Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дом глав родов: Дюна

ModernLib.Net / Херберт Фрэнк / Дом глав родов: Дюна - Чтение (стр. 2)
Автор: Херберт Фрэнк
Жанр:

 

 


      Он чувствовал, что она учит его чему-то очень важному. Он спросил:
      – Почему ты подумала, что эта планета владеет нами?
      – Мои Сестры считают, что мы – правители этой земли. Ты знаешь что-нибудь о правителях?
      – Это как Ройтиро, отец моего друга Йорги. Йорги говорит, что его старшая Сестра когда-нибудь станет правителем их плантации.
      – Верно. На некоторых планетах мы живем много больше, чем кто бы то ни было, но мы – только правители.
      – Если не ты владеешь Домом Собраний, то кто же?
      – Быть может, никто. Мой вопрос таков: какую метку мы наложили друг на друга – мои Сестры и эта планета?
      Он взглянул снизу вверх в ее лицо, затем перевел взгляд на свои руки. Быть может, именно сейчас Дом Ордена накладывает на него свою печать, свою метку?
      – Большинство таких отметин – внутри нас, глубоко внутри, – Одрейд взяла его за руку. – Идем. Они покинули травяную ароматную долину и поднялись по склону во владения Ройтиро, а Одрейд все говорила:
      – Сестры редко создают сады с чисто ботаническими целями. Сады должны не только услаждать взгляд и обоняние.
      – Пища?
      – Да, в первую очередь то, что поддерживает нашу жизнь. Сады дают пищу телу. И та ложбинка позади – она тоже дает пряные травы для нашей кухни.
      Он чувствовал, как ее слова вливаются в него, заполняя пространство между провалами в памяти. Он чувствовал, что значит предусмотреть все на века вперед: деревья для того, чтобы заменять потолочные балки, растения, предназначенные для того, чтобы сдерживать оползни, не позволять разрушаться берегам рек и озер, чтобы предохранять плодородный слой почвы от эрозии под действием ветров и дождевой воды, чтобы не допустить обмеления морей – и даже водяные растения, пища и убежище для рыбы… Бене Джессерит приходилось также думать о деревьях, дающих убежище и тень, и даже о тех, что будут бросать причудливые тени на газоны.
      – Деревья и прочие растения для любых симбиотических отношений, – сказала Одрейд.
      – Симбиотических? – это было новым словом.
      Она стала объяснять на примере того, с чем Тэг уже встречался – например, когда ходил собирать грибы:
      – Грибница будет жить и расти только подле подходящих ей корней. И каждый гриб находится в симбиозе с определенным деревом или растением. Каждое дерево или растение берет у других что-то, что ему нужно…
      Она продолжала объяснение, и наконец, утомленный учением, Тэг поддал ногой поросшую травой кочку – и тут заметил взгляд Одрейд. Странный, какой-то неуютный взгляд. Он сделал что-то оскорбительное. Почему на одно растение можно наступить, а на другое нельзя?
      – Майлз! Трава не дает ветру иссушить плодородный слой и развеять его, унеся частицы его куда-нибудь далеко – на речное дно, скажем.
      Он знал этот тон. Тон упрека. Он снова взглянул на оскорбленную им траву.
      – Эти травы кормят наш скот. Некоторые дают семена, которые мы употребляем в пищу с хлебом или другой едой. Некоторые – надежная защита от ветра, как лесополосы…
      Он знал это. Пытаясь отвлечь Одрейд от отповеди, он спросил:
      – Лесополосы? – произнося слово по слогам.
      Она не улыбнулась. Тэг понял, что напрасно пытался обмануть Одрейд. Он сдался и вновь принялся слушать. Урок продолжался.
      – Когда сюда придет пустыня, – говорила Одрейд, вероятно, виноградники погибнут последними – их корни уходят в землю на несколько сот метров. Сады погибнут раньше.
      – Почему они должны погибнуть?
      – Чтобы уступить место более важной жизни.
      – Песчаным червям и меланжу.
