Вызов

Первый день схватки на ристалище завершился грандиозным пиром: на берегу Кедрона были поставлены палатки, и весь Город во главе с королем отправился туда. Великолепие и варварство были за каждым столом — кедровых досках, размещенных прямо на камнях для более чем ста гостей. Чернь расположилась вдоль реки.

На огромных кострах жарились целые туши быков. Из-за присутствия на празднике монахов и писцов к военным песням примешивалось церковное пение. Рыцари, некоторые из которых еще не сняли свои доспехи, пили много хмельного и терпкого карменского вина и ликера из фиников, который, словно огонь, обжигал горло.

На берегу слуги короля вышибали дно у бочек с мальвазией, а ручные волки, гиены и леопарды ложились у ног гостей, выклянчивая кости.

Под небесно-голубым балдахином, украшенным Тау из жемчуга, сидел за высоким столом Ги де Лузиньян, справа от него — сионский патриарх, а слева — Жильбер де Триполи. Дам на пиру не было; с общего и молчаливого согласия решили, что не будут вспоминать события прошедшего дня: незачем было продолжать скандалы на глазах у неверных.

— Завтра, — сказал король Гуго Монферратскому, — завтра мы поищем объяснение случившемуся, и вы будете действовать…

Напротив короля Ги восседал Великий Магистр, справа от Гуго сидел Конрад; оба Монферрата, один — блондин, другой — шатен, возвышались над всеми присутствующими. Снявший свои доспехи, стройный и могучий, превосходная военная машина, недавно прибывший Монферрат гладил гриву ручного льва. В свете факелов его плащ искрился, как золотой песок. На мгновение его глаза цвета морской волны остановились на Десте, который побледнел и тут же отвернулся.

Менестрели запели о дамах, которых не было за столом. Аккомпанируя себе на трехструнной скрипке и цитре, они восхваляли подвиги рыцарей и очарование их избранниц; они сравнивали королеву Сибиллу с чистым драгоценным камнем Сиона, с лилией равнины, с таинственным фонтаном. Затем, чтобы доставить удовольствие гостям — приверженцам Терваганта, они стали расхваливать фаворитку Магомета Аишу и Зубейду из Баодада — самую мудрую принцессу.

Настал черед гинекеи короля: она представляла собой только жемчужины и бриллианты, розы, которые раскрывают свои бутоны на рассвете, и источники с прозрачной водой. Чтобы служить таким прекрасным дамам, рыцари проявляли необыкновенное мужество; тамплиеры, те почитали Деву небесную.

Король слушал разговоры, наблюдая в блаженстве, как дрожит большая позолоченная арфа: его ладонь лежала на обнаженном плечике двенадцатилетней девочки-арабки, которую ему подарил Абд-эль-Малек; наклонившись над ребенком, он утешал его и наливал мальвазии.

Подали первое блюдо: осетров, фаршированных крутыми яйцами с мятой, свежие и нежные беританские устрицы и угрей из Эмеза с простоквашей. Все это дополнялось осьминогами, раками-моллюсками, медвежатиной и молоками, маринованными баклажанами, соленым миндалем и соусами из смородины и лимонов. Эта закуска лишь прибавляла аппетит, и гости стали много пить.

Из-за столов слышались крики.

— Именем залитого кровью Тау! Он спит в своей дамасской кольчуге. Однако это дьявол с самыми большими рогами во всем королевстве!

— А граф Д'Алфагес уехал и увез с собой рыцаря Д'Эстандера к великому несчастью для графини Изолины. Они уехали в пустыню пять лет назад, а из этого следует, что они, возможно, погибли.

— Отдал за двенадцать… лошадей, три мешка цехинов и свою жену. Она была прекрасна с доходящими до колен волосами. С тех пор никто не оспаривает его титул.

— Отведайте этого шодума: даже в раю Святой Петр не пирует так!

