Фрэнк Херберт
      Пустышка
      Пер. - Д.Савельев, Я.Савельев.
      Если бы не стычка с моим отцом, я бы никогда не пошла вниз в таверну и не встретила бы Пустышку. Этот Пустышка выглядел совсем обычным парнем. Он не стоил особого внимания, если вы только не воображаете себя Марлой Грейм, звездой чувствилок, ожидающей Сидни Харша, пришедшего на встречу в бар, чтобы передать шпионскую капсулу.
      Это все вина моего отца. Представьте, он психанул из-за того, что я не хочу наниматься палить кустарник. Что это вообще за работа для восемнадцатилетней девушки? Я знаю, что у моей родни проблемы с бабками, но это не извиняет способ, каким он на меня наехал.
      Мы грызлись весь ленч, и только после шести часов мне предоставилась возможность ускользнуть из дому. Я пошла в Таверну, потому что знала, что старик взбесится сильнее, чем теле, попавший в свинцовую бочку, когда это обнаружит. Я, конечно, никак не могла от него этого утаить. Он прощупывает меня каждый раз, когда я возвращаюсь домой.
      Таверна - это место на перекрестке, где таланты собираются вместе, чтобы обменяться впечатлениями и поговорить насчет работы. Я лишь однажды там была до этого и то - с отцом. Он предупреждал, чтобы я не ходила туда одна, потому что там обычно масса кайфованных. Нюхнуть дури можно было в любом углу главной комнаты. Розовый дым из чаши с хиро клубился вокруг стропил. У кого-то был венерианский "очищенный грех". Для столь раннего времени там было много талантов.
      Я отыскала свободный уголок в баре и потребовала голубой огонь, потому что видела, как Марла Грейм заказывает такой в чувствилках. Бармен пристально уставился на меня, и я заподозрила, что он теле, но он не прощупывал. Немного погодя он отправил мой напиток плыть ко мне и портировал к себе мои деньги. Я прихлебывала напиток, как это делает Марла Грейм, но он был слишком сладкий. Я постаралась, чтобы по моему лицу ничего не было заметно.
      Зеркало в баре давало хороший обзор комнаты, и я продолжала вглядываться в него, словно ожидая кого-то. И вот тут-то крупный блондин вошел через переднюю дверь. Я увидела его в зеркале и тут же поняла, что он собирается занять место рядом со мной. Я вообще-то не ясновидец, но иногда такие вещи очевидны.
      Он пересек комнату, двигаясь между тесно стоящими столами с проворством гладиатора. Вот тогда я и вообразила себя Марлой Грейм, ожидающей в баре Порт-Саида, чтобы забрать шпионскую капсулу у Сидни Харша, как в той чувствилке, что смотрела в воскресенье. Этот парень немного походил на Харша - вьющиеся волосы, темно-голубые глаза, лицо все из острых углов, словно скульптор, высекавший его, оставил работу незавершенной.
      Он занял табурет рядом со мной, как я и предвидела, и заказал голубой огонь, не слишком сладкий. Естественно, я сочла это попыткой познакомиться и задумалась, что же ему сказать. Внезапно мне пришла в голову захватывающая идея просто следовать примеру Марлы Грейм, пока не придет время сматываться.
      Он ничего не смог бы сделать, чтобы остановить меня, даже если бы и был портером. Видите ли, я пиро, а это вполне достаточная защита. Я взглянула на свою вызывающую юбку и сдвинула ее, пока в разрезе не показалась подвязка, как это делает Марла Грейм. Этот блондинчик и глазом не моргнул. Он прикончил свой напиток и заказал еще один.
      Я принюхалась к нему на предмет кокаина, но он был как стеклышко. Не под кайфом. Хотя дурь в комнате проникала в меня, и я чувствовала головокружение. Я знала, что мне скоро нужно будет уходить, и я никогда не получу второго шанса побыть Марлой Грейм, поэтому сказала:
      - У тебя что?
