Память сказала ей, что это преимущество будет вечером – яркий свет звезд в сухом воздухе, слабое свечение песчаных волн, что уходили к мрачно выгнутому горизонту. Она помнила Ракианские луны и тосковала по ним Только звезд было не достаточно ее Фременским корням.
      Она подумала об этом, как об отступлении, о месте и времени, где можно будет поразмышлять о том, что случилось с ее Сестрами.
      «Автоклавы, киборги, а теперь еще это».
      План Одрейд не казался чудом с тех пор, как они вступили в Единение. Игра? А если он удастся?
      «Мы, возможно, узнаем завтра, и чем мы тогда станем?»
      Пустынная Вышка притягивала ее, больше чем место для рассматривания последствий. Сегодня она бродила под иссушающим солнцем, доказывая себе, что все еще может призывать своим танцем червей, выражая чувства действием.
      «Танец Примирения. Язык моего общения с червями».
      Она кружилась, словно дервиш, на дюне, покуда голод не прервал ее транса памяти. И маленькие черви – повсюду бдительно, неотрывно смотрели на нее, напоминая огни в тисках кристаллических клыков.
      «Но почему такие маленькие?»
      Слова исследователей объясняли это, но не давали удовлетворения.
      «Это из-за сырости».
      Шиана вспомнила гигантских Шай-хулуд с Дюны, «Стариков Пустыни», достаточно больших для того, чтобы пожрать фабрики спайса, поверхность их колец была жесткой, как пластрет. Хозяева в своем собственном владении. Боги и дьяволы песков. Она ощутила электрическое напряжение из окна своего наблюдательного пункта.
      «Почему Тиран выбрал симбиотическое существование в виде червя?»
      Неужели эти маленькие черви несут его бесконечный сон?
      Эту пустыню населяла песчаная форель. Если влезть в их шкуру, она сможет последовать путем Тирана.
      «Метаморфоза. Разделенный бог».
      Она знала этот соблазн.
      «Осмелюсь ли я?»
      Воспоминания о последнем моменте ее невежества нахлынули на нее – едва ли восемь месяцев минуло, месяц Игат Дюны.
      «Не Ракис. Дюна, как называли ее мои предки».
      Нетрудно вспомнить себя, какой она была – тонкое, темнокожее дитя с прядями каштановых волос. Охотница за меланжем (поскольку это было дело детей), бегущая в открытую пустыню вместе с друзьями детства. Как дорого было это воспоминание.
      Но у памяти была темная сторона. Внимательно принюхавшись, девочка почуяла резкий запах – скопление пре-спайса!
      «Удар!»
      Взрыв меланжа выпустил на волю Шайтана. Ни один песчаный червь не мог выдержать удара спайса на своей территории.
      «Ты пожрал все, Тиран, все это жалкое скопище лачуг и шалашей, которое мы называли домом, и всех моих друзей и семью. Почему ты пощадил меня?»
      Какая ярость сотрясала это хрупкое дитя! Все, что она любила, забрал огромный червь, который отверг ее попытки пожертвовать собой в его пламени и отнес ее в руки Ракианских священников, потом Бене Джессерит.
      «Она говорит с червями, и они щадят ее».
      – Тех, кто щадит меня, не щажу я, – так она сказала Одрейд.
      «И теперь Одрейд знает, что я должна сделать. Ты не можешь подавить дикие инстинкты. Дар. Я осмеливаюсь называть тебя Дар теперь, когда ты во мне».
      Никакого ответа.
      Была ли жемчужина нового сознания Лето-II в каждом из новых песчаных червей? Ее Фременскис предки настаивали на этом.
      Кто-то протянул ей сандвич. Уолли, старшая послушница, ассистент, принимавшая команды на Пустынной Вышке.
      «По моему настоянию, когда Одрейд возвысили меня до члена Совета. Но не потому, что Уолли переняла мою невосприимчивость к сексуальным обязательствам Достопочтенной Матери. И не потому, что она чувствует то, что мне нужно. Мы говорим на тайном языке, Уолли и я».
