Джон слышал в голосе Херити интонации дедушки Мак-Карти, но в нем слышался и скрытый злорадный тон.
      - Не беспокойтесь, - сказал Джон. - Я найду дорогу сам.
      - Ага, но это опасно, быть здесь одному, - сказал Херити. - Вчетвером безопасней. Что вы скажете, отец Майкл? Разве не должны мы поступить как джентльмены-христиане и проводить этого янки безопасной дорогой до Лаборатории?
      - Он сам должен знать, что это нелегкое путешествие, - сказал отец Майкл. - Скорей всего, займет месяцы. И все пешком, если я не ошибаюсь.
      - Конечно-конечно, отец, на это уйдет время, и множество времени. Мы будем идти пешком через всю страну, наблюдая жалкие картины нашей бедной Ирландии. Да и американцу сейчас нужны дружелюбные местные проводники.
      Джон чувствовал дух противоречия между этими двумя мужчинами, легкий оттенок мстительности в голосе Херити. Мальчик все это время стоял, опустив голову, равнодушный ко всему.
      Когда отец Майкл не ответил, Херити сказал:
      - Хорошо, тогда я сам проведу американца, если добрый пастырь неспособен выполнить свой христианский долг. - Херити повернулся слегка влево в направлении тропки, которая вела между деревьев на узкую дорогу, идущую вдоль озера. - Ну, идем, янки.
      - Мое имя О'Доннел, Джон Гарреч О'Доннел, - сказал Джон.
      С деланной учтивостью Херити сказал:
      - Ах, ну вот, я не хотел вас обидеть, мистер О'Доннел. Конечно, и О'Доннел - великолепное имя. Я знал многих О'Доннелов, и, дай-то Бог, чтобы некоторые из них никогда не перерезали мне горло темной ночью. А янки - это просто такое выражение.
      - Может, хватит уже, мистер Херити? - спросил отец Майкл.
      - Да я просто объясняю мистеру О'Доннелу, - сказал Херити. - Мы не хотим обидеть его, правда ведь? - Он снова повернулся к Джону. - Мне говорили, что у нас есть и другие янки; есть французы и канадцы, пара-другая англичан и даже мексиканский контингент, они застряли, когда появились военные корабли. Но никто, я думаю, не был настолько глупым, чтобы приехать сюда после этого. Как вы пробрались мимо военных кораблей, мистер О'Доннел?
      - Что они могут сделать, кроме как убить меня? - спросил Джон.
      - Вот именно, - сказал Херити. - Вы подверглись большому риску.
      - В Америке есть такие, которые хотят помочь, - сказал Джон. Этот Херити его удивлял. Чем этот человек занимается? Слишком многое оставалось здесь недосказанным.
      - Помочь, - буркнул Херити. - Вернуть всех этих прекрасных дамочек к жизни. Ага, ну-ну.
      - Если бы мы только могли, - сказал Джон. - И всех женщин и детей, убитых бомбами террористов тоже.
      Выражение черной ярости появилось на лице Херити и исчезло. Он весело сказал:
      - Что же вы можете знать об этих бомбах, мистер О'Доннел?
      - То, что я читал в газетах, - солгал Джон.
      - Газеты! - сказал Херити. - Это не то же самое, что побывать рядом с настоящей бомбой.
      - Разговоры не помогут мистеру О'Доннелу попасть в Лабораторию, сказал отец Майкл. - Может быть, мы уже тронемся в путь?
      - Мы! - сказал Херити. - Добрый святой отец идет с нами! Как это будет благородно, мистер О'Доннел, идти пешком под охраной Божьего милосердия!
      Не отвечая, отец Майкл обошел вокруг Джона и зашагал по узкой тропинке по направлению к дороге. Мальчик, придерживая спереди полы своей голубой куртки, бегом догнал священника и зашагал следом за ним в ногу.
      - Идемте, мистер О'Доннел, - позвал отец Майкл, не оборачиваясь.
