- Ты действительно думаешь, что вы воссоздаете структуру? - спросил Викомб-Финч. Он достал свою трубку из бокового кармана твидового пиджака: верный сигнал того, что он будет стоять твердо на своем и сделает это совещание продолжительным.
      - Мы уже "вставили ногу в дверь", - сказал Бекетт.
      Директор знал это выражение, но сомневался в его точности. Он набил трубку и зажег ее, наблюдая, как вспыхивает уголек под огнем его зажигалки.
      - Вы уверены, что во всей Англии нет женщин для проверки результатов? спросил Данзас.
      - Вы не думаете, что еще слишком рано заниматься этой проблемой? сказал директор. Он поглядел на Бекетта, чувствуя, как при этом повороте разговора у него учащается пульс. Насколько близко к решению подошла эта группа?
      - В конечном итоге, нам нужны объекты для опытов, - сказал Бекетт.
      - Женщин, которых мы можем безопасно получить, нет, я в этом убежден, сказал Викомб-Финч. - Придет время, и я думаю, что мы несколько человек достанем. Может быть, американцы? Мне сказали, что у них есть карантинные станции, набитые...
      - Мы не смеем просить, - сказал Лепиков.
      Данзас потер указательным пальцем свой длинный нос и согласно кивнул.
      - Мы обсуждали этот вопрос в течение какого-то времени, - сказал Хапп. - Соединенные Штаты, Советский Союз, Китай... мы никуда не смеем обратиться. Они сразу же поймут, что мы сделали прорыв.
      - Я знаком с этой теорией, - сказал Викомб-Финч, произнося эти слова из-за черенка трубки и длинного облачка голубого дыма. - Насколько мы близки к решению?
      Хапп пожал плечами.
      - Нога в двери еще не означает, что мы уже добились успеха, - сказал Бекетт.
      Директор вытащил трубку изо рта.
      - Предположим, что я сделаю то, что вы предлагаете, увеличу вам доступ к компьютерному времени на... на сколько, мы пока не будем говорить при этом гипотетическом рассуждении. Но предположим, что я сделаю это. И что тогда?
      - Если вы дадите нам достаточно компьютерного времени, то лучше начать немедленно поиск объектов для опытов, - сказал Бекетт.
      - А что с той женщиной в камере в Киллалу? - спросил Хапп. - Вы знаете, мне недавно звонил ее муж. Я не обсуждал с ним этот вопрос, но это пришло мне в голову.
      - Чего же конкретно вы опасаетесь со стороны мировых лидеров? - спросил Викомб-Финч.
      Бекетт посмотрел на Хаппа долгим и страдальческим взглядом. Они уже прошли через это с директором несколько раз. Он всегда старался уйти от прямого ответа, взвешивая доступные ему варианты. "Гипотетические рассуждения"! Это было одной из наиболее раздражающих черт Викомб-Финча: он отказывался действовать быстро и решительно. "Еще один проклятый бюрократ!"
      - Если мы объявим, что решили проблему чумы, - сказал Хапп, - то у мировых лидеров появится несколько привлекательных вариантов, глядя на это с их личной и эгоистической позиции. Во-первых, каждый сразу же проверит, насколько хорошо его женское население защищено от обычного нападения. Как только женщины будут иммунизированы, они станут считаться национальным достоянием, которое необходимо содержать под охраной.
      - При тех же обстоятельствах это считалось в дочумные времена наиболее неприемлемым, - сказал Данзас.
      - Мы можем ожидать атаку диверсионного характера прямо здесь, - добавил Бекетт. - Они захотят контролировать нас.
      - Даже если они узнают, что мы чего-то добились, - сказал Лепиков, - мы не можем распространять наше решение проблемы среди всех желающих. Оно должно остаться в стенах этого центра.
      - Неужели вы это серьезно, - сказал Викомб-Финч, в голосе которого прозвучало сильное неудовольствие.
      - Советский Союз найдет статистические преимущества в том, чтобы исключить из игры существующих и потенциальных противников, - продолжил Лепиков. - Если вы можете лечить чуму, и особенно, если вы понимаете прочие последствия этого факта, превентивный удар становится исключительно привлекательным вариантом. Естественно, наш центр немедленно становится первоочередной целью.
