5

Шаги бородатого парня были быстры, он почти бежал, то и дело оглядываясь через плечо. Теперь, на окраине города, ему следовало свернуть вправо, чтобы добраться до маленького домика с террасой, где Тревик снимал комнатку наверху, но на углу кто-то поджидал его. Когда парень был в десяти ярдах, темная фигура шагнула на свет.

Тревик замер, во рту пересохло, выпитый эль тяжело плескался в желудке. Быстрые шаги за спиной подтвердили опасение, что за ним следили.

Человек впереди молча приблизился, и Тревик стал отодвигаться в сторону с дороги. Он поднял руку, словно это могло остановить подходившего, но бесполезно. Теперь он разглядел того, кто ждал его снаружи паба, кто преследовал его, чтобы выскочить, как фазан из кустов.

— Погоди! Слушай... — Тревик знал, что слова не помогут.

— Тебя предупреждали, Энди.

Голос человека был тихим, почти сочувственным.

Тревик повернулся и побежал, чуть не споткнувшись о поребрик на другой стороне узкой дорожки, и нырнул в темный переулок, опираясь рукой о кирпичную стену. Сзади эхом отдавались шаги, и с его губ сорвался сжатый всхлип. Тревик свернул в боковую улицу, зная, что у него один путь — прочь из города, в темноту, в болота.

Слева, как широкая черная яма, открылась автостоянка; за дамбой о берег били волны. Под ногами захрустел гравий, тело взмокло от пота. В панике оглянувшись через плечо, Тревик увидел, что двое все еще гонятся за ним ровной, неторопливой рысцой, словно зная, что он не ускользнет, что ему некуда бежать.

Тревик миновал автостоянку, впереди не оставалось ничего, кроме тьмы и звезд. Если добраться до болот, у него было бы преимущество, поскольку он знал тамошние тропы, а преследователи — нет. Ноги заскользили, Тревик упал и покатился, пытаясь ухватиться за землю, чтобы замедлить падение. Но руки только цеплялись за гальку, и, не понимая, что происходит, он закричал. Мягкая грязь смягчила удар, Тревик резко остановился и сел, сообразив, почему упал.

Дорога из города превратилась в приподнятую тропу вдоль берега, с одной стороны от нее были дамба и пляж, с другой — крутая насыпь. Он соскользнул с насыпи. У основания склона с этой стороны располагалась лодочная верфь, а дальше за ней — пристань в бухте. Из этой точки река уходила прямо от морского берега и вилась среди болот.

Маленькая лавина гальки сообщила Тревику, что преследователи начали спуск, он снова вскочил на ноги и побежал к лодочной верфи, надеясь запутать погоню среди хаоса моторных катеров и парусных лодок.

Двое, остановившись у подножия склона, смотрели, как он исчез в проходе между двумя рядами лодок, потом переглянулись, их глаза уже привыкли к темноте, и двинулись вслед, разделившись — один направился по тому же проходу, что и жертва, а другой — по параллельному.

У Тревика был выбор: спрятаться на самой верфи под какой-нибудь лодкой или в лодке или же бежать на болота. Он помедлил, боясь бежать в темноте из-за опасения наткнуться на что-нибудь, но еще в большей степени испытывая страх, что преследователи его догонят.

Параллельно ряду лодок шел пандус, по которому их спускали на воду. Тревик осторожно встал на него и заскользил вперед. В конце его тело полностью оторвалось от пандуса и с силой всеми костьми врезалось в землю. Он попытался подавить крик, но знал, что звук падения все равно привлечет преследователей. Онемевшими руками и ногами Тревик втащил свое тело под стапеля океанской яхты. От боли и страха на глазах выступили слезы, и чтобы заглушить возникавшие, как икота, стоны, он прикусил нижнюю губу. Уткнувшись лицом и руками в колени, чтобы своей белизной они не выдали его в темноте, Тревик свернулся в комок. Он подождал, прислушиваясь сквозь удары сердца.

