Брайан ГЕРБЕРТ и Кевин АНДЕРСОН
      ДЮНА: ДОМ ХАРКОННЕНОВ
      ТОМ 2
      Перевод с английского А.Н. Анваера
      Любовь - это наивысшее, к чему только может стремиться любой человек. Это чувство, которое охватывает без остатка всю глубину сердца, разума и души.
      Дзенсунни. "Мудрость странника"
      Лиет Кинес и Варрик провели вечер возле Расколотой Скалы на плоскогорье Хагга. Там они набрели на старую заброшенную ботаническую станцию и решили поискать подходящее оборудование и, может быть, забрать какие-нибудь полезные инструменты и записи в журналах, которые веками сохранялись в сухом климате пустыни.
      В течение двух лет, прошедших после возвращения с южного полюса, молодые люди постоянно сопровождали Пардота Кинеса в его поездках от сиетча к сиетчу и видели, как развиваются там вновь посаженные и старые растения. Кроме того, планетолог построил в Гипсовом Бассейне секретную оранжерею, настоящий спрятанный рай, созданный им для того, чтобы показать, какой может со временем стать Дюна. Вода из ловушек и воздушных фильтров орошала кустарники и цветы. Многие фримены время от времени получали в подарок образцы растений, произраставших в оранжерее Гипсового Бассейна. Люди брали в руки сладкие плоды и вдыхали благоухание, словно приобщаясь к некоему таинству. Фримены откусывали от плодов ароматные куски, наслаждаясь их неземным вкусом.
      Все это обещал Пардот Кинес.., и выполнил свое обещание. Сам планетолог был горд тем, что его провидение воплотилось в действительность. Гордился он и своим сыном.
      - Настанет день, когда и ты станешь имперским планетологом, Лиет, говаривал он, торжественно кивая головой.
      Хотя Пардот Кинес со страстью говорил о пробуждении планеты, о приведении трав и разнообразных видов в самостоятельно развивающуюся и самоподдерживающуюся экологическую систему, он не мог приступить к упорядоченному преподаванию принципов своего учения. Варрик жадно ловил каждое слово планетолога, впитывая его как губка, но Пардот постоянно перескакивал с одного предмета на другой, повинуясь больше чувству, нежели разуму.
      - Мы все - лишь часть узора огромного ковра, и каждый должен следовать по пути своей нити в основе этого ковра, - говорил Пардот Кинес, получая от своих слов слишком большое удовольствие.
      Он часто вспоминал о днях, проведенных на Салусе Секундус, о том, как изучал глушь, которая никого на свете больше не интересовала. Планетолог провел много лет на Бела Тегез, наблюдая, как приспосабливается растительность к тусклому солнцу и кислым почвам. Совершал он путешествия и на Хармонтеп, III Дельта Кайзинг, Гаммонт и Поритрин - побывал и на Кайтэйне, где видел головокружительную роскошь двора и где император Эльруд IX назначил его планетологом на Арракис.
      Лиет и Варрик уже покинули Расколотую Скалу, когда начал подниматься ветер хейнали - ветер, сбивающий человека с ног. Согнувшись, чтобы избежать ударов несущихся потоков пыли, Лиет протянул руку в сторону скалистого отрога.
      - Давай спрячемся там.
      Варрик, чьи волосы были стянуты в хвост, нагнул голову и направился в указанном направлении, на ходу доставая из мешка свой фремкит. Дружно взявшись за дело, они скоро поставили палатку и расположились в уютном убежище. Начался задушевный разговор, затянувшийся далеко за полночь.
      За два года друзья никому не сказали о Доминике Верниусе и его лагере контрабандистов. Они дали этому человеку свое слово и Сдержали его...
      Друзьям уже исполнилось по восемнадцать лет, скоро им предстояло жениться, однако Лиет, несмотря на то что гормоны кружили ему голову, уже сделал свой выбор. Его все больше и больше тянуло к Фаруле, дочери Хейнара, наиба сиетча Красной Стены. Фарула занималась лечебными травами и со временем должна была стать уважаемой целительницей.
