32. Мистер Пинкертон в затруднении

Мистер Пинкертон, владелец маленькой фермы, сидел в приемной возле стола миссис Харботл. Рядом с ним сидел его колли.

– Чем могу помочь, мистер Пинкертон? – спросил я, затворяя за собой дверь.

Фермер помялся.

– Ну-у, пес мой, значит… не того.

– В каком смысле? Он болен? – Нагнувшись, я погладил косматую голову. Пес радостно вскочил, и его хвост гулко забарабанил по боковой стенке стола.

– Да нет. Сам-то он ничего, здоров. – Мистеру Пинкертону было явно не по себе.

– Ну, и в чем же дело? Он просто пышет здоровьем.

– Так-то так, да вроде бы… У него… – Он испуганно покосился на миссис Харботл. – У него с пенником не того.

– Что-что?

По худым щекам мистера Пинкертона разлилась легкая краска. И вновь он с ужасом взглянул на миссис Харботл.

– Его, ну, его… пенник. Что-то у него с пенником. – И он еле заметно ткнул указательным пальцем в сторону собачьего брюха.

Я поглядел.

– Простите, но ничего необычного я не замечаю.

– Так ведь… – Лицо фермера страдальчески сморщилось, и он наклонился ко мне. – Что-то у него там, – хрипло прошептал он. – Что-то у него течет из… из пенника.

Я опустился на колени, посмотрел внимательно и все понял.

– Вы об этом? – Я указал на малюсенький комочек спермы на конце препуция.

Он немо кивнул, агонизируя от смущения. Я засмеялся.

– Ну, тревожиться тут нечего. Вполне нормальное явление. Так сказать, сбрасывается избыток. Он же совсем молодой?

– Ага. Полтора года.

– Ну вот! Просто жизнь в нем ключом бьет. Ест вволю, а работы для него маловато, а?

– Ага. Кормежка самая лучшая. Ну и вы верно сказали: работы для него у меня маловато.

– Так чего же вы хотите? – Я поднял ладонь. – Кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше бегал, и все само собой пройдет.

Мистер Пинкертон вперился в меня.

– А его… с его… – Он вновь бросил агонизирующий взгляд на нашу cекретаршу, – вы не подлечите?

– Нет-нет, – сказал я. – Поверьте, с его… э… пенником все в порядке. Никаких отклонений.

Но я видел, что убедить мне его не удалось, и прибегнул к уловке:

– Вот что! Я дам вам для него успокаивающих таблеток. Они тут не повредят.

Я прошел в аптеку, отсчитал таблетки в коробочку и, вернувшись в приемную, вручил ее фермеру с ободряющей улыбкой. Однако его лицо стало еще более скорбным. Несомненно, моих объяснений было недостаточно, и, провожая его по коридору к входной двери, я постарался самыми простыми словами растолковать ему суть процесса.

Когда он вышел на крыльцо, я, почти захлебнувшись в собственном потоке слов, решил на прощание кратко суммировать все мною изложенное.

– Короче говоря, – сказал я со смешком, – кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше двигался, поработал бы, и давайте ему по таблетке утром и вечером.

Губы фермера искривились так, что казалось, он вот-вот зальется слезами. Потом он повернулся и, поникнув, медленно спустился по ступенькам. Сделал шажок, другой… потом решительно обернулся и жалобно простонал:

– Но, мистер Хэрриот… А пенник-то его как же?

Умилительное напоминание о днях, когда в сельских местностях все, что имело даже самое отдаленное отношение к полу, либо вообще не подлежало упоминанию, либо требовало деликатнейших обиняков. «Пенник» бы лишь одним примером множества эвфемизмов. Как не похоже на нынешние времена, когда жены фермеров часто заставляют меня поперхнуться, безмятежно перечисляя всякие анатомические подробности.

33. Добрые сердца и ветеринарная практика

Еще один случай из многих и многих, когда Зигфрид счел нужным прочесть мне нотацию. Старик-пенсионер вошел в смотровую, ведя на веревочке небольшую дворняжку. Я похлопал ладонью по столу.

– Поднимите ее сюда, пожалуйста, – сказал я.

Старик медленно нагнулся, охая и отдуваясь.

– Погодите, – я потрогал его за плечо. – Дайте-ка мне! – И я подхватил собачонку.