      Он увидел, что ее обрадовали эти слова: ей было приятно, что он знает о связи между песчаными червями и спайсом, который был необходим для существования Бене Джессерит. Он не знал точно, какова была эта необходимость, но ему рисовался круговорот: песчаные черви – песчаная форель – меланж – и снова по кругу. И из этого круга Бене Джессерит выбирала то, что было нужно Сестрам.
      И все же это учение утомило его, а потому он спросил:
      – Если все это все равно умрет, зачем мне снова возвращаться в библиотеку и учить имена деревьев и растений?
      – Потому что ты человек, а в людях живет желание классифицировать. Вешать на все ярлыки.
      – Почему нам так нужно называть вещи?
      – Потому что таким образом мы заявляем право на то, чему даем имена. Мы принимаем на себя права владения, которые могут оказаться обманчивыми и опасными.
      Итак, она снова вернулась к праву владения.
      – Моя улица, мое озеро, моя планета, – говорила она. – На них навсегда – моя печать. А печать эта может и не пережить тебя – разве что останется как вежливая уступка победителя… или слово, которое вспоминается со страхом.
      – Дюна, – сказал он.
      – Ты схватываешь налету!
      – Чтимые Матры сожгли Дюну.
      – Так же, как сожгут и нас, если нас обнаружат.
      – Этого не будет, если я буду вашим Башаром! – слова вырвались невольно, он не успел их обдумать, но, произнеся их, ощутил, что в них может быть доля правды. Летописи из библиотеки говорили, что враги содрогались уже от того, что Башар появлялся на поле битвы.
      Словно прочитав его мысли, Одрейд сказала:
      – Башар Тэг был знаменит еще и тем, что умел находить решения, не требующие сражений.
      – Но он сражался с вашими врагами.
      – Не забывай о Дюне, Майлз. Он погиб там.
      – Я знаю.
      – Прокторы уже давали тебе учить историю Каладан?
      – Да. В истории, которую учу я, это называется Дан.
      – Ярлыки, Майлз. Имена – только любопытные напоминания; большинство людей не связывает их больше ни с чем. Утомительная история, а? Имена – удобные указатели, полезные, как правило, только таким, как ты?
      – А ты – такая, как я?
      Он много раз задавал себе этот вопрос, но до сегодняшнего дня – только мысленно.
      – Мы – Атридесы, ты и я. Помни это, когда вернешься к изучению истории Каладан.
      Когда они прошли назад через сады, через пастбища к холму, с которого открывался прекрасный обзор Центральной, Тэг увидел административный корпус и окружавшие его плантации совершенно новым взглядом. И он постарался сохранить это ощущение в глубине души, пока они спускались по огороженной тропинке к арке входа на Первую Улицу.
      «Живая драгоценность» – называла Центральную Одрейд.
      Пройдя под аркой, Тэг поднял взгляд к названию улицы, выжженному в камне. Галах, изящный шрифт с мягкими изгибами линий, одно из украшений Бене Джессерит. Все улицы и здания несли на себе имена, выполненные тем же шрифтом.
      Оглядев Центральную – танцующий фонтан на площади, изящные детали построек – Тэг задумался о глубине человеческого опыта. Бене Джессерит сделали так, что неуловимым для него образом это место поддерживало и придавало сил. То, что он узнавал на занятиях и во время небольших экскурсий в садах, все новые знания, сложные и совсем простые, проявлялись как-то по-иному. Это была скрытая реакция Ментата, но Тэг не знал этого. Он только чувствовал, что его память перераспределила соотношения и создала новую систему. Внезапно он остановился и оглянулся назад, на сад, видный в арке крытой улицы. Все было связано. Центральная производила метан и удобрения (он обходил завод с одним из прокторов). Метан приводил в действие помпы и некоторые охладительные установки.
      – На что ты смотришь, Майлз?
      Он не знал, как ответить, но вспомнил осенний вечер, когда Одрейд взяла его с собой, и они пролетели над Центральной на «топтере» – она хотела показать и объяснить ему некоторые взаимоотношения, дать возможность увидеть все это «сверху». Тогда ее объяснения были просто словами, но в словах был заключен смысл.