      Джон повернулся спиной к Херити и последовал за священником. Он слышал, как Херити шагает следом сзади, настолько близко, что ему было не по себе. Однако священник пойдет к Лаборатории. В этом Джон был уверен. Его приведут прямо в сердце ирландской битвы с чумой!
      Со своей стороны Херити чувствовал огромную неудовлетворенность обменом репликами между собой и этим О'Доннелом. Этот человек может быть тем, кем он представился. И что тогда? Лысый простофиля, к которому совершенно не подходило описание О'Нейла.
      Отдуваясь, Херити шепотом выругался.
      Это задание раздражало его, и самое худшее в нем было сознание того, что Кевин именно и намеревался уязвить его гордость. А то, что он взвалил ему на плечи в последнюю минуту отца Майкла! А потом священник отказался бросить этого слабоумного мальчишку! Бесполезный маленький дохляк! В этой миссии все было гнусным. Ну что ж, раньше начали, раньше кончим.
      Херити, следуя за О'Доннелом, приблизился к тому вплотную, наблюдая за его движениями, перекатыванием плеч под толстым шерстяным свитером.
      "Я расправлюсь с ним, как с луковицей", - думал Херити. Если он действительно О'Нейл... Херити начал созерцать план в несколько улучшившемся настроении - устно снимая защитные слои с О'Доннела, сдирая с луковицы сухую шкурку, чтобы найти под ней сладкую дрожащую плоть.
      Отец Майкл дошел до дороги и помог мальчику перебраться через каменную изгородь. Они остановились и наблюдали, как О'Доннел и Херити поднимаются к ним.
      "Этот Херити - плохой человек, - думал отец Майкл. - Каждую секунду на грани богохульства. Всегда выискивает слабые места в каждом, находящемся рядом. Что-то злобное в Херити радуется чужой боли. Янки не будет в безопасности наедине с Херити. Власти в Дублине поступили мудро, составив их команду таким вот образом".
      О'Доннел достиг дороги, задыхаясь после подъема. Херити, прямо следом за ним, замешкался по другую сторону каменной изгороди, глядя назад на путь, который они прошли.
      "Он всегда смотрит на свой след, этот Херити! - думал отец Майкл. Дурные вещи оставляет он позади".
      Отец Майкл слегка повернулся и встретился взглядом с О'Доннелом, в затуманившихся глазах которого застыло оценивающее выражение. Может ли этот человек действительно быть Безумцем? В нем есть что-то странное, несомненно. Ну что ж, начальство в Дублине ясно дало понять, что на этот вопрос должен ответить Херити. Они сказали, что отец Майкл должен только смотреть за тем, чтобы Херити не причинил вреда О'Доннелу. Отец Майкл не спросил: "Почему я?" Он знал ответ.
      Потому что Херити спас мне жить. Мы связаны друг с другом, Херити и я, узами стыда. Начальство в Дублине знало, что произошло в Мейнуте.
      Забросив свой рюкзак за спину, отец Майкл пустился по дороге на север. Ему было слышно, как Херити и О'Доннел следуют сзади. Рядом с отцом Майклом мальчик прибавил шаг и пошел вплотную со священником, как будто ища у того защиты.
      "Это твоя жизнь, парень, - думал отец Майкл. - И желаю, чтобы она была у тебя радостной. И еще я желаю, чтобы ты заговорил".
      Некоторое время спустя Херити начал петь "Зеленые одежды". Слова эхом отдавались в долине озера.
      "У Херити красивый голос, - думал отец Майкл, - но песня, которую он выбрал для такого случая..."
      Отец Майкл в унынии потряс головой.
      Я боюсь, на земле нет такой истины,
      которая была бы известна.
      Томас Джефферсон
      Финтан Крейг Доэни уже более пяти минут вел частную беседу с Кевином О'Доннелом, когда обнаружил, что его собственная жизнь висит на волоске. Доэни всегда знал, что Кевин - убийца, однако он думал, что необходимость в его профессиональных услугах является достаточной защитой.
      По-видимому, нет.
