С помощью Фурунео Мак-Кей влез в отверстие и замер, глядя внутрь шара калебана. Его встретил тусклый красный свет, и в полутьме он заметил намек на какое-то движение.
      – Вы что-нибудь видите? – спросил Фурунео.
      – Пока не знаю, – Мак-Кей влез внутрь и спрыгнул на мягкий пол, покрытый ковром. Он присел на корточки, вгляделся в красный жар вокруг себя. Его зубы стучали от холода. Помещение, в которое он попал, казалось, занимало всю внутреннюю часть шара и было метра три в высоту. На внутренней поверхности слева от него танцевали радужные блики, а прямо перед ним, в центре помещения, высился предмет, похожий на гигантский половник. Стена справа была покрыта крошечными катушками, рычажками и кнопками. Намек на движение исходил от «половника».
      Мак-Кей понял, что перед ним калебан.
      – Что вы видите? – прокричал снаружи Фурунео.
      Не отрывая взгляда от «половника», Мак-Кей прокричал в ответ:
      – Здесь калебан.
      – Я могу быть свободен?
      – Нет. Прикажите вашим людям ждать и ждите сами.
      – Хорошо.
      Теперь Мак-Кей все свое внимание сосредоточил на «половнике». Горло его пересохло. Он еще никогда не был наедине с калебаном. Это преимущество всегда оставляли за собой ученые.
      Он откашлялся:
      – Я… а, я Джой Кс.Мак-Кей из Бюро Саботажа, – сказал он.
      В «половнике» что-то зашевелилось, и из этого движения вырвалось подобие излучения, полное точного смысла.
      – Я рад познакомиться с вами.
      Все ясно, решил Мак-Кей. Калебан излучил то, что произнес. Его тип связи разум воспринимает как звук, однако уши обманывают его, и ему кажется, что он что-то слышит. Подобное же действие калебан оказывает и на зрение: разуму кажется, что он что-то видит, но сетчатка глаз не соглашается с этим.
      – Я надеюсь, что не очень помешал вам, – сказал Мак-Кей.
      – Я не обладаю ничем, чему можно помешать, – ответил калебан. – Вы привели с собой спутника?
      – Мой спутник остался снаружи, – сказал Мак-Кей. – Никаких поводов для беспокойства.
      – Пригласите спутника, – сказал калебан.
      Мак-Кей мгновение поколебался, потом крикнул:
      – Фурунео! Идите сюда!
      Планетный агент, кряхтя, протиснулся в отверстие, спустился вниз и присел на корточки слева от Мак-Кея.
      – Снаружи адский холод! – сказал он. Его нас был сильно заложен, а сам он сильно дрожал.
      – Низкая температура и высокая влажность, – согласился с ним калебан. Мак-Кей увидел пластину, вышедшую из стены рядом с отверстием и закрывшую его. Ветер, пена и шум прибоя сразу же исчезли.
      Температура внутри начала подниматься.
      – Скоро станет жарко, – сказал Мак-Кей.
      – Что?
      – Жарко. Вспомните инструкции. Калебаны любят сухой и горячий воздух,
      – одежда на нем и на Фурунео стала нагреваться и слегка парить. Мак-Кей почувствовал, как мокрая рубашка приклеивается к телу.
      – Верно, – фыркая, сказал Фурунео. – Но пока что мне еще недостаточно тепло. А теперь пройдем вперед?
      – Нас пригласили побывать здесь, – сказал Мак-Кей. – Мы ему не помешали, потому что нечему было мешать.
      Он снова повернулся к «половнику» и замолчал.
      – Где он? – через мгновение спросил Фурунео.
      – В этом «половнике».
      – Да… Я, ах – да!
      – Вы можете называть меня Фанни Мей, – сказал калебан. – Я способен воспроизводить свой род, и в этом аспекте вы можете рассматривать меня как женщину, хотя мы и не знаем различия полов.
      – Фанни Мей, – ошарашенно повторил Мак-Кей. «Как бы мне увидеть эту проклятую штуку, – подумал он. Где ее лицо?» – Мой спутник – Алихино Фурунео, планетарный агент Бюро Саботажа. – «Фанни Мей! Проклятье!»