– Спасибо, сэр! – Старик с трудом выпрямился, потирая спину и ногу. – Ревматизм меня совсем доконал и поднимать-то мне не очень сподручно. Фамилия моя Бейли, а живу я в муниципальных домах.

– Ну, мистер Бейли, так что с вашей собачкой?

– Да кашляет она. Чуть не все время. А под конец вроде как бы срыгивает.

– Ах так… А сколько ей лет?

– В прошлом месяце десять сравнялось.

– А-а… – Я измерил температуру и тщательно прослушал грудную клетку. Пока я водил стетоскопом по ребрам, вошел Зигфрид и начал рыться в шкафу.

– У нее хронический бронхит, мистер Бейли, – сказал я. – У собак в старости это часто бывает, как и у людей.

Он засмеялся:

– Да, я и сам иногда покашливаю.

– Вполне естественно. Только кашель ведь вас не мучит, верно?

– Нет-нет.

– Вот и с вашей собачкой то же. Я сделаю ей инъекцию и дам таблетки. Боюсь, полностью кашель не пройдет, но если потом ей станет хуже, приводите ее опять.

Старик закивал:

– Обязательно, сэр. Большое спасибо, сэр.

Пока Зигфрид продолжал возиться в шкафу, я сделал инъекцию и отсчитал двадцать таблеток новейшего средства – М-Б 693.

Старик с интересом поглядел на них, потом положил в карман.

– Сколько я вам должен, мистер Хэрриот?

Я поглядел на ветхий галстук, тщательно повязанный под обтрепанным воротничком, на вытертый до прозрачности пиджак. Брюки его были залатаны на коленях, но сбоку в прорехе розовела кожа.

– Ничего, мистер Бейли. Последите, как она будет себя чувствовать.

– А?

– Вы ничего за прием не должны.

– Но…

– Не беспокойтесь, это же все пустяки. Только не забывайте давать ей таблетки.

– Обязательно, сэр, и большое спасибо. Я ведь и не думал…

– Знаю, мистер Бейли. До свидания, и если в ближайшие дни ей не станет заметно лучше, приведите ее еще раз.

Едва шаги старика затихли в коридоре, как Зигфрид вынырнул из шкафа.

– Битый час я их искал. Нет, Джеймс, вы нарочно все от меня прячете!

Я улыбнулся, но промолчал, убирая шприц, а Зигфрид снова заговорил:

– Джеймс, мне неприятно этого касаться, но не кажется ли вам, что вы поступаете легкомысленно, работая даром?

Я посмотрел на него с удивлением:

– Но он живет на пенсию по старости. И наверное, очень нуждается.

– Вполне возможно, и тем не менее вы не имеете права предлагать свои услуги бесплатно.

– Но изредка, Зигфрид! В случаях вроде этого…

– Нет, Джеймс. Даже изредка – нет. Это непрактично.

– А сами вы? Я же видел… и много раз!

– Я? – Его глаза изумленно раскрылись. – Да никогда в жизни! Я-то отдаю себе отчет в суровой реальности нашего существования. Все стало безумно дорого. Например, вы же горстями сыпали ему М-Б шестьсот девяносто три? Господи помилуй! Да вы знаете, что одна такая таблетка стоит три пенса? И не возражайте! Вы ни при каких обстоятельствах не должны работать без гонорара.

– Но, черт побери, сами-то вы! – не выдержал я. – Не далее как на прошлой неделе…

Зигфрид поднял ладонь.

– Успокойтесь, Джеймс. Успокойтесь. У вас необузданное воображение, вот в чем ваша беда.

Вероятно, я поглядел на него очень свирепо, потому что он протянул руку и потрепал меня по плечу.

– Поверьте, дорогой мой, я все прекрасно понимаю. Вы действовали из благороднейших побуждений, и у меня самого бывает искушение поступить так же. Но надо быть твердым. Времена теперь суровые, и, чтобы продержаться на поверхности, нужна суровость. Так что запомните на будущее: никакого робингудства, мы не можем позволить себе такую роскошь.

Я кивнул и отправился на вызовы в несколько ошарашенном состоянии. Впрочем, вскоре я забыл об этой стычке, и она совсем изгладилась бы из моей памяти, если бы неделю спустя мне не довелось снова увидеть мистера Бейли.

