Лито забрался назад на королевскую тележку. Опасность прошла совсем близко. Мало было сомнений, что Данкан целил ему в мозг. Лито всегда помнил, об уязвимости рук и ног, но никому не позволял узнать об этом, как никому не позволял узнать и о том, что мозг его - не тот, что некогда, что он не связан теперь напрямую с местонахождением его лица. Это даже не был мозг в человеческом понимании, это были центральные узловые скопления, разбросанные по всему телу. Лито не доверял этого ни одному из своих дневников.
      5
      О, пейзажи, виденные мной! И люди! Дальние скитания
      Свободных и все остальное. Даже, сквозь мифы, возвращение на
      Землю. О, уроки астрономии и интриг, переселений,
      беспорядочных бегств, столько ночей бега до боли в ногах и в
      легких по всем этим пылинкам космоса, на которых мы
      обороняем наше преходящее присутствие. Говорю вам, вы
      чудо, и мои жизни-памяти не оставляют в этом никакого
      сомнения.
      Украденные дневники
      Женщина, работавшая за небольшим письменным столиком, была слишком велика для узкого стульчика, на котором она примостилась. Там, снаружи, было позднее утро, но в этой комнате без окон, глубоко под городом, один лишь одинокий глоуглоб светился высоко в углу. Он лил теплый желтый свет, но этот свет не способен был рассеять унылую утилитарность небольшой комнатки. Стены и потолок были покрыты одинаковыми прямоугольными панелями из монотонного серого металла.
      В комнате был еще только один предмет обстановки - узкая койка с соломенным матрацем, покрытым безликим серым одеялом. Было ясно видно, что эта обстановка предназначена не для находящейся в комнате женщины.
      На женщине был сшитый из цельного куска материи пижамный костюм синего цвета, туго натягивающийся на ее широких плечах, когда она горбилась над письменным столиком. Глоуглоб освещал коротко стриженные светлые волосы и правую сторону лица, подчеркивая мощную квадратную челюсть. Губы двигались, показывая, что она что-то безмолвно произносит, а ее толстые пальцы осторожно нажимали клавиши узкой клавиатуры на письменном столике. Она обращалась с машиной с почтением, бравшим начало от благоговейного ужаса, неохотно переходившего в процессе работы в пугливое возбуждение. Долгое общение с машиной не истребило ни одного из этих чувств.
      Она писала, и слова появлялись на экранчике, скрытом за откидным прямоугольником стенной панели, который открывался, когда письменный столик откидывали вниз.
      "Сиона продолжает действия, предвещающие яростное нападение на Вашу Святость," - писала она. - Сиона остается непоколебимой в своей сокровенной цели. Сегодня она сказала мне, что передаст копию украденных книг группировкам, чья верность вам подлежит сомнению. Она назвала тех, кто получит книги - это Бене Джессерит, Космический Союз и Икшианцы. Она говорит, что книги содержат ваши зашифрованные слова и, передав книги этим группировкам, она надеется найти их помощь в переводе Ваших Святых слов.
      Владыка, я не знаю, какие великие откровения могут скрываться на этих страницах, но если они содержат что-нибудь, способное угрожать Вашей Святости, я умоляю избавить меня от клятвы послушания Сионе. Я не понимаю, почему вы заставили меня принести эту клятву, но я страшусь этого. Остаюсь вашей преданной слугой, Найла.
      Стульчик скрипнул, когда Найла откинулась назад и задумалась над своими словами. Комната была наглухо, почти звуконепроницаемо отделена от всего остального мира. Слышалось только слабое дыхание Найлы и далекое скрежетание машин, отдававшееся больше в полу, чем в воздухе.