      – Рад познакомиться с вами, – сказал калебан. – Разрешите спросить вас о цели вашего посещения?
      Фурунео почесал правое ухо.
      – Как мы слышим все это? – пробормотал он, качая головой. – Я понимаю слова, но…
      – Неважно, – пробурчал Мак-Кей. Он повернулся к «половнику» и сказал:
      – Я… у меня приказ… Я ищу калебана, который находится в услужении у Млисс Эбнис.
      – Я принимаю ваш вопрос, – сказал калебан.
      – Принимаете мой вопрос?
      Мак-Кей попытался покачать головой, чтобы таким образом, если удастся, обнаружить хоть признаки внешности того, кто, как он предполагал, имел видимую субстанцию.
      – Что вы делаете? – спросил Фурунео.
      – Я пытаюсь разглядеть его.
      – Вы ищете видимую субстанцию? – спросил калебан.
      – Да, – сказал Мак-Кей.
      «Фанни Мей, – подумал он. – Это напоминает открытие планеты Говахин, когда первый исследователь-землянин встретил лягушкоподобного говахинца, а тот представился ему как Вильгельм. На каком из девяноста тысяч миров калебан откопал это имя? И почему?»
      – Я создам отражение, – сказал калебан, – которое спроектируется снаружи и покажет мою внешность.
      – Мы его увидим? – прошептал Фурунео. – До сих пор никто не видел калебана.
      – Ш-ш-ш-ш.
      Что-то диаметром в полметра, овальное, зеленое, голубое и оранжевое, без видимой связи с находящимися здесь предметами, материализовалось над гигантским «половником».
      – Представьте себе это как сцену, на которой перед вами появляется мое «я», – объяснил калебан.
      – Вы что-нибудь видите? – спросил Фурунео.
      Зрительные нервы Мак-Кея создали неопределенное ощущение чего-то живого, что бестелесно и ритмически танцевало в цветном овале, словно морской прибой в пустой раковине. Ему вспомнился его одноглазый друг, и как трудно было сконцентрироваться на его единственном глазу и не замечать второй, пустой глазницы. Почему он, идиот, не хотел купить себе новый глаз? Почему он мог…
      Мак-Кей сглотнул.
      – Это самая странная вещь, которую я когда-либо видел, – прошептал Фурунео. – Вы видите это?
      – Я верю вам, – сказал Мак-Кей.
      – Попытка визуального наблюдения не удалась, – сказал калебан. – Может быть, я использовал недостаточный контраст.
      Мак-Кею показалось, что он услышал печальные нотки, и он спросил себя, не было ли это слуховой галлюцинацией. Может быть, калебан сожалеет о своей невидимости?
      – Это хорошо, – сказал Мак-Кей. – Мы теперь можем говорить о калебане, что…
      – Может быть, зрение к этому непричастно, – прервал его калебан. – Мы находимся в таком состоянии, когда помочь ничем нельзя. «С таким же успехом можно спорить с ночью», – сказал один поэт.
      Казалось, калебан тяжело вздохнул. Это была грусть, печаль о неотвратимости судьбы.
      – Вы чувствуете это? – спросил Фурунео.
      – Да.
      Глаза Мак-Кея горели от напряжения. Он часто мигал. Между двумя миганиями он увидел внутри овала что-то похожее на цветок – ярко-красный, пронизанный черными венами. «Цветок» медленно распустился, вспыхнул, пропал, распустился снова. Мак-Кей, полный сострадания, почувствовал потребность протянуть руку и коснуться его.
      – Как прекрасно, – прошептал он.
      – Что это? – шепотом спросил Фурунео.
      – Я думаю, мы видим калебана.
      – Мне хочется плакать, – сказал Фурунео.
      – Возьмите себя в руки, – крикнул Мак-Кей.
      Он откашлялся. Странные эмоции бушевали в его душе. Они, словно клочки некогда единого целого, взаимопроникающие в беспорядочном кружении, причудливым образом организовывались в новом сочетании. Действие пилюль ярости потонуло в этом хаосе.
      Изображение в овале медленно поблекло. Каскад эмоций иссяк.
