Забияка был единственным спортсменом-любителем среди знакомых мне псов.
      - Давай, малый! - скомандовал Арнольд Брейтуэйт, его хозяин. - Покажи подачу Лу Хоуда.
      Красавец бордер-колли лихо встал на задние лапы, а правую переднюю вскинул над головой и резко опустил, словно подав крученый мяч. Я засмеялся.
      - Поразительно, Арни. Вот уж не догадывался, что он в довершение всего еще и теннисист.
      - А как же! - Великан наклонил голову и с удовлетворенной гордостью посмотрел на своего любимца, а потом нагнулся и потрепал косматую голову. - Он у нас во всем мастак. С хозяина пример берет - во всех видах спорта разбирается. Ну а этой подаче грех было бы его не обучить - уж кого-кого, а Лу Хоуда я знаю.
      - Вы с ним знакомы?
      - Знаком? Да он мой друг. Мы с ним старые товарищи. Он меня очень уважает. Лу то есть.
      Я смотрел на Арни с изумлением, которое всегда охватывало меня в его присутствии. Подрядчик-строитель на покое. Вернее, так он себя называл, однако никто не видел, чтобы он когда-либо что-либо строил. Холостяк без малого семидесяти лет, грузный, но еще крепкий, он был неистовым фанатиком всех видов спорта, обладал в этой сфере поистине энциклопедическими познаниями и водил дружбу со всеми знаменитостями. Как это у него получалось, оставалось неясным, ибо из Дарроуби он отлучался редко, тем не менее почти все британские спортсмены с мировым именем числились у него в приятелях.
      - Ну а теперь, малый, - объявил он своему псу, - поиграем в крикет. - Мы вышли на лужайку за домом. - Будешь ловить, понятно?
      Брейтуэйт прицелился битой по мягкому мячу и, едва Забияка припал к земле, готовясь к прыжку, быстро послал мяч чуть левее пса. Тот взвился в воздух, схватил мяч на лету, отнес хозяину и занял прежнюю позицию. Новый удар правее, потом опять левее, и всякий раз Забияка ловко ловил его в полете.
      - Уж он не уронит! - сказал Арни с довольным смешком. Он взмахнул битой. - Та самая, про которую я рассказывал. Лен Хаттон пару раз брал ее у меня перед решающими матчами. И вот что он мне тогда говорил, слово в слово: "Отличная деревяшка, Арни, отличная!".
      Это я уже слышал. Легендарный Лен Хаттон, позднее сэр Леонард, в то время был капитаном английской сборной, держателем рекордов, кумиром всюду, где любят крикет, а в помешанном на крикете Йоркшире - так и вовсе верховным божеством.
      - А вот и эти бутсы! - Он поднял пару отлично выбеленных крикетных бутс. - Их Лен тоже заимствует. То и дело берет. Говорит, они ему удачу приносят.
      - Да, Арни, я помню, как вы про это рассказывали.
      - Уж в крикете я себя показал, было дело. - В его глазах появилось мечтательное выражение, и я понял, что сейчас услышу о том или ином его спортивном подвиге на фронтах первой мировой войны. Собственно, я заглянул к нему подстричь когти Забияке, но было по опыту известно, что с этим придется подождать.
      - Мы тогда с артиллеристами играли, во Франции то есть. Ну никак у нас броски не шли, и счет рос да рос. Тут полковник кидает мяч мне. "Должен вас поставить, Брейтуэйт, - говорит. - Положение у нас скверное". Ну, я его немножко подправил.
      -Да?
      - Ага. Три очка в один момент. Тут полковник подходит ко мне и говорит: "Лучше я вас сниму Брейтуэйт. Счет сравнялся, но пережимать тоже не годится". Ну и опять то же самое: их игроки начали выбивать одного за другим, так что полковник опять подходит и говорит: "Извините, Брейтуэйт. Должен снова вас поставить".
      Арни помолчал и посмотрел на меня с торжеством.
      - Ну и я опять сделал то же.
      - Вы... вы опять сравняли счет?
      - Ага.
      - Потрясающе. Просто чудо. - Я выразительно пощелкал щипчиками, но Арни словно не заметил.