На второе подали более серьезные вещи на огромных серебряных блюдах. Здесь были шесть паштетов из оленины, приправленных индийскими пряностями, жаренные в перьях павлины, фазаны с апельсиновой цедрой, опаленные на огне куропатки, посыпанные тмином бекасы и лесные жаворонки с кровью, нанизанные на веревочку жареные дрозды. Сарацины восхищались неизвестными им дарами моря; огромная, как ягненок, лангуста была подана на блюде с раскрывшимися морскими звездами розового цвета, ее поддерживали на своих панцирях омары. Живая голубка несла на шейке веточку оливкового дерева, и Абд-эль-Малек мрачно улыбнулся при этом намеке на мир.

Легкие рейнские вина уступили место сохранившему вкус винограда густому аликантскому вину, которое очаровало гостей.

А затем на столах среди гор нарезанного хлеба появились павлины, косули, целиком зажаренные газели, от которых шел аромат имбиря, с начинкой из коринфского изюма и сладкого перца. На блюдах лежали усыпанные маслинами и лимонными корочками ягнята и слоеная пастилья, фаршированная яйцами. Шесть негритят приблизились к столу, неся на плечах блюдо, от которого приверженцев Терваганта бросило бы в дрожь, — свинью и молодых кабанов под кремом из репы. Рыцари северных стран стали аплодировать, и король сам разрезал это основное блюдо.

Густое кармельское вино лилось рекой.

Менестрели вновь затянули свои песни; сейчас они хвалили всех принцесс начиная с Бертильды, которая приходила в отчаяние от возможности закончить жизнь настоятельницей монастыря на горе Фабор, до малышки Мадлен, которая сосала еще молоко своей кормилицы. Последней прозвучала песня для Анны. Уже приступили ко второму куплету, когда поднялся Великий Магистр.

Он считал, что пришло время нанести сокрушительный удар. Присутствие Конрада, которого он не осмеливался назвать своим сыном, пробудило в нем старые обиды, мучительные воспоминания о прошлом, когда он ничего не боялся и вдруг все потерял. Он так ненавидел «демонов в виде женщин», но было время, когда он мог продать душу за улыбку одного из этих демонов. Затем он искупал грех, хлестал свое тело и ходил по шипам и розам. Число сраженных его рукой неверных и освобожденных христиан, наверное, открыло бы перед ним ворота рая…

В каждой закрытой вуалью женщине он видел только длину ресниц и лебединую шею. Он вновь видел страстно желаемую, безвозвратно ушедшую от него Русалку. Чтобы умертвить свою плоть, он отказался от своего сына, от своей крови! И вот какой-то триполец с лицом девушки требует только для себя стыд и славу быть любимым Стихией!

Во второй раз за день произошла более чем странная вещь. Магистр Ордена собирался пригрозить небесными молниями тому, кто нарушает свой долг, отхлестать демона, призвать народы к миру. Когда он заговорил, гробовая тишина воцарилась в рядах как неверных, так и христиан. Опьянев, Гуго Монферратский стал хвалить войну.

— Она является венцом для храбрых и утешением для опечаленных, — заявил он, — единственной после Девы Марии дамой, достойной почестей, возносимых ей рыцарями, единственной, у которой нет изъянов и которая никогда не предаст! Суровая и чистая, как клинок, мысль о ней делает кости крепкими, а кровь — горячей, и человек, который прожил жизнь в боях, не боится никаких ночных ужасов.

Он стал превозносить великих языческих героев, которые сражались в одиночку под стенами Илиона и, конечно же, служили не обольстительнице Елене; их высокие человеческие достоинства радовали само небо. Но он, однако, восхищался и варварами, которые шли сквозь стену огня и пили ячменное пиво из черепов своих врагов.

— Война — моя дама! — кричал он. — И ручаюсь, что нет ее прекраснее.

Гости-эмиры положили руки на свои кривые сабли, король Ги побледнел, а преподобный де Фамагуст чертил в воздухе странные знаки.

Чтобы заглушить громовой голос, арфы и синоры вновь приятно застонали, а менестрели запели в честь Анны на прованский манер: Анна — голубка и жасмин, губы ее — сущий мед, а руки — два озера звезд. Счастлив тот, кто будет обладать этим богатством! Но эти странные, витиеватые слова падали в красную от полыхающего огня ночь, не убеждая присутствующих.

