Как и предсказывали Льюис с Мердоком, Рашель Демарест перед лицом поражения попыталась перейти на личности:
      - А с чего вы взяли, что ваши решения нас спасут?
      - Мы живы, и Колония процветает, - просто ответил Оукс. - В мои ближайшие намерения - собственно, это и есть основная причина моего переезда - входит срочное увеличение производства продовольствия.
      - Никто другой не сумел...
      - Но я - смогу! - Он подбавил в голос мягкого упрека. Человек, выступивший против Корабля, уж конечно, сумеет избавить всех от голода. Все мы знаем, что не мои решения погубили тогда столько наших близких на Черном Драконе. Если бы этим занялся я, тамошнее поселение могло бы к сегодняшнему дню процветать.
      - Какие решения? Вы говорите...
      - Я не стал бы тратить силы, пытаясь понять существа, которые нас убивают! Требовалась полная стерилизация окрестностей, а Эдмонд Кингстон не смог заставить себя отдать такой приказ. Он заплатил за ошибку жизнью... а с ним и множество невинных.
      Рашель все еще пыталась взывать к рассудку.
      - Как можно бороться с тем, чего не понимаешь?
      - Убивать, - ответил Оукс, оборачиваясь к ней. Он снизил громкость мегафона до минимума. - Все очень просто. Его надо убивать.
      Беспредельность, ее безграничный хаос
      вселяет в нас страх. Но эта бесконечность
      служит и неисчерпаемым источником того, что
      вы зовете талантом, способности отрешаться
      от страха, обнажая структуру и форму, творя
      красоту. Поэтому талант так страшит вас.
      Бояться неизведанного мудро, но только до
      той поры, пока новообретенное бесстрашие не
      выявит его неповторимой красоты.
      Керро Паниль, переводы из "Авааты".
      Долгое, стянутое в точку мгновение Хали Экель стояла перед толпой, глядя на троих страдальчески вытянувшихся мужчин. Словно сцена кошмара кровь, пыль, оранжевый свет, бросающий на обреченных гротескные тени, ощущение разлитого в воздухе насилия.
      "Я наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю..."
      Грудь болела при каждом вздохе, и в ноздрях стоял запах стекающей с пробитых ног Иешуа крови.
      "Я могу спасти его". Она сделала шажок вперед.
      "Не вмешивайся", - остановил ее Корабль.
      Она не смогла противиться - слишком сильны были оковы богоТворения.
      "Но он умрет там, а он такой же, как я!"
      "Нет, Экель. Когда придет час, он вспомнит себя и вернется, как вернешься ты. Но вы двое кардинально различны".
      "Кто он?"
      "Иешуа, говорящий с Богом".
      "Но он... то есть почему они с ним так? Что он такого натворил?"
      "Пересказал наши беседы. Теперь они пытаются шантажировать Бога. Наблюдай. Бог шантажу не поддается".
      "Но Бог есть Корабль, и Корабль суть Бог!"
      "А бесконечность суть бесконечность".
      "Почему Ты не позволишь мне спасти его?"
      "Ты не сможешь".
      "Я попытаюсь".
      "Ты лишь причинишь лишнюю боль взятой тобой взаймы дряхлой оболочке - а она и так исстрадалась. Зачем доставлять ей новые мучения?"
      Хали только сейчас пришло в голову, что где-то в другом месте другое сознание ждет, чтобы вернуться в тело, которое она заняла... "Взяла взаймы". Ей в голову не пришло подумать об этом вот так, и мысль эта наполнила ее чувством ответственности за тело. Она с трудом, но сумела оторвать взгляд от болтающегося на гвоздях Иешуа, от кровоточащих ладоней и ступней.
      Двое его собратьев по несчастью бились в оковах. Теперь Хали поняла смысл жестокой пытки. Со временем они задохнутся, перестанут дышать, когда откажут от непосильной натуги мышцы грудной клетки. Привязанные пытались опереться о гладкие столбы, приподняться, вдохнуть полной грудью, выгадывая последние предсмертные минуты.
      Один из солдат, заметив это, расхохотался.
