И он почувствовал это лучше всего, когда увидел труп своего отца, который всегда был против его экспедиции. Теперь он знал: отец слишком его любил… И Лес был рад, что отец умер спокойно, из-за своих ран: что его не пытали и не вешали, что у него было спокойное помолодевшее лицо, как будто умирая, он видел счастливую картину: адмирал Ингмар Кэррол закрывает глаза в освобожденной Сигме.

Обследуя адмиральский дворец, он наткнулся на другого мертвеца, распростертого в единственном месте, где Мрак еще казался реальным и конкретным — на труп Валерана.

Он был поражен старинным кинжалом прямо в сердце.

Рядом с ним он нашел Талестру, обезумевшую от ужаса и все еще одетую в цвета слоновой кости платье Примаверы с картины Боттичелли и в диадеме из изумрудов.

Весь ее наряд был запачкан кровью, и Лес не был уверен, не пролежала ли она всю ночь рядом с этим мертвецом, которого сама убила, и которого, может быть, пыталась оживить…

Но Талестра молода — она забудет.

Две последние луны, зеленая и сиреневая, потемнели на горизонте, и Айрт, уничтожив частоту времени, когда Ночные высадились на Сигме, снова очутился у автоматически запирающейся двери своей камеры, в шахте. Только что мимо прошли ночные стражники, и еще были слышны их отрывистые голоса, когда они говорили о падении адмиральского гелико…

Обессиленный Айрт опустился на свою койку. Ему казалось, что ничего не произошло, что и визит адмирала, и его прыжок в подпространство у столба, и завоевание Сигмы Ночными, и его последняя встреча с Виллис — да, даже эта встреча, его последнее и единственно счастливое впечатление — были частью мечты или кошмарного сна.

Мечта…

Приближение зари.

Шаги.

Скрежет металла…

И вдруг в камеру ворвался Джелт — самый маленький и слабый из «кузнечиков». Он выбрался из тела гориллы и теперь плясал от радости!

— За мной, командир! — крикнул он. — Сигма свободна! Это вы ее освободили! Морозов пытается объяснить все, что произошло: вы уничтожили частоту перемещения и, может быть, саму Язву. Во всяком случае, эти самые сумерки, которые перемещались во времени, эту мрачную и все сжигающую субстанцию, которая внедрялась в Метагалактику и из которой возникали пресловутые завихрения, которые пожирали целые миры и питались нашими страданиями… Вы их стерли, и звездная болезнь больше не существует. По крайней мере, на Сигме! Пошли!

«…Нет, — сказал себе Айрт, — все это слишком прекрасно, малыш бредит. Или я вижу сон и сейчас проснусь…»

— Пошли же! — настаивал Джелт. — Лес и Морозов идут сюда с целой толпой. Все немного сошли с ума. Это Виллис послала меня к вам: она не знает, что с вами, и беспокоится…

— Почему она не пришла сама? — спросил Айрт, начиная приходить в себя.

— Потому что она думает, что здесь может быть Талестра…

— Но…

— Вы забываете, командир, что вы стерли почти весь этот день…

Да, он стер все эти счастливые часы. Тот момент, когда он врезался в окно. И когда она сказала: «Ты здесь. Ты жив. Ты пришел». И когда он обнял ее среди ирисов и пламени. Ее волосы пахли розами и медом. Она тогда сказала: «Ты мог бы быть лучом или архангелом. Этого было бы достаточно для Сигмы. Но не для меня…» А потом: «Ты ранен, у тебя рука в крови». И еще, позднее, когда он убеждал ее: «Надо отбросить гордость или бессмысленное постоянство», а она ответила, как эхо: «Надо…»

Но все это могло, все это должно было вернуться. Ведь отныне он знал, что Виллис любит его!

Ручонка Джелта вцепилась в его ладонь.

— Пошли, командир. Вы немного не в себе, да? Здесь еще темно. Но там, наверху, небо безоблачно, рассвет прекрасен. Мы последуем за вами куда угодно. Мы освободим Землю. Теперь, когда мы знаем наши возможности…

Каковы же были возможности Айрта?! Он ничего об этом не знал. Но, когда они вылезли из шахты и очутились среди восторженной толпы, вся Сигма со своим розовеющим небом и еще дымящимися стрелами своих дворцов будто превратилась в гигантский космодром, с которого были готовы стартовать тысячи звездолетов, чтобы принять участие в самом справедливом походе — в походе за освобождение!

Таким стал мир, таким он воссоздал его.

С чистым небом.

С этим рассветом.