Сидя у своей консоли, Айдахо наткнулся на раздел, введенный им в память Систем корабля в первые дни его заключения, и обнаружил, что с головой окунулся (слово он подобрал позже) в отношения и сенсорные предчувствия тех ранних времен. Исчез вечер переполненного отчаяньем дня в не-корабле. Он снова оказался в там, протянувшемся между тогда и теперь – так обычный гхола соединяет эту инкарнацию с изначальным рождением.
      И в то же мгновение он увидел то, что начал называть «сетью» и стареющую чету, намеченную пересечением линий, чьи тела были видны сквозь переливчатые нити, условно сплетенные из драгоценных камней – зеленые, синие, золотые и столь яркие серебряные, что у него заболели глаза.
      Он чувствовал в этих людях уравновешенность и покой, делавшие их богоподобными, но было в них и что-то совсем обычное. В голову ему пришло слово заурядный. Теперь знакомый садовый пейзаж тянулся за ними к горизонту: цветущие кусты (ему подумалось, розы), лужайки, высокие деревья.
      Чета смотрела на Айдахо так пристально, что он почувствовал себя обнаженным под их взглядами.
      И в этом видении была новая сила! Она больше не была заключена в пределах Великой Власти, невероятно сильного магнита, который столь часто влек его – сюда, вниз, что он понимал – псы всегда настороже.
      Или он – новый Квизац Хадерах?
      Если подозрения Бене Джессерит достигнут нового уровня, это убьет его. А они сейчас наблюдают за ним! Вопросы, встревоженные переговоры. Несмотря на это, он не мог отказаться от видения:
      Почему эта пожилая чета казалась ему столь знакомой?
      Кто-то из его прошлого? Его семья?
      Ментальный зондаж воспоминаний ничем не подтверждал это предположение. Округлые лица. Маленькие подбородки. Двойные подбородки. Темные глаза – сияющая сеть не позволяла определить цвет. Женщина была в длинном, до пят, сине-зеленом платье; поверх платья был надет фартук, спускавшийся чуть ниже талии и заляпанный чем-то зеленым, из карманов торчали садовые инструменты. В левой руке женщина держала садовый совок. У нее были седые волосы, длинные пряди выбивались из-под зеленого шарфа и падали на глаза, окруженные веселыми морщинками. В ней было что-то… от бабушки.
      Мужчина был словно создан скульптором для того, чтобы составить идеальную пару женщине. Фартук топорщился на толстом животе: шляпы у мужчины не было. Те же темные глаза со вспыхивающими в них искорками. Вьющиеся коротко остриженные седые волосы топорщатся щеткой.
      Выражение его лица было таким добрым, какого Айдахо никогда в жизни не видел: уголки губ приподнялись в легкой улыбке. В левой руке у него была маленькая лейка, а на протянутой вперед правой ладони лежало что-то вроде небольшого металлического шара. Шар издал пронзительный свист, заставивший Айдахо зажать ладонями уши, но это не помогло – просто свист прекратился сам по себе. Айдахо опустил руки.
      Успокаивающие лица. Эта мысль возбудила подозрения Айдахо, тем более, что теперь он разгадал сходство. Они выглядели как Танцоры Лиц – во всем, вплоть до курносых носов.
      Он подался вперед, но образы остались на прежнем расстоянии от него.
      – Танцоры Лиц, – прошептал он.
      Сеть и пожилая чета исчезли.
      Их сменила Мурбелла в тренировочном трико цвета лакового черного дерева. Ему пришлось протянуть руку и коснуться ее прежде, чем он осознал, что она действительно здесь.
      – Дункан? Что это? Ты весь в поту…
      – Мне… кажется, этот проклятый Тлейлаксу что-то внедрил в мой мозг
      – в меня. Я постоянно вижу… Мне кажется, это Танцоры Лиц. Они… они смотрят на меня, а прямо сейчас… свист. Больно.
      Она взглянула вверх, на камеры наблюдения, но вовсе не казалась взволнованной. Сестры вполне могли это знать, и вряд ли такое могло представлять опасность… разве что для Скитала.
      Она села на корточки перед Айдахо и положила ладонь ему на руку:
      – Что-то, что они сделали с твоим телом в автоклавах?
      – Нет!
      – Но ты сказал…
      – Мое тело – не просто вещь, необходимая для этого путешествия. Оно обладает тем же составом и химической структурой, какие были у меня всегда. Мой мозг, мое сознание, они – иные.
