— Нунк димиттис![6] — воскликнул Морозов. Это было так же непонятно, как если бы он выражал свои мысли по-русски, но он весь прямо-таки светился. — Наконец-то я вижу одну из них!

— Да знает ли она сама, что это такое? — осторожно осведомился кибернетик. — Ведь она не так уж чудовищна на вид…

Ничего себе! А как же они себе это представляют?! Что я, должна быть похожа на диплодока?!

— Знаю, — отвечала я, пародируя манеру старика, — по крайней мере, считаю, что знаю. В самом деле, будущее человечество — это мы, а гомо сапиенс (к присутствующим это, конечно, не относится) является чем-то вроде диплодока — он на пути к вымиранию.

— О… Ого!

— Повторяю — к присутствующим это не относится. Но я продолжаю мою речь: Ночные называют нас «проклятием», а ученые-ортодоксы «панацеей от земного Зла». Нас, носителей наследственных мутаций, мало а Земля вдруг стала нуждаться в нас. Такие свойства называют «особыми возможностями». Вот, например, я свободно читаю в ваших головках, что вы думаете, будто я сумасшедшая — может быть. Тем не менее, я договорю до конца! Я могу предвидеть будущее и даже переноситься в пространстве и во времени. До сих пор мне удавалось пересечь одну или две перегородки, замедлить один или два часа и переносить небольшие предметы. Но эти «возможности» проявляются внезапно и развиваются очень быстро — случается, что они буквально «вспыхивают», как Новая. Ночные считают нас опасными, и мы действительно опасны для них. Поэтому они и преследуют нас на Земле и в космосе. Что касается меня, то моя мама однажды неосторожно показала меня в психоаналитическом цирке, и буквально через день городок, в котором мы жили, был разрушен до основания. Но, как будто совсем случайно, я не захотела в этот день идти в цирк, а попросила вывезти меня на природу… У нас есть союзники, даже во вражеском лагере: нам достали поддельные документы, а потом прилетел ваш корабль. Но…

— Но потом был Уран, — сказал старичок. — Я вот думаю, не была ли эта западня устроена специально, чтобы перехватить мутантов…

— То есть материю с отклонениями, — дополнила я, — чудовищ или гениев, которые появляются в определенные, решающие эпохи. И не я заявляю об этом, а новый Земной кодекс. В параграфе ХХХХХХХ указано: «Это сверхчувствительные, телекинезисты, электромагнитники, ясновидящие и изменяющие пространство». Мне ни разу не приходилось встречать изменяющих. Между прочим, мне кажется, они должны быть забавными…

— Так вот, — сказал кибернетик (он обращался не ко мне и говорил, часто переводя дыхание) — значит, эта малышка была бы чем-то вроде полезного чудовища… я хочу сказать: полезного для Земли. Она сможет поддерживать связи между мирами и свободно погружаться в подпространство?..

— Во всяком случае, — сказал мой старичок, — так думают Ночные. Вы же знаете, как они охотились и за нами с самой Земли!

— Да, но… — сказал электроник, он вдруг стал очень осторожным: — Если я правильно понял, мы подвергаемся особой опасности, взяв ее на борт корабля?..

— Конечно, — ответил Лес. — Но это была наша задача. Мы отправились в полет, чтобы попытаться спасти «надежду Земли».

— Н-да. Но та ли она, за кого себя выдает? Поймите меня правильно, командир: все мы дали галактическую клятву, и «умереть за свое созвездие — счастливая судьба»… Но надо еще узнать, действительно ли мы погибнем за правое дело. А если Ночные ошибаются? Вы же знаете — им чуть не удалось уничтожить нас: они превратили всю планету в ловушку. А если… я не знаю, как лучше выразиться.

— Ну, — сказал Лес, — говорите.

— Я думаю… эта девочка утверждает, что она может путешествовать во времени и в пространстве, предвидеть, переносить вещи на расстоянии и так далее. Но все это только слова. Она не может представить никакого вещественного, так сказать, доказательства!