      Викомб-Финч посмотрел на Бекетта.
      - Вы разделяете это мнение?
      - При данных обстоятельствах любое атомное оружие становится для нас особенно опасным, - сказал Бекетт. - Это зависит от фактора, который мы не можем оценить: насколько хорошо они защитили свою женскую часть населения.
      - Любая другая группа населения может быть свободно принесена в жертву, - сказал Лепиков.
      Хапп наклонился вперед.
      - Они уже понесли такие потери, что все воюют на запасных позициях. Люди, которых приперли к стене, склонны принимать опасные решения.
      Викомб-Финч почесал подбородок черенком трубки.
      - Милитаристский подход, - пробормотал Лепиков; - он везде одинаков.
      Как уже было заведено, Данзас прокашлялся и посмотрел на сидящих за столом, показывая тем самым, что собирается объявить официальное решение.
      - Вы должны также принять во внимание то, что может быть сделано такими странами, как Аргентина или Индия, странами, потенциал которых для катастрофических решений не имеет, как сказал бы Билл, "достаточных прошлых данных", по которым можно предсказать их поведение. Эти страны могут разжечь конфликт между супердержавами, надеясь отсидеться в стороне и пожинать плоды.
      Викомб-Финч поднял крупинку табака, выпавшую из трубки.
      - Интересная теория, безумная.
      - Безумие заразно, - сказал Хапп, - так же заразно, как и сама чума. О'Нейл выпустил на наш мир и вторую чуму - безумие.
      - Правительства наверняка будут стремиться восстановить мировой генофонд из своих собственных запасов, - сказал Бекетт. - И как только они научатся манипулировать ДНК так же, как это сделал О'Нейл... - он покачал головой.
      - Другие виды чумы? - спросил Викомб-Финч.
      - Почему бы и нет? - задал встречный вопрос Хапп.
      Данзас кивнул, сделав забавное угловатое движение, похожее на кувырок детской игрушки.
      Викомб-Финч протянул руку назад, к маленькому столу, и поставил перед собой большую пепельницу. Он выколотил в нее свою трубку и вновь набил ее табаком.
      - А что, если О'Нейл в Ирландии? - спросил он.
      - И ирландцы заставят его сотрудничать? - добавил Бекетт унылым голосом.
      - В самом деле, - сказал директор. Он зажег трубку и сделал несколько затяжек.
      - Вы слышали мой разговор с Доэни, - сказал Бекетт. - Я бы сказал, что шансы того, что они с О'Нейлом сотрудничают, невелики... если это действительно О'Нейл. Боже мой! Сколько он уже у них? Четыре месяца?
      - А что, если это О'Нейл, и он приготовил для нас другие виды чумы? спросил Викомб-Финч.
      - Миру сейчас, более чем когда-либо, нужны исследовательские центры, такие как наш, - сказал Лепиков. - Почему мы не считаемся с нашей ценностью, нашим огромным значением?
      Викомб-Финч сказал:
      - Это кажется мне решающим аргументом против любого нападения на нас. Я боюсь другого: что кто-нибудь другой может получить вакцину раньше нас.
      - Это другая игра, - сказал Бекетт. Он надеялся, что именно директор первым упомянет эту возможность. - Что с нашим компьютерным временем?
      Викомб-Финч выдохнул облачко голубого дыма и скосил глаза вниз, на свою трубку. Он не достиг бы своего нынешнего положения, если бы не понимал игры политических сил, но пользование этой силой всегда наполняло его беспокойством. Он знал, что такие вещи, как те, что они только что здесь обсуждали, могут произойти... и происходят. Однако его собственная система управления заключалась в том, чтобы никогда не угрожать непосредственному начальству и, одновременно, работать в атмосфере постоянного, последовательного получения результатов. Он думал об этом, как о сути своего научного метода. Интуиция, полеты воображения - все это он рассматривал как угрозу упорядоченному движению науки вперед. Викомб-Финч не любил видеть перед собой неорганизованный мир, но это, как он понимал, и было, к несчастью, основным свойством мира. О'Нейл вставил палку в колесо всех работ. Настоящие мужи науки могут только надеяться на то, что когда-нибудь восстановится порядок. "И необходимо что-то сделать, чтобы ограничить разрушительные последствия научных открытий, что-то, над чем никто из сидящих за этим столом даже не задумывается", - подумал он.