      Как это ни прискорбно, но Варрик тоже страстно желал жениться на Фаруле, и Лиет понимал, что его кровный брат быстрее, чем он сам, наберется мужества, чтобы попросить руки дочери наиба.
      Друзья уснули, слушая скрежет песка, который ветер обрушивал на полог палатки.
      На рассвете, стряхнув с входного клапана кучу пыли и песка, они выбрались наружу. Лиет изумленно уставился на громадное пространство, расстилавшееся перед их взором. Варрик прищурился от яркого света.
      - Кулл вахад! - воскликнул он, не в силах удержать эмоции. Ночная буря сдула всю грязь с широкого белого плоскогорья, соляного остатка дна бывшего когда-то на этом месте древнего моря. Беспощадный бич ветра смел песок, и соляное озеро, сияя белизной, дрожало в знойном мареве наступающего дня.
      - Гипсовая равнина. Редкостное зрелище, - сказал Лиет. - Если бы здесь был мой отец, то он наверняка бросился бы брать пробы грунта, - добавил он негромко.
      Варрик заговорил низким, исполненным благоговения голосом:
      - Говорят, что человек, который видит бриан, белую землю, может загадать самое свое сокровенное желание, и оно непременно сбудется.
      Он замолчал и, беззвучно шевеля губами, произнес самое свое заветное желание.
      Не желая остаться в стороне, Лиет произнес свое желание вслух.
      Он повернулся к другу и громко сказал:
      - Хочу, чтобы Фарула стала моей женой. Варрик смущенно улыбнулся.
      - Плохо дело, мой кровный брат, - я загадал точно такое же желание.
      Смеясь, он хлопнул Листа по плечу.
      - Что делать, оказывается, не все желания могут сбыться.
      Наступили сумерки, когда Пардот Кинес прибыл в сиетч Скалистой Впадины, где его уже ждали Лиет и Варрик. Старейшины торжественно провели церемонию встречи, довольные своими достижениями. Кинес принимал их приветствия, проявляя терпение, хотя ему страстно хотелось поскорее покончить с формальностями и увидеть все своими глазами.
      Планетолог принялся инспектировать растения, посаженные в глубоких расщелинах горы и освещаемые ярким светом подвесных светильников, имитирующих солнце. Для удобрения почвы использовались химические удобрения и человеческие фекалии. Люди сиетча Скалистой Впадины выращивали мескитовое дерево, шалфей, аралию и даже похожий на мехи гигантский цереус, обсаженный жесткой травой. Одетые в темные накидки женщины, словно выполняя религиозный ритуал, переходили от растения к растению, выливая на их корни по пригоршне воды, чтобы они лучше росли.
      Каменные стены горной впадины каждое утро были покрыты обильной росой, стекавшей на мощные листья и стебли растений. Пардот забыл, что в сиетче его ждут сын и Варрик. Стоявшие за спиной планетолога стражи Оммум и Тьюрок были готовы при первой же угрозе отдать жизнь за своего умму. Лиет, видя, с каким интересом отец рассматривает растения, спрашивал себя, видит ли планетолог, с каким почтением и благоговением встречают его жители сиетча.
      У горловины узкого каньона, отделенного от пустыни лишь несколькими крупными камнями и валунами, толпились дети, подвесившие над входом несколько светильников, отбрасывавших на песок яркий свет. Каждый ребенок был вооружен стальным крюком, выдернутым из защитной дамбы города Карфага.
      Наслаждаясь умиротворяющей тишиной наступающей ночи, Лиет и Варрик забрались на скалу и принялись наблюдать за детьми. Взглянув на искусственное солнце, освещавшее кусты и кактусы, Варрик фыркнул.
      - Эти маленькие твари тянутся к влаге, как железные опилки к магниту.
      Лиет не раз видел то, чем занимаются дети, да и сам не раз, будучи ребенком, участвовал в таких играх - в ловле песчаных форелей.
      - Их очень легко ловить, - сказал он.