— Никакого… — как это, повторил кибернетик.

— Да?! В самом деле?!

Я сказала это равнодушным голосом, но, честное слово, они переходили всякие границы! Это заставило меня сделать то, чего я терпеть не могу: одно из моих маленьких волшебств — путешествие во времени назад. Рубку заволокло туманом, я парила в бесконечности и за один миг снова пережила агонию на Уране, бегство, ров с пеплом, озеро. Я услышала свой крик «На помощь!» и разжала руку…

Оттуда посыпались разные штуки: горсть серого пепла… длинная гибкая водоросль, которая зацепилась за мой скафандр в озере, женские волосы — обгоревшие, липкие от крови — из шевелюры Изольды, которая хлестнула меня по лицу… наконец, личная бляха космонавта, изъеденная кислой водой Озера Времени, на ней еще сохранились лоскутья его кожи. На кусочке металла можно было прочитать: Орс, арктурианские эскадры. И дата — 2995…

Я бессильно опустилась на руки Леса Кэррола, он повернулся к своему экипажу.

— Оставим ее в покое, — сказал он. — Отныне я отвечаю за нее… перед всей вселенной.

…Они думали, что я сплю.

Все они были здесь и сидели под огромным колпаком светильника-отражателя, их единственной защитой от вечной космической ночи, похожие, несмотря на окружающую их звездную бездну и световые века, на горстку древних мореплавателей — греков или финикийцев с блестящими ожерельями из звезд и раковин, на королевских корсаров, на первых космонавтов в их неуклюжих ракетах.

…А вокруг был все тот же корабль, и его изможденный груз глухо роптал — усталые матери, оцепеневшие дети, побежденные и раненые солдаты. А за моноатомными переборками корабля — безбрежная пустота, она была заполнена потоками космических частиц, энергетическими каскадами, раскаленными метеоритами. А еще дальше мерцали звезды со своими свитами из мрачных планет — мифические туманности — тот самый большой космос. И люди думали, что завоевали его, проложили по нему пути, поняли его закономерности… еще в 1980 году!..

А в нашем XXXI веке по новому летоисчислению они обнаружили, что ничего о нем не знают и точно так же не знают об этом химическом заводе с непостоянными процессами, об этом протеиновом атоме — человеке. Пространство бороздят тяжелые звездолеты, залетая иногда и в подпространство, ну и что с того? Гомо сапиенс превратился в космического скитальца и в мутанта, ну и что с того?

Все равно изученная часть вселенной была всего лишь островком в мире хаоса…

И все-таки, эти четверо решили довести свое дело до конца. Это был, в общем-то, обычный экипаж автоматических кораблей: электроник был выходцем с Марса, кибернетик — с какого-то малоизвестного спутника Плутона. Лес Кэррол объединял в своем лице потомков выходцев с Земли с древней арктурианской расой, о которой Библия рассказывала в весьма странных выражениях… Один Морозов был землянином. А весь экипаж был тем самым «первым разведотрядом», заброшенным в бесконечность, чтобы спасти Землю.

Я рассматривала их сквозь полуопущенные веки. Светильник-отражатель освещал лица, искажая черты, углубляя глазные впадины, укрупняя мускулатуру. И становились заметнее присущие каждому черты характера: Лес был похож на классические статуи греческой или римской работы, Морозов — на добродушного старичка-лесовика, а двое других — то на гномов, то на раздраженных обезьян. Очертания космических доспехов терялись в тени.

— В глубине души, — сказал электроник, который обычно с опозданием выражал общие мысли, — я так до конца и не понял, почему, собственно, начали искать этих самых мутантов…

— Ночные?

— Нет, мы.