      Члены группы выжидательно смотрели на него.
      - Я объявлю новый график компьютерного времени утром, - сказал Викомб-Финч. Он взглянул на Бекетта. - Мы должны действовать по установленному распорядку, старик. Дайте мне ночь, чтобы изучить ситуацию. - И он указал трубкой на компьютерные распечатки у себя на столе. - Смею надеяться, что в этой пачке есть пища для размышлений.
      Бекетт вздохнул. Это было не то, на что он рассчитывал. Но все-таки. Директор кинет им кость - больше компьютерного времени в какой-нибудь форме. Похоже, что мяч отбили-таки на сторону Рокермана. Сможет ли Рокерман принять его, не подав им руки?
      Паук-носитель завесы во дворце Хосроев.
      Крик совы звучит облегчением в замке Афразияба.
      Саади
      Спустя три недели после посещения виллы Маккрея Херити остановил их вечером у небольшого однокомнатного домика, скрывшегося от дороги за небольшой возвышенностью. Они добрались до него по заросшей тропинке, бегущей через неизбежные гранитные изгороди. Джон обнаружил, что с удовольствием предвкушает ночлег со стенами и крышей над головой. Они провели предыдущую ночь без огня, переночевав в покинутом сенном сарае, а за стенами шумел ветер и лил дождь.
      Изнутри домик пах плесенью, но окна были целы, и дверь закрывалась плотно. Херити ушел обследовать окрестности и вернулся с известием, что свежей еды нет, даже цыплят, которые могли бы привести их к гнезду, полному свежих яиц.
      Перед камином стоял стол со сломанной ножкой, подпертый обломком зеленой ветви. Отец Майкл нашел в соседнем сарае сухой торф, разжег его на каминной полке, и скоро у них в домике полыхал огонь.
      - Я не видел никаких признаков погони, - сказал Херити печальным тоном. - Но уверенным быть нельзя. Сегодня ночью мы снова будем дежурить по очереди.
      Отец Майкл подошел к рюкзаку, лежавшему в углу у камина, и извлек пакет, завернутый в полиэтилен.
      - Здесь кусок свинины, - сказал он.
      Мальчик сел на пол у огня и протянул руки к теплу. Херити поставил свой рюкзак рядом с рюкзаком Джона у двери, посмотрел на прислоненный к нему автомат и улыбнулся. Он оглядел комнату: чердака нет, только небольшое замкнутое пространство.
      Джон подошел к одному из двух окон напротив двери и посмотрел на запад, на темнеющее небо. Заходящее солнце, пробивающееся сквозь облака, наполнило воздух тусклым желтым светом, который исчезал на глазах. Отдаленные вспышки голубых молний плясали под облаками, похожие на детские каракули. Молнии казались нереальными, пока не слышался раскатистый удар грома. Джон подсчитал секунды между вспышкой и громом - десять с небольшим. Следующее число было меньше, гроза быстро приближалась.
      Отец Майкл развязал пакет на столе.
      - Хорошо, когда есть огонь, - сказал он.
      Херити взял автомат и, оставив рюкзак, нырнул в дверь.
      - И куда же он собрался? - спросил отец Майкл.
      - В этом домике только одна дверь, - сказал Джон. - Его это не беспокоит.
      - Окна с трех сторон, - возразил отец Майкл. - Я думаю, что это все равно ловушка. Как вы полагаете, Джон, он действительно убил Лиама?
      Джон просто посмотрел на него.
      Отец Майкл вздохнул. Он еще покопался в своем рюкзаке и достал немного гэнновского сыра.
      - Я не хочу иметь грехи Джозефа на своей душе, - пробормотал он.