      - Ну а теперь покажи Тома Финни! - воскликнул он и покатил по траве футбольный мяч. Это был один из коронных номеров Забияки, и я его уже видел, но все равно разделял восторг, с каким Арни следил, как пес вел мяч по лужайке между передними лапами, обходя невидимых защитников.
      - Ну-ка, забей гол! - скомандовал Арни, и Забияка повернул прямо к двум миниатюрным штангам у края лужайки, а затем носом вкатил мяч между ними.
      Мы с Арни смеялись и хлопали в ладоши, а Забияка прыгал на нас, отчаянно виляя хвостом. Меня радовала его энергия - ведь он был уже стар. Ему шел десятый год.
      - Он ведь любит эти штуки, верно? - сказал я.
      - А как же! Спорт для него первое дело. Ему только бы поиграть. - Арни задумчиво надул щеки. - Что-то я Тома давненько не видел.
      Том Финни был тогда в зените славы. Игрок сборной, универсал на поле и, возможно, величайший футболист, какого только знала Англия.
      - Вы с ним знакомы? - спросил я.
      - Конечно, конечно. Мы с ним закадычные дружки. Надо будет навестить его. Эй, Забияка! - Он снова махнул своему псу. - А как насчет гольфа? Покажи нам своего Тони Лока.
      Я поднял ладонь.
      - Как-нибудь в другой раз, Арни. А сейчас пора заняться его когтями.
      - Ладно, Джим, не буду вас задерживать. - Он задумчиво улыбнулся. - Вот подумал про гольф и вспомнил времечко, когда мы с Тони были не разлей вода.
      - Еще один друг, э?
      - Да уж, можно сказать.
      Обрезая когти Забияке, я прикидывал, найдется ли хоть один знаменитый спортсмен, которого Арни не числил бы среди своих друзей. В то время Лок был в гольфе светилом - и добрым приятелем Арни, несмотря на это.
      Подобно большинству собак, Забияка не жаждал приводить когти в порядок, и едва я брал его лапу, как он начинал пыхтеть, широко- разинув пасть и вывалив язык, но характер у него был добродушный, и он покорялся судьбе, не рыча и не огрызаясь.
      - С черными когтями ухо надо держать востро, - сказал я. - На них кожица совсем не видна, не то что на светлых, и приходится быть очень осторожным. Ты ведь никогда меня не простишь, Забияка, если я тебя ненароком пораню.
      Услышав свою кличку, большой пес, несмотря на свой страх, слабо вильнул хвостом, а едва простенькая операция завершилась и я погладил его по голове, он с облегчением убежал на лужайку.
      - Выпейте чайку на дорожку, Джим, - сказал Арни.
      Я заколебался, времени у меня было мало, но я знал, как он любит поговорить, а я любил его слушать.
      - Спасибо, Арни. Но только быстро.
      Кухня была типично холостяцкой, функциональной и неуютной. И наблюдая, как Забияка ходит за хозяином от плиты к посудному шкафчику и столу, я понял, какую радость должна приносить его преданность. Без него кухня выглядела бы еще более холодной и неуютной - недаром Арни, хлопоча с чайником и чашками, все время заговаривал с ним. Но никаких признаков бедности заметно не было - Арни, казалось, в деньгах не нуждался.
      Он со вкусом помешал в своей дымящейся чашке.
      - Лучше горячего чайку ничего нет, а, Джим?
      - Да, он очень освежает, Арни. Ну да вы всегда любили чай по-особенному и, наверное, очень мучились во время войны, когда его нельзя было достать.
      Он энергично мотнул головой.
      - Да нет. У меня всегда имелся запасец. Парочка индийских раджей снабжала меня с начала и до конца.
      - Парочка раджей?
      - Ага. Во время первой мировой я одно время служил там. Ну и сдружился с ними, с раджами этими. Отличные были ребята, скажу я вам. И, черт, как началась вторая, они про меня вспомнили, и в чем-чем, а в чае я не нуждался.
      - Замечательно! - Служба в армии познакомила Арни с поразительным числом стран. Я уже слышал от него про Францию, Бельгию, Италию, Месопотамию, Африку, Египет - и вот теперь Индия!
      Я допил чашку и отправился дальше по вызовам. Когда я уходил, Арни уже играл в гольф со своим псом.