— Я мог бы на это ответить, — сказал Лес очень спокойно, — что под солнцем Арктура есть Совет Пяти, указы которого обсуждению не подлежат. Но это не было бы правильным ответом. Вы видели, что происходит на Уране, на Сатурне и на Земле. Вы знаете, что опасность велика. Мутанты — это грозное оружие.

— Так что же, эта маленькая девочка…

— Речь идет не о конкретной маленькой девочке, а об особой расе, которая обладает невероятными возможностями. В том числе, может превратиться в настоящую батарею. Нет, речь идет не об отдельных индивидах, которые, собравшись вместе, образуют готовое к действию соединение, а о чем-то вроде сообщества, братства. В рамках самой группы индивиды независимы. Я думаю, что… что это как раз то, что на заре цивилизации называлось владычеством, господством; позже эти термины потеряли свой смысл.

— Я слыхал… — начал кибернетик. И замолчал. Облизнул губы. Прошло несколько секунд, и он продолжил мысль, словно какая-то неведомая сила заставляла его говорить:

— Там на Земле… говорят, будто на Сигме есть какая-то станция, где делают таких вот существ. То есть мутантов.

— Даже на Земле пытались этим заняться, — подтвердил Лес. — Но безуспешно. Еще в XX веке. Эксперименты удаются, когда нужно создать двойные георгины или мышей с хвостом, торчащим, как штык. Но опыты с мозгом никогда не удавались. Мутанты 3000 года обладают свойствами, которые можно обозначить как Духовные. Эти силы могут проявляться самым невинным образом: они могут принимать вид такой маленькой девочки, неизвестной молекулы, простой песчинки. Но это первая песчинка в лавине провидения… И эти самые Ночные, что подчинили себе Солнечную систему и оспаривают могущество у самих Свободных Звезд, знают это. И боятся. А Центр на Сигме — место небывалой концентрации мутантов.

— Можно задать вопрос и по-другому, — продолжал электроник. — Наша подготовка на Сигме была ускоренной, а на Земле мы оставались недолго. Мы даже не знаем точно, кто нас преследует…

— Ну, задавайте, задавайте ваш вопрос.

— Так кто же такие Ночные?

— Мор, — сказал Лес, — вопрос к тебе. Объясни им. — Он сделал что-то вроде официального представления. — Профессор Морозов по таким проблемам спец.

Лица повернулись, полускрытые тенью, к ученому.

— Что ж, — сказал он, — это всего лишь теория. Но она начинает принимать реальные формы…

Я уже знала, что он единственный в своем роде ученый. И когда он заговорил, мне стало ясно, что объяснение его адресовано, скорее, экипажу, чем мне.

Вот что он сказал:

— Видите ли, следуя старинным теориям, наша галактика существует примерно 5 миллиардов 900 миллионов лет, а человек на Земле появился, по крайней мере, 50 миллионов лет назад. Первые памятники письменности относятся к периоду, отстоящему от нас примерно на 15000 лет, и я еще делаю значительный допуск. В течение этого времени цивилизации рождались, развивались и умирали. Люди изобрели колесо, ткацкое ремесло, открыли огонь, расщепили атом, завоевали планеты — и это всего за несколько тысяч лет, прошедших с момента появления волосатого первобытного человека, который жил в пещерах и питался сырым мясом. Хорошо, а раньше? Что было в эти 49 миллионов лет, за которыми последовал расцвет? Что было до неандертальца, царя Хаммурапи, Амбруаза Парэ и Эйнштейна?.. Есть ли уверенность, что на земном шаре не было никакого другого разума, кроме известного всем Гомо сапиенса?

После того, как была открыта жизнь на других планетах, мы поняли, что такая уверенность была бы смешной и глупой.