      «Все это так близко к замкнутому экологическому циклу, как только возможно было сделать, – говорила Одрейд, – Контроль Погоды управляет циклом и поточными линиями…
      – Почему ты стоишь и смотришь на сад, Майлз? – ее вопрос звучал как приказание, которому он не мог не подчиниться.
      – В орнитоптере ты сказала, что это прекрасно, но опасно.
      Они только однажды летали на «топтере» вместе. Она поняла, о чем он говорил. «Экологический цикл».
      Тэг обернулся и выжидательно посмотрел на Одрейд.
      – Замкнутость, – сказала она. – Как это соблазнительно – возвести высокие стены и отгородиться от изменений. Гнить здесь в самодовольном комфорте.
      Ее слова всколыхнули душу Тэга. Он чувствовал, что уже слышал их когда-то… в другом месте, и другая женщина держала его за руку.
      – Любая замкнутость и отгороженность от мира – плодородная почва для зерен ненависти – ненависти тех, кто находится вовне, – продолжала Одрейд.
      – И горек будет урожай.
      Не совсем те слова, но – тот же урок.
      Он медленно шел рядом с Одрейд; его рука в ее ладони стала влажной.
      – Почему ты молчишь, Майлз?
      – Вы – фермеры, – сказал он. – Вот чем на самом деле занимаются Бене Джессерит.
      Она мгновенно поняла, что произошло. В нем проявлялась подготовка Ментата, хотя он сам и не знал этого. Но пока лучше было не проверять возродившиеся способности гхолы.
      – Мы занимаемся всем, что растет, Майлз. И ты воспринял это.
      Когда они расставались – Одрейд направлялась в свою башню, он в свои апартаменты в школьном секторе, – Одрейд сказала:
      – Я скажу твоим прокторам, чтобы они обращали больше внимания на искусство использования силы.
      Он неверно понял ее:
      – Я уже начал тренировки с лазерным оружием. Мне сказали, что у меня хорошо получается.
      – Я слышала об этом. Но есть оружие, которое нельзя взять в руки. Оно может существовать только в твоем мозгу…

x x x

      Правила – это укрепления и стены, за которыми люди недалекие создают свои сатрапии. И это дело опасное даже в лучшие из времен, а в тяжкие времена погибельное.
Кодекс Бене Джессерит

      Мрачная непроглядная стигийская тьма царит в опочивальне Великой Чтимой Матры. Логно, Гранддама и главный адъютант Великой, входит из неосвещенного коридора – она была вызвана сюда приказом Великой – и невольно вздрагивает, вступая во тьму. Эти совещания в покоях, где не было света, пугают ее, и она знает, что Великой Матре это нравится. Но, конечно, это не может быть единственной причиной темноты. Быть может. Великая боится нападения? Несколько Высоких были убиты в постели. Нет… не совсем это, хотя, возможно, есть подобная причина выбору обстановки…
      Во мраке – стоны и невнятное бормотание.
      Некоторые Чтимые Матры, хихикая, рассказывали, что Великая Чтимая Матра рискует принимать на ложе Футара. Логно считала это вполне возможным. Эта Великая многое себе позволяет. Разве она не спасла часть Оружия, когда произошла катастрофа Рассеяния? Пусть даже и Футаров? Сестры знали, что Футаров нельзя поработить с помощью секса. По крайней мере, человеческого секса. Может, Многоликие Враги и воспользовались именно этим. Кто знает?
      В спальне стоял запах шерсти. Логно закрыла за собой дверь и осталась стоять в ожидании. Великая Чтимая Матра не любила, когда ее прерывали, что бы она не делала там, под покровом мрака. Но она позволяет мне называть ее Дамой.
      Снова стон, затем:
      – Садись на полу, Логно. Да, там, возле двери.
      Она действительно меня видит или только угадывает, где я?
