– Владыка, я знаю, Твое предвидение открыло Тебе…
– Золотая Тропа надежно сохраняется, Монео. Ты знаешь это не хуже меня.
Монео вздохнул.
– Бесконечность принадлежит Тебе, Владыка. Я не спрашиваю… Он осекся – потому, что башню потряс чудовищный сокрушительный гул, становящийся все громче и громче.
Они оба повернулись на звук – снижающийся плюмаж оранжево-голубого света, распространявший водовороты ударных волн, шел на посадку в пустыне к югу от них, меньше, чем в километре.
– Ага, пожаловал мой гость, – сказал Лито. – Я пошлю тебя вниз на моей тележке, Монео. Возвращайся только с Молки. Скажи навигаторам, этим они заслужили мое прощение. Затем их всех отошли.
– Твое про… Да, Владыка. Но если они обладают секретом…
– Они служат моей цели, Монео. Ты должен делать то же самое. Доставь мне Молки.
Монео послушно направился к тележке, стоявшей в тени дальнего угла верхней палаты. Забравшись на нее, подождал, пока в стене перед ним распахнется зев ночи. В эту ночь выдвинулась посадочная площадка. Тележка с легкостью пушинки устремилась вперед и поплыла под углом к песку к лайнеру Космического Союза, высившемуся словно искаженная уменьшенная копия башни Малой Твердыни.
Лито наблюдал с балкона, чуть приподняв передние сегменты, чтобы обзор был пошире. Его острое зрение различало белое движущееся пятнышко Монео, стоявшего на двигавшейся в лунном свете тележки. Длинноногие служители Космического Союза поднялись на тележку по выдвижной лесенке и секунду там постояли, разговаривая с Монео. Когда они удалились, Лито телепатической командой поднял защитный колпак тележки, увидел, как блеснул на нем лунный свет. Управляемая его мыслью тележка доставила свой груз на выдвижную посадочную площадку. Лайнер Космического Союза с оглушительным ревем взмыл в воздух, в тот момент, когда Лито впускал тележку в освещенную палату и закрывал ворота в ночь. Лито открыл колпак тележки. Песок поскрипывал под ним, когда он подполз к пассажирской панели тележки и приподнял свои верхние сегменты, чтобы рассмотреть Молки, лежавшего словно во сне, пристегнутого к панели широкими серыми эластичными ремнями. Пепельное лицо, темная седина волос.
«Как же он постарел», – подумал Лито.
Монео вышел из тележки и поглядел на человека в ней.
– Он ранен. Они хотели прислать вместе с ним врача…
– Шпиона они хотели прислать.
Лито внимательно осматривал Молки – темная морщинистая кожа, запавшие щеки, острый нос, так контрастирующий с округленным овалом лица. Тяжелые густые брови почти совсем поседели. И это – всего лишь за срок, отпущенный тестостерону.
Глаза Молки открылись. До чего же потрясает, когда видишь зло в таких карих, как у лани, глазах! Губы Молки тронула кривая усмешка.
– Владыка Лито, – голос Молки был лишь чуть громче хриплого шепота. Глаза его дернулись направо, задержались на Монео. – Простите меня, что не встаю по такому случаю.
– Тебе больно? – спросил Лито.
– Иногда, – Молки водил глазами, изучая обстановку. – Где Твои гурии?
– Боюсь, я должен отказать тебе в этом удовольствии, Молки.
– Пусть будет так, – просипел Молки. – В самом-то деле, я чувствую, что не смогу сейчас их удовлетворить. Те, кого ты послал за мной, не были Твоими гуриями, Лито.
– Они были профессиональны в своем повиновении мне, – сказал Лито.
– Они были кровожадными охотницами!
– Охотницей была Антеак. Мои Рыбословши были всего лишь войском.
Монео переводил взгляд с одного говорящего на другого, туда и сюда. Есть в этом разговоре какой-то тревожащий подтекст. Голос Молки, несмотря на сиплость, звучит почти ернически… Но ведь он всегда был таким. Опасный человек!
