Разумеется, наше с ней восприятие этой самой «зеркальности» ничего общего не имеет со статистикой. Для нас это означает то, что Берт – правша, а я левша; у Берт естественный пробор в волосах с одной стороны, а у меня – с другой; доминантный глаз у нее правый, а у меня – левый, ну и многое другое. Но главное – если Берт сидит слева от меня, то обе мы не сможем есть, без того чтобы не стукаться локтями. Причем костлявыми локтями.
      – Не могу поверить, что ты не помнишь этого молодого человека, – повторила Берт, потирая руку и задумчиво протянула: – Он настоящая голубая мечта.
      Вот-вот. Именно так она сказала. Голубая мечта. Вряд ли кто-либо из американцев произносил это слово с тех пор, как Эйзенхауэр вышел в отставку.
      Я лишь взглянула на сестру. Никогда не сказала бы ей это в лицо, но порой у меня возникает ощущение, что Берт очень вовремя развязалась со своим браком. Еще чуть-чуть – и она бы свихнулась. И тогда однажды, заглянув к сестричке в гости, я бы увидела поистине трогательную картину: Берт в вечернем платье, на высоких каблуках и с жемчужным ожерельем на шее пылесосит свою гостиную.
      – Он знает тебя, Нэн, – гнула свое Берт. Растирание собственного локотка, судя по всему, вызвало у нее некоторые ассоциации: – Послушай, он даже схватил меня за локоть!
      – Мои знакомые мужчины обычно хватаются за другие части тела, – заметила я, цепляя очередную картофельную стружку.
      Берт оставила мою ремарку без внимания.
      – Он сказал, вы с ним познакомились несколько недель назад.
      Окунув картошку в лужицу кетчупа, я пожевала, после чего отозвалась:
      – Да? И где же?
      Очевидно, последний вопрос был не в лузу, поскольку Берт снова нахмурилась.
      – Где именно, не говорил. – Кажется, ее расстроило уже то, что я вообще об этом спросила. – Он просто сказал… ну, сама знаешь… как обычно в таких случаях. Что он не может выбросить тебя из головы…
      Я перестала жевать и внимательно посмотрела на сестру. Как обычно? О господи! Временами Берт так меня утомляет. Похоже, она всерьез полагает, будто в моей жизни столько мужчин, что мне не обойтись без картотеки, дабы вести их учет и контроль.
      Идиотизм! Нет, если откровенно, у меня было, конечно, побольше друзей-приятелей, чем у Берт, но опять же, имея в наличии мужа целых девятнадцать лет, Берт вполне может добавить себе очков.
      Более того, я отнюдь не уверена, что обилие любовников – такое уж достоинство. По-моему, этих самых бойфрендов с полным правом можно назвать и по-другому – несложившимися отношениями.
      Уж чего-чего, а этого дерьма у меня в активе хоть отбавляй.
      Я не раз пыталась объяснить Берт странную закономерность: работая на радио, почему-то привлекаешь мужчин, которые не склонны связывать себя обязательствами. Лично я не совсем понимаю, в чем тут дело, но две мои сослуживицы, такие же диск-жокейши, сказали недавно, что, кажется, разобрались. И пришли к выводу, что неразумно затевать серьезные отношения, когда мужчина знает наверняка, что где-то есть некая кнопка, посредством которой тебя можно в любую минуту выключить.
      Что-то в этой теории есть. Ибо во всех моих былых связях мужчина в конечном итоге тянулся к той самой кнопке.
      Казалось бы, чего хорошего, но Берт по какой-то причине продолжает считать, будто работать на радио чертовски здорово. Тот факт, что за пределами Луисвиля, то бишь зоны уверенного приема нашей станции, никто обо мне и слыхом не слыхивал, кажется ей несущественным. Как и то, что многие из моих коллег между собой называют родимую станцию «тошниловкой».
      – Берт, – сказала я без особого энтузиазма, – насколько я понимаю, этот тип пытался тебя закадрить. А насчет знакомства со мной просто трепался. Чтобы ты с ним поговорила.
      Я еще не закончила фразу, а Берт уже яростно трясла головой.