      У Логно не хватало смелости проверить. Яд! Когданибудь я до нее доберусь именно этим путем. Она осторожна, но может быть и рассеянной. Сестры могут сколько угодно презрительно фыркать: яд был и оставался признанным орудием достижения цели, одним из лучших способов пробиться наверх… если, конечно, наследник сумеет удержать доставшуюся ему власть.
      – Логно, те Иксиане, с которыми ты говорила сегодня, что они говорят об Оружии?
      – Они не понимают его назначения. Дама. Я не сказала им, что это.
      – Разумеется.
      – Ты снова будешь предлагать объединить Оружие и Заряд?
      – Ты смеешься надо мной, Логно?
      – Дама! Я никогда не сделала бы этого!
      – Надеюсь, что так.
      Молчание. Логно понимала, что они обе обдумывают один и тот же вопрос. Только три сотни комплектов Оружия уцелели после катастрофы. Каждый можно было использовать лишь единожды и только в том случае, если Совет, владевший Зарядом, согласился бы на это. Великая Чтимая Матра, в чьих руках было само Оружие, обладала лишь частью этой страшной власти. Оружие без Заряда было всего лишь маленькой черной трубочкой, которая умещалась в одной руке. Оснащенное зарядом, оно выбрасывало верома бескровную смерть по дуге в пределах его малой досягаемости.
      – Многоликие, – пробормотала Великая.
      Логно кивнула темноте, откуда раздалось это бормотание.
      Быть может, она все же видит меня. Я же не знаю, что она еще сохранила – или чем ее снабдили Иксиане.
      Многоликие, будь они вечно прокляты, вызвали катастрофу. Они – и их Футары! Как легко было отобрано все, кроме горстки Оружия! Чудовищная, устрашающая сила. Мы должны хорошо вооружиться прежде, чем вернемся к битве. Дама права.
      – Та планета – Баззел, – сказала Великая Чтимая Матра. – Ты уверена, что ее не защищают?
      – Мы не зафиксировали никаких защитных устройств. Контрабандисты утверждают, что она не защищена.
      – Но она так богата Су-камнем!
      – Здесь, в Старой Империи, редко осмеливаются нападать на ведьм.
      – Я не верю, что их всего горстка на этой планете! Это какая-то ловушка.
      – Такое всегда возможно, Дама.
      – Я не доверяю контрабандистам, Логно. Плените еще нескольких из них и снова проверьте информацию с Баззел. Ведьмы слабы, но я не думаю, что они глупы.
      – Да, Дама.
      – Скажи Иксианам, что они могут вызвать наше недовольство, если не сумеют создавать дубликаты Оружия.
      – Но без Заряда, Дама…
      – С этим мы разберемся в свое время. Теперь иди.
      Уже стоя на пороге, Логно услышала шипящее: «С-с-лыш-шишь?» После мрака опочивальни даже темнота коридора показалась ей подлинным благословением, и она заспешила к свету…

x x x

      Мы становимся подобны худшему из того, что противостоит нам.
Свод Бене Джессерит

      Снова – видения воды!
      Мы обращаем всю эту планету, будь она неладна, в пустыню, а ко мне приходят видения воды!
      Одрейд сидела в рабочей комнате, вокруг нее царила обычная утренняя сумятица, а она ощущала, как скользит по волнам Дитя Моря, и волны омывают его. Волны были цвета крови. Ее «я», бывшее Дитя Моря, предчувствовало кровавые времена.
      Она знала, где истоки этих видений: в тех временах, когда Почтенные Матери еще не распорядились ее судьбой. Во временах ее детства в прекрасном доме на морском берегу Гамму. Несмотря на тревогу этих дней, она не смогла сдержать улыбку. Устрицы, приготовленные Папой. Она и до сих пор предпочитала это блюдо.