Его собачонка вновь лежала на столе в смотровой, и Зигфрид делал ей инъекцию. Я не стал мешать, а вернулся по коридору в приемную и принялся приводить в порядок еженедельник. День был летний, и между занавесками открытого окна я видел крыльцо и ступеньки.

Склоняясь над еженедельником, я услышал, как Зигфрид и старик прошли к дверям. На крыльце они остановились. Собачонка на веревочке выглядела совершенно так же, как и раньше.

– Ну что же, мистер Бейли, – говорил Зигфрид, – я могу только подтвердить слова мистера Хэрриота. Боюсь, кашлять она будет до конца своих дней, но при ухудшениях приходите к нам.

– Хорошо, сэр. – Старик опустил руку в карман. – Скажите, пожалуйста, сколько с меня причитается?

– Причитается?.. Ах да, причитается… – Зигфрид откашлялся, словно на секунду утратил дар речи. Он поглядывал то на дворняжку, то на потрепанную одежду старика, а потом покосился на дом и произнес хриплым шепотом:

– Ничего не причитается, мистер Бейли.

– Но, мистер Фарнон, как же можно?..

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – Зигфрид тревожно замахал рукой на старика. – Ни слова больше. Я ничего не желаю об этом слушать.

Принудив мистера Бейли замолчать, он протянул ему внушительный мешочек и, настороженно оглядываясь через плечо, объяснил:

– Тут сотня таблеток М-Б. Ей они будут часто нужны, а потому возьмите про запас.

Я понял, что Зигфрид заметил прореху у колена, потому что он долго смотрел на нее, а потом сунул руку в карман.

– Погодите минутку.

Он извлек горсть самых разных предметов. Несколько монет скатилось с его ладони, пока он перебирал на ней ножницы, термометры, обрывки бечевки, ключи для открывания бутылок. В конце концов его поиски увенчались успехом и он ухватил банкноту.

– Вот фунт, – прошептал он и снова нервно зашипел на старика, когда тот попытался возражать.

Мистер Бейли понял, что спорить бесполезно, и спрятал бумажку в карман.

– Ну спасибо вам, мистер Фарнон. Я на это свожу свою хозяйку в Скарборо.

– Вот и хорошо, вот и молодец, – пробормотал Зигфрид, виновато косясь по сторонам. – Ну так до свидания.

Старик приподнял кепку и зашаркал по тротуару, тяжело передвигая ноги.

– Э-эй, погодите! – крикнул Зигфрид ему вслед. – В чем дело? Что у вас с ногами?

– Все ревматизм проклятый. Ну да помаленечку, полегонечку дойду.

– До муниципальных домов? – Зигфрид нерешительно потер подбородок. – Далековато… – Он последний раз воровато заглянул в коридор у себя за спиной, а потом указал пальцем. – Вон там моя машина, – шепнул он. – Забирайтесь в нее, я вас подвезу.

Признаюсь, я люблю этот эпизод. Пустячок, конечно, но наглядно иллюстрирующий многое и многое. В том числе широкое распространение хронического бронхита у старых собак, а главное – великолепную непоследовательность Зигфрида, а также его душевную щедрость и сострадательность, которые он так старался скрывать.

34. Джинго и Шкипер

Как и люди, животные нуждаются в друзьях. Вы когда-нибудь наблюдали их на лугу? Они могут принадлежать к разным видам – например, лошадь и овца, – но всегда держатся вместе. Это товарищество между животными неизменно меня поражает, и, по-моему, две собаки Джека Сэидерса служат наглядным примером такой взаимной преданности.

Одного пса звали Джинго, и, когда я делал инъекцию, обезболивая глубокую царапину, оставленную колючей проволокой, могучий белый буль-терьер вдруг жалобно взвизгнул. Но потом смирился с судьбой и застыл, стоически глядя перед собой, пока я не извлек иглу.

Все это время корги Шкипер, неразлучный друг Джинго, тихонько покусывал его заднюю ногу. Две собаки на столе одновременно – зрелище непривычное, но я знал об этой дружбе и промолчал, когда хозяин поднял на стол обеих.

Я обработал рану и начал ее зашивать, а Джинго, обнаружив, что ничего не чувствует, заметно расслабился.

– Может, Джинго, это тебя научит не лезть больше на колючую проволоку, – заметил я.

Джек Сэндерс рассмеялся.