      Фурунео шумно вздохнул.
      – Фанни Мей, – поколебавшись, начал Мак-Кей. – Что было…
      – Я на службе у Млисс Эбнис, – ответил калебан.
      Мак-Кей молча взглянул на Фурунео и на то место, где они забрались в шар. От овального отверстия не осталось никакого следа. Жара в помещении была невыносимой. Он опять взглянул на калебана. В «половнике» все еще что-то мерцало, но глаза были не в состоянии различить ничего конкретного.
      – Он задал вопрос? – спросил Фурунео.
      – Да помолчите хоть минуту, – прошипел Мак-Кей. – Мне необходимо подумать.
      Секунды шли. Фурунео чувствовал, как пот тек по его шее и сбегал за воротник. В уголках рта был соленый привкус.
      Мак-Кей уставился на гигантский «половник». Калебан, которого наняла Эбнис! Потребовалось некоторое время, чтобы эмоции утихли настолько, чтобы он мог взвесить все шансы, которые давало это открытие. Наконец он спросил:
      – Фанни Мей, где Млисс Эбнис?
      – Передача координат не разрешена, – ответил калебан.
      – Она на этой планете?
      – Разнообразные связи, – сказал калебан.
      – У меня сложилось впечатление, что вы говорите на разных языках, – сказал Фурунео.
      – Из всего, о чем я слышал и что читал, это была самая большая проблема, – сказал Мак-Кей. – Коммуникативные затруднения.
      Фурунео вытер пот с лица.
      – Вы хотите переговорить с Эбнис? – спросил он.
      – Не будьте наивным, – ответил Мак-Кей. – Это первое, что я хочу сделать.
      – И?
      – Или тапризиоты говорят правду и мы не сможем установить контакт с калебаном, или Эбнис как-то купила их. Но какая разница? Предположим, я продолжу разговор. Но как узнать у него, где она находится?
      – А как она смогла подкупить тапризиотов?
      – Откуда я знаю? Как ей удалось купить калебана?
      – В обмен на нечто ценное, – сказал калебан.
      – Эбнис предложила вам что-то ценное? – попытался уточнить Мак-Кей.
      – Я не могу выдать никаких решений, – ответил калебан. – Об Эбнис нельзя судить как о дружелюбной, миловидной и любезной.
      – Это ваше мнение? – спросил Мак-Кей.
      – Равным ей разумным существам запрещено бичевать другие разумные существа, – ответил калебан. – Млисс Эбнис стегает меня бичом.
      – Почему вы не откажетесь? Просто не откажетесь? – спросил Мак-Кей.
      – Обязательство по договору, – ответил калебан.
      – Обязательство по договору, – пробурчал Мак-Кей. Он взглянул на Фурунео, но тот пожал плечами.
      – Спросите, где находится стегающий бичом, – предложил Фурунео.
      – Стегающий бичом приходит ко мне, – сказал калебан.
      – Стегающий бичом причиняет вам боль? – спросил Мак-Кей.
      – Объясните, что такое боль.
      – Он причиняет вам неудобство, вызывает у вас чувство недомогания?
      – Я вспомнил. Такое чувство объяснимо. Объяснения не касаются связей.
      «Не касаются связей?» – думал Мак-Кей.
      – Будете вы теперь, несмотря на все, избиты бичом? – спросил Мак-Кей.
      – Есть ли у вас выбор?
      – Выбор есть, – ответил калебан.
      – Теперь… У вас снова будет свободный выбор, если вам еще раз придется принимать решение?
      – Запутанные отношения, – сказал калебан. – Если иметь в виду повторение, то у меня нет своего мнения. Эбнис отправка паленку с бичом и бичевание состоится.
      – Паленка! – в ужасе сказал Фурунео.
      – Вы знаете, что это должно быть, – сказал Мак-Кей. – Кто еще возьмется за такую грязную работу? У такого существа должен быть минимум мозгов и крепкие мускулы.
      – Но паленку! Мы не сможем его обнаружить?
      – Где вы собираетесь искать одного паленку? – спросил Мак-Кей. Он снова повернулся к «половнику». – Как наблюдает Эбнис за бичеванием?