      Это ее обеспокоило. Она знала, как неожиданные способности беспокоят Бене Джессерит:
      – Будь он неладен, этот Скитал!
      – Я отыщу это, – сказал Дункан.
      Он закрыл глаза и услышал, как Мурбелла встала. Она отняла руку:
      – Может быть, тебе не нужно делать этого, Дункан.
      Ее голос прозвучал откуда-то издалека.
      Память. Где они спрятали это, тайное?
      Глубоко в первоначальных клетках. До этого мгновения он воспринимал свою память только как орудие ментата. Он мог вызвать в ней свое собственное отражение из прошлых инкарнаций, из нечастых мгновений, проведенных перед зеркалом. Так близко, что можно было различить каждую морщинку. Глядящим на женщину за спиной – два отражения в зеркале и вопросы, читающиеся на его лице.
      Лица. Последовательность масок, разные ракурсы этого человека, которого он называл – я. Слегка асимметричные лица. Волосы – иногда седые, иногда вьющиеся и черные, как смоль – как и в этой его жизни. Лица – иногда веселые, иногда серьезные, ищущие в глубине души и памяти мудрости, чтобы встретить новый день. И где-то во всем этом – сознание, наблюдающее и разбирающееся. Некто, делающий выбор. Вот в это и вмешался Тлейлаксу.
      Айдахо чувствовал, как быстро и горячо забилась кровь в его жилах, и осознал, что опасность действительно существует. Он всегда желал испытать это… но не из-за Тлейлаксу. Он был рожден с этим.
      Это и значит – быть живым.
      Ни память о других его жизнях, ни то, что мог сделать с ним Тлейлаксу
      – ничто из этого не могло изменить ни на волос жившее в нем глубинное осознание.
      Он открыл глаза. Мурбелла по-прежнему стояла рядом, но выражение ее лица невозможно было разгадать. Так она будет выглядеть в роли Почтенной Матери. Эта перемена в ней ему не понравилась.
      – Что произойдет, если Бене Джессерит проиграет? – спросил он.
      Она промолчала, и он кивнул. Да, верно. Это худшее из всего, что можно себе представить. Община Сестер, выброшенная в сточную канаву истории. А ты не хочешь этого, возлюбленная моя. Это он и прочитал на ее лице прежде, чем она отвернулась и пошла прочь.
      Подняв взгляд к «глазам» камер под потолком он сказал:
      – Дар. Я должен говорить с тобой. Дар.
      Ни один из механизмов, окружавших его, не откликнулся. Он и не ожидал этого. И все же он знал, что может говорить с ней, и ей придется слушать.
      – Я подхожу к нашей проблеме с другой стороны, – сказал он и представил себе, как деловито жужжат записывающие устройства, сохраняя звуки его голоса на кристаллах Рипулы, – я проникал в мысли Чтимых Матре. Я знаю, что мне это удалось. Мурбелла является транслятором.
      Это насторожит их. У него была своя собственная Чтимая Матре. Но собственная было неверным словом: она не принадлежала ему, как может принадлежать вещь. – Даже в постели они, принадлежали друг другу. Подходили друг другу, как те двое из его видений. Может быть, это он и видел? Двоих старших людей, обученных сексу Чтимыми Матрае?
      – Я пытаюсь сейчас разобраться в другом, – продолжал он, – Как победить Бене Джессерит.
      Это был открытый вызов.
      – Эпизоды, – сказал он. Одрейд любила употреблять это слово.
      – Так мы должны рассматривать все, что происходит с нами. Мелкие эпизоды. Даже худшее предположение нужно рассматривать в этом свете. Рассеяние имеет притягательность, которая делает ничтожным все, что мы делаем.
      Вот так! Это лишний раз продемонстрирует его ценность для Сестер. Это обещает лучшую перспективу Чтимым Матре. Они вернулись – сюда, в Старую Империю. Песчинки в бесконечности. Он знал, что Одрейд поймет это. Белл заставит ее понять.
      Где-то там, в Бесконечной Вселенной, суд присяжных вынес обвинительный вердикт Чтимым Матре. Закон и его исполнители не существовали для охотников. Он подозревал, что видение показало ему двоих присяжных. И если они были Танцорами Лиц, он не принадлежали Скиталу. Эти двое за мерцающей сетью не принадлежали никому, кроме самих себя.