Шаги приближались — не бегущие, а медленные и целенаправленные. Тревик затаил дыхание. Он приподнял голову — посмотреть лишь одним глазом, опасаясь открыть лицо. Шаги остановились, и он услышал, как ботинки ступили на металл. На несколько мгновений воцарилась тишина, и Тревику пришлось выдохнуть, чтобы перевести дыхание. Он сделал это как можно бесшумнее, а потом резко, рывком, вдохнул. Шаги возобновились. Впереди, не более чем в двух ярдах, возник темный силуэт. Тревик не мог определить, были это две пары ног или только одна. Он пытался сдержать дрожь, уверенный, что даже ее могут услышать. Ноги двинулись дальше и скрылись.

Закрыв глаза, Тревик издал еле слышный вздох облегчения. Борода и лицо промокли от слез, и он вытер их о колени.

Тут что-то уперлось ему в спину, и спокойный голос сказал:

— У!

~~

На одной из коек фургончика лежала девушка. Она приподнялась на локте и прижалась спиной к стене, словно Келсо ее разбудил. На ее лице не было удивления.

— Келли? — проговорила девушка.

— Златовласка? — спросил он.

— С темными волосами? — Она свесила ноги с койки, но продолжала сидеть. — Келли, да? Или я должна говорить Келсо. Мне хорошо тебя описали, и ты совпадаешь с описанием.

— Кто описал?

Келсо держал руку на выключателе у двери. Сама дверь оставалась открытой, давая возможность бежать, если пришелица или пришельцы поведут себя угрожающе. Девушка по внешнему виду не представляла угрозы.

— Твои друзья в центре по борьбе с наркотиками.

— Что ты несешь? — Он оторвал руку от выключателя и потянулся закрыть дверь. Его глаза не отрывались от девушки.

— И еще я говорила со старшим инспектором Бэрри из отряда наркотиков, который послал меня к твоему непосредственному начальнику инспектору Уэйнрайту. Как принято в Скотланд-Ярде, сначала они уклонялись от разговора.

Келсо вошел в трейлер и прислонился в дверях, ведущих в спальную секцию. Он включил свет, чтобы лучше рассмотреть девушку.

На ней были джинсы и темно-синий свитер с высоким воротником, рукава засучены до локтей.

Длинные русые волосы свободно падали на плечо; с другой стороны они были заправлены за ухо, словно девушка быстро откинула их, когда Келсо вошел. Ясные голубые глаза оценивали его, как и он оценивал ее.

— Я так и не понял, что ты несешь. И как ты сюда попала?

Девушка улыбнулась, и, странно, от этого ее черты стали жестче, а не наоборот.

— Дверь была не заперта.

Она потянулась к сумке, лежавшей на тумбочке у кровати. Его рука легла девушке на запястье.

— В сумке мои документы, — сказала она.

— Просто скажи.

— Элли Шепхерд. — Она попыталась высвободить руку, но Келсо только крепче сжал ее. — Я из таможенной и налоговой службы.

Он приподнял брови:

— Да?

— Да.

Она вырвала руку.

Келсо взял ее сумку и порылся в содержимом, пока не нашел, что искал. Взяв бумажник, он вопросительно посмотрел на нее.

Девушка кивнула.

Келсо открыл бумажник, быстро осмотрел его, захлопнул и сунул обратно в сумку.

— Кофе? — спросил он, положив сумку на тумбочку и отвернувшись, чтобы перейти в кухонную секцию. Девушка прошла за ним и смотрела, как он наполнил электрический чайник над компактной раковиной и поставил рядом с сушилкой для посуды.

— Ты какой любишь? — спросил Келсо, доставая кофейник.

— Крепкий. Черный.

Он улыбнулся про себя и зачерпнул растворимого кофе.

Девушка прислонилась к стене, сложив руки на груди:

— Ты не собираешься спросить, зачем я здесь?

— Полагаю, ты сама расскажешь.