      - Ишь, ерзают, разбойники!
      - Небось, времени немного украсть хотят! - глумливо откликнулся кто-то из толпы.
      Один из привязанных опустил взгляд на своего мучителя.
      - А ты и родную мать готов повесить! - простонал он, задыхаясь, и Хали увидела, как набухают напряженные мышцы. Обмякнув, несчастный мотнул головой в сторону Иешуа: - Этот-то парень ничего худого не сделал.
      Солдат размахнулся и ловким ударом древка перебил говорившему голени. Разбойник обвис и задергался в предсмертных муках. Иешуа обернул к нему лицо.
      - Ныне же будешь со мною в раю, - проговорил он негромко, но как-то так получилось, что вся толпа услыхала. Тем, кто не обратил внимания, эти слова тут же повторили остальные.
      - Вранье! - хохотнул стражник и, подняв копье, перебил ноги и второму разбойнику. Тот тоже обвис на веревках, корчась в последних судорогах.
      Иешуа поднял голову.
      - Жажду... - прохрипел он.
      Копейщик глянул на него.
      - Бедняга пить хочет! Угостим, что ли?
      Хали хотела отвернуться - и не могла. Что превратило этих людей в чудовищ? Она поискала взглядом, из чего можно было напоить умирающего.
      "Пусть все случится, как должно, Экель, - предупредил Корабль в очередной раз. - Это необходимый урок. Людям необходимо научиться жить".
      Толпа начинала расходиться. Спектакль закончился. Хали обнаружила, что стоит в одиночестве обок умирающего и только кучка женщин выжидает по другую его руку... да еще солдаты, караулящие несчастного. Примчался мальчишка с кувшином, сунул тому стражнику, что ломал ноги разбойникам, получил от него монетку, прикусил ее и бросился прочь, даже не глянув на приговоренных.
      Солдат намотал тряпицу на копье, полил жидкостью из кувшина и ткнул в губы умирающему. До Хали долетел кислый запах. "Уксус!"
      Но Иешуа жадно припал к тряпице, втягивая влагу растрескавшимися окровавленными губами. Когда тряпку отняли, он снова обвис, потеряв сознание.
      - Лучше бы ему умереть до заката, - проговорил старик напротив Хали. Не оставлять же его тут на субботу.
      - Легко. - Стражник снял тряпку с копья и примерился, собираясь раздробить Иешуа голени.
      В тот же миг померк свет. Землю окутала мгла. Толпа в один голос застонала. Хали подняла глаза - начиналось затмение скрытого облаками солнца.
      Из толпы напротив Хали вырвалась девушка, вцепилась в занесенное копье.
      - Не надо! - вскричала она. - Оставь! Он уже умирает.
      - Что в нем тебе?
      Девушка глянула на Иешуа, дернувшегося в предсмертных корчах, потом снова на копейщика. К подругам она стояла спиной, и только Хали видела, как девушка направила руку солдата под складки своего платья, к юной груди.
      И в этот момент Иешуа, изогнувшись дугой, крикнул небесам:
      - Боже! Боже мой, для чего ты меня оставил?!
      Все тело его содрогнулось. Открылись глаза, пронзив Хали Экель насквозь.
      - Свершилось, - прохрипел Иешуа.
      Он обвис на гвоздях и больше не вздохнул.
      Наступившую тишину разорвали стоны плакальщиц. К ним присоединились остальные в толпе, принялись раздирать одежды. Солдат отнял руку от груди девушки.
      А Хали стояла, застыв и не сводя взгляда с умершего. Разгорался свет солнца, и леденящий ветер затеребил край рваного платья. Стражники расходились; один из них держал за плечи девушку, остановившую его. Хали отвернулась, не в силах смотреть больше, и двинулась вниз с холма.
      "Корабль!" - позвала она на ходу.
      "Да, Экель?"
      "Сохранились ли сведения об этом в бортовых архивах?"
      "Они доступны всякому, кто их затребует. Но у вас, выросших на борту, не было причины спрашивать, особенно у тех, у чьих предков эта история не была общеизвестна".