      Огромные глаза Уолли больше не были дверями ее души. Они были пленочными барьерами, явно показывавшими, что она знает, как блокировать зондирующие взгляды – легкая голубая пигментация, которая вскоре станет полной голубизной, если она переживет Страсти. Почти альбинос с сомнительной генетической линией для воспроизводства. Кожа Уолли усиливала суждение Шианы – бледная и веснушчатая. Кожа – прозрачный покров. Видна не сама кожа, а то, что под ней – розовая, полная крови плоть, беззащитная перед пустынным солнцем. Только здесь, в тени, могла Уолли выставлять эту чувствительную поверхность под взгляд полных сомнения глаз.
      «Почему эта командует нами?»
      «Потому, что я верю, что она лучше всего сделает то, что должно быть сделано».
      Шиана рассеянно ела сандвич, вновь устремив взгляд на пески. Вся планета однажды станет такой. Вторая Дюна? Нет… похожая, но другая. Сколько таких мест мы создали в бесконечной вселенной? Бессмысленный вопрос.
      По капризу пустыни вдали возникла маленькая черная точка. Шиана сощурилась. Орнитоптер. Он медленно становился больше, потом меньше. Инспектирует.
      «Что же на самом деле мы создали здесь?»
      Когда она посмотрела на наступающие пески, она ощутила спесь.
      «Взгляни на мою работу, жалкий человек, и отчайся».
      «Но это сделали мы, мои Сестры, и я».
      «Ты?»
      – Я ощущаю новую сухость в воздухе, – сказала Уолли.
      Шиана согласилась. Нет нужды говорить. Она подошла к огромному рабочему столу, покуда еще был свет дня для того, чтобы изучить топографическую карту, разложенную на нем – в нее были воткнуты маленькие флажки, зеленые ниточки на булавках, как раз такие, как она придумала.
      Одрейд однажды спросила:
      – Неужели это в самом деле лучше проекции?
      – Мне нужно прикасаться к ней.
      Одрейд приняла это.
      Проекции тускнели. Слишком свободные от пыли. Нельзя было провести пальцем по проекции и сказать:
      – Мы пойдем сюда.
      Палец на проекции был пальцем в пустом воздухе.
      «Глаз никогда не достаточно. Тело должно ощущать его мир».
      Шиана зафиксировала остроту мужского пота, затхлый запах напряжения. Она подняла голову и увидела темнокожего смуглого молодого человека, стоявшего в дверях в надменной позе, с надменным взглядом.
      – О, – сказал он. – Я думал, ты будешь одна, Уолли. Я вернусь попозже.
      Один пронзительный взгляд в сторону Шианы, и он ушел.
      «Есть много вещей, которые тело должно прочувствовать, чтобы распознать их».
      – Шиана, почему вы здесь? – спросила Уолли.
      «Ты, которая так была занята в Совете, что ты ищешь? Ты не веришь мне?»
      – Я пришла подумать о том, что, по мнению Миссионарии, я могу сделать. Они видят оружие – миф о Дюне. Миллионы молений, обращенных ко мне: «Святая, что говорит с Разделенным Богом».
      – Миллионы – это не то число, – сказала Уолли.
      – Но это мера силы, которую Сестры видят во мне. Те адепты, что считали, что я погибла на Дюне. Я стала «могучим духом, в пантеоне угнетенных».
      – Больше, чем миссионер?
      – Что может случиться, Уолли, если я появлюсь в этой ожидающей вселенной и рядом со мной будет песчаный червь? Потенциальная сила этого явления наполняет некоторых моих Сестер надеждой и опасениями.
      – Опасения я понимаю.
      «Воистину. Тот же самый тип религии, что Муаддиб и сын его Тиран вселили в разум ничего не подозревающего человечества».
      – Почему же они как раз это и рассматривают? – настаивала Уолли.
      – Если я – точка опоры, то какой рычаг получат они, чтобы перевернуть вселенную!
      – Но как они могут контролировать такую силу?
      – Это проблема. Кое-что настолько врожденно нестабильно. Религии никогда невозможно реально контролировать. Но некоторые Сестры считают, что они смогут направлять религию, созданную вокруг меня.
      – А если их цель ничтожна?