      – Эбнис смотрит в мой дом.
      Так как никакого другого ответа не последовало, Мак-Кей сказал:
      – Я не понимаю. Что с этим делать?
      – Это мой дом, – сказал калебан. – В моем доме есть прыжковая дверь. Эбнис устанавливает связи, за которые она заплатила.
      – Эта Эбнис должна быть извращенной потаскухой, – проворчал Фурунео.
      – То, что я вижу в психике Эбнис, – сказал калебан, – чрезвычайно запутано. Узлы и извилины странных расцветок, в них чрезвычайно трудно проникнуть с помощью моего внутреннего видения.
      Мак-Кей сглотнул.
      – Вы видите ее психику?
      – Я вижу любую психику.
      – Как… как это возможно? – спросил Мак-Кей.
      – Я вглядываюсь в пространство между физической и психической сущностью вещей, – сказал калебан. – Так вашей терминологией объясняют это ваши собратья по виду.
      – Ерунда, – сказал Мак-Кей.
      – Она рассказывала мне о значении этого понятия, – сказал калебан.
      – Почему вы приняли предложение Эбнис? – спросил Мак-Кей.
      – Нет общих понятий для объяснения, – ответил калебан.
      – Я должен найти Эбнис, – сказал Мак-Кей.
      – Я предупреждаю, – сказал калебан, – я позволяю обхождение со своей персоной, которое другие могут воспринять как недружелюбное.
      Мак-Кей поскреб затылок и подумал: как близко они смогли подойти к стадии полной коммуникабельности, намного ближе, чем кто-нибудь до них. Калебан охотно и открыто шел навстречу, и можно было спросить его об исчезновении других калебанов, смертельных случаях и сумасшествии, но Фурунео боялся возможных отрицательных последствий.
      – Мы не можем продолжать, – сказал Фурунео. Жара и постоянное напряжение вызвали у него головную боль.
      – Скажите, Фанни Мей, – спросил Мак-Кей, – есть ли у вас понятие «смерть»?
      – Я понимаю, что такое смерть. Смерть – это полное исчезновение.
      – Когда умираете вы, с вами вместе умирает множество других существ,
      – сказал Мак-Кей. – Это так?
      – Все, кто пользуется прыжковой дверью. Все они погибнут.
      – Все? – спросил Мак-Кей, шокированный этим ответом.
      – Все в вашей… плоскости? Нет подходящего понятия.
      Фурунео коснулся руки Мак-Кея.
      – Когда умирает калебан, должны умереть все, кто пользовался прыжковыми дверьми? Вы так сказали?
      – Так это звучит.
      – Я не верю.
      – Кажется, придется поверить.
      – Но…
      – Я спрашиваю себя, грозит ли Фанни Мей опасность скорой смерти? – задумчиво пробормотал Мак-Кей.
      – Да, это хороший вопрос, – с энтузиазмом подхватил Фурунео. – Это мы должны выяснить.
      – Скажите, Фанни Мей, – произнес Мак-Кей. – Имеется ли непосредственная опасность вашего окончательного исчезновения?
      – Объясните более точно, – сказал калебан. – Когда?
      – Сейчас, – сказал Мак-Кей. – Скоро, в ближайшее время.
      – Концепция времени сложна, – ответил калебан. – Вы спрашиваете о персональных способностях, которые погашаются бичеванием?
      – Это так, – сказал Мак-Кей. – И как много бичеваний вы уже перенесли?
      – Объясните, что такое «перенести»?
      – Как много бичеваний вы можете вынести, пока не погибнете? – спросил Мак-Кей, подавляя раздражение, усиливавшееся под действием пилюль гнева.
      – Может быть, десять бичеваний, – ответил калебан. – Может быть, немного меньше, а может быть, и больше.
      – И ваша смерть приведет к смерти всех? – спросил Мак-Кей в надежде, что он неправильно понял.
      – Немного меньше, чем всех, – сказал калебан. – Другие калебаны узнают о наших затруднениях и отступят. Таким образом, они избегнут исчезновения.
      – Как много калебанов осталось в нашей… плоскости? – спросил Мак-Кей.
