С того дня, когда я встретила ее первый раз, она больше не сказала мне ни слова. Едва ли она вообще замечала меня, когда за столом, за трапезой собирался весь двор, а я стояла за стулом царевны и обмахивала ее веером. Никому не было позволено останавливаться перед царицей и обращаться к ней со словами. Даже Сенмут, ее любимец, которого она сама возвысила над остальными, мог говорить с нею только если она этого потребует.
      Самое большое, что я могла сделать для Ассы, это рассказать о нем Сенмуту. Может быть... в благоприятный момент... если он, как это однажды уже было, ущипнет меня за щеку. Но даже и тогда... хватит ли у меня смелости?
      И вообще, кто знает, когда я его увижу? Он не появляется теперь целыми днями, а вчера не пришел и Унас. Говорили, что Хатшепсут собирается расширить и украсить заупокойный храм, который некогда был возведен ее отцом. Поручили это Сепмуту, возглавившему все строительные работы, а помогал ему Унас, сын его сестры. Пока их обоих не было, Аменет снова взяла верх.
      Дорога, по которой я возвращалась домой мимо огромных дворцовых построек, показалась мне в тот день нескончаемой. Я шла очень медленно. Еще больше, чем прежде, меня угнетала мысль, которая все эти дни камнем лежала у меня на сердце и от которой я хотела освободиться, излив свою тоску на груди у матери. Наконец, я совсем остановилась. Перед моими глазами уже вырисовывались темные очертания дворца, мне даже показалось, что издали доносится пронзительный голос Аменет. Если бы только я могла тихо и незаметно проскользнуть в свою каморку, броситься на лежанку и заснуть! Но разве удастся избежать неприветливого приема Аменет и утомительной болтовни Небем-васт?
      Я так и не решилась войти, а упала на траву за фиговым деревом, чьи раскидистые ветви укрыли меня от посторонних взглядов. Луна узким серпом стояла на западной стороне неба. Цикады выводили свою ночную песню.
      Вероятно, я заснула, но меня разбудил шум приближавшихся шагов. Во всяком случае, я проснулась и очень напугалась, когда увидела, что совсем близко двое мужчин прислонились к широкому стволу. Хотя они говорили очень тихо, я все же понимала каждое их слово.
      - Царь? - спросил один. - Он собирается прийти?
      - Да, на Праздник долины! - ответил другой. - Чтобы принести жертву при всем народе!
      - Но как ему это удастся?
      - Там уже все готово. Только нам здесь нужно...
      - Нет! Только не я! Это может плохо кончиться!
      - Ты не должен колебаться, Руи... Одно солнце восходит на востоке, другое опускается в царство Осириса. Потому что на небе не могут одновременно быть два солнца!
      - Тише! Кажется, там что-то зашевелилось. Пойдем отсюда!
      Луна уже зашла. Во дворце темно. Конечно, все спали. Если я сейчас прошмыгну к себе в комнату, меня никто не заметит.
      Но как же быть? Дверь была заперта! Я скорчилась в какой-то нише рядом со входом. Ложе было жестким. И все же мне, наверное, удалось бы заснуть, если бы не множество мыслей, беспорядочно теснившихся в моей голове. Асса, мой брат! Одно солнце встает, другое заходит... Смогу ли я тебе помочь?.. Заходит в царство Осириса... Выслушает ли меня Сенмут, когда я его попрошу?.. Не могут одновременно сиять на небе два солнца... Какое до этого дело тебе, мой брат, ведь ты томишься под землей и не видишь ни одного?.. Царь появляется!.. Какой царь? Макара? "Сын Исиды!" - Кто произнес эти слова?
      Я вскочила со своего ложа и огляделась. Никого не было видно. Меня била дрожь. Может быть, потому что северный ветер дул сильнее, чем днем? А может быть?.. "Пойди к Сенмуту! Расскажи ему о том, что услышала! А он поможет твоему брату!"