– Как раз перед твоим прибытием, мы с Монео беседовали о Бесконечности, – сказал Лито.
– Бедный Монео, – сказал Молки.
Лито улыбнулся.
– Ты ведь помнишь, Молки? Однажды ты просил меня продемонстрировать тебе бесконечность.
– Ты сказал, что нет такой Бесконечности, которую можно было бы продемонстрировать, – Молки перевел свой взгляд на Монео. – Лито любит играть в парадоксы. Ему известны все когда-либо открытые уловки языка.
Монео подавил приступ гнева. Он чувствовал себя исключенным из этого разговора, объектом насмешек со стороны двух высших существ – Молки и Бога Императора – припоминавших совместные радости прошлого, почти как два старых друга.
– Монео обвиняет меня, что я – единственный владелец Бесконечности, – сказал Лито. – Он отказывается верить, что в нем столько же Бесконечности, что и во мне.
Молки уставился на Лито.
– Вот видишь, Монео!? Какие трюки он выделывает со словами? – Расскажи мне о своей племяннице Хви Нори, – сказал Лито. – Лито, это правда, что говорят? Ты действительно собираешься жениться на ласковой Хви?
– Правда.
Молки хихикнул, затем скривился от боли.
– Они жестоко меня изранили, Лито, – прошептал он и затем проговорил.
– Скажи мне, старый червяк…
Монео поперхнулся.
Молки сделал паузу на секунду, чтобы оправиться от боли, затем продолжил:
– Скажи мне, старый червяк, твой пенис такой же чудовищный, как твое тело? Ну и что переживет ласковая Хви!
– Я уже давным-давно сказал тебе правду, – ответил Лито.
– Никто не говорит правду, – просипел Молки.
– Ты часто говорил, – проговорил Лито. – Даже тогда, когда этого не понимал.
– Это потому, что Ты умнее всех нас остальных.
– Не расскажешь ли ты мне о Хви?
– По-моему, Тебе уже все известно.
– Но я хочу услышать от тебя, – сказал Лито. – Вы получали помощь от Тлейлакса?
– Они снабдили нас знаниями, больше ничем. Все остальное мы сделали сами.
– Так я и думал, что это не работа тлейлаксанцев.
Монео не мог больше сдерживать своего любопытства.
– Владыка, что это, насчет Хви и Тлейлакса? Почему Ты…
– Все такой же, старый дружище Монео, – сказал Молки, переводя взгляд на мажордома. – Разве ты не знаешь, что он…
– Я никогда не был твоим другом! – огрызнулся Монео.
– Тогда, компаньон по гуриям, – ответил Молки.
– Владыка, – проговорил Монео, поворачиваясь к Лито, – почему Ты говоришь о…
– Тсс, Монео, – ответил Лито. – Мы утомляем нашего старого товарища, а у меня есть еще, что у него выяснить.
– Тебя никогда не удивляло, Лито, почему Монео ни разу не попробовал захапать под себя всю Твою шарашку? – спросил Молки.
– Шарашку? – вопросил Монео.
– Одно из древних словечек Лито, – пояснил Молки. – Та, кто шарахает
– идеальное словечко для женской армии. Почему Ты не переименуешь свою империю, Лито? Великая Шарашка!
Лито поднял руку, повелевая Монео молчать.
– Так ты расскажешь мне, Молки? О Хви?
– Всего лишь несколько крохотных клеточек моего тела, ответил Молки.
– Затем тщательно рассчитанное взращивание и воспитание – все полностью противоположно твоему старому приятелю, Молки. Все это мы сделали во внепространственной камере, недоступной Твоему ясновидению!
– Но я замечаю, когда что-нибудь исчезает, – проговорил Лито.
– Внепространственная камера? – переспросил Монео, а затем до него дошло значение слов Молки. – Ты? Ты и Хви…
– Это именно те очертания, которые я разглядел среди теней, – сказал Лито.
Монео поглядел прямо в лицо Лито.
