Какой-то бестолковый и сумасшедший был этот полет: начался он в аэропорту имени Джона Ф.Кеннеди, потом была часовая задержка в О'Хара, быстрая пересадка на чартерный рейс в Портленде и шум, и прочие неудобства, присущие одномоторному самолету, на всем пути до Колумбии Джордж, а закончился он уже вечером путешествием через весь Орегон в его юго-восточную часть. Мерривейл был не в состоянии что-либо делать, когда самолет доставил его в Лейквью, но внутри он испытывал восторг.
      Когда он уже ни на что не надеялся, если говорить откровенно, когда он смирился с унизительным поражением, они его позвали. Они – Совет, о существовании которого он знал – но и только, никого лично, – они выбрали Джозефа Мерривейла, как «нашу лучшую надежду как-нибудь расхлебать эту кашу».
      Да и теперь, когда Перуджи и Шеф мертвы, кто у них остался? Это давало ему ощущение собственного могущества, которое в свою очередь подпитывало его гнев. Это ему-то причинять такие неудобства?
      Отчет, переданный Мерривейлу в Портленде, не смягчил его настроения. Перуджи проявил преступную халатность – провести ночь с подобной женщиной! И это при исполнении!
      Небольшой самолет приземлился в темноте, и встречал его только серый аэродромный автобус с единственным шофером. То, что шофер представился как Вэверли Гаммел, специальный агент ФБР, оживило тревоги Мерривейла, которые ему удалось запрятать глубоко внутрь себя во время полета, и это тоже подпитывало его гнев.
      «Им ничего не стоит бросить меня на съедение волкам», – подумал он, садясь в машину рядом с водителем, предоставив летчику укладывать чемодан в багажник. Эта мысль сжигала его на всем долгом пути из Портленда. Он смотрел вниз на временами попадающиеся мигающие огоньки и с горечью думал, что вот есть же люди, занимающиеся обычными делами: едят, ходят в кино, смотрят телевизор, навещают друзей. Удобная, обычная жизнь, о которой часто фантазировал Мерривейл. Однако обратной стороной этих фантазий являлось понимание того, что безмятежное спокойствие этого мира зависит в какой-то мере и от него. Они там, внизу, не знали, что он делает для них, на какие жертвы идет.
      Даже буквальное выполнение приказов ничего не может гарантировать. Это неожиданное повышение не изменило сущности универсального закона: большой поедает маленького, но всегда находился еще больший.
      У Гаммела были волосы стального цвета и молодое лицо, резкие черты которого предполагали индейских предков Глаза были глубоко посажены, темные при свете приборной доски. Голос глубокий и с некоторым акцентом. Техасским?
      – Введите меня в курс дела, – приказал Мерривейл, когда Гаммел выводил машину с автостоянки аэропорта. Фэбээровец вел машину с уверенной небрежностью, абсолютно не задумываясь над тем, как бы уберечь ее на этой ухабистой дороге. Потом он свернул налево.
      – Вы, конечно, знаете, что от посланной вами на ферму команды нет никаких известий, – сказал Гаммел.
      – Мне сообщили это в Портленде, – ответил Мерривейл, на мгновение позабыв о своем притворном английском акценте. Затем торопливо добавил: – Проклятье!
      На развилке Гаммел свернул налево на более широкую дорогу и, затормозив, пропустил шумный автобус.
      – На данный момент мы согласный с вами, что шериф из Фостервилля не заслуживает доверия, и в том, что он, возможно, не единственный как в офисе шерифа, так и в самом городском совете. Поэтому мы не доверяем местным властям.
      – Как вы поступили с шерифом?
      – Вы знаете, его захватили с собой ваши люди. И о нем тоже нет никаких известий.
      – Ваше мнение о местных властях?
      – Шпионят.
      – Хотят остаться в стороне?
      – Не хотят, но осторожность явно преобладает над доблестью. Политические шаги, предпринятые нами на высоком уровне, дали свои результаты – указания сверху на этом уровне принимаются как абсолютные приказы.
      – Ясно. Я думаю, вы уже блокировали районы, прилегающие к ферме.
      Гаммел на секунду оторвал глаза от дороги. Блокировали? А, то есть заняли ли? Он ответил:
      – Мы подключили только одиннадцать человек. Пока вынуждены ограничиться этим. Орегонский дорожный патруль прислал три машины и шестерых человек, но мы их пока держим в резерве. Мы проводим ограниченную операцию на презумпцию правильности оценки ситуации, данной вашим Агентством. Но при малейшем сомнении в этой оценке нас заставят вернуться к федеральному своду законов. Понятно?