      Одна девочка наклонилась, чтобы подобрать с песка каплю слюны концом металлического крюка, потом вытянула его конец вперед, параллельно поверхности песка. Маленькие светильники отбрасывали яркий свет на песок, тенями подчеркивая его неровности. Форели прятались в песке, двигались там, временами вылезая из-под слоя пыли.
      Песчаные форели представляли собой бесформенные кусочки живой плоти, мягкой и гибкой. Их тела были податливы, только пока они были живы. Как только форель погибала, ее тело становилось жестким и шероховатым. Множество маленьких животных лежали мертвыми по краю места взрыва пряности, убитые ударной волной. Другие, уцелевшие, старались собрать воду, чтобы уберечь от смерти Шаи Хулуда.
      Одна из песчаных форелей вытянула псевдоподию к блестящему кончику металлического крюка. Когда форель коснулась капли слюны, девочка перевернула стальной прут, чтобы подцепить движущуюся плоть. Юная фрименка подняла прут и принялась вращать его, чтобы заставить форель кружиться в воздухе. Остальные дети смеялись, глядя на забаву.
      Еще один ребенок поймал свою жертву, и они с первой девочкой побежали в скалы поиграть со своими трофеями. Они сжимали и кололи форелей, чтобы выдавить из них каплю сладкого сиропа, который сам Лиет находил очень вкусным, когда играл в такие игры.
      Лиету очень хотелось самому вспомнить золотое детство, но он вовремя одернул себя, вспомнив, что теперь он взрослый и полноправный член племени. Кроме того, он - сын уммы Кинеса, и фримены неодобрительно нахмурятся, увидев, как Лиет забавляется легкомысленной игрой.
      Варрик, сидя на краю скалы, рассеянно смотрел на играющих детей, но мысли его были заняты его будущей семьей. Он взглянул в ставшее пурпурным небо.
      - Говорят, что сезон бурь - лучшее время для любви. - Он нахмурил брови и, подперев рукой узкий подбородок, начавший обрастать скудной щетиной, снова задумался.
      Лиет улыбнулся. Сам он всегда был чисто и гладко выбрит.
      - Настало время нам с тобой выбрать себе подруг, Варрик. Оба думали о Фаруле, но девушка завлекала их, разыгрывая равнодушие, но на деле получая большое удовольствие от их внимания. И Лиет, и Варрик при каждом удобном случае приносили ей из пустыни дорогие подарки.
      - Может быть, нам стоит решить вопрос по старому фрменскому обычаю. Варрик извлек из-за пояса пару отполированных тонких палочек длиной с добрый кинжал. - Давай бросим счетные палочки. Кто победит, тому и достанется Фарула.
      У Лиета за поясом был свой набор таких палочек; не раз ночами они с Варриком играли в старинную фрименскую игру. Счетные палочки представляли собой длинные, выточенные из кости стержни с нанесенной на них шкалой случайных чисел - большие числа вперемежку с малыми. Палочки бросали в песок, как ножички, а потом читали число, указывающее глубину, на которую вошла в землю палочка. Победителем считался тот, у кого число оказывалось большим. Игра требовала навыка и простого везения.
      - Если мы будем играть в палочки, то я выиграю, - с вызовом в голосе сказал Лиет.
      - Очень в этом сомневаюсь.
      - Фарула не выйдет замуж за того, кто выиграет ее в палочки. - Лиет прижался спиной к прохладной каменной стене. - Наверное, настало время прибегнуть к церемонии ахал, старому обычаю, когда женщина сама выбирает себе спутника.
      - Ты думаешь, что Фарула выберет меня? - задумчиво спросил Варрик.
      - Конечно, нет.
      - Почти всегда я доверял твоим суждениям, друг, но на этот раз ты не прав.
      - Когда я вернусь, то сам спрошу ее, - сказал Лиет. - У нее не может быть лучшего мужа, чем я. Варрик рассмеялся.
      - В тяжелых положениях ты всегда проявлял храбрость, Лиет Кинес. Но стоило тебе встретиться с красивой женщиной, как ты превратился в жалкого труса.