 
      Я часто видел Арни и помимо моих профессиональных визитов к Забияке, так как каждый вечер он восседал на обычном своем месте в "Гуртовщиках" у конца стойки. Как-то вечером, возвращаясь с отела, стоившего мне порядочной толики пота, я завернул в "Гуртовщики" утолить жажду. Арни уже был там, а под его стулом по обыкновению свернулся Забияка.
      - Отличный денек я провел в Хедингли, - заметил Арни. - Игра хороша была, это уж так.
      - Счастливчик! Завидую вам. - Объезжая фермы, я слушал по радио репортаж о крикетном матче и лелеял надежду выбраться с Хелен в Лидс на субботний матч.
      - Да, было дело. И знаете, сидел я в первом ряду, ну и подходит ко мне Денис Комптон и говорит: "Здорово, Арни, рад тебя видеть. Я тебя искал. Ребята сказали, что ты будешь тут сегодня, ну так хочу тебя позвать пообедать с нами. Я все глаза проглядел".
      - Чудесно! - пробормотал я. - Так вы обедали с командой?
      - Ага. И лучше быть не могло. Они там все собрались: Билл Эдрич, и Сирил Уошбрук, и знаменитые австралийцы. Кит Миллер, Нил Харви, Рей Линдоулл - ну да все до единого. И очень мне обрадовались. Я же, понятно, с ними давно знаком.
      - Понятно.
      Тут с другого бока к моему другу подсел Кении Дитчберн, мясистый краснолицый парень.
      - А, Арни! - сказал он ухмыляясь. - О крикете, значит, беседуете? А вы свои бутсы давно Лену Хаттону одалживали?
      Арни обратил на него суровый взгляд.
      - А, Кении! - буркнул он и снова обернулся ко мне.
      Его воспоминания принесли ему в городке немалую известность, и молодое поколение все время тщилось подковырнуть его, но у Арни выработалась защитная реакция - он сразу замыкался в себе. Я же во время наших частых встреч никогда не начинал разговор о его спортивных интересах, никогда не проявлял особенного любопытства, и тогда он расслаблялся, утрачивал настороженность, и одна увлекательная история сменяла другую.
      Бедняга становился жертвой не только насмешливого поддразнивания, но и превращался в героя бесчисленных апокрифических легенд, которыми обменивались местные остряки. По словам одних, Арни якобы рассказывал, что, служа во Франции во время первой мировой войны, он настолько прославился как непробиваемый вратарь, что в конце против его ворот встали в очередь все самые результативные нападающие и принялись бить пенальти. Как они ни старались, он брал все мячи. В конце концов, потеряв всякую надежду, они зарядили пушку футбольным мячом и выпалили по воротам. Арни якобы завершал повествование лаконичной фразой: "Взять-то его я взял, но обошлось мне это в два сломанных ребра".
      По другой легенде, он рассказывал, что на зимних маневрах в России солдаты организовали соревнование, кто дальше пошлет мяч. Победил Арни: он сделал такую свечку, что мяч упал из тучи весь в снегу. Эти и тому подобные россказни приписывались Арни местными ребятами, но сам я от него их не слышал, а потому во внимание не принимал, как и красочный анекдот, согласно которому в решающий момент Египетской кампании Арни переплыл Нил с генералом Алленби на спине.
      Тем не менее эти легенды вошли в местный фольклор и, думается, останутся в нем навсегда. Мне вспоминается, как на благотворительном концерте в Дарроуби раздался всеобщий смех, когда скрипач-эксцентрик торжественно объявил, что сыграет вторую часть одной из фантазий Арни Брейтуэйта.
      Но я питал к старику теплейшую симпатию. Я тоже был завзятым болельщиком. Арни же, когда не предавался воспоминаниям, обсуждал спортивные новости как истинный знаток. Мне всегда было интересно с ним разговаривать. К тому же он любил животных, обожал своего пса, и это еще более укрепляло нашу дружбу.
 
      Несколько недель спустя после подстригания когтей я в чудесный солнечный день прогуливался с моей Диной по лугу у реки и вдруг увидел Арни с Забиякой. Как обычно, они во что-то играли, и пес прыгал, догоняя мяч под нависшими над водой ветвями старых ив.
      - Он что-то похудел, Арни, - сказал я, глядя на впалые бока Забияки, на выступающие ребра. - Он здоров?