      «Презумпция правильности», – подумал Мерривейл. Эта формулировка ему понравилась, она была в его духе, и он решил запомнить ее, чтобы в дальнейшем использовать ее в других делах. Но то, что стояло за этой фразой, однако, ему не понравилось, о чем он сразу и заявил.
      – Конечно, – продолжил Гаммел, – вы понимаете, что наши действия выходят за рамки закона. Посланная вами команда не имеет никаких юридических прав. Это самые настоящие штурмовики. Вы сами себе устанавливаете законы. Мы же не можем всегда поступать так. Инструкции, данные мне, четко указывают: я должен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вам в организации крыши и (или) обеспечении защиты ваших людей, но
      – и это очень серьезное «но» – эти инструкции действуют, пока ваша оценка ситуации не подвергается сомнению.
      Мерривейл слушал, храня ледяное молчание. Положение выглядело все более и более так, словно Совет вовсе не повышал его, а попросту бросил на съедение волкам. Он был помощником двух человек, теперь мертвых, чью политику уже нельзя было защитить. Совет направил его сюда одного в качестве полевого агента с напутствием: «Вы можете рассчитывать на полное взаимопонимание с ФБР. Если при этом не нарушается закон, вы сможете получить любую требуемую помощь».
      Сволочи!
      Его сделают козлом отпущения, если все пойдет не так, как ожидается. Как будто все и так не идет наперекосяк. Он слышал, как со скрипом власти дают обратный ход в Балтиморе и Вашингтоне: «Что ж, вы знали, во что ввязывались, Мерривейл». С профессиональным сожалением прозвучит их стандартная фраза: «В нашем деле каждый сам несет свой крест, если того требуют обстоятельства».
      Так было и сейчас. Никаких сомнений. Если эту ситуацию еще можно исправить, то он сделает это, но сперва нужно позаботиться о себе. «Дьявольщина!» – выругался он в сердцах.
      – Вернемся к делу. Что вам удалось узнать о моих людях?.
      – Ничего.
      – Ничего? – возмущенно воскликнул Мерривейл. Повернувшись, он пристально посмотрел в лицо Гаммела при свете фар приближающегося автомобиля. Лицо фэбээровца сохраняло невозмутимость – камень, который не выказывал никаких эмоций.
      – Мне бы хотелось получить разъяснение этого «ничего», если, конечно, этому вообще можно найти объяснение, – язвительно произнес Мерривейл.
      – В соответствии с полученными инструкциями, – сказал Гаммел, – мы дожидались вас.
      «Просто подчиняются приказам», – подумал Мерривейл.
      Он понимал, что скрывается за этой фразой. Лишь то, что был один-единственный козел отпущения. И это тоже было в инструкциях, полученных Гаммелом. Можно не сомневаться. Черт возьми, никаких сомнений!
      – Я нахожу это невероятным, – заметил Мерривейл и, повернувшись, посмотрел из окна в темноту, смутно проносящуюся мимо них, когда они подъезжали к Фостервиллю. Можно было разобрать лишь то, что дорога шла по открытой местности, слегка поднимаясь, и где-то вдали едва вырисовывались очертания пологих холмов при слабом сиянии звезд. По дороге мчалось еще несколько автомашин. Окружавшая их темнота навевала ощущение одиночества, усиливающее у Мерривейла чувство покинутости.
      – Давайте определимся, – сказал Гаммел. – Я специально приехал один, чтобы поговорить с вами откровенно с глазу на глаз. – Гаммел посмотрел на Мерривейла. «Бедняга, попал же он в положеньице, уж точно. Неужто только теперь до него стало это доходить?»
      – Так почему вы не говорите откровенно? – спросил Мерривейл.
      «Он более агрессивен, чем того требует ситуация, – подумал Гаммел. – Значит ли это, что он обладает информацией, могущей ослабить позиции его Агентства? Интересно…»
      – Я делаю все, что в моих силах, в рамках полученных инструкций, – произнес Гаммел. – Я не пробыл и часа в Фостервилле, когда мне сообщили, что вы прилетаете в Лейквью. Мне пришлось мчаться на всех парах, чтобы поспеть. Мне сказали, что вы прилетаете в Лейквью потому, что там находится самая ближайшая полоса с посадочными огнями. Это так, или дело в чем-то другом?