      Лиет возмущенно втянул носом воздух.
      - Я сочинил для нее любовное стихотворение. Напишу его на бумаге из пряности и подкину в ее покои.
      - Неужели? - поддразнил друга Варрик. - И у тебя хватит духу подписать его своим именем? Что же за стих ты написал?
      Лиет прикрыл глаза и принялся нараспев читать стихи:
      Много ночей я мечтал наяву, слыша, как воет в вышине ветер;
      Много ночей, лежа возле змеиных гнезд и мучаясь от летнего
      Зноя, мечтал я о Фаруле;
      Я вижу ее пекущей пряный хлеб на раскаленном докрасна
      Железном листе;
      Или вплетающей водяные кольца в прекрасные косы
      Янтарная нежность ее груди приводит в трепет чувства;
      Она мучает меня и лишает сна, но я люблю ее;
      Никто не нужен мне. Она - Фарула, моя любовь.
      В сердце моем бушует ураган;
      Не могу оторвать глаз от чистой воды - нежной и сияющей.
      Лиет, словно пробудившись ото сна, открыл глаза.
      - Приходилось мне слышать стихи и получше твоих, - сказал Варрик. - Я написал лучше. Но ты тоже многообещающий поэт. Пожалуй, ты сможешь найти женщину. Но руби сук по себе. Фарула никогда не станет твоей женой.
      Лиет не стал отвечать на вызов. Молча они с Варриком снова принялись смотреть на детей, которые продолжали ловить в песке личинок червей. Лиет думал, что где-то в глубине каньона его отец напряженно размышляет над тем, как увеличить урожайность, какие удобрения добавить и какие растения сажать для улучшения севооборота и задержки в почве азота. Наверное, он никогда в жизни не ловил песчаных форелей, подумалось Лиету.
      Они с Варриком, глядя в сгущавшуюся темноту, думали о совершенно других вещах. После долгого молчания они заговорили разом, перебивая друг друга. Потом рассмеялись и замолчали.
      - Мы оба спросим ее, когда вернемся в сиетч Красной Стены.
      Они хлопнули друг друга по ладони, надеясь на удачу, но в душе довольные тем, что сумели переложить трудное решение на чужие плечи.
      ***
      В сиетче Хейнара царила суета. Фримены встречали вернувшегося Пардота Кинеса.
      Юная красавица Фарула, подбоченясь, смотрела, как процессия прошла в двери, закрытые водонепроницаемыми занавесями. Длинные темные волосы с вплетенными в них водяными кольцами шелковистыми локонами спадали на плечи, обрамляя удлиненное ангельское личико. Из-под выгнутых дугой бровей смотрели на мир огромные, похожие на бездонные озера глаза. На загорелых щеках переливался здоровый румянец.
      Сначала она посмотрела на Листа, потом на Варрика. Лицо ее сохраняло суровое выражение, и только по едва заметному движению губ можно было сказать, что она скорее довольна таким вниманием, нежели оскорблена тем, что только что предложили ей молодые люди.
      - Почему вы вообразили, что я должна выбрать одного из вас? - Фарула высокомерно посмотрела на обоих соискателей ее руки, заставив их хорошенько помучиться. - Почему вы так в этом уверены?
      - Но... - Варрик ударил себя в грудь. - Я много раз нападал на солдат Харконненов. Я проехал на песчаном черве до самого южного полюса. Я...
      Лиет перебил соперника.
      - Я делал то же, что и Варрик, но, кроме этого, я - сын уммы Кинеса, его наследник и преемник. Скоро я тоже буду планетологом. Может быть, настанет день, когда я покину эту планету, чтобы отправиться к императорскому двору на Кайтэйн. Я...
      Фарула решительным жестом остановила их излияния.
      - А я - дочь наиба Хейнара и могу выбрать любого человека, который мне понравится.
      Лиет издал мучительный стон. Плечи его ссутулились. Варрик посмотрел на друга и вздернул подбородок, решив ни в коем случае не терять присутствия духа.
      - Так выбирай!