      По требованию Кевина они вместе зашли в одну из новых камер-кабинетов в тюрьме Килмейнхем. Доэни не любил Килмейнхем. Финн Садал выбрал ее в качестве центрального пункта управления для дублинской команды из "исторических соображений". Это место вызывало у Доэни отвращение. Каждый раз, проходя через внутренний двор с его отгороженной проволокой окружной дорожкой и огромным застекленным куполом над головой, он думал о тех людях, которые жили - или умерли - в миниатюрных камерах, кольцом окружавших эту площадку: Роберт Эммет, Патрик Маканн, Чарльз Парнелл...
      Однако Килмейнхемский замок и Королевская больница находились менее чем в квартале отсюда, и Доэни был вынужден признать, что условия в больнице были великолепными.
      Совещание началось в довольно холодном тоне, когда они вошли в камеру-кабинет вскоре после завтрака. Кевин получил открытый циркуляр о лаборатории в Киллалу. Когда они оба уселись за небольшой стол с лампой между ними, Кевин сказал:
      - Они сами утверждают, что наша единственная надежда - это лаборатория.
      - Если мы самостоятельно первыми найдем вакцину, то весь мир должен будет прийти к нам, - сказал Доэни.
      - Лаборатория - это все-таки не слишком большая надежда после того, как прошло столько времени, - сказал Кевин.
      - У нас такие же шансы, как и у всех остальных.
      Казалось, Кевин не слышал.
      - Однако мы в Ирландии привыкли к разочарованиям. Мы уже даже ожидаем их. - Он откинулся назад и пристально смотрел на Доэни. - Все, кроме этого, является по-настоящему неожиданным.
      - Это пораженческие разговоры, Кевин. Уверяю тебя, Адриан Пирд - это самая светлая голова из всех, которые я когда-либо встречал.
      Кевин выдвинул ящик своего стола, достал маленький бельгийский пистолет и положил его на стол рядом со своей правой рукой.
      - Я часто думаю об этом молодом студенте-медике и его женщине в той барокамере, - сказал Кевин. - Как они держат друг друга в объятиях ночью, пока остальные ложатся спать в одиночестве.
      Доэни посмотрел на пистолет, ощущая чувство холода в желудке. Что здесь происходит? И что означает эта двуличная фраза о молодом Броудере и Кети? Все знают, что Пляжные Мальчики делают с каждой из выживших женщин с плавучих гробов. И то, что люди Кевина часто убивают пришельцев, которых пригоняют к берегу из-за опасности заражения чумой. Охота на таких "прибрежных пташек" считалась у Финна Садала спортом. Потом они сжигали бедолаг старым кельтским способом - в плетеных корзинах над огнем! Этот Кевин О'Доннел - жестокий человек, и пистолет на столе мог быть и не пустым жестом.
      - Что ты затеял, Кевин? - спросил Доэни.
      - Я думаю, кто же будет последним человеком в Ирландии? - спросил Кевин. - Некоторые думают, что это будет тот крошечный младенец в Атлоне, которого нашли живым около мертвой матери. На кого мне поставить, Фин?
      - Не имею ни малейшего понятия. На твоем месте я вообще не бился бы об заклад. Несколько женщин в окрестностях еще имеется.
      - А некоторые считают, что это будет тот мальчишка, которого воспитывают монахи в Бантри, - сказал Кевин. - И еще "цыганенок из Моерна" - хотя ему уже восемь лет, но он из семьи, в которой многие прожили больше ста лет. Может, ты его предпочтешь, Фин?
      - Меня не волнует ничего, кроме чумы, - сказал Доэни. - Впереди у нас нет ничего, кроме отчаянного поиска лекарства. И люди Адриана Пирда...
      - Значит, ты не считаешь, что там с Херити и священником находится О'Нейл собственной персоной?
      - У меня есть сомнения. И даже если это он, как мы заставим его помочь нам найти решение?
      - Ну, есть способы, Фин. Есть способы.
      - О'Нейл был в районе Сиэтл-Такома, - сказал Доэни. - И после того как поисковая бригада покинула его дом, они разожгли Панический Огонь во всем районе. Нет даже числа жертв, и никакой возможности идентифицировать тела.