      – Что вы имеете в виду?
      – Я все еще помню о наших потерях – в Систерс.
      – Ах да… конечно. Это было в отчете, полученном мною в Портленде. Но все равно, рано еще делать выводы – будь по-другому, я бы сообщил вам их. Пожар уничтожил все следы. Могла быть и молния или взрыв горючего. Сообщается, что пилот должен был лететь через Колумбию Джордж, однако он решил выгадать время и полетел напрямик.
      – Диверсия не исключается?
      – Да. Даже весьма вероятна, по моему мнению. Удивительно странное совпадение, не находите?
      – Мы действуем, исходя из этого допущения, – заметил Гаммел.
      – Как вы распорядились вашими одиннадцатью людьми и патрулем? – спросил Мерривейл.
      – Я отправил три машины – в каждой по два человека. Одна из машин Орегонской дорожной службы с тремя офицерами была отправлена на юг. Это займет немного времени. Во время этого путешествия они будут вне пределов радиосвязи.
      – Но какую задачу они выполняют?
      – В мотеле Фостервилля мы устроили коммуникационную базу. Автомашины выходят на связь с этой базой через определенные промежутки времени. Автомобили моих людей распределены между Фостервиллем и фермой, и они…
      – То есть две машины между городом и фермой?
      – Нет, три. Плюс машина ОДП – четвертая. Мои три машины охватывают широкий район: одна – на востоке, на дороге Лесной службы, а две другие – на дороге, ведущей к ферме. Им приказано не приближаться ближе, чем на две мили.
      – Две мили?
      – Да, и людям приказано не выходить из машин.
      – Но две мили?..
      – Когда мы уверены в том, что делаем, и знаем, кто нам противостоит, мы не боимся рисковать, – отрезал Гаммел. – Но в этом деле, похоже, сплошные темные пятна. – Он говорил ровным голосом, пытаясь сдерживать себя. Мерривейл со своей придирчивостью становился невыносимым. Он что, так и не понял, что Гаммел лично наденет на него наручники еще до того, как истекут ближайшие двадцать четыре часа. Возможно, даже для спасения шеи ФБР. Что этот ублюдок ждет от него?
      – Но две…
      – А сколько вы потеряли уже людей? – требовательно спросил Гаммел, не пытаясь теперь скрывать своего гнева. – Двенадцать? Четырнадцать? Мне сказали, что в посланной вами сегодня команде было девять человек, и еще по меньшей мере одну вы потеряли раньше. Неужели вы принимаете нас за слабоумных?
      – Четырнадцать, считая Дзулу Перуджи, – ответил Мерривейл. – Считать вы умеете. – В тускло-зеленом свете приборной доски он заметил, как заходили желваки на скулах и побелели костяшки пальцев, крепко сжимавших руль.
      – Итак, мы имеем одного мертвого, тринадцать исчезнувших и разбившийся самолет в Систерс – итого двадцать. И вы еще спрашиваете меня, почему я не отправил своих людей вслед за вашими? Будь на то моя воля, я бы уже кинул туда подразделение морских пехотинцев, и они бы начали там действовать, но мы не можем. Почему же мы так не действуем? Потому что всю эту кашу заварили ваши люди! И если все взорвется, мы не хотим погибнуть в этом взрыве. Я понятно объяснил? Откровенно?
      – Шайка трусов, – пробормотал Мерривейл.
      Гаммел резко вывернул руль и затормозил на обочине. Потом со скрипом установил ручной тормоз и выключил фары и двигатель. Повернувшись лицом к Мерривейлу, он крикнул:
      – Слушай, ты! Я понимаю, ты попал в переплет. Отлично понимаю. Но мое бюро не участвовало в этом с самого начала, хотя должно было бы! И если это окажется коммунячий выводок, то мы разделаемся с ним и получим любую необходимую помощь. Если же дело в защите промышленностью нового изобретения от стервятников, которых вы представляете, – то игра будет вестись по совершенно иным правилам.
      – Что вы имеете в виду: промышленность… новые изобретения?
      – Вам чертовски хорошо известно, что я имею в виду! Мы не просиживаем задницы, получая информацию только от вас.
      «Если им все известно, – подумал Мерривейл, – почему же тогда они все еще помогают нам?»