      Фарула рассмеялась, но тотчас прикрыла ладонью рот, и лицо ее снова приняло суровое неприступное выражение.
      - Вы оба отличаетесь прекрасными качествами, во всяком случае, некоторыми из них. Думаю, что если я не приму решения в самое ближайшее время, то вы, чего доброго, убьете себя, пытаясь произвести на меня впечатление, словно это я прошу вас делать немыслимые глупости. - С этими словами она, звякнув кольцами, откинула с лица свои длинные волосы.
      Она задумчиво поднесла к губам палец. В глазах девушки заплясали веселые искорки, когда она наконец произнесла:
      - Дайте мне два дня на размышления. Мне надо подумать, прежде чем принять решение.
      Видя, что оба не собираются уходить, она повысила голос:
      - Не стойте здесь и не гипнотизируйте меня своими влюбленными взглядами. Вам надо идти работать. Могу сказать вам одно: я никогда не выйду замуж за лентяя.
      Лиет и Варрик, едва не упав, бросились искать работу потяжелее.
      ***
      Прошло два томительных дня, наполненных мучительным ожиданием. Вечером Лиет обнаружил у себя в комнате запечатанный конверт с запиской. Он дрожащими руками и с бьющимся сердцем распечатал пакет из пряной бумаги: если Фарула выбрала его, то почему не сказала об этом сама? Но когда Лиет пробежал глазами по строчкам записки, то дыхание ледяным комом застряло в горле.
      "Я жду в дальней Пещере Птиц. Моим мужем станет тот, кто придет сюда первым".
      Больше в записке не было ни одного слова. Несколько секунд Лиет внимательно разглядывал лист бумаги, потом опрометью бросился через сиетч в комнату Варрика. Откинув занавеску, он увидел, что его друг лихорадочно пакует мешок и фремкит.
      - Она прислала нам вызов, михну, - сказал Варрик, оглянувшись через плечо.
      Это было старинное испытание, пройдя которое, юноша мог с полным правом называть себя мужчиной. Лиет и Варрик внимательно посмотрели друг на друга, взгляды их встретились, оба на мгновение застыли на месте.
      Потом Лиет повернулся и со всех ног кинулся домой. Он прекрасно понимал, что ему предстоит делать.
      Смертельная гонка началась.
      ***
      Яд мятежности может отравить мятежника, и он начинает бунтовать ради самого бунта.
      Доминик Верниус. "Воспоминания об Эказе"
      Даже двухлетнее пребывание в рабстве у Харконненов не сломило дух Гурни Халлека. Охранники считали его трудным заключенным, и Гурни считал это большой честью для себя.
      Его часто били и пытали, все тело покрывалось синяками и кровоподтеками, кости трещали и ломались, но он всегда выкарабкивался. Он хорошо понял, как функционирует медпункт, узнал способы, каким врачи быстро залечивают раны, чтобы раб мог быстрее снова приступить к работе.
      После того как его схватили в доме удовольствий, Гурни бросили в обсидиановую шахту, в яму с гладкими отполированными стенками. Его заставили работать гораздо тяжелее, чем на рытье канав в полях для выращивания клубней. Но он не жалел о прошлом. Теперь Гурни знал, что умрет не просто так. Он сделал попытку сопротивляться.
      Харконненовские заплечных дел мастера не потрудились задать ему ни одного вопроса: ни кто он, ни откуда и зачем пришел. Его рассматривали как еще одного раба, который годен только на то, чтобы работать. Охранники считали, что подчинили его себе, прочее их просто не интересовало...
      Поначалу Гурни Халлека направили на работу в скалы Эбеновой горы, где он и его товарищи по несчастью с помощью ультразвуковых бластеров крушили обсидиановую породу, раскалывая на части глыбы голубого обсидиана прозрачного камня, который поглощал свет, падавший на него. Заключенные были попарно скованы наручниками, из которых выступала проволока шиги, если человек начинал сопротивляться. Эта проволока обладала свойством сжиматься при попытке растянуть ее, ломая при этом конечности строптивца.