      Лучше всего из времен своего детства она помнила морские экскурсии. Что-то в том, чтобы держаться на плаву, затрагивало глубинные струны ее души. Вздымающиеся и откатывающиеся назад волны, ощущение бескрайних горизонтов, странных новых земель – там, за грядой пенистых гребней, за этим водяным миром, и это волнующее чувство опасности, воплощенное в самой текучей прозрачной субстанции, поддерживавшей ее тело. Все эго вместе давало ей уверенность в том, что она – Дитя Моря.
      Папа тоже становился там спокойнее. А Мама Сибиа – счастливее: ветер бил ей в лицо, ветер развевал, трепал длинные темные волосы… От тех времен осталось удивительное чувство равновесия, слова успокоения, сказанные на языке более древнем, чем первая Иная Память Одрейд. «Здесь моя месть, моя обитель. Я Дитя Моря».
      Ее собственная концепция разума тоже шла оттуда. Способность держаться на плаву в чужих, морях. Способность хранить самое тайное свое «я», как бы высоко не вздымались нежданные волны.
      Мама Сибиа одарила Одрейд этой способностью прежде, чем пришли Почтенные Матери и забрали с собой «тайный отпрыск дома Атридесов». Мама Сибиа, всего лишь приемная мать, научила Одрейд любить себя.
      В сообществе Бене Джессерит, где любые формы любви оказывались под подозрением, это оставалось тайной Одрейд – тайной, зорко хранимой ото всех.
      В глубине души я счастлива наедине с собой. Я не боюсь остаться одна. Да и не одна Почтенная Мать не остается одна после того, как Агония Спайса наполняет ее Иными Воспоминаниями.
      Но Мама Сибиа и – да, Папа тоже, исполнявшие роль временных родителей по воле Бене Джессерит, внушили своей подопечной глубинную силу за те годы, что они жили вместе. Почтенные Матери всего лишь нашли этой силе применение.
      Прокторы пытались в корне уничтожить гнездившееся в душе Одрейд «глубокое влечение к личным симпатиям», но им это все же не удалось; они не были уверены в том, что действительно потерпели неудачу, но подозрения никогда их не оставляли. В конце концов они послали ее в Аль Дханаб, туда, где намеренно сохранялись как худшее в Салюса Секундус, туда, где ей пришлось жить в мире постоянных испытаний и проверок. Это место в некотором отношении было еще хуже Дюны: высокие скалы и сухие ущелья, обжигающе жаркие ветра и ледяные ветра, слишком мало влаги – слишком много влаги… Сестры считали это место окончательной проверкой для тех, кто должен был жить на Дюне. Но все это так и не коснулось тайного уголка в сердце Одрейд – уголка, в котором жило Дитя Моря.
      И теперь Дитя Моря предупреждает меня.
      Быть может, это предупреждение-предвидение? Она обладала этой крупицей таланта – даром, который предупреждал о близкой опасности, грозящей Сестрам. Гены Атридесов давали себя знать. Быть может, беда грозила Дому Собраний? Нет… смутная боль говорила о том, что опасность грозит другим. Но эти другие были достаточно важны.
      Лампадас? Ее скромный дар не давал ответа на вопрос.
      Воспитательницы пытались избавить род Атридесов от этого опасного предвидения, но их успехи в этой области были ограничены. «Мы не имеем права допустить появления нового Квизаца Хадераха!» Они знали о странности Преподобной Матери, но предшественница Одрейд, Тараза, советовала «осторожно использовать ее талант». Тараза считала, – что предвидение Одрейд могло только предупреждать Бене Джесерит об опасности.
      Одрад согласилась. Она переживала нежеланные мгновения, в которые ей открывалась надвигающаяся угроза. Только мгновения. А в последнее время она начала видеть сны.
      Сон был необыкновенно ярким – Одрад словно жила в нем, все ее чувства были настроены на видения, проплывавшие в мозгу. Она шла над пропастью по туго натянутому канату, и кто-то – она не смела обернуться и взглянуть, кто подходил сзади, чтобы перерубить веревку топором. Она чувствовала босыми ступнями жесткость витого каната. Она чувствовала холод порывистого ветра, и ветер нес запах гари. И она знала, что тот, с топором, подходит все ближе и ближе!