      "От свинины доносится тухлый запах", - заметил Джон. Испорчена, без сомнения. Неужели священник не чувствует?
      - Я желаю благополучия мистеру Гэннону и его семье, - сказал отец Майкл. - Я помолюсь за них ночью.
      Джон подумал о Гэнноне. Этот единственный пистолетный выстрел, он наводит на мысли. Гэннон был человеком, готовым к смерти, даже желающим ее. Слишком чувствительный и глубокий для нынешних времен. Как воспринял Гэннон четверых чужаков, которые так неожиданно захватили его хозяйство, а потом так же быстро покинули его? "Видел ли он в нас групповую личность?"
      Отец Майкл подошел к мальчику, и оба они стали смотреть на оранжевые языки торфяного пламени.
      "Что удерживает нас вместе?"
      Джон попытался увидеть Херити, священника, мальчика и самого себя глазами Гэннона. Предполагается, что группы обладают социальной личностью. Философ может попытаться определить эту личность.
      Молния ударила рядом, звук грома был близким и громким. Казалось, что тьма снаружи сгустилась, стала более плотной.
      "Мы - четверо разных людей, соединенных вместе по разным причинам", решил Джон. Его беспокоило отсутствие симметрии в группе. В ней была опасная несоразмерность. Был ли Херити-охотник лишним?
      Но его исключение из группы особой роли не играло.
      Дождь начал барабанить по крыше домика. Течь у стены напротив камина издавала частый капающий звук, и вода брызгала на рюкзаки у двери. Джон передвинул их под одно из окон, прислонив автомат к рюкзаку, который Херити взял у Лиама.
      Джону пришло в голову, что каждым из них движет какая-то скрытая цель. "Я должен выполнить задание О'Нейла". У мальчика есть его обет молчания. Херити по натуре охотник. А отец Майкл... священник ищет свою религию.
      "То, что удерживает группу вместе, содержит в себе что-то неестественное", - решил Джон. Было ли это что-то сверхъестественное? Он чувствовал: важно определить, что же их объединяет.
      Шум дождя по крыше стал очень громким, но гром и молнии уходили к северо-востоку. Джон отметил это только частью своего сознания. "Эти размышления - не пустая фантазия", - думал он. Древние сверхъестественные силы этой земли, волшебный маленький народец и феи, о которых без конца вспоминал Херити, ушли. Их заменило что-то неизбежно реальное, естественно их превосходящее.
      "Это сделал я. Я сделал это для О'Нейла".
      - Ну куда делся этот Джозеф Херити? - спросил отец Майкл хныкающим голосом.
      - Наверное, пережидает где-то дождь, - сказал Джон.
      - Дождь, кажется, немного поутих, - сказал отец Майкл. - Нынешняя зима совсем мягкая. Мы подождем его или начнем есть сразу?
      - Как хотите.
      В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только слабым шипением торфа в камине, а шум дождя по крыше стих до легкого постукивания. Джон увидел рядом с первой вторую течь, из которой тоже капала вода. Мальчик громко шмыгнул носом.
      Вдруг дверь распахнулась, и в нее быстро вошел Херити, закрыв дверь за собой. На нем был легкий плащ-пончо, с которого на пол набежала большая лужа. В его глазах было дикое выражение. Он стряхнул воду со своей зеленой шапки.
      - Нас не преследуют, - сказал он и снял пончо через голову, бросив на пол шапку, которая издала мокрый шлепок. Под пончо у него на шее висел автомат, однако внимание всех было привлечено мешком, который свисал на шнурке с левого плеча Херити. В нем были три белые пластиковые бутылки и кучка консервов с яркими наклейками, явно дочумного производства.
      - Где вы нашли все это? - спросил отец Майкл.
      Херити улыбнулся.
      - Пища для тех, кто в бегах. Мы закопали множество этого добра по всей Ирландии.
      - Значит, вы были здесь раньше, - сказал отец Майкл.
      - Значит, был. - Херити повесил свое пончо на колышек у двери и швырнул мешок на стол так, что он опасно зашатался на своей ноге-подпорке. - Сыр Гэннона, - сказал он, посмотрев на стол. - Из него получится хороший ужин, но мясо уже с душком. Вы что, хотите чтобы мы все заболели, святой отец?