– Вряд ли, мистер Хэрриот. Я думал, что на дороге мы никого не встретим, и взял его с собой, но он учуял собаку по ту сторону изгороди и кинулся туда. Хорошо еще, что это была борзая и он ее не догнал.

– Забияка ты, Джинго! – Я погладил своего пациента, и крупная морда с широким римским носом расползлась в усмешке до ушей, а хвост радостно застучал по столу.

– Поразительно, правда? – сказал его хозяин. – Он все время затевает драки, а дети, да и взрослые, могут делать с ним что хотят. На редкость добродушный пес.

Я кончил накладывать швы и бросил иглу в кювет на столике с инструментами.

– Так ведь буль-терьеры специально для драк и выводились. Джинго просто следует извечному инстинкту своей породы.

– Я знаю. Вот и оглядываю окрестности, прежде чем спустить его с поводка. Он же на любую собаку бросится.

– Кроме этой, Джек! – Я засмеялся и кивнул на маленького корги, который насытился ногой своего приятеля и теперь грыз его ухо.

– Вы правы. Прямо-таки чудеса: по-моему, если бы он совсем откусил Джингу ухо, тот на него даже не зарычал бы.

И действительно, это смахивало на чудо. Корги шел двенадцатый год, и возраст уже заметно сказывался на его движениях и зрении, а трехлетний буль-терьер еще только приближался к полному расцвету сил. Коренастый, с широкой грудью, крепким костяком и литыми мышцами, он был грозным зверем, но когда объедание уха зашло слишком далеко, он лишь нежно забрал голову Шкипера в свои мощные челюсти и подождал, пока песик не угомонится. Эти челюсти могли быть безжалостными, как стальной капкан, но маленькую голову они удерживали, словно любящие руки.

Десять дней спустя Джек привел обоих псов, чтобы снять швы. Подняв их на стол, он с тревогой сказал:

– Джинго что-то плох, мистер Хэрриот. Уже два дня ничего не ест и ходит как в воду опущенный. Может быть, ему в рану попала инфекция?

– Не исключено! – Я торопливо нагнулся, и мои пальцы ощупали длинный рубец на боку. – Но никаких признаков воспаления нет. Припухлости и болезненности тоже. Рана прекрасно зажила.

Я сделал шаг назад и осмотрел буль-терьера. Вид у него был унылый – хвост поджат, глаза пустые, без искры интереса. Его приятель принялся деловито грызть ему лапу, но даже это не вывело Джинга из апатии.

Шкипера явно не устраивало такое невнимание, и, оставив лапу, он взялся за ухо. Снова ни малейшего впечатления. Тогда корги начал грызть и тянуть сильнее, так что массивная голова наклонилась, но буль-терьер по-прежнему его не замечал.

– Ну-ка, Шкипер, прекрати! Джинго сегодня не в настроении возиться и играть, – сказал я и бережно опустил корги на пол, где он негодующе завертелся между ножками стола.

Я внимательно осмотрел Джинго, но единственным угрожающим симптомом была высокая температура.

– У него сорок и шесть, Джек. Несомненно, он очень болен.

– Так что с ним?

– Судя по температуре, какое-то острое инфекционное заболевание. Но какое – сразу сказать трудно.

Я поглаживал широкую голову, водил пальцами по белой морде и лихорадочно думал.

Вдруг хвост слабо вильнул и пес дружески обратил глаза на меня, а потом на хозяина. И вот это-то движение глаз стало ключом к разгадке. Я быстро отвернул верхнее веко. Конъюнктива выглядела нормально розовой, но в чистой, белой склере мне почудилась слабая желтизна.

– У него желтуха, – сказал я. – В его моче вы никаких особенностей не заметили?

Джек Сэндерс кивнул:

– Да. Теперь припоминаю. Он задрал ногу в саду, и струя была темной.

– Из-за желчи. – Я легонько надавил живот, и буль-терьер вздрогнул. – Да, участок явно болезненный.

– Желтуха? – Сэндерс поглядел на меня через стол. – Где он мог ее подцепить?

Я потер подбородок.

– Ну, при виде собаки в таком состоянии в первую очередь взвешиваю две возможности – отравление фосфором и лептоспироз. Но высокая температура указывает на лептоспироз.

– Он заразился от другой собаки?

– Возможно, но скорее от крысы. Он охотится на крыс?

– Иногда. Они кишмя кишат в старом курятнике на заднем дворе, и порой он бегает туда поразвлечься.