      "Это все взаправду - его смерть?.."
      "Так же взаправду, как то тело, что ждет тебя на борту".
      Она ощутила притяжение забытой плоти. Каким же дурным вместилищем казалось ей это старческое тело! При каждом неловком шаге болели суставы.
      "Я хочу вернуться, Корабль".
      "Рано".
      "Если Иешуа был лишь проекцией, почему после смерти его тело не рассеялось?"
      "Его поддерживает сознательное усилие. Это существенный элемент подобных явлений. Будь Мне под силу забыть о том теле, что ждет на борту, или том, что ты населяешь сейчас, забытая плоть исчезла бы".
      "Но он уже мертв. Что толку сохранять труп?"
      "Живущие должны похоронить его. Потом они вернутся к могиле и обнаружат, что она пуста. Это сочтут чудом. Скажут, будто он воскрес и покинул гробницу".
      "Так и будет?"
      "Это не входит в твой урок, Экель".
      "Если это урок, я хочу знать, что с ним станет!"
      "Ох, Экель, как многого ты хочешь!"
      "Ты мне не скажешь?"
      "Я отвечу вот что: те, кто помнит Иешуа, обойдут весь этот мир с проповедью мира и любви. За эту проповедь они претерпят муки и примут смерть, и ради нее зачнут великие войны, и прольют крови куда больше, чем ты видела только что".
      Хали остановилась. Впереди виднелись неряшливые постройки, и ей казалось, что там будет уютнее, - они больше походили на коридоры, на проходы внутри самого Корабля. Но гнев переполнял ее.
      "Что же это за урок такой? Что с него проку?"
      "Экель, твои сородичи не в силах научиться миру, покуда не дойдут до предела в насилии своем. Вам суждено творить дела омерзительные настолько, что и страх, и гнев отступят при виде их, чтобы понять, что Бога нельзя ни умолить, ни принудить к исполнению вашей воли. И только тогда вы начнете искать более прочной опоры. Но на это требуется очень много времени. Это сложный урок.
      "Почему?"
      "Отчасти - из-за ваших сомнений".
      "Ты ради этого привел меня сюда? Чтобы развеять мои сомнения?"
      Ответа не было, и Хали внезапно ощутила себя покинутой, словно Корабль бросил ее здесь... Ведь не может же Он так поступить?
      "Корабль?"
      "Что ты слышишь, Экель?"
      Она склонила голову, прислушиваясь. Торопливые шаги. Она обернулась. По склону мимо нее бежали люди. Последним поспешал юноша, но при виде старухи он замедлил шаг.
      - Ты видела все и не проклинала его. Ты тоже любишь его?
      Она кивнула. Голос юноши был низок и волнующ.
      - Меня зовут Иоанн, - проговорил он, беря Хали за руку. - Помолишься ли со мною в этот скорбный час?
      Она кивнула и прикоснулась пальцем к губам, притворяясь немой.
      - Ох, несчастная. Стоило ему сказать слово, и твоя беда ушла бы. Он был великий человек. Над ним насмехались, говоря "вот сын Божий", а он никогда не говорил такого. Он звал себя "сын Человеческий". Вот в чем разница между людьми и богами - боги не убивают своих детей. Они живут в мире.
      В голосе этого юноши, в его повадке Хали ощутила отсвет той силы, что явилась ей на холме. Это пугало ее, но она осознавала, что эта встреча часть того урока, что решил преподать ей Корабль.
      "Есть вещи, неподвластные времени", - подумала она.
      "Ты можешь вернуться в свое тело", - объявил Корабль.
      "Подожди!"
      Иоанн молился, закрыв глаза и крепко держа ее за руку. Хали казалось, что для нее очень важно будет услышать его слова.
      - Господи, - шептал он, - мы собрались здесь во имя Твое. Один в юношеской глупости, другая - в старческой немощи, мы просим Тебя воспомнить нас, как мы Тебя поминаем. Покуда есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, память о Тебе не сотрется...