      - Фин, я говорю тебе, что весь этот прекрасный остров - это большой плавучий гроб. И я видел доказательство этого.
      Доэни наполнила такая злость, какой он никогда не ощущал прежде. Он едва смог спросить:
      - Какое доказательство?
      - Всему свое время, Фин, всему свое время.
      Доэни сделал движение, будто пытаясь встать, но Кевин положил руку на пистолет.
      - Все эти смерти, - сказал Доэни. - Ни один настоящий ирландец не захочет, чтобы они были впустую!
      - Какие смерти? - спросил Кевин, не снимая руки с пистолета. - Те, кого убили англичане и ольстерцы?
      - Да, они тоже. - Доэни, глядя на руку, застывшую на пистолете, неожиданно понял: он собирается убить меня. Почему?
      - Значит, они тоже? - спросил Кевин тоном недоверчивости. С безумным огоньком в глазах он глядел через стол на Доэни.
      "Он сумасшедший, - думал Доэни. - Он действительно сумасшедший".
      - Ни одна смерть во имя Ирландии не может быть забыта нами, - сказал Доэни. - Именно поэтому Пирд, и я, и все наши люди работаем так упорно, чтобы...
      - Эта болтовня ничего не объясняет, Фин! Я знаю, почему это проклятье пало на нас. Это потому, что мы не простили Дайрмат ту женщину, которую он украл у Тернана О'Рорка.
      - Боже мой, опомнись! - Доэни потряс головой. - Это было больше восьмисот лет назад!
      - А они все еще бродят по Ирландии, Фин. Проклятие Брефни. Они не найдут себе места и не соединятся, пока хоть один ирландец не простит их. Это те двое в камере в Киллале, ожившие Дайрмат и Деводжилла! Мы должны просить их, Фин.
      Доэни сделал два глубоких вдоха.
      - Конечно, если ты так говоришь, Кевин.
      - Разве я не говорил это только что? - Кевин положил пистолет на колени, поглаживая его одной рукой. - Каждый наш брат, убитый англичанами, должен быть отомщен, но Дайрмат и его женщина должны наконец обрести покой.
      - Без той работы, которую делаем мы с Пирдом, у Ирландии нет будущего, - сказал Доэни.
      - Ты слышал, Фин, о толпе безголовых женщин в Вейл-оф-Авоке? Некоторые говорят, что они слышат их плач по ночам.
      - Ты веришь этому? - спросил Доэни.
      - Чепуха! Как они могут плакать, если у них нет голов?
      "Я должен развеселить его, - думал Доэни. С сумасшедшим нельзя разговаривать разумно".
      Когда Доэни не ответил, Кевин сказал:
      - Сейчас есть новый вид американских поминок для тех, кого посылают умирать назад в Ирландию. Ты слышал, Фин?
      Пистолет снова на столе, но рука Кевина остается на нем.
      - Я не слышал.
      - Они раздают яд тем, кто не хочет садиться на корабли.
      Доэни просто помотал головой.
      - Мы прослушивали твои телефонные разговоры с Англией, Фин, - сказал Кевин. Он поднял пистолет и навел его на грудь Доэни.
      У Доэни пересохло во рту и в горле.
      Кевин сказал:
      - Ты забыл, Фин, что мы не можем доверять галлам. Никогда.
      - Хаддерсфилдский центр помогает нам, - сказал Доэни с ноткой отчаяния в голосе.
      - Теперь уже помогает? И этот отличный парень, доктор Дадли Викомб-Финч, он уже и не англичанин?
      - Ты знаешь, что он англичанин, но у него одно из лучших исследовательских учреждений в мире. И они только что получили новые материалы из Америки.
      - О, как это благородно, - сказал Кевин. - У нас есть магнитофонные записи твоих разговоров. Фин. Ты будешь отрицать, что совершил измену?
      Палец Кевина начал сжиматься на пусковом крючке.
      В отчаянии Доэни сказал:
      - Ты простил Дайрмата и его женщину, а не хочешь выслушать мои объяснения?
      - Я слушаю, - сказал Кевин.