      Найла пристально посмотрела на свое донесение на экране. Предназначенное только для глаз Бога Императора, оно требовало большего, чем святой правдивости. Оно требовало глубокой искренности, которая иссушала и выматывала Найлу. Вскоре она кивнула сама себе и нажала клавишу, которая кодировала слова и подготавливала их для передачи. Наклонив голову, она безмолвно помолилась, перед тем как спрятать письменный стол внутри стены. Наклон головы и молитва являлись сигналом к передаче послания. Сам Бог Император вмонтировал особое устройство в ее голову, заставив ее поклясться соблюдать тайну, и предостерег ее при этом, что может, наступит время, когда он заговорит с ней через эту штучку внутри ее черепа. Он никогда еще этого не делал. Она подозревала, что устройство изготовлено икшианцами. Было в этом что-то от их стиля. Но раз сам Бог сотворил с ней такое, Найла могла пренебрегать подозрением, что он вживил в нее компьютер, то, что запрещалось согласно Великой Конвенции.
      "Да не будет сотворено устройство, уподобленное человеческому разуму!"
      Найла содрогнулась. Затем она встала и поставила стул на его обычное место возле койки. Ее тяжелое мускулистое тело напрягалось под тонким синим одеянием. В ее поведении чувствовались устойчивость и взвешенность, она двигалась как человек, который постоянно должен считаться со своей огромной физической силой. Она повернулась от койки и внимательно осмотрела место, где был письменный столик. Всего лишь обычная серая прямоугольная панель, точно такая же, как все остальные. В ней не застряло ни волокна, ни нитки, ни волоска, ничего, что бы могло выдать тайну панели.
      Найла сделала глубокий бодрящий вдох и вышла из комнатки через единственную дверь в серый коридор, тускло освещенный широко разбросанными белыми глоуглобами. Звук работающих машин здесь был слышан громче. Она повернула налево и через несколько минут присоединилась к Сионе - в несколько большей комнате, посреди которой стоял стол, а на столе разложены вещи, украденные из Твердыни. Всю сцену освещали два серебряных глоуглоба: Сиону, сидящую за столом, ее помощника по имени Топри, стоявшего возле нее.
      Найла против воли испытывала восхищение перед Сионой, но Топри - из тех, кто недостоин ничего, кроме активной неприязни. Нервозный толстячок с зелеными глазами навыкате, вздернутым носом и тонкими губами над подбородком с ямочкой. При разговоре Топри приквакивал.
      - Посмотри, Найла! Смотри, что Сиона нашла заложенным между страницами этих двух книг.
      Найла закрыла и заперла единственную дверь комнаты.
      - Ты слишком много разговариваешь и выболтаешь все, что можно, Топри, - сказала Найла. - Откуда тебе знать, не одна ли я в коридоре?
      Топри побледнел. Лицо его сердито нахмурилось.
      - Боюсь, она права, - сказала Сиона. - Что заставляет тебя думать, что будто я хочу, чтобы Найла знала о моем открытии?
      - Ты доверяешь ей во всем!
      Сиона посмотрела на Найлу.
      - Ты знаешь, почему я доверяю тебе, Найла?
      Вопрос был задан ровным, без эмоций голосом.
      Найла ощутила внезапный приступ страха. Раскрыла ли Сиона ее секрет?
      "Не подвела ли я моего Владыку?"
      - У тебя что, нет ответа на мой вопрос? - спросила Сиона.
      - Разве я тебе когда-либо давала повод вести себя иначе? - спросила Найла.
      - Это недостаточная причина для доверия, - сказала Сиона. - Никто не является совершенным - ни человек, ни машина.
      - Тогда почему же ты мне все-таки не доверяешь?
      - У тебя всегда согласуются слова и поступки. Это замечательное качество. Например, ты не любишь Топри - и никогда не пытаешься скрывать своей неприязни.
      Найла поглядела на Топри, и тот кашлянул.
      - Я не доверяю ему, - сказала Найла. Эти слова выскочили у нее изо рта до того, как она успела подумать. Только после того, как она это произнесла, Найла осознала истинную причину своей неприязни: Топри предаст любого ради личной выгоды.
      "Не раскусил ли он меня?"
      Продолжая хмуриться, Топри сказал:
      - Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать твои оскорбления.
