вы об этом спросили, то последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.
      - Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.
      Он привскочил в кресле как ужаленный.
      - Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость... Попробую ее одну не выпускать.
      - Это сложно, - заметил я. - Надежнее было бы стерилизовать ее.
      - А?
      - Разрешите мне сделать гистерэктомию. Удалить матку и яичники. Тогда все будет в порядке. Ведь котята здесь вам ни к чему?
      - Да... разумеется. Но операция... - Он бросил на меня испуганный взгляд. - Любое хирургическое вмешательство всегда чревато опасностью, не так ли?
      - Нет-нет, - бодро ответил я. - Операция совсем простая. Мы делаем их сотнями.
      Обычная его корректность вдруг исчезла. До этих пор он казался человеком, столько повидавшим в жизни, что его безмятежность ничто не могло нарушить, и вдруг он весь как-то съежился. Некоторое время продолжал поглаживать кошечку, по обыкновению свернувшуюся у него на коленях, а потом потянулся за кожаным, черным, с облупившимся золотым тиснением томом Шекспира, от которого его оторвал мой приход. Он заложил страницу ленточкой, закрыл книгу и аккуратно убрал ее на место.
      - Право, не знаю, что и сказать, мистер Хэрриот. Я ободряюще ему улыбнулся.
      - Вы напрасно тревожитесь. Я настоятельно рекомендую сделать это. Я опишу вам ход операции, и вы сразу успокоитесь. Ну прямо-таки микрохирургия. Делается крохотный разрез, извлекаются яичники и матка, перевязывается культя, а затем...
      Я прикусил язык. Мистер Айрсон закрыл глаза и так сильно качнулся вбок, что чуть не вывалился из кресла. Впрочем, хирургические подробности не впервые произвели совсем не тот эффект, который был мне нужен, и я тут же прибегнул к другой тактике - громко засмеялся и потрепал его по колену.
      Он открыл глаза и испустил долгий дрожащий вздох.
      - Да... да... полагаю, вы совершенно правы. Но дайте время подумать. Я был совсем к этому не готов.
      - Как угодно. Эдди Карлесс, конечно, позвонит мне, если вы ему скажете. Но не откладывайте решение надолго.
 
      Звонка, однако, не последовало, и меня это не удивило. Слишком уж в большой ужас пришел старик от моего предложения. И миновало больше месяца, прежде чем мы снова увиделись.
      Я просунул голову между мешками. Он сидел в плетеном кресле и чистил картошку.
      - А, мистер Хэрриот! Входите! Входите! - Мистер Айрсон посмотрел с мрачной решимостью. - Садитесь, пожалуйста. Я очень рад, что вы заглянули. - Он вскинул голову и перевел дух. - Я намерен последовать вашему совету касательно Эмили. Сделайте ей операцию, когда вам будет удобно.
      - Вот и чудесно! - ободряюще сказал я. - У меня в багажнике есть кошачья корзинка, так что я смогу забрать ее немедленно.
      Кошечка прыгнула ко мне на колени, и я поторопился отвести глаза от расстроенного лица старика.
      - Ну, Эмили, поедешь со мной... - начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись?
      - Ну-ка, ну-ка, - бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили.
      - Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна. Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:
      - Но... но что же нам делать?
      - Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! - Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.
      - Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами... Она же такая маленькая!
      - Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся - будет это примерно через месяц, - попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?
      - Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что... что она так много для меня значит.
      - Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре. Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.
 
      В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.
      Прошло недели две, и меня пригласили на ежегодный банкет местного Сельскохозяйственного общества. Обстановка была самой официальной. Присутствовали почтенные фермеры, крупные землевладельцы и чиновники Министерства сельского хозяйства. Мне дверь туда открыло только то, что я был вознесен в члены подкомиссии по молоку.
      С предобеденной рюмкой в руке я беседовал со своим старым клиентом и внезапно поперхнулся виски.
