Удар за ударом сотрясали судно, но ни один снаряд не смог пробить его бронированный корпус. Пока это оборонительное сражение – мнимое или настоящее? – продолжалось вблизи Коррина, еще семь кораблей Лиги устремились за одиноким судном, рвавшимся за пределы местной солнечной системы.
      Когда в последний момент один из снарядов все же достиг Цели и корпус судна роботов раскололся, из него вылетела гроздь снарядов помельче, каждый размером не превышал гроб, и эти гробы рассеялись в разных направлениях, образовав своего рода скопления.
      – Омниус придумал новый трюк! – передал один из пилотов.
      Абульурд и сам прекрасно видел, что произошло, и понял, что именно этот шрапнельный выстрел и был главной целью операции Омниуса. Он как командир принял решение и отдал приказ.
      – Остановить их! Либо это какое-то новое страшное оружие, либо это новые копии Омниуса, которые он хочет распространить по планетам галактики. Если мы потерпим сейчас поражение, то человечеству придется расплачиваться за него столетиями!
      Подчиненные бросились в погоню, стреляя по неизвестным объектам, не жалея снарядов и ракет. Им удалось уничтожить большую часть самоуправляющихся емкостей. Но не все.
      Помня о торпедах со смертоносными вирусами, которые дождем обрушились на Пармантье и другие планеты Лиги, Абульурд испытывал сейчас тошнотворный страх.
      – Следите за ними до тех пор, пока они не выйдут из зоны наблюдения. Проследите траектории и постарайтесь определить конечные пункты назначений.
      Он принялся ждать, когда подчиненные выполнят приказ.
      – Черт возьми, нам придется усиливать оборону, чтобы впредь не допускать таких досадных прорывов.
      От ярости Абульурд скрежетал зубами. Вориан Атрейдес выразил бы ему неудовольствие и был бы разочарован тем, что его подопечный пропустил такую угрозу как песок сквозь пальцы.
      – Одно скопление движется в сторону Салусы Секундус, батор Харконнен, – сказал офицер штаба. – Другое, кажется, нацелилось на Россак.
      Абульурд кивнул. Выбор целей не особенно удивил его. Несмотря на риск, альтернативы у него не было, надо уничтожить эти объекты, пока они не успели долететь до своих целей.
      – Я беру спейсфолдерный разведчик и лечу на Салусу Секундус, чтобы поднять тревогу в Зимии. Остается молиться, чтобы они успели вовремя подготовиться.
 

 
      Хотя бегство на Коррин спасло Йореку Турру жизнь перед уничтожением машинного мира Валлаха IX, он очень жалел, что бежал именно сюда. Теперь, девятнадцать лет спустя после того, как он прибыл на Коррин, Турр оказался в ловушке единственной уцелевшей планеты Синхронизированного Мира.
      Омниус превратил планету в беспримерно укрепленную цитадель, в фантастически защищенный военный лагерь. Теоретически Турр находился здесь в полной безопасности. Но какой смысл в этой безопасности? Как можно оставить неизгладимый след в истории, будучи связанным по рукам и ногам?
      Надев защитные очки на глаза, утомленные красными лучами гигантской звезды, лысый жилистый человек постоянно прохаживался мимо бараков жалких рабов и временами поглядывал на высившийся в центре города Центральный Шпиль, в котором, как и прежде, обитал всемирный разум.
      Как только спейсфолдерный флот человечества прибыл к Валлаху IX, Турр сразу понял, что произойдет дальше. Прежде чем первые истребители-бомбардировщики успели сбросить свой смертоносный груз на планету, он ускользнул на своем корабле, везя с собой копию местного Омниуса как предмет взаимовыгодного торга. В то время он мог бы найти любое другое, столь же безопасное убежище. Почему же он отправился именно на Коррин? Это было глупое, безрассудное решение!
      С его иммунитетом к ретровирусу и при том, что он когда-то получил лечение, продлившее жизнь, Турр мог стать практически неуязвимым и непобедимым. Только один лишь инстинкт самосохранения привел его тогда в сердце Синхронизированного Мира. Конечно, на своем корабле с медленными двигателями он прибыл слишком поздно, когда холокост был уже завершен, и люди затянули петлю на горле всемирного разума. На своем корабле, точно таком же по конфигурации, как и корабли Лиги, Турр проскользнул мимо них, отдавая измученным и усталым пилотам противоречивые распоряжения. Люди блокировали Коррин и тщательно следили за тем, чтобы ни одна мышь не выскочила с планеты, но не обращали особого внимания на тех, кто старался туда попасть. Пока Омниус устраивал свою оборону, фигурально выражаясь, окапывался и возводил укрепления на поверхности планеты и на ближних орбитах, Турр воспользовался личными кодами идентификации и паролями, которые позволили ему приземлиться и оказаться в относительной безопасности.