      Он повернулся, чтобы уйти, но Сиона жестом удержала его. Топри заколебался.
      - Хотя мы говорим словами прежних Свободных и клянемся в верности друг к другу, это не то, что держит нас вместе, сказала Сиона. - Все основывается на истинных поступках. Это то, чем я все меряю. Вы оба с этим согласны?
      Топри автоматически кивнул, но Найла покачала головой из стороны в сторону.
      Сиона улыбнулась ей.
      - Ты не всегда согласна с моими решениями, ведь верно, Найла? - Нет, - это слово Найла произнесла очень неохотно.
      - И ты никогда не пытаешься скрыть своего несогласия, хотя при этом ты всегда мне подчиняешься. Почему?
      - Потому что я поклялась тебе в этом.
      - Я же сказала тебе, что этого не достаточно.
      Найла осознала, что ее прошибает пот, поняла, что это ее выдает, но не могла пошевелиться. "Что мне теперь делать, я поклялась Богу, что я буду подчиняться Сионе, но я же не могу ей этого сказать".
      - Ты должна ответить на мой вопрос, - сказала Сиона. - Я тебе приказываю.
      Найла набрала воздуху. Это была дилемма, которой она больше всего страшилась. И выхода из нее не было. Она безмолвно помолилась и тихо проговорила:
      - Я поклялась Богу, что я буду тебе подчиняться.
      Сиона восторженно захлопала в ладоши и рассмеялась.
      - Я знала это!
      Топри хмыкнул.
      - Замолчи Топри, - сказала Сиона. - Я стараюсь преподать урок тебе, ты ведь ни во что не веришь, даже в самого себя.
      - Но я...
      - Молчи, я говорю! Найла верит. Я верю, вот что держит нас вместе, вера.
      Топри был изумлен.
      - Вера? Ты веришь в...
      - Нет, не в Бога Императора, дурак ты этакий! Мы верим в высшую силу, которая справится с Червем-Тираном. Мы и есть эта высшая сила.
      Найла сделала трепетный вздох.
      - Все в порядке Найла, - сказала Сиона. - Меня не волнует, откуда ты черпаешь свою силу, до тех пор, пока ты веришь.
      Найла сперва натянуто улыбнулась, но затем расплылась в улыбке. Никогда еще она не была так потрясена мудростью своего Владыки. "Я могу говорить правду и это работает только на моего Бога!"
      - Давай я покажу тебе, что я нашла в этих книгах, - сказала Сиона. Она указала на несколько листов обычной бумаги, разложенных на столе. Это было заложено между страницами.
      Найла подошла к столу и поглядела на листки бумаги.
      - Во-первых, вот это, - Сиона подала ей предмет, который Найла сначала не заметила. Это была тонкая прядь чего-то... и на ней что-то, что казалось...
      - Цветок? - спросила Найла.
      - Это было заложено между двумя бумажками. На одной из бумажек было написано вот это.
      Сиона наклонилась над столом и прочла "Прядь волос Ганимы и звездчатый цветок, который однажды она мне дала".
      Поглядев на Найлу, Сиона сказала:
      - Наш Бог Император, оказывается, сентиментален. Вот слабость, которую я не ожидала в нем встретить.
      - Ганима? - спросила Найла.
      - Его сестра! Вспомни нашу Устную Историю.
      - Ах, да... да. Молитва к Ганиме.
      - Теперь, послушай вот это, - Сиона взяла другой листок бумаги и прочла отрывок.
      Сер как мертвые щеки приречный песок,
      Отсвет туч зарябил на зеленой воде.
      Я стою у темнеющей кромки воды,
      Пальцы ног омывает холодная пена,
      Запах дыма доносит ко мне с лесосплава.
      Сиона опять поглядела на Найлу.
      - На этом есть пометка "То что я написал, когда мне сообщили о смерти Гани". Что ты об этом думаешь?
      - Он... Он любил свою сестру.
      - Да! Он способен любить. О, да! Теперь он наш.