– Владыка, я распоряжусь отменить свадьбу. Я скажу…
– Ты не сделаешь ничего подобного!
– Но Владыка, если она и Молки…
– Монео, – просипел Молки. – Твой Владыка приказывает, и ты обязан повиноваться!
До чего ж глумливый тон! Монео грозно взглянул на Молки.
– Полная противоположность Молки, – сказал Лито. – Разве ты его не слышал?
– Что может быть лучше? – спросил Молки.
– Но, Владыка, ведь, если Ты знаешь теперь…
– Монео, ты начинаешь раздражать меня, – заметил Лито. Монео сконфуженно умолк.
– Вот так-то лучше, – проговорил Лито. – Ведь знаешь, Монео, некогда, десятки тысяч лет назад, когда я был другим человеком, я допустил ошибку.
– Ты, и ошибку? – насмешливо отозвался Молки.
Лито только улыбнулся.
– Мою ошибку искупило то, насколько красиво я ее оформил в слова.
– Словесные игры, – съязвил Молки.
– Разумеется! Вот что я сказал: «Прошлое – отвлечение; будущее – сон; только память способна отворить доступ к смыслу жизни.» Разве не прекрасные слова, Молки?
– Изумительные, старый червяк.
Монео поднес руку ко рту.
– Но мои слова были глупой ложью, – сказал Лито. – Я это понимал еще произнося их, но меня заворожила их красота. Нет память ничего не отворяет. Без духовных мук, без внесловесного опыта ни в чем и нигде нет смысла.
– Я не способен постичь смысл мук, причиненных мне Твоими чертовыми Рыбословшами, – сказал Молки.
– Ты не терпишь никаких мук, – сказал Лито.
– Если б Ты был в моем теле, Ты бы…
– Это всего лишь физическая боль, – ответил Лито. – Она скоро кончится.
– Когда же я узнаю, что есть мука? – вопросил Молки.
– Возможно, позже.
Лито плавно изогнул свои верхние сегменты, переводя взгляд с Молки на Монео.
– Ты действительно служишь Золотой Тропе, Монео?
– Ах, эта Золотая Тропа, – насмешливо хмыкнул Молки.
– Ты ведь знаешь, что служу, – ответил Монео.
– Тогда ты должен мне пообещать, – сказал Лито. – То, что тебе здесь открылось, никогда не соскользнет с твоего языка. Ни словом, ни жестом не должен ты выдать узнанного тобой.
– Обещаю, Владыка.
– Он обещает, Владыка, – насмешливо повторил Молки.
Одна из крохотных ручонок Лито указала на Молки, взиравшего на мягкий профиль тонущего в серой рясе лица.
– Из-за былого восхищения и… и из-за многого другого я не способен убить Молки. Я даже не могу требовать этого от тебя. И все же он должен быть устранен.
– О, как же ты умен! – проговорил Молки.
– Владыка, если бы Ты только мог подождать в другом конце палаты, – проговорил Монео, – может быть, когда Ты вернешься, Молки уже не будет представлять проблему.
– Он и впрямь это сделает, – просипел Молки. – Великие боги! Он и впрямь это сделает.
Лито отполз подальше в затемненную часть палаты, держа взгляд на еле заметной изогнутой линии очертаний портала, который распахнется в ночь, отдай он только мысленную команду. Как же высоко будет отсюда падать – просто задвинь посадочную площадку. Он засомневался, что даже его тело выживет после такого падения. Но не было воды в песке под башней, и он ощутил, моргая, как стала гаснуть Золотая Тропа – лишь потому, что он позволил себе одну мысль о подобном конце.
– Владыка! – окликнул Молки у него за спиной.
Лито услышал, как его тележка скрипит по песку, нанесенному ветром на пол верхней палаты.
Еще раз Молки окликнул:
– Лито, ты самый лучший! Нет такого зла в нашем мироздании, которое способно превзойти…
Тяжелый хлюпающий удар – и голос Молки прервался. «Удар в горло», – подумал Лито. – «Да, Монео им отменно владеет.» Затем он услышал, как отъезжает в сторону прозрачный экран балкона, скрипнули по перилам носилки… тишина.