      Но теперь он никогда не сможет улететь отсюда! О чем он думал раньше? Он неверно оценил ситуацию и поверил в то, что мыслящие машины победят, непонятно как, но победят. Омниус распоряжался Синхронизированным Миром в течение тысячелетия, и кто знал, что эта империя рухнет всего за месяц?
       Надо было бежать в другое место… куда угодно, но не сюда…
      Теперь, когда Армия Человечества установила постоянную блокаду Коррина, ни Турр, ни какая-либо из машин не имели ни малейшего шанса улететь с планеты. Это была невероятная трата его времени и таланта, это было еще хуже, чем жизнь в жалкой и достойной презрения Лиге. Устав укорять себя, он уже давно хотел причинить боль кому-нибудь другому. Блокада продолжалась уже почти два десятилетия, и Турр начинал испытывать растущее нетерпение.
      Если бы он смог подняться на орбиту, встретиться с командованием армии и поговорить с офицерами, он точно нашел бы способ улететь отсюда. После своей легендарной службы в джи-поле, после всех его достижений и свершений его лицо наверняка еще было кое-кому знакомо даже по прошествии столь долгого времени. Ками Боро-Гинджо присвоила себе многие деяния, которые были его, и только его, заслугой. Это он смог очернить память Ксавьера Харконнена и сделать святого из самого Гинджо. Но Ками обставила его и принудила покинуть Лигу. Вероятно, не следовало прилагать столько усилий, чтобы имитировать в глазах Лиги собственную смерть…
      Каждый шаг, который делал в своей жизни Турр, оказывался плодом неверных решений.
      В лабораториях Эразма он встретил родственную душу – Рекура Вана. Он и безрукий тлулакс объединили свои познания и жажду разрушения, воплощая их в ужасающе изобретательные схемы нанесения вреда этим слабакам людям – о, как они заслуживали такой страшной участи! Когда Эразм объявил об окончательной неудаче попыток отрастить новые конечности Рекуру, тот потерял всякую надежду когда-либо покинуть Коррин. Но Турр мог путешествовать без ограничений по обитаемым планетам, оставляя там неизгладимые следы своего пребывания. Если, конечно, он когда-нибудь сможет улететь отсюда.
      Он посмотрел на небо. Нет, вероятно, это произойдет не слишком скоро.
      Сегодня ему нанес визит интригующе непредсказуемый робот Эразм со своим воспитанником Гильбертусом Альбансом. Робот, казалось, понимал подавленное состояние Йорека Турра, но не мог предложить ничего обнадеживающего в деле освобождения Коррина от человеческой осады.
      – Возможно, тебе удастся разработать что-нибудь новаторское, чтобы одурачить сторожевой флот Лиги.
      – Как у меня получилось это с чумой? Или как с недавно атакованными заводами по производству снарядов? Я слышал, что некоторые из них смогли прорвать кордон. – Он едва заметно улыбнулся. – Я не должен решать все наши проблемы, но я сделаю это, если смогу. Мне хочется выбраться отсюда больше, чем всем вашим машинам, вместе взятым.
      Это не убедило Эразма.
      – К несчастью, теперь Армия Человечества станет еще более бдительной.
      – Особенно после того, как мои пожиратели примутся за работу.
      Больше всего на свете Турру хотелось присутствовать при том, как будет происходить это побоище.
      Эразм обернулся к своему светловолосому мускулистому спутнику. Турр не любил эту «собачонку» Эразма, так как Гильбертус получил продлевающее жизнь лечение в юности и мог в полной мере воспользоваться плодами вечной молодости.
      – А что думаешь ты, Гильбертус? – спросил робот. Гильбертус сочувственно посмотрел на Турра – так, словно тот был не более чем неудачным экспериментальным образцом, – и ответил:
      – Думаю, что Йорек Турр действует на грани человеческого поведения, граничащей с бесчеловечностью.