      6
      Порой я позволяю себе развлечься одним из сафари,
      недоступных ни одному другому бытию. Я соскальзываю внутрь,
      по оси моих жизней-памятей. Словно школьник, пишущий
      сочинение, куда он поедет на каникулы, я выбираю себе тему.
      Пусть это будет... женщины-интеллектуалки! И я отплываю в
      тот океан, что представляют собой мои предки. Я - огромная
      крылатая рыба глубинных вод. Открывается пасть моего
      самосознания, и я их заглатываю! Порой... Порой я вылавливаю
      кого-нибудь, ставшего исторической личностью. Мне доставляет
      радость прожить жизнью такого человека, смеясь в то же время
      над академическими претензиями, якобы являющимися его
      биографией.
      Украденные дневники
      Монео спускался в подземное убежище с печальным смирением. Никак не избегнешь тех обязанностей, которые теперь ему придется выполнить. Богу Императору потребуется какое-то время, чтобы улеглась его грусть из-за потери еще одного Данкана... но жизнь продолжается... и продолжается... и продолжается...
      Лифт бесшумно скользил вниз, великолепный, надежный лифт, как все, что делалось икшианцами. Однажды, лишь однажды Бог Император закричал своему мажордому: "Монео! Порой мне кажется, что и ты сделан икшианцами!"
      Монео ощутил, как лифт остановился. Дверь открылась, и он поглядел через подземелье на скрытую тенями объемистую груду на королевской тележке. Не было никаких указаний на то, что Лито заметил его прибытие. Монео вздохнул и отправился в долгий путь через откликающиеся эхом сумерки. На полу рядом с тележкой лежало тело. Нет, это не обман памяти ему не мерещится, будто он уже это видел. Так и в самом деле бывало не раз. Все это давно уже знакомо и привычно.
      Однажды, когда Монео только поступил сюда на службу, Лито сказал:
      - Тебе не нравится это место, Монео. Мне это заметно.
      - Нет, Владыка, не нравится.
      Монео надо было лишь чуть-чуть напрячь память, чтобы услышать свой собственный голос того наивного прошлого. И голос Бога Императора, отвечающего ему: - Тебе не следует относиться к мавзолею, как к приятному месту, Монео. Для меня он - источник бесконечной силы.
      Монео припомнил, как ему не терпелось уйти от этой тревожной темы.
      - Да, Владыка.
      Но Лито упорно продолжал:
      - Здесь лишь немногие из моих предков. Здесь вода Муад Диба. Здесь, разумеется, Гани и Харк Ал Ада, но они не являются моими предками. Нет, это не истинная гробница моих предков, я и есть эта гробница. Здесь, в основном, Данканы и продукты моей программы выведения. Когда-нибудь и ты окажешься здесь.
      Монео спохватился, что, погрузившись в воспоминания он сбавил шаг. Он вздохнул и двинулся побыстрее. Лито мог быть при случае до ярости нетерпелив, но до сих пор от него не было никакого знака. Но Монео не считал, что это означает, будто его прибытие осталось незамеченным.
      Лито лежал, закрыв глаза, и но другие его чувства воспринимали продвижение Монео по подземелью. Мысли Лито были заняты Сионой.
      - Сиона - мой ярый враг, - думал он. - Мне не нужно донесений Найлы для подтверждения этого. Сиона - женщина действия. Ее жизнь питается от огромных поверхностных энергий, наполняющих меня восторженными фантазиями. Я не могу созерцать эти живые энергии без чувства экстаза. Это мой смысл бытия, оправдание всего, что я когда-либо сделал... даже трупа этого глупого Данкана, простертого сейчас передо мной.
      Слух Лито оповестил его, что Монео не прошел еще и половины расстояния до королевской тележки. Монео двигался медленнее и медленнее, а затем резко убыстрил шаг.