«Монео придется схоронить тело в песке», – подумал Лито. «Все еще нет червя, чтобы прийти и пожрать все улики». Затем Лито повернулся и оглядел палату. Монео стоял у перил балкона глядя вниз… вниз… вниз…
«Я не могу молиться ни за тебя, Молки, ни за тебя, Монео», подумал Лито. – «Я могу быть лишь религиозным самосознанием Империи, потому что я воистину одинок… Так что я не способен молиться».
47
Нельзя понять истории, если не поймешь ее течений, ее потоков, того, как движутся внутри этих сил ее вожди. Вождь старается увековечить условия, требующие его главенства.
Отсюда, вождю требуется ПОСТОРОННИЙ. Я призываю вас со тщанием изучить путь моей власти. Я – и вождь, и ПОСТОРОННИЙ. Не допускайте ошибки, воображая, будто я всего лишь создал Церковь, бывшую при том Государством. Такова была моя функция вождя, и у меня было много исторических образцов для подражания. Для того, чтобы постичь меня-постороннего, посмотрите на искусство моего времени.
Оно – варварское. Любимый вид поэзии? Эпос. Народный драматический идеал? Героизм. Танцы? Страстно разнузданные.
С точки зрения Монео, он прав, считая это опасным. Это стимулирует воображение. Это заставляет людей ощущать нехватку того, что я у них отнял. Что я у них отнял? Право участвовать в истории.
Украденные дневники
Айдахо, валявшийся на кровати с закрытыми глазами, услышал как что-то тяжело шлепнулось на другую кровать. Он присел в свете позднего утра, под острым углом косо сочившимся в комнату сквозь единственное окно, отражаясь на белой плитке пола и на светло-желтых стенах. Он увидел, что вошедшая Сиона растянулась на ложе, и уже читает одну из тех книг, что привезла с собой в зеленой матерчатой сумке.
«Что это за книги?» – удивился он.
Он свесил ноги на пол и окинул комнату взглядом. Как может это просторное помещение с высоким потолком хоть сколько-то считаться соответствующим стилю Свободных? Между двумя кроватями был широкий письменный стол из какого-то темно-коричневого пластика местного производства. В комнате были две двери. Одна вела прямо наружу, в сад. Другая – в роскошную ванную, бело-голубой кафель поблескивал отражениями дневного неба. Среди прочих удобств, там имелись ванны для купания и для принятия душа, каждая где-то в два квадратных метра. Дверь в это сибаритское помещение осталась открытой и Айдахо услышал как в ванне стекает вода. Одна из причуд Сионы – она обожает купаться, в избытке расходуя воду.
В древние дни Дюны наиб Стилгар поглядел бы на эту ванную с язвительной усмешкой. «Позор! – сказал бы он. – Упадок! Слабость!» И множеством язвительных слов осыпал бы эту деревню, осмеливающуюся приравнивать себя к истинному сьетчу Свободных.
Сиона перевернула страницу, зашуршала бумага. Она лежала, положив под голову две подушки, белая тонкая ткань ее облачения слегка обтягивала ее влажное после купания тело.
Айдахо покачал головой. Что же на этих страницах так ее увлекает? Она их читает и перечитывает со времени их прибытия в Туоно. Книги – тонкие, но их много, на черных обложках только номера. Айдахо увидел, что Сиона читает сейчас номер девять.
Свесив ноги на пол, он встал и подошел к окну. Вдалеке виднелся сажавший цветы старик. Сад с трех сторон был защищен зданиями. Цветы расцветали крупными соцветиями – красными снаружи, но обнажавшими белую сердцевину, когда распускались полностью. Непокрытые седые волосы старика сами были похожи на цветок, покачивающийся среди белых кружев цветов и драгоценных камней бутонов. До Айдахо донеслись запахи прелой листвы и свеженакиданного навоза, смешанные с запахами пышного и ароматного цветения.