      Она вслушивалась в искренние слова молитвы, соскальзывавшие с губ Иоанна, радуясь твердому пожатию его руки. Трепетали пронизанные тонкими жилками веки. Даже своеобычная вонь, исходившая от него, как и от всех здешних жителей, не отвращала ее. Он был смугл, как Керро, но волосы его спутанными кудряшками обрамляли лицо, оттеняя его внутреннее напряжение.
      "Я могла бы в него влюбиться!"
      "Осторожней, Экель".
      Предупреждение Корабля позабавило ее не меньше, чем собственная мысль удивила. Только брошенный ею на старческую, усыпанную печеночными пятнами руку в ладони Иоанна взгляд напомнил Хали, что она находится в ином времени и разум ее заключен в дряхлую оболочку.
      - ...Об этом молим мы во имя Иешуа, - закончил Иоанн. Он отпустил руку Хали и потрепал ее по плечу. - Тебе может не поздоровиться, если тебя увидят с нами.
      Хали кивнула.
      - Скоро мы встретимся вновь, - проговорил он, - в этом ли доме или в другом, и мы поговорим еще об Учителе и доме, куда вернулся он.
      Она взглядом поблагодарила его и смотрела ему вслед, пока юноша не скрылся, завернув за угол, в лабиринте домов перед нею.
      "Корабль, я хочу домой".
      Перед глазами все померкло, и снова она летела долгим туннелем, пока после земсторонних сумерек ее не ослепили яркие лампы аудитории.
      "Но их видят уже другие глаза!"
      Она села, заново ощущая живость и ловкость прежнего тела. То, что Корабль сдержал слово, вернув ее, успокоило ее.
      "Корабль?"
      "Спрашивай, Экель".
      "Ты сказал, что я узнаю о последствиях вмешательства в ход времен. Я во что-то вмешалась?"
      "Вмешался Я, Экель. Ты осознаешь последствия?"
      Она вспомнила голос молящегося Иоанна, сквозящую в нем страшную мощь силу, освобожденную смертью Иешуа, способную принести равно радость и страдание. Само прикосновение подобной мощи пугало ее. Корабль вмешался, породив эту силу. К чему она?
      "Что ты выберешь, Экель?"
      "Радость или страдание... и выбирать мне?"
      "Что ты выберешь?"
      "Как могу я выбирать?"
      "Делая выбор, и учась на нем".
      "Мне не нужна эта сила!"
      "Но она твоя".
      "Почему?"
      "Ты просила".
      "Я не знала!.."
      "Так часто бывает с просьбами".
      "Я хочу радости, но не знаю, как мне идти к ней!"
      "Ты научишься".
      Хали спустила ноги с желтой кушетки, подошла к экрану терминала, откуда началось это страшное путешествие. Внезапно она показалась себе очень древней - разум старухи, вмещенный в молодое тело.
      "Я ведь действительно просила об этом. Я заварила эту кашу... в те далекие времена, когда я только и хотела, что заполучить Керро Паниля".
      Она села за пульт и тупо уставилась в экран. Пальцы ее блуждали по клавиатуре. Знакомые сочетания клавиш казались чужими. Этих кнопок касался Керро... Внезапно Хали показалось, что терминал - это такая машинка, которая удерживает в отдалении твои воспоминания, чтобы тебе не пришлось сталкиваться с ними лицом к лицу. Машина делала чудовищное приемлемым. Хали глубоко вздохнула и набрала: "Архив, история древних времен - Иешуа/Иисус".
      Корабль, впрочем, еще не закончил.
      - Если пожелаешь лично увидеть что-нибудь из того, о чем прочтешь, Экель, только попроси.
      Ее передернуло от одной этой мысли.
      - Это мое тело. В нем я и останусь.
      - Твой выбор, Экель, принадлежит не тебе одной.
      Фантазия моя была слишком возбуждена
      первыми успехами, чтобы позволить мне
      усомниться в моей способности подарить жизнь
      существу столь чудесно и сложно устроенному,
      как человек.
      Мэри Шелли, "Франкенштейн",
      из корабельных архивов.
      - Я называю это место Теплицей, - заметил Мердок, проводя Рашель Демарест к люку.