      – Ну конечно! – воскликнула она. – Можно подумать, такой мужчина станет интересоваться бывшей домохозяйкой с двумя взрослыми детьми!
      Я едва не подавилась картошкой. Что за чушь она несет? Она что, сказала этому типу: «Да, кстати, а раньше я была домохозяйкой, и у меня двое детей»?
      Как-то слабо верится.
      Итак, поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, Берт мается дурью, разводит ерунду на ровном месте. Чтобы лишний раз себя пожалеть?
      И прежде чем кто-нибудь назовет меня бесчувственным бревном, мне бы хотелось подчеркнуть, что к моменту этой нашей беседы с Берт я входила в ее положение (со всеми вытекающими последствиями) уже несколько месяцев. Повторяю: месяцев.
      И не надо меня учить! Я прекрасно понимаю, что самооценка Берт серьезно пострадала, когда Джейк бросил ее ради той белокурой шлюхи. Точнее, шлюшки, как Берт ее называет. По словам сестренки, эта курочка была слишком зелена, чтобы называться полноценной шлюхой. Ясное дело, Берт была вне себя – и неудивительно. Довольно неприятно, когда твой муж вдруг уходит к своей двадцатидвухлетней секретарше.
      Но давайте смотреть на жизнь реально: случаются вещи и похуже. И если бы Берт отвлеклась от своей персоны хотя бы на пять секунд и огляделась по сторонам – возможно, поняла бы, что вокруг полным-полно людей, которым не посчастливилось иметь «двоих взрослых детей», о которых она сейчас говорит таким тоном, будто это ярмо на шее.
      Черт возьми, да если б она отвлеклась на минутку, то, может, дотумкала бы, что некоторые ее ровесницы – в полном смысле слова ровесницы, плюс-минус десять минут, – в этот самый момент переживают, не проспят ли свои биологические часы.
      Поверьте мне, непросто смириться с мыслью, что я, вполне возможно, навсегда останусь всего лишь тетей Нэн и никогда не стану мамой.
      Лично я считаю, что Берт выпало счастье вырастить двоих замечательных детей, которые вдобавок поступили в университет. Я же все эти годы растила и поднимала лишь рейтинг передачи, да и тот в последнее время не слишком радует. Не говоря уже о том, что, когда на полном ходу приближаешься к магической цифре «40», невольно задумаешься, позволит ли тебе столь ориентированная на молодежь штука, как радио, достойно состариться. Достойно – то бишь не вылетев с работы.
      Я содержу сама себя с девятнадцати лет – забавно, но именно столько было Берт, когда она выскочила за Джейка. Вот-вот, с того самого возраста, когда Джейк взял на себя заботу о них двоих.
      Можно, конечно, посочувствовать сестренке, которая слегка сбита с толку, оказавшись на трудовом поприще после стольких лет «домашней» жизни, но, черт возьми, Берт, оглядись вокруг: остальные-то тянут эту лямку всю свою жизнь.
      – Нет, Берт, – процедила я сквозь зубы, – твой Адонис мне сегодня не звонил – стало быть, он наверняка интересовался тобой.
      В ответ сестра снова насупилась.
      – Нэн, этот молодой человек… – начала она с не меньшим пафосом, но именно тогда я отыскала телевизионный пульт – он валялся под газетами, прямо перед моим носом.
      Едва экран ожил, как слова Берт потонули в напористой речи дикторши:
      – …расследуют убийство, совершенное сегодня днем в торговом центре «Галерея».
      Во всяком случае, на мгновение мне показалось, что телевизор заглушил слова Берт. На самом же деле она сама внезапно умолкла.
      Я повернулась и посмотрела на сестру. Глаза Берт округлились и словно приклеились к экрану.
      Я перевела взгляд на телевизор.
      На маленькой прямоугольной врезке позади белокурой ведущей маячил портрет темноволосого малого. Загорелый, с аккуратной бородкой, он, определенно, был когда-то красив.
      Однако теперь он, определенно, был мертв.
      Фотографию сделали, должно быть, когда малый уже лежал на столе в морге. Рот его был чуть приоткрыт, черты лица застыли, а закрытые глаза ввалились. Фотография заканчивалась примерно на дюйм ниже подбородка мужчины, тем не менее вдоль нижнего края снимка можно было разглядеть бледно-алую полосу.