Келсо обернулся к ней, и она заметила вокруг его глаз тени, не связанные с физической усталостью.

— Уже что-нибудь нащупал?

Он покачал головой:

— Сначала ты расскажи.

— Ладно, слушай. Одно время мой отдел работал в тесном контакте с военной полицией на базе НАТО в Бентуотерсе. Ты, наверное, знаешь, что в здешних местах это одно из крупнейших оборонных соединений.

— Да, А-10 я видел тут достаточно, чтобы начать третью мировую войну.

— Не настолько, но база имеет большой ударный потенциал.

— Ты сказала — оборонное соединение.

— Это одно и то же.

— Разумеется.

— На американских базах, где бы они ни располагались, всегда существуют некоторые проблемы с наркотиками. Так бывает, и виновные после тщательного, но быстрого расследования получают приговор трибунала. Конечно, за всем не уследишь. Легкие наркотики раздражают военных со времен Вьетнама. Раздражают, но не более того. То есть, так было до последнего времени.

Келсо налил в кружки кипятку, его интерес возрос.

— Так ты говоришь, на этих самолетах летают наркоманы?

Она улыбнулась, и на этот раз улыбка смягчила лицо. Это уже лучше.

— Ну, до этого не дошло. Но базы... ну, если хочешь, слишком хорошо снабжаются. Мы думаем, большая часть товара приходит из Гарвича и поступает в местные городки, где летчики и персонал часто проводят свободное время.

— Не следует ли это передать местному отряду по борьбе с наркотиками?

— Мы держим их в курсе, но сам знаешь, как они загружены. И беда в том, что зачастую они не утруждают себя сообщать нам о своих операциях. И мы лишь случайно о них узнаем.

Келсо поставил две кружки с кофе на маленький обеденный столик и кивнул на скамейку за ним. Девушка скользнула на сиденье и положила локти на стол, а Келсо через дверь кинул свою куртку на освободившуюся койку и сел на табурет напротив девушки.

— Ты не сказала, какая связь между твоим расследованием и моим.

— Она может быть.

— Но ты сказала, что у летчиков проблемы с легкими наркотиками.

— Да, в основном класса В. В эту категорию входят амфетамины и разные сочетания барбитуратов.

— У меня случай с лизергиновой кислотой. Обычное семейство — отец, мать, ребенок — все галлюцинировали под действием ЛСД.

— Да, мне говорили. И теперь я буду работать с тобой.

— Ты шутишь.

Она покачала головой:

— У меня в сумке письмо, подписанное главным инспектором Стоуном из главного управления, предписывающее тебе во всем сотрудничать со мной. Показать?

Оставив ее за столом, Келсо вернулся в спальную секцию, а девушка пригубила кофе и состроила гримасу. Он вернулся, нахмуренный, сосредоточенно изучая письмо у себя в руке.

— Твой кофе ужасный, — заметила девушка.

— Мой бюджет не позволяет лучшего, — рассеянно ответил Келсо, разворачивая письмо на столе перед собой. — Мне придется все это проверить по телефону.

— Конечно. Завтра я принесу кофе получше — наши командировочные побольше.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Ты это о чем?

— Я остаюсь.

— Здесь?

— Здесь.

— Совсем с ума сошла.

— Боже, не думала, что ты окажешься блюстителем нравов.

— Я не про то! Мне лучше работать одному, вот и все.

В его глазах девушка увидела что-то кроме раздражения. Опасение? Нет, что-то еще. В них был страх.

— Слушай, это прекрасное прикрытие, разве сам не видишь? Я твоя девушка. Приехала к тебе, пока ты работаешь над своей книгой.

— Это исключено.

Она перегнулась через стол, глядя на него:

— Почему? Потому что я женщина? Думаешь, я буду мешать?

— Дело не в том...