      На востоке заалели зубцы гор, когда первые звуки возвестили, что дворец проснулся. Открылись ворота и пропустили водоносов. Я проскользнула внутрь и прокралась в свою каморку. Заспанная Небем-васт повернулась на своей лежанке и прошептала:
      - Хорошо было на воздухе, малышка? Ничего не понимая, я посмотрела на нее. Она подмигнула мне:
      - Да не красней! Я не выдам тебя. Вчера вечером я обманула даже Аменет. Ну и рано же ты начинаешь! Когда я была такой молодой, как ты...
      Она хихикнула. Я не мешала ей болтать. Правда, я не поняла, на что она намекает, но это было неважно. Если б только полежать немного!
      Я, должно быть, сразу же заснула и испугалась, когда ко мне подошла Аменет. Однако лицо у нее было не злое, а на редкость сияющее.
      - Иди, спой своей госпоже утреннее приветствие, девочка! - сказала Аменет. - У нее сегодня большой день!
      В комнате перед покоями Нефру-ра стоял одетый во все белое человек старый жрец без парика, с гладким черепом. Мы опустились на колени и запели:
      Пробудись в мире, царская дочь!
      Пробудись в мире!
      Амон поднимается и утренней ладье.
      Пробудись в мире!
      Око его сияет, сверкает дворец.
      Пробудись в мире!
      Он радуется свой дочери Нефру-ра.
      Пробудись в мире!
      Нам пришлось повторить песню несколько раз, прежде чем Нефру-ра хлопнула в ладоши в знак того, что она проснулась.
      Но еще раньше ко мне подошел старый жрец и сказал:
      - А теперь спой одна!
      Я посмотрела на Аменет. Ее лицо окаменело. Я взглянула на Небем-васт. Ее глаза выражали насмешку. Что было нужно от меня этому человеку? И почему я должна петь одна?..
      - Ну что ж, начинай! - и, как бы подбодрив меня, он запел "Пробудись в мире..." своим слабым старческим голосом.
      Сначала голос у меня чуточку дрожал, как будто что-то попало в горло и никак не выходило наружу. Но потом я распелась.
      Когда я закончила песню, жрец сказал:
      - У нее ясный и чистый голос. Пока небольшой, но он окрепнет. Нам нужны такие голоса для хора на Празднике долины.
      - Ты хочешь забрать малышку? - взвизгнула Аменет. - Ребенка...
      Она, возможно, хотела еще сказать "гусиную служанку", но не успела, потому что Нефру-ра как раз хлопнула в ладоши.
      Жрец пришел за царевной. Аменет была права, для той настал большой день.
      Уже много лет носила Нефру-ра титул супруги бога. Хатшепсут отказалась от него в тот же день, когда возложила на себя царскую корону Обеих Земель: она все-таки не могла одновременно быть и царем и супругой бога. У супруги бога были свои обязанности, у царя - свои. Если супруга бога шла с систром во главе певиц Амона, когда бога выносили из его жилища, то царь занимал свое место в качестве главного из жрецов.
      Многие годы, пока Нефру-ра была еще слишком молода, чтобы управляться с систром, слишком молода, чтобы выступать в праздничной процессии перед носилками бога, другая девушка исполняла вместо нее эти божественные обязанности. И вот теперь, на прекрасном Празднике долины, Нефру-ра впервые было разрешено приступить к священной службе - усладить богов звуками своего систра. Старый жрец должен был посвятить царевну в ее обязанности и отвести в храм.
      Но сначала Нефру-ра посетила свою мать. Царица жила в другой части дворца. Ее покои выходили на большой балкон, где в праздничные дни она показывалась двору и народу. И сегодня там уже собралось в ожидании такого события очень много людей: ведь слухи во дворце распространяются быстро.
      Нам не позволили войти в покои царицы: Хатшепсут хотела остаться наедине с дочерью. Поэтому мы смешались с толпой. Небем-васт тотчас же подошла к толстому, добродушному на вид человеку и зашепталась с ним. Это был дворцовый привратник.
      Все терпеливо ждали. Говорили вполголоса. Наконец послышались возгласы:
      - Добрый бог! Царь Макара!