– Вот именно! – Я пожал плечами. – Других причин можно не искать.

Сэндерс кивнул.

– Во всяком случае, хорошо, что вы сразу установили болезнь. Тем скорее удастся ее вылечить.

Я несколько секунд молча смотрел на него. Все было далеко не так просто. Мне не хотелось его расстраивать, но ведь передо мной был умный, уравновешенный сорокалетний мужчина, учитель местной школы. Ему можно и нужно было сказать всю правду.

– Джек, эта штука почти не поддается лечению. Страшнее собаки с желтухой для меня ничего нет.

– Настолько серьезно?

– Боюсь, что да. Процент летальных исходов очень высок.

Его лицо страдальчески омрачилось, и у меня от жалости защемило сердце, но такое предупреждение смягчало предстоящий удар: ведь я знал, что Джинго может погибнуть в ближайшие дни. Даже теперь, тридцать лет спустя, я вздрагиваю, увидев в собачьих глазах этот желтоватый отлив. Пенициллин и другие антибиотики воздействуют на лептоспиры – штопорообразные микроорганизмы, возбудители этой болезни, но она все еще нередко завершается смертью.

– Ах так… – Он собирался с мыслями. – Но ведь что-то вы можете сделать?

– Ну разумеется, – сказал я энергично. – Я введу ему большую дозу противолептоспирозной вакцины и дам лекарства для приема внутрь. Положение не совсем безнадежно.

Я сделал инъекцию вакцины, хотя и знал, что на этом этапе она малоэффективна, – ведь иного средства в моем распоряжении не было. Вакцинировал я и Шкипера, но совсем с другим чувством: его это почти наверное уберегало от заражения.

– Еще одно, Джек, – добавил я. – Лептоспироз передается и людям, а потому, ухаживая за Джинго, принимайте все меры предосторожности. Хорошо?

Он кивнул и снял буль-терьера со стола. Могучий пес, подобно большинству моих пациентов, поторопился ускользнуть из смотровой, полной пугающих запахов, не говоря уж о моем белом халате. Джек проводил его взглядом и с надеждой повернулся ко мне:

– Посмотрите, как он бежит! Наверное, ему не так уж плохо?

Я промолчал, горячо желая, чтобы он оказался прав, но в моей душе росла гнетущая уверенность, что этот чудесный пес обречен. Ну, в любом случае скоро все станет ясно.

И все стало ясно. На следующее же утро. Джек Сэндерс потопил мне еще до девяти.

– Джинго что-то поскучнел, – сказал он, но дрожь в его голосе противоречила небрежности этих слов.

– Да? – Мое настроение сразу упало, как всегда в подобных случаях. – И как он себя ведет?

– Боюсь, что никак. Ничего не ест… лежит… словно мертвый. А иногда его рвет.

Ничего другого я и не ждал, но все равно чуть было не пнул ножку стола.

– Хорошо. Сейчас приеду.

Джинго уже не повилял мне хвостом. Он скорчился перед огнем, вяло глядя на рдеющие угли. Желтизна в его глазах стала темно-оранжевой, а температура поднялась еще выше. Я повторил инъекцию вакцины, но он словно не заметил укола. На прощание я погладил гладкую белую спину. Шкипер, по обыкновению, теребил приятеля, но Джинго не замечал и этого, замкнувшись в своих страданиях.

Я посещал его ежедневно и на четвертый день, войдя, увидел, что он лежит на боку почти в коматозном состоянии. Конъюнктива, склера и слизистая ротовой полости были грязно-шоколадного цвета.

– Он очень мучается? – спросил Джек Сэндерс.

Я ответил не сразу.

– По-моему, боли он не испытывает. Неприятные ощущения, тошноту – бесспорно, но это все.

– Ну я предпочел бы продолжать лечение, – сказал он. – Я не хочу его усыплять, даже если вы и считаете положение безнадежным. А вы ведь именно так считаете?

Я неопределенно пожал плечами. Мое внимание отвлек Шкипер, который, по-видимому, был совсем сбит с толку. Он оставил свою прежнюю тактику и больше не теребил приятеля, а только недоуменно его обнюхивал. Всего лишь раз он очень нежно подергал бесчувственное ухо.

С ощущением полной беспомощности я проделал обычные процедуры и уехал, подозревая, что живым больше Джинго не увижу.