      - Какой же дар преподнес мне Монео в своей дочери! - думал Лито. Сиона свежа и драгоценна. Она новое, в то время, как Я, собрание обветшалого хлама, пережиток тех, кто был проклят, пережиток заблудших и затерянных. Я - нахватанные оттуда и отсюда кусочки истории, которые тонут из виду во всех наших прошлых, такой мусоросборник, которого никогда прежде и вообразить было нельзя.
      Лито дал своим жизням-памятям прошествовать через свои глаза, чтобы они увидели, что произошло в подземелье.
      "Все детали принадлежат мне!"
      "Хотя Сиона... Сиона, как чистая табличка, на которой могут быть еще записаны великие вещи."
      "Я охраняю эту табличку с бесконечной осторожностью. Я готовлю ее, чищу ее. Что имел в виду Данкан, когда произнес ее имя?"
      Монео подошел к тележке с робостью, внутренне собранный, отдавая себе полный отчет, что наверняка Лито не спит.
      Лито открыл глаза и посмотрел на Монео, когда тот остановился возле трупа. Лито доставило удовольствие созерцать мажордома в этот момент. На Монео был белый мундир Атридесов, без знаков отличия, тонкость, о многом говорящая. Лицо его, почти такое же известное, как лицо самого Лито, было всеми знаками отличия, которые ему были нужны. Монео терпеливо ждал. Ничто не изменилось в бесстрастном и ровном его выражении. Его густые, песочного цвета волосы были аккуратно зачесаны и разделены пополам пробором. Глубоко внутри его серых глаз видна была та прямота, которая исходила от сознания великой личной власти. Это был взгляд, который смирялся только в присутствии Бога Императора - и то не всегда. Не однажды смотрел он вот так на труп на полу подземелья.
      Увидев, что Лито продолжает молчать, Монео прокашлялся и затем сказал:
      - Я опечален, Владыка.
      "Восхитительно!" - подумал Лито. - "Он знает, что я всегда истинно скорблю по Данканам. Монео видел их служебные досье и достаточно видел их мертвыми. Он знает, что только девятнадцать Данканов - как обычно выражаются люди - умерли естественной смертью."
      - У него был икшианский лазерный пистолет, - сказал Лито.
      Монео кинул взгляд на пистолет, валявшийся на полу подземелья слева от него, показывая мимолетностью взгляда, что он уже его заметил. Затем он опять посмотрел на Лито, скользнув взглядом по всей длине огромного тела.
      - Ты ранен, Владыка?
      - Не существенно.
      - Но он в Тебя попал.
      - Эти плавники для меня бесполезны. Они окончательно отомрут за следующие две сотни лет.
      - Я лично прослежу за похоронами Данкана, Владыка, - сказал Монео. Есть еще...
      - Кусочек моего тела сожжен в полный пепел. Мы его просто сдуем, здесь подходящее место для пепла.
      - Как скажет Владыка.
      - Перед тем, как ты распорядишься телом, разряди этот лазерный пистолет и держи его там, где я смогу его продемонстрировать икшианскому послу. Что до представителя Космического Союза, который предостерег нас о покушении, вознагради его лично десятью граммами спайса. Ах, да - и пусть наши жрицы на Гиди Прайм получше поищут спрятанный там запас меланжа. Вероятнее всего, контрабанда старого Харконнена.
      - Что Ты желаешь сделать с меланжем, когда он будет найден, Владыка?
      - Используй небольшую часть его, чтобы расплатиться с Тлейлаксом за нового гхолу. Остальное можно отправить в наше хранилище, здесь, в подземелье.
      - Да, Владыка, - Монео скорее кивнул, чем поклонился, показывая, что понял все приказания. Его взгляд встретился со взглядом Лито.
      Лито улыбнулся. Он подумал: "Мы оба знаем, что Монео не удалится, пока напрямую не заговорит со мною о деле, которое больше всего нас касается".
      - Я видел донесение о Сионе, - сказал Монео.