      - Супруга бога! Рука бога Нефру-ра!
      - Даруйте нам дыхание! Да живем мы созерцанием ваших ликов!
      Когда показались обе царственные особы, разразилось неописуемое ликование. Меня оттеснили, так что я видела их только издали. Нежное личико Нефру-ра стало как будто еще меньше под большим убором в виде коршуна, который украшал голову царевны как знак ее сана. Мне показалось, что она боязливо смотрела на шумную толпу. Но ее мать улыбалась.
      Затем Нефру-ра села в приготовленные носилки, а мы пошли рядом.
      Храм Амона, главный храм царского города, я видела один-единственный раз, когда меня вели во дворец. Мне казалось, что это было уже давно, хотя не прошло еще и года. С тех пор на меня обрушилось такое множество событий, что я лишь смутно припоминала две огромные башни, образующие ворота, и обелиски, в позолоте которых отражалось солнце.
      Но теперь мне было дозволено вступить в это священное место.
      Когда я прошла между башнями в передний двор, то испугалась, что меня заставят в одиночку перейти через площадь. Она была так огромна, что я могла бы затеряться там. День только начинался, и двор был почти пуст. Только в правой галерее стояла группа людей. От нее отделилась женщина и направилась к нам.
      Размеры этого храма были так велики, что подавляли меня. Деревянные колонны, украшавшие крытые галереи дворца, выглядели маленькими по сравнению с каменными гигантами, окружавшими широкий передний двор и напоминавшими огромные цветы лотоса. Колонны упирались в тяжелые каменные перекладины, в тени которых можно было обогнуть весь двор, подобно тому как корабль идет под парусом под прикрытием берега, чтобы избежать бури в открытом море.
      Здесь все было построено не из легкого дерева или недолговечного, высушенного на солнце кирпича, а воздвигнуто из прочного камня - навсегда. Ведь здесь жил не земной царь, а сам бессмертный Амон, владыка престолов, царь богов.
      Я робко осмотрелась, как будто могла увидеть его.
      Но на высоких колоннах не было божьего лица, их украшали только раскрытые чашечки цветов лотоса. Тогда я еще не знала, что статуя Амона находилась в святая святых храма, в том месте, куда имели доступ лишь немногие - посвященные жрецы и цари.
      Направлявшаяся к нам женщина подошла к Нефру-ра. Она помогла царевне выйти из носилок, так как от входа в зал нас отделяло всего несколько шагов. Это была та самая жрица, которая в течение нескольких лет представляла супругу бога, а теперь должна была посвятить царевну в ее обязанности.
      Свита царевны осталась у входа. Все знали, что в сам храм, жилище великого бога, им доступа не было. Я присела на корточки рядом с Небем-васт и успела услышать, как она кому-то прошептала:
      - Привратник сказал, что Руи сегодня полночи не был дома, а Мерит...
      Но тут жрец взял меня за руку.
      - Идем со мной, - сказал он и пошел впереди. Он не вошел в большой зал, а, минуя вход, провел меня туда, где был оставлен узкий проход между внешней стеной и стеной храма. Казалось, мы шли по дну глубокого ущелья, а высокие стены давали такую холодную тень, что меня даже бросило в дрожь. Наконец, в том месте, где внутренняя галерея несколько расширялась, мой провожатый провел меня через одну из дверей в небольшое помещение. Там нас встретил такой сильный аромат, что у меня перехватило дыхание. Перед боковым алтарем трое мужчин воскуряли фимиам. Но мы быстро пересекли и это помещение и вошли в совсем небольшую комнату, где на полу сидела на корточках кучка молоденьких девушек.
      - Научите ее своим песням, - сказал старый жрец, - пусть она поет вместе с вами, и пусть все услышат ваш хор на Празднике долины!
      Меня с любопытством осмотрели со всех сторон но, по-видимому, не открыли ничего предосудительного.
      - Ты знаешь песню в честь Хатхор? - спросили меня.