Но хотя я этого ждал, утренний звонок Джека Сэндерса омрачил мне предстоящий день.

– Джинго умер ночью, мистер Хэрриот. Я подумал, что надо вас предупредить. Вы же собирались заехать утром… – Он пытался говорить спокойно и деловито.

– Искренне вам сочувствую, Джек. Но я, собственно, и предполагал…

– Да, я знаю. И спасибо вам за все, что вы делали.

Когда люди в такие минуты выражают тебе признательность, на душе становится еще хуже. А у Сэндерсов не было детей, и они горячо любили своих собак. Я знал, каково ему сейчас.

У меня не хватало духа повесить трубку.

– Во всяком случае, Джек, у вас есть Шкипер. – Прозвучало это неловко, но все-таки вторая собака могла послужить утешением, даже и такая старая, как Шкипер.

– Да, правда, – ответил он. – Просто не знаю, что мы делали бы без него.

Надо было браться за работу. Пациенты не всегда выздоравливают, и смерть порой воспринимается как облегчение: ведь все уже позади. Разумеется, только в тех случаях, когда я твердо знаю, что она неизбежна, – как было и с Джинго.

Но на этом дело не кончилось. На той же неделе Джек Сэндерс снова позвонил мне.

– Шкипер… – сказал он. – По-моему, у него то же, что было у Джинго.

Холодная рука стиснула мне горло.

– Но… но… этого не может быть! Я сделал ему профилактическую инъекцию.

– Ну, не берусь судить. Только он еле передвигает ноги, ничего не ест и слабеет час от часу.

Я кинулся вон из дома и прыгнул в машину. Всю дорогу до окраины, где жили Сэндерсы, сердце у меня бешено колотилось, а в голове теснились панические мысли. Как он мог заразиться? Лечебные свойства вакцины не внушали мне особого доверия, но я считал ее надежным средством предотвращения болезни. И ведь для верности я сделал ему две инъекции! Конечно, страшно, если Сэндерсы потеряют и вторую собаку, но куда хуже, если это случится по моей вине.

Когда я вошел, маленький корги уныло побрел мне навстречу. Я подхватил его на руки, поставил на стол и сразу же завернул ему веко. Но никаких следов желтухи ни в склере, ни в слизистой рта не оказалось. Температура была совершенно нормальной, и я облегченно вздохнул.

– Во всяком случае, это не лептоспироз, – сказал я.

Миссис Сэндерс судорожно сжала руки.

– Слава богу! А мы уже не сомневались, что и он… У него такой плохой вид.

Я тщательно обследовал Шкипера, убрал стетоскоп в карман и сказал:

– Ничего сколько-нибудь серьезного я не нахожу. Небольшой шумок в сердце, но об этом я вам уже говорил. В конце-то концов, он стар.

– А не тоскует ли он по Джингу, как вам кажется? – спросил Джек Сэндерс.

– Вполне возможно. Они же были неразлучными друзьями. И естественно, он тоскует.

– Но это пройдет, правда?

– Конечно. Я дам для него таблетки очень мягкого успокоительного действия. Они должны помочь.

Несколько дней спустя мы с Джеком Сэндерсом случайно встретились на рыночной площади.

– Ну, как Шкипер? – спросил я.

Он тяжело вздохнул:

– Все так же, если не хуже. Главное – он ничего не ест и совсем исхудал.

Я не представлял себе, что еще могу сделать, но на следующее утро по дороге на вызов заглянул к Сэндерсам.

При виде Шкипера у меня сжалось сердце. Несмотря на свой возраст, он всегда был удивительно бойким и подвижным, а в их дружбе с Джингом, несомненно, играл первую скрипку. Но теперь от былой веселой энергии не осталось и следа. Он безучастно взглянул на меня тусклыми глазами, заковылял к своей корзинке и свернулся там, словно стараясь укрыться от всего мира.

Я снова его осмотрел. Шум в сердце стал, пожалуй, заметнее, но все остальное было как будто в порядке, только выглядел он дряхлым и обессилевшим.

– Знаете, я уже не так уверен, что он тоскует, – сказал я. – Возможно, все дело в старости. Ведь весной ему будет двенадцать, не так ли?

– Да, – миссис Сэндерс кивнула. – Так вы считаете… это конец?

– Не исключено.