Жильбер Д'Эст, в серебряной долматике, еще бледный от недавнего шока, с волосами, смазанными нардой, стоял среди закаленных в боях воинов. Это и в самом деле был житель другой планеты.

Великий Магистр почувствовал упадок сил и крикнул:

— Перемирие, вилланы! Каждому свою красавицу!

— Нравится? — спросил надменно принц Триполи.

Конрад заволновался: за плечами Гуго были Храм и Церковь, все традиции и запреты; Дест был один и дважды отступник.

Но он был астронавтом с Земли.

— Я имею в виду, — орал Великий Магистр, стуча по доскам стола огромным кулаком, — как мало стоят дамы и даже самые знатные принцессы для того, кто отдал душу сатане!

Наступила тишина. Король перестал гладить свою девочку-арабку. Отражаясь в реке, мерцали факелы, и было слышно, как вдали, в пустыне, скулил шакал. Принц Триполи поднялся.

На столе на расстоянии вытянутой руки стоял украшенный драгоценными камнями рог зубра, до краев наполненный вином; эта массивная чаша весила больше, чем слиток свинца. Дест схватил ее и бросил в голову Гуго.

Колосс зашатался, кровь брызнула из его глаз. Тамплиеры вскочили и схватились за свои мечи. Поднялись со своих мест, лязгая оружием, трипольцы. На мгновение сложилось впечатление, что феранцузы собираются уничтожить друг друга на глазах их гостей — неверных.

Послышался голос Конрада, перекрывающий шум. Бледный, он продолжал сидеть; гладкие волосы обрамляли его лицо, и многие подумали, что перед ними прекрасный демон… Но повелительные волны его мыслей остановили Великого Магистра, они вселили неуверенность в оба противостоящих лагеря, и, таким образом, было выиграно время.

— Мир, рыцари, — сказал он, — именем короля! Мы все пьяны! Если бы защитники Сиона убивали бы друг друга этой ночью, это было бы весельем в аду! Почтенный брат Монферрат, вы оскорбили принца Триполи, но тамплиер не может драться с христианином в Фалестии: ваш меч принадлежит Богу. Это дело касается меня, так как я принадлежу к вашему роду, оно касается также и принца Д'Эста и будет разрешено, как вам будет угодно. А пока, клянусь Тау, я убью всякого, кто обнажит меч.

Гуго, все еще слабый, кивнул головой. Он услышал лишь обрывок фразы:

— …так как я принадлежу к вашему роду…

Тут весьма кстати король Ги поднял кубок и воскликнул:

— За Тау! За Иерушалаим! За наших дам!

Все осушили свои кубки и обнялись, громко плача и крича. Гуго Монферратский, протрезвевший, вытирал со лба кровь, а сохраняющий спокойствие и хладнокровие Жильбер закрыл глаза. В нем росла необъяснимая неприязнь к Конраду Монферратскому, астронавту класса А, высшего класса.

«И этот только что прибывший с Земли воображает себя господином Анти-Земли! — думал Жильбер. — Он считает себя победителем потому, что только что сошел на эту планету и ничего не знает ни о здешних колдовствах, ни о пылающем костре, который разжигала в этой выжженной пустыне Саламандра! Он и остальные увидят его, потому что отныне все погибло!»

Принц Триполи искрился, как клинок меча. Он подозвал к себе начальника своих варваров и прошептал ему несколько слов. Делая это, он знал, что совершает непоправимое, и снова, как на берегу Мертвого озера и перед очагом в доме Сафаруса, его охватило исступление подвергаемого пытке человека. Растворившись в толпе, Меркуриус читал мысли всех присутствующих и чуть было не проглотил свой карналиновый перстень: на Земле еще никогда не случалось ничего подобного! Судьбы двух планет, похожие до сих пор, как близнецы, стали расходиться ужасным образом…

В неожиданно установившейся над Кедроном тишине Гермель и вся Иудея, христиане и приверженцы Терваганта почувствовали неминуемость волшебного приключения, которое их ожидает.