      - Какую? Ту, что начинается словами "Прекрасный день"?
      - Нет, эта песня в честь Амона. Мы же воспеваем Хатхор, которую он радует своим посещением. И они начали:
      Выразим свой восторг Золотой,
      Когда она светится в своем доме!
      Восхвалим повелительницу богов,
      Когда она принимает своего повелителя!
      Прекрасен ее лик!
      Все пути открыты ее красоте!
      Горы и долины соединяются,
      Бог и богиня!
      Все сладкие деревья цветут для них,
      Все растения зеленеют в роще,
      Когда она встречает своего повелителя!
      Это была торжественная, спокойная песня, сопровождавшаяся ритмическим покачиванием сидящих на полу и причудливыми движениями рук. Мой слух легко уловил мелодию, и когда они запели в третий раз, я вступила в хор:
      Прекрасен ее лик!
      Все пути открыты ее красоте!
      Горы и долины соединяются...
      И я увидела, как жрец, до сих пор стоявший рядом, потихоньку покинул комнату.
      До вечера мы оставались в храме. Днем к нам присоединились новые девушки, потому что прекрасный Праздник долины - ты знаешь, Рени, он отмечается в десятый месяц каждого года между Жатвой и Половодьем - в том году должен был быть еще великолепнее, чем когда-либо прежде. По приказу царицы расширили и украсили тот храм, который возвел отец Хатшепсут, первый Тутмос, в западной пустыне, в Долине царей и в котором почиталось его Ка и Ка его сына. Об этом храме рассказывали чудеса. Тремя террасами поднимался он до подножия западной цепи гор, где глубоко в скалах было вырублено вечное жилище царицы рядом с жилищем ее отца и ее супруга. Перед погребальными помещениями находились пышные залы, украшенные множеством красочных картин, а рядом была часовня великой богини Хатхор, в честь которой и возвели это святилище. А для того чтобы богиня чувствовала себя в своем новом жилище, устроенном для нее царицей, как дома, Хатшепсут приказала доставить туда зеленые ладановые деревья из страны бога Пунт, родины Хатхор. Среди каменистой пустыни вырыли пруд. Каждый день рабы таскали в него воду из Реки. Вокруг пруда вырубили в скале глубокие ямы и заполнили их землей, в которую опустили корни священных деревьев. И хотя многие опасались, что деревья засохнут, они, наоборот, чудесным образом зазеленели: очевидно, Хатхор каждое утро оживляла их своей росой.
      Так болтали женщины, ведя приготовления к празднику.
      Не только хоры разучивали свои песни. Повсюду можно было видеть работавших людей. В храме до блеска начистили бронзовую, медную и золотую утварь, курильницы, скипетры и жертвенные чаши. Были приведены в порядок одеяния для статуй богов и подновлены краски и священные знаки. Здесь шили и вышивали новые знамена, там принимали пожертвования зерном и скотом. В перерывах между разучиванием песен нам разрешалось гулять по подсобным помещениям храма и во дворе, и ни одна из молодых девушек, с которыми я сегодня впервые пела в хоре, а теперь гуляла, не давала мне понять, что я чужая, и не называла меня гусиной служанкой. Неужели мой выговор уже перестал резать слух? Неужели здесь никто не знал, что я была всего-навсего ребенком из далекой страны Пунт, которого купили люди?
      Уже много недель мне не выпадало такого счастливого дня. Даже Нефру-ра присоединилась к нам. Она сняла большой убор в виде коршуна, слишком тяжелый для ее изящной головки, но еще держала в руках систр. Ее пальчики напряженно обхватывали золотую ручку, украшенную изображением Хатхор, богини с головой коровы. Она опустила священный предмет, ее руки слегка дрожали, и металлические полоски, протянутые через широкие отверстия в дужке, издававшие при каждом движении такой дивный звук, тихонько звенели.
      Нефру-ра явно обрадовалась, увидев меня, и подошла ко мне. Мне показалось, что никогда, с того незабываемого дня, когда мы увиделись в первый раз и играли вместе в ветвях смоковницы, она не была мне ближе, чем сегодня.