      Здесь было светло, и Рашель очень не нравилось, как шарахаются от Мердока молодые клоны. Она и сама была клоном, и ей доводилось слышать жуткие рассказы об этом месте. Ей хотелось задержаться, остановить происходящее. Но это был ее единственный шанс проникнуть в узкий круг соратников Оукса и Льюиса. Мердок крепко стиснул ее локоть, и Рашель знала, что при малейшем колебании он может сломать ей руку.
      Остановившись у люка, Мердок глянул на свою подопечную.
      "Эта больше никаких прошений подавать не станет", - удовлетворенно подумал он.
      Голубоватая кожа на длинных, нервно вздрагивающих руках казалась ледяной.
      - Возможно, мы с вами могли бы договориться, - заметила она, невзначай соприкоснувшись с Мердоком бедром.
      Искушение было велико... но эта синеватая кожа!
      - Извините, но это стандартная процедура для всех наших работников. Есть вещи, которые мы должны о вас знать... и вещи, которые стоит узнать вам.
      Мердок и вправду сожалел о том, что должен был сделать. Он смутно помнил кое-что из случившегося с ним самим во время посвящения в Комнате ужасов. А кое-что - не помнилось, и это было еще страшнее. Но порядок есть порядок.
      - Это то самое место, что у вас называется Комнатой ужасов? прошептала Рашель едва слышно, не сводя взгляда с защелки люка.
      - Это Теплица, - поправил Мердок. - Все эти прекрасные юные клоны... он махнул рукой куда-то за спину, - явились отсюда.
      Рашель захотелось оглянуться. В задних рядах толпы клонов она замечала странных уродцев, расцвеченных порой еще более странно, чем она сама. Но что-то в манерах Мердока остановило ее.
      Он приложил ее ладонь к сенсорной панели у люка: "Записываем время входа". Панель слегка обожгла кожу.
      Мердок невесело улыбнулся, свободной рукой дернув рубильник, запускающий механизм шлюзовой камеры. Люк с шипением открылся, и Мердок втолкнул Рашель в камеру.
      - Вперед.
      Дверь захлопнулась за ней, но Рашель не обернулась. Внимание ее приковал отворяющийся внутренний люк. Только когда он распахнулся полностью, она поняла, что гротескная статуя за ним - живое существо, помещенное в тяжелую раму, точно картина. И... по щекам этого создания текли слезы.
      - Заходи, лапушка, - прохрипело оно, прихрюкивая.
      Рашель осторожно ступила в комнату, чувствуя взгляд Мердока, направленный на нее через потолочные сенсоры. Развешанные по углам световые трубки наполняли помещение кровавым мерцанием.
      Когда люк закрылся за ее спиной, химера ухватила Рашель за локоть и вытащила в центр комнаты.
      "У него слишком длинные руки..."
      - Я Джессуп, - прохрипело существо. - Закончишь здесь - иди ко мне.
      Рашель оглядела окруживших ее ухмыляющихся существ - самцов и самок. Попадались среди них даже более уродливые, чем Джессуп. Короткорукий уродец с раздутой башкой, перегнувшись пополам, вцепился в собственный неимоверно огромный напряженный член и ткнул им в сторону гостьи.
      "Они все настоящие, - осознала Рашель. - Это не сон, не кошмар!"
      Доходившие до нее слухи даже отдаленно не передавали весь ужас этого места.
      - Клоны, - прошептал Джессуп за ее плечом, будто читая мысли. - Все здесь клоны. Все обязаны жизнью Хесусу Льюису.
      "Клоны? Это даже не клоны. Это рекомбинантные уродцы!"
      - Клоны - это люди, - выдавила Рашель.
      Все еще стискивающий член большеголовый приблизился к ней на один шаг.
      - Клоны - это вещи, - ответил Джессуп твердо, но все с тем же похрюкиванием. - Так говорит Льюис. Так есть. Тебе некоторые из них могут... понравиться.
      Он двинулся прочь, но Рашель ухватила его за руку. Как холодна его плоть!
      - Нет... погоди!
      - Да? - Хрюк.
