Передача сообщения заняла три секунды.
      Тяжело вздохнув, Хелльстром выскользнул из тепла постели и жестом показал, что сообщение принято. Девушка вышла из ячейки. Хелльстром пересек ровный кафельный пол, прохлада которого способствовала окончательному пробуждению, и вошел в контакт с сенсорами системы безопасности Улья. Он сфокусировался на квадрате, который указала девушка-наблюдатель.
      Поначалу Хелльстром никак не мог обнаружить Чужака в высокой траве. В этот час обзору в данном направлении всегда мешали солнечные лучи. Он подумал, а не ошиблась ли девушка при указании квадрата. Наблюдатели Временами нервничали, становились слишком чувствительными, но пока ему еще не было известно о ложных тревогах или их серьезных ошибках.
      Хелльстром стал более внимательно рассматривать высокую траву. Панорама ее в жарком полуденном свете казалась ничем не нарушаемой. Внезапно он уловил какое-то движение на гребне холма. И, словно движение это создало новую картину, он увидел Чужака: мужчину в одежде под цвет травы, что явно не было случайностью.
      За более чем семьдесят лет жизни в Улье у Хелльстрома развился маскировочный рефлекс. Чувство осторожности появилось у него задолго до того, как он, подделав возраст, вышел из Улья под личиной Чужака. И теперь, глядя на прячущегося нарушителя их владений, Хелльстром двигался быстро. Надел сандалии и накинул на тело белый лабораторный халат, взглянул на ходу на часы, висящие на стене: 2 часа 59 минут дня. Эти часы с точностью хода четыре секунды в год сконструировала матерь, чье воспитание и предназначение обрекли ее всю жизнь провести в лабораториях.
      Хелльстром подумал о нарушителе. Если он будет ждать, как и другие, то его лучше будет взять в темноте. Хелльстром решил начать ночное прочесывание пораньше, учитывая сложившиеся обстоятельства. Улей должен узнать, почему эти Чужаки стали совать нос не в свои дела.
      Прежде чем выйти из своей ячейки, Хелльстром изучил внешний периметр Улья и увидел далеко внизу в долине приткнувшийся на стоянке автофургон с женщиной, сидящей рядом и что-то рисовавшей у себя на коленях. Он увеличил резкость на своем приборе и увидел нервное напряжение в плечах женщины, увидел, как непроизвольно двигается ее голова при взгляде вверх на склон, ведущий к Улью. Ее также нужно будет захватить. В их появлении здесь чувствовалась чья-то профессиональная рука, и от этого пульс Хелльстрома участился.
      Он задумчиво покусывал нижнюю губу, внутренне прощупывая свои инстинкты, реагирующие на эту угрозу. Улей был спрятан так, чтобы не привлекать к себе внимания, но Хелльстром понимал всю его теперешнюю уязвимость, знал, как мало сил у него, чтобы противостоять пробудившейся подозрительности Чужаков.
      Он обвел отсутствующим взглядом ячейку. Это была одна из самых больших клетушек в их сложно устроенном «муравейнике», расположенном под фермой и окружающими холмами. Его одним из первых построили колонисты, завершившие свою многовековую миграцию под руководством праматери.
      «Время остановить бегство, мои возлюбленные работники. Мы, кто жил скрытной жизнью среди Чужаков свыше трехсот лет, всегда готовые бежать при малейшем подозрении, нашли место, которое станет нам прибежищем и даст нам силу».
      Она утверждала, что во сне ей явился образ благословенного Менделя, «чьи слова говорят, что выбранный нами путь – правильный путь».
      Начальное образование Хелльстром получил еще до того, как вышел во Внешний Мир с целью «обучения по книгам», и главным образом оно состояло из мыслей его праматери.
      «Лучшие должны спариваться с лучшими. Таким образом мы производим лучших работников, которые понадобятся нам для решения тех задач, с которыми столкнется Улей».
      В тот холодный апрельский день 1876 года, когда начали копать дальше естественных каверн под фермой, приступая к строительству их первого Улья, она сказала им:
      – Мы пойдем своим, совершенным путем, и таким образом станем «смиренными», коих земля примет однажды в свое лоно.