      - Все, что сообщил нам Викомб-Финч, было проверено в нашей лаборатории. Каждый кусок информации оказался правдивым. Он не лгал нам.
      - Я провел много часов, слушая эти ленты, - сказал Кевин. - Этот акцент из британской публичной школы, я много раз слышал его раньше у таких же, как этот твой британский друг.
      - Но никогда в таких условиях, - сказал Доэни. - Они сейчас попали в тот же навоз, что и мы!
      - Тщательно культивированный звук сладкого благоразумия в их голосах, сказал Кевин, - даже когда они выставляют самые неблагоразумные требования.
      - Ты можешь не верить мне на слово о том, что он дал нам, - сказал Доэни. - Спроси Пирда.
      - О, я спросил. Проблема с этим акцентом, Фин, в том, что они склонны верить самому акценту и не слишком задумываться над словами, которые при этом говорятся.
      - Что сказал Пирд?
      - То же самое, что и ты, Фин. И он очень сожалел, если разочаровал нас. Он не хотел никого обидеть.
      - Ты... ты не нанес ему вреда?
      - О нет! Он все еще здесь, в Киллалу, работает в поте лица над своими маленькими пробирками. Все это достаточно безвредно. - Кевин с сожалением покивал головой. - Но ты, ты. Фин. Ты ведь общался с галлом. Ты, а не Пирд. - Кевин поднимал пистолет до тех пор, пока Доэни не стал глядеть прямо в ствол.
      - Когда ты убьешь меня, что ты собираешься делать с Пирдом и остальными людьми в лаборатории? - спросил Доэни.
      - Я оставлю их живыми и здоровыми до того дня, когда я захочу эту женщину в барокамере, - сказал Кевин.
      Доэни кивнул, решившись на отчаянную ложь.
      - Мы так и думали, - сказал он. - Поэтому мы приготовились к тому, чтоб распространить известие об этом по всей Ирландии.
      - Известие о чем? - задал вопрос Кевин.
      - Известие об этой женщине и твоих видах на нее, - сказал Доэни. - Ты увидишь, как толпы бросятся, чтобы вырвать у тебя сердце голыми руками. У тебя не хватит пуль, чтобы остановить их всех.
      - Ты этого не сделал! - Однако пистолет слегка опустился.
      - Мы это сделали, Кевин. И никаким способом в этом мире ты не можешь остановить это.
      Кевин вернул пистолет на колени. Некоторое время он пристально изучал Доэни.
      - Что ж, хорошая штучка!
      - Давай, застрели меня, если хочешь, - сказал Доэни. - И потом можешь всадить следующую пулю себе в голову.
      - Тебе бы это понравилось, Фин?
      - Ты умрешь медленно или быстро, так или иначе.
      - Больше не будет телефонных разговоров с англичанами, Фин.
      Разозленный выше всякой способности оценить последствия Доэни сказал:
      - Будут, черт тебя побери! И я позвоню американцам, или русским, или китайцам! Пусть найдется кто угодно, кто может помочь нам, и я позвоню ему! - Доэни вытер губы рукой. - А ты можешь слушать каждое слово, которое я скажу!
      Кевин поднял пистолет, потом опустил его.
      - Держись подальше от того, что ты не понимаешь, Кевин О'Доннел! сказал Доэни. - Если ты хочешь, чтобы мы нашли средство от чумы!
      - Какие высокие слова, Фин! - голос Кевина звучал обиженно. - Тогда найди это средство, если можешь. Это твоя работа, и я желаю тебе успеха. Но когда ты найдешь лекарство, это будет уже моя работа, так же как и твоя. Ты понимаешь? - Кевин положил пистолет назад в боковой карман.
      Доэни смотрел на него, неожиданно понимая, что Кевин рассматривает чуму просто как еще одно оружие. Имея лекарство, он захочет использовать ее против всех вне Ирландии. Он будет играть в Безумца, и весь мир будет его мишенью!
      - Ты будешь распространять это безумие? - прошептал Доэни.
      - В Ирландии снова появятся короли, - сказал Кевин. - А теперь отправляйся в свою лабораторию и благодари Кевина О'Доннела за то, что он сохранил тебе жизнь.