      Первой моей мыслью было, что, мол, наконец-то Седьмой канал придумал верный способ поднять свой рейтинг. Приближалась осень – а значит, пора перемен и чисток на телевидении, каждый канал боролся за зрителей как умел, и Седьмой, очевидно, решил сыграть на любви обывателя к «ужасам». Что ж, регулярное появление мертвецов в шестичасовых новостях вполне может оказаться эффективнее рекламы апельсинового сока или новой модели «форда».
      Очевидно, дикторша Седьмого канала тоже это понимала, ибо с трудом скрывала ликование в голосе:
      – В настоящее время полиции еще не удалось установить личность погибшего, нет и свидетелей этого жестокого убийства…
      Радостное лицо ведущей уехало за кадр, а во весь экран возник труп собственной персоной. Я покосилась на Берт.
      Сестрица, прославившаяся в узком кругу нашей семьи тем, что лишилась чувств во время просмотра «Кошмара на улице Вязов», по-прежнему пялилась в телевизор. Я кашлянула, не сводя с нее глаз. Какого черта Берт так зачарованно смотрит?
      – Берт! – позвала я, не особенно рассчитывая на ответ: уж больно остолбенелый у нее был вид.
      Однако после долгой паузы она прошептала:
      – Это он…
      – Он?
      – Ну да, тот человек, о котором я тебе рассказывала. Тот самый, который… – Берт повернулась ко мне, выпучив глаза. – Ну вот, – ткнула она в экран, – вот! А теперь скажи, что ты его не знаешь.
      Я перевела взгляд на телевизор. И это тот самый тип, с которым Берт сегодня кокетничала? Который якобы должен был мне позвонить?
      От меня явно ждали ответа.
      – Берт, я его не знаю. Впервые вижу этого малого, – произнесла я с ноткой раздражения.
      – Не может быть! – воскликнула Берт с истерической ноткой.
      Фотография покойника по-прежнему занимала весь экран, в то время как голос диктора комментировал:
      – …неизвестного мужчины был найден в мужском туалете, с перерезанным горлом. Полиция установила время смерти – приблизительно между часом и тремя пополудни.
      Рука Берт взлетела к ее горлу.
      – Боже… А я ведь чуть не пошла с ним в «Галерею», – прошептала она. – Я могла бы быть с ним…
      «Ну не в мужском же туалете», – подумала я, однако промолчала. Чего доброго, Берт решит, будто я не воспринимаю все это всерьез.
      Что было весьма далеко от истины.
      На экране возникла надпись, а прямо под подбородком трупа засветился номер телефона. «Всех, кто располагает какой-либо информацией, просим связаться с отделом по расследованию убийств в Луисвиле» – гласило сообщение.
      Я ткнула пальцем в Берт:
      – Это про тебя.
      Берт словно не слышала. Она по-прежнему неотрывно смотрела на экран, хотя новости уже сменились рекламой пиццы.
      – Всегда кажется, что подобные ужасы происходят только с людьми, которых не знаешь, – дрожащим голосом произнесла она. – До сих пор только один раз… ну, ты понимаешь… тот случай.
      Наверное, это один из плюсов в жизни близнецов. Когда столько общих воспоминаний, то можно разговаривать скорописью.
      Берт имела в виду события давно минувших дней. В то лето, когда нам с ней исполнилось по пятнадцать, убили супружескую пару по фамилии Сандерсен, проживавшую на нашей улице. Не сказать чтобы мы хорошо знали Сандерсенов – просто несколько раз присматривали за их детьми, однако гибель супругов сильно нас потрясла.
      Когда тебе пятнадцать, трудно поверить, что люди умирают.
      Казалось, на лице Берт не осталось ничего, кроме глаз.
      – Нэн, но ведь я с ним разговаривала. Еще подумала, что у него глаза как у Пола Ньюмена.
      Здесь мне пришлось поверить ей на слово: по снимку на экране судить было несколько затруднительно.
      Я выключила телевизор и решительно сказала:
      – Берт, ты должна пойти в полицию. Возможно, ты последняя видела этого человека живым.