— Помнишь операцию «Джулия» несколько лет назад? Наркотический синдикат, взятый с поличным в Уэллсе? Двое сыщиков жили в коттедже в Бленкароне и никак не могли войти в контакт с местными жителями, пока не обнаружили, что их принимают за пару гомосексуалистов. И все быстро переменилось, когда к ним направили агента-женщину, якобы секретаршу одного из них. Нужно, чтобы напарник была женщина, как ты не понимаешь?

Он молчал.

— Значит, ты считаешь, что я недостаточно компетентна.

Он по-прежнему ничего не говорил.

— Я из отряда Браво.

Между подразделениями таможенной и налоговой службы и отрядами по борьбе с наркотиками не было большой любви — обе организации слишком стремились завоевать всю славу себе — но были две таможенные команды, которых уважали все полицейские подразделения в стране: отряд Браво и отряд Чарли.

Если девушка из отряда Браво, это свидетельствовало о ее высоком профессионализме.

— Я участвовала в операции «Мародер».

Она была компетентна. В 1979 году после восемнадцатимесячного расследования таможенная служба и гемпширская полиция захватили партию гашиша на миллион фунтов и произвели на юге двадцать три ареста.

— И я была там, когда взяли «Ведущий огонь».

Его грузом было полторы тонны гашиша на два миллиона фунтов стерлингов. Дополнительные рейды в разных районах — снова на юге — выловили гашиша еще примерно на десять миллионов фунтов.

— А когда я говорю «участвовала», я имею в виду, что действительно участвовала, а не заваривала чай и вела записи.

Он протянул ей руку:

— Ладно, ты знаешь свое дело.

— И не просто знаю.

— Я тебе верю. — Он отхлебнул кофе. — Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел сказать... — Он обвел рукой фургончик. — Это не место для женщины. Не следовало посылать...

— Ты ведь не боишься, что я соблазню тебя нет? Если да, то можешь не беспокоиться. Ты не в моем вкусе.

— Но это не значит, что ты не в моем.

Раздражение немного оставило ее:

— Ну, о себе я сама позабочусь.

— Хотел бы то же сказать о себе. Видишь, как тут тесно. Мы будем мешать друг другу.

— Постараюсь отгонять нескромные мысли.

Келсо усмехнулся, но девушка по-прежнему чувствовала его тревогу. Его что-то беспокоило, и не просто отношения между мужчиной и женщиной или между полицией и таможней. Может быть, это связано с его репутацией? Верит ли он сам, что о нем говорят? У нее не было времени много узнать про него, кроме основных сведений, полученных в Скотланд-Ярде. Она отмела все домыслы, сочтя их ерундой. Полная чепуха. Но на него они влияли? Девушка надеялась, что Келсо не приобрел невроза от того, что следовало отнести к простому невезению.

— У нас есть повод для тревоги, Келсо.

Он удивленно взглянул на нее.

— 79-й и 80-й принесли богатые уловы наркотиков. Наши совместные силы хорошо вычистили торговлю на юге Англии, но мы знаем, что товар по-прежнему поступает в страну. Мы остаемся перевалочным пунктом на пути в Штаты и Европу. Так как же он проникает?

— Все побережье Англии идеально приспособлено для этого. Он может проникать где угодно. И вероятно, проникает везде.

— Нет, восточное побережье удобнее всего. Загруженные корабельные пути, короткая переброска через Па-де-Кале, много пустынных районов для захода лодок и посадки легких самолетов.

— И много береговых патрулей.

— Но товар проходит. Пусть мы снизили поток, но это остается большой проблемой. И каждый выявленный случай говорит, что проблема только обостряется.

— Какое отношение к этому имеет мое расследование? Ты знаешь, это вроде бы глухое дело.

— Большинство наших нитей берет начало в малозначительных происшествиях: след перевозчика, информация с поп-концертов... или странное «отравление».

— Вроде того, что произошло в этом городишке? С семейством Присов?

— Именно.