      - Ага. Весел и ест, что твоя лошадь. В форму вошел, только и всего. К футбольному сезону готовится. Давай, малый, покажи-ка Стэнли Мэтьюса.
      Забияка повел мяч и сделал финт, действительно напоминавший прием великого футболиста.
      - Давненько я Стэна не видел, - задумчиво произнес Арни. - Небось думает, куда это я запропал.
      Прошел месяц, прежде чем я вновь увидел старика. Его голос в телефонной трубке звучал испуганно:
      - Может, заглянете, Джим, посмотрите моего пса? Плохо ему.
      - А что с ним, Арни?
      - Так-то ничего. Да только он как неживой стал.
      Я застал неразлучную пару в саду. Забияка выглядел удручающе. От него остались кожа да кости, и он даже не повернул голову в мою сторону.
      - Господи, Арни! - воскликнул я. - Как вы довели его до подобного состояния? На него страшно смотреть.
      - Ну он, конечно, худел, но ел вовсю, что твоя лошадь. Я думал, может, он бегает много. А тут вдруг за пару дней ему так скверно сделалось! Да разве ж я из тех, кто о своих собаках думать не думает?
      - Ну, конечно, нет, Арни. А ест он по-прежнему хорошо, вы говорите?
      - Ага. Лучше некуда. Это-то меня и сбило.
      - И пьет много?
      - Да уж. То и дело к миске прикладывается.
      Я начал осмотр, но никаких сомнений уже не было. Потеря веса, волчий аппетит, ненормальная жажда, крайняя вялость. Ответ мог быть только один.
      - Арни, - сказал я, - по-моему, у него диабет.
      - А черт! А это плохо?
      - Боюсь, что да, раз дошло до такой степени. Не исключено, что он не вытянет.
      Арни уставился на меня в полном ошеломлении.
      - Что вы такое говорите? Он умрет?
      - Надеюсь, что нет. Можно еще многое сделать.
      - А прямо сейчас не начнете, а, Джим? - Он с отчаянием запустил пятерню в волосы. - Как же я без него буду?
      - Обязательно, Арни, но сперва необходимо удостовериться, исключить две-три другие возможности. Например, заболевание почек. Завтра прямо с утра принесите мне на анализ его мочу. Когда он задерет ногу, подставьте чистую тарелку, слейте мочу в пузырек и вместе с Забиякой сразу идите в приемную.
      Он кивнул.
      - Понятно... приду... Но, может, он все-таки не так уж плох... - Подобрав с травы футбольный мяч, он подкатил его к носу Забияки. - А ну-ка, малый, - произнес он с надеждой, - покажи нам Тома Финни.
      Забияка даже не привстал. Он апатично тронул мяч носом, а потом поднял на нас тусклые глаза. Его хозяин нагнулся и погладил его.
      - Забияка... - прошептал он. - Забияка...
      Утром я сделал анализ мочи. Положительная реакция на глюкозу.
      - Вот теперь мы знаем точно, Арни. Это диабет. Теперь мы будем делать вот что: я сейчас же введу ему небольшую дозу инсулина, и вы должны будете каждое утро приводить Забияку и приносить мочу для анализа. Если реакция останется положительной, я немного увеличу дозу и буду продолжать так, пока не произойдет стабилизация, то есть реакция станет отрицательной.
      - Да, конечно, я буду приходить каждый день, сколько потребуется... то есть... ну... если он жив будет. - Лицо старика сморщилось от горя.
      Иногда при диабете первая же инъекция инсулина творит чудеса, но у Забияки заметного улучшения не наступило - он был в слишком плохом состоянии. Утро за утром Арии приводил его в приемную, и я тщетно искал хоть какие-то обнадеживающие признаки. Бойкий пес превратился в немощное полумертвое создание - в полную противоположность универсальному игроку, каким он был прежде. Арни с угрюмой решимостью приводил его ровно в девять, и после первых десяти дней я посочувствовал старику:
      - Арни, вам, должно быть, очень тяжело водить его сюда каждый день.
      Он негодующе выставил подбородок.
      - Да я сюда на четвереньках буду приползать хоть до второго пришествия, лишь бы моя собака жива осталась.