      ***
      По утрам при свете тусклого солнца, подгоняемые морозом, рабочие команды узкими тропинками карабкались на свои места и работали до заката. Не реже раза в неделю один из рабов погибал или бывал искалечен упавшим сверху куском вулканического стекла. Надзиратели и охранники нисколько не расстраивались по этому поводу. Периодически проводили облавы и пригоняли на работы новых пленников.
      Гурни выжил, отбыв положенный срок в каменоломне, и был переведен в отряд заключенных, занимавшихся обработкой. Теперь он работал в эмульсионном растворе, готовя к погрузке мелкие куски обсидиана. Одетый лишь в толстые трусы, он работал по пояс в густой вонючей жидкости: в эмульсии, содержавшей щелок и абразив, смешанный с источником мягкого радиоактивного излучения - активатором вулканического стекла. Обработка придавала породе синеватый, таинственный, полуночный блеск.
      С горьким удивлением Гурни узнал, что этот минерал под названием "голубой обсидиан" продавали только торговцы геммами с Хагала. Все думали, что камни добываются на Хагале, но в действительности тайное производство находилось на Гьеди Первой, и все сверхдоходы с него получал Дом Харконненов.
      Все тело Гурни было теперь покрыто кровоточащими царапинами и ссадинами. Кожа пропиталась зловонным жгучим раствором. Не было никаких сомнений, что такая работа убьет его через несколько лет, но на каторге вообще были мало шансов выжить. После того как шесть лет назад похитили Бхет, Гурни перестал планировать что-либо заранее. Но все равно, перебирая острые как бритвы кусочки обсидиана, Гурни упрямо смотрел в небо, а не тупо глядел на работу, как это делали его сотоварищи.
      Однажды ранним утром, когда работа только началась, на помосте рядом с ямой появился надсмотрщик. Ноздри его были заткнуты специальными затычками. Харконненовский холуй был одет в тесно облегающий китель, обтягивавший впалую грудь и объемистый живот.
      - Эй вы, внизу, хватит ловить мух! На ходу спите, лодыри! - Он возвысил голос, и Гурни уловил в его интонациях какие-то странные нотки. К нам прибывает благородный гость. Он будет инспектировать нашу работу. Глоссу Раббан, официальный наследник барона, пересмотрит квоты и заставит вас больше работать, ленивые черви. Сегодня вкалывайте изо всех сил, потому что завтра вы будете отдыхать, стоя по стойке "смирно" в присутствии высокой инспекции.
      Надсмотрщик скорчил страшную рожу.
      - И не смейте думать, что это не высочайшая честь для вас. Я вообще удивляюсь, что Раббан соизволил заглянуть в эту вонючую дыру.
      Гурни прищурил глаза. Сюда приезжает этот ублюдок и головорез Раббан? Гурни начал напевать злую сатирическую песенку, которую сочинил когда-то и пел в таверне своим односельчанам в ту ночь, когда пришли солдаты Харконненов.
      Раббан, Раббан, гнойный прыщ,
      Жук безмозглый, тухлый хлыщ.
      Этот толстый, как гора, кабан,
      Почитать которого может лишь баран,
      Без барона получил бы вместо власти шиш!
      При этом воспоминании Гурни не смог сдержать улыбку, но успел вовремя отвернуться, чтобы надсмотрщик ничего не заметил. Не стоило понапрасну дразнить гусей.
      Халлеку не терпелось посмотреть в глаза толстому борову.
      ***
      Раббан и сопровождавшие его охранники были так сильно увешаны оружием, что Гурни едва сдержал смех. Чего они так боятся? Кучки истощенных работой узников, которым светили только годы непосильного труда и смерть в гнилой яме?
      Надзиратели активировали сердцевину наручников, выпустив наружу острую как бритва проволоку. Малейшее движение грозило глубоким, до кости, порезом. Такая мера, по мысли надзирателей, могла сделать узников более сговорчивыми и заставить их проявлять больше почтения к Раббану.