      – Они говорят, что религии женщин всегда идут глубже.
      – Правда? – вопрос задан повышенным тоном.
      Шиана могла только кивнуть. Иная Память подтверждала это.
      – Почему?
      – Потому, что в нас жизнь возобновляет себя.
      – И все? – откровенное сомнение.
      – Женщины часто несут ауру неудачников. У людей есть некая симпатия к тем, кто на дне. Я женщина, и если Достопочтенные Матери хотят моей смерти, то я буду благословенна.
      – Вы говорите так, словно согласны с Миссионарией.
      – Когда ты одна из тех, на кого охотятся, ты рассматриваешь любой путь для избежания этого. Меня почитают. Я не могу игнорировать потенциала.
      «И опасности. Потому мое имя стало ярким светом во тьме угнетения Достопочтенных Матерей. Как легко этот свет может стать всепожирающим пламенем?»
      Нет… план, который разработали они с Дунканом был лучше. Побег из Дома Ордена. Это была смертельная ловушка не только для его жителей, но и для мечтаний Бене Джессерит.
      – Я до сих пор не понимаю, почему вы здесь. Нам больше нельзя оставаться дичью.
      – Нельзя?
      – Но почему именно сейчас?
      «Яне могу в открытую говорить об этом, иначе наблюдательная комиссия узнает».
      – Я очарована червями. Отчасти из-за того, что один из моих предков привел первую волну мигрантов на Дюну.
      «Ты помнишь об этом, Уолли. Мы говорили об этом однажды здесь, на песке, где слышали наш разговор только мы двое. И теперь ты знаешь, почему я здесь».
      – Я помню, как вы сказали, что он был чистокровный Фремен.
      – И Учитель Дзеннсуннизма.
      «Я поведу мою собственную волну мигрантов, Уолли. Но мне понадобятся черви, которых предоставить мне можешь только ты. И это нужно сделать быстро. Донесения с Узловой торопят. И первые корабли скоро вернутся. Ночью… утром. Я боюсь того, что они принесут».
      – И вы по-прежнему заинтересованы в том, чтобы забрать несколько червей в Центральную, где вы сможете изучить их получше?
      «О да, Уолли! Ты действительно помнишь».
      – Это, наверное, интересно. У меня не много времени для этого, но любое знание, которое мы можем получить, поможет нам.
      – Здесь будет слишком сыро, чтобы они вернулись.
      – Большой Ангар для нуль-кораблей на Посадочной Площадке можно переделать в пустынную лабораторию. Песок, контроль атмосферы. Там есть все необходимое с тех пор, когда мы доставили сюда первых червей.
      Шиана посмотрела в западное окно.
      – Закат. Мне хотелось бы снова спуститься и побродить в песках.
      «Вернутся ли к вечеру первые корабли?»
      – Конечно, Преподобная Матерь, – Уолли отошла в сторону, открывая путь к двери.
      Уходя, Шиана заговорила:
      – Пустынную Вышку давно надо было перенести.
      – Мы готовы.
      Солнце скатывалось к горизонту, когда Шиана вышла из перекрытой аркой улицы к краю обжитого участка. Она зашагала в залитую светом звезд пустыню. Чувства переполняли ее, словно она снова была ребенком. Ах, запах корицы… Черви близко.
      Она остановилась, и, повернув к северу от последнего отблеска солнца, положила раскрытые ладони над и под глазами, по старинной Фременской манере, сужая обзор и убирая свет. Она смотрела из горизонтальной рамки. Что бы ни упало с неба, должно промелькнуть в этой узкой щели.
      «Вечером? Они появятся как раз после заката, чтобы оттянуть момент объяснений. Целая ночь для раздумий».
      Она ждала с бенегессеритским терпением.
      Над северным горизонтом тонкой линией встала арка огня. Еще. Еще. Они вставали справа от Посадочной Площадки.
      Шиана ощутила, как быстро заколотилось ее сердце.
      «Они пришли?»
      И что они принесут Сестрам? «Возвращающихся победоносных воинов или беженцев?» Небольшая разница, если знать развитие плана Одрейд.
      Она узнает утром.