Я понимал, о чем она думает: какие-нибудь две недели назад тут играли и возились две здоровые, веселые собаки, а теперь скоро не останется ни одной.

– Неужели ему ничем нельзя помочь?

– Ну, можно провести курс дигиталиса, чтобы поддержать сердце. И пожалуйста, принесите мне его мочу на анализ. Надо проверить работу почек.

Я сделал анализ мочи. Немного белка – но не больше, чем можно было ожидать у собаки его возраста. Значит, дело не в почках.

Дни шли. Я пробовал все новые и новые средства: витамины, железо, фосфорорганические соединения, но корги продолжал угасать. Меня позвали к нему снова примерно через месяц после смерти Джинго.

Шкипер лежал у себя в корзинке и, когда я его окликнул, медленно приподнял голову. Морда у него исхудала, мутные глаза глядели мимо меня.

– Ну-ка, ну-ка, милый! – позвал я. – Покажи, как ты умеешь вылезать из корзинки.

Джек Сэндерс покачал головой:

– Бесполезно, мистер Хэрриот. Он больше не покидает корзины, а когда мы его вынимаем, от слабости шагу ступить не может. И еще одно… ночью он пачкает здесь. Прежде этого с ним никогда не случалось.

Его слова прозвучали, как похоронный звон. Все признаки глубокой собачьей дряхлости. Я постарался говорить как можно мягче:

– Мне очень грустно, Джек, но, очевидно, старичок подошел к концу дороги. По-моему, тоска никак не может быть причиной всего этого.

Он не отвечая, посмотрел на жену, потом на бедного Шкипера.

– Да, конечно… мы и сами об этом думали. Но все время надеялись, что он начнет есть. Так что… вы посоветуете…

Произнести роковые слова я не смог.

– Мне кажется, мы не должны допускать, чтобы он страдал. От него остались только кожа да кости, и вряд ли жизнь доставляет ему хоть какую-то радость.

– Да, пожалуй, я согласен с вами. Он лежит вот так весь день напролет, ничем не интересуясь… – Он умолк и снова посмотрел на жену. – Вот что, мистер Хэрриот. Позвольте нам подумать до утра. Но во всяком случае, вы считаете, что надежды нет никакой?

– Да, Джек. Старые собаки нередко впадают перед концом в такое состояние. Шкипер просто сломался… Боюсь, это необратимо.

Он печально вздохнул.

– Ну, если я не позвоню вам завтра до восьми утра, то, может быть, вы заедете усыпить его?

Я не думал, что он позвонит. И он не позвонил. Случилось все это в первые месяцы нашего брака, и Хелен служила тогда секретаршей у владельца местной мельницы. Утром мы часто вместе спускались по длинным маршам лестницы, и я провожал ее до дверей, а потом собирал все, что требовалось мне для объезда.

На этот раз она, как всегда, поцеловала меня у двери, но, вместо того чтобы выйти на улицу, внимательно на меня посмотрела:

– Ты весь завтрак молчал, Джим. Что случилось?

– Да ничего, собственно. Обычное дело, – ответил я. Однако она все так же внимательно смотрела на меня, и мне пришлось рассказать ей про Шкипера.

Хелен погладила меня по плечу.

– Это очень грустно, Джим. Но нельзя так расстраиваться из-за неизбежного. Ты совсем себя замучишь.

– А-а, знаю я все это! Но что поделать, если я слюнтяй? Иногда я думаю, что напрасно пошел в ветеринары.

– И ошибаешься! – сказала она. – Никем иным я тебя даже вообразить не могу. Ты делаешь то, что должен делать, и делаешь это хорошо! – Она еще раз меня поцеловала, открыла дверь и сбежала с крыльца.

К Сэндерсам я приехал незадолго до полудня. Открыв багажник, я вынул шприц и флакон с концентрированным раствором снотворного. Во всяком случае, смерть старичка будет тихой и безболезненной.

Первое, что я увидел, войдя в кухню, был толстый белый щенок, который вперевалку прогуливался по полу.

– Откуда?.. – удивленно начал я.

Миссис Сэндерс с усилием мне улыбнулась:

– Мы с Джеком вчера поговорили. И поняли, что не можем совсем остаться без собаки. А потому поехали к миссис Палмер, у которой купили Джинго. Оказалось, что она как раз продает щенков нового помета. Просто судьба. Мы его тоже назвали Джинго.