      - Боже великий! Мистер Айрсон! - вскричал я, указывая на высокую седобородую фигуру в дальнем конце зала, щеголявшую безупречным белым галстуком. Серебряная шевелюра, обычно растрепанная, была зализана к затылку и блестела над ушами. Прихлебывая из рюмки, он властно чеканил слова, а собравшиеся вокруг слушатели согласно кивали.
      - Глазам своим не верю! - ахнул я еще раз.
      - Да он это, он, - проворчал мой приятель. - Сквалыга чертов!
      - Что?!
      - Ну да. Первейший сукин сын. Родную мать обдерет до нитки.
      - Странно! Я знаком с ним не очень давно, но он мне нравится. Очень нравится.
      Фермер вздернул брови.
      - Ну так вы один такой выискались, - пробурчал он кисло. - Эдакого другого прижимистого скупердяя не найти.
      Я даже головой помотал.
      - Не понимаю. А костюм? Где он его раздобыл? В его придорожной лачужке нет ничего, кроме самого необходимого.
      - Э-эй! Погодите минутку! - Фермер расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь. - Это надо же! Вы ведь о его брате говорите, старике Юджине. А это Корнелий.
      - Невероятно! Изумительное сходство. Они близнецы?
      - Да нет. Корнелий на два года старше, но все равно похожи, как две горошины.
      Словно почувствовав, что мы говорим о нем, седобородый старик обернулся к нам. Лицо было почти лицом Юджина, но вместо мягкости чувствовалась нахрапистость, вместо благожелательной безмятежности - свирепое высокомерие. Почти сразу же он снова принялся что-то вещать стоящим вокруг, а у меня по телу пробежала ледяная дрожь. Стало не на шутку страшно, но я продолжал смотреть в ту сторону как зачарованный, пока голос фермера не вывел меня из этого транса.
      - Ошибку-то эту многие делали. Но они только с виду похожи. А характеры у них ну прямо противоположные. Юджин - старикан что надо, ну а этот сквалыга... Ни разу даже не улыбнулся, сколько его знаю.
      - Ас Юджином вы знакомы?
      - Да как все. Я ему почти ровесник, и ферма моя на айрсоновской земле. Когда их отец умер, все досталось Корнелию, да только, думается мне, Юджину текстильная фирма и поместье все равно были бы ни к чему. Он всегда был мечтатель и непоседа - добрый, открытый людям, но вроде бы не от мира сего. Ни деньги, ни положение в обществе его не интересовали. Поступил в Оксфорд, знаете ли, а потом словно сгинул. Много лет никто даже не знал, жив он или умер.
      - И теперь вот живет в лачужке у дороги.
      - Угу. Странно, а?
      Куда страннее! Более необычную историю трудно было бы придумать, и ближайшие недели она не шла у меня из головы. Мои мысли постоянно возвращались к старику и его кошечке в придорожной юрте. А вдруг котята уже родились? Да нет, старик непременно дал бы знать.
      В один ненастный вечер так и произошло.
      - Мистер Хэрриот, я звоню вам с фермы. Эмили еще не... не разрешилась, но она... словно раздулась, весь день не вставала, дрожит и ничего не ест. Мне крайне неприятно беспокоить вас в такую отвратительную погоду, но я ничего в этих вещах не понимаю, а у нее вид... очень несчастный.
      Мне все это не понравилось, но я постарался ответить небрежно:
      - Пожалуй, я заскочу посмотреть ее, мистер Айрсон.
      - Но все-таки... Вас это очень затруднит?
      - Пустяки. Мне по дороге. Скоро буду у вас.
      Когда сорок минут спустя я, спотыкаясь в темноте, добрался до юрты и раздвинул мешки, моего взору предстала почти фантасмагорическая сцена.
      Брезентовые стенки содрогались и прогибались под ударами ветра и дождевых струй. Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы смутно ложился на Юджина в кресле. Он нежно поглаживал Эмили в корзинке на полу.