— Слушай, я тоже могу тебе сказать кое-что: никто не ожидает, что из этого что-то выйдет. Меня сунули сюда, потому что у меня опыт агентурной работы, и нужно было на время удалить меня из Лондона.

Девушка задумалась, говорить ли ему, что она слышала о его репутации горевестника, и решила воздержаться. Если он захочет, то в свое время сам расскажет. А сейчас это может еще более омрачить их отношения.

— Как я сказала, малейшее происшествие, каким бы обособленным оно ни казалось, часто может вывести на нечто большее.

— Извини, я тебе не верю. Ты чего-то не договариваешь.

— Ладно, я и собираюсь. Это может не иметь отношения к твоему происшествию — скорее всего, и не имеет, — но нужно убедиться.

— Продолжай.

— Пять дней назад один А-10 с базы НАТО в Бентуотерсе утонул в Северном море.

— Я не слышал никаких сообщений.

— И не услышишь — власти молчат об этом. Официальная причина аварии — неисправность двигателя. Неофициальная — пилот спятил и направил самолет в море.

— Спятил?

— Накачался. До глюков. Словил кайф, страшный.

Келсо недоверчиво покачал головой.

— Два дня назад самолет подняли и нашли мертвого пилота, он плавал в море — видимо, выбросился, прежде чем самолет достиг воды. При вскрытии в организме нашли лизергиновую кислоту — столько, что убила бы десятерых.

Он растопчет долбаный приемник, если снова услышит это рычание Гая Митчелла — «На ней красные перья». Разве нет других песен, получше? Например, Фрэнк Лэйн очень неплох. А стоны старика Минни — Джонни Рея — напоминают приступ астмы. Пустили бы немного тихого пения, которое он так любит; в этом лучше всех старики Бинг и Перри. Засунув в рот сигарету, он с ворчанием оторвал кусок «Дейли Скетч», поднес бумагу к гаснущим углям камина и воспользовался огнем, чтобы закурить.

Сэмми Фиш вытянул ноги и уронил газету на пол. Он снял очки в проволочной оправе, подышал на них и рукавом протер запотевшие стекла. «Семейные любимцы». Должно быть, девять часов. Время для осмотра. К черту «Красные перья». Нужно будет как-нибудь самому послать заявку — уж он выберет что-нибудь с большим вкусом. Что-нибудь из Литы Розы.

Он встал, поскреб седую щетину на подбородке и подтянул мятые мешковатые брюки. Не понимаю, почему я должен присматривать за этими грязными маленькими ублюдками, проворчал он про себя. Вот кто они такие — настоящие маленькие ублюдки, без папаш, а некоторые даже без мамаш. Его работа — следить за титаном и выполнять всякую работу по дому, а не нянчиться с этими проклятыми ублюдками. С такой спиной ему вообще не следовало бы работать.

Фиш выругался по адресу хозяина, мистера Бейли. И его персонала. Большинство мерзавцев — лодыри. Да, сами ничего не делают для щенков, а каждый день просят что-нибудь поднять, починить, и знать ничего не хотят. А теперь напугались, а? Испугались, что муниципалитет прикроет приют. Вечером все бегут на собрание, а? Получат по заслугам, мерзавцы, если приют все же закроют. Правда, его же первого и уволят. Козлы.

Он зашаркал по кухне, сигарета не покидала его губ. Говорят, утомительная работа может тебя убить, но это все болтовня. Если бы могла, запретили бы.

Сэмми Фиш работал в приюте восемь лет, поступив сразу после войны. Безработица нынче была в порядке вещей, и он считал за удачу иметь работу; многие помоложе, только что демобилизовавшиеся, искали места. Он был хорош во время войны, когда работников не хватало, но когда бои прекратились, работодатели могли выбирать. Его призванием было быть на подхвате, а точнее, отлынивать от всяческой работы. И уж меньше всего он годился для работы в приюте по причине своей ненависти к детям. Но Фиш держал ее при себе. После войны появилось много детских домов — в них была нужда, — но теперь местные муниципалитеты пытались их контролировать, взять под свою опеку. Дом мистера Бейли мал для тридцати детей. Максимум, что он мог себе позволить — двенадцать. Сам-то викторианский дом не мал — но тридцать щенков? Это слишком. Бейли оказался в тяжелом положении.