      Каждый шаг мог грозить гибелью, каждый потребовал напряжения всех ее сил. Шаг. Еще шаг. Веревка раскачивалась и вздрагивала, и она раскинула руки, пытаясь удержать равновесие.
      Если я упаду, падут и Сестры!
      Бене Джессерит исчезнет в бездонной пропасти, над которой натянут ее канат. Как и любое живое существо, Бене Джессерит должна была найти свой конец. Почтенная Мать не смела отрицать этого.
      Но не здесь. Не упав с рассеченного каната. Мы не должны позволить обрезать канат! Я должна перебраться через пропасть прежде, чем придет тот, с топором. «Я должна! должна!»
      Сон всегда обрывался на этом месте, и ее собственный крик отдавался в ее ушах, когда она просыпалась, мгновенно переносясь с узкой ненадежной дороги над пропастью в свою тихую спальню. Ей было зябко и холодно. Но на ее теле не выступало ни капли пота. Даже в тисках ночного кошмара ограничения, налагаемые Бене Джессерит, не позволяли столь ненужных эксцессов.
      Телу не нужно потоотделение? Тело не потеет.
      И сейчас, сидя в рабочей комнате и вспоминая сон, Одрейд чувствовала, сколь глубокую реальность скрывает метафора тонкого каната: тонкая нить, на которой держится судьба и жизнь всех моих Сестер. И конец этой нити – в моих руках. Дитя Моря предчувствовало приближающийся кошмар и отвечало на него картиной кровавых волн. Это не было обычным предупреждением. Что-то зловещее – настолько зловещее, что ей захотелось вскочить с места и закричать: «Птенцы мои, спрячьтесь в траве! Бегите! Бегите!..»
      Как это шокировало бы ее сторожей!
      Обязанности Преподобной Матери предписывали ничем не выдавать волнения и действовать так, словно принимаемые ею решения были чисто формальными и ничем не волновали ее. Необходимо избегать паники! Ни одно из ее решений в последнее время не было тривиальным. Но от нее всегда требовалось несколько отстраненное спокойствие.
      Кое-кто из ее птенцов уже пытался бежать, уходя в неизвестность. В Иные Воспоминания. Остальные были здесь, в Доме Собраний, и узнают, когда нужно будет бежать. Когда нас обнаружат. И тогда их поведением будет управлять необходимость, продиктованная обстановкой. Их великолепная подготовка – вот единственное, что имеет значение. Это и есть единственно надежные приготовления.
      Каждая новая ячейка Бене Джессерит, во что бы она не развилась в дальнейшем, была подготовлена так же, как и Дом Собраний: лучше быть полностью уничтоженными, чем сдаться. Яростный огонь поглотит и бесценную плоть, и книги – все; и победителю достанутся лишь бесполезные искореженные обломки, осколки и пепел.
      Кто-то из Сестер Дома Собраний может спастись. Но побег во время нападения – как это тщетно, как бессмысленно…
      Ключевые фигуры разделяли Иные Воспоминания. Приготовления. Преподобная Мать избегала их. Моральные причины!
      Куда бежать – кто сможет спастись, кто может попасть в плен? Это были действительно серьезные вопросы. Что, если они захватят Шиану – там, на краю новой пустыни, где она ждет песчаных червей – но появятся ли они? Шиана и песчаные черви: великая священная сила, которую, возможно, умеют использовать Чтимые Матры. И что, если Чтимые Матры возьмут в плен гхолу-Айдахо или гхолу-Тэга? Если хоть что-то из этого сбудется, быть может, не останется ни одного уголка, где можно было бы укрыться от опасности.
      Что, если? Что, если?
      Гневное отчаянье говорило: «Айдахо нужно было убить в то же мгновение, когда он появился! Мы не должны были даже пытаться создать гхолу-Тэга».
      Только члены ее Совета, непосредственно ее советники да еще кое-кто из сторожей разделял ее подозрения. Они даже пытались ввести какие-то ограничения. Никто из них не был спокоен за этих двух гхола – даже после того, как был заминирован не-корабль, что делало его доступным огню.