      Тут пришел старый жрец, и Нефру-ра тихо сказала ему:
      - Я хочу домой!
      - А как же представление? - спросил он. - Тебе ведь нужно еще познакомиться с представлением, чтобы знать, на каком месте ты с систром...
      Мгновение она помедлила с ответом:
      - Если Мерит пойдет со мной... - наконец сказала она. Тогда он взял нас обеих за руки.
      В саду при храме находилось священное озеро Амона. Его окружали смоковницы, по берегам росли камыш и тростник. Однако в одном месте эту зелень срезали, так что была видна блестящая вода и на ней ладья, качавшаяся на волнах неподалеку от берега. Здесь же под смоковницами были установлены каменные скамьи, и сюда-то привел нас жрец.
      То, что нам довелось там увидеть, я не забуду никогда!
      Посреди ладьи сидела женщина с распущенными волосами. Она воздела руки к кебу и начала плач:
      Приди в свой дом, о мой бог!
      Приди в свой дом, мой супруг!
      Осирис, прекрасный юноша,
      Не имеющий врагов,
      Приди в свой дом!
      Я зову тебя и плачу,
      Так что слышно даже на небесах,
      Ты же не внемлешь моему гласу!
      А ведь я твоя сестра,
      Которую ты любишь на земле,
      И никого не любишь ты, кроме меня,
      О мой брат! Мой брат!
      А издали зазвучал хор низких мужских голосов:
      Его убил Сет!
      Его, у которого не было врагов,
      Кроме собственного брата!
      Его убил Сет, и нет больше
      Жизни в его теле.
      Плачь, Исида, его убил Сет!
      И тогда поднялась Исида - и стало видно, что это богиня, потому что руки ее переходили в крылья. Она обмахнула ими лежавшего перед ней умершего и вскричала:
      Ты, повелевающий зерну замереть в земле
      И взойти из него молодой поросли,
      Открой еще раз глаза!
      Ты, чьей властью раскрываются почки,
      Посмотри еще раз на меня!
      Любовью была наша жизнь,
      Пока тебя не убила ненависть!
      Ниспошли нашей любви плод,
      Прежде чем тебя поглотит смерть!
      А хор запел:
      Царем ты был на земле!
      Распространял благодать!
      Будь же теперь царем там, внизу,
      Где ходит ночное солнце!
      Ты больше не можешь переливаться
      Над зеленеющей нивой!
      Ты должен разлучиться с теми,
      Кого ты любил,
      Пока не примешь их там,
      Где больше нет разлуки!
      - Мертвый двигается? - боязливо спросила жреца Нефру-ра.
      А когда Осирис наполовину поднялся, чтобы обвить руками свою супругу, она сказала:
      - Мне холодно. Я хочу домой!
      - А я думал, что это доставит тебе удовольствие, маленькая рука бога! Не все будет так печально. Скоро Исида переоденется и перехитрит Сета, так что тому придется вернуть владения, отнятые у собственного брата, его сыну Хору!
      Но Нефру-ра покачала головой:
      - Я не хочу этого видеть! - сказала она, и стало заметно, что она сдерживает слезы. Тогда жрец увел ее.
      Меня никто не спрашивал, хочу ли я остаться. Все же я встала, когда поднялась царевна, и пошла за ней, как будто я была частью ее самой.
      Что же такое я видела и слышала? Отрывки какой-то истории, которая начинается так ужасно! Но разве такое могло быть? Чтобы один брат убил другого? Ведь брат обязан защищать брата!
      У нас дома тоже рассказывали всевозможные истории. Были истории и печальные и ужасные. Но когда речь шла о кровной мести и люди посягали на жизнь друг друга, братья держались вместе и мстили за смерть брата! Значит, в Земле людей было не так?
      Но почему же, почему Сет убил Осириса? Просто потому, что Сет был злым? Или потому, что он хотел что-нибудь отнять у него? Или потому, что им не было места рядом друг с другом?