      Доэни, пошатываясь, поднялся на ноги и покинул камеру, покачнувшись на пороге и с каждым шагом ожидая пулю в спину. Он не верил, что остался в живых, пока не попал во внутренний двор и охранник не открыл ему ворота. Улица Инчикор-роуд выглядела до безумия повседневно, даже поток машин на ней. Доэни повернул направо и, выйдя из поля зрения ворот, прислонился к старой килмейнхемской стене. В ногах его было такое ощущение, будто с них содрали все мускулы, оставив только кости и слабую плоть.
      Что можно поделать с Кевином О'Доннелом? Этот человек такой же сумасшедший, как и бедный О'Нейл. Доэни чувствовал, главным образом, жалость к Кевину, однако что-то же должно быть сделано. Избежать этого было нельзя. Доэни взглянул сквозь покрытое листвой дерево на небо с рваными пятнами голубизны.
      - Ирландия, Ирландия, - прошептал он. - До чего дошли твои сыны!
      Он хорошо понимал Кевина - вся эта борьба и смерть с тобой рядом. Это зажигало огонь в каждом ирландце. Это длится так долго, столько поколений это пережило, что тягостное, неугасимое пламя стало непременным спутником ирландской души. Оно укрепилось там связью притеснений и голода и поддерживается в каждом новом поколении при помощи историй, рассказываемых ночью у очага - о жестокости тиранов и агонии предков. Вызывающая содрогание действительность о тяжелом труде в Ирландии никогда не была дальше от ирландца, чем рассказы о его собственной семье.
      Доэни взглянул налево, где из Килмейнхема появилась группа вооруженных боевиков Финна Садала. Они не обращали внимания на человека, прислонившегося к стене.
      "Вот идет огонь грядущий", - думал Доэни.
      Ирландское прошлое - это угрюмые тлеющие угли, всегда готовые разгореться. Уныние приходит сразу, как только исчезает ярость. Эта ненависть к английскому; именно она являлась осью их жизни. Каждый новый ирландец требовал, чтобы тысячи лет жестокости были отомщены. Это было то, чего так жаждала ирландская душа.
      "Это источник нашей страсти, мрачный подтекст каждой шутки. А объект нашей ненависти никогда не был дальше от нас, чем шестьдесят миль через Ирландское море".
      "О, Кевина легко понять, но труднее остановить".
      Доэни оттолкнулся от холодной стены Килмейнхемской тюрьмы. Пот холодил его кожу. Он повернулся и пошел в направлении Королевской больницы.
      Я должен немедленно позвонить Адриану".
      Первородный грех? Ах, отец Майкл, какой это прекрасный
      вопрос для меня, человека, который так хорошо знаком с
      ним! Первородный грех - это означает родиться ирландцем. И
      это достаточный грех для любого Бога!
      Джозеф Херити
      Кети О'Хара сидела за маленьким, вделанным в стену столиком в своем новом помещении, записывая в дневник слова, которые она не могла сказать Стивену. Она знала, что уже больше 10:30 вечера, так как только что слышала, как Мун Колам и Хью Стайлс заступили на пост во дворе замка, который, думала она, уже должен быть полностью заложен кирпичом и накрыт крышей. Дневной свет померк и стал значительно тусклее, чем тогда, когда они переместились сюда.
      Она записывала в дневнике:
      "Мне не нравится Адриан Пирд. Он слишком любит чувствовать себя в роли начальника".
      По справедливости сказать, она знала, почему Стивен так восхищался этим человеком. Нельзя отрицать, что Пирд великолепно владеет делом, однако он требует, чтобы это признавали на каждом шагу. "В нем чего-то не хватает, думала она. - От Пирда не исходит солидная надежность, как от Стивена. Я веду себя неблагодарно".