      Для Одрейд первый утренний меланж всегда был чемто особенным. Ее тело отзывалось на него, словно изголодавшийся человек, которому предложили сладкий плод. Вслед за этим шло медленное, глубокое и мучительное восстановление.
      Этот процесс, указывавший на зависимость от меланжа, пугал ее.
      Она стояла у окна спальни и ждала, когда эффект действия пройдет все свои стадии. Контроль Погоды, отметила она, создал еще один утренний дождь. Ландшафт за окном был начисто промыт живительной влагой и предстал теперь окутанным романтической дымкой тумана, который сглаживал все острые углы, оставив лишь остовы предметов – так бывает со старыми воспоминаниями. Одрейд открыла окно. Влажный прохладный воздух коснулся ее лица, навевая воспоминания – словно она надела знакомую старую одежду.
      Она глубоко вдохнула утренний воздух. Эти запахи после дождя! Бывали дожди, смывавшие все тревоги, обнажавшие самое суть бытия – но то были другие дожди, а этот, казалось, имел свой собственный запах, почти физически ощутимый. Одрейд это не нравилось. Все это говорило не об отмытом дочиста мире, а о жизни, возмущенной дождем, желающей только одного – чтобы он, наконец, закончился и никогда не начинался вновь. Этот дождь больше не ласкал землю, не приносил плодородия. Он нес с собой только неотвратимое предчувствие грядущих перемен.
      Одрейд закрыла окно, в то же мгновение очутившись среди знакомых запахов своих апартаментов и ощутила неотвязный запах шере от идентификационных меток, которые должен был получить любой, кто знал о расположении Дома Собраний. Она услышала, как вошла Стрегги, потом раздались чмокающие звуки изменяющейся карты пустыни.
      В звуке движений Стрегги чувствовалась деловитость.
      Недели, проведенные в тесном общении, подтвердили первое мнение, которое составила о ней Одрейд. На Стрегги можно было положиться. Она не блистала умом, но была чрезвычайно внимательна к нуждам Преподобной Матери. Вон как тихо она движется. Достаточно было обратить чувствительность и внимание Стрегги на нужды юного Тэга, и они добились требовавшейся им подвижности и роста. Рабочая лошадь? Нет, много больше.
      Организм Одрейд достиг высшей точки насыщения меланжем, и реакция пошла на спад. По отражению Стрегги в оконном стекле было видно, что она ожидает заданий и распоряжений. Она знала, что эти мгновения жизни Одрейд отданы только спайсу. На той ступени, на которой находилась Стрегги, ей оставалось только предвкушать тот день, когда она вкусит от этого таинственного волшебства.
      Пусть ей с этим повезет.
      Большинство Почтенных Матерей следовали учению и не думали о спайсе как о наркотике, вызывающем зависимость. Одрейд каждое утро заново постигала его суть. Человек принимал спайс весь день, как того требовало его тело, следуя тому, чему каждого из них учили с самого начала: минимальная доза, достаточная для того, чтобы подхлестнуть метаболизм и максимально увеличить возможности мозга и тела. Биологические процессы протекали более гладко с помощью меланжа. Еда казалась вкуснее. Если не случалось катастрофы или нападения, человек жил много дольше, чем мог бы жить без спайса. Но спайс вызывал зависимость.
      Ее тело отдохнуло и восстановилось. Одрейд моргнула и принялась разглядывать Стрегги. В ней чувствовалось любопытство, вызванное этим долгим утренним ритуалом.
      Одрейд заговорила с отражением Стрегги в оконном стекле:
      – Ты знаешь об удалении, вызываемом спайсом?
      – Да, Преподобная Мать.
      Несмотря на предупреждения, приказывающие быть внимательным с последствиями применения наркотиков и привыкания к ним, эти последствия всегда были близки и реальны для Одрейд. Ментальная подготовка, приобретенная во времена послушничества не всегда срабатывала: на этот опыт накладывались Иные Воспоминания и сжатие времени. Предостережение: «Удаление отнимает самую суть жизни, если оно приходит в пожилом возрасте, может быть причиной смерти.» Как мало это значит для нее теперь…
      – Удаление имеет для меня особенное значение, – сказала Одрейд, – Я – одна из тех, для кого утренний меланж означает страдание. Я уверена, что тебе говорили о подобных случаях.
      – Мне очень жаль. Преподобная Мать.
      Одрейд принялась изучать карту. На ней был явно виден новый отросток пустыни, протянувшийся к северу, а также известное расширение засушливых земель в юговостоку от Центральной, там, где находилась станция Шианы. Внимание Одрейд снова переключилось на Стрегги, которая смотрела на Преподобную Мать с новой заинтересованностью.