      У старика, с которым был скован одной цепью Гурни, были такие распухшие суставы, что несчастный походил на огромное насекомое. Волосы мокрыми прядями падали на его лоб, а руки и все тело дрожали от какого-то нервного расстройства. Старик не понимал, что происходит вокруг, и Гурни очень жалел его, понимая, что его самого ждет такая же судьба, если, конечно, он проживет достаточно долго.
      На Раббане было надето блестящее кожаное обмундирование, под плечи, чтобы подчеркнуть мощное телосложение, были подложены подушки. Слева на груди красовался синий грифон Харконненов. Черные сапоги были начищены до немыслимого блеска, а поясной ремень украшали шляпки медных гвоздей. Широкое лицо Раббана было таким красным, словно он много времени проводил на жарком солнце. Голову наследника украшал черный металлический шлем, блестевший в лучах тусклого солнца. На поясе висела кобура с пистолетом, заряженным отравленными стрелками, и с запасной обоймой.
      Кроме того, на поясе висел еще отвратительный бич из чернильной лозы; не было никаких сомнений, что Раббан с удовольствием пустит его в ход при первой же возможности. Темно-красная жидкость внутри побегов лозы, напоминавшая кровь, текла по ним и при ударе заставляла хлыст, покрытый острыми шипами, прихотливо изгибаться и сворачиваться кольцами. Сок, который использовали для изготовления красок, был ядовит и, проникая в раны, причинял мучительную боль.
      Раббан не стал произносить перед узниками прочувствованных речей, это была не его ипостась. Он прибыл сюда только за тем, чтобы запугать надзирателей и заставить их выжать из рабов максимум того, что те были в состоянии дать. Ему уже приходилось бывать на рабских производствах, и сейчас Раббан прохаживался перед выстроенными рабами, не собираясь никого ободрять.
      Рядом с Раббаном семенил управляющий и торопливо, заискивающим тоном давал пояснения высокому гостю. Голос управляющего был гнусавым из-за зажимов и фильтров, вставленных в ноздри.
      - Мы делаем все возможное для увеличения производительности, лорд Раббан. Мы обеспечиваем рабочих минимумом продовольствия - даем ровно столько, чтобы они могли эффективно работать. Мы одеваем их в дешевую, но прочную одежду. Она служит годами, и мы снова используем ее, когда заключенный умирает.
      Каменное лицо Раббана оставалось неподвижным. Слова управляющего не произвели на него должного впечатления.
      - Мы можем внедрить механизацию, - предложил управляющий. - Закупить машины для выполнения какой-то части опасных работ. Это повысит производительность...
      Раббан вспыхнул, как сухая солома.
      - Наша цель - не только повышение производительности труда. Не менее важная задача - истребление этих людей. - Он презрительно и злобно посмотрел на строй, оказавшись в этот момент рядом с Гурни и похожим на паука стариком.
      Близко посаженные глаза Раббана уставились на жалкого узника.
      Неуловимым движением он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в старика. Узник едва успел приподнять руку в защитном жесте, но череда серебристых стрелок пронзила запястье и поразила заключенного в сердце. Он упал замертво, не успев даже охнуть.
      - Такой хлам - пустая трата ресурсов. - С этими словами Раббан сделал шаг в сторону.
      У Гурни не было времени ни на обдумывание своих действий, ни на составление плана; в это короткое мгновение он понял, что можно сделать, чтобы ударить Раббана. Молниеносным движением он подложил под наручник кусок прочной рубашки старика, чтобы шига не порезала ему руку, и, издав нечленораздельный рев, изо всех сил рванулся вперед. Проволока врезалась в импровизированную подушку и почти оторвала кисть мертвого старика от предплечья.
      Используя руку мертвого старика как рукоятку, Халлек бросился на изумленного Раббана, стараясь острой как бритва проволокой ударить ненавистного противника по шее, вскрыть ему артерию и убить на месте. Однако Раббан с удивительной быстротой увернулся от удара. Гурни едва не потерял равновесие, и единственное, что ему удалось, - это выбить пистолет из руки Раббана.