По-прежнему ворча, Фиш взобрался по лестнице, оставляя позади себя клубы сигаретного дыма, которые рассеивались в темноте. Лучше бы им спать, твердил себе старик. Нет, для него это слишком. Старшие, небось, еще не спят и галдят. Но он не в том настроении, чтобы ночью с ними миндальничать. Если будут дурить, получат по морде. В полдесятого по радио будет Уилфрид Пикклс.

К его удивлению, все дети в первой спальне, куда он сунул голову, спали — или притворялись. В одну большую комнату набили тринадцать девочек от пяти до четырнадцати лет. Мальчишки — совершенно неуправляемая свора, визжащие иногда как чертова Мау-Мау — располагались этажом выше, рядом с яслями. Бейли думал, что рядом с малышами они не станут так шуметь. Смех! Не раз ночью Фиш слышал, как Бейли или его жена тяжело взбираются по лестнице, чтобы унять потасовки. Однако нынче там было тихо, и старик напевал, поднимаясь на третий этаж. Конечно, это оттого, что они знают: сегодня дежурит он. С ним они не шалили. Устроив несколько порок, он предупредил, что, если наябедничают мистеру Бейли, будет хуже. Фиш хихикнул, вспомнив, как схватил одного из маленьких ублюдков — дерзкого маленького гаденыша — и держал за перилами, говоря, что отпустит, если тот не будет себя вести хорошо. Забавно получилось — хотя тогда было не до веселья, потому что его чуть не хватил сердечный удар: мальчишка так орал и извивался, болтая ногами над пустотой, что он чуть не уронил бузотера. Хорошо, что Бейли с женой где-то шлялись.

Однако от того гаденыша больше не было никаких неприятностей. Фиш молча толкнул дверь в спальню старших мальчиков, надеясь, что поймает одного-двух не в постели, чтобы можно было наказать, и застонал от разочарования, увидев, что все на месте. Он постоял несколько мгновений, ожидая какого-нибудь звука, хихиканья или шепота, но услышал только мирное посапывание.

Свет в прихожей был тусклым — Бейли всегда экономил на электричестве и угле. Сквалыга, он, похоже, даже проверял счета за газ. Он бы, наверное, вообще не включал здесь освещения, если бы щенкам не приходилось ночью ходить в туалет. Фиш зашаркал по лестничной площадке, его дыхание участилось от долгого подъема. Дверь в ясли была приоткрыта — как всегда, на случай, если какой-нибудь щенок начнет ночью реветь. Там содержались десять маленьких гаденышей, мальчиков и девочек от двух до пяти лет. Хнычущие маленькие ублюдки.

Фиш замер, услышав голоса. Или только один голос? Он прислушался из-за двери.

Ребенок говорил. Один из мальчиков разговаривал сам с собой. Фиш просунул нос в дверь. Очертания кроваток еле виднелись в темноте, и голос исходил из стоящей напротив входа. Старик распахнул дверь шире, чтобы впустить больше света.

И удивился, увидев говорившего.

Мальчик сидел прямо в кроватке и шевелил пальцами ног под одеялом. Казалось, он не обращает внимания на стоящего в дверях Фиша. Крохотные ручки были сложены на коленях, голова наклонилась вперед, словно мальчик что-то рассматривает. Но хотя он говорил, беседа была односторонней, поскольку никого рядом не было.

Старик был удивлен не самим фактом — он уже привык к детским фантазиям, — но тем, что этот мальчишка, с тех пор как попал в приют, вряд ли вообще говорил с кем-либо, Фиш знал, что персонал даже сначала обеспокоился, думая, что мальчик запаздывает в развитии, но тот оказался довольно смышленым. Просто замкнутым. Нет, они употребляли другое слово. Самоуглубленным — что-то вроде этого. А теперь он вовсю говорит. Ну, он получит, если кого-нибудь разбудит.