      Все сделанное здесь было частью проекта по удержанию чумы за порогом всего лишь для одной женщины - ее самой. Все было предусмотрено до мелочей, так они уверяли ее, чтобы она была довольна в этом затянувшемся заключении. Всего лишь через одиннадцать дней после того, как Стивен почти силой затолкал ее в герметичную цистерну, явилась огромная толпа людей с грузовиком, и кранами, и большими механизмами. К ночи они уже были готовы перевезти цистерну с ней и Стивеном внутри, как с двумя бобами в горшке. Все вокруг было оцеплено солдатами - бронированные машины, мотоциклы и винтовки. Воздушные насосы и большой дизельный генератор перевозились на грузовике вместе с цистерной. Их шум, раздававшийся так близко, встревожил ее, и она прижалась к Стивену.
      - А что, если цистерна сломается?
      - Она стальная и очень прочная, дорогая. - Прижав ухо к его груди, она слышала, как гулко отдается здесь его голос и равномерно и сильно стучит сердце. И этот звук больше самих слов успокоил ее.
      В какой-то момент она поглядела через иллюминаторы и увидела огни города, сияющие в ночи вдалеке за полями. Когда они спустились в долину, на отдаленном холме появились огни, а однажды стрельба остановила конвой у моста, где поблизости в текущей воде отражались звезды. Она свернулась в клубок, прижавшись к Стивену, пока грузовик снова не начал двигаться.
      Наконец они прибыли на этот двор, освещенный яркими прожекторами, установленными на высоких наружных стенах. Через иллюминаторы Кети увидела вокруг лежащие грудами камни и кирпичи, штабеля цемента в мешках. Во дворе потрескивали голубоватые огни сварки, люди работали над большими стальными листами.
      - Они строят нам жилье побольше, дорогая, - объяснил Стивен. - Шлюз камеры будет подогнан ко входу в другое помещение.
      - Это безопасно?
      Источник ее страха был понятен. Рассказы об умирающих женщинах (по радио и от других людей) наполняли ее ужасом.
      - Адриан стерилизует это место и все внутри него, - успокоил ее Стивен.
      Все равно ей не хотелось выползать через шлюз в соседние комнаты, когда рабочие закончили их. Стивен сообщил, что в этой новой камере есть телевизор, отдельный туалет и даже ванная.
      Для Кети туалет был самой неприятной частью жизни в маленькой цистерне. И это несмотря на ее опыт работы медсестрой и понимание физических отправлений тела. Маленькая барокамера имела вместо туалета герметичную емкость, которая к тому же находилась на открытом месте напротив окна. Фекалии поступали по трубе в стерильный контейнер, специально сконструированный таким образом, чтобы можно было получать образцы для медицинского исследования. Она заставляла Стивена отворачиваться, когда пользовалась этими "удобствами", однако любой, кто пожелает, мог заглянуть снаружи... хотя она должна была признать, что никогда не видела ничьего лица в окошке, пока сидела на этом проклятом унитазе.
      И еще запах. За один день это замкнутое помещение насквозь пропиталось вонью отхожего места.
      Другой ее жалобой были консервы.
      "Холодные консервы!"
      Эти два слова, произносимые с отвращением, раздражающе действовали на Стивена. Она знала это, но не могла заставить себя не произносить их.
      А вода в стерильных бутылках! Она была совершенно безвкусной.
      Новое помещение имело вертикальные стены и плоский стальной потолок. На полу даже был линолеум с бело-коричневым узором, а на скамье рядом с небольшой герметичной раковиной стояла двойная электроплитка. Ничего такого грандиозного, как кухня в коттедже у Пирда, но еду можно разогревать. Еда продолжала поступать в виде консервов, тем не менее. И вода, безвкусная вода в стерильных бутылках! Хотя теперь им иногда перепадала бутылка гиннессовского пива, если оно было произведено до чумы.
      Они все еще спали в старой барокамере, однако уже на стерильном матрасе, который им оставили в новом помещении. Несмотря на то, что он покоился на большом листе фанеры, подпертом посредине деревянными брусьями, матрас немного прогибался к середине из-за того, что цистерна имела круглую форму. У этих брусьев была тенденция подпрыгивать и барабанить по стенке, когда они со Стивеном занимались любовью.