      Надсмотрщик съежился и резво отступил назад. Раббан, поняв, что его обезоружили, взмахнул хлыстом и ударил Гурни по лицу. Удар пришелся по щеке и нижней челюсти, острый шип едва не выбил Халлеку глаз.
      Гурни не представлял, что удар бича может быть таким болезненным, но когда нервы начали регистрировать ощущения, он понял, что еще больнее действует кислота сока, разъедающая рану. Мозг взорвался болью, как сверхновая звезда, казалось, что череп вот-вот лопнет, не выдержав напряжения. Халлек едва не лишился сознания. Рука его разжалась, и все еще кровоточащая кисть мертвого старика повисла на предплечье Гурни, болтаясь на петле шиги.
      Гурни отпрянул назад. Стоявшие поблизости охранники бросились к нему; перепуганные узники отпрянули, оставив Гурни одного посреди очищенного круга. Охранники собрались убить Гурни, но Раббан остановил их движением руки.
      Извиваясь от острой боли в шее и щеке, Гурни видел перед собой только красную рожу Раббана. Они сейчас убьют его, но по крайней мере он умрет, с ненавистью глядя в глаза своему мучителю.., этому Харконнену.
      - Кто этот человек? Почему он здесь и почему напал на меня? - Раббан горящим взглядом посмотрел на надсмотрщика, который, собираясь отвечать, нервно кашлял, пытаясь обрести дар речи.
      - Я.., мне надо просмотреть записи в регистрационном журнале, милорд.
      - Так просмотрите свои записи. Найдите, откуда он взялся. - Кривая улыбка заиграла на полных губах Раббана. - Узнайте, есть ли у него живые члены семьи.
      Гурни снова вспомнил скучные слова своей саркастической песенки: Раббан, Раббан, гнойный прыщ...
      Но сейчас, глядя в широкое отвратительное лицо племянника барона, Халлек вдруг с мучительной ясностью осознал, что ненавистный Глоссу Раббан и на этот раз будет смеяться последним.
      ***
      Что есть человек, как не память, оставленная в наследство другим?
      Герцог Лето Атрейдес
      Однажды вечером герцог Лето и его наложница, поссорившись, больше часа выкрикивали друг другу взаимные упреки и обвинения, что немало встревожило Туфира Гавата. Ментат стоял в холле герцогского крыла, примыкавшем к спальне Лето, дверь которой была сейчас плотно закрыта. Если бы кто-нибудь из них сейчас вышел бы из спальни, Туфир успел бы скрыться в одном из боковых проходов, которых в замке было великое множество. Никто не знал расположение помещений лучше Гавата.
      В спальне раздался грохот; что-то швырнули на пол. Послышался визгливый голос Кайлеи, покрывший не менее яростный рык Лето. Гават не слышал того, что именно они говорили.., да это и не было ему нужно. Начальник охраны герцога, он отвечал только за личную безопасность августейшего правителя. Ментат не хотел вмешиваться в ссору, но был озабочен тем, чтобы ругань не переросла в физическое насилие.
      Герцог в отчаянии крикнул:
      - Я не собираюсь тратить свою жизнь на то, чтобы спорить с тобой о том, чего нельзя изменить.
      - Тогда почему бы тебе не убить меня и Виктора? Это было бы наилучшим решением. Если оно тебя не устраивает, то можешь сослать меня в самый глухой угол и забыть о моем существовании, как ты поступил со своей матерью.
      Гават не расслышал ответ Лето, но он слишком хорошо знал, за что молодой герцог выслал из столицы леди Елену.
      - Ты уже не тот мужчина, которого я когда-то любила, Лето, продолжала Кайлея. - Теперь ты любишь Джессику, разве не так? Эта ведьма еще не соблазнила тебя?
      - Не будь смешной. За те полтора года, что она здесь, я ни разу не был в ее спальне, не говоря уже о том, чтобы побывать в ее постели, хотя я имею на это полное право.
      Последовало недолгое молчание. Ментат ждал, превратившись в напряженное внимание.