      – Я согласен, – сказал Эразм, который, видимо, пришел в восторг от такого ответа.
      – Даже если это и так, – осклабился Турр, – я все же представитель человеческого царства, чего ты никогда не сможешь в полной мере понять, робот.
      Турр испытал большое удовлетворение, видя замешательство Эразма.
      Конечно, это была не свобода, но – пусть и маленькая – победа.
 

 
      Бесконечно долгая череда непрерывных атомных ударов дорого обошлась Квентину Батлеру. Прошло почти два десятилетия, но бывший командующий продолжал каждую ночь просыпаться от кошмарных сновидений, в которых перед его глазами снова и снова вставали те миллиарды безвинных людей, которых он убил ради победы над мыслящими машинами.
      Он был не единственным, кто думал, что счастливы оказались те солдаты Джихада, кто с честью погиб при бесчисленных перелетах, пропал в безднах свернутого пространства. Гораздо хуже, думал Квентин, жить с сознанием своей вины и видеть на своих руках несмываемые пятна крови.
      Такова цена, которую пришлось ему заплатить. Он должен был вынести это ради всех неисчислимых жертв. И никогда не забывать об этом.
      Народ до сих пор считал его героем, но это не вызывало в нем ни малейшей гордости. Историки же вспомнили и приукрасили все, что он совершил за время своей долгой военной карьеры.
      Но реальный, настоящий, живой Квентин Батлер был теперь не более, чем бледной тенью прежнего человека, статуей, сложенной из памяти, надежд и ужасных потерь. После всего того, что он был вынужден делать, душа и сердце его были опустошены и словно просто перестали существовать. Он, как сторонний наблюдатель, смотрел, как живут его сыновья Фейкан и Абульурд: Фейкан женился, оказавшись превосходным семьянином, а младший брат пока оставался холостяком. Может быть, Абульурд в конечном итоге решил не продолжать родословную Харконненов.
      Квентин стал таким же пустым и практически впал в такую же каталепсию, в какой пребывала его жена Вандра, год за годом влачившая в Городе Интроспекции свое жалкое полубессознательное существование. Но она по крайней мере заживо почивала в мире. Временами, навещая ее, Квентин заглядывал в ее прекрасное, но лишенное всякого выражения лицо и завидовал ей.
      Пережив этот страшный опыт, приняв в течение жизни столько трудных, а подчас и невозможных решений, Квентин навсегда отвратился от военной службы. Он бесчисленное количество раз водил своих солдат в атаки, посылал их на смерть, обрекая при этом на гибель ни в чем не повинных порабощенных людей, которых он должен был освободить из машинного плена. Он освободил, но ценой их массового убийства.
      Квентин не мог больше жить с этим страшным грузом. Все годы после Великой Чистки он занимал незначительные посты в армии, а затем потряс своего старшего сына решением уволиться со службы.
      Стараясь удержать при себе своего героя-отца, Фейкан предложил ему занять место посла или представителя какой-нибудь планеты в Парламенте Лиги.
      – Нет, это не для меня, – возразил Квентин. – У меня нет ни малейшего желания начинать жизнь сначала в моем возрасте.
      Однако Великий Патриарх – все тот же Ксандер Боро-Гинджо – зачитал решение (естественно, написанное не им самим), в котором отказался принять отставку Квентина Батлера, заменив ее на бессрочный отпуск и путешествие с целью восстановления здоровья. Квентина не интересовали семантические детали. Результат оказался тот же. Он нашел свое новое призвание.
      Его друг Порее Бладд, приятель, которого он знавал по тем временам, когда был еще простым офицером и работал на возведении Новой Старды, предложил отправиться с ним в паломничество, или в экспедицию.
      За годы, прошедшие после Великой Чистки, этот аристократ и филантроп стал одержим идеей помогать населению пострадавших планет.
      На Валгисе и Альфа Корвус он нашел выживших после атомной бомбардировки людей, живущих в ужасающей нищете и бедности. Люди эти влачили свою жизнь в страшной нужде, страдая от голода и различных форм рака, явившегося следствием атомных взрывов и радиоактивных осадков. Их цивилизация, техника, инфраструктура безвозвратно погибли, но самые стойкие все еще продолжали хвататься за жизнь, восстанавливая условия для нормального существования.