      Комната, которую он сейчас занимал, была выкопана еще в те времена, хотя и копателей, и его праматерь давным-давно отправили в чаны. Комнатушка была в шестнадцать футов шириной, двадцать два длиной и восемь футов от пола до потолка. Она не была квадратной в заднем конце, повторяя контуры первоначальной природной каверны. Сначала думали устроить в ней дверь, но потом все же было решено сделать тут водопровод, электропроводку и другие служебные трубопроводы. По естественному известняковому лабиринту Улей устремлялся вниз на глубину более мили и вширь по кругу диаметром почти в две мили на трехтысячефутовом уровне. Улей представлял собой кишмя кишащий муравейник, число работников, проживающих в нем, равнялось приблизительно пятидесяти тысячам (что было куда больше, чем смела надеяться его праматерь), густую сеть фабрик, гидропонических садов, лабораторий, воспитательных центров и даже подземную реку, помогавшую вырабатывать требуемую им энергию. Теперь уже не разглядеть исходной стены каверны – лишь ровная гладь серого, предварительно напряженного бетона.
      В самой комнате Хелльстрома за многие годы грубые серые стены покрылись различными планами и набросками, показывающими рост Улья. Он никогда не снимал их – расточительная особенность характера, которую Улей прощал нескольким избранным работникам. И теперь на этих стенах был густой слой штукатурки, исписанной записями, по которым можно было изучить историю Улья.
      Несмотря на то, что у него комната была попросторнее, чем у других, обстановка ее соответствовала стандартам Улья: кровать из бетонных плит, накрытых необработанной кожей под пенистой подкладкой, стулья той же конструкции, стол с керамической зеленовато-прозрачной столешницей, поддерживаемой опорами из застывшей пластмассы, двенадцать металлических шкафчиков, изготовленных во Внешнем Мире (шкафчики Улья были более крепкими, но он любил те из-за дорогих воспоминаний), консоль с экранами и линией прямой связи с центральным компьютером. Платяной шкаф с одеждой Чужаков в одном углу комнаты сразу указывал на него, как на одного из главных работников, которые представляли Улей в том опасном мире, который находился за их периметром. Кроме двух переносных ламп, одна из которых висела над столом, а другая – над консолью, комната освещалась трубчатыми лампами, располагавшимися на стыке потолка и стен, как это было принято повсюду, во всех галереях, туннелях и комнатах Улья.
      Он мог занять одну из более новых и усовершенствованных комнат на нижних уровнях, но Хелльстром предпочитал эту, занятую им с того дня, как его праматерь отправилась в чан… «став одной из нас».
      Хелльстром шагал взад-вперед по кафелю пола, с беспокойством думая о Чужаке. Кого этот человек представляет? Конечно, он хочет попасть сюда не из праздного любопытства. Хелльстром нутром чувствовал, что мощные силы Внешнего Мира медленно обращают свое смертоносное внимание к Улью.
      Он понимал, что не может больше откладывать свой ответ. Наблюдатели потеряют покой, станут раздраженными. Им необходима твердая рука и чувство, что предпринимаются соответствующие действия. Хелльстром наклонился над консолью, закодировал инструкции и послал их в передающую систему. Они пересекут весь муравейник. Главные работники предпримут предписанные действия. Каждый работник, выбранный этой передающей системой, через центральный компьютер Улья увидит жесты-команды на экране. Молчаливый язык Улья включит их в общую систему защиты.
      Вообще-то, как и многие главные работники Улья, которые могли использовать подобного рода связь, Хелльстром знал, сколь тонка на самом деле эта система защиты. И вот теперь понимание этого вызвало в нем страх, и ему очень захотелось мысленного забвения и пустоты, во что погружено сознание обыкновенного работника, которого заботят только его непосредственные задачи.