Фиш вошел в комнату, пылая злобой, но заставив себя ступать на цыпочках. Мальчик заметил его, лишь когда на кроватку упала тень.

— Ну, маленький кошмар, в чем дело? — свирепо проговорил старик. — Давай, давай! Думаешь, так и надо в этот час ночи? Хочешь разбудить остальных?

Довольный собой, Фиш угрожающе навис над мальчиком.

— Как тебя зовут? Джимми, да? Погоди, скажу мистеру Бейли, что ты мешаешь всем спать.

Фиш потянул носом и завертел головой, принюхиваясь. Его взгляд снова упал на ребенка.

— Что, обделался?

Мальчик молчал.

— А ну, отвечай! Минуту назад вовсю болтал!

Мальчик начал сворачиваться в маленький комочек, он зажал голову меж колен, руки прижал к животу.

— Маленький гаденыш!

Фиш отвесил ему легкий подзатыльник. Он не повышал голоса, но грубость действовала. Старик схватил мальчика за плечи, поднял и повернул, чтобы посмотреть на заднюю часть ночной рубашки. Мальчик закричал, звук походил на еле слышное тявканье, но Фиш зажал ребенку рот рукой.

— Не смей шуметь, зараза!

При тусклом свете через приоткрытую дверь он проверил рубашку и к своему разочарованию не обнаружил ни сырости, ни пятен. Старик заворчал и дал мальчику упасть обратно в кроватку, но успел отвесить крепкий шлепок.

— Ложись и больше не шуми. Утром мистер Бейли тобой займется!

Мальчик залез с головой под одеяло, так что виднелся один вихор. Одеяло судорожно тряслось, словно от сдерживаемых рыданий.

Фиш еще раз осмотрел комнату: кто-то все же, наверное, навалил. Или кого-то стошнило. Странный запах. Старик зашаркал из комнаты, что-то тихо бормоча про себя. Дверь он оставил, как всегда, приоткрытой — вечно мистер Бейли выговаривает ему за невнимательность! — и воровато покрался по ступеням.

Он спустился на одну ступеньку, когда услышал сзади шлепанье босых ног. Старик полуобернулся и только успел заметить маленькую фигурку, появившуюся из тени теперь уже широко распахнутой двери. Маленькие ручки — сильные ручки — толкнули его, и он кубарем полетел вперед, ступени летели навстречу.

Фиш скатился по лестнице и, будь его члены помоложе, мог бы выжить. Но на повороте лестницы голова налетела на стену, и шея хрустнула, как тронутый морозом сучок, очки в проволочной оправе соскочили с носа и повисли, зацепившись за ухо.

В последний момент перед роковым ударом, пока сознание еще не покинуло его, он успел заметить площадку наверху лестницы. Но там было пусто. Совсем пусто.

6

Келсо пил вторую чашку кофе. Он отодвинул льняную занавеску. Снаружи стоял ясный день — заявка, что весна наконец наступила. Келсо смотрел, как по переулку между трейлеров тащится Элли Шепхерд, двумя руками прижимая к себе набитую хозяйственную сумку. Ее темные волосы были повязаны ярким красно-белым шарфом, узел свешивался на шею. Джинсы прикрывала видавшая лучшие дни желто-коричневая непромокаемая куртка. Поймав его взгляд в окне, девушка сверкнула улыбкой. Явное улучшение.

Он открыл дверь, и она внесла с собой запах свежего морского воздуха.

— Я не слышал, как ты ушла, — сказал Келсо.

— Да, не хотела тебя беспокоить. Ты храпел, как свинья. — Она плюхнула сумку на коврик и начала разгружать. — Утром я осмотрела твой буфет. Ты кто? Борец с чревоугодием? Ты ненавидишь еду?