      О, он прекрасно знал, что я обращаюсь к нему, но даже не поднял глаз. Меня это взбесило. У девушки есть какая-то гордость, а тут я настолько расслабилась, что сама начала разговор! Перед ним стояла пепельница, забитая клочками бумаги. Я сконцентрировалась на ней, и бумага вспыхнула. Когда захочу, я могу быть хорошим пиро. Некоторые мужчины были достаточно милы, чтобы сказать, что я могла бы разжигать огонь и без таланта. Но с таким щупачом отцом, как мой, могла бы я вообще это узнать?
      Огонь привлек внимание этого парня. Он знал, что это я его вызвала. Он только глянул на меня разок и отвернулся.
      - Отвяжись, - сказал он. - Я - Пустышка.
      Понятия не имею, как оно получилось. Может быть, во мне есть немного от теле, как сказал однажды доктор, но я знала, что он говорит правду. Это не был один из тех номеров, что вы видите в чувствилках. Ну, вы знаете когда два комедианта и один говорит: "А что у тебя?" А другой отвечает: "Пусто".
      Только он все время левитирует кресло другого парня и жонглирует дюжиной вещей у себя за спиной, без рук. Вы знаете этот номер.
      А тут все грохнуло оземь.
      Ну, когда он это сказал, меня словно усадило обратно. Я никогда раньше не видела настоящего живого Пустышку. О, я знала, что такие были. В правительственных резервациях и тому подобное, но я никогда не была, как в этот раз, совсем рядом с таким.
      - Прости, - сказала я. - Я - пиро.
      Он взглянул на пепел в пепельнице и ответил:
      - Да, я знаю.
      - Для пиро теперь не так много работы, - продолжила я. - Это у меня единственный талант. - Я повернулась и посмотрела на него. Симпатичный, хоть и Пустышка. - Ну и как у тебя дела? - спросила я.
      - Я сбежал. Я беглец из резервации в Сономе.
      У меня от этого прямо кровь вскипела. Не только Пустышка, но еще и беглец. Точь-в-точь как в чувствилках. Я спросила:
      - Хочешь спрятаться у меня?
      Это заставило его развернуться ко мне. Он оглядел меня и, честное слово, покраснел. На самом деле! Я раньше никогда не видела, как человек краснеет. Определенно, этот парень был сплошным сюрпризом.
      - Люди могут неправильно подумать, когда меня поймают, - сказал он. - Я уверен, что меня в конце концов поймают. Я всегда уверен.
      Я почувствовала себя в роли гражданки мира.
      - Почему бы тогда не наслаждаться своей свободой? - спросила я.
      И позволила ему немножко больше увидеть в разрезе юбки. А он отвернулся! Представляете!
      И тут появились копы. Они не суетились. Я заметила, что эти двое мужчин стоят прямо в дверях, наблюдая за нами. Только я думала, что они наблюдают за мной. Копы пересекли комнату, и один из них склонился над этим парнем.
      - Ну ладно, Клод, - сказал он. - Пошли.
      Другой взял меня за руку и сказал:
      - Ты тоже должна пойти с нами, сестренка.
      Я вырвалась и воскликнула:
      - Я тебе не сестра!
      - Оставьте ее, ребята, - сказал этот Клод. - Я ей ничего не рассказывал. Она всего лишь пыталась меня подцепить.
      - Сожалею, - ответил коп. - Она тоже пойдет.
      Вот тут мне стало страшновато.
      - Послушайте, - сказала я. - Я не знаю, что все это значит.
      Мужчина показал мне дуло замораживателя в своем кармане.
      - Кончай трепыхаться и иди спокойно, сестренка, иначе мне придется воспользоваться этим.
      Но кому же охота заморозиться? Я пошла спокойно, молясь, чтобы по дороге встретились отец или какой-нибудь знакомый, чтобы можно было объяснить, что к чему. Но мне не повезло.
      На улице у полиции был обычный старый реактивный "жучок". Вокруг машины собралась толпа, пялясь на нее. Портер в толпе забавлялся, раскачивая зад "жучка" вверх и вниз. Он стоял сзади, засунув руки в карманы и ухмыляясь.