      Преследуемый этим страхом, Хелльстром открыл ящик стола и извлек папку с пометкой «Джулиус Портер». Обычная метка, проставляемая на папке, указывала на то, что случилось с телом Портера, словно он являлся отбракованным для генофонда материалом, и записи из папки сохраняются лишь для оценки потомства, но у Портера не было никакого потомства в Улье. Он только принес с собой ощущение таинственной угрозы, которую так и оставил неразгаданной. Что-то в новом Чужаке заставило Хелльстрома подумать о Портере. Хелльстром доверял подобным инстинктам. Он просмотрел почти набегавшие друг на друга строчки зашифрованной в коде Улья информации. По документам, которые были у него Портер являлся работником балтиморской корпорации «Все для фейерверков». В конце он что-то пробубнил насчет «Агентства». Это Агентство представляло в его пораженном ужасом мозгу нечто, что отомстит за него.
      Агентство.
      Теперь Хелльстром сожалел, что они поторопились отправить Портера в чан. Да, с его стороны это просто неосмотрительно и беспечно.
      Идея причинять боль живым людям шла, однако, вразрез с идеологией Улья. Боль – это нечто знакомое. Когда боль поражала работника и ее нельзя было облегчить, тот мог быть отправлен в чан. Чужаки так не поступали, но такова была характерная особенность Улья. Убивали – чтобы есть, чтобы выжить. Убийство может причинить боль, но она быстро проходит. Агонию не продлевали. О, выживание может заставить действовать и по-другому, но Улей избегал этого.
      Вскоре Хелльстром отложил папку в сторону, нажал кнопку на дисплее. Он попросил одного из наблюдателей, находившихся в караульной комнате сарая-студии. Устройство передачи голоса было изобретено в Улье, и, дожидаясь ответа, Хелльстром восхитился его функциональной лаконичностью. Скоро на экране над устройством появилось изображение Старого Харви. Голос его слегка дрожал. «Старому Харви давно пора отправляться в чан, – подумал Хелльстром, – но с этим можно и подождать, поскольку его способности требовались Улью, особенно сейчас». Старый Харви был одним из первых, выращенных в Улье. И его потомки разбросаны по всему Улью. Он также знал обычаи Чужаков, и его помощь в обеспечении безопасности Улья трудно было переоценить.
      Они открыто говорили по внутренней сети. Не было ни малейшего шанса, что Чужаки могли вскрыть электронную защиту Улья. В этой области специалисты Улья намного опередили Чужаков.
      – Разумеется, ты уже знаешь о нарушителе? – спросил Хелльстром.
      – Да.
      – Ты лично наблюдал за ним?
      – Да. Я послал женщину предупредить тебя.
      – Что он делает?
      – Просто наблюдает. В основном, в бинокль.
      – Есть ли кто-нибудь из наших снаружи?
      – Нет.
      – Запланированы ли какие-либо работы снаружи?
      – Только посылка – алмазы для буров пятьдесят первого уровня.
      – Не принимайте ее без меня.
      – Хорошо.
      – Существует ли вероятность того, что он имеет передающие устройства, с помощью которых можно следить за его деятельностью?
      – У Портера не было таких приборов.
      Хелльстром подавил раздражение, но отметил, что мимо внимания Старого Харви тоже не прошла незамеченной эта связь.
      – Я имел в виду, завершена ли проверка?
      – Пока нет, но скоро будет закончена.
      – Ладно, будьте внимательны, – сказал Хелльстром.
      – Конечно.
      – Скажешь мне, когда закончите.
      – Да.
      – Как насчет воздушных средств? – поинтересовался Хелльстром. – Есть что-нибудь?
      – Два реактивных самолета прошли на большой высоте больше часа назад.
      – Были замечены какие-либо признаки зондирования?
      – Никаких. Обычные коммерческие. Вне всякого сомнения.
      – Похоже, Чужак намерен расположиться там надолго?
      – У него в рюкзаке завтрак. Мы полагаем, он решил уйти, когда настанет ночь. Мы регулярно облучаем его на низкой частоте, чтобы заставлять нервничать.
      – Превосходно. – Хелльстром кивнул самому себе. – Продолжайте воздействовать на него этими частотами. Когда люди раздражены, они совершают ошибки. Но не переусердствуйте – вы можете заставить его сняться с места до наступления темноты.
      – Понимаю, – ответил старый Харви.
      – А теперь, что касается той женщины, которая дожидается возле фургона на внешнем периметре: как с ней?