      Мысли о темной стороне силы спайса, видно, заставили ее придержать язычок!
      – В нашем возрасте люди редко задумываются об исключительных свойствах спайса, – промолвила Одрейд, – Все те старинные наркотические средства, которыми пользовались люди в прежние времена, обладали таким же свойствами, как и спайс, за исключением одного. Они приносили боль и укорачивали жизнь.
      – Нам насказывали, Преподобная Мать.
      – Но вам, вероятно, не говорили, что проблемы власти могут скрываться за нашей тревогой по поводу Чтимых Матре. Властные структуры (да, и наша в том числе) жаждут энергии, а эта жажда может привести в ловушку. Если ты будешь мне служить, ты это почувствуешь всем своим существом, наблюдая за тем, как я мучаюсь каждое утро. Пусть осознание этой грандиозной и смертельно опасной ловушки пребудет с тобой. Не становись одной из тех, кто печется только в собственной выгоде, не заботясь ни о чем другом, и потому попадают в сети той системы, что подменяет жизнь беспечной смертью, как это делают Чтимые Матре. Помни: приемлемые наркотики могут использоваться, как плата, а могут – для создания новых рабочих мест функционерам, не заботящимся ни о чем.
      Стрегги была озадачена:
      – Но ведь меланж продляет нашу жизнь, улучшает здоровье и пробуждает желание…
      Она умолкла на полуслове, увидев, что Одрейд сдвинула брови.
      Слова, взятые из Наставлений Послушникам!
      – Все это имеет оборотную сторону, Стрегги, как ты можешь видеть по мне. Наставления Послушникам не лгут. Но меланж – наркотик, и все мы находимся в зависимости от него.
      – Я знаю, что не со всеми это проходит гладко, Преподобная Мать. Но вы говорили, что Чтимые Матре не пользуются меланжем.
      – То вещество, которое используют они, с успехом замещает меланж и дает некоторые преимущества, но не может предотвратить ни агонии удаления, ни смерти. Оно также вызывает зависимость.
      – А как же пленница?
      – Мурбелла принимала его, теперь она принимает меланж. Они взаимозаменяемы. Интересно?
      – Я… мне кажется, мы узнаем об этом больше.
      Я заметила. Преподобная Мать, что вы никогда не называете их шлюхами.
      – Как это делают послушники? А-ах, Стрегги, Беллонда оказывает дурное влияние. Я узнаю и эти приемы, и это воздействие, – и, видя, что Стрегги собирается возразить, – Послушники чувствуют угрозу. Они смотрят на Дом Собраний как на надежное убежище для себя в долгую ночь шлюх.
      – Что-то вроде этого. Преподобная Мать…
      Ее слова отражали весьма глубокое сомнение.
      – Стрегги, эта планета – только очередное временное пристанище. Сегодня мы отправимся на юг, и ты увидишь это своими глазами. Найди, пожалуйста, Тамалан, и скажи ей, чтобы она закончила все приготовления, о которых мы говорили, собираясь посетить Шиану. Никому больше об этом не говори.
      – Да, Преподобная Мать. Вы хотите сказать, что я буду сопровождать вас?
      – Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Передай той, которую ты готовишь, что теперь она будет следить за моей картой.
      Когда Стрегги вышла, Одрейд задумалась о Шиане и Айдахо. Она хочет говорить с ним, и он хочет говорить с ней.
      Наблюдатели, обрабатывавшие информацию камер слежения, отметили, что эти двое разговаривали жестами, стараясь закрыть от камер большую часть движений рук своим телом. Язык жестов был похож на старинный язык боя Атридесов. Одрейд узнавала некоторые жесты, но недостаточно для того, чтобы определить содержание. Беллонда требовала объяснений от Шианы. «Тайны! – Одрейд была более осторожна, – „Пусть это продлится еще некоторое время. Быть может, из этого выйдет чтонибудь интересное.“
      Чего хочет Шиана?
      Что бы ни занимало мысли Дункана, это касалось Тэга. Причинять боль, которая была нужна Тэгу, чтобы вновь обрести свои первоначальные воспоминания – нет, это было не в характере Дункана.
      Одрейд заметила это, связавшись вчера с Дунканом.
      – Ты припозднилась. Дар, – сказал он, не поднимая головы от того, чем занимался.