— Сир, Ваше Блаженство и вы, благородные рыцари, — начал с учтивостью Д'Эст, — меня тяготит оскорбление, которое бросили мне в лицо. Меня обвиняют в том, что я предал мою веру и погубил душу. Из-за ничего, меньше, чем из-за ничего: ведь это — дуновение, демон, привидение. Однако знаете ли вы, что такое демон? Смотрите и будьте судьями.

Взоры людей устремились туда, куда он показывал королевским жестом, на расположенный на берегу свой шатер, и у всех сжались сердца. Те, кто утром на ристалище заметил скрывающуюся под тускло-золотистой вуалью молнию, пробовали убежать отсюда, но какая-то сила удержала их.

Расшитое изображениями единорогов и химер полотно задрожало и стало приподниматься. Ги нервно отдернул руку от плеча своей арабки, а Суфи Фирдуози рассеянно осушил чашу вина.

Надвигалось что-то неизбежное. Среди ночного мрака возникло пламя.

Святое Восточное королевство увидело Саламандру.

Она появилась на щите, который несли два огромных варвара. Ее обтягивала гладкая золотистая туника, скрепленная рубином невероятных размеров. Голову ее украшал бриллиантовый венец. Она была прекрасна. Ее руки, тонкая шея и голые ноги в усыпанных жемчугом сандалиях, казалось, были покрыты золотой пылью. Может быть, звездной пылью? Глаза ее светились, и во взгляде отражалось раскаленное бесконечное пространство.

Вот такой она и предстала перед глазами присутствующих, возвышаясь над полем, хоругвями с изображением Тау и флагами Терваганта: можно было подумать, что это Астарта. И установившаяся в пустыне тишина дышала почтением к ней; можно было слышать, как крался где-то шакал. Преподобный де Фамагуст знал: свершилось непоправимое. Судьба Анти-Земли никогда не будет походить на судьбу Земли, как и святая эльмов Саламандра на прежнюю Саламандру.

Какое-то ничтожно малое мгновение люди видели свет ее широко раскрытых, почти без роговицы, глаз, где поднимались волны и тонули звезды. У кого-то в руке лопнул стеклянный кубок.

Два астронавта

На рассвете не сомкнувшего ночью глаз Жильбера встревожили глухие удары в дверь Дворца великих раввинов. Во дворце никого не было: все слуги сбежали, они что-то почувствовали…

Принц сам спустился открыть двери и лицом к лицу столкнулся с Конрадом Монферратским.

Конрад вошел в зал, где в водной глади окруженного лилиями бассейна отражались розовые свечи. Он увидел отделанные золотом, слоновой костью и перламутром стены, гобелены с крупным рисунком, вдохнул сладкий запах курильниц. Он начинал понимать Жильбера и, взмахнув рукой, как бы сбросил с себя чары.

— Вы, Дест, принадлежите к классу исследователей — разведчиков А 909. Вы заблудились на этой планете, и от вас не поступали донесения. Остальное я не желаю знать. Я пришел предупредить, что вскоре сюда явится стража Ордена Храма, чтобы арестовать вас. Приказ короля.

— Да, я — Дест, — ответил Жильбер. — По крайней мере я пытаюсь убедить себя, что всегда был Дестом, бывшим учеником школы в Шармионе и астронавтом второго класса. Но я действительно больше не знаю ничего. Все путается у меня в голове. Эта проклятая планета сильнее меня. Во всяком случае, спасибо, что предупредили меня.

— Я не могу поверить, — сказал Конрад, — что вы и в самом деле предали.

Жильбер побледнел:

— Так, значит, на Земле меня считают предателем?

— Мы ничего не знали о вас… Существует определенный порядок межзвездной службы: вы можете быть только мертвым или пленником, а раз это не так, то предателем.

Жильбер неуверенно провел рукой по лбу:

— Меня, наверное, изолировали, — сказал он.