      Коп, который вел разговоры, лишь посмотрел на этого портера, и ухмылка у парня исчезла, а сам он поспешил прочь. Я тогда поняла, что коп был теле, хотя он и не касался моего сознания. Некоторые из этих теле ужасно щепетильны насчет своего морального кодекса.
      Езда в этом старом реактивном "жучке" была забавной. Я никогда раньше такого не видела. Один из копов забрался на заднее сиденье с Клодом и со мной. Другой управлял. Это было очень странное ощущение, лететь над заливом. Обычно, как только мне хотелось отправиться куда-нибудь, я лишь вежливо спрашивала, нет ли поблизости портера, а потом думала о том месте, куда бы я хотела попасть. Портер отправлял меня туда в тот же миг.
      Конечно, время от времени я попадала в апартаменты какого-нибудь пожилого господина. Некоторые портеры промышляют сутенерством. Но пиро не надо бояться престарелых донжуанов. Ни один пожилой господин не станет заниматься ерундой, когда у него горит одежда.
      Ну, в конце концов, "жучок" сел на садовую дорожку захолустной больницы, и копы провели нас через главное здание в маленький офис. Пешком, прикидываете! В офисе было темновато - не хватало светильников - и моим глазам потребовалась минута, чтобы приспособиться после ярких ламп в холле. Когда они привыкли, я увидела старого чудика за столом и в изумлении уставилась на него. Это был Менсор Уильямс. Да, "Большое Все". Все, что мог сделать любой, он мог сделать лучше.
      Кто-то включил реостат, и лампы начали гореть в полный накал.
      - Добрый вечер, мисс Карлайсл, - сказал он, и его маленькая бородка подпрыгнула.
      Прежде чем я смогла съязвить насчет этики чтения мыслей, он добавил:
      - Я не вмешиваюсь в ваши мыслительные процессы. Я слегка заглянул вперед - в тот момент, когда я уже буду знать ваше имя.
      Еще и ясновидец!
      - Не было никакой нужды привозить ее сюда, - сказал он копам. - Но вы неизбежно должны были это сделать. - Потом он отколол забавнейшую штучку. Он повернулся к Клоду и указал кивком на меня. - Как она тебе, Клод? спросил он. Словно я была чем-то предназначенным на продажу или что-то в этом роде!
      - Это она, папа? - спросил Клод.
      Папа! Это меня пришибло. У "Большого Все" - ребенок, и этот ребенок Пустышка!
      - Это она, - ответил Уильямс.
      Клод слегка расправил плечи и сказал:
      - Ну, тогда я пас! Я не буду этого делать!
      - Будешь, - произнес Уильямс.
      Весь разговор велся через мою голову, и я решила, что с меня хватит.
      - Минутку, джентльмены, а не то я сожгу это место! В буквальном смысле! - крикнула я.
      - Она может это сделать, - заметил Клод, ухмыляясь отцу.
      - Но не сделает, - сказал Уильямс.
      - Ах, не сделаю? - вспылила я. - Попытайтесь меня остановить!
      - В этом нет нужды, - сказал Уильямс. - Я видел, что произойдет.
      Вот так просто? У меня от этих ясновидцев мороз по коже. Мне иногда становится интересно, а не боятся ли они сами себя? Жизнь для них похожа на проторенную тропу. Это не по мне. Я спросила:
      - А что случится, если я сделаю что-нибудь не то, что вы видели?
      Уильямс подался вперед, и в глазах его появился интерес.
      - Такого никогда не случалось, - сказал он. - Если бы такое хоть раз произошло, это был бы настоящий прецедент.
      Я не уверена, но, глядя на него, подумала, что ему действительно было бы интересно увидеть что-нибудь, не совпадающее с прогнозом. Я было задумалась, а не вызвать ли мне маленький огонек в бумагах на его столе. Но эта идея почему-то мне не понравилась. И не потому, что что-то постороннее в моем сознании приказывало этого не делать. Я ничего не могла понять. Я просто НЕ ХОТЕЛА этого делать. Я спросила:
      - Что означает весь этот разговор?