Скорее всего, на этом очень старом земном шаре существовали бесчисленные цивилизации, от которых не осталось никаких следов. И вся история Земли состоит из этих исчезнувших атлантид, разрушенных дотла — но в результате чего, каких катаклизмов?.. Мы никогда ничего не узнаем об этом. Единственным свидетельством этих событий являются вот эти противоречивые теогонии: Библия, иероглифы пирамид, Пополь-Вух…

И вдруг наступает эта передышка, которая длится 15000 лет. Тысячелетия медленного и тяжелого продвижения вперед, прерываемого катаклизмами — но, все-таки, мы прогрессируем: от синантропа до доктора Швейцера, и далее!

Прошу извинить меня за то, что я употребляю термины и цитирую имена, которые вам абсолютно ничего не говорят, но они имели немалое значение в прошедшие века.

Так вот, прошли 15000 лет истории до расцвета человеческого величия. Это было слишком хорошо, чтобы длиться вечно!

— Вы считаете, — сказал кибернетик, до которого, очевидно, не все сказанное дошло как следует, — что Земля уже переживала периоды прогресса, похожие на нашу эру? И что все разрушили катаклизмы… и чти сегодня мы находимся на пороге такой же эры всеобщего разрушения?

— Возможно, — сказал Морозов. — Не обязательно, конечно, но вполне возможно.

— Но откуда тогда, — спросил электроник, — этот промежуток в 15000 лет?

— Нам неизвестна длительность промежуточных периодов между катастрофами. К тому же, разве я утверждал, что речь идет о всеобщем правиле? Такое обобщение было бы ошибкой. — У Морозова был виноватый вид.

— У нас есть документы за последние 10000 лет. В то же время, начиная с восстановленных папирусов и кончая хорошо сохранившимися документами хаотичного XX века, с которого и началась современная нам эра, начиная с мраморных изваянии Парфенона и кончая микрофильмами о последних столкновениях в космосе, мы видим множество неоспоримых свидетельств о страшных войнах и катаклизмах, которые были в той или иной мере ослаблены обстоятельствами или которых общество смогло избежать! И какая ужасная цепь этих приливов вырисовывается перед нами!

Ну а тот бич, который разоряет теперь наша планету, мы называем Язвой или Великим Земным Злом. Но раньше существовали и другие виды заразы. Кроме войн, которые являются признаком коллективного умопомешательства, в XX веке были известны полиомиелит, лейкемия, различные виды рака. Живые тела поражались разнообразными бактериями, люди умирали от нервных болезней, от разрыва сердца. Со всеми этими болезнями было в конце концов покончено, и мы можем сделать вывод, что все они были мало похожи на современное нам бедствие. Для того, чтобы признаки надвигающейся катастрофы больше бросались в глаза, нужно бросить взгляд в глубь веков.

И тогда мы узнаем, что относительно недавно, в течение покрытого мраком периода длительностью примерно в 1000 лет, Земля страдала от болезней, о которых мы не знаем ничего, кроме названий и нескольких расплывчатых и ужасных признаков. Эти… эпидемии возникали обычно в результате или в течение каких-либо безумных войн. В течение этого тысячелетия, о котором у нас сохранились свидетельства очевидцев, Землю потрясало иррациональное зло, которое низвергало человека, превращая его, в конце концов, в гнусного дикаря. Проказа разъедала кожу, и живые существа становились ходячими трупами. Была еще ужасная водянка, припадки бешенства… Гангрена, которую называли еще сухой гангреной, отделяла члены от туловища за одну ночь…

И это были не отдельные случаи, — подчеркнул Морозов, прикрыв глаза своей тонкой рукой (казалось, он переживает наяву кошмары, о которых рассказывал). Это были всеобщие бедствия и кризисы, и никто точно не знал, сходили ли люди с ума в результате войн или это войны рождались вследствие всеобщего сумасшествия. История не оставила почти никаких конкретных следов этих ужасов. В качестве подтверждения мы можем обратиться к одной хорошо сохранившейся фреске с изображением картины всеобщего помешательства того времени: черное с кроваво-красным оттенком небо, разрушенные города и покинутые села, по которым в конвульсиях пролетают хороводы смерти Святого Ги. Мужчины и женщины подпрыгивают, держась за руки, извиваются в судорогах, затем падают на землю наполовину полумертвые; они видят демонов и ангелов, им кажется, что они тонут в озерах крови, что красный цвет и музыка сводят их с ума… Это всеобщее исступление было связано также с кровавыми и зловещими политическими событиями и преступлениями, которые разоряли те же самые страны…