      Бладд вернулся в Лигу в поисках добровольцев для организации космического моста и переброски на пострадавшие планеты продовольствия и необходимых материалов, а также для переселения жителей в менее опасные районы или для перемещения их на более гостеприимные планеты. При том что население Лиги сильно уменьшилось и пострадало генетически после эпидемии, Колдуньям Россака требовалась «свежая кровь», которую и можно было отыскать среди уцелевших после Великой Чистки.
      Некоторые твердолобые политики договаривались до того, что компенсацией за перенесенные страдания стало само освобождение от ига мыслящих машин. Квентин все больше и больше проникался сознанием того, что люди, делающие такие решительные заявления, сами абсолютно не способны ни на какое самопожертвование…
      Бладд, у которого не было никакой необходимости бороться за политическое влияние, повернулся спиной к Парламенту Лиги и забыл о его существовании после того, как депутаты отказались платить репарации пострадавшему населению.
      – Я сам буду оказывать такую помощь, какую сочту необходимой, – сказал он в своем сделанном в Зимии заявлении. – Не важно, что я потрачу на это все мое состояние до последнего цента – таково теперь мое жизненное призвание.
      Хотя значительная часть огромного семейного состояния была утрачена во время великого восстания рабов, уничтожившего Старду и погубившего дядю лорда Бладда, громадные суммы продолжали поступать на Поритрин, так как в Лиге процветал рынок индивидуальных защитных полей. Их теперь носили все, хотя непосредственной угрозы нападения машин уже давно не было.
      Услышав о бессрочном отпуске Квентина Батлера, аристократ разыскал своего старого приятеля.
      – Не знаю, захотите ли вы смотреть им в глаза, – сочувственно говорил Бладд, – но я намерен посетить планеты, опустошенные Великой Чисткой. Бывшие планеты Синхронизированного Мира. Атомные взрывы уничтожили экосистемы и истребили воплощения Омниуса, но есть шанс, – глаза лорда загорелись, когда он поднял палец, – повторяю, шанс, что некоторые люди выжили. Если так, то мы должны найти их и помочь им.
      – Да, вы правы, – согласился Квентин, чувствуя, как тяжесть начинает спадать с его плеч. Он, конечно, боялся перспективы посещения атомных пустынь, в сотворении которых принял решающее участие. Но если это единственная возможность хотя бы в малой мере искупить свой страшный грех…
      Роскошная космическая яхта Бладда предлагала намного больше удобств, чем военные корабли Лиги. На яхте были жилые отсеки, большой грузовой трюм с лекарствами и оснащением и одноместный катер, который можно было использовать для разведки. Сначала Квентин отказался путешествовать в такой роскоши, которую он, по его мнению, не заслужил. Но потом он убедил себя, что в этом не будет ничего предосудительного. Надо получить удовольствие от поездки. Он много странствовал за время своей военной карьеры. Сорок два года жизни без остатка были отданы Джихаду Серены Батлер.
      Совершая длинный маршрут, Квентин и Бладд хотели осмотреть все планеты, которые раньше принадлежали Синхронизированному Миру. Теперь это были сплошь смертоносные очаги радиоактивного заражения. Девятнадцать лет назад Квентин Батлер летал с планеты на планету, сбрасывая на них смертоносный груз. Теперь он отправлялся на них с миссией помощи.
      Квентин внимательно смотрел на превращенный в пустыню пейзаж Уларды, на выжженную землю, карликовые деревья, росшие на зараженной почве. Большинство зданий было сровнено с землей импульсными ядерными взрывами, но горстка уцелевших жителей строила из каменных осколков хижины и маленькие деревенские дома – убогие укрытия от жестоких бурь, гулявших по поверхности планеты после опустошительного холокоста.
      – Вы привыкли к таким сценам? – спросил Квентин, ощущая в горле тугой ком.
      Сидевший в кресле пилота Бладд оглянулся и посмотрел на Батлера своими выразительными, полными сильного чувства глазами.
      – Будем надеяться, что этого не случится. Во имя нашей собственной принадлежности к человеческому роду мы не должны никогда привыкать к такому.
      Они снизились над поверхностью планеты и увидели людей, которые палками и какими-то металлическими прутьями возделывали поля. Квентин не мог представить себе, как они жили. Люди прекратили работу и подняли головы к небу. Некоторые махали руками, радостно приветствуя спускавшееся судно, другие же побросали свои примитивные орудия и бросились бежать в поисках убежища, боясь, что вернулся флот, для того чтобы окончательно извести оставшихся людей.