      И словно услышав этот вопрос, Гаммел произнес:
      – Наша задача в этом деле – чтобы дерьмо не попало на лопасти. Вы заляпаете грязью не только себя, но и все правительство. Слушайте, если вас просто подставили, я сочувствую вам. Тогда нам нет никакого смысла сражаться друг против друга. Если это дело готово развалиться и всю вину возложат на вас, то вам лучше не портить со мной отношений. Не так ли?
      Захваченный врасплох этим неожиданным нападением, Мерривейл только невнятно выругался, потом сказал:
      – Послушайте, вы! Если вы…
      – Так как, возложат на вас всю вину?
      – Конечно же, нет!
      – Дерьмо собачье! – Гаммел покачал головой. – Вы что, считаете, что у нас нет своих подозрений о том, почему ваш шеф отправился по короткой дороге в ад?
      – По короткой дороге в…
      – Выпрыгнул из окна! А вас выбрали в качестве козла отпущения?
      – Меня послали сюда, дав понять, что с вашей стороны я найду полное взаимопонимание, пока не прибудут новые команды, – произнес Мерривейл, слегка задыхаясь. – Пока что я такого взаимопонимания не нахожу ни на йоту.
      Еще не успокоившись, Гаммел сказал:
      – Ответьте мне – просто «да» или «нет», – у вас есть новая информация, кардинально меняющая начальную оценку?
      – Конечно, нет!
      – Нет ничего нового?
      – Что еще за перекрестный допрос? – запротестовал Мерривейл. – Вам известно столько же обо всем этом деле, как и мне. Даже больше! Вы ведь были здесь!
      – Я надеюсь, что вы говорите правду, – сказал Гаммел. – В противном случае я лично прослежу, чтобы вы получили по заслугам. – Он повернулся, включил двигатель и снова вернулся на дорогу. Включив фары, он вспугнул большую черно-белую корову, которая брела по краю дороги. Она галопом мчалась впереди них несколько сот футов, прежде чем нырнула в траву в сторону от дороги.
      Весьма подавленный и испуганный грозившей ему участью, если ФБР совсем откажет ему в помощи, Мерривейл произнес:
      – Прошу меня извинить, если я чем-то обидел вас. Как вы сами могли заметить, меня немного трясет. Сначала смерть Шефа, а потом приказ взять руководство в свои руки. Не спал по-настоящему с тех пор, как это все началось.
      – Вы обедали?
      – В самолете, после вылета из Чикаго.
      – Мы можем перекусить в нашем штабе в мотеле. – Гаммел протянул руку к микрофону за приборным щитком. – Я попрошу приготовить кофе и сандвичи. Что бы вы…
      – Не стоит беспокоиться, – остановил его Мерривейл, чувствуя себя несколько лучше. Гаммел, очевидно, хотел вернуться к дружеским отношениям. В этом был резон. Мерривейл прокашлялся.
      – Какой план действий вы разработали?
      – Минимум активности ночью. Ждем наступления утра и оценим обстановку при постоянном радиоконтакте с базой. Это обязательное условие, пока мы не узнаем, что же, черт побери, там произошло. Мы еще не можем доверять местным властям. Мне даже было дано указание сдержанно держаться с ОДП. Наша главная задача – очистить эту взбаламученную воду.
      «Взбаламученную, разумеется, нашими людьми, – подумал Мерривейл. – ФБР
      – все еще скопище чертовых снобов».
      – На ночь больше ничего не намечено?
      – Мне не кажется разумным подвергаться большему риску, чем это абсолютно необходимо. Тем более что к утру мы нарастим еще мускулов.
      Мерривейл просиял:
      – Подкрепление?
      – Два корпуса морских пехотинцев прибудут сюда из Сан-Франциско.
      – Это вы их вызвали?
      – Мы все еще прикрываем вас, – ответил Гаммел. Повернувшись, он улыбнулся. – Они предназначены для наблюдения или транспортировки. Мы и так слишком много по доброй воле рассказали им, чтобы получить эти корпуса, ограничиваясь только объяснениями.
      – Очень хорошо, – согласился Мерривейл. – В Портленде мне сказали, что у вас нет телефонной связи с фермой. Сейчас положение то же самое?
      – Линия оборвана, – ответил Гаммел. – Вероятно, перерезали ваши же люди при атаке. Утром мы направим туда ремонтную бригаду. Наших людей, конечно.
