Несколько раз со времени прибытия Одраде на Ракис ею завладевало воспоминание о древнем живописном полотне, занимавшем такое видное место на стене апартаментов Таразы на Доме Соборов. Когда приходило это воспоминание, она ощущала, как у нее руки чешутся ухватиться за кисть. Ее ноздри жадно вдыхали соблазнительные запахи масел и красок. Ее чувства обрушивались на холст. Каждый раз Одраде Пробуждалась от этого воспоминания с новыми сомнениями, является ли Шиэна ее холстом.
      «Кто из нас рисует другую?»
      Сегодня утром это произошло опять. Снаружи, за стенами помещения в Ракианском Оплоте, которое она занимала вместе с Шиэной, все еще было темно; тихо вошла послушница, чтобы разбудить Одраде и сообщить ей, что скоро прибудет Та раза. Одраде поглядела на мягко освещенное лицо темноволосой послушницы, и немедленно воспоминание о картине вспыхнуло в ее сознании.
      «Кто из нас действительно создает другую?»
      — Пусть Шиэна еще чуть-чуть поспит, — сказала Одраде перед тем, как отпустить послушницу.
      — Подать вам завтрак до прибытия Верховной Матери? — спросила послушница.
      — Нет, мы подождем, пока Тараза не окажет нам удовольствие к нам присоединиться.
      Поднявшись, Одраде совершила быстрый туалет и оделась в свое лучшее черное облачение. Затем она прошла к восточному окну общей комнаты своих роскошных апартаментов и поглядела на космическое посадочное поле. Множество движущихся огней отбрасывало свечение на сумрачное небо. Она активизировала все глоуглобы в комнате, чтобы пейзаж за окном смотрелся поприглушенней. Глоуглобы отразились золотыми звездами на толстом пуленепробиваемом плазе окон. Сумрачная поверхность отражала и темные очертания ее собственного лица, явно показывая морщины усталости.
      «Я знала, что она приедет», — подумала Одраде.
      Только она это подумала, как над подернутым пылью горизонтом взошло ракианское солнце — как детский оранжевый мячик, подброшенный вверх. И сразу же обрушилась жара, которую отмечали все ракианские наблюдатели. Одраде отвернулась от окна и увидела, как открывается дверь холла.
      Шелестя одеждами вошла Тараза. Чья-то рука затворила дверь позади нее, оставив их наедине. Верховная Мать направилась к Одраде, черный капюшон накинут, окаймляя лицо. Вид совсем не безмятежный.
      Заметив беспокойство Одраде, Тараза сыграла на этом.
      — Что ж, Дар, по-моему, мы, наконец, встречаемся, как чужие.
      Одраде потрясло, как на нее подействовали слова Таразы. Она правильно истолковала их как угрозу, но страх покинул ее, вышел как вода, вытекая из кувшина. Впервые в своей жизни, Одраде точно определила момент, через который прошла разделившая их линия. Это была линия, о существовании которой, по ее представлению, подозревали очень немногие из Сестер. Перейдя ее, она поняла, что всегда знала ее местонахождение: место, где она может ступить в пустоту и свободно парить. Перейдя эту линию, Одраде потеряла уязвимость. Ее можно убить, но нанести ей поражение уже нельзя.
      — Значит, больше нет Дар и Тар, — сказала Одраде.
      Тараза, услышав четкий и раскрепощенный тон Одраде, истолковала его как самоуверенность.
      — Может быть никогда и не было Дар и Тар, — ледяным голосом сказала она, — как вижу, ты считаешь, что вела себя до сих пор чрезвычайно умно.
      «Силы сошлись в битве, — подумала Одраде. — Но я не буду занимать позицию прямо на пути ее удара».
      Одраде сказала:
      — Альтернативы союзу с Тлейлаксом были неприемлемы. Особенно, когда я поняла, к чему ты, на самом деле, для нас стремишься.