      Лито заулыбался еще шире. Монео был просто восхитителен в такие моменты. За его словами скрывалось многое, что не надо было обсуждать между ними прямым текстом. Его слова и действия были точно сбалансированы и опирались на взаимное знание Лито и его слуги, что конечно же, Монео за всем следит. Теперь он, естественно, заботится о своей дочери, но хочет дать понять, что его забота о Боге Императоре остается превыше всего. Сам проделав сходный путь эволюции, Монео точно понимал деликатность нынешнего положения Сионы.
      - Разве я не сотворил ее, Монео? - вопросил Лито. - Разве я не контролировал условия ее рождения, ее предков и ее воспитание?
      - Она моя единственная дочь, мой единственный ребенок, Владыка.
      - В некоторых отношениях она напоминает мне Харк Ал Аду, сказал Лито. - В ней как-то не очень много от Гани, хотя, вроде бы, должно было быть. Может быть, она больше всего взяла от тех предков, задействованных в программе выведения Бене Джессерит.
      - Почему Ты говоришь это, Владыка?
      Лито задумался. Есть ли необходимость для Монео знать эту особенность своей дочери? Сиона способна исчезать временами из его провидческого кругозора. Золотая Тропа остается, но Сиона исчезает. И все же... она не провидица. Она - уникальный феномен... и если она выживет... Лито решил, что не стоит подрывать дееспособность Монео, сообщая ему ненужную информацию.
      - Вспомни свое собственное прошлое, - сказал Лито.
      - Разумеется, Владыка! И в ней точно такой же потенциал, только он намного больше, чем был когда-либо у меня. Но это и делает ее опасной.
      - И она не будет тебя слушать, - сказал Лито.
      - Нет, но у меня есть агент среди мятежников.
      "Наверняка, Топри", - подумал Лито.
      Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что у Монео наверняка имеется там свой агент. Со времени смерти матери Сионы, Лито все глубже и увереннее постигал образ действий Монео. На Топри ему указали подозрения Найлы. И теперь Монео выставлял напоказ свои страхи и действия, предлагая их, как цену за дальнейшую безопасность своей дочери.
      "Как же неудачно, что от этой матери у него был только один ребенок."
      - Вспомни, как я поступил с тобой в сходных обстоятельствах, - сказал Лито. - Ты знаешь требования Золотой Тропы не хуже меня.
      - Но я был молод и глуп, Владыка.
      - Молод и дерзок, но никогда не глуп.
      Монео напряженно улыбнулся при этом комплименте, его мысли все больше и больше склонялись к вере, что теперь он понимает намерения Лито. Но, хотя, опасности...!
      Подкармливая эту веру, Лито сказал:
      - Ты знаешь, как сильно мне нравятся неожиданности.
      "И это правда" - подумал Лито. - "Монео то уж точно это знает. Но даже когда Сиона удивляет меня, она остается для меня тем, чего я больше всего страшусь, одинаковостью и скукой, которые могут разрушить Золотую Тропу. Смотрите только, как скука на короткое время отдала меня во власть Данкана! Сиона - это тот контраст, по которому я узнаю свои глубочайшие страхи. Опасения Монео за меня хорошо обоснованы."
      - Мой агент будет продолжать наблюдение за ее новыми товарищами, Владыка, - сказал Монео. - Мне они не нравятся.
      - Ее товарищи? У меня у самого были такие товарищи однажды, давным-давно.
      - Мятежники, Владыка? У Тебя? - Монео был неподдельно удивлен.
      - Разве я не проявил себя другом мятежа?
      - Но, Владыка...
      - Заблуждения прошлого намного многочисленнее, чем ты только думаешь!
      - Да, Владыка, - Монео смешался, но любопытство в нем не угасло. И он знал, что порой Богу Императору надо было заболтать самого себя до одурения после смерти очередного Данкана. - Ты должно быть, видел много мятежей, Владыка.
      При этих словах Лито непроизвольно погрузился в воспоминания.
      - Ах, Монео, - пробормотал он. - В моих путешествиях по лабиринтам моих жизней-памятей я повидал бессчетные места и события, которым я никогда бы не желал повториться.