— Только не в этой системе. Электронный мозг ваших станций продолжал передавать сообщения. Мы держали под контролем ваш центральный пост и должны были найти там какие-либо указания, программу перелетов с места на место. Ничего не было.

— Господи! — вздохнул Жильбер. — Я не отдавал себе отчета. Я… Как вы хотите, чтобы я действовал? Для меня это был обыкновенный полет. Я составил бы мои донесения по возвращении. А тот день походил на другие…

— Вы оставались на Анти-Земле в течение месяцев и не пытались связаться с нами?

— Каким способом? Вначале я пытался, но моя ракета исчезла со всем оборудованием. И потом, поверьте, здесь время имеет, если хотите, другое измерение, нежели на Земле.

— Как и везде. Вы в первый раз облетали Анти-Землю?

Жильбер Дест застыл, будто пораженный молнией. А затем признался:

— Конечно же, нет. Сейчас я понимаю, что все началось с момента ее открытия. Это какое-то колдовство, какая-то сила, которая подчиняет себе. Атмосфера Земли является такой стерильной, что мы не знаем слово «яд». Нас, по-видимому, предостерегают: это когда-то существовало на Земле, и оно будет всегда! Другие планеты, которые я посещал, были странными мирами, не так ли? В Анти-Земле необыкновенно то, что это Земля. Понимаешь это и теряешь осторожность…

— Вы попали в самую опасную ловушку, — сказал Конрад. — Совет Свободных Светил, несомненно, примет во внимание это обстоятельство. Возможно, что в далеком прошлом наша планета тоже обладала этими необыкновенными чарами. В конце концов ничего не потеряно, потому что я снова нашел вас. Но мне необходимо все знать.

— Спрашивайте, я отвечу вам.

— Объясните мне сначала ваше превращение: я был готов ко всему, но никак не надеялся обнаружить разведчика-исследователя Деста в доспехах и с бластером на ристалище турнира. Вы скажете, конечно же, что меня зовут Конрадом Монферратским, но эта маскировка была подготовлена на Земле. А как вы стали Жильбером Трипольским?

— Но я и есть Жильбер Трипольский! — ответил Дест. — Как это стало возможным? Я не знаю. Теория бесконечности миров… Наверное, высадившись на Анти-Земле, мы переносимся в параллельный мир, немного сдвигаемся во Времени… Что такое 2000 лет по сравнению с Космосом? Наверняка, в прошлом на Земле жил какой-нибудь Жильбер Д'Эст — только одному Богу известно, откуда он пришел… Игра неких чар или точное повторение событий в соответствии с детерминизмом, я не знаю. Все узнали меня тут, некоторые не без задней мысли…

— Даже принцесса Анна де Лузиньян?

— У нее были кое-какие сомнения, но скорее в благоприятном смысле: она не любила настоящего Жильбера.

— Итак, вы высадились на планету, люди подумали, что узнали вас, вы стали жертвой обстоятельств и привыкли к вашей роли.

— Невероятно. Говоря о недостатках и порывах «другого», я думаю, что обладаю ими всеми. Монферрат, а если я признаюсь вам и скажу непростительные слова, после чего вы никогда не захотите пожать мне руки? Так вот, я чувствую здесь себя лучше, чем на Земле!

— Что это значит?

— Что я ваш враг? Конечно же, нет. Нас связывают более крепкие узы, чем необходимость приспособления к этим условиям. Но дело вот в чем: я не хочу возвращаться на Землю. Я никогда не обрету того, что знаю и хочу отныне! Пускай меня оставят на этой жестокой, грубой, новой планете, где каждое чувство и каждое слово имеет свой вес… в ее жаре, запахе, в ее грязи, среди этих людей, которые не знают, что их шарик странствует в межзвездном пространстве с разреженными глазами… я стану счастливым, я умру здесь счастливым.

— Вы, наверное, забыли о вашей миссии и опасности, которым подвергается Метагалактика?