      – Только один, – ответил калебан.
      – Только один, – пробормотал Мак-Кей. – Это чертовски тоненькая ниточка.
      – Я не вижу, как смерть одного-единственного калебана может причинить такое опустошение, – сказал Фурунео.
      – Объясняю через сравнение, – сказал калебан. – Ученые вашей формы жизни объясняют реакции в звездах особыми условиями. В таких условиях звездная масса оказывается в вечно взрывающемся состоянии. В таком состоянии материя звезды превращается в другую форму энергии. Все звездные взрывы, касающиеся материи, изменяются. Точно так же изменяются при окончательном исчезновении наших «я» все существа, связанные с прыжковыми дверьми.
      – Это значит, – сказал Мак-Кей, – что использование прыжковых дверей как-то связано с жизнью калебана. Смерть Фанни Мей, подобно звездному взрыву, порвет все связи и убьет нас.
      – Это ваши домыслы, – сказал Фурунео.
      – Это единственное заключение, которое можно сделать из его слов, – возразил Мак-Кей. – Наше общение затруднено, но я верю, что сказанное здесь дает какое-то объяснение и является настоящей попыткой взаимопонимания.
      – Я думаю, вы правы в одном, – сказал Фурунео.
      – Да?
      – Мы должны согласиться с тем, что правильно истолковали его высказывание.
      Мак-Кей сглотнул, у него пересохло горло.
      – Фанни Мей, – сказал он, – вы тоже объясняете перспективу вашего окончательного исчезновения действиями мисс Эбнис?
      – Проблема объяснима, – ответил калебан. – Другие калебаны пытаются устранить ошибку. Эбнис не в состоянии этого понять и пренебрегает последствиями. Связи затруднительны.
      – Связи затруднительны, – пробормотал Мак-Кей.
      – Все связи в единственном зейе-центре, – сказал калебан. – Главный зейе-центр моего «я» создает двустороннюю проблему.
      – Только не говорите, что вы это понимаете, – раздраженно сказал Фурунео Мак-Кею.
      – Эбнис использует зейе-центр моего «я», – сказал калебан. – Договор дает Эбнис право пользования. Мое «я» имеет зейе-центр. Эбнис пользуется этим.
      – Итак, она открывает прыжковую дверь и посылает через нее паленку, – сказал Фурунео. – Почему бы нам просто не подождать здесь и не перехватить ее?
      – Она закроет дверь прежде, чем мы приблизимся, – сказал Мак-Кей. – Нет, не получится. Я думаю, придется поверить, что существует только один, главный зейе-центр, контролирующий все прыжковые двери. Может быть, Эбнис купила себе право использовать его по собственному усмотрению или…
      – Или что-то другое, – пробурчал Фурунео.
      – Эбнис контролирует зейе-центр по договору о покупке, – сказал калебан.
      – Видите, Фурунео? – сказал Мак-Кей. – Вы можете блокировать контроль Эбнис, Фанни Мей?
      – Заключение договора предполагает невмешательство в действия этого индивидуума.
      – Но, несмотря на это, вы можете пользоваться вашим собственным зейе-центром? – настаивал Мак-Кей.
      – Это возможно.
      – Это безумие! – фыркнул Фурунео.
      – Безумие определяется как неспособность к упорядоченному ходу мыслей и логическим выводам, – сказал калебан. – Безумие – это зачастую суждение одной формы жизни о другой. По меньшей мере, ошибочная интерпретация.
      – Послушайте, – сказал Мак-Кей своему коллеге, – все эти случаи смерти и сумасшествия в связи с исчезновением калебанов подтверждаются нашей интерпретацией. Мы имеем дело с чрезвычайно взрывоопасной ситуацией.
      – Итак, мы должны найти Эбнис и помешать ее дальнейшим безобразиям.
      – Легко сказать, – ответил ему Мак-Кей. – А теперь, я думаю, нужно сделать следующее. Оставьте шар в покое и известите обо всем Бюро. В вашей памяти достаточно сведений. Объясните им все.
      – Хорошо. Вы хотите остаться здесь?
      – Да.