      Слезы заструились по щекам поритринского аристократа.
      – Я хотел бы забрать с собой всех этих людей до единого и отвезти их в Лигу, где у них появится шанс нормально жить. При моем богатстве и влиянии я могу сделать это. – Он вытирал слезы тыльной стороной ладони, но они упрямо продолжали течь. – Вы так не думаете, Квентин? Почему бы мне не спасти их всех?
      У Квентина было тяжело на сердце, и чувство вины словно рак разъедало его душу.
      Хотя радиационный фон создавал сильные помехи, Бладд все же отыскал три жалких поселения. Все говорило за то, что на всей планете проживало не более пятисот человек, перенесших атомную бомбардировку. Пятьсот… из скольких миллионов?
      Военная закваска взяла свое, и Квентин вдруг подумал, что если из многих миллионов людей, населявших эту планету, несмотря на атомный смерч, уцелели эти пятьсот, то не могла ли избежать разрушения и какая-нибудь защищенная копия всемирного разума? Квентин помотал головой, отгоняя эту мысль. Надо верить в то, что бомбежка была успешной, ибо если на другие планеты снова попадут копии всемирного разума, то получится, что все жертвы, все смерти были принесены на алтарь победы напрасно.
      Он плотно зажмурил глаза, когда лорд Бладд посадил корабль неподалеку от одного из поселений. Они переоделись в противоатомные костюмы и вышли наружу, где встретили ужасно, как огородные пугала, выглядевших жалких созданий, которые кое-как поддерживали свое убогое существование, пользуясь остатками техники Синхронизированного Мира. Только сильнейшие могли здесь выжить; большинство людей умерли молодыми страшной смертью.
      Удивительно, но Бладд и Батлер были не первыми, кто посетил уцелевших на Уларде людей за годы, прошедшие после Великой Чистки. После встречи со старейшинами поселка – старейшинами? самому старшему из них не было и сорока! – Квентин узнал, что культ Серены пустил здесь глубокие корни. Веру принесли сюда два миссионера, подготовленные его внучкой Раиной. Даже в этих тяжелейших условиях, местные жители искореняли всякую технику, видя в атомной бомбардировке кару за связь с мыслящими машинами.
      В таких местах, как это, где крошечное население сильно страдало и потеряло практически все, фанатичная религия могла укорениться очень легко. Культ Серены, созданный бывшими мартиристами, предлагал этим несчастным утешение в виде доступного козла отпущения, объект, на котором можно было выместить гнев и отчаяние. Слова проповедей Райны, принесенные сюда миссионерами, повелевали уничтожать машины в любом обличье, чтобы компьютерный разум никогда больше не смог поработить человечество.
      Квентин уважал философию внучки. Философию, которая учила людей обходиться собственными силами и собственным умом. Однако эти жестокие проповеди и их смысл тревожили Квентина. За двадцать лет даже на планетах Лиги, которые пострадали от эпидемии, а не от атомных бомбардировок, антимашинный поход, затеянный Раиной Батлер, имел не менее безумный успех. Люди ломали и уничтожали машины в любом их виде. Исключением для этих фанатиков были только космические корабли, которые позволяли продолжить крестовый поход против остатков машин и компьютеров.
      Здесь, в маленькой улардской деревушке, люди были одеты в рваные грязные одежды; тусклые волосы клочьями выпадали с голов; на лицах и руках виднелись отвратительные язвы и наросты.
      – Мы привезли вам еду, одежду, инструменты и разные материалы, чтобы вы жили лучше, – сказал Бладд. При ходьбе его противоатомный костюм трещал и искрился. Люди жадно смотрели на него, словно едва сдерживая желание голодной толпой наброситься на него. – Мы привезем еще, когда сможем. Мы доставим вам помощь с планет Лиги. Вы доказали свою храбрость тем, что смогли выжить. С этого момента ваши дела пойдут лучше, обещаю вам это.
      Они с Квентином выгрузили из корабля пищевые концентраты, витамины и лекарства. Затем вынесли из яхты мешки семян высокоурожайной пшеницы, земледельческий инвентарь и удобрения.
      – Я обещаю вам, что все будет хорошо, – повторил лорд Бладд.