      – Понимаю. Я согласен с вашими решениями, которые мы, естественно, еще раз обсудим, когда прибудем в ваш штаб. Может быть, там есть более свежая информация.
      – Мне бы сообщили об этом, – заметил Гаммел. Потом включил радио, подумав: «Они послали чванливое ничтожество! Несомненно, козел отпущения, и этот бедняга даже не понимает этого».

      Хелльстрому, осматривавшему с командного поста укрытую пологом ночи местность вокруг фермы, она казалась уснувшей. Темнота размыла знакомый ландшафт, и лишь на горизонте виднелись далекие сверкающие огни Фостервилля. Никогда прежде Улей не казался ему таким притихшим и замершим в напряженном ожидании. Хотя предания и говорили о давних противостояниях, когда всему Движению Колоний (как его назвали впоследствии) угрожало уничтожение, никогда еще Улей не оказывался в таком серьезном кризисе. Все события происходили в такой последовательности, что теперь Хелльстром, оглядываясь назад, испытывал чувство неотвратимости случившегося. Жизни почти пятидесяти тысяч работников Улья теперь зависели от решений, которые примут Хелльстром и его помощники в течение ближайших нескольких часов.
      Хелльстром бросил взгляд через плечо на ослепительно свечение катодов, потом на экраны, которые вскоре покажут Чужаков – утром они ринутся сюда. Сейчас он видел три машины без номеров, припаркованных не далее чем в двух милях. Четвертая – опознанная как машина дорожного патруля, – сперва пробыв некоторое время неподалеку от них, теперь двигалась на юг долины. Единственной открытой была старая дорога на Тимблский рудник, но она нигде не подходила ближе чем на десять миль к южной границе долины, и неизвестно было, направили ли Чужаки и туда свои силы. Хелльстром подозревал, что в той машине был передний привод, но характер местности таков, что машина ОДП даже в лучшем случае не могла подъехать ближе, чем на три мили к Улью.
      Работники, находящиеся сейчас на командном посту, чувствуя этот груз ответственности, возложенной на Хелльстрома; понизили голоса и тихо передвигались.
      «Следует ли использовать. Джанверта как посредника?» – спросил самого себя Хелльстром.
      Но переговоры нужно начинать только с позиции силы, а Улей мог лишь блефовать. Можно, конечно, предложить секрет парализаторов, Джанверт видел их действие. И ему также было известно о достижениях Улья в области человеческого химизма. Подтверждением тому был его собственный опыт. Но Джанверт обязательно станет врагом Улья, если выберется отсюда, даже в качестве посланника. Он видел слишком многое, чтобы оставаться нейтральным.
      Хелльстром посмотрел на часы, висевшие дальше приборов наблюдения: 11:29 вечера. Уже почти наступило завтра, а завтрашний день наверняка грозит катастрофой. Он во многих вещах ощущал ее приближение, в том числе и в этих трех притаившихся между Ульем и Фостервиллем машинах. Размышляя над тем, кто же может там находиться, ему вдруг очень захотелось узнать, чем они сейчас занимаются. Повернувшись снова к наблюдательному посту, Хелльстром спросил об этом у одного из наблюдателей, чье лицо казалось мертвенно-бледным в тусклом зеленоватом свете.
      – Они остаются внутри машины, – ответил тот. – Они выходят в эфир через каждые десять минут. В данный момент мы уверены, что в каждой из них находится не более двух Чужаков.
      «Ждут наступления нового дня», – понял Хелльстром и высказал это вслух.
      – Да, таково и наше общее мнение, – подтвердил специалист. Вторая машина всего в двадцати пяти ярдах от одного из потайных выходов, того, что находится в конце галереи второго уровня.
      – Ты предлагаешь, чтобы мы попытались захватить этих Чужаков?
      – Это дало бы нам возможность узнать ответы на некоторые вопросы.
      – А также вызвать общее нападение. Думаю, удача и так слишком была к нам благосклонна. – Хелльстром потер шею сзади. Он чувствовал себя выжатым, как лимон, нервы на пределе. – А что с машиной, которая движется на юг?
      – Она застряла неподалеку от старой дороги на рудник, когда начала пересекать Грязную Долину, в восьми милях от периметра наблюдения и по меньшей мере в двенадцати милях от долины.
      – Спасибо, – поблагодарил Хелльстром и отвернулся.