      - Я могу представить Твои внутренние странствования, Владыка.
      - Нет, ты не можешь. Я видел людей и планеты в таких количествах, что они потеряли значение даже для воображения. О, какие пейзажи я проходил на этом пути. Каллиграфия чуждых дорог мерцала сквозь пространства и отпечатывалась на моем взгляде, смотрящим в дальнюю даль. Сотворенные природой скульптуры каньонов, круч и галактик заставили меня твердо понять, что я лишь пылинка.
      - Не Ты, Владыка. Кто-кто, но только не Ты.
      - Меньше, чем пылинка! Я видел людей и их бесплодные общества с таким повторяющимся однообразием, что их чушь наполнила меня скукой, ты слышишь?
      - Я нисколько не хотел прогневать моего государя, - смиренно проговорил Монео.
      - Ты и не гневаешь меня. Порой ты меня раздражаешь, но не более того. Ты даже не можешь вообразить, что я видел калифов, имджидов, ракаи, раджей, башаров, королей, императоров, принцев и президентов - я видел их всех. И все они - феодальные атаманы. Каждый - маленький фараон.
      - Простите мою самонадеянность, Владыка.
      - Проклятие римлянам! - вскричал Лито.
      Это он обращался внутрь к своим предкам: "Проклятие римлянам!". Смех его жизней-памятей заставил его поспешно бежать от них.
      - Я не понимаю, Владыка, - рискнул заметить Монео.
      - Это верно. Ты не понимаешь. Римляне разнесли фараонову заразу, как сеятель разбрасывает семена урожая следующего сезона - Цезари, Кайзеры, цари, императоры, царицы, пфальцграфы.. Проклятие фараонам!
      - Мне абсолютно не знакомы все эти титулы, Владыка.
      - Я, может быть, последний из них всех, Монео. Молись, чтоб это было так.
      - Как прикажет мой государь.
      Лито пристально поглядел на своего слугу.
      - Мы - убийцы мифов, ты и я, Монео. Это наша совместная мечта. Уверяю тебя с высоты бога-олимпийца, что правительство - это всеми разделяемый миф. Когда миф умирает, рушится и правительство.
      - Так Ты учил меня, Владыка.
      - Людская машина, армия сотворила нашу нынешнюю мечту, мой друг.
      Монео прокашлялся.
      Лито по небольшим признакам распознал нарастающее в Монео нетерпение.
      "Монео понимает насчет армии. Он знает, что это мечта дурака, будто армии могут быть основным инструментом управления."
      Поскольку Лито продолжал молчать, Монео подошел к лазерному пистолету, поднял его с холодного пола подземелья и начал его разряжать. Лито наблюдал за ним, думая о том, как эта крохотная сцена воплотила в себе целиком всю суть мифа об армии. Армия пестует технологию, потому что сила машин представляется близоруким такой очевидной.
      "Лазерный пистолет не больше, чем машина. Но все машины терпят неудачу или их вытесняют другими машинами. И все же, армия поклоняется как святыне таким вещам, восхищающим и устрашающим. Поглядите, как эти люди боятся икшианцев! Нутром армия понимает, что это как в сказке о подмастерье колдуна. Что, раз выпустив на свободу технологию, уже больше не найдешь волшебного заклинания, чтобы загнать ее назад в бутылку. Я научу их другому колдовству и другим заклинаниям."
      Лито заговорил с населяющим его множеством:
      "Видите, Монео разрядил смертоносный инструмент. Здесь порвана связь, здесь раздавлена маленькая капсула."
      Лито принюхался, он ощутил устойчивый запах эфирных масел, перекрывающий запах пота Монео.
      Все еще обращаясь внутрь себя, Лито сказал: "Но дух не мертв. Технология вскармливает анархию. Она наугад распределяет такие орудия. Ими она провоцирует на насилие. Способности изготовлять и использовать устройства, предназначенные для жестокого разрушения, неизбежно переходят в руки все меньших и меньших групп, пока наконец не становятся доступными для отдельной личности."