«Свободные выводят цветы на открытом пространстве!»
Сама Сиона не заводила разговора о том, что ее так странно привлекает в этих книгах. «Искушает мое любопытство», подумал Айдахо. – «Хочет, чтобы я сам спросил».
Он старался не думать о Хви. При мыслях о ней, его угрожающе захлестывала ярость. Он припомнил словечко Свободных для обозначения такого напряжения чувств – КАНАВА, железное кольцо ревности.
«Где Хви? Что она делает в это мгновение?»
Открылась дверь, из сада без стука вошел Тийшар, помощник Гаруна. У Тийшара было мертвенного цвета лицо, все покрытое темными морщинками. Белки его глаз повергнуты желтизной. На нем был коричневый балахон. Волосы похожи на старую траву, оставшуюся догнивать на поле. Уродливость его казалась чрезмерной схожестью с темным духом основных стихий. Тийшар закрыл дверь и остановился, глядя на них.
Позади Айдахо прозвучал голос Сионы.
– Ну, в чем дело?
Айдахо заметил, что Тийшар, похоже, странно возбужден – даже подрагивает от возбуждения.
– Бог Император… – Тийшар поперхнулся, прокашлялся и начал снова, – Бог Император прибудет в Туоно!
Сиона резко присела в своей кровати. Ее белое одеяние складками набежало на колени. Айдахо оглянулся на нее, затем опять поглядел на Тийшара.
– Его свадьба состоится здесь, в Туоно! – проговорил Тийшар.
– Она будет проведена по древнему обычаю Свободных! Бог Император и его невеста станут гостями Туоно!
Айдахо, охваченный КАНАВОЙ, уставил на него взгляд, стиснув кулаки. Тийшар коротко дернул головой, повернулся и вышел, со всей силы захлопнув за собой дверь.
– Позволь мне кое-что тебе прочесть, Данкан. – сказала Сиона.
Айдахо понадобилась какая-то секунда, прежде, чем до него дошли ее слова. Кулаки его все еще были стиснуты, руки прижаты к бокам. Он повернулся и поглядел на Сиону, сидевшую на краю своей кровати, с книгой на коленях. Она приняла его взгляд за согласие.
– «Некоторые верят, – стала читать она, – что должны сперва добиться компромисса целостности с некоторым количеством черной работы, чтобы суметь войти в работу. Они полагают, что компромисс начинается, когда ты выходишь из пределов sanctus ради воплощения своих идеалов. Монео полагает, что я выбрал для себя пребывание внутри sanctus, и выполнять черную работу посылаю других»
Она поглядела на Айдахо.
– Собственные слова Бога Императора.
Айдахо медленно разжал кулаки. Он понял – это то отвлечение, которое ему нужно, и его заинтересовало, что Сиона нарушила свое молчание.
– Что это за книга? – спросил он.
Она вкратце рассказала ему, как она и ее соратники украли карты Твердыни и копии дневников Лито.
– Разумеется, ты об этом и так уже знал, – сказала она. – Мой отец дал мне ясно понять, что план нашего налета был выдан шпионами.
Он увидел, что на глаза у нее наворачиваются слезы.
– Девять ваших загрызены волками?
Она кивнула.
– Паршивый же ты командир! – заметил он.
Она ощетинилась, но не успела заговорить, потому что он спросил:
– Кто перевел для тебя эти дневники?
– Этот экземпляр – с Икса. Икшианцы сообщают, что ключ к шифру нашел Космический Союз.
– Нам и так известно, что наш Бог Император считает целесообразным, – сказал Айдахо. – Это все, что у него есть сказать?
– Сам прочти, – она порылась в мешке рядом с собой вытащила первый том переведенных дневников и швырнула через комнату ему. Когда Айдахо снова сел, она его спросила:
– Что ты имеешь ввиду, говоря, что я паршивый командир?
– Вот так взять – и потерять девять друзей.