      Да, если в этой стране было так, что даже среди богов один всегда стоял внизу, а другой наверху, то как же людям иметь место рядом друг с другом?
      Но Исида? Кто она такая? Не звали ли Исидой мать Тутмоса... молодого изгнанного царя? И сам он разве не собирается явиться на Праздник долины?
      Ах, я ведь хотела поговорить с Сенмутом об Ассе! Хотя он и убил другого, но в честном бою, один против трех! И не собственного брата!
      Но Сенмута не было у нас уже много дней, и кто знает, когда он снова появится. А этот жрец - разве он не добр ко мне? И не был ли сегодняшний день счастливым для меня?
      Наконец, собравшись с духом, я сделала несколько быстрых шагов и оказалась рядом с человеком в белой одежде, державшим Нефру-ра за руку.
      - Кто это сын Исиды? - спросила я его. - Он придет и будет приносить жертву на Празднике долины? И тогда два солнца смогут одновременно стоять на небосклоне?
      От испуга старик выпустил руку Нефру-ра.
      - О чем... ты говоришь, дитя? О чем говоришь? Он кивнул женщине, которая занималась с царевной в храме, а сейчас стояла недалеко от нас, и передал ей Нефру-ра.
      - Отведи ее к Аменет! Да скажи: Мерит останется у нас до завтрашнего вечера. Ей еще многое нужно разучить, чтобы петь и танцевать перед богиней.
      Потом мы сидели рядом в какой-то темной комнате, где горел лишь слабый масляный светильник. Если бы старик спрашивал и настаивал, я бы, очевидно, не знала, что ему ответить, настолько все перепуталось в моей голове. Но он просто сидел рядом со мной и держал меня за руку.
      Я знаю многих, кто умеет хорошо рассказывать. Но лишь немногие умеют хорошо слушать. Старик владел этим трудным искусством. Я почувствовала это и наконец заговорила.
      Я не помню всего, о чем я ему рассказывала. Говорила ли о Параху и Ити, о гусях и своей матери? Но уж об Ассе наверняка. Я рассказала, каким веселым был всегда мой брат, и конечно, он убил человека, только разгневавшись, потому что на него напали или вывели из себя. Ведь очень трудно одному отбиваться сразу от троих.
      Он выслушал меня и пообещал сделать, что было в его власти, чтобы освободить Ассу из рудников.
      Потом я рассказала ему об Аменет. Как она косилась на меня и мучила, когда и где только могла. Я рассказала о Нефру-ра и о том, как она учила меня писать. Он выслушал. Кивнул головой и показал печатку, где в овале было выгравировано имя царя.
      - Мне дал это отец нашей Доброй богини. Если бы он был жив, то отвратил бы несчастье, которое нависло над его домом.
      Я рассказала ему о Небем-васт и о том, что услышала от нее о сыне Исиды, который не смог удержать престола своего отца и пребывал вдали подобно соколу, еще не вылетавшему из своего гнезда.
      Жрец выслушал и сказал:
      - Нехорошо, что о подобных вещах говорят с детьми! И я не стал бы обсуждать этого с тобой, если бы ты не знала уже слишком многого! Но прежде расскажи мне самое последнее.
      И я рассказала о разговоре, подслушанном в саду.
      Он встал. Начал ходить взад и вперед по комнате. Долго молчал.
      Наконец он снова подсел ко мне.
      - Ты спрашиваешь меня о сыне Исиды. Сейчас я тебе объясню. Вот что тебе нужно знать: это имя носят двое! Один сын Исиды, это Хор, бог с лицом сокола. Его зачал Осирис, прежде чем сойти в подземное царство. Ты видела начало представления, которое разыгрывалось в его честь. А чтобы ты все поняла, я расскажу теперь его конец.
      Исида была богиней - сестрой и супругой Осириса. Она была очень несчастна, потому что Сет убил ее супруга. Она спряталась от убийцы, чтобы он не погубил и ее ребенка, которою она зачала, когда последний раз была в объятиях Осириса. Она родила Хора на заросшем болоте. Никому не известно это место.