      Припозднилась? Был только ранний вечер.
      Он часто называл ее «Дар» – вот уже в течение нескольких лет; это была его извечная «шпилька», напоминание о том, что он не смирился со своим пребыванием в замкнутом аквариуме корабля. Обращение раздражало Беллонду, которая вечно сетовала на его «проклятые фамильярности». Разумеется, Беллонду он называл «Белл». Дункан щедро раздавал колкости.
      Вспомнив об этом, Одрейд замешкалась на пороге рабочей комнаты. Дункан тогда ударил кулаком в стену возле консоли: «Для Тэга должен быть лучший путь!»
      Лучший путь? Что у него на уме?
      Движение в коридоре привлекло ее внимание, оторвав от размышлений. Стрегги возвращалась от Тамалан. Стрегги вошла в Комнату Послушников. Чтобы отдать распоряжения о своей замене в отношении карты пустыни.
      На столе Одрейд поджидала стопка архивных материалов. Беллонда! Одрейд уставилась на стопку. Как она не старалась, всегда оставалось то, с чем, по мнению ее советников, не мог разобраться никто, кроме Преподобной Матери. Большая часть этих новых материалов были следствием требований «предложений и анализа», исходивших от Беллонды.
      Одрейд коснулась своей консоли.
      – Белл!
      Голос служителя Архивов откликнулся:
      – Преподобная Мать?
      – Пусть Белл поднимется сюда! Я хочу, чтобы она шла ко мне так быстро, как только могут двигаться ее толстые ноги!
      Хватило одной минуты. Беллонда стояла перед рабочим столом Одрейд словно наказанный послушник. Все они знали, что означают такие нотки в голосе Преподобной Матери.
      Одрейд коснулась стопки, лежавшей на столе, и отдернула руку, словно обжегшись:
      – Что, во имя Шайтана, это такое?
      – Мы сочли это важным.
      – Вы считаете, что я должна знать все обо всем? Где пометки? Где тут отмечено самое важное? Это дрянная работа, Белл. Это вообще не работа. Я не глупа, да и ты тоже. Но это… перед этим…
      – Я выбрала столько, сколько…
      – Выбрала? Ты посмотри на это! И что мне теперь с этим делать? Ни одной пометки!
      – Я прослежу за тем, чтобы это было немедленно исправлено.
      – Разумеется, Белл, разумеется. Потому что мы с Там отправляемся сегодня на юг. Мы собрались устроить небольшую необъявленную инспекцию и нанести визит Шиане. А ты в мое отсутствие посидишь на моем месте. И посмотрим, как тебе понравится копаться в этой куче!
      – С тобой можно будет связаться?
      – Световая связь и Ухо-Ц будут работать в любое время.
      Беллонда вздохнула с некоторым облегчением.
      – Я бы предложила тебе, Белл, спуститься в Архивы и назначить себе заместителя. Будь я проклята, если вы не начинаете действовать, как заправские бюрократы! Слишком бережете свои зады!
      – Настоящие корабли разбиваются. Дар.
      Что, Белл попыталась пошутить? Значит, еще не все потеряно!
      Одрейд махнула рукой в сторону проецирующего устройства; появилось изображение Таамлан в Транспортном Зале:
      – Там?
      – Да? – не отрываясь от списка заданий.
      – Как скоро мы можем отправиться в путь?
      – Примерно через два часа.
      – Скажи, когда будешь готова. Ах, да: Стрегги тоже едет с нами. Приготовь место и для нее, – Одрейд отключила изображение прежде, чем Тамалан ответила.
      Одрад знала, что сейчас ей надлежит заниматься делом. Там и Белл не были единственной заботой Преподобной Матери.
      У нас осталось шестнадцать планет… и это – включая Баззел, находящуюся в непосредственной опасности. Всего шестнадцать! Одрейд заставила себя не думать об этом. У нее было не так много времени.
      Мурбелла. Должна ли я связаться с ней и… Нет. Это может подождать. Новая Комиссия Прокторов? Пусть с этим разбирается Белл. Роспуск общины?
      Втягивание персонала в новое Рассеяние заставило людей объединяться. Остаться впереди пустыни! Это огорчало, и Одрейд не была уверена, что сможет заняться этой проблемой сегодня. Мне всегда беспокойно перед поездкой.
      Одрейд быстро покинула рабочую комнату и тихо, почти на цыпочках, пошла по коридору, глядя, как работают ее подчиненные, останавливаясь в дверях, замечая, что читают ученики, как они ведут себя во время ежедневных упражнений прана-бинду.