      Тараза ощутила внезапную усталость. Это все-таки было слишком: путешествие долгое, несмотря на прыжки ее не-корабля сквозь космические подпространства. Тело всегда знало, когда его выбивают из привычных ритмов. Она выбрала мягкий диванчик и присела, вздохнув от удобства этой роскоши.
      Одраде обратила внимание на усталость Верховной Матери и ощутила немедленное сочувствие. Они внезапно стали двумя Преподобными Матерями с общими Проблемами.
      Тараза это тоже ощутила. Она похлопала по подушке рядом с собой и подождала, пока Одраде присела.
      — Мы должны сохранить Орден, — сказала Тараза. — Вот, что единственно важно.
      — Разумеется.
      Тараза задержала изучающий взгляд на знакомых чертах Одраде.
      «Да, Одраде тоже утомлена».
      — Ты все это время провела здесь, тесно соприкасаясь с людьми и с Проблемами, — сказала Тараза. — Я хочу… нет, Дар, я нуждаюсь в твоих взглядах.
      — Тлсйлаксанцы внешне полностью готовы к сотрудничеству, — сказала Одраде, — но есть в этом лицемерие. У меня возникло несколько тревожащих вопросов.
      — Например?
      — Что, если акслольтные чаны вовсе не… чаны?
      — Что ты имеешь в виду?
      — Вафф ведет себя так, как бывает, когда семья старается скрыть ребенка-урода или сумасшедшего дядюшку. Клянусь тебе, он смущается, когда мы начинаем затрагивать тему чанов.
      — Но, что они только могут…
      — Суррогатные матери.
      — Но они должны были бы быть… — Тараза умолкла, потрясенная возможностями, которые открывало подобное решение вопроса.
      — Кто когда-нибудь видел тлейлакса некую женщину? — спросила Одраде.
      Ум Таразы заполнили возражения… «Но точный химический контроль, необходимость ограниченных вариаций…» Она откинула свой капюшон и встряхнула волосами, освобождая их.
      — Ты совершенно права: мы должны докопаться до всего. Хотя, однако же… это чудовищно.
      — И он до сих пор не говорит полной правды о нашем гхоле.
      — А что он говорит?
      — Не более того, что я уже докладывала: вариация исходного Данкана Айдахо соответствует всем запросам прана-бинду, которые мы оговорили.
      — Это не объясняет, почему они убили или пытались убить наши предыдущие приобретения.
      — Он клянется святой клятвой Великой Веры, что они так действовали из стыда, потому что одиннадцать предыдущих гхол не соответствовали требованиям.
      — Откуда они могли знать? Намекает ли он, что у них есть шпионы среди…
      — Он клянется, что нет. Я обвинила его в этом, и он ответил, что соответствующий требованиям гхола наверняка породил бы среди нас заметное смятение.
      — Что за «заметное смятение»? Что он…
      — Он не скажет. Он всякий раз возвращается к заявлению, что они в точности выполнили свои контрактные обязательства. Где этот гхола, Тар?
      — Что… ах, да. На Гамму.
      — До меня дошли слухи…
      — Бурзмали полностью владеет ситуацией, — Тараза плотно поджала губы, надеясь, что это правда. Самые последние сообщения не давали такой уверенности.
      — Вы, наверняка, обсуждали, не следует ли убить гхолу, — сказала Одраде.
      — И не только!
      Одраде улыбнулась.
      — Значит, это правда, что Беллонда хочет, чтобы одновременно устранили и меня.
      — Откуда тебе…
      — Дружба может быть по временам очень ценным приобретением, Тар.
      — Ты идешь по опасной почве, Преподобная Мать Одраде.
      — Но не спотыкаюсь на ней. Преподобная Мать Тараза. Меня неотвязно одолевают тяжелые мысли о том, что открыл мне Вафф об этих Преподобных Черницах.
      — Поделись со мной своими мыслями, — была непримиримая решимость в голосе Таразы.
      — Давай не будем заблуждаться насчет этого, — сказала Одраде. — Они превзошли сексуальное мастерство наших Геноносительниц.
      — Шлюхи!