– Дурак ты! – она покачала головой. – Ты в жизни, как пить дать, не видел этих волков.
Он поднял книгу, ощутил ее тяжесть и сообразил, что она отпечатана на хрустальной бумаге.
– Вам бы следовало вооружиться против волков, – сказал он, открывая книгу.
– Каким оружием? Любое доступное нам оружие оказалось бы бесполезным.
– Лазерные пистолеты? – спросил он, переворачивая страницу.
– Только прикоснись на Арракисе к лазерному пистолету – и Червь сразу об этом узнает!
Он перевернул еще одну страницу.
– В конце концов, твои друзья достали лазерные пистолеты. – И погляди, к чему это их привело!
Айдахо прочел строчку, заметил:
– Яды вам были доступны.
Она судорожно дернулась.
Айдахо поглядел на нее.
– Ведь вы, в конце концов, все-таки отравили волков, верно?
– Да, – голос ее был почти шепотом.
– Тогда почему бы вам было не сделать этого заранее? – спросил он.
– Мы… не знали… что… у нас… получится…
– Но вы даже не попробовали, – заметил Айдахо, опять опуская взгляд к открытой книге. – Паршивый командир.
– Он так хитроумен! – сказала Сиона.
Айдахо прочел несколько строк, лишь затем вновь поднял свой взгляд на Сиону.
– Ты все это прочла?
– До последнего слова! Кое-что по нескольку раз.
Айдахо взглянул на открытую страницу, зачитал вслух:
– «Я сотворил то, что намеревался – могущественное духовное напряжение по всей моей Империи. Немногие чувствуют ее силу. Посредством каких энергий достиг я этого состояния? Я не настолько силен. Единственная сила, которой я обладаю – это контроль за личным процветанием. Вот, если суммировать, чем я занимаюсь. Так почему же люди стремятся попасть в мое окружение, из-за каких причин бьются в тщетных попытках добраться до меня лично? Что движет их на верную смерть? Хотят ли они стать святыми? Полагают ли они, что таким образом узрят Бога?»
– Он – законченный циник, – проговорила Сиона, в ее голосе ясно слышались слезы.
– Как он тебя испытывал? – спросил Айдахо.
– Он показал мне… он показал мне Золотую Тропу.
– Это удобнее…
– Она вполне реальна, Данкан, – она поглядела на него, в ее глазах все еще блистали сдержанные слезы. – Но даже будь она для него причиной стать не только Императором, но и Богом, это все равно не причина становиться тем, что он есть сейчас!
Айдахо глубоко вздохнул, затем проговорил:
– И до этого дошел Атридес!
– Червь должен сгинуть! – сказала Сиона.
– Интересно, когда он сюда прибывает? – осведомился Айдахо. – Этот крысиный дружок Гаруна не сказал.
– Мы должны спросить, – сказал Айдахо.
– У нас нет оружия, – заметила Сиона.
– У Найлы есть лазерный пистолет, – проговорил Айдахо, – а у нас есть ножи… и веревка. Я видел веревку в одном из складов Гаруна.
– Против Червя? – осведомилась она. – Даже если б нам удалось заполучить лазерный пистолет Найлы, то, как ты знаешь, он неуязвим для лазеров.
– А его тележка, она может быть разрушена? – спросил Айдахо.
– Я не доверяю Найле, – сказала Сиона.
– Разве она тебе не повинуется?
– Да, но…
– Мы будем продвигаться шаг за шагом, – проговорил Айдахо. Спроси Найлу, использует ли она свой лазерный пистолет против тележки Червя.
– А если она откажется?
– Убей ее.
Сиона встала, отшвырнув книгу в сторону.
– Каким способом Червь прибудет в Туоно? – спросил Айдахо. Для обыкновенного топтера он слишком велик и тяжел.