      Примерно тогда же я почувствовал, что с Забиякой что-то происходит. Он был все таким же тощим и вялым, но в глазах появился блеск, они уже не казались мертвыми. Надежда во мне воскресла и укреплялась по мере того, как большой пес мало-помалу начал обретать былую жизнерадостность, и через три недели лечения утренний анализ показал отрицательную реакцию, а на меня, виляя хвостом, смотрел бодрый пес, казалось готовый броситься за мячом.
      - Арни, - сказал я, - наконец-то состояние стабилизировалось. Дальше его судьба зависит от вас. Вам придется каждое утро колоть ему инсулин до конца его дней.
      - Э? Чтоб я ему уколы делал? - Лицо старика стало несчастным.
      - Да. Вы ведь сможете? После утренней кормежки. Это скоро превратится у вас в привычку.
      Он с сомнением посмотрел на меня, но промолчал, и я снабдил его всем необходимым.
      С этого дня выздоровление Забияки пошло стремительно, и несколько дней спустя я уверился в способности Арни делать уколы. Затем вообще выяснилось, что на Балканах он некоторое время состоял при полковом враче и шприцы были ему не в новинку.
      Я поставил последнюю счастливую точку на этом эпизоде с диабетом, когда как-то, заглянув через ограду в сад Арни, увидел, что старик повалил Забияку на траву.
      - Арни, чем вы занимаетесь? - окликнул я его.
      - Показываю Забияке приемчик: обучаю его регби.
 
      Осень незаметно сменилась зимой, и однажды Дарроуби охватило волнение - на местном стадионе должен был состояться важный хоккейный матч между командами соперничающих графств - Йоркшира и Ланкашира. Команды были ведущие, в их составе числилось несколько международных звезд. Всем хотелось посмотреть этих знаменитостей в игре, и днем в субботу я пришел на стадион заблаговременно - как мне казалось. Однако он был уже полон зрителей. Люди стояли у боковых линий в несколько рядов. Никогда еще я не видел тут такой толпы и уже решил, что ничего толком посмотреть не сумею, как вдруг меня окликнули:
      - Эй, Джим, тут для вас есть местечко!
      Я оглянулся и увидел Арни, удобно устроившегося на скамье у прохода в раздевалку.
      - Да как же, Арни...
      - Я ведь его для вас и занял. Садитесь-ка.
      Чудесно. Игра должна была вот-вот начаться, мне хорошо было видно все поле. Внезапно я почувствовал, что мою ногу толкают, посмотрел вниз и узрел нос Забияки, уткнувшийся в мое колено. Как всегда, он примостился под сиденьем хозяина и словно хотел сообщить мне, что находится в наилучшей форме.
      Следя за игрой, я почесывал его уши. Как и следовало ожидать, игра шла на высшем уровне, и особенно блистали игроки сборной.
      Арни не скупился на объяснения.
      - Это Пип Чапман, капитан йоркширцев и центр сборной, старый мой приятель. И Грег Холройд, капитан ланкаширцев и левый нападающий сборной. Тим Моубрей и Джонни Харт. Я их всех хорошо знаю. Уже много лет.
      В перерыве, когда игроки собрались в середине поля, Арни окончательно развернулся.
      - Приятно, конечно, что зимний сезон начался, только я все вспоминаю заключительный крикетный матч в Скарборо. Сижу себе, греюсь на солнышке, а тут Фред Труман и угляди меня. "Арни, - говорит, - я же тебя всюду искал!"
      Последняя фраза, приписанная еще одному из сонма бессмертных крикетистов, развеселила компанию парней, сидевших позади нас. Давясь смехом, один из них спросил:
      - Фред Труман, Арни? Тот самый Фред Труман? И всюду тебя искал? Арни помрачнел, слегка кивнул с достоинством, отработанным долгой практикой, что вызвало новые смешки и шепот: "Всюду тебя искал!". Видимо, эта фраза особенно их позабавила.
      Мой друг пропускал насмешки мимо ушей и сидел неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой, пока в атаку не ринулся еще один:
      - Я слышал, и здесь на поле твои старые приятели, Арни? Четверо из сборной - ты с ними много лет знаком, э?
      Арни снова коротко кивнул, а меня укололо дурное предчувствие. На этот раз положение оказалось критическим - вон он", живые доказательства в его пользу или против. Арни сидел с краю прямо у прохода. Направляясь в раздевалку, игроки пройдут на расстоянии вытянутой руки от него. Они не могут его не увидеть.