      Но когда Хор подрос, он подал на суд Девяти великих богов жалобу на Сета, который присвоил себе владения его отца Осириса. Когда же Сету удалось привлечь в этом споре на свою сторону царя богов - солнце Ра-Хорахти, Исида прибегла к хитрости. Она превратилась в прекрасную земную женщину, чтобы понравиться рыжеволосому Сету, а когда тот к ней приблизился, она поделилась с ним своим горем: "Я вдова пастуха, а брат моего мужа завладел скотом и пригрозил моему сыну, что убьет его, если он не перестанет требовать наследство своего отца. Не можешь ли ты мне помочь, чтобы мой сын не был убит за свое же имущество?"
      Тут Сет разгорячился: "Как можно допустить, чтобы кто-то присвоил себе скот своего убитого брата, когда еще жив его сын?" Но Исида засмеялась и сказала: "Что же. Сет, ты сам вынес себе приговор!" А когда он, узнав ее, хотел броситься на нее, она превратилась в птицу и улетела. В конце концов и Девяти великим богам пришлось признать, что правда была на стороне Хора. Они ввели его в наследство отца, и с тех пор ему стали принадлежать плодородные земли, а Сет был изгнан в пустыню, в красную бесплодную землю. Осирис же теперь повелевает мертвыми в подземном царстве.
      Старый жрец долго молчал.
      - А еще один сын Исиды? - наконец осмелилась я спросить.
      - А еще один сын Исиды - это сын совсем другой Исиды. Его мать не была богиней. И даже не царицей. Она была просто женщиной, которая нравилась царю. Несчастье заключается в том, что Хатшепсут не родила наследника престола, так что ее супругу пришлось завести сына от другой женщины, а не от великой царицы, хотя в ее детях текла более чистая и благородная царская кровь. И поэтому этот сын Исиды, третий Тутмос, всего лишь пасынок Хатшепсут. Произошло бы большое смятение, если бы не она, наш Добрый бог Макара, завладела престолом и страной, так как Тутмос был еще несовершеннолетним, когда умер его отец. Его сделали жрецом. Он живет далеко отсюда, в храме Птаха. А страна процветает под властью Макара. Но если сокол вылетит из своего гнезда... если сын Исиды принесет жертву Амону на Празднике долины... - Он замолчал и пристально посмотрел на меня. Этого не произойдет! - сказал он. - Ты разумное дитя. Ты будешь молчать, чтобы ни один ворон не накаркал беды. И богиня улыбнется тебе, а Амон защитит тебя!..
      Много дней длились приготовления к празднику. Почти каждое утро нас забирал старый жрец, ибо царской дочери также предстояло выучить священные песни, а это было не так-то просто. Их пели не на том языке, на каком говорили в народе и даже при дворе, нет, для прославления богов употреблялись древние священные слова, которые отчасти нам были знакомы из уроков письма Сенмута. И все же многие из них нам были еще неизвестны.
      Нефру-ра время от времени хныкала, но на это не приходилось обращать внимания. Не могла же в самом деле супруга бога безмолвно встречать своего отца Амона; она должна была восхвалять его приятным голосом, шествуя первой перед хором певиц и певцов вслед за священной ладьей.
      В храме было несколько хоров. В один из них входили жрицы Хатхор, жены высших придворных чиновников, которые прекрасно знали песни, так как по крайней мере некоторые из них были уже совсем не молоды. Затем были хоры молодых жрецов. Они пели без сопровождения музыкальных инструментов и во время пения хлопали в ладоши.
      Мы же, молодые девушки (а я среди них была чуть ли не самой молодой), пели в сопровождении арф и должны были не только петь, но и танцевать в честь богини.
      Я уже не раз встречала при дворе арфистов и певиц. Это случалось, когда царица была в хорошем настроении и слушала их за столом во время трапезы. Но никогда, кажется мне, песня не звучала в просторных залах царского дворца так торжественно, как в тесной комнатке, где девушки упражнялись в пении, которое сопровождали игрой на арфах шесть старых мужчин.