— Но, в конце концов, — сказал электроник, осторожно взвешивая каждое слово, — это были настоящие болезни. В то время, как сейчас…

— А что, интересно, вы называете настоящими болезнями? — спросил Морозов. — И каковы их основные признаки? Сегодня, как и тогда, речь идет о коллективной смерти от бешенства, исступления и насилия. Тем не менее я хочу обозначить как можно более четко это сходство: была еще одна болезнь, которая имеет много общих признаков с Язвой нашего времени. Этому время от времени посещающему нас бичу дали немало названий: его называли великая смерть, черная смерть, всемирная смерть (уже в то время!), а также вязкая смерть, что придает этому термину какой-то странный физико-химический оттенок. В зависимости от века болезнь могла называться чумой Ороза, антонианской чумой, ужасной юстинианской чумой и пестис атроссима в XIV веке новой эры.

Начальные симптомы почти всегда были одни и те же. Эпидемии всегда начинались с «потрясений и чудес», предсказанных звездочетами. По мнению ученых далекого прошлого, чума всегда имела отношение к звездам, к тайнам космоса. Где же она брала свое начало? Откуда брался ее микроб? Мнения не совпадали. Конечно, в те времена гигиены на Земле не было, бедняки спали на подстилках из гнилой соломы, а вокруг кишмя кишели крысы и паразиты. Тем не менее, следует обратить внимание на одну деталь: чума всегда появлялась откуда-то. По мнению одних, она приходила из Азии, огромного таинственного континента, где неизвестные катаклизмы выворачивали наизнанку горы, где огненные шары падали на бескрайние равнины, а зараза находила благодатную почву.

В Европе просыпались вулканы. Неожиданно и невесть откуда появлялись тучи насекомых, они пожирали урожаи. Цитирую летопись: некий Вилани из Флоренции рассказывает «о настоящем ливне из гигантских черных гусениц с восемью ножками, укус которых ядовит». В 1342 году все той же новой эры чумной ветер подул над Эгейским архипелагом. От него умирали люди и животные. На небе появился огненный шар. Он пролетел 100 км на глазах у многочисленных свидетелей и взорвался, распространяя вокруг «ядовитые тучи и пары»… Что это было — метеорит или космический корабль?.. Через пять лет во Франции произошло землетрясение, в небе были видны изрыгающие огонь предметы, похожие на отрубленные головы, мечи, вилы и трезубцы. Может, это были летающие тарелки и сигары (космические корабли и ракеты)? Через год огромный раскаленный «столб» появился и некоторое время парил над папским дворцом в Авиньоне.

В то время этим событиям приписывали исключительно религиозный характер. Но человек 3000 года не может ошибиться, в атмосфере Земли производились космические полеты. Удавались они или нет? Скорей всего, удавались, так как сразу же начинались катастрофы. Свидетельства массовой гибели населения имели двойную окраску: материальную и моральную (как и сегодня). Лихорадка, кровотечение, черные пятна, бубоны, мертвенно-бледные лица… И смерть, смерть — часто мгновенная, но всегда мучительная — вот основные физические признаки. Что, эти симптомы вам уже кажутся знакомыми? Продолжим: смертность была такой высокой, что иные страны теряли половину своего населения. Я могу привести статистические данные. Надо помнить, что Земля в те времена была довольно слабо заселена. В главных столицах арабского мира, в Багдаде, в Каире, за один день умерло 10000 человек. И 500000 за 3 месяца. В Европе погибло 26 миллионов человек, то есть, вероятно, четверть всех жителей. Инфекция передавалась быстрее, чем весть о ней, она просачивалась вместе с водой, а в сельской местности переносилась дикими животными, догоняла всадника вместе с ветром. В эти времена происходили невиданные миграции крыс, которых называли «странниками»: они кусали людей прямо на улицах! Ги де Шольяк отмечает: «Эта самая болезнь была так заразна (достаточно было даже плевка), что не только при совместном проживании, но даже посмотрев на больного, человек заражался и умирал».