      – Мы с нее глаз не спускаем. Чужак пришел оттуда. Мы полагаем, они связаны. – Старый Харви прокашлялся с громким хриплым звуком, выдававшим его возраст. Хелльстром тут же осознал, что Старому Харви должно быть более двухсот лет и это очень солидный возраст для одного из первых колонистов, который так и не воспользовался преимуществами той жизни, какую предоставляет Улей.
      – Несомненно, они связаны, – подтвердил Хелльстром.
      – А может, они просто случайно забрели сюда? – спросил Старый Харви.
      – Ты что, в самом деле допускаешь такое? – спросил в свою очередь Хелльстром.
      Старый колонист ответил после долгой паузы:
      – Вряд ли, но возможно.
      – Я думаю, они оттуда же, откуда и Портер, – заметил Хелльстром.
      – Следует ли нашим людям на Востоке прощупать, что представляет собой корпорация «Все для Фейерверков? – спросил Старый Харви.
      – Нет. Это может выдать сферу нашего влияния. Я думаю, нужно проявлять предельную осторожность – особенно, если эти двое появились здесь, чтобы узнать, что же случилось с Портером.
      – Наверное, мы с ним поторопились.
      – У меня тоже возникли дурные предчувствия на этот счет, – признался Хелльстром.
      – Что же это за Агентство, которое представлял Портер?
      Хелльстром задумался над этим вопросом. Старик выразил в нем его собственное беспокойство. Портер разговорился под конец. Это было так омерзительно, что Хелльстром поспешил избавиться от него и отправил Портера в чан. Да, за необходимостью совершения подобного действия можно было проглядеть суть. Ни один член Улья никогда бы не стал вести себя таким образом, даже обыкновенный рабочий, хотя они умеют говорить на языке, понятном Чужакам Внешнего мира. Портер сказал, что Агентство доберется до них, что Агентство – всесильно: «Мы теперь знаем все о вас! Мы доберемся до вас!» – Портер стал первым взрослым Чужаком, который увидел работающий Улей изнутри, и его истерическое отвращение при виде вещей, обычных и необходимых для поддержания жизни в Улье, шокировало Хелльстрома.
      «Я ответил на его истерику своей, – подумал Хелльстром. – Никогда не должен допускать этого снова!»
      – Мы допросим этих двоих более тщательно, – сказал Хелльстром. – Возможно, они расскажут нам об этом Агентстве.
      – Вы полагаете, есть смысл схватить их? – спросил Старый Харви.
      – Думаю, что это необходимо.
      – Возможно, сначала следует рассмотреть и другие варианты.
      – Что ты предлагаешь? – спросил Хелльстром.
      – Осторожное наведение справок нашими людьми на Востоке, пока мы будем водить за нос этих Чужаков. Почему бы нам не пригласить их сюда и не позволить понаблюдать за внешней стороной нашей деятельности. Они, конечно, не смогут доказать, что мы виновны в исчезновении их людей.
      – Мы не можем знать этого наверняка, – возразил Хелльстром.
      – Но ведь тогда их реакция была бы иной – если бы они знали об этом.
      – Они знают, – заметил Хелльстром. – И не знают лишь как и почему. И теперь, сколько бы мы ни хватали и ни прятали людей, это их не удержит. Они будут наседать на нас, тревожить, как муравьи, копошащиеся в трупе. Да, мы должны водить их за нос, но в то же самое время нам нужно и вывести их из равновесия. Я проинформирую наших людей во Внешнем мире, но по-прежнему буду настаивать, чтобы действия все осуществлялись с крайней сдержанностью и осторожностью. Лучше пожертвовать Ульем, чем потерять все.
      – При принятии решений, пожалуйста, помни о моих возражениях, – сказал Старый Харви.
      – Я запомнил их и буду их учитывать.
      – Они, конечно, пришлют других, – заметил Старый Харви.
      – Не спорю.
      – И каждая новая группа, вероятно, будет более опытная, Нильс.