      В те последние часы перед своим героическим самопожертвованием – сумел ли Тэг увидеть то, что невозможно увидеть, включая и не-корабли? Как он узнал, где встретит нас в пустыне Дюны?
      А если Тэг мог сделать это, опасно талантливый Айдахо, за спиной которого были бессчетные поколения Атридесов, Айдахо, который генерировал в себе их гены, несущие неведомые способности, мог тоже открыть в себе этот дар.
      И со мной может произойти то же самое!
      С внезапным изумлением Одрейд впервые поняла, что Тамейлан и Беллонда наблюдают за своей Преподобной Матерью с теми же опасениями, с которыми она наблюдает двух гхола.
      Достаточно знать, что такое возможно – что человек может воспитать в себе чувства, позволяющие «видеть» не-корабли и другие формы подобной защиты; одно это знание способно оказать дестабилизирующий эффект на их Вселенную. Это бесспорно наведет Чтимых Матр на след беглецов. Во Вселенной было множество отпрысков Айдахо. Он всегда сетовал на то, что он «не какой-нибудь проклятый племенной жеребец в конюшне Сестер», однако достаточно послужил им в этом.
      Всегда полагая, что делает это для себя. Быть может, так оно и было.
      Любой отпрыск рода Атридесов мог обладать той способностью, которая, как полагал Совет, достигла своего расцвета в Тэге.
      Куда уходят месяцы и годы? И дни? Еще один урожай, и Сестры останутся в пустынном преддверии ада… Уже позднее утро, отметила Одрейд. К ней наконец пробились звуки и запахи Центральной. Люди – там, в коридоре. На кухне готовятся цыплята и капуста. Все как обычно. Все в норме.
      Но что было нормой для той, что уходила в видения даже сейчас, в часы работы? Дитя Моря не могло забыть Гамму, запахи моря, морские травы, выброшенные на берег прибоем, чистейший воздух с запахом озона, наполнявший грудь и удивительная свобода, чувствовавшаяся в каждом шаге, жесте, слове тех, кто был рядом с ней. Разговоры на берегу моря, рассуждения, произносимые в те мгновения, когда покачиваешься на морских волнах, приобретали неожиданную глубину; даже если предмет разговора был вовсе незначительным, в нем проскальзывало что-то возвышенное и чувствовались глубина и мудрость – словно подводные течения там, под тобой…
      Одрейд чувствовала, что обязана вспомнить ощущение собственного тела, покачивающегося на волнах моря ее детства. Ей нужно было вызвать ощущения, которые она знала там, вобрать в себя силу, которую изведала в дни своего невинного детства.
      Погрузив лицо в прозрачную соленую воду, задержав дыхание как могла долго, она плыла в омытом морем сейчас, уносившем прочь все горести и скорби. Это помогало полностью снять напряжение и стресс. Великий покой заполнил все ее существо.
      Я плыву – следовательно, я существую.
      Дитя Моря предупреждало, Дитя Моря давало покой и отдых. Она не смела себе признаться в том, насколько ей нужны были покой и отдых.
      Прошлой ночью Одрейд разглядывала свое лицо, отразившееся в окне рабочей комнаты – и была потрясена тем, какими впалыми стали ее щеки, как опустились вниз уголки рта; чувственные губы утончились, глубже стали прежде едва заметные морщинки… Все это – годы, тяжкий груз обязанностей и усталость. Только глаза – совершенно синие, без белков, – горели все тем же молодым упорством, да тело оставалось по-прежнему сильным и гибким, да плечи не успели согнуться под бременем тяжких забот и долгих лет.
      Импульсивно Одрейд набрала символы вызова и взглянула на трехмерную проекцию, возникшую над ее столом: не-корабль на взлетном поле Дома Собраний, гигантское переплетение таинственных механизмов, корабль вне Времени. За годы его полусна почва под ним превратилась в плотно утрамбованную посадочную площадку и сам почти врос в нее. Он был похож на огромный обрубок дерева, а мощности его были включены ровно настолько, чтобы укрыть его от настойчивых поисков – особенно от Гильдии Навигаторов, которой доставило бы особенное удовольствие выдать Бене Джессерит.