      Когда раздался финальный свисток, у меня перехватило дыхание. Игроки приближались, и должно было произойти что-то ужасное. От всей души я хотел провалиться сквозь землю.
      Первым шел Холройд, могучий черноусый ланкаширец, лицо его лоснилось от пота, колени были вымазаны в земле. Он скользнул по Арни равнодушным взглядом и пошел дальше. Внутри у меня все сжалось, как вдруг он остановился и сделал шаг назад. Несколько секунд он молча смотрел на скамью с высоты своего роста, а потом загремел:
      - Да это же Арни Брейтуэйт! Здорово! Как делишки, старина? - Он тряс руку моего друга и кричал через плечо: - Эй, Пип, Джонни, Тим, вы только поглядите, кто здесь! Это же наш старый приятель!
      В проходе возникла толчея: четверо сгрудились возле Арни, хлопали его по спине, смеялись, перебивали друг друга. Забияка выбрался из-под скамьи и на обычный собачий манер поддержал веселым лаем общее веселье.
      Пип Чапман поглядел на Арни с нежностью.
      - А знаешь, Арни, мы ведь думали, что ты можешь быть тут, и все время, пока играли, высматривали тебя. Можно сказать, повсюду искали!

      Мои клиенты в своем мнении обо мне сильно расходились: двое-трое как будто считали меня блестящим специалистом, подавляющее большинство видело во мне добросовестного надежного ветеринара, а кое-кто был убежден, что мои способности весьма ограниченны. Но, кажется, одна семья лелеяла тайное убеждение, что у меня в голове не все дома.
      Так думали Хардуики - и к большому моему сожалению, потому что мне они очень нравились.
      На этот вывод их натолкнула серия мелких, но неприятных происшествий, хотя в то морозное и солнечное январское утро я понятия не имел, что незамедлительно посею в их души сомнения, губительные для доброго мнения обо мне. Ночью выпал снег - ровно столько, сколько требовалось, чтобы выбелить мир, - и передо мной дорога на ферму Хардуиков вилась среди хрустального блеска под безоблачно синим небом.
      Дорога эта была к тому же очень длинной - проселок, уводящий вверх почти на милю, порой исчезал в лощине или за нагромождениями камней, пока не достигал фермы, старые красные крыши которой я увидел, когда подъехал к первым воротам.
      Если вызовов было много, я страшно боялся таких ферм с полдюжиной ворот, отнимавших без толку драгоценные минуты. Но в это утро, когда я вылез из машины, лицо мне гладили теплые солнечные лучи, ноздри щекотал бодрящий воздух, и, открывая первые ворота, я оглядел широкий белый простор, безмолвный и мирный. Мной овладела безмятежная радость, и я с удовольствием останавливался перед следующими пятью воротами, а снег приятно похрустывал под ногами, пока я шел открывать их.
      Во дворе фермы Себ и Джош Хардуики атаковали гору турнепса, накладывая его вилами на тележку. Несмотря на холод, их лица блестели от пота, когда они с улыбкой обернулись ко мне.
      - А, мистер Хэрриот! Утро-то какое!
      Типичные фермеры йоркширских холмов - тихие, вежливые, уравновешенные; я всегда отлично с ними ладил.
      - Ну как сегодня телята? - спросил я.
      - Им получше, - ответил Себ. - И слава Богу, а то мы уж беспокоиться начали.
      Я тоже ощутил облегчение. Сальмонеллез - скверная штука, часто смертельная для молодняка и опасная для людей, а когда я два дня назад осматривал телят, картина была достаточно зловещей.
      Вместе с братьями я вошел в телятник и направился к его отгороженному концу, где стояли мои пациенты, числом двадцать, и радостно вздохнул. Все выглядело иначе. Два дня назад этот загон окутывала безнадежность - телята стояли неподвижно, уныло поникнув, и по их хвостам стекали струйки жидкого кала, а теперь они ожили, повеселели и с интересом посматривали на меня.
      Я же мысленно хлопнул себя по спине, потому что не ударил лицом в грязь. Как легко было спутать это с простым поносом! Но высокая температура и характерное покашливание насторожили меня. Ректальные мазки подтвердили диагноз, и обычное сочетание инъекций левомицетина с оральными дозами фуразолидона явно дало желанные результаты.