– Гарун нам расскажет, – сказала она. – Но, по-моему, он прибудет так, как обычно путешествует, – она поглядела на потолок, не будь которого, она бы увидела Стену, опоясывавшую весь периметр Сарьера. – По-моему, он прибудет в пешем шествии вместе со всей своей свитой. Он будет двигаться по Королевской Дороге, а сюда слетит на суспензорах, – она взглянула на Айдахо. – А что насчет Гаруна?
– Странный человек, – ответил Айдахо. – Он отчаянно хочет стать настоящим Свободным. Он знает, что нисколько не похож на тех, что были в мои дни.
– Каким они были в твои дни, Данкан?
– У них была очень характеризующая присказка, – сказал Айдахо. – Никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть.
– Ты сообщил эту присказку Гаруну? – спросила она.
– Да.
– И что он тебе ответил?
– Он сказал, что я единственный такой человек, которого он когда-либо встречал.
– Возможно, Гарун мудрее нас всех, – заметила она.
48
По-вашему, власть может быть самым неустойчивым из всех человеческих завоеваний? Тогда, как же насчет явных исключений в этой присущей ей неустойчивости? Некоторые семьи ее сохраняют и сохраняют. Поразмыслите над взаимосвязями между верой и властью. Взаимоисключающи ли они, если одна дополняет другую? Бене Джессерит же тысячи лет находится в разумной безопасности за надежными стенами веры. Но куда же сгинула их власть?
Украденные дневники
Монео обидчиво проговорил:
– Владыка, я бы хотел, чтобы Ты предоставил мне побольше времени.
Он стоял перед Твердыней, среди коротких теней полдня. Лито покоился прямо перед ним на императорской тележке, колпак ее опущен. Лито путешествовал вместе с Хви Нори, занявшей установленное для нее сиденье в пределах защитного колпака, рядом с лицом Лито. Казалось, всевозрастающая суматоха вокруг них вызывает в Хви только любопытство.
«До чего же она безмятежна», – подумал Монео. Он подавил невольное содрогание, припомнив то, что узнал про нее от Молки. Бог Император прав. Хви именно такая, какой и представляется – совершенно неиспорченное и чувствительное человеческое создание. «Действительно ли она стала бы спариваться со мной?» – подивился Монео.
Новые заботы отвлекли от нее его внимание. Пока Лито возил Хви вокруг Твердыни, переключив тележку на суспензоры, большая группа придворных и Рыбословш собралась перед Твердыней. Все придворные разряжены в пух и прах
– среди праздничных расцветок преобладают сверкающее красное и золото. Рыбословши надели свои лучшие темно-синие мундиры, только ястребы и разводы были разных цветов. В конце процессии был багажный вагон на суспензорах, его будут тянуть Рыбословши. Воздух был полон пыли, будоражащих звуков, запахов. Большинство придворных приуныли, когда им сообщили цель их пути. Некоторые немедленно обзавелись собственными палатками и шатрами, отослав их вперед, вместе с другими крупными вещами, которые уже ждали среди дюн вблизи Туоно, невидимые из деревни. Рыбословши в свите были не особенно празднично настроены. Они громко жаловались, когда им объявили, что лазерные пистолеты брать с собой нельзя.
– Еще всего лишь самую чуточку времени, – повторял Монео. – Я до сих пор не знаю, как мы…
– При разрешении многих проблем время очень важно, – сказал Лито. – Однако, ты слишком уж на него полагаешься. Я не приму больше никаких задержек.
– Нам понадобится три дня только для того, чтобы добраться туда.
Лито подумал об этом времени – быстрая ходьба, переход на рысцу, опять быстрая ходьба – и так все время шествия… сто восемьдесят километров. Да, три дня.
– Я уверен, ты все хорошо подготовил для привалов, – сказал Лито. – Ведь там в избытке будет горячей воды снять усталость?
– У нас будет достаточно удобств, – ответил Монео. – Но мне не нравится, что мы покидаем Твердыню в такое время! И ты знаешь почему!
– У нас есть средство связи, верные помощники. Космический Союз мы надежно приструнили. Успокойся, Монео.