      – Что мне говорить, если меня спросят, что делаете вы?
      – Я должен взглянуть на сопровождающих Эбнис и ее окружение.
      Фурунео откашлялся.
      – Вы подумали о том, что остаетесь совсем один? – он сделал движение, словно стрелял из излучателя.
      – В прыжковую дверь проходят предметы не больше определенной величины и с определенной скоростью, – констатировал Мак-Кей. – Вы сами это знаете.
      – Может быть, это не обычная прыжковая дверь.
      – Сомневаюсь.
      – Когда я передам ваше сообщение, что мне делать дальше?
      – Подождать снаружи, пока я вас не позову – это в том случае, если у вас для меня не будет сообщения. Да, и на всякий случай пустите в ход все силы для поисков на этой планете… Может быть, Эбнис находится где-нибудь неподалеку.
      – Само собой разумеется, – Фурунео помедлил. – Вот еще что: к кому я должен обратиться, когда установлю контакт с Бюро, к Бильдуну?
      Мак-Кей взглянул на него. Почему Фурунео спрашивал, к кому обратиться? Что он хотел этим сказать?
      Потом Мак-Кей сообразил, что Фурунео сказал это в результате логических размышлений. Нынешним директором Бюро Саботажа был Наполеон Бильдун, пан спехи, человекоподобный только по внешнему виду. Тут Мак-Кей повел себя как человек, считающий, что все разумные формы жизни должны были произойти от обезьяны. Политическое соперничество между различными разумными видами существ во времена наивысшего напряжения принимало странные формы. В этом случае было целесообразно создать обширный директорат.
      – Спасибо, – сказал Мак-Кей. – Я не задумывался над этой важной проблемой.
      – Это очень важная проблема.
      – Я понимаю. Итак, по моему мнению, в этом деле с нами должен сотрудничать шеф нашего поискового отдела.
      – Гайчел Сайкер?
      – Да.
      – Лаклак и пан спехи. Кого еще нужно проинформировать?
      – Один из правовых отделов. Когда мы так туго натягиваем лук, они должны получать всю информацию о наших действиях, – сказал Мак-Кей. – И прежде, чем последует официальное решение, всем нам может прийтись солоно.
      Фурунео кивнул.
      – Еще кое-что.
      – Что?
      – Как я выйду наружу?
      Мак-Кей повернулся к «половнику».
      – Еще один вопрос, Фанни Мей. Как моему спутнику покинуть ваше жилище?
      – Куда он желает отправиться?
      – Домой.
      – Очевидные связи, – сказал калебан.
      Мак-Кей услышал шипение воздуха, в ушах у него щелкнуло. Потом послышался звук, словно откупорили пустую бутылку. Он огляделся. Фурунео исчез.
      – Вы… отправили его домой? – спросил он.
      – Верно, – ответил калебан. – Прямо в нужное место. Быстрое перемещение, чтобы избежать падения температуры.
      Пот ручьями тек по лицу Мак-Кея. Он сказал:
      – Мне хотелось бы узнать, как вы это сделали. Вы действительно можете читать наши мысли?
      – Я вижу только связи.
      «Опять это выражение», – думал Мак-Кей; он обратил внимание на замечание калебана о температуре. Проклятье! Воздух в этом помещении закипает! Здесь было как в сауне. Одежда приклеилась к телу, кожа зудела, в горле пересохло. Он вытирал лоб рукой, состоявшей, казалось, полностью из воды. Он попытался вытереть руку о пиджак.
      Мысль, что каждое разумное существо, которое когда-либо пользовалось прыжковой дверью, должно умереть вместе с исчезновением калебана, тяжело давила на его сознание. В этом воздухе был запах смерти. Каждый, кто пользовался прыжковыми дверьми! Это были сотни тысяч разумных существ… миллионы!
      Или даже миллиарды. Точное число вообще было не известно. Верно ли он понял слова калебана? Более чем вероятно. Смерть и безумие при исчезновении калебанов достаточно ясно указывали, что другой интерпретации ответа на его вопрос нет.
      Звено за звеном ловушка захлопывалась. Она завалит вселенную мертвечиной.