      Старик откинулся назад и, клянусь, он казался слегка разочарованным. Он сказал:
      - Всего лишь то, что вы с Клодом поженитесь.
      Я открыла рот, но ничего не смогла произнести. Наконец я сумела, заикаясь, выдавить:
      - Вы имеете в виду, что заглянули в будущее и видели нас ЖЕНАТЫМИ? И сколько у нас будет детей, и все такое прочее?
      - Ну, не все, - ответил он. - В будущем не все для нас отчетливо. Лишь события, связанные некоторой основной линией. И в большинстве случаев мы не можем заглядывать слишком далеко. Прошлое доступнее. Оно зафиксировано неподвижно.
      - А что, если мы не хотим? - спросил Клод.
      - Да, - сказала я. - Как насчет этого?
      Но должна признать, что это мне понравилось. Как я сказала, Клод был похож на Сидни Харша, только моложе. В нем было что-то - можете назвать это животным магнетизмом, если хотите.
      Старик лишь улыбался.
      - Мисс Карлайсл, - произнес он. - Вы искренне возражаете...
      - Раз уж я собираюсь войти в вашу семью, можете называть меня просто Джейн, - парировала я.
      Я начала проникаться фатализмом общего положения вещей. Моя двоюродная бабушка Харриет была ясновидящей, и я уже имела дело с этим. Мне припомнился тот случай, когда она сказала мне, что мой котенок умрет. Я спрятала его в старом баке, а ночью пошел дождь и заполнил его водой доверху. Естественно, котенок утонул. Я ей так и не простила того, что она не сказала мне, какой смертью умрет котенок.
      Старик Уильямс посмотрел на меня и сказал:
      - Вы, по крайней мере, рассудительны.
      - А я нет! - воскликнул Клод.
      Тогда я рассказала им про свою двоюродную бабушку Харриет.
      - Это неизбежно, - произнес Уильямс. - Почему ты не можешь быть таким же рассудительным, как она, сынок?
      Клод сидел с воистину каменным лицом.
      - Я тебе не нравлюсь? - спросила я.
      Тогда он посмотрел на меня. На самом деле посмотрел. Говорю вам, мне стало жарко под этим взглядом. Я знаю, что привлекательна. В конце концов, я решила, что покраснела.
      - Ты мне нравишься, - ответил он. - Я лишь возражаю против того, чтобы вся моя жизнь была расписана, словно шахматная партия.
      Тупик. Мы просидели молча минуты две. Затем Уильямс повернулся ко мне и сказал:
      - Что ж, мисс Карлайсл, полагаю, вам любопытно, что здесь происходит?
      - Я не идиотка, - ответила я. - Это одна из резерваций для Пустышек.
      - Правильно, - произнес он. - Только это нечто большее. Ваше образование включает в себя знание о том, как в результате радиационных мутаций возникли ваши таланты. Включает ли оно также сведения о том, что происходит с плюсовыми отклонениями от нормы?
      Конечно, это каждый школьник знает. Так я ему и сказала. Разумеется, я знала, что эволюционное развитие ведет к усреднению. Что у гениальных родителей, как правило, менее яркие, чем они, дети. Это всего лишь общие сведения.
      Тут старик подкинул мне задачку.
      - Таланты исчезают, моя дорогая, - произнес он.
      Я просто сидела и некоторое время размышляла об этом. Действительно, в последнее время стало трудно найти портера, даже из этих сутенеров.
      - В каждом поколении все больше детей без талантов или таких, чьи таланты значительно притуплены, - сказал Уильямс. - Мы никогда не достигнем точки их совершенного отсутствия. Но те немногие, что останутся, будут нужны для специальных общественных работ.
      - Вы имеете в виду, что если у меня будут дети, то они, скорее всего, окажутся Пустышками? - спросила я.
      - Посмотрите на свою собственную семью. Ваша двоюродная бабушка была ясновидящей. А еще кто-нибудь в вашей семье?
      - Нет, но...
      - Талант ясновидения является плюсовым отклонением. Их осталось менее тысячи. В моей категории - девять. Я полагаю, вы называете нас "Большими Все".