      - Что... что здесь творится?
      Джессуп оглядел кольцо выжидательно застывших уродцев.
      - Это лишь дети, просто дети. Им всего пара недель.
      - Но они...
      - Льюис может за несколько дней вырастить взрослого клона.
      - Дней? - Рашель готова была тянуть время под любым предлогом. - Как... я хочу сказать, энергия...
      - Мы здесь питаемся "порывом". Льюис говорит, ради этого его люди изобрели "порыв".
      Рашель непроизвольно кивнула. Голод... будет неимоверно усугублен массовым изготовлением эликсира.
      - И Льюис научился многим замечательным штучкам. От келпа. - добавил Джессуп, нагнувшись к самому ее уху.
      Она глянула ему в лицо - слишком широкое для безгубого рта и высоких острых скул, глазки-бусинки, покатый лоб и острый подбородок. Взгляд ее скользнул ниже - могучая грудь и продавленное средостение... узкие бедра и длинные ноги... Он был... нет, не он - оно было обоеполо, и теперь Рашель поняла причину беспрестанного хрюканья. Оно трахало себя. Мелкие мышцы в паху сокращались, шевеля...
      Рашель резко отвернулась, лихорадочно соображая, что бы еще сказать.
      - Почему ты плачешь? - Голос ее сорвался.
      - Я плачу всегда. Это ничего не значит.
      Большеголовый снова шагнул вперед, и весь круг двинулся вместе с ним.
      - Пора веселиться, - проговорил Джессуп и грубо толкнул Рашель в объятия большеголового.
      Чьи-то лапы схватили ее, вцепились... а затем память оставила ее, и, слыша потом долго-долго чьи-то вопли, она лишь вяло раздумывала - не воет ли это она сама.
      Отличительный признак религии
      абсолютная зависимость. Она позиционирует
      фигуры просителя и дарителя. Проситель
      пользуется ритуалами и молитвами, чтобы
      повлиять на (иными словами, обрести власть
      над) дарителя. Следует отметить сходство
      между подобными отношениями и абсолютной
      монархией. Подобная зависимость просителя
      дарует тому, кто имеет власть над ключевыми
      элементами этого взаимоотношения
      ритуальными принадлежностями и освященными
      формами молений, то есть капеллану, власть,
      сравнимую с властью умаливаемого дарителя.
      "Обучение капеллан-психиатра", документация
      Лунбазы, из корабельных архивов.
      Раджа Томас брел по переходам Колонии рядом с Ваэлой таоЛини, волоча на плече, как и его спутница, желтый гермокостюм со снятым дыхательным шлемом. Снаружи занимались первые лучи Реги, но здесь царил мягкий золотой свет деньстороны, привычный для каждого колониста, когда-либо побывавшего на борту.
      Первая дневная трапеза тяжело давила на желудок. Томасу это не нравилось. Похоже было, что к еде добавляли какой-то малосъедобный наполнитель. Что творится в бортовых аграриумах? Неужели, как намекали подручные Оукса, Корабль снижал производство продовольствия?
      Ваэла была до странности молчалива. Раджа глянул на нее, и взгляды их встретились на миг - слишком короткий, чтобы это можно было назвать противоборством, но лицо и шею Ваэлы залила оранжевая краска.
      Ваэла уставилась вперед. Они направлялись к площадке для пробного запуска, где им предстояло осмотреть новую подводную лодку и ее носитель. Прежде чем рисковать аппаратурой в непредсказуемых океанах Пандоры, ее предстояло испытать в закрытом баке.
      "Почему я не могу просто отказаться?" - думала Ваэла. Ей ведь необязательно домогаться злосчастного стихоплета так, как приказал Томас, есть и другие способы. Только теперь ей пришло в голову подумать - какое общество породило Томаса. "Что заставляет его думать, будто секс - это лучший способ снять защитные барьеры сознания?"
      В ее голове послышался голос Честности - при посторонних это случалось редко:
      "Общество, где мужчины правили, а женщины подчинялись".
      Она знала, что так и должно быть, - в поведении Томаса это читалось ясно.