      - Я не люблю выбрасывать пищу.
      - Ага, мы все еще помним голодные времена, не так ли? - сказал Херити. Он взял пакет с мясом и бросил его в огонь. Жир коротко вспыхнул, наполнив комнату едкой вонью тухлой свинины и горелой пластмассы. Херити поглядел через комнату на Джона, стоящего у окна. - Ты знаешь, на что похоже, когда горит свинина, Джон? На нас самих.
      Джон продолжал молчать.
      Херити взял толстый ломоть хлеба и положил сверху сыр.
      Священник с мальчиком подошли к столу и последовали примеру Херити. Отец Майкл передал кусок хлеба с сыром Джону, сказав при этом:
      - Благослови Господи эту еду для поддержания нашей плоти.
      Джон ел у окна, глядя наружу. Гроза ушла за холмы, забрав с собой дождь. С карнизов все еще падали блестящие капельки воды, заметные при свете, исходящем из окна. У сыра был легкий запах табака и кислый вкус. Джон скорее почувствовал, чем услышал, как Херити приблизился и встал рядом. Дыхание Херити пахло кислым сыром и чем-то еще. Виски! Джон в упор посмотрел на Херити в оранжевом свете пламени. Глаза Херити смотрели прямо, в его движениях не было нетвердости.
      - Я заметил, Джон, что ты никогда не вспоминаешь о прошлом, - сказал Херити ровным голосом.
      - Ты тоже.
      - Ты заметил это, да?
      - Это из-за того, что ты что-то скрываешь? - спросил Джон. Он чувствовал себя спокойно и безопасно, задавая этот вопрос, так как знал, что О'Нейл-Внутри никогда не покажется в присутствии этого человека.
      Кривая улыбка исказила губы Херити.
      - Тот же самый вопрос пришел в голову и мне!
      Отец Майкл повернулся спиной к огню и глядел на комнату. Глаза его оставались в тени. Мальчик снова сел у камина.
      - Я все спрашивал себя, - сказал Херити, - откуда ты столько знаешь об Ирландии?
      - Дедушка.
      - Родился здесь?
      - Его отец.
      - Где?
      - В Корке.
      Джон остановился, когда уже хотел повторить историю дедушки Джека о семистах винтовках. Это могло уже всплыть, как часть биографии О'Нейла. Когда он подумал об этом, все его тело оцепенело. Он знал, что в его поведении была некоторая безумная осторожность, хотя причина ее ускользала от него. Между О'Доннелом и О'Нейлом все-таки была связь.
      "Я знаю то, что знал О'Нейл".
      "Они были как родственники", - решил он. Это было беспокойное родство, связь, которой надо избегать.
      - Значит, твои предки наполовину ирландцы, - сказал Херити.
      - Чистокровные ирландцы.
      - С обеих сторон. Ну не чудо ли это!
      - К чему все эти вопросы, Джозеф?
      - Считай это естественным любопытством, Джон. Я просто задумывался, где же ты занимался всеми этими штучками с микроскопами, и пробирками, и разными чудесными инструментами науки?
      Джон взглянул на свет камина, виднеющийся вокруг темной фигуры отца Майкла, и на мальчика, сидящего неподвижно у его ног. Они выглядели, как силуэты позирующих фигур.
      - Ну вот, он не отвечает, - сказал Херити.
      - Это было в Вашингтонском университете, - сказал Джон. Это было достаточно безопасно. Весь этот регион был поражен паническим огнем даже еще до того, как он покинул Францию.
      - И держу пари, ты был важной фигурой, - сказал Херити.
      - Очень второстепенной.
      - И как же ты избежал опасности?
      - Я был в отпуске.
      Херити посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом.
      - Значит, ты один из счастливчиков.
      - Как и ты, - сказал Джон.
      - У тебя были какие-то личные причины, чтобы приезжать сюда на помощь?
      - Мои причины тебя не касаются!
      Херити перевел взгляд в окно. Его слова имели особый подтекст.