      Почему она именно сейчас вызвала это изображение? Потому, что в стенах этого корабля были заключены трое – Скитал, последний из оставшихся в живых Мастеров Тлейлаксу; Мубрелшла и Дункан Айдахо, связанные узами секса, которых удерживал там не только сам не-корабль, но и взаимная привязанность, ставшая для них ловушкой.
      Все это не так просто.
      Для любого крупного предприятия Бене Джессерит вряд ли можно было найти простое объяснение. Некорабль и его смертные пленники могли классифицироваться только как крупное предприятие. И дорого стоящее. Дорого – в энергетическом выражении, даже при том, что не-корабль использовался только пассивно.
      Соображения экономии применительно к этому расходу энергии могли говорить только об энергетическом кризисе. Одна из самых серьезных забот Белл. Это было слышно в ее голосе всегда, даже тогда, когда она говорила наиболее объективно: «Все мясо с костей соскоблили, ни крошки не осталось!» Каждая из Сестер в Бене Джессерит знала, что за ней следят острые глаза Расчета – учитывалась любая трата энергии.
      Беллонда вошла без предупреждения – с хрустальными таблицами Ридулы под левой рукой. Она шла так, словно ненавидела пол, и каждый шаг ее говорил – «Вот тебе! И вот! Вот так!» Она топтала пол так, будто он был виноват в том, что подвернулся ей под ноги.
      Одрейд почувствовала, как что-то сжало ей грудь, когда она поймала взгляд Белл. Таблицы со стуком полетели на стол.
      – Лампадас! – сказала Беллонда, и в ее голосе слышалась невыносимая боль.
      Одрейд не было нужды разворачивать свиток. Кровавые волны в видении, кровавые волны, захлестывавшие Дитя Моря стали реальностью.
      – Выжившие? – напряженно спросила она.
      – Никого, – Беллонда хлопнулась в кресло, которое она держала на своей стороне стола Одрейд.
      Затем вошла Тамейлан и села за спиной Беллонды. Обе выглядели потрясенными.
      Выживших нет.
      Одрейд позволила своему телу содрогнуться – дрожь пробежала от груди до кончиков пальцев ног. Ей не было дела до того, что другие заметят столь явное проявление чувств. Этой рабочей комнате доводилось видеть и худшее поведение Сестер.
      – Кто доложил? – спросила Одрейд.
      Ей ответила Беллонда:
      – Сведения поступили от наших агентов в КАНИКТ, на послании стояла специальная метка. Информация шла от Рабби, в этом нет сомнений.
      Одрейд не знала, как ей реагировать на это. Она посмотрела мимо своих собеседниц в большое стрельчатое окно: за окном кружились в легком танце снежинки. Да, эти вести точно совпали с наступлением зимы.
      Сестер Дома Ордена не радовал этот неожиданный переход к зиме. Необходимость заставила службу Контроля Погоды существенно понизить температуру. Никакого постепенного понижения, никакого сострадания к растениям, которым теперь придется пережить ледяной сон. Каждую ночь становилось холоднее на три-четыре градуса. Покончить с этим за неделю, погрузить все вокруг в кажущийся бесконечным холод…
      Холод, вполне соответствующий известиям о Лампадас. Одним из следствий перемены погоды был туман. Она видела, как рассеивается его дымка – и вместе с этим улегся маленький снежный вихрь. Очень странная и неуютная погода. Точка росы соответствовала температуре воздуха, и туман клубился над еще оставшимися влажными участками почвы. Он поднимался над землей и густыми клубами окутывал безлистные сады, чем-то напоминая отравляющий газ.
      В живых не осталось никого. Никого?
      Беллонда покачала головой в ответ на безмолвный вопрос, читавшийся в глазах Одрейд.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32