      — Да, они используют свое мастерство таким образом, который в итоге явится роковым для них самих и для других. Они ослеплены своей силой.
      — Это все, о чем ты долго и тяжко размышляла?
      — Скажи мне. Тар, почему они напали на наш Оплот на Гамму и стерли его с лица земли?
      — Очевидно, они охотились за гхолой Айдахо, чтобы захватить его в плен или убить.
      — С чего бы ему быть для них таким важным?
      — Что ты мне пытаешься сказать? — вопросила Тараза.
      — Не могли ли шлюхи действовать, исходя из открытого им тлейлаксанцами? Тар, а вдруг секретная программа, введенная народом Ваффа в нашего гхолу — это нечто, делающее гхолу мужским эквивалентом Преподобных Черниц?
      Тараза поднесла руку ко рту и быстро ее уронила, когда поняла, что слишком много выдает этим жестом. Слишком поздно. Неважно. Они все равно остаются двумя Преподобными Матерями, действующими заодно.
      Од раде сказала:
      — А мы приказали Лусилле сделать его неотразимым для большинства женщин.
      — Как долго Тлейлакс ведет дела с этими шлюхами? — осведомилась Тараза.
      Одраде пожала плечами.
      — Лучше задать вопрос так: как долго они имеют дело с их собственными Затерянными, возвращающимися из Рассеяния? Тлейлаксанец разговаривает с тлейлаксанцем, при этом многое тайное может стать явным.
      — Прекрасное предположение с твоей стороны, — сказала Тараза. — И чем оно, по-твоему, может быть ценно на практике?
      — Ты знаешь это не хуже меня. Это объяснило бы очень многое.
      Тараза заговорила с резкой горечью.
      — И что ты теперь думаешь о нашем союзе с Тлейлаксом?
      — Он еще более необходим, чем прежде. Мы должны быть с внутренней стороны. Мы должны быть там, где сможем влиять на участников открытой борьбы.
      — Богомерзость! — обрубила Тараза.
      — Что?
      — Этот гхола — словно записывающее устройство в человеческом облике. Они подсадили его внутрь нашего Ордена. Если Тлейлакс наложит на него свои руки, то узнает очень многое о нас.
      — Это было бы весьма неприятно.
      — И весьма типично для них.
      — Я согласий, что есть и другие подводные камни в нашей ситуации, — сказала Одраде. — Но все эти доводы лишь говорят, что мы не осмелимся убить гхолу до тех пор, пока сами его не изучим.
      — Это может оказаться слишком поздно! Черт подери твой союз. Дар! Ты предоставила им возможность ухватить нас… и нам возможность ухватиться за них — и никто из нас не решается разжать хватку.
      — Разве это не идеальный союз?
      Тараза вздохнула.
      — Как скоро мы должны предоставить им доступ к нашим книгам племенного учета?
      — Скоро. Вафф подгоняет дело.
      — Тогда, мы увидим их акслольтные… чаны?
      — Это конечно, тот рычаг, который я и использую. Он неохотно дал свое согласие.
      — Все глубже и глубже в карманы друг друга, — проворчала Тараза.
      Тоном полной невинности, Одраде проговорил:
      — Идеальный союз, именно как я и сказала.
      — Проклятие, проклятие, проклятие, — пробормотала Тараза. — А Тег разбудил исходную память гхолы!
      — Но разве Лусилла…
      — Я не знаю! — Тараза повернула к Одраде угрюмое лицо и пересказала ей самые последние сообщения с Гамму: Тега и его отряд засекли, самые краткие сообщения о них, но ничего насчет Лусиллы, составляются планы, чтобы вызволить их оттуда.
      При этом пекресказе, Тараза ощутила, как в мозгу ее возникает неприглядная картина. Что же такое этот гхола? Они всегда знали, что Данканы Айдахо — это не обыкновенные гхолы. Но теперь, с увеличенными способностями нервов и мускулов, да плюс неизвестное, запрограммированное в него Тлейлаксом — он превращается в дубинку, которую держишь в руке, потому что знаешь, что она очень даже может понадобиться для сохранения жизни, но пламя при этом бежит к твоей плоти на ужасающей скорости.