      - Но мы должны что-то делать! - воскликнула я. - Иначе миру придет конец!
      - Кое-что мы ДЕЛАЕМ, - сказал он. - Вот здесь и в восьми других резервациях, разбросанных по всему миру. Мы восстанавливаем технические и практические навыки, на которых держалась старая цивилизация доталантной эпохи. Запасаемся инструментами, которые сделают возможным возрождение цивилизации. - Он предостерегающе поднял руку. - Но мы должны действовать тайно. Мир еще к этому не готов. Если бы это стало известно, то началась бы ужаснейшая паника.
      - Но ведь вы ясновидящий. Что происходит? - спросила я.
      - К несчастью, никто из нас не в состоянии этого предсказать, - ответил он. - Либо это неустойчивая линия, либо там какая-то неопределенность, которую мы не можем преодолеть. - Он покачал головой, и его бородка колыхнулась. - В ближнем будущем есть туманная зона, за которую мы не можем заглянуть. Никто из нас.
      Это меня испугало. Ясновидцы могут вызывать у вас озноб, но это прекрасно, что кто-то может заглянуть вперед. А это было так, словно не стало куска будущего. Я начала понемногу плакать.
      - И наши дети будут Пустышками, - прохныкала я.
      - Это не обязательно, - сказал Уильямс. - Некоторые из них - может быть. Но мы побеспокоились сравнить генетические линии - вашу и Клода. У вас большие шансы иметь ребенка, который будет ясновидящим или телепатом, или тем и другим сразу. Вероятность больше семидесяти процентов. - В его голосе появились умоляющие нотки. - Мир нуждается в таком шансе.
      Клод подошел и положил руку мне на плечо. От этого у меня по спине прошел восхитительный трепет. Внезапно я уловила краешек его мыслей - мы целуемся. Я не настоящий теле, но, как говорила, иногда улавливаю проблески.
      - Хорошо. Я думаю, нет смысла противиться неизбежному, - сказал Клод. Мы поженимся.
      Больше никаких споров. Мы все перебрались в другую комнату. Там был священник, и все было для нас приготовлено, даже кольца. Священник был ясновидцем. Он сказал, что оставил за плечами больше сотни миль, чтобы совершить церемонию.
      ...Позже я позволила Клоду меня разок поцеловать. Мне было не по себе от мысли, что я замужем. Миссис Клод Уильямс. Но думаю, все это было неизбежным.
      Старик взял меня за руку и сказал, что необходима маленькая предосторожность. Время от времени я буду покидать парк, и есть вероятность, что какой-нибудь бессовестный теле проникнет ко мне в мозг.
      Меня поместили в анестезатор, а когда я вышла оттуда, в моем черепе была серебряная сетка. Кожа слегка зудела, но мне сказали, что это пройдет. Я слышала о таких штуках. Их называют одеяльцами.
      Менсор Уильямс сказал:
      - А теперь отправляйся домой и забери свои вещи. Родителям не нужно говорить ничего, кроме того, что ты работаешь на правительство. И возвращайся побыстрее.
      - Достаньте мне портера, - потребовала я.
      - Парк огражден от телетранспортаторов, - ответил он. - Я отправлю тебя в "жучке".
      Так он и сделал.
      Дома я была через десять минут.
      Я поднялась по лестнице в дом. Было около девяти. Мой отец поджидал меня в дверях.
      - Самое подходящее время для восемнадцатилетней девушки возвращаться домой, - закричал он и нанес телепатический удар по моему сознанию, чтобы узнать, что я задумала. Ох уж эти теле и их этика! Что ж, он с разбегу уткнулся прямо в одеяльце, и это его сразу осадило. Он притих.
      - Теперь я буду работать на правительство, - сказала я. - Я просто зашла за вещами.
      Позднее будет достаточно времени, чтобы рассказать им о замужестве. Если бы они сейчас узнали об этом, то подняли бы невероятный шум.
      Вошла мама и сказала:
      - Моя дочурка работает на правительство! И сколько оно платит?
      - Не будь вульгарной, - огрызнулась я.