      - Вы правы, мистер О'Доннел. - Он улыбнулся священнику кривой улыбкой, которая в отблесках огня имела сатанинский вид. - Разве это не звучит, как одиннадцатая заповедь, святой отец? Не быть любопытным!
      Отец Майкл продолжал молчать.
      - Вы простите ирландцам их бедные сельские манеры? - спросил Херити.
      Джон глядел на Херити. Джок практически сказал, что Херити был боевиком-"прово".
      - В нашем мире есть всякие манеры, - сказал Джон. - Как сказал бы отец Майкл, можно простить что угодно, если это не отбирает у тебя жизнь.
      - Мудрый человек, - сказал Херити, но голос его стал печальнее.
      Отец Майкл сменил положение, потерев руки. Он взглянул сначала на Херити, потом на Джона.
      - Вы не все знаете о нашем Джозефе Херити, Джон.
      - Замолчите, священник, - сказал Херити.
      - Я не буду молчать, Джозеф. - Отец Майкл отрицательно помотал головой. - Наш Джозеф собирался стать важным человеком в этой стране. Он изучал законы, наш Джозеф Херити. Были такие, кто говорил, что когда-нибудь он будет первым из нас.
      - Это было давно, и из этого ничего не вышло, - сказал Херити.
      - Что изменило вас, Джозеф? - спросил отец Майкл.
      - Вся эта ложь и обман! И вы были заодно с ними, Майкл Фланнери. Херити компанейски положил руку на плечо Джона. - Здесь холодный пол, но сухой. Я буду дежурить до полуночи, а потом ты будешь бодрствовать до рассвета. Лучше мы проснемся пораньше и пойдем напрямик через поля, чем по дороге. Там есть тропы.
      - Люди, за которыми охотятся, всегда узнают, где есть тропы, - сказал отец Майкл.
      - И они узнают, что надо избегать людей, которые говорят слишком много, - сказал Херити. Он взял свой автомат, продел голову в пончо и с отвращением посмотрел на мокрую шапку на полу. Дождь больше не барабанил по крыше. Херити положил шапку поближе к огню и, выпрямившись, потянулся. Херити двигался, автомат вырисовывался под пончо острыми углами. Поддерживайте огонь, - сказал он. - Я буду караулить на улице. - Он открыл дверь и вышел наружу.
      - Когда-то он подавал большие надежды, - сказал отец Майкл. Используя свой рюкзак вместо подушки, он лег, протянув ноги к оранжевому свечению торфяного огня. Мальчик лежал, свернувшись клубком, как еж, спрятав голову в куртку, похожий на темную груду в углу у камина.
      Джон последовал примеру священника. Мысли его были заняты настойчивыми вопросами Херити. "Ты не вспоминаешь о прошлом". Этот человек внимательно следил за ним. Джон начал вспоминать их разговоры, которые они вели в пути. Ничего случайного не исходило от Херити. Джон запоздало понял, что этот человек был тренированным специалистом по допросам, получающим ответы из реакции, которую он видел, так же, как и из слов, которые он слышал. "Он изучал законы". Грубые манеры, деревенский акцент - все это часть искусной позы. Херити копал глубоко. Джон заснул, думая о том, что же он мог выдать этому наблюдательному человеку.
      Много позже Джон проснулся, думая, что слышал странный звук. Он схватил автомат, лежавший на полу рядом с рюкзаком, почувствовав холод металла. Джон сделал глубокий вдох, почувствовав близкий запах человека в замкнутом пространстве - аромат человеческого пота из-за долгих переходов и усталости, сваливавшей в сон, как только предоставлялась возможность. Он сел в темноте и положил автомат на колени.
      Дыхание рядом. Сопение.
      Огонь в камине уже погас.
      Комната казалась темной камерой, в которой вдруг резко выделился скребущий звук. Вспыхнула спичка, и Джон увидел лицо Херити менее чем в метре от себя.
      - Ты проснулся, - сказал Херити. Спичка потухла. - Ты можешь караулить внутри, Джон, если хочешь. На расстоянии мили нет никаких признаков погони.