      Шиана опустила руки и обнаружила, что ее трясет. Глубокое дыхание. Литания.
      Сейчас она шла по пустыне, походкой, запомнившейся с песков Дюны. Она почти забыла, как волочатся ноги. Словно они несли чрезмерную тяжесть. Редко напрягаемые мускулы снова были вовлечены в игру, но беспорядочная походка, однажды усвоенная, не забывалась никогда.
      «Когда-то я и не мечтала, что снова смогу так ходить».
      Если наблюдатели уловили эту мысль, они должны поинтересоваться своей Шианой.
      Это было крушение самой себя, подумала она. Она вросла в ритм Дома Ордена. Эта планета говорила с ней на тайном уровне. Она ощущала землю, деревья и цветы, все растущее, словно оно было ее частью. И теперь это тревожное движение, нечто на языке другой планеты. Она чувствовала, как пустыня меняется, и это тоже было чужим языком. Пустыня. Не безжизненная, но живущая по закону, совершенно отличному от некогда зеленого Дома Ордена.
      «Жизни меньше, но она более напряженная».
      Она слышала пустыню: маленькие осыпи, скрипящее цвирканье насекомых, темный взмах крыльев охотящейся птицы над головой и еще более быстрое шлепанье по песку – тушканчик, завезенный сюда в надежде, что однажды черви возобновят свое правление.
      «Уолли запомнит, что надо прислать флору и фауну с Дюны».
      Она остановилась наверху высокого бархана. Перед нею расплывалась по краям тьма и лежал застывший в своем волнении океан, прибой мрака, бившийся о побережье теней этой изменчивой страны.
      «Я возьму тебя сюда, когда смогу».
      Ночной ветер, летящий от сухой земли к влажным местам, что лежали у нее за спиной, покрыл налетом пыли ее щеки и нос, взметнул кончики ее волос и улетел. Ей стало грустно.
      «Что может случиться…»
      Это больше не было важным.
      «Вот что есть – вот что имеет значение».
      Она глубоко вздохнула. Сильнее запахло корицей. Меланж. Поблизости спайс и черви. Черви чуют ее присутствие. Когда же воздух станет настолько сухим, чтобы песчаные черви стали больше и дали тот урожай, который они давали на Дюне?
      Планета и пустыня.
      Она рассматривала их как две части одной той же саги. Как раз так, как видели их Бене Джессерит и человечество, которому они служили. Равные части. Каждая без порядка приходит в упадок, становясь пустышкой с утраченной целью. Возможно, не лучшая смерть, но беспорядочное движение. Они создали угрозу победы Достопочтенных Мэтров. И направляла их слепая жестокость!
      «Слепцы во враждебной вселенной».
      И именно поэтому Тиран сохранил Сестер.
      «Он знал, что он дал нам только путь без направления. Игра в зайцев и собак, устроенная шутником, что в конце концов ни к чему не приводит.
      Хотя поэт в своем праве…»
      Она припомнила его «Поэму Памяти» из Дар-эсалата, остаток крушения, который сохранился в Бене Джессерит.
      «И для чего же мы сохраняли его? Чтобы теперь мне этим наполнить мысли? Забыть на миг то, с чем я могу столкнуться завтра?»
      Дивную ночь поэта Наполни невинностью звезд.
      Шаг лишь до Ориона.
      Взгляд его видит все, В наших генах навек Застывая клеймом.
      Приветствуй же тьму и воззри, Ослепленный последним закатом – Вот обнаженная вечность!
      Внезапно Шиана почувствовала, что получила шанс стать творцом окончательно, наполнившись до краев и получив чистую поверхность, где она сможет творить по воле своей.
      «Неограниченная вселенная!»
      Слова Одрад, оставшиеся в памяти после того, как ее впервые показали бенегессериткам для их целей, вновь вернулись к ней.
      – Почему мы так смотрим на тебя, Шиана? Это же так просто. Мы узнали в тебе то, что так долго ждали. Ты явилась, и мы увидели, что это свершилось.
      «Это»? Как же наивна я была!»
      – Что-то новое восходит над горизонтом.
      «Моя миграция будет искать новое. Но… я должна найти планету с лунами».

x x x