      Бедная кошечка раздулась почти в шар. Ее трудно было узнать. Я опустился на колени и провел ладонью по выпуклому животу. Кожа казалась растянутой до предела. Эмили была битком набита котятами, но выглядела измученной, почти безжизненной. Тем не менее она тужилась и лизала влагалище.
      Я посмотрел на старика.
      - У вас не найдется горячей воды, мистер Айрсон?
      - Конечно, конечно. Чайник только что вскипел.
      Я намылил мизинец. Он только-только протиснулся в узенькое отверстие. Внутри я обнаружил, что шейка матки широко раскрыта, но до бесформенной массы за ней мизинец доставал с трудом. Только Богу было известно, сколько котят там застряло, но в одном сомневаться не приходилось: протиснуться наружу они никак не могли. Места для маневрирования не было вовсе. Помочь ей я не мог. Эмили повернула ко мне мордочку и жалобно мяукнула. Я с острой горечью осознал, что эта кошка - исключение и погибает от родов.
      - Мистер Айрсон, - сказал я, - мне придется сейчас же ее увезти.
      - Увезти? - повторил он растерянным шепотом.
      - Да. Необходимо сделать кесарево сечение. Выйти нормальным путем котята не в состоянии.
      Он выпрямился в кресле и кивнул - оглушенно, не слишком понимая, о чем идет речь. Я ухватил корзинку вместе с Эмили и отпрянул во тьму. Но тут вспомнился растерянный взгляд старика. Я же совсем забыл о своей обязанности поддерживать в клиенте бодрость духа! Я опять сунул голову между мешками.
      - Не беспокойтесь, мистер Айрсон. Все будет отлично.
      Не беспокойтесь! Пустое утешение. Поставив корзинку с Эмили на заднее сиденье, я стиснул зубы. Меня терзало беспокойство, и я проклинал насмешницу судьбу: после всех моих бодрых заверений, что для кошек роды - пустяк, именно эти роды могут завершиться трагически. Сколько времени Эмили оставалась в таком положении? Разрыв матки? Сепсис? В мозгу вихрем проносились самые мрачные прогнозы. И почему, почему именно этого одинокого старика поджидает такое горе?
      В деревне я остановился у телефонной будки и позвонил Зигфриду.
      - Я только что уехал от Юджина Айрсона. Вы не могли бы подъехать помочь? Кесарево сечение у кошки. И откладывать нельзя. Простите, что порчу вам свободный вечер.
      - Ну что вы, Джеймс! Я ничем не занят. Так скоро увидимся, э? Когда я вошел, в операционную, автоклав уже исходил паром и Зигфрид приготовил все необходимое. Увидев меня, он распорядился:
      - Ну, пациентка ваша, Джеймс, а я беру на себя анестезию.
      Я выбрил оперируемый участок и уже занес скальпель над вздутым животом, когда Зигфрид присвистнул.
      - Господи! Так и кажется, что вы вскрываете абсцесс.
      Он был совершенно нрав. У меня возникло ощущение, что стоит сделать надрез, и в лицо ударит струя котят. И действительно, едва я осторожно прошел кожу и мышцы, как матка угрожающе выпятилась наружу.
      - О черт! - прошептал я. - Сколько их там?
      - Наверное, хватает, - отозвался мой партнер. - А она такая малютка!
      Едва дыша, я рассек стенку, которая к великому моему облегчению выглядела чистой и здоровой. Вот-вот появится клубок головенок и лапок... С возрастающим недоумением я убеждался, что тяну разрез вдоль массивной угольно-черной спины, а когда, наконец, подцепил пальцем шею, вытащил котенка и положил его на стол, в матке не оказалось больше ничего!
      - Всего один! - охнул я. - Просто не верится!
      - Но зато какой! - засмеялся Зигфрид. - И жив к тому же. - Он взял котенка и осмотрел его. - Ну и здоровый же будет котище! Он уже величиной почти со свою мать!