      - Мы, как животные, в зоопарке! - жаловалась она, думая о том, как мужчины снаружи слышат этот шум.
      - Зато ты жива, Кети!
      Она не могла объяснить, почему это приводило ее в ужас, вместо того чтобы успокаивать.
      "Я жива".
      Однако страшные новости, поступающие снаружи, а некоторые из них теперь можно было даже увидеть по телевизору, делали ее продолжающееся существование более тревожным. Она чувствовала себя хрупкой вещью, подверженной ужасным ударам зловредной судьбы.
      В своем дневнике она нарисовала грубую карту и отмечала на ней неумолимое распространение чумы - Бретань, Северная Африка, Сицилия, "носок сапога" Италии, затем и сам Рим, цитадель ее веры. Она закрашивала чернилами на своей карте каждое новое зачумленное место и чувствовала, что будто вычеркивает эти регионы из своего мира. Эти чумные пятна были похожи на места, отмеченные на античных картах, - терра инкогнита. Их надо будет заново открывать... если кто-нибудь выживет.
      Она знала, что она не единственная женщина, оставшаяся в живых в Ирландии. Ей были слышны разговоры снаружи, и они отвечали на ее вопросы, когда она спрашивала. Были изолированные женщины в старых шахтах около Маунтмелика и около Кестлблейни. Говорили, что другая группа женщин живет в большом доме на своей собственной земле около Клонмеля с сумасшедшим по имени Маккрей. Слухи и толки говорили о маленьких группах там и тут по всей стране, каждая из них под защитой отчаянных мужчин.
      Ее собственное положение, тем не менее, было уникальным.
      В своей хладнокровной манере Пирд позволил ей подслушать, когда он обсуждал ситуацию со Стивеном.
      - Большинство других женщин наверняка пропадет, когда их мужчины заразятся при поисках пищи.
      Она стояла у окна, глядя на Пирда, пока он говорил со Стивеном по телефону. Пирд был маленьким человечком с унылым лицом, не более полутора метров в высоту, с холодными голубыми глазами и тонкогубым ртом, на котором Кети никогда не видела улыбки. У него были соломенного цвета волосы, которые он стриг очень коротко или полностью сбривал, как и многие мужчины, которых она видела в иллюминаторы. Кожа Пирда была покрыта загаром, а брови изогнуты хмурыми морщинами.
      - Мы можем сделать что-нибудь для этих женщин? - спросил Стивен.
      - Мы доставляем стерилизованные продукты, но все мужчины относятся к нам с подозрением и не принимают ни наши медицинские советы, ни что-то другое. Мы думали о том, чтобы захватить некоторых из них силой, но это было бы смертельно для женщин. Пусть все идет само собой, и будем надеяться на лучшее.
      - А что с женщинами, которых выслали из-за границы? - спросил Стивен.
      - Немногие из них добираются сюда живыми. А те, кому это удается... лицо Пирда приобрело сердитый и задумчивый взгляд. - ...что ж, мы пытались изолировать некоторых из них, но безуспешно. И еще Пляжные Мальчики контролируют все побережье. Они не хотят сотрудничать с нами. Нам приходится мириться с этим, или пойти на риск гражданской войны... что нам может еще и придется сделать, хотя Фин говорит... - Пирд молча помотал головой, не сообщая, что же сказал Фин.
      Она знала, что Фин - это Финтан Доэни, могущественный человек в верхних эшелонах власти.
      - Что слышно в Англии? - голос Стивена звучал сломленно, безнадежно.
      - Хуже чем здесь, как нам сообщили. По каким-то причинам она распространяется там быстрей. Валлийцы говорят, что у них есть несколько женщин в угольных копях, однако проблемы с едой чудовищные. И вода... Какие-то шотландцы держат в изоляции тридцать две женщины в замке Стирлинг, но в Эдинбурге разгул насилия и на улицах толпы. Последнее, что мы слышали, - это что люди в замке голодают, а какой-то религиозный безумец стоит с толпой фанатиков у ворот.
      - Но мы, конечно, решим проблему с чумой до того, как все женщины умрут, - запротестовал Стивен.