      Одраде задумчиво проговорила:
      — Пыталась ли ты когда-нибудь вообразить, что это такое — быть гхолой, внезапно Пробужденным в обновленной плоти?
      — Что? Что ты…
      — Осознавать, что твоя плоть выращена из клеток кадавра, — пояснила Одраде. — Он ведь помнит свою собственную смерть.
      — Айдахо никогда не были обыкновенными людьми, — сказала Тараза.
      — Так же, как и тлейлаксанские Господины.
      — Что ты пытаешься сказать?
      Одраде потерла лоб, выждав момент, чтобы пересмотреть свои мысли. Так трудно иметь дело с отвергающей привязанность, с той, чей взгляд на мир диктуется скрытой неугасимой яростью. В Таразе нет… нет отзывчивости, способности сочувствовать: она способна только выразить плоть и ощущения другого через логические построения.
      — Пробуждение гхолы — это, должно быть, убийственное для него переживание, — сказала Одраде, опуская руку. — Устоять в нем может только обладающий колоссальной психической устойчивостью.
      — Мы предполагаем, что тлейлаксанские Господины — это нечто большее, чем они представляются.
      — А Данканы Айдахо?
      — Разумеется. С чего бы еще Тирану покупать их у тлейлаксанцев одного за другим?
      Это направление спора представлялось Одраде бесцельным. Она сказала:
      — Айдахо были известны преданностью Атридесам, и мы должны помнить, что я — Атридес.
      — По-твоему, верность привяжет этого гхолу к тебе?
      — Особенно, после Лусиллы…
      — Это может быть слишком опасным!
      Одраде откинулась на угол дивана. Тараза хотела определенности. Жизни серийных гхол — это как меланж, обладавший разным вкусом в разных условиях. Откуда они могут быть уверены в своем гхоле?
      — Тлейлаксанцы путаются с теми силами, которые произвели нашего Квизатца Хадераха, — пробормотала Тараза.
      — По-твоему, именно поэтому они и хотят наши книги племенного учета?
      — Да не знаю я, Дар, черт тебя побери! Разве ты не видишь, что ты наделала?
      — По-моему, у меня не было выбора, — сказала Одраде.
      Тараза изобразила холодную улыбку. Одраде играла превосходно, но ее следовало поставить на место.
      — По-твоему, я бы сделала то же самое? — спросила Тараза.
      «Она так до сих пор и не видит, что со мной произошло», — подумала Одраде. Тараза конечно ожидала, что чуткая к ее тайным пожеланиям Дар станет действовать независимо, но размах этой независимости потряс Верховный Совет. Тараза отказывалась замечать, как она сама к этому приложила руку.
      — Практика, основанная на обычае, — сказала Одраде.
      Эти слова поразили Таразу, словно пощечина. Только самые крепчайшая закалка Бене Джессерит удержала ее от яростного выговора Одраде.
      ПРАКТИКА, ОСНОВАННАЯ НА ОБЫЧАЕ!
      Сколько раз сама Тараза обнаруживала в этом источник своего раздражения, постоянное стрекало своей тщательно сдерживаемой ярости? Одраде часто это слышала.
      А теперь Одраде цитировала саму Верховную Мать:
      — Неподвижный обычай опасен. Враг может докопаться до модели, и обратить это против тебя.
      Эти слова Тараза произнесла с усилием:
      — Это слабость, да.
      — Наши враги думали, будто знают наши обычаи, — сказала Одраде. — Даже ты. Верховная Мать, считала, будто знаешь те пределы, внутри которых я буду действовать. Я казалась тебе Беллондой, у которой ты знаешь заранее все слова и поступки.
      — Так что, мы допустили ошибку, не поставив тебя надо мной? — спросила Тараза. Она проговорила это с глубочайшей верностью долгу.