– Мы могли бы провести церемонию в Твердыне!
Вместо ответа Лито поднял колпак тележки, отгородив себя и Хви от остального мира.
– Есть опасность, Владыка? – спросила она.
– Опасность есть всегда.
Монео вздохнул, повернулся и рысцой устремился туда, где Королевская Дорога начинала свой долгий подъем на восток перед тем, как повернуть на юг вокруг Сарьера. Лито включил суспензоры тележки и поплыл в воздухе вслед мажордома, услышав, как позади шаг в шаг тронулась с места пестрая свита.
– Все идут с нами? – спросил Лито.
Хви оглянулась назад.
– Да, – она повернулась и посмотрела ему в лицо. – Почему Монео так озабочен?
– Монео только что открыл для себя, что единожды миновавшее мгновение навсегда остается вне пределов его досягаемости.
– Он в очень дурном настроении и рассеян с тех пор, как ты вернулся из Малой Твердыни. Он совершенно не похож на себя.
– Он Атридес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы доставлять радость Атридесам.
– Это не то. Я бы знала, если бы это было так.
– Да… что ж, по-моему, Монео открыл для себя еще и реальность смерти.
– Как это бывает, когда Ты и Монео в Малой Твердыне? спросила она.
– Это самое одинокое место в моей Империи.
– По-моему, Ты избегаешь моих вопросов, – сказала она.
– Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность за Монео, но никакие мои объяснения ему сейчас не помогут. Монео попался в ловушку, выяснив для себя, что трудно жить в настоящем, бесцельно – в будущем, невозможно – в прошлом.
– По-моему, как раз Ты и поймал его в ловушку.
– Но он должен освободиться.
– Почему Ты не можешь его освободить?
– Потому, что он полагает, будто в моей жизни память – это его ключ к свободе. Он считает, будто я строю наше будущее от нашего прошлого.
– Разве не всегда это так, Лито?
– Нет, дорогая Хви.
– Тогда как же?
– Большинство верит, что ради построения сносного будущего надо вернуться к идеализированному прошлому, к прошлому, которого на самом деле никогда не существовало.
– О, Ты, со всеми своими жизнями-памятями, знаешь, что все совсем иначе.
Лито обратил к ней тонущее в серой рясе лицо, пристально посмотрел на нее испытующим взглядом… припоминая. Из множества множеств внутри себя он способен создать собирательный образ, генетический намек на Хви, но до чего же этот намек далек и неточен по сравнению с живой плотью. Да, вот оно что. Прошлое становится множеством глаз, смотрящих на нынешнее, но Хви
– это само биение задыхающихся рыб жизни. Ее рот, изогнутый, как у древней гречанки, сотворен произносить дельфийские пророчества, но не по ней – пророческие напевы. Она вся целиком отдана жизни, распахнута как бутон, постепенно разворачивающий благоуханное цветение каждого лепестка.
– Почему Ты на меня так смотришь? – спросила она.
– Я упиваюсь твоей любовью.
– Любовь, да, – она улыбнулась. – Ты знаешь, раз уж нам нельзя слить в любви нашу плоть, нам надо слить в любви наши души, сольешься ли Ты со мной в такой любви, Лито?
Он был изумлен.
– Ты спрашиваешь о моей душе?
– Тебя ведь наверняка спрашивали и другие.
– Моя душа переваривает свой жизненный опыт, и ничего более, – коротко ответил он.
– Разве я у Тебя спросила слишком о многом? – спросила она.
– Я думаю, ты просто не можешь спросить меня слишком о многом.
– Тогда, уповая на нашу любовь, я выскажу несогласие с Тобой. Мой дядя Молки рассказывал о Твоей душе.
Лито вдруг понял, что не способен ответить Хви. Она восприняла его молчание как приглашение продолжать.
– Он говорил, что Ты – величайший художник в анализе своей души, прежде всего.
– Но твой дядя Молки отрицал, что у него самого есть душа!
Она услышала резкость в его голосе, но это ее не отпугнуло.