      – Вы действительно верите в это? – спросил Квентин друга, когда они вернулись на корабль, уставшие и расстроенные от того, что им пришлось увидеть.
      Бладд поколебался, не желая отвечать на трудный вопрос, но потом решился:
      – Нет… я не верю в это – но поверить должны они.
      Возможно, это было лишь символическое путешествие, продиктованное неосознанной потребностью увидеть поле первой битвы с машинами и колыбель человечества – Бладд объявил Квентину, что намерен лететь к Земле.
      – Сомнительно, чтобы там кто-то выжил, – сказал Батлер. – Прошло так много лет с тех пор.
       –Я знаю, – сказал поритринский лорд. – Оба мы были очень молоды тогда, во время той первой победы… начала изнурительного Джихада. Я просто чувствую, что как человеческое существо я должен увидеть Землю.
      Квентин посмотрел в глаза друга и увидел в них искреннее и глубокое чувство, страстное желание посмотреть в последний раз на колыбель всего человечества. В глубине души он испытывал такую же потребность.
      – Да, думаю, что нам обоим надо взглянуть на колыбель нашего рода. Может быть, это путешествие чему-то нас научит. Или, посмотрев на ее шрамы, мы сможем лучше выполнить нашу миссию.
      Но они не нашли на Земле никаких признаков жизни.
      Облетая Землю, Бладд и Квентин тщетно всматривались в ландшафт, стараясь обнаружить хоть маленький островок человеческой жизни, уцелевшей после кошмара той достопамятной атомной бомбардировки. Здесь, где кимеки и роботы устроили форменную охоту, уничтожая каждого обнаруженного ими человека, армада Лиги сбросила столько бомб, что их с лихвой хватало для стерилизации всей поверхности планеты. Не выжил никто. Они снова и снова кружили по орбите, надеясь ошибиться, но нет, вся Земля представляла собой один незаживший обугленный рубец.
      Наконец Квентин покинул мостик.
      – Давайте отправимся куда-нибудь еще. Вероятно, есть и другие планеты, где еще не угасла надежда.
 

 
      Наступало время перемен – они и без того слишком долго ждали своего часа. Без сомнения, они оказались самыми терпеливыми во всей вселенной, но девятнадцать лет – это слишком большой срок.
      Агамемнон в своем исполинском боевом корпусе взгромоздился на вершину обдуваемого всеми ветрами ледника Хессры. С неба летел колючий снег, дул пронизывающий холодный ветер, гулявший по всей неровной ледовой террасе. Надо льдом нависало багровое небо Хессры. Свет над планетоидом был таким же тусклым, как перспективы титанов – до Великой Чистки.
      Юнона следовала за своим возлюбленным. Ее громадный ходильный корпус дышал силой и дерзким вызовом. Членистые шарнирные конечности поднимались и опускались, приводимые в действие мощными долговечными двигателями. Так как титаны жили уже очень долго, они начали терять чувство цели, дни приходили и уходили, и с каждым из этих дней нарастала возможность опоздать.
      Агамемнон и его возлюбленная стояли рядом на вершине ледника, нечувствительные к ужасному холоду Хессры. Наполовину погребенные под снегом и льдом бывшие башни когиторов символизировали утраченное величие и славу. Эти строения напомнили Агамемнону о безвкусных гробницах, мавзолеях и мемориалах, которые строили для него и по его приказам рабы Земли.
      – Ты – повелитель всего сущего, любовь моя, – сказала Юнона.
      Он не понял, подшучивает ли она над ним или действительно восхищается его маленькой победой.
      – Это жалкая планетка. В конце концов, ты же сама видишь, что теперь нам нечего терять. Лига празднует победу – она уничтожила Омниуса везде, за исключением Коррина, где он прячется, ощетинившись всем своим оружием.
      – Так же, как мы прячемся здесь?
      – Нам нет больше нужды нигде прятаться. – Мощной металлической ногой Агамемнон выбил во льду глубокий кратер. – Что теперь может нас остановить?
      Если бы мышление могло издавать звуки, то в емкости мозга Агамемнона сейчас гремел бы гром. Он стыдился того, что позволил раствориться в пустоте своим былым мечтам. Вероятно, ему следовало умереть, как и многим бывшим товарищам по заговору. Спустя девять десятилетий после начала мятежа против мыслящих машин, он и горстка его кимеков практически ничего не добились, и прячутся здесь, как крысы в норе.