      — Нет, Верховная Мать. Мы идем по деликатной тропинке, но нам обеим видно, куда мы должны идти.
      — Где сейчас Вафф? — спросила Тараза.
      — Надежно охраняется и спит.
      — Призови Шиэну. Мы должны решить, не оборвать ли нам эту часть проекта.
      — И чтобы нам бока намяли?
      — Скажем так, Дар.
      Шиэна все еще была сонной и терла глаза, когда появилась в общей комнате, но все же успела плеснуть водой на лицо и одеться в чистое белое облачение. Волосы ее все еще были влажными.
      Тараза и Одраде стояли у восточного окна, повернувшись спинами к свету.
      — Это Шиэна, Верховная Мать, — сказала Одраде.
      Шиэна полностью пробудилась и напряженно выпрямилась. Она слышала об этой могущественной женщине — Таразе, — которая правит Орденом из далекой цитадели, называемой Дом Соборов. Яркий солнечный свет, лившийся из окна, ослепляя, светил прямо в лицо Шиэне. На его фоне фигуры Преподобных Матерей, стоявших спиной к окну, казались черными силуэтами с подрагивавшим контуром и едва различимыми лицами.
      Наставницы-послушницы подготовили ее к этой встрече: «Ты будешь стоять со вниманием перед Верховной Матерью, говорить почтительно. Отвечай только, когда она с тобой заговорит».
      Шиэна стояла в жестко напряженном внимании, точно так, как ее учили.
      — Как мне сообщили, ты, может быть, станешь одной из нас, — сказала Тараза.
      Обе женщины заметили эффект, произведенный этими словами на девочку. Теперь, когда Шиэна стала более полно понимать достижения Преподобных Матерей, могущественный луч правды сфокусировался на ней. Она устремилась к огромному количеству знаний, которые Орден накопил за тысячелетия. Ей уже рассказали о селекционной передаче Памятей, о том, как работает Иная Память, о Спайсовой Агонии. И сейчас она стояла перед самой могущественной из всех Преподобных Матерей, той, от которой ничто не укроется.
      Когда Шиэна не ответила, Тараза сказала:
      — Тебе нечего сказать, девочка?
      — Что мне тут говорить. Верховная Мать? Вы уже все сказали.
      Тараза метнула на Одраде изучающий взгляд.
      — У тебя есть еще для меня маленькие сюрпризы. Дар?
      — Я же говорила тебе, что она превосходна, — сказала Одраде.
      Тараза опять перенесла свое внимание на Шиэну.
      — Ты гордишься этим мнением, девочка?
      — Оно страшит меня, Верховная Мать.
      Все еще держа лицо неподвижно, насколько возможно, Шиэна вздохнула чуть посвободнее. «Говори только глубочайшую правду, которую ты можешь ощутить», — напомнила она себе. Эти остерегающие слова воспитательницы несли теперь большее значение. Она держала глаза слегка в сторону, устремленными в пол перед двумя женщинами, избегая смотреть на самое яркое полыхание солнечного света. Она продолжала ощущать, что ее сердце колотится слишком быстро, и понимала, что Преподобные Матери это заметят. Одраде много раз это демонстрировала.
      — Так тому и следует быть, — сказала Тараза.
      — Ты понимаешь, о чем здесь с тобой говорится, Шиэна? — спросила Одраде.
      — Верховная Мать желает знать, полностью ли я посвящена Ордену, — сказала Шиэна.
      Одраде взглянула на Та разу и пожала плечами. Больше объяснений не требовалось. Так складывался обычный путь, когда становишься частью одной семьи, как это принято в Бене Джессерит.
      Тараза продолжала безмолвно изучать Шиэну. Взгляд ее был тяжелым, выматывающим для Шиэны, знавшей, что должна хранить молчание, беспрекословно терпя опаляющий осмотр.
      Одраде подавила ощущение сочувствия. Шиэна так во многом остается самой собой — юной девушкой. У нее округленный интеллект, поверхность охвата которого все расширяется — как раздувается накачиваемый воздушный шарик. Одраде припомнила, как восхищались таким же строением ума ее собственные учителя, — но оставались при этом настороже, точно так же, как сейчас насторожена Тараза. Одраде распознала эту настороженность, когда была еще намного моложе Шиэны и не испытывала сомнений, что и Шиэна сейчас видит. У интеллекта есть свои преимущества.
      — Гм, — сказала Тараза.
      Это короткое хмыканье, отражавшее раздумья Верховной Матери, Одраде расслышала в параллельном потоке. Собственная память Одраде отхлынула назад. Сестры, которые приносили Одраде ее еду, когда она засиживалась допоздна за уроками, всегда задерживались, чтобы своим бенеджессеритским глазом еще чуток за ней понаблюдать — точно так, как за Шиэной велось непрестанное наблюдение через дисплеи. Одраде знала об этом особом, специфически развитом взгляде с самого раннего возраста. Это было, в конце концов, одним из величайших соблазнов Бене Джессерит. Хочешь тоже достичь таких эзотерических способностей — старайся. Шиэна явно обладала этой жаждой. Это мечта каждой послушницы.
      «Чтобы такое стало возможным для меня!»
      Наконец Тараза проговорила:
      — Так чего, по-твоему, ты от нас хочешь, девочка?
      — Того же самого, наверное, чего хотелось вам, когда были в моем возрасте, Верховная Мать.
      Одраде подавила улыбку. Природная независимость Шиэны здесь проявилась почти дерзостью и Тараза, наверняка, это заметила.
      — Ты считаешь, что это будет надлежащим использованием дара жизни? — спросила Тараза.
      — Это единственное использование, которое мне известно, Верховная Мать.
      — Я высоко ценю твою искренность, но предостерегаю тебя, чтобы ты была осторожна в этом использовании, — сказала Тараза.
      — Да, Верховная Мать.
      — Ты уже много нам должна, и будешь должна еще больше, — сказала Тараза. — Помни об этом. Наши дары не достаются задешево.
      «Шиэна даже самого смутного понятия не имеет о том, чем она заплатит за наши дары», — подумала Одраде.
      Орден никогда не позволял вступившем в него забывать, каков их долг, который они обязаны воздать сторицей. Любовью здесь не расплатишься. Любовь опасна — и Шиэну уже учат этому. Дар жизни? Дрожь пошла по Одраде, и она чуть откашлялась, чтобы ее унять.
      «Жива ли я? Может быть, когда меня увезли от Мамы Сибии, я умерла. Я была живой тогда, в том доме, но жила ли я после того, как Орден меня забрал?»
      Тараза сказала:
      — Теперь ты можешь нас покинуть, Шиэна.
      Шиэна повернулась на одной ноге и покинула комнату, но раньше, чем Одраде успела заметить тугую улыбку на юном личике. Шиэна поняла, что она выдержала экзаменацию Верховной Матери.
      Когда дверь позади Шиэны закрылась, Тараза сказала:
      — Ты упоминала ее естественное дарование владеть Голосом. Я это, конечно, слышала. Замечательно.
      — Она крепко держит это в узде, — сказала Одраде. — Она усвоила, что на нас этого пробовать нельзя.
      — И, что нам здесь светит. Дар?
      — Может быть, получить однажды Верховную Мать необыкновенных способностей.
      — Не слишком ли необыкновенных?
      — Будущее наверняка покажет.
      — Как по-твоему, она способна убить ради нас?
      Одраде и не скрыла своего потрясения.
      — Уже теперь?
      — Да, конечно.
      — Гхолу?
      — Тег ведь этого не выполнит, — сказала Тараза. — Даже насчет Лусиллы сомневаюсь. По их отчетам ясно видно, что гхола способен накладывать могущественные узы… внутреннего сродства.
      — Даже на таких, как я?
      — Даже сама Шванги оказалась не вполне крепкой для него.
      — Какая же благородная цель в подобном поступке? — спросила Одраде. — Разве не об этом предостережение Тирана…