      Светящийся овал над «половником» внезапно замерцал по краям, сократился и исчез. Мак-Кей воспринял Это как проявление печали и подавленности.
      – Что-то не в порядке? – спросил он.
      Вместо ответа позади калебана открылась круглая туманная труба прыжковой двери. В отверстии стояла сильно уменьшенная женщина, видимая словно в перевернутой подзорной трубе. Мак-Кей когда-то видел ее по видео, когда получал инструкции по выполнению этого задания.
      Он видел перед собой Млисс Эбнис. Она медленно двигалась в трубе, залитая ярким красноватым светом.
      Было видно, что косметологи со Стедиона хорошо поработали над ее персоной. И Мак-Кей решил это проверить. У нее была фигура двадцатилетней девушки. Феерические голубые волосы контрастировали с пухлыми вишнево-красными губами. Большие зеленые глаза и острый прямой нос, на котором были видны следы уменьшения хирургическим способом, находились в странном контрасте друг с другом. Она была как отвергнутая королева, старая и юная одновременно. «Ей должно быть, по меньшей мере, восемьдесят нормальных лет», – подумал Мак-Кей. Косметологи создали страшную комбинацию: мягкая, очаровательная юность и холодная, жадная властность.
      Длинная одежда из серой, вышитой жемчугом ткани, при каждом движении обтягивала ее стройное тело как блестящая кожа. Она приближалась.
      – А, Фанни Мей, – сказала Млисс Эбнис, – у тебя гость. – Прыжковая дверь придавала ее голосу хрипловатое растянутое звучание.
      – Я Джой Кс.Мак-Кей, уполномоченный Бюро Саботажа, – сказал он.
      Что-то мелькнуло в зрачках ее глаз. Она остановилась.
      – А я Млисс Эбнис. Частное лицо.
      «Частное лицо, – подумал Мак-Кей. – Эта потаскушка контролирует промышленность по крайней мере двухсот миров». – Мак-Кей медленно поднялся.
      – Бюро Саботажа говорит с вами официально, – сказал он казенным тоном.
      – Я – частное лицо! – возразила она. Голос ее был высокомерным, полным капризной обидчивости. Перед лицом этой очевидной слабости у Мак-Кея дрогнуло сердце. Это была деформация характера, которая часто приходит вместе с богатством и властью. У него был опыт обхождения с такими людьми.
      – Фанни Мей, я ваш гость? – спросил он.
      – В самом деле, – ответил калебан. – Я открыл ему свою дверь.
      – Я твоя временная хозяйка? – спросила Эбнис.
      – Это так, вы наняли меня.
      На ее лице появилось напряженное выжидающее выражение. Глаза сузились.
      – Очень хорошо. Тогда будь готов выполнить свой долг. Согласно нашему договору.
      – Один момент, – быстро сказал Мак-Кей. Он чувствовал себя беспомощным. Почему это произошло так быстро и именно в этот момент? Что значила едва сдерживаемая дрожь в ее голосе?
      – Гости не должны вмешиваться, – сказала Эбнис.
      – Бюро само решает, где ему вмешиваться! – ответил Мак-Кей.
      – Ваша власть не безгранична, – отпарировала она.
      Мак-Кию пришлось выслушать начала многих выражений: продажный политикан, громадные суммы взяток, манипулирование решениями, закулисные интриги, платная информация для масс, которые терпят произвол высокомерных и влиятельных жен начальников, секретные переговоры на высшем уровне, юридические маневры, чтобы затруднить деятельность Бюро Саботажа Расследования и дискредитировать его. И тогда платные шпионы докопаются до его далекого прошлого я обязательно отыщут что-то, чтобы ликвидировать его.
      Мысли обо всех этих проявлениях власти обескураживали, и Мак-Кей еще раз спросил себя, с какой целью он подвергает себя такой опасности? Почему он поступил на службу в Бюро? «Потому, что меня трудно удовлетворить, – сказал он себе. – Я саботажник по призванию». И этот выбор теперь не изменить. Кроме того, Бюро до сих пор всегда одерживало верх.
      И на этот раз было похоже, что Бюро взвалило на свои плечи ответственность за судьбу почти всех разумных существ Галактики.