      "Я Томас, - мысленно твердил себе Раджа. - Я Томас. Я Томас..."
      Удивительней всего было то, что эта самодельная мантра, которую он твердил про себя, словно усиливала его сомнения. Может, дело и правда в имени?
      "Ваэла мне больше не доверяет... если доверяла когда-либо".
      "Да где же этот поэт... и кто он?" Приемник на Керро Паниле словно застопорило. "Будет ли он десницей Корабля?"
      Зачем в их команде нужен поэт? Это должно быть намеком на истинные планы Корабля. Смутным, быть может, загадочным... но намеком. Элементом смертельно опасной игры, правила которой ему предстояло выяснить самому.
      "Сколько у нас осталось времени?"
      Когда правила игры устанавливал Корабль, они не всегда были честными и справедливыми.
      "Ты ведь не всегда честен, а, Корабль?"
      "Если ты подразумеваешь "беспристрастен", то - да. Я всегда честен".
      Томаса удивило, что его удостоили ответом. Он не ожидал, что Корабль заговорит с ним в этом переходе.
      Томас покосился на молчащую Ваэлу. Кожа ее вновь приобрела обычный розовый цвет. Интересно, она слышит порой голос Корабля?
      "Я часто беседую с ней, мой бес. Она зовет Меня Честностью".
      Томас от изумления сбился с шага.
      "А она знает, что это Ты?"
      "Этого она не осознает".
      "Ты и с другими говоришь без их ведома?"
      "Со многими, очень многими".
      Томас с Ваэлой завернули за угол. Там начинался очередной коридор без окон, светящаяся полоса на потолке отливала голубизной. Простейшая цветовая кодировка - этот проход выводил на поверхность. Томас покосился на бедро Ваэлы - ее вечный лазер покоился в кобуре.
      Молчание нарушила Ваэла.
      - Эти "новые клоны", которых Оукс якобы использует на Драконе, - как думаешь, что это такое?
      - Люди с ускоренной реакцией.
      - Не доверяю я этому Льюису.
      Томас не мог не согласиться про себя. Для него Льюис пока оставался загадкой - жестокое альтер эго Оукса? О Хесусе Льюисе ходили такие слухи, что приходилось подозревать, будто Корабль, открывая ящик Пандоры, не поскупился.
      Переход вывел их к шлюзу в эллинг. Томас поколебался, прежде чем показать контролю свой допуск. Глянув в окошко, он увидал, что створки крыши эллинга задвинуты - значит, задержек не будет.
      - Что тебя беспокоит, Ваэла?
      Она глянула ему в лицо.
      - Я думаю - найдется ли здесь хоть один человек, кому я могу доверять?
      "Проклятие Пандоры", - подумал Томас. Он решил направить ее подозрения на Оукса.
      - Почему бы нам не настоять на проверке всех планов Оукса?
      - Думаешь, нам кто-то позволит?
      - Попробовать можно.
      - Я подскажу это Рашель, когда увижу ее.
      - Позвони ей, когда зайдем.
      - Не могу. По графику она в патруле, южный периметр. Позвоню на ночьстороне.
      Непонятно почему эти слова вызвали у Томаса дрожь. Неужто эта дура Демарест в опасности? Он покачал головой. Здесь в опасности все и всегда.
      Он снова заглянул в иллюминатор. В эллинге все еще кипела работа. Субмарину заливал яркий свет прожекторов, газовые баллоны терялись в тени. Рабочие, суетившиеся вокруг аппарата, уже распахнули ворота шлюза, открыв тестовый бассейн под эллингом. Свет играл на темной воде под плазмагласовой гондолой и ее носителем. А, отлично. Рабочие уже подсоединяли капсулу к субмарине.
      Значит, Рашель не вернется с южного периметра до ночьстороны...
      Постоянно проскальзывающие в речи Ваэлы бортовые словечки все время ловили Томаса врасплох. "Ночьсторона". Неровные сутки планеты двойного светила мало влияли на циркадные ритмы колонистов. Они были прежде всего корабельниками, а те имели под рукой удобный референт - для них день и ночь были не временами, а сторонами суток. Может быть, это тоже намек? Вдруг эта мелочь поможет ему достучаться до сердец здешних жителей? Томасу казалось, что, если он сумеет вступить в контакт с электрокелпом, это придаст его словам желаемый вес.