      Берт покачала головой:
      – Последним его видел убийца!
      Гм, логично.
      – Берт, наверняка ты что-нибудь заметила. Какую-нибудь мелочь, которая могла бы помочь им поймать преступника.
      Мне показалось, что на долю секунды в глазах Берт что-то промелькнуло, но она продолжала мотать головой.
      – Я не знаю ничего такого, о чем бы стоило рассказывать полиции! Единственное, что я знаю, – он выглядел на редкость свежим.
      Я смерила сестру долгим взглядом. Вполне возможно, Берт – последний человек на этой планете, который до сих пор употребляет слово «свежий» в применении не только к фруктам и овощам.
      – Берт, по телевизору просили откликнуться всех, кто располагает какой бы то ни было информацией.
      Берт упрямо зыркнула на меня исподлобья:
      – Прекрати! Просто тебе хочется пообщаться с полицией – надеешься позабавиться. Как в тот раз, верно ведь?
      На пару секунд я лишилась дара речи. Невероятно! Спустя столько лет Берт все еще помнит, как я решила немножко поиграть в великую сыщицу, когда убили Сандерсенов! Да нет же, конечно, мне действительно хотелось раскрыть тайну этого убийства. А как же иначе, когда тебе пятнадцать и рядом происходят такие волнующие события?
      Честно говоря, мне тогда помешало лишь одно обстоятельство: загадочное убийство оказалось совсем не загадочным. По сути, полиции с самого начала было известно, что Сандерсенов прикончил любовник жены. Прийти к такому заключению не составило особого труда: любовник исчез из города в тот самый день, когда было совершено преступление.
      Теперь же, глядя на сестру, я постаралась изобразить праведный гнев:
      – Берт, при чем здесь эти глупости? Просто я считаю, что тебе следует исполнить свой гражданский долг. – Я потянулась за очередным ломтиком картошки. – В наше время слишком многие живут по принципу «Моя хата с краю» и не желают ни во что вмешиваться. А потом еще сетуют на разгул преступности!
      Кажется, я неплохо проконопатила ей мозги. Но, очевидно, вершин мастерства в этой области еще не достигла, ибо потребовалось пятнадцать минут упорного труда, чтобы в конце концов уговорить Берт прокатиться в центр. Сама я ради такого случая даже согласилась переодеться в чистые джинсы.
      И все-таки я добилась своего. Более того – добилась, не раскрыв истинной причины своего рвения.
      Признаться, мне и вправду хотелось верить, что этот парень всего лишь обознался. Но позвольте, возможно ли, чтобы он перепутал Берт с кем-то еще, кроме меня? Говорят, что у каждого из нас где-то обязательно есть двойник, – но чтобы тройник?..
      И тем не менее я предпочитала думать, что бородатый красавчик свалял дурака, приняв Берт за кого-то другого, а буквально через несколько минут откинул копыта.
      И никакой связи между этими двумя событиями нет.
      Но, если честно, все это казалось мне чертовски подозрительным.
      Я никогда не скажу этого Берт, но, откровенно говоря, она чересчур наивна и доверчива. Эта женщина не так давно отправила двадцать долларов небезызвестному шарлатану Оралу Робертсу, уверявшему, будто без дополнительных пожертвований Господь не сегодня-завтра призовет его на небеса. Я твердила Берт, что не стоит ничего посылать Оралу: пускай Господь призовет этого типа на небеса – это убедит неверующих куда скорее, нежели все выкрутасы Орала. Не говоря уже о том, что именно на небесах он и мечтал очутиться в конечном итоге. Но куда там! Берт не желала внимать моим доводам и осталась при убеждении, что ее денежки пошли на благое дело.
      Так что, учитывая легковерие сестренки, вполне возможно, дела обстояли не совсем так, как ей виделось. Что, если тот тип не был знаком ни с Берт, ни со мной и, однако же, по какой-то причине пытался внушить ей обратное? Например, для того, чтобы она любезно проводила его туда, где ему суждено было встретить свою погибель?
      От этой мысли меня мороз пробрал по коже.
      – Сядешь за руль? – Я протянула Берт ключи от ее машины.

Глава третья
Берт