      Монео вернулся на свое место перед Лито, небрежно держа в правой руке разряженный лазерный пистолет.
      - На Парели и на планетах Дана идут разговоры о еще одной священной войне против подобных вещей.
      Монео приподнял лазерный пистолет и улыбнулся, показывая тем, что понимает парадокс таких пустых мечтаний.
      Лито закрыл глаза. Многочисленные жизни-памяти внутри него хотели поспорить, но он заставил их замолчать, подумав: "Джихады создают армии. Бутлерианский Джихад пытался очистить наш космос от машин, которые подражают уму человека. Бутлерианцы оставили армию в своем кильватере, а икшиацы все так же производят сомнительные устройства... за что я им благодарен. Что подлежит проклятию? Идеология разрушения - и неважно, какие инструменты при этом используются."
      - Это произошло, - пробормотал он.
      - Владыка?
      Лито открыл глаза.
      - Я удалюсь в свою башню, - сказал он. - Мне нужно много времени, чтобы оплакать своего Данкана. - Новый уже на пути сюда, - сказал Монео.
      7
      Ты, первый, кто по меньшей мере за четыре тысячи лет
      встретится с моими хрониками, остерегайся. Не считай за
      честь свое первенство в чтении откровений моего икшианского
      хранилища. Ты найдешь в этом много боли. Я никогда не
      заглядывал за пределы этих четырех тысячелетий, разве что
      кидал беглый взгляд, дабы убедиться, что моя Золотая Тропа
      цела. Отсюда, я не уверен, что могут означать для твоих
      времен события, описанные в моих дневниках. Знаю лишь, что
      мои дневники преданы забвению, и что события, мною
      описываемые, наверняка дошли до тебя через многие эпохи в
      искаженном виде. Уверяю тебя, способность видеть наше
      будущее может стать источником скуки. Крайне докучливым
      может стать даже, когда тебя почитают за бога - как
      определенно почитали меня. Мне не раз приходило в голову,
      что святая скука - вполне подходящий и достаточный повод для
      изобретения свободы воли.
      Надпись на хранилище в Дар-эс-Балате
      Я - Данкан Айдахо.
      Вот почти все, что ему хотелось знать наверняка. Ему не нравились объяснения тлейлаксанцев, их истории, но, с другой стороны, Тлейлакса всегда страшились. Не доверяли ему и страшились.
      Они доставили его на эту планету на небольшом челночном корабле Космического Союза. Прибыли они, когда зеленое полыхание показавшейся из-за горизонта солнечной короны начинало развеивать сумерки, а корабль их в это время погружался в тень. Космопорт выглядел совсем не таким, каким Данкан его помнил: теперь он был больше, и окружен странными строениями.
      - Ты уверен, что это Дюна?, - спросил Данкан.
      - Ракис, - поправил его тлейлаксанский сопровождающий.
      Его доставили в наглухо закрытом наземном автомобиле в это здание где-то в городе, который они называли Онн, произнося "н" со странно гнусавым выговором. Комната, в которой теперь они его оставили, была приблизительно в три квадратных метра площадью, кубической формы. Нигде не было видно глоуглобов, но комната полнилась теплым желтым светом.
      "Я - гхола", - сказал он себе.
      Это было для него шоком, но он вынужден был в это поверить. Обнаружить, что ты жив, когда знаешь, что умер - уже само по себе достаточное доказательство. Тлейлакс взял клетки его мертвой плоти и превратил их в живой зачаток в одном из своих аксольтных чанов, затем, посредством процесса, который до сих пор заставлял Данкана ощущать себя чужаком внутри собственной плоти, этот зачаток был выпестован в полностью развившееся тело.
      Он осмотрел это свое тело. Облачено в темно-коричневые брюки и куртку грубой вязки, раздражающую его кожу. На ногах у него сандалии. Вот практически все, что он получил кроме тела скаредность, достаточно говорившая о подлинном характере тлейлаксанцев.