— …Посмотрев, — сказал Лес Кэррол. Он был очень бледен. — У меня было такое впечатление на Уране…

— И у меня, — подтвердил электроник.

Кибернетик промолчал.

— Во время вспышки юстинианской чумы, — продолжал свой рассказ Морозов,

— в Константинополе, по свидетельству Прокопия, в день умирало 1000 человек; и «ужасные галлюцинации овладевали живыми, и они убивали себя из страха заболеть чумой». Во Франции болезнь вызывает «странные виды летаргии и ужасные галлюцинации». Или вот, например, слухи, которым уже просто не хочется верить. Летописи утверждают, что некоторые люди, умершие несколько дней назад, лица которых уже почернели, а саваны были покрыты кровью и грязью, появлялись среди живых и предавались невероятным оргиям. Может быть, это были живые, которых похоронили по недосмотру? Было и кое-что поинтереснее: не вынеся этих сцен всеобщего помешательства и ужаса, некоторые вполне здоровые люди хоронили сами себя! Другие уединялись в замках, искали забвения в оргиях. В обезлюдевших городах людоеды питались трупами; в Париже, например, они собирались на улице Транс-Ноннэн. В сельской местности чудовища с человеческой внешностью сосали мозг мертвецов. Некоторых из них сожгли, а их дома оказались забитыми черепами жертв…

И упорные слухи обвиняли каких-то чужаков или мертвецов в том, что они отравляли воду в источниках и продукты на рынках. Они осторожно выскальзывали из своих убежищ ночью, их лица были черными или мертвенно-бледными. В 1581 году парижанам было дано право убивать на месте «злодеев, которые разбрасывают на улицах пакетики с чумным веществом». В Италии были раскрыты крупные заговоры, тайные лаборатории, в которых иностранцы производили «чумную мазь», от которой должен был погибнуть род людской. Мертвые. Иностранцы. Неизвестные…

— Ночные! — сказал Гейнц Шталь. — Именно это вы хотите сказать, не так ли? И они уже не первый раз нападают на Землю?

— Да.

— И это все те же?

— Все те же.

Но что-то было не так в этом совершенном докладе. Я была согласна в том, что касалось чумы и черных чужаков. А вот космические полеты… но стоп, что-то мне почудилось… В кабине было шумно, электроник ругался, а может, это был кибернетик? А я устала от постоянного напряжения, которым поддерживала свое ясновидение. А потом я поймала пробивавшуюся через вибрацию, через расслабление от болеутоляющего укола, через мое недомогание и слуховые барьеры, среди знакомых мне мыслей экипажа и беглецов… какую-то резко отличающуюся волну — холодную, нечеловеческую. Волну, которая с иронией передала: «Ошибочка, старина! Звездолетов там не было!»

Странно, не так ли? Но я тоже знала: они высадились не с кораблей, они… А, ладно, в тот момент это не имело особого значения. Главное заключалось в том, что среди нас затесался Ночной — и он приговорил нас к смерти! Это было какое-то озарение, а потом барьеры опустились, как тяжелые ворота замка, и я не была уверена, что смогу узнать противника. И потом, я не могла предупредить Леса: этот субъект был телепатом. Он был настороже, но спокоен и уверен в себе.

В моем мозгу вспыхнул красный свет: опасность!

Если он спокоен, значит, он делает свое черное дело. И это должно быть нечто ужасное. Не обязательно в этой рубке. Но где?