      – Я уже устал, – признался Агамемнон, – устал от всего этого.
      Они с Юноной очень хорошо понимали друг друга. Он не раз удивлялся тому, что она оставалась верна ему на протяжении более чем тысячи лет. Может быть, так случилось оттого, что у нее не было иного выбора… или она все же любила его.
      – Но чего же ты в таком случае ждешь, любовь моя? Это бездействие превращает нас в созерцателей лотосов, какими были жал кие людишки Старой Империи, которых мы так презирали в свое время. Мы просидели в этой дыре, как… – в голосе ее звучало презрение к самой себе, – как когиторы. Но ведь галактика открыта для нас, особенно теперь!
      Своими оптическими сенсорами титан оглядел безжизненный пейзаж – горы, покрытые пластами льда.
      – Было время, когда мыслящие машины служили нам. Теперь Омниус уничтожен, а хретгиры ослаблены. Нам надо воспользоваться этим обстоятельством. Но пока есть еще немалый шанс, что мы проиграем.
      Юнона не сдержала насмешки, как всегда задевая его за живое:
      – С каких это пор ты превратился в боязливого ребенка, Агамемнон?
      – Ты права. Мое поведение злит меня самого. Стать правителем только ради того, чтобы гонять горстку жалких подданных – это недостойно меня. Этого недостаточно. Конечно, очень хорошо иметь рабов, которые исполняют любой твой каприз, но и это быстро приедается.
      – Да посмотри, как вел себя Йорек Турр на Валлахе IX. Он распоряжался целой планетой, но и этого ему казалось мало.
      – Сейчас Валлах IX стал радиоактивным кладбищем, – сказал Агамемнон. – Как и все другие синхронизированные планеты. Кому он теперь нужен?
      – Любая планета, некогда принадлежавшая Синхронизированному Миру, не может быть никому не нужной. Надо мыслить в новой парадигме.
      Они снова принялись всматриваться в безжизненный ландшафт расстилавшейся перед ними планеты, такой же безрадостный, как и пейзажи изуродованных атомными ударами планет, которые они инспектировали и отвергали одну за другой за годы, прошедшие после Великой Чистки. Наконец Агамемнон снова заговорил:
      – Мы сами должны произвести изменения, а не быть пассивными наблюдателями того, что преподносит нам история без нашего участия.
      Титаны развернули свои башни и по льду зашагали к башням когиторов.
      – Настало время для нового решительного старта.
      Беовульф ни о чем не подозревал, хотя его устранение было частью планов генерала Агамемнона уже на протяжении довольно длительного времени. Данте подлил масла в огонь:
      – Его поврежденный мозг не способен более к верному восприятию нюансов и к правильным умозаключениям.
      – Этот болван едва ходит по коридору, – сказал Агамемнон. – Я и так уже слишком долго вожусь с ним.
      – Наверное, нам надо отпустить его погулять, чтобы он вниз головой свалился в пропасть, – предложила Юнона. – Это избавило бы нас от многих хлопот.
      – Он уже падал один раз в пропасть, и у нас достало глупости вытащить его оттуда, – язвительно произнес Агамемнон.
      Три титана позвали хромого неокимека в центральный зал, где когда-то стояли пьедесталы когиторов. Вырезанные на камнях руны муадру были покрыты непристойными надписями. Бродившие по залу заключенные в небольшие ходильные корпуса посредники, ставшие рабами, занимались изготовлением и хранением электрожидкости в расположенных здесь же лабораториях.
      У Агамемнона было все, что нужно. Но ему хотелось гораздо большего.
      Беовульф неуклюже ввалился в зал. Его стержни, соединенные с мозгом, плохо контролировали движения конечностей. Сигналы путались, были нечеткими, и неокимек при ходьбе шатался, как пьяный хретгир.
      – Я с-с-слуш-шаю вас, г-генерал Аг-г-гамемнон. В-вы з-зв-в-вали м-м-меня?
      Генерал ответил ровным и спокойным голосом:
      – Я всегда испытывал и буду испытывать большую благодарность к тебе за тот вклад, который ты внес в наше дело борьбы с Омниусом. Теперь наступает переломный момент. Наши перспективы резко изменились к лучшему, Беовульф. Но прежде чем мы сможем продолжить наше дело, нам предстоит сделать в доме небольшую уборку.