      – Что здесь читаешь? – спросила она у молодой послушницы второй ступени, сидевшей перед проектором в полутемной комнате.
      – Дневники Толстого, Преподобная Мать.
      Знающий взгляд послушницы словно говорил: «Есть ли эти слова прямо в вашей Иной Памяти?» Вопрос прямо-таки вертелся у девчонки на кончике языка! Они всегда устраивали такие мелкие проверки, когда заставали ее одну.
      – Толстой – это фамилия! – резко ответила Одрейд на невысказанный вопрос, – Упоминание о дневниках заставляет меня думать, что ты говоришь о Графе Льве Николаевиче.
      – Да, Преподобная мать, – ответ прозвучал смущенно – она явно уловила упрек.
      Смягчившись, Одрейд обронила:
      – «Я не река, я сеть». Он сказал эти слова в Ясной Поляне, когда ему было только двенадцать. Ты не найдешь этих слов в его дневниках, но, быть может, это самые важные слова, которые он когда-либо произносил.
      Одрейд пошла прочь прежде, чем послушница успела поблагодарить ее. Вечно учить!..
      Она прошла вниз, к главным кухням, и осмотрела их. Проверила, нет ли следов жира в кухонной посуде, проведя пальцем по внутреннему краю, уголком глаза заметив, как настороженно следит за ней повар-учитель.
      В кухне царили аппетитные запахи – тут готовился ленч. Звенели ножи, булькали кастрюли, но звуки голосов умолкали, стоило ей только войти.
      Она прошла мимо деловитых поваров к возвышению, на котором восседал главный повар-учитель. Это был огромный полный человек с сильно выдающимися скулами; лицо его было красным, как мясо, за приготовлением которого он наблюдал. Одрейд не сомневалась в том, что он – один из величайших поваров в истории. Имя у него было вполне подходящее: Плачидо Салат. Он был уверен, что занимает уютный уголок в ее мыслях, и уверенность эта была продиктована несколькими причинами, включая и ту, что он обучал ее собственного повара. Важные посетители во времена, когда никто и не слышал о Чтимых Матре, отправлялись в путешествие по кухне и имели возможность попробовать некоторые особенные блюда.
      «Позвольте мне представить вам нашего старшего повара, Плачидо Салат…»
      Его говяжье плачидо вызывало зависть у многих. Почти сырое мясо, подаваемое с травами и горчичным соусом, лишь оттенявшим вкус мяса.
      Одрейд считала это блюдо слишком экзотическим, но никогда не высказывала замечания вслух.
      Когда, наконец, она полностью завладела вниманием Салат (после того, как он на мгновение отвлекся, чтобы дать указания по готовящемуся соусу) Одрейд сказала:
      – Мне хочется съесть что-нибудь особенное, Плачидо.
      Он узнал начало. Так она всегда начинала разговор, собираясь попросить свое «особенное блюдо».
      – Может быть, тушеные устрицы? – предположил он.
      Это похоже на танец, подумала Одрейд. Они оба знали, чего она хочет.
      – Великолепно! – сказала она и начала требующееся представление:
      – Но с ними нужно обращаться осторожно, Плачидо, чтобы не переварить устрицы. Немного молотого сушеного сельдерея в бульон…
      – И, может быть, немного паприки?
      – Мне это всегда нравилось. Будь очень осторожен с меланжем – его нужно только каплю, не больше.
      – Разумеется, Преподобная Мать! – повар выкатил глаза в ужасе от мысли, что он мог бы положить слишком много меланжа. – Так легко проглядеть и позволить спайсу преобладать.
      – Приготовь устриц в бульоне из морских моллюсков, Плачидо. Я хотела бы, чтобы ты присмотрел за ними сам, нужно слегка перемешивать их, пока краешки устриц не начнут слегка заворачиваться.
      – И ни секундой дольше. Преподобная Мать.
      – Подогрей немного жирного молока. Не кипяти его!
      Плачидо изобразил изумление: неужели она могла заподозрить его в том, что он станет кипятить молоко для ее тушеных устриц?
      – В блюдо, в котором будут подавать устриц, нужно добавить капельку масла, – сказала Одрейд. – А сверху залить бульоном.
      – Без шерри?
      – Как я рада, что ты лично заботишься о моем любимом блюде, Плачидо! Я совсем забыла о шерри.