«Летающая Игла» все летела в бесконечности.

А вот что происходило в это время.

Бегство немыслимо…

Их неожиданно разбудили среди ночи, кое-как объяснив, что необходимо покинуть это ненадежное укрытие, что на город вот-вот нападут партизаны, что нужно скрыться. Солдаты, одетые в длинные и тяжелые шубы — от них шел застарелый запах пота, кожи и дыма — срывали с них одеяла, совали им под нос короткие стволы дезинтеграторов, пинками сбрасывали на землю тех, кто еще спал.

И они послушно, тупо поднимались, это уже вошло в привычку. Они быстро одевались и собирали вокруг себя кое-какие жалкие пожитки: книги, картины, сувениры, которые люди хотят сохранить до самой смерти. К тому же они смертельно устали: последние дни, последние месяцы тюремщики были беспощадны. Так их и переводили из города в город под угрозой этих коротких стволов — а среди них был старый ученый, похожий на старого льва, быть может, самый великий ученый на Земле; ученый открыл принцип расхождения миров и принцип их взаимозаменяемости. Здесь был также президент Всемирного конгресса профсоюзов, довольно молодой еще, он заикался из-за ранения, полученного на войне. Был еще седой священник очень высокого сана, проповедник объединенных земных религий и, наконец, последняя императорская семья Христиана VII — императрица и шесть детей. И несколько придворных, оставшихся верными…

Последние месяцы ими, словно шариками, жонглировали военные и предатели. Иногда им казалось, что надежды больше нет, иногда появлялся какой-то просвет. Их передавали из рук в руки, они становились заложниками то у одной, то у другой партии. Они вели кочевую жизнь, останавливались на ночлег то в старых противоатомных убежищах, то в деревенских амбарах. Их перевозили на вертолетах над горящими городами и фронтами, дышащими смертью. Им приходилось ночевать в погребах, их сон прерывался гомерическими схватками, в которых решалась их судьба и судьбы Земли. Схватками, в которых они не могли принять участия. В конце концов, говорили они себе в утешение, они были всего лишь горсткой стариков, больных и детей. Между этими людьми, которым в той, прежней жизни, не суждено бы было встретиться, установилось что-то вроде согласия, потому что они уважали друг друга — и особенно в эти последние дни, когда стало ясно, что никакой надежды больше нет… Иерарх объединенных религий, хрупкий артритик, ужасно страдал, каждое движение причиняло ему мучения. Христиан VII и президент профсоюзов несли его на самодельных носилках из солдатской шинели, натянутой на копья или палки. Юные принцессы вели под руки великого ученого, тот уже почти ничего не видел. Императрица ни на шаг не отходила от своего сына, бледного юноши, который страдал лейкемией. Они старались держаться все время вместе, как будто присутствие других могло их успокоить. Загоняемые в подвалы и вагоны для скота, они оставались предельно вежливыми, изысканно обходительными и жертвовали единственным ведром воды — она выдавалась утром вместо чая — для того, чтобы умыться.

Однако по мере того, как продолжались их странствия, условия содержания становились все омерзительнее и ужаснее. Одежда приходила в негодность, заменить ее было нечем. Эрцгерцог, которого взяли прямо в кровати, носил… сколько уже месяцев?.. полосатую пижаму, она напоминала старинную форму концлагерей. Среди них был рабочий депутат, который шел без обуви с распухшими и кровоточащими ступнями… По мере того, как их охранники превращались в тюремщиков, более обеспокоенных собственной судьбой, положение пленников все более ужесточалось, слежка становилась все жестче и унизительней. Но каким образом удалось бы им бежать? Им больше не разрешалось отходить от группы. Ночью вооруженные охранники располагались у открытых дверей в их спальни; гасить свет было запрещено. Узники даже в туалет не могли ходить без сопровождения, с тех пор, как там повесился один из главных функционеров Социальной помощи… Даже в помещениях, где спали женщины, двери были открыты настежь. Юные принцессы отворачивались, но не плакали. Мать и старая кормилица сшили в одно целое их нижние юбки таким образом, что они образовали нечто вроде сплошного балахона, который скрывал их с головы до ног: в этих подземельях, среди черных стражей такая предосторожность не была излишней… Тем не менее Далия, вторая по старшинству принцесса, была однажды найдена в дальнем коридоре раненой в живот, в разорванной одежде. С тех пор никто не покидал группу.