      "Все, что поможет нам влиться в жизнь Пандоры...
      Если колонисты научатся доверять мне... придут ко мне... я смогу объяснить им, чего на самом деле хочет от них Корабль. Они поверят. Они пойдут за мной".
      Эта субмарина... может, тоже ключ. "Неизменные символы". Что может оставаться неизменным в знаковых системах разумного растения? А оно разумно - в этом Томас был убежден, как и Ваэла. Но знаковая система келпа оставалась загадкой.
      "Светлячки в ночном океане".
      Общаются ли они там, под волнами? "Как мы".
      Ваэла ткнула пальцем в кнопку звонка на раме.
      - Чего ждем?
      - Новую гондолу подсоединяют к лодке. Я не хочу никого отвлекать.
      Томас кивнул, увидев, что капсула встала на место, и отжал клавишу.
      Подошел рабочий в зеленом, отщелкнул внутренние запоры, и люк отворился. Процедура отнимала немало времени, но это была опасная зона. Оба шлюзовых люка запирались с обеих сторон - в том числе изнутри, когда отворялись створки крыши. Все на нижстороне строилось с учетом возможного нападения.
      В эллинге стояла затхлая вонь пандоранских просторов, от которой у Томаса бежали по спине мурашки.
      Ваэла обогнала его. Она шла по эллингу привычной походкой колониста голова бдительно поворачивается то направо, то налево, взгляд не упускает ни одной мелочи. Светлый комбинезон обтягивал ее, точно вторая кожа.
      Томас настоял, чтобы они получили новые костюмы на складах. Он заказал теплозащитные, чтобы капсулу не пришлось обогревать в холодной морской воде. Плазмаглас отлично отводил тепло, если только не наваривать его в несколько слоев. Это решение помогло им выгадать несколько лишних сантиметров внутреннего поперечника капсулы.
      Когда пришло время переоблачаться в гермокостюмы, Ваэле удалось смутить Томаса. Раздевалок здесь, как и на борту, не было. Ваэла снимала комбинезон рядом с Раджой, которого подобная непринужденность все еще беспокоила немного. Раздеваясь или одеваясь рядом с женщиной, он постоянно отворачивался. Ваэла же была весьма непосредственна.
      - Радж, ты знаешь, что у тебя на заднице потешная родинка?
      Он машинально обернулся, чтобы увидеть, как она заползает в расстегнутый гермокостюм, - нагие груди, чресла. Ваэла продолжала одеваться, лишь на миг смутившись, словно говорила: "Ну да, я женщина. Ты что, не знал?"
      То, что она - женщина, он ощущал постоянно и не мог отрицать, что испытывает к ней магнетическое влечение. А она это, без сомнения, замечала и беззлобно веселилась за его счет. Возможно, поэтому она так разозлилась, когда он попросил ее повлиять на третьего члена команды с помощью секса.
      И она была права - это нечестно.
      "Но что, если и Корабль нас обманывает?"
      Сомнения... вечные сомнения. Про себя он соглашался со многими высказываниями Оукса. Но, с другой стороны, как выражалась Ваэла, "соседа обманешь - себе не поможешь".
      Ее открытость и прямота привлекали Томаса не меньше, чем физическая притягательность.
      "Но я - ваше стрекало, я - адвокат дьявола, я - конь среди пешек".
      И время его на исходе. В любой момент Корабль может назначить ему неисполнимый срок. Или Оукс со товарищи - исполнить невысказанную угрозу и срезать финансирование проекта, когда наберутся на это смелости.
      Было видно, что Ваэла злится, хоть и старается не подавать виду. Это было заметно по тому, как она шла - слишком широко шагая, - по тому, как вглядывалась в Томаса, думая, что он не замечает. Но она пойдет к Панилю и получит ответы на все вопросы. Это - главное.