      Папа принял мою сторону.
      - В самом деле, Хейзел, - сказал он. - Оставь ребенка в покое. Работа на правительство! Что ты понимаешь! Там хорошо платят. Где это, детка?
      Я могла видеть, как он размышляет, сколько сможет из меня выколотить, чтобы заплатить по счетам, и начала задумываться, а будут ли вообще у меня какие-нибудь деньги, чтобы поддерживать этот обман. Я ответила:
      - Я буду работать в резервации Сонома.
      - А зачем им там нужен пиро? - спросил папа.
      Меня осенила блестящая идея. Я сказала:
      - Чтобы держать Пустышек в рамках. Немного огня здесь, немного огня там. Вы понимаете.
      Это развеселило моего отца. Когда он прекратил смеяться, то сказал:
      - Я знаю тебя, милая. Я хорошо изучил содержимое твоей головы. Позаботься о себе, а не о веселой работенке. У них там найдется для тебя безопасное жилье?
      - Самое безопасное, - ответила я.
      Я почувствовала, как он снова ткнулся в мое одеяльце и отдернулся.
      - Работа на правительство всегда секретна, - сказала я.
      - Понимаю, - ответил он.
      Так что я ушла в свою комнату и упаковала вещи. Родственники еще немного пошумели по поводу моего столь внезапного отъезда, но успокоились, когда я сказала, что должна ехать немедленно или потеряю шанс получить эту работу.
      В конце концов папа сказал:
      - Что ж, если правительство не сможет обеспечить твою безопасность, то никто не сможет.
      Они расцеловали меня на прощание, а я пообещала писать и навестить их в первый же свободный уик-энд.
      - Не беспокойся, папа, - сказала я.
      "Жучок" доставил меня обратно в резервацию. Когда я вошла в офис, Клод, мой муж, сидел за столом напротив своего отца.
      Старик обхватил руками голову, и из-под пальцев стекали капельки пота. Немного погодя он опустил руки и потряс головой.
      - Ну? - спросил Клод.
      - Ничего, - ответил старик.
      Я сделала еще пару шагов, но они меня не заметили.
      - Скажи мне правду, папа, - сказал Клод. - Как далеко ты нас видел?
      Старый Менсор Уильямс опустил голову и вздохнул.
      - Ладно, сынок, - произнес он. - Ты заслужил правду. Я видел, как ты встречаешь мисс Карлайсл в Таверне и больше ничего. Нам пришлось выслеживать ее по старинке и сравнивать ваши генетические линии. Все остальное - правда. Ты знаешь, я не стал бы тебе лгать.
      Я кашлянула, прочищая горло, и они оба посмотрели на меня.
      Клод выскочил из своего кресла и взглянул мне в лицо.
      - Мы можем все вернуть назад, - сказал он. - Никто не имеет права подобным образом играть судьбами людей.
      Стоя там, он выглядел таким милым и похожим на маленького мальчика. Я внезапно поняла, что не хочу ничего возвращать. Я сказала:
      - Молодое поколение иногда должно принимать на себя ответственность.
      Взгляд Менсора Уильямса оживился. Я повернулась к нему, сказав:
      - А насчет семидесяти процентов - это правда?
      - Абсолютно верно, моя дорогая, - ответил он. - Мы проверили каждую девушку, достигшую брачного возраста, с которой он встречался, потому что он несет мою наследственную доминантную линию. Ваша комбинация была лучшей. Намного лучшей, чем мы могли надеяться.
      - Есть что-нибудь еще, что вы должны рассказать о нашем будущем? спросила я.
      Он покачал головой.
      - Все в тумане, - ответил старик. - Ваша судьба - в ваших руках.
      Я снова ощутила озноб и взглянула на своего мужа. Маленькие смешливые морщинки появились в уголках глаз Клода, и он улыбнулся. Потом мне в голову пришла интересная мысль. Если мы сами по себе, то значит мы сами создаем свое собственное будущее. Оно не определено. И ни один ясновидец не может его разглядеть. Такое может понравиться женщине. Особенно в ее первую брачную ночь.