      – В этом нет никаких сомнений. Но больший профессионализм, как мы знаем на примере наших специалистов, сужает обзор. Сомневаюсь, что в этих первых попытках участвовали представители ядра этого Агентства, желающие знать о нас. Однако скоро они пошлют кого-то, кому будет известно все о тех, кто рыщет в окрестностях и сует нос в наши дела.
      Неуверенность Харви свидетельствовала о том, что он еще не рассматривал этой возможности. Он произнес:
      – Ты попытаешься захватить одного из них и заставить его работать на нас?
      – Мы должны попытаться.
      – Это опасная игра, Нильс.
      – Обстоятельства диктуют правила игры.
      – Не согласен еще в большей степени, – заметил Старый Харви. – Я жил во Внешнем мире, Нильс, и я знаю их. Твой путь чрезвычайно опасен.
      – А ты можешь предложить альтернативу с меньшим потенциальным риском? – поинтересовался Хелльстром. – Прежде чем ответить, хорошенько обдумай все. Ты должен продумать все возможные последствия из той цепочки событий, которые будут вызваны нашими сегодняшними действиями. Мы ошиблись с Портером. Мы полагали, что он один из Чужаков, которых мы захватывали раньше и отправляли в чаны. Но мудрость главы службы прочесывания заставила меня обратить на этого пленника более пристальное внимание. Это была лишь моя ошибка, но последствия касаются всех нас. И мои собственные сожаления не на йоту не изменят ситуацию. Весь вопрос усложняется еще и тем, что мы не можем стереть все следы, оставленные Портером по пути к нам. Мы могли раньше делать это без всяких исключений. Наши предыдущие успехи притупили мою бдительность. Долгая череда успехов не служит гарантией принятия правильных решений. Я знал об этом, но все равно ошибся. Я не буду возражать против моего смещения, но не изменю прежнего решения о нынешних действиях, действиях, которые основываются и на признании прошлой ошибки.
      – Нильс, я не говорил о смещении…
      – Тогда подчиняйтесь моим приказаниям, – произнес Хелльстром. – Хотя я мужского пола, но я руковожу Ульем по желанию праматери. Она признала важность своего выбора, и, более того, до сих пор реальные события почти не расходятся с ее предсказаниями. При радарном обследовании этой женщины и машины проверьте, не беременна ли она.
      Старый Харви понимающе кивнул.
      – Я помню о необходимости притока новой крови. Твое замечание будет учтено.
      Хелльстром отключил связь, и лицо Старого Харви исчезло с экрана. Он мог быть очень старым, с несколько притупленным жизнью во Внешнем мире сознанием Улья, но он умел справляться со своими внутренними страхами. В этом отношении он заслуживал полного доверия, большего, чем большинство людей Внешнего мира, воспитанных в условиях сильных ограничений, свойственных «диким обществам», как их называли в Улье. Старый Харви был хорошим работником.
      Хелльстром вздохнул от осознания ноши, взваленной ему на плечи: он руководил почти пятьюдесятью тысячами работниками Улья. Некоторое время он вслушивался в себя, проверяя ощущение, что в Улье все в порядке. Он ощущал его, как ровное гудение пчел, собирающих нектар в жаркий полдень, и этот успокоительный покой иногда был необходим ему для восстановления сил. Но на этот раз подобное успокоение не ощущалось. Хелльстром ощутил, как тревога передавалась по Улью вместе с его командами и, как бумеранг, возвращалась назад к нему. Не все было в порядке.
      Улей нес в себе печать осторожности, как и каждый его обитатель. Он имел свою долю врожденной осторожности, заботливо отрегулированной праматерью и теми, кого она выбрала ему в воспитатели. Сперва Хелльстром возражал против производства документальных фильмов. Слишком близко к дому. Но ульевый афоризм: «Кто может знать о насекомых больше, чем рожденные в Улье?» – оказался сильнее его возражений, и в конце концов он даже сам проникся духом кинобизнеса. Улью всегда требовался этот символ силы – деньги. Фильмы изрядно пополняли их счета в швейцарских банках, а эти деньги уже тратились на ресурсы Внешнего мира, в которых нуждался Улей
      – алмазы для буров, например. Непохожий на дикие общества, Улей тем не менее искал гармонию с окружающей средой, сотрудничая таким образом, чтобы покупать для себя услуги. Конечно, та глубокая внутренняя связь, которая всегда поддерживала Улей в прошлом, поможет им и сейчас. «Фильмы – не ошибка!» – говорил он себе. В этом было даже что-то поэтически забавное: испугать Чужаков, показывать им реальность через фильмы о различных популяциях насекомых, в то время как иная, более глубокая реальность взойдет на дрожжах страха, который она же и взрастила.