Священник, руководитель профсоюзов и император еще старались держаться, они вели философские беседы об истории и духовных ценностях, об Эйнштейне и святом Фоме Аквинском. Старый преданный камердинер, умирая от дизентерии на руках своего господина, пробормотал: «Прости, Господин, даже собаке можно глядеть на епископа!» На это старик ответил: «Брат может делать все, что угодно, в присутствии своего брата» — и вытер блевотину.

Самая маленькая из принцесс спала у ног своей матери и тихонько поглаживала ее лодыжки. Ей было 15 лет и звали ее Астрид. У нее было прелестное личико инфанты с картин Веласкеса, волосы цвета воронова крыла свободно рассыпались по плечам, фиолетовые глаза удивленно и вопрошающе взирали на мир. В какой-то, кажущейся сейчас невероятной, прошлой жизни она была обвенчана с принцем Ральфом-Валераном Еврафриканским, своим кузеном, и иногда еще мечтала о нем…

Той ночью они были неожиданно и бесцеремонно разбужены. Им приказали немедленно спуститься в глубь заброшенного метрополитена какого-то большого города, через который они шли. «Быстрей, быстрей! — рычали охранники. — Шнель, вит, скорей, квикли!» Они грозили оружием великому ученому, который никак не мог найти в потемках свои фетровые боты, священнику, который не мог самостоятельно подняться, кормилице, которая одевала детей. За окнами с разбитыми стеклами виднелось небо, покрытое отблесками пожарищ. Неизвестно было, кто напал, но было ясно, что бой проигран. Со стен капала вода, и, сам не зная почему, руководитель социалистических профсоюзов вспомнил историю двух очень древних сектантов, которые считали себя воплощением Бога-Отца и Иисуса Христа и как-то раз вынуждены были прятаться в погребе под какой-то постройкой, которую в это время обыскивали солдаты какого-то правителя. Подстилка сдвинулась, и Отец сказал: «Сын мой, вы промокли». На что Христос отвечал: «Ничего, лишь бы это не случилось с Господом». «Именно это нас и спасает, — мрачно подумал профсоюзник. — Забота о других. Но это всего лишь моральная помощь, а мы уже покинули ту область, где еще можно помочь морально…» Всех выгнали во двор. Было очень холодно, тонкий лед хрустел под ногами и превращался а грязную жижу. Эрцгерцог в полосатой пижаме неожиданно выпрямился, поднес руку ко рту, потом к голове, отдал безупречный воинский салют и произнес отчетливо: «Да здравствует Христиан VII!» И рухнул на землю: он проглотил то, что бережно хранил под камнем дешевого перстня. И черные сапоги топтали его бледное лицо…

Императрица успела прикрыть глаза сына своими тонкими пальцами. Ее застывшее лицо было мертвенно-бледно. Девушки бросились к ней, но охранники грубо их оттолкнули. Астрид закрыла глаза. «Это кошмарный сон, — сказала она себе. — Сейчас я проснусь. И перед моими глазами будет покачиваться цветущая ветка миндаля на фоне сиреневого неба. Я увижу восходящее солнце, а зеленая вода озера будет отражать его лучи. И Валеран пригласит меня полетать на гелико». Но тут рядом с ней упал, не в силах перенести страшные боли, великий священник, и охранник разрядил в него излучатель.

…И осталась только черная тень на устланном плитами покрытии. А потом?