      – Согласен, и у нас есть свои границы, – сказал Мак-Кей. – Но я сомневаюсь, чтобы вы их когда-нибудь увидали. Ну, что здесь происходит?
      – Вы не полицейский агент! – констатировала Эбнис.
      – Может быть, надо пригласить сюда полицию?
      – А какие для этого основания? – она улыбнулась. У нее была власть над ним, и она знала это. Ее юридический консультант, несомненно, показал ей все самые запутанные способы, какими можно избежать слишком явных нарушений законности.
      – Ваши действия приведут к смерти этого калебана, – сказал Мак-Кей. – А это недопустимо. – Он не возлагал особых надежд на этот аргумент, но это помогало ему выиграть время.
      – Вам еще нужно доказать, что калебанскую концепцию исчезновения нужно интерпретировать как гибель, – сказала она. – Вы этого не сможете сделать, потому что это недоказуемо. Почему вы вмешиваетесь? Это только безобидная игра между двумя близкими по духу парт…
      – Больше, чем игра, – сказал калебан.
      – Фанни Мей! – вскричала Эбнис. – Ты не должна вмешиваться в этот разговор! Вспомни о нашем договоре!
      – Вспомни о противоречии между договором и постановлением правительства, – сказал калебан.
      Эбнис нетерпеливо взмахнула рукой.
      – У меня есть надежная информация, что калебан не может испытывать боли, он даже не имеет о ней никакого понятия. Мне доставляет удовольствие устраивать показательное бичевание и наблюдать реакцию…
      – Вы испытываете боль, Фанни Мей? – спросил Мак-Кей.
      – Не имею никакого понятия об мой концепции, – ответил калебан.
      – Станет ли это бичевание причиной вашего окончательного исчезновения? – спросил Мак-Кей.
      – Объясните точнее, пожалуйста, – попросил калебан.
      – Имеется ли связь между бичеванием и вашим окончательным исчезновением? – спросил Мак-Кей.
      – Универсальные связи заключают все события, – ответил калебан.
      – Я хорошо заплатила за это удовольствие, – сказала Эбнис. – Прекратите ваше вмешательство, Мак-Кей.
      – Чем вы заплатили?
      – Это не имеет значения!
      – Может быть, это имеет громадное значение, – сказал Мак-Кей. – Фанни Мей?
      – Не отвечай ему! – приказала Эбнис.
      – Я все еще могу вызвать полицию и предоставить это дело закону.
      – Только сделайте это! – издевательски сказала Эбнис. – В этом случае будьте готовы к тому, чтобы тоже ответить за свое поведение, за вмешательство в отношения между представителями разных разумных рас.
      – Я не могу, по крайней мере временно, настаивать на своем, – сказал Мак-Кей. – Каков ваш теперешний адрес?
      – Следуя совету своего адвоката, я отказываюсь от ответа.
      Мак-Кей мрачно уставился на нее. Она хорошо знала, что он не сможет привлечь ее к ответственности, пока не будет в состоянии доказать ее преступление, он должен заинтересовать прокурора в проведении следствия, разыскать свидетелей и, наконец, возбудить против нее дело. А ее адвокаты будут на каждом шагу ставить ему палки в колеса.
      – Предлагаю решение, – сказал калебан. – В нашем с Эбнис договоре нет ничего секретного. Эбнис предоставляет в мое распоряжение воспитателя.
      – Воспитателя? – переспросил Мак-Кей.
      – Ну да, – угрюмо сказала Эбнис. – Я предоставляю в распоряжение Фанни Мей лучших учителей и воспитательные средства обучения, которые только может предложить наша цивилизация. Фанни Мей впитывает нашу культуру. Это стоит недешево.
      – И Фанни Мей все еще не понимает, что такое боль? – недоверчиво спросил Мак-Кей.
      – Надеюсь найти подходящее понятие, – ответил калебан.
      – У вас достаточно времени для этого? – спросил Мак-Кей.
      – Понятие времени затруднительно. Время обладает неизвестным качеством, которое мы обозначим как протяженность, субъективным и объективным измерением. Все это очень туманно.