      Джон встал. За окном светили звезды.
      - Прохладно, - прошептал Херити.
      Джон услышал, как он растянулся на полу, мелкие движения человека, пытающегося найти удобное положение. Дыхание Херити стало глубоким, медленным и ровным.
      Джон чувствовал холодную тяжесть автомата в руках. Почему Херити дал ему это опасное оружие?
      Оно могло бы убить три спящие фигуры в считанные секунды.
      Джон подошел к окну и пристально всмотрелся в звездную ночь - бледное серебро зимнего луга на темном фоне деревьев. Он стоял, изредка переступая с ноги на ногу, и думал об этом странном человеке, Джозефе Херити.
      "Ложь и мошенничество".
      Херити был идеалистом, но уже перестал им быть. Вопрос отца Майкла продолжал звучать в сознании Джона: "Что изменило тебя, Джозеф?" Изменило... Изменило...
      Джон Рой О'Нейл изменился. Что привело к этому, понятно и так.
      Обстоятельства.
      Со временем небо на востоке просветлело и красно-оранжевое солнце показалось над вершинами деревьев. На мгновение это напомнило японские мотивы восходящего солнца, с просвечивающими сквозь туман бледными лучами. Из рощицы деревьев по ту сторону луга доносилось птичье пение. Солнечные лучи осветили местность, и появилась незаметная прежде дорожка смятой травы, бегущая через заросший луг.
      Сзади послышался голос Херити.
      - Колокола церкви больше никогда не разбудят нас.
      Отец Майкл кашлянул и проговорил с волнением:
      - Колокола снова зазвонят, Джозеф.
      - Только для того, чтобы посылать сигналы тревоги над городами и деревнями. Ваша церковь мертва, отец. Мертва, как и все женщины.
      В тысяча пятьдесят четвертом году патриарх
      Константинополя и Папа Римский прокляли друг друга. После
      этого в обеих церквах не осталось ничего святого. И ими
      завладел сатана. Я убежден в этом.
      Джозеф Херити
      По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа.
      Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: "Гарретстаун". Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелось надеть что-нибудь более теплое, чем свитер.
      - Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков.
      - Какие вещи? - спросил Джон.
      - Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло - обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми.
      Сзади послышался голос отца Майкла:
      - Килдэр Хант - это чисто английское явление.
      - Я был там, - сказал Херити. - Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация - толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих.
      Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити.
      - Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла?
      Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам.
      - Я подумал о том же! - сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. - Глупость людей находится за пределами моего понимания.
      - Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? - спросил Херити, и голос его "был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом.
      - Это была попытка вернуть добрые начинания, - подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону.
      - Обычное дело! - сказал Херити, глядя поверх голов. - Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там.
      Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами.
      - Шел мелкий дождь, - сказал отец Майкл. - Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то - одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой - окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался.
      Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии.
      Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним.
      - Повсюду на земле были тела, - продолжал отец Майкл. - Люди... мертвые лошади... засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал.
      - Но кто сделал все это? - спросил Джон.
      - Толпа, - ответил Херити.
      Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу.
      - Они даже сняли почти всю обувь и чулки, - говорил священник. - Обувь и чулки... Зачем они это сделали?
      Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. "Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми", - подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес - завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства.
      Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, даже если это не принесло ему счастья.
      - Что ты чувствуешь теперь, Джон? - спросил Херити.
      - Это не приносит мне радости, - ответил Джон.
      - Черный день, - добавил отец Майкл.
      - Сейчас ты выслушаешь его? - поинтересовался Херити. - Единственными католиками там были машинисты и конюхи, люди тяжелого физического труда. Кучка помещиков-протестантов ответила за свои злодеяния, а священник расстроен.
      Голос отца Майкла зазвучал громче.
      - Они были убиты! Зарезаны, как скот - ножами, вилками, забиты до смерти или задушены голыми руками. Не было ни единого выстрела.
      Херити посмотрел на Джона.
      - У тебя нет мыслей по поводу того, что могло бы Произойти, появись среди нас сумасшедший О'Нейл?