      Сейчас на командном посту было тише, чем два часа назад, когда он сюда прибыл. Тогда здесь сновали взад-вперед группы людей из Службы Безопасности, получая краткий инструктаж перед ночным прочесыванием. Все они теперь где-то там, в темноте ночи, всего лишь светящиеся сигнальные огоньки на экранах наблюдения.
      Наверное, уже в десятый раз с того момента, как он сюда вошел, Хелльстром подумал: «Мне нужно отдохнуть. Завтра понадобятся все мои силы. Утром они набросятся на нас, в этом я не сомневаюсь. И мне больше, чем кому-либо другому, нужно быть готовым к этому. Вероятно, многие из нас погибнут завтра. Если я буду в форме, возможно, кого-то удастся спасти».
      С печалью вспомнил он о Линкольне Крафте, чье обгоревшее тело (до такой степени, что не годилось для отправки в чаны) вытащили из обломков одного из фургонов нападавших. Крафт был тридцать первой потерей Улья за этот день.
      И это только начало.
      В приглушенном шепоте, доносившемся отовсюду, наиболее часто повторялись слова «нападение» и «пленники». Бурный энтузиазм, подпитываемый адреналином, охватил работников – неоднократно упоминалось и слово «победа».
      И снова Хелльстром подумал о трех пленниках Улья. Странным казалось держать пленников. Естественным было просто направить Чужаков-взрослых в чаны. Только дети считались пригодными для переделки их сознания и дальнейшего использования в нуждах Улья. А теперь… теперь появились новые возможности.
      Джанверт, самый загадочный из всех троих, имел познания в праве, что Хелльстром выяснил после осторожно задаваемых вопросов. Его сознанию, возможно, удастся придать новую форму при условии, что тот сможет быть достаточно восприимчивым к химическим препаратам Улья. У женщины, Кловис Карр, был агрессивный характер, который Улей сможет обратить себе на пользу. Третий человек, по документам Томас Элден, вел себя как солдат. Все они несли в себе ценные качества, но Джанверт представлял наибольший интерес. И он был невысокого роста, что тоже желательно для Улья.
      Хелльстром снова повернулся к посту наблюдения, склонился пониже над вторым экраном справа от него.
      – А что с нашим патрулем, прочесывающем русло высохшего ручья? – спросил он. – Есть новая информация о переговорах, ведущихся из машины, которая находится под нашим наблюдением?
      – Чужаки все еще, похоже, сбиты с толку, Нильс. Они называют все это «очень странным случаем» и время от времени обращаются к кому-то по имени Гаммел, который по всей видимости, считает создавшееся положение snafu. Нильс, что такое snafu?
      – Путаница, – перевел Хелльстром. – Военный термин: ситуация, которая была до этого обычной, запуталась.
      – Значит, что-то идет не так?
      – Да. Сообщишь мне, если услышишь что-нибудь новенькое.
      Хелльстром выпрямился и подумал, не вызвать ли Салдо. Этого молодого человека послали осторожно наблюдать за действиями ученых из «Проекта 40», занявших сейчас длинную галерею на пятидесятом уровне. Не лучшее, конечно, место для наблюдения: основные работы велись в средней части галереи, по меньшей мере на расстоянии полумили от Салдо, но исследователи проявляли повышенную раздражительность после случившегося ранее инцидента с «вмешивающимся наблюдателем». Хелльстром рассчитывал на умение Салдо справляться с подобными ситуациями. Им на командном посту отчаянно нужно было знать о всех новых успехах в лаборатории.
      «Блеф ни за что не удастся перед Чужаками, – признался самому себе Хелльстром. – Улей может рассчитывать лишь на небольшой выигрыш времени, может продемонстрировать парализаторы для создания временной иллюзии, что у них есть и другое, более мощное оружие, основанное на тех же принципах. Но Чужаки потребуют демонстрации его. И никогда нельзя забывать предупреждения Харла: угроза использования абсолютного оружия заставляет противника, который может заявить: „Ну так используйте его!“ – положить палец на спусковой крючок. Оружие должно быть применимо с энергией, меньшей, чем абсолютная, и это необходимо продемонстрировать так, чтобы результат не вызвал никаких сомнений. У Чужаков есть подходящая для этого случая поговорка: не пытайся обмануть шулера. Блеф не удастся поддерживать продолжительное время. Рано или поздно карты придется раскрыть – и что тогда?