      Хелльстром напомнил себе строки, на внесении которых в сценарий их последнего фильма он настоял: «В совершенном обществе нет места ни эмоциям, ни жалости – жизненное пространство не может быть истрачено на потерявших свою полезность».
      Однако теперь, после нового вторжения Чужаков, Хелльстром подумал о пчелином волке, чьи хищнические набеги в Улей должны отражаться всеми имеющимися в распоряжении силами. В кооперативном обществе судьба каждого может оказаться судьбой всех.
      «Я должен немедленно подняться наверх, – сказал он самому себе. – Я должен быть в центре всех событий и лично принимать решения по защите Улья».
      Быстрым шагом Хелльстром прошел к ближайшей общей ванной комнате, принял душ вместе с несколькими химически нейтральными женщинами-работницами, убрал щетину изготовленным в Улье средством для удаления волос и вернулся в свою ячейку. Там он переоделся в тяжелую одежду Чужаков: коричневые брюки, белая хлопковая рубашка, темно-серый свитер и поверх светло-коричневый пиджак. Носки и пара кожаных ботинок ульевого производства дополнили его костюм. После некоторого колебания он вытащил из ящика стола маленький пистолет и засунул его в карман. Оружие Чужаков имело больший радиус поражения, чем парализаторы, и оно будет более знакомо незваным гостям, если возникнет необходимость использовать его в качестве угрозы.
      Затем Хелльстром вышел, прошел знакомыми галереями и коридорами, наполненными гулом привычной активности. На его пути располагались комнаты с гидропоникой, но двери их были открыты для свободного доступа собирателей урожая. Проходя мимо, он бросил короткий взгляд внутрь, отметив, как быстро выполнялись все операции. Корзины наполнялись соевыми бобами, по два работника на корзину. Чужаку могло бы показаться, что здесь царит полная анархия, но не было ни пустячных перебранок, ни разговоров, не видно было ни столкновений, ни опрокинутых корзин. Наполненные корзины подавались в лифтовые проемы для подачи наверх. Все необходимые сигналы подавались молча, при помощи жестов. Эти огромные комнаты являлись неоспоримым свидетельством чрезвычайно эффективной организации Улья: химически кондиционные работники, эффективно нейтрализованные, никто из них не был голоден (пищевые конвейеры находились всего в нескольких шагах в главной галерее), и они работали с пониманием жизненной важности выполняемой ими работы для всего Улья.
      Движение Хелльстрома теперь напоминало элегантный танец, когда он огибал входящих и выходящих работников. Здесь требовалось точное выполнение графика. Одни работники уходили, проголодавшись или почувствовав усталость. Другие заступали на их место. И все знали, что от них требуется.
      У лифта одной из самых старых моделей, с кабиной, дергающейся при прохождении открытых дверей, он остановился на секунду, чтобы пропустить группу работников, направляющихся в комнаты с гидропоникой для замены старых посадок новыми. В производственном цикле не должно быть никаких задержек, в этом была основа самого их выживания.
      Хелльстром встал в открытый проем на пол идущей вверх кабины. Тяжелый животный запах Улья, который очистные системы удаляли из поступающего снаружи воздуха, еще сильнее ощущался в лифте, что свидетельствовало об утечке где-то далеко внизу в шахте, и это следовало устранить. Текущий ремонт нельзя игнорировать. Хелльстром сделал пометку в своей памяти о необходимости заняться проверкой работы шахты. Через две минуты он был в подвале сарая-студии, вновь сосредоточив все внимание на более непосредственной опасности.
      «Мы не должны слишком быстро отправлять в чаны этих новых Чужаков», – напомнил себе Хелльстром.

12

13

14