      Я еще не знала той песни, что они пели, и поэтому только слушала. Нефру-ра тоже присутствовала при этом, она сидела на высоком стуле перед жрицей, которая ее опекала, а я присела на корточки у ее ног. Движения певиц были медленными и торжественными. Образовав круг, они вставали на колени, поднимали и опускали головы, а их руки красивыми округлыми жестами как бы рисовали мелодию в воздухе
      Но вот прозвучали слова: "Откройтесь, небеса, откройтесь! Выйди, выйди, повелительница опьянения!", и круг внезапно раскрылся. Первая танцовщица - гибкая девушка с изящным телом - начала танцевать. Собственная красота была ее единственным украшением и одеждой, она держала в одной руке систр, а в другой - золотую цепь, звенья которой тихонько позванивали при каждом взмахе. Как она покачивала телом! А ее руки, то с мольбой поднятые вверх, то страстно взмахивавшие цепью и систром, казалось, жили сами по себе. Даже Нефру-ра, зачарованная, смотрела на искусное представление и через некоторое время шепнула мне:
      - Сними с меня ожерелье!
      Я не знала, что она хочет сделать, но послушно принялась разбираться в нескольких рядах золотых пластинок и драгоценных камней. Когда же танцовщица закончила танец, царевна встала, подошла к ней и положила ей на плечи царское ожерелье.
      Ненадолго все в изумлении замолчали, а потом со всех сторон раздались восторженные возгласы: "Божественная рука! Божественная жена! Ты щедра, как твоя мать, да здравствует она еще тысячи лет! Дочь Амона! Прекрасная дочь Амона!"
      Нефру-ра, смущенная громкими криками возбужденных девушек, спряталась за своей покровительницей, которая с удивлением смотрела на все происходящее и не знала, что ей следовало сказать.
      Я же переводила взгляд с танцовщицы на царевну, с царевны на танцовщицу, а потом взглянула на свои плечи, которых никогда не касалось ни золото, ни драгоценные камни, и подумала: "Украсят ли когда-нибудь и меня такими же драгоценностями?"
      Тотчас же после нашего возвращения глаза Аменет заметили отсутствие украшения на шее Нефру-ра. Она помрачнела.
      - Не брани меня, - стала умолять царевна старую кормилицу, - если бы ты только видела, как она танцевала! - И она начала петь: "Раскройтесь, небеса, раскройтесь, выступи, выступи..."
      - Неверно, госпожа! - прервала ее старуха. - Говорят: "Откройтесь, небеса, откройтесь, выйди, выйди, повелительница опьянения!"
      Произнося это, она то пела, то говорила и раскачивала в такт своим неуклюжим, костлявым телом и рубила воздух пальцами с птичьими когтями. Нефру-ра смотрела на нее и смеялась до слез.
      - Ты тоже пой и танцуй! - попросила она. - Тогда я тебе подарю цепь!
      Но тут Аменет разом остановилась. Ее лицо, которое, казалось, на мгновение смягчилось, снова помрачнело, и она замолчала.
      Танцующая старуха представляла собой такое неописуемо комическое зрелище, что только страх перед ней удержал меня от того, чтобы посмеяться вместе с Нефру-ра. Но теперь, когда она застыла в оцепенении, а Нефру-ра, дразня, потянула ее за платье, так что та вздрогнула, я почувствовала к ней внезапное сострадание и поборола свое недоброе чувство. Может быть, и она когда-то была красива. Может быть, и она тоже танцевала в честь Амона, владыки престолов. Может быть, и ее когда-то держал в объятиях муж и окружали дети. Странно, что Небем-васт никогда мне об этом не рассказывала! Не собраться ли мне с духом и не расспросить ли старуху?
      Я не сразу решилась, но эта мысль не давала мне покоя. И вот однажды мы были с Аменет вдвоем в комнате. Солнце только что село, а лампы еще не зажигали. Сумерки скрывали меня от ее острого взгляда - и тогда я спросила: