Предоставленный самому себе, Айдахо часто отправлялся исследовать свою тюрьму на не-корабле. Так много, что еще нужно увидеть и узнать об этом иксшанском артифакте.
      Он бросил мерить шагами рабочую комнату, остановился взглянуть на ком-камеры, встроенные в блестящую поверхность двери. Они за ним следят. У него возникло некое странное ощущение – будто он смотрит на самого себя сквозь эти шпионящие за каждым движением узника глазки. Что думают, глядя на него. Сестры? Коренастый мальчишка-гхола из давным-давно мертвой Обители на Гамму превратился в долговязого юношу, потом в высокого мужчину: смуглая кожа, темные волосы. Волосы были теперь длиннее, чем тогда, когда он вошел на не-корабль в последний день Дюны.
      Глаза Бене Джессерит проникали под кожу. Айдахо был уверен, они подозревают, что он Ментат, и боялся того, как они могут это интерпретировать. Как можно ожидать, что Ментату удастся бесконечно прятать этот факт от Преподобных Матерей? Глупость! Айдахо знал, что они и так уже подозревают его в Ясновидении.
      – Мне скучно, – бросил он, помахав глазкам комкамер. – Я думаю побродить по кораблю.
      Беллонда выходила из себя, когда он позволял себе подобные шутливые выходки по отношению к надзору. Еще более она не любила, когда он лазил по кораблю, и не пыталась это от него скрывать. При каждой их встрече он без труда читал в ее глазах все тот же невысказанный вопрос: «Ищет способ бежать с корабля?»
      Именно это я и делаю, Белл, но не тем способом, что ты подозреваешь.
      Не-корабль ограничивал его возможности. Препон, запретных мест здесь было немало: внешнее силовое поле, за которое он не в силах был проникнуть, определенные машинные помещения, где двигатель (как ему сказали) временно выведен из строя, помещения охраны (в некоторые из них он мог заглянуть, но не войти), арсенал, секция, предоставленная пленному Тлейлаксу, Скитейлу. Иногда у одного из барьеров он встречал Скитейла, и они всматривались друг в друга сквозь глушащие звуки, разделяющие их поле. Оставался еще и информационный барьер – некоторые секции базы данных корабля отказывались отвечать на его вопросы, храня в себе ответы, которые его стражи не собирались давать.
      В этих пределах лежал целый мир – рассматривай, изучай, коль хочешь, тысячи и тысячи увлекательных предметов – хватит на целую жизнь, даже на жизнь в три сотни стандартных лет, какой у него были все основания ожидать.
      Если нас не найдут Чтимые Матре.
      Айдахо понимал, что с их точки зрения, он – крупная добыча, которой они так жаждут, которая нужна им даже больше, чем женщины в Доме Ордена. Иллюзий относительно того, что сделают с ним эти охотницы, у него было. Они знали, что он здесь. Мужчины, которых он тренировал на вовлечение в сексуальную зависимость и посылал терзать Чтимых Матре – эти мужчины насмехались над охотницами.
      Узнав о его способностях Ментата, Сестры тут же поймут, что его память таит в себе больше воспоминаний, чем может относиться к одной жизни гхолы. У оригинала не было этого таланта. Они станут подозревать, что он латентный Квизац Хадерах. Только взгляните, как тщательно они отмеривают ему меланж. Ясно, их приводит в ужас возможность повторения ошибки, какую они допустили с Полом Атридесом и его сыном Тираном. Тридцать пять сотен лет служения!
      Но общение с Мурбеллой требовало сознания Ментата. Вступая с ней в перепалку или даже просто разговор, он не ожидал получить ответа ни в данный момент, ни впоследствии. Типичный для Ментата подход: концентрироваться на вопросах. Ментаты аккумулировали вопросы так же, как прочие набирали ответы. Именно вопросы создавали их собственный уклад и видение мира. А это в свою очередь давало наиважнейшие очертания. Смотреть на Вселенную сквозь тобой самим созданную призму, где все составляется из образов, слов и ярлыков (и все это временно). В этой призме все слито в сенсорные импульсы, что отражают конструкции твоего собственного разума, как пучком лучей отражается от гладкой поверхности свет.
      – Следи за постоянным движением на своих внутренних экранах, – так его впервые когда-то предупредил самый первый инструктор-Ментат Дункана, когда он рассказывал о собственных ощущениях.
      С момента первого неуверенного погружения в силы Ментата Айдахо способен был отследить в своих собственных наблюдениях рост восприимчивости к переменам. Еще одна мудрость инструктора: «Ментатом ты всегда становишься».
      Как бы то ни было самым суровым для него испытанием каждый раз были встречи с Беллондой. Он страшился ее пронзительного взгляда и хлестких вопросов. Ментат вгрызается в Ментата. Ее нападкам он противопоставлял осторожность, тонкую изворотливость и терпение. Ну, а теперь чего тебе нужно?
      Как будто он не знает.
      Терпение он носил, как маску. Но страх поднимался в нем совершенно естественно, и нет вреда в том, чтобы иногда и выказать его. Беллонда не собиралась скрывать, что желает его смерти.
      Айдахо, как данность, принял тот факт, что вскоре наблюдатели увидят единственный возможный источник умений, которые они же его и вынуждают использовать.
      Суть умений Ментата лежала в способности создавать конструкции, которые Бене Джессерит называли «великим синтезом». Это требовало терпения, какого даже и не представить себе не-Ментатам. Школы Ментатов определяли это как настойчивость. От ученика требовалось как примитивному следопыту, способному читать сокращение мускулов, мельчайшие отклонения в окружающем мире и отслеживать, куда они ведут. В то же самое время необходимо было оставаться открытым всему спектру до-мыслей внутри и вокруг себя. Это создавало наивность, базовое состояние Ментата, сходное с тем, чего добиваются Ясновидящие, но охватывающее все существо.
      – Ты открыт всему, чтобы не выкинула Вселенная, – говорил его первый инструктор. – Твой разум – не компьютер, это чувствительный инструмент, настроенный на то, что показывают твои чувства.
      Айдахо всегда был в состоянии распознать, когда чувства Беллонды открыты. Она стояла посреди комнаты, взгляд как будто обращен внутрь нее самой, и он почти чувствовал, как в ее разуме громоздятся пре-концепции. Его метод защиты основывался на основном ее недостатке: открыть свои чувства предполагало наличие идеализма, Беллонде совершенно чуждого. Она не задавала наилучших в данной ситуации вопросов, что не раз удивляло Айдахо. Стала бы Одрейд использовать неполноценного Ментата? Это шло вразрез со всем, что она делала до сих пор.
      Я ищу вопросов, которые сложатся в наилучшие образы.
      Делая это, ты никогда не мнишь себя умным, не считаешь, что обладаешь единственной формулой, которая предоставила бы конечное решение. Ты пребываешь так же восприимчив к новым вопросам, как и к новому узору, новому повороту призмы. Тестирование, еще тестирование, конструкция, еще конструкция. Постоянный процесс, ни одной остановки, никакого удовлетворения. Это твоя собственная, личная павейна, сходная с тем, что переживают другие Ментаты, но всегда движение и его шаги остаются уникально твоими.
      «Никогда ты не являешься настоящим Ментатом. Вот почему мы называем это „Бесконечной Целью“ – слова учителей жгли ему мозг.
      В процессе аккумуляции своих наблюдений над Беллондой он научился восхищаться проницательностью тех великих Мастеров Ментатов, кто когда-то учил его: «Едва ли из Преподобных Матерей получатся лучшие Ментаты».
      Похоже, ни одна из Дочерей Джессра не была способна совершенно избавить свое эго от того связывающего абсолюта, какого она достигала в Агонии Спайса: лояльности Общине Сестер.
      Его учителя предупреждали против абсолютов. Последние создавали в сознании Ментата серьезные недостатки.
      – Все, что ты делаешь, вес, что ты чувствуешь или говоришь, – эксперимент. Никакой окончательной дедукции. Ничто не останавливается, пока не умерло, и, возможно, не застывает и тогда, поскольку каждая жизнь создает как бы бесконечные круги по воде. Индукция внезапно разворачивается внутри тебя, и ты настраиваешься на нее. Дедукция заманивает тебя иллюзиями абсолюта. Пни правду и рассей ее!»
      Когда вопросы Беллонды касались его взаимоотношений с Мурбеллой, он считывал смутные эмоциональные реакции. Веселье? Ревность? Он вполне мог принять снисходительную улыбку (и даже ревность) над всепоглощающими требованиями плоти этой взаимной сексуальной зависимости. Экстаз и вправду так велик?
      Этим вечером Айдахо бродил по своим комнатам на корабле, чувствуя себя в них не на месте, как будто все ему здесь внове и эти комнаты еще не воспринимаются как дом. Это во мне говорят эмоции.
      За годы заточения эти апартаменты приобрели вполне обжитой вид. Здесь
      – его нора (когда-то бывшее помещение для супергрузов): просторные комнаты с закругляющимися кверху стенами – спальня, гостиная, библиотека, выложенная зеленой плиткой ванная с водяной и сухой системами очистки, длинный тренировочный зал, который он делил с Мурбеллой во время занятий.
      Комнаты заполняла уникальная коллекция артифактов и повсюду следы его присутствия: вот это кресло-шезлонг поставлено точно под удобным углом к консоли и проектору, которые связывают его с Системами Корабля, вон отчеты на ридулийских кристаллах на низком столике. И вот здесь – эта темно-коричневая отметина на рабочем столе. Пролитый соус оставил на древе свой несмываемый отпечаток.
      Не находя себе покоя, он вновь зашагал по комнатам.
      Свет стал слабее. Его способность определять то, что ему знакомо, срабатывала и в случае запахов. Похожий на слюну запах на кровати – остаточный от сексуальных коллизий вчерашней ночи.
      Вот подходящее слово: коллизии.
      Воздух не-корабля – отфильтрованный, восстановленный и подслащенный – давно наскучил. Ни одна щель во всем переплетении переходов не-корабля, которая бы вела во внешний мир, никогда не оставалась открытой надолго. Иногда он сидел, молча принюхиваясь в надежде на слабый след воздуха, который не был бы приспособлен к нуждам узника.
      Вот он путь на волю!
      Он вышел из своих комнат и отправился вниз по коридору, а потом спустился на лифте, чтобы попасть на нижний уровень корабля.
      Что на самом деле происходит в том мире под открытым небом?
      Крохи информации о происходящих событиях, какими кормила его Одрейд, наполняли его ужасом и ощущением того, что он попался в ловушку. Бежать некуда! Разумно ли было разделить свои страхи с Шианой? Мурбелла просто посмеялась. «Я защищу тебя, любовь моя. Чтимые Матре меня не тронут». Еще одна ложная мечта.
      Но Шиана… как быстро она научилась языку движений рук, как быстро впитала в себя дух конспирации. Конспирации? Нет… Сомнительно, что какая-нибудь Преподобная Мать пойдет против своих Сестер. Даже Леди Джессика в конце концов вернулась к ним. Но я не прошу Шиану действовать против Общины, прошу только защитить нас от безрассудства Мурбеллы.
      Невероятная мощь охотниц позволяла предсказать лишь разрушение. Ментату достаточно было взглянуть на насилие и разрушение, какое они несли с собой. Они привносили и нечто иное, что-то, что намекало на положение дел в Рассеивании. Что такое футары, которых как бы невзначай упомянула Одрейд? Отчасти люди, отчасти звери? Это была догадка Луциллы. И где все-таки сама Луцилла?
      Оказалось, он стоит посреди Большого Зала, грузового трюма в километр длиной, где Бене Джессерит перевезли последнего гигантского червя с Дюны. Зал до сих пор хранил запах спайса и песка, запах, который наполнял его воспоминаниями о давно прошедшем и давно умерших. Он прекрасно знал, почему так часто приходит в Большой Зал, иногда даже не сознавая куда идет, как сделал это только что. Это одновременно и привлекало, и возмущало. Иллюзия неограниченного пространства со следами пыли, песка и спайса навевала ностальгию по утраченной свободе. Но была и другая сторона. Именно здесь это с ним всегда и случалось.
      Произойдет это сегодня?
      Безо всякого предупреждения ощущение того, что он находится в Большом Зале, исчезнет. Затем… сеть, сверкающая в плавящемся от жара небе. Он сознавал, что это его посещает видение, на самом деле он эту сеть не видел. Просто разум переводил в доступное то, что не могли определить его чувства.
      Сверкающая сеть, перекатывающаяся волнами как бесконечное северное сияние.
      Потом сеть расступится, и он увидит двоих – мужчину и женщину. Какими обычными они кажутся и какими необычными вместе с тем. Бабушка и дедушка в древнем платье: комбинезон на лямках на мужчине и длинное платье и повязанный на голове шарф на женщине. Работают в полном цветов саду! Ему казалось, что это должно быть чем-то большим, чем просто иллюзия. Я это вижу, но на самом деле они нечто иное, чем видится мне.
      Через какое-то время они всегда замечали его. До него донесутся голоса.
      – Он снова здесь, Марти, – говорил тогда мужчина, предлагая женщине обернуться на Айдахо.
      – Интересно, как ему удается заглянуть сюда? – спросила однажды Марти. – Кажется, это невозможно.
      – Похоже, он истончается, пытаясь проникнуть повсюду. А знает ли он опасность этого.
      Опасность. Это слово всегда вырывало его из видения.
      – Не за консолью сегодня?
      Какое-то мгновение Айдахо думал, что это голос из видения, голос той странной женщины, а потом сообразил, что это произнесла Одрейд. Ее вопрос прозвучал прямо у него за спиной. Круто обернувшись, он увидел, что забыл заложить затвор. Она прошла за ним в Зал, подкравшись к нему сзади, избегая озерков песка, которые могли бы заскрипеть под ногами и тем самым выдать ее приближение.
      Выглядела она усталой и нетерпеливой. Почему она думала, что я буду подле консоли?
      – Я в последнее время так часто застаю тебя там, – сказала она, словно отвечая на его невысказанный вопрос. – Что ты ищешь, Дункан?
      Не говоря ни слова, он потряс головой. Почему я вдруг почувствовал, что попал в беду?
      В обществе Одрейд такое случалось редко. Хотя впрочем он мог припомнить подробные ситуации. Однажды она с подозрением уставилась на его руки на поле консоли. Страх, связанный с моей консолью. Меня выдал информационный голод Ментата? Она гадает, не спрятал ли я там свое тайное я?
      – Мне никогда не дадут побыть в одиночестве? – гнев и контр-нападение.
      Она медленно из стороны в сторону качнула головой, как бы говоря: «Мог бы придумать что-нибудь получше».
      – Это уже второй ваш визит сегодня, – обвинил он.
      – Должна сказать, ты неплохо выглядишь, Дункан, – снова уклоняется от прямого ответа.
      – Это говорят ваши надзиратели?
      – Не будь мелочным. Я пришла поболтать с Мурбеллой. Она сказала, что ты здесь внизу.
      – Я думаю, вы знаете, что Мурбелла снова беременна.
      Не попытаться ли умиротворить ее?
      – За что мы благодарны. Я пришла сказать, что Шиана вновь хочет тебя посетить.
      К чему Одрейд объявлять об этом?
      Ее заставили вспомнить эльфа с Дюны, который превратился в Преподобную Мать (как они говорят, самую молодую за всю историю). Шиана, его доверенная собеседница, где-то там в пустыне, наблюдает за последним великим песчаным червем. Он наконец возрожден навсегда? С чего Одрейд интересоваться визитом Шианы?
      – Шиана хочет поговорить с тобой о Тиране.
      Одрейд ясно было видно, насколько эти слова удивили Айдахо.
      – Что я могу добавить к тому, что Шиана уже знает о Лито II? – потребовал он ответа. – Она – Преподобная Мать.
      – Ты коротко знал Атридесов.
      Ага, она снова охотится за Ментатом.
      – Но вы говорили, она хочет обсудить Лито, небезопасно думать о нем как об Атридесе.
      – Но он же был им, растворившийся в нечто более изначальное, чем кто-либо до него, но тем не менее он был одним из нас.
      Одним из нас. Так она напоминает, что и она тоже из Дома Атридес. Обращается к его нескончаемому долгу этой семье!
      – Так вы говорите.
      – Не прекратить ли нам играть в эти глупые игры?
      Привычная осторожность сжала его, как железный кулак. Он знал, ей это заметно. Преподобные Матери чертовски чувствительны. Айдахо смотрел ей в лицо, не осмеливаясь говорить, но зная, что даже такое молчание говорит слишком о многом.
      – Мы полагаем, что ты помнишь больше, чем выпадает на долю простому голе за его одну жизнь, – начала Одрейд и, когда Дункан ничего не ответил, продолжила: – Признайся, Дункан! Ты Ментат?
      По тому, как были сказаны эти слова, в которых было столько же вопроса, сколько и обвинения, он понял, его маскировке пришел конец. Мысль эта принесла почти облегчение.
      – Что если так?
      – Выращивая тебя, Тлейлаксу смешали клетки больше чем одной голы Айдахо.
      Гола Айдахо. Он отказывался думать о себе настолько абстрактно.
      – Почему Лего стал внезапно для вас так важен? – такая реакция неизбежно воспримется как признание.
      – Наш червь превратился в песчаную форель.
      – Они растут и размножаются?
      – Судя по всему, да.
      – Если вы не заключите их в контейнеры или не уничтожите их. Дом Ордена вскоре превратится во вторую Дюну.
      – Ты вычислил это, не правда ли?
      – Лито и я, вместе.
      – Так ты помнишь много жизней. Увлекательно. В чем-то это делает тебя похожим на нас.
      Какая непоколебимость в ее взгляде!
      – Думаю, совершенно другим. Во что бы то ни стало нужно сбить ее со следа!
      – К тебе вернулись воспоминания во время первой встречи с Мурбеллой?
      Кто додумался до этого? Луцилла? Она была там, могла догадаться, а потом поделиться своими подозрениями с Сестрами. Нет выхода, ему придется поднять смертельно страшный вопрос:
      – Я – не второй Квизац Хадерах!
      – Нет?
      Рассматривает его как объект, причем позволяя этому отразиться на ее лице. Жестокость, подумалось Айдахо.
      – Вы же знаете, что это не так! – он боролся за жизнь и знал это. Сражался не столько с Одрейд, сколько с теми, кто следит, а потом пересматривает отчеты ком-камер.
      – Расскажи мне о твоих воспоминаниях.
      Никуда не денешься – это уже приказ Великой Матери.
      – Я знаю… те жизни. Это, как одна непрерывная жизнь.
      – Накопленной тобой могло бы быть очень ценным для нас, Дункан. Ты помнишь и акслотль-автоклавы?
      Ее вопрос превратил его разум в подобие зонда, заставил появиться странные образы Тлейлаксу – гигантские курганы человеческой плоти расплываются перед еще несфокусированными глазами новорожденного, расплывчатые изображения, полувоспоминания о том, как его вытолкнуло из каналов рождения. Как это соотносится с автоклавами?
      – Скитейл предоставил нам информацию, с помощью которой мы создали собственную акслотль-систему, – сказала Одрейд.
      Систему? Интересное слово.
      – Это означает, что вы также можете дублировать их производство спайса?
      – Скитейл хочет выторговать большее, нежели мы собираемся дать. Но раньше или позже придет время и спайса.
      Вслушиваясь в то, как твердо прозвучал ответ, Одрейд задумалась, не уловил ли Айдахо ее неуверенности. У нас может не остаться для этого времени.
      – В трудное вы попали положение, с Сестрами, которых отправляете в Рассеивание, – бросил он, давая ей почувствовать, что значит иметь дело с Ментатом. – Для их снаряжения вы истощаете свои запасы спайса, а они не бесконечны.
      – У них с собой наши знания об акслотле и песчаная форель.
      Возможность возникновения бесчисленных Дюн в бесконечной Вселенной шокировала.
      – Они решат проблему запасов меланжа путем автоклавов или червя или обоих разом, – ответила Одрейд. Это она могла говорить совершенно искренне. Уверенность эта происходила из статистических ожиданий. Какая-нибудь из этих Рассеянных групп Преподобных Матерей этого добьется.
      – Автоклавы, – откликнулся Айдахо. – У меня бывают странные… сны, – он едва не сказал мысли.
      – Как тебе и положено, – кратко она рассказала ему, как в работу акслотль-системы подключается женская плоть.
      – И для изготовления спайса тоже?
      – Думаем, да.
      – Отвратительно!
      – Как это по-детски, – насмешливо бросила Одрейд.
      В такие минуты она была ему крайне неприятна. Однажды он упрекнул ее в том, как Преподобные Матери устраняются от «общего потока человеческих эмоций», и в ответ получил ту же самую фразу.
      По-детски!
      – От чего, вероятно, нет лекарства, – откликнулся он. – Постыдный недостаток моего характера.
      – Так ты собираешься спорить со мной о морали?
      В этом ответе, как ему показалось, прозвучал гнев.
      – Не собираюсь спорить даже об этике. Мы живем по разным правилам.
      – Правила зачастую используют как предлог, чтобы игнорировать сочувствие.
      – Так я слышу слабое эхо совести в Преподобной Матери?
      – Прискорбно. Мои Сестры приговорили бы меня к изгнанию, узнай они, что мной руководит совесть.
      – «Вас можно прозондировать, едва ли вами можно руководить.
      – Прекрасно, Данкан! Как открытый Ментат, ты нравишься мне гораздо больше.
      – Вот этому-то я и не доверяю.
      – Как это похоже на Белл! – громко рассмеялась она.
      Айдахо тупо уставился на нее, внезапный смех Великой Матери натолкнул его на догадку о том, как спастись от своих тюремщиков, избежать постоянных манипуляций Дочерей Джессера и начать жить собственной жизнью. Путь на свободу заключался не в механизмах, а в недостатках самой Общины Сестер. Абсолюты, которыми они, по их мнению, окружили и держат его – они-то и есть путь на волю.
      И Шиана это знает! Вот какова приманка, которой она помахивает перед моим носом.
      Заметив, что Айдахо не проронил ни слова, Одрейд повторила просьбу:
      – Расскажи о тех, других жизнях.
      – Не правильно. Я воспринимаю их как непрерывную жизнь.
      – И никаких смертей?
      Его сознание беззвучно складывало образы, превращало их в слова. Серии воспоминаний, где смерти несут с собой столько же информации, сколько и жизни. Столько раз убит самим Лито!
      – Смерти не прерывают моих воспоминаний.
      – Странный вид бессмертия, – сказала Одрейд. – Ты ведь знаешь, что Мастера Тлейлаксу воссоздают себя? Но ты, чего они надеялись достичь, смешивая различные голы в одной плоти?
      – Спросите Скитейла.
      – Белл была уверена, что ты Ментат. Она будет так рада.
      – Сомневаюсь.
      – Я позабочусь о том, чтобы она была рада. О! У меня столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать.
      Несколько минут, взявшись левой рукой за подбородок, она изучала его молча.
      Вопросы? Через разум Айдахо хлынул поток потребностей Ментата. Он предоставил вопросам, которые столько раз задавал себе самому, двигаться самим по себе, складываясь в определенный порядок. Чего добивались во мне Тлейлаксу? Они не могли в эту инкарнацию вложить клетки из всех предыдущих его гола. И все же… у него есть все воспоминания. Какое космическое сцепление аккумулировало все эти жизни в одном существе? Может, в этом ключ к видениям, осаждающим его в Большом Зале. В его мозгу складывались полувоспоминания: его тело в теплой жидкости, питаемой подведенными трубками, массажируемое машинами, зондируемое, допрашиваемое наблюдателями Тлейлаксу. Он слышал ответное бормотание равно доминантных эго. В словах не было никакого смысла. Как будто бы он вслушивался в слова неизвестного языка, слетающие с его губ, хотя и знал, что это обыкновенная галака.
      Размах того, что он угадывал за действиями Тлейлаксу, наводил на него благоговейный ужас. Они изучали космос, коснуться которого, за исключением Бене Джессерит, не решался более никто. То, что Бене Тлейлаксу делали это исключительно из эгоистических соображений, ничем не умаляло их труда. Бесконечные возрождения Мастеров Тлейлаксу – награда, стоящая подобной дерзости.
      Чего стоят одни только их слуги, эти Танцующие Лица, созданные, чтобы копировать любую жизнь, любой разум. Размах мечты Тлейлаксу внушал такое же благоговение, как и достижения Бене Джессерит.
      – Скитейл признается, что помнит времена Муаддиба, – сказала Одрейд.
      – Когда-нибудь вы сравните данные.
      – Этот вид бессмертия еще одна ставка в сделке, – предостерег Айдахо.
      – Мог бы он продать это Чтимым Матре?
      – Может. Идем. Давай вернемся к тебе.
      В его рабочей комнате она знаком предложила ему устроиться в кресле у консоли, что заставило его вновь задуматься, не охотится ли она все еще за его секретами. Нагнувшись через его плечо, она пробежала пальцами по клавишам контроля. Проектор над головой высветил изображение пустыни с перекатывающимися до горизонта дюнами.
      – Дом Ордена? Широкая полоса вдоль нашего экватора.
      – Вы говорили, песчаная форель, – его охватило возбуждение. – Но появились ли уже новые черви?
      – Шиана ожидание их со дня на день.
      – Однако в качестве катализатора им требуется значительный объем спайса.
      – Мы насобирали достаточно меланжа. Ведь это Лито рассказывал тебе о катализаторе, так? Что еще ты о нем помнишь?
      – Он столько раз меня убивал, что вспоминать о нем просто больно.
      У нее были отчеты Дар-эс-Балата с Дюны, которые подтверждали его слова.
      – Убивал тебя собственными руками, я знаю. А было когда-нибудь так, что, использовав до конца, он просто выбрасывал тебя?
      – Иногда я отвечал ожиданиям, и мне дозволялась естественная смерть.
      – Его Золотая Тропа стоила того?
      – Мы не понимаем не его Золотой Тропы, ни ферментации, что ее создали. Вот так и говорю я.
      – Интересный выбор слов. Ментат говорит об зонах Тирана как о ферментации.
      – Это вылилось в Рассеивание.
      – Под воздействием Голодных Времен.
      – Вы думаете, он не предвидел голода?
      Одрейд промолчала, подавленная его видением Ментата. Золотая Тропа: человечество, выливающееся во Вселенную… чтобы забыть о заточении на какой бы то ни было отдельной планете и подвластности какой бы то ни было единой судьбе. Нет необходимости рисковать всем.
      – Лито думал о человечестве как об едином организме, – прервал молчание Айдахо.
      – Да, но он возложил на нас свою мечту против нашей воли.
      – Вы, Атридесы, всегда так и поступали.
      Вы Атридесы!
      – Так значит ты оплатил свой долг нам?
      – Я этого не сказал.
      – Ты понимаешь, Ментат, перед какой я в настоящий момент оказалась дилеммой?
      – Сколько времени уже трудятся форели?
      – Более семи стандартных лет.
      – Как быстро растет наша пустыня?
      Наша пустыня! Жестом Одрейд указала на проекцию:
      – Она в три раза больше, чем была до появления песчаных форелей.
      – Так быстро!
      – Шиана ожидает на днях увидеть маленьких червей.
      – Они обычно не появляются на поверхности, пока не достигнут приблизительно двух метров.
      – Так она и говорит.
      – И каждый с жемчужиной сознания Лито в своем «бесконечном сне», – раздумчиво сказал Айдахо.
      – Так говорил он сам, а он никогда не лгал в таких вещах.
      – Его ложь была более тонкой. Как и ложь Преподобных Матерей.
      – Ты обвиняешь нас во лжи?
      – Почему Шиана хочет увидеться со мной?
      – Ментаты! Вы думаете, ваши вопросы есть ответы сами по себе, – Одрейд с притворным раздражением покачала головой. – Ей необходимо узнать как можно больше о Тиране, как фокусе религиозного обожания.
      – Боги подземные! Зачем?
      – Культ Шианы широко распространен. Его последователи есть теперь по всей Старой Империи и за ее пределом, его принесли с собой выжившие жрецы с Ракиса.
      – С Дюны, – поправил ее Айдахо. – Не думай о ней как об Арракисе или Ракисе. Это замутняет ваше сознание.
      Одрейд приняла его поправку. Теперь он был полным Ментатом, и она приготовилась к терпению.
      – Шиана говорила с песчаными червями на Дюне, – продолжал Айдахо после некоторой Паузы. – Они ей отвечали, – он встретил ее полный вопроса взгляд. – Возвращаетесь к старым трюкам с Миссионариа Протектива, да?
      – В Рассеивании Тиран известен как Дар или Галдар, – ответила Одрейд, подкармливая его чистоту сознания Ментата.
      – У вас для нее опасное назначение. Она знает?
      – Она знает, а ты мог бы уменьшить опасность для нее.
      – Тогда откройте для меня доступ к системам данных.
      – Никаких ограничений? – уж она-то знает, что на это скажет Белл!
      Айдахо кивнул в ответ, не позволяя себе надеяться на то, что она может согласиться. Подозревает ли она, как отчаянно мне это нужно? Это было болью, в которой он хранил знание о том, как можно бежать. Беспрепятственный доступ к информации! Она подумает, что мне нужна иллюзия свободы.