— У меня больше общего с Ги де Лузиньяном и даже с Сафарусом, чем с этими людьми с Акруса… А что вы хотите? Это один из недостатков подготовки разведчиков: мы являемся ужасными индивидуалистами. Мы в одиночестве проводим годы на кораблях-станциях или на выжженных, обледенелых, пустынных планетах, где жизнь иногда приобретает такие странные формы, что потрясает нас. Мы должны все перенести, ко всему привыкнуть… А потом однажды мы приземляемся на насыщенной живительными соками планете, которую мы готовы признать нашей родиной. Все тут наше: от сильнодействующего запаха русел пересохших рек, где бродят львы, до медового запаха апельсиновых рощ, до стали хорошего клинка… и до сока граната в поцелуе… Вы хотите, чтобы я выдержал? Разве это в силах человека? О! Я ничего не знаю, я не силен в теоретических дискуссиях!

— Вы хотите остаться на Анти-Земле? Наверное, вы и останетесь тут, если будете ждать своего ареста! И, возможно, вместе с вами останусь я.

— Если вы боитесь этого, — сказал Жильбер, бросая затуманенный взгляд на водяные часы, — знайте, опасность невелика. Это за ней придут сюда тамплиеры Монферратского… О, простите!

— Ничего. За ней, говорите? Саламандрой?

— Да. Она ничего не боится.

— Где она?

— Ушла…

Дест произнес это почти равнодушно. Монферрат осмотрелся и заметил беспорядок, который царил во дворце: какая-то дверь была открыта настежь. Над кроватью, затянутой горностаевыми мехами, качался на золотых цепях ночник. На ковре валялись кинжал, надушенные ароматическими веществами перчатки, ожерелье. В бассейне тихо бил фонтанчик. Впервые Конрад увидел, что лицо Деста представляет собой восковую маску с фиолетовыми веками.

— Ушла, — повторил тот. — С Сафарусом.

— Этим отступником? Этим колдуном?

— Кажется, вы многое знаете об Анти-Земле. Да. Я поднимаюсь из пропасти. Чувствую я облегчение или отчаяние? Не знаю. Я полюбил ее… как больше уже не любят на Земле. Но чары рассеиваются. Я побывал в безднах, поднимался на вершины, а сейчас я чувствую головокружение. Остались только горький привкус полыни во рту и тревожное предчувствие беды. Обыкновенные люди не могут пройти через такие испытания, она приподняла меня над миром ощущений, а сейчас я снова падаю в него…

Каждое слово Жильбера было как сгусток крови, в каждом чувствовались холод и горечь.

На улицах Иерушалаима зазвенели трубы. Внизу проходили тамплиеры, гулко стуча своими копьями по мостовой.

Принц Триполи пожал плечами:

— Они могут меня схватить и судить, теперь уже все равно. Но они ничего не сделают, им нужна только ОНА. Как и все люди, жители Анти-Земли питают лютую ненависть только к одному — к сверхъестественному.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Конрад, астронавт, который оставлял обезумевшего на заселенной кашалотами или птицами-призраками планете, чтобы продолжить свою миссию.

— Я? — пожал плечами Жильбер. — Это не имеет никакого значения. Я буду продолжать обычный образ жизни принца с Анти-Земли, который обладает самым лучшим флотом на Востоке. Я вернусь в Триполи… с Анной. У меня там, на берегу моря, находится розово-фиолетовый замок. Я женюсь на Анне де Лузиньян, и она умудрится создать мне маленький ад, что в совершенстве умеют делать верные жены, лишенные воображения, когда стремятся сделать нас счастливыми. Она будет готовить для меня огромное количество мазей и отваров, я полагаю, что привыкну к вареной пище. В сентябре я буду ездить на охоту, а по воскресеньям посещать мессу. Мой исповедник даст мне прощение грехов, мои горничные — нежные ласки, а Анна — сыновей. Думаю, что это жизнь, которую, вероятно, прожил «другой Жильбер». И, не правда ли, благоразумно?

— Если только молния не ударит из другого мира и не уничтожит этот город, эту страну и эту планету! — сказал Монферрат.

— Вы полагаете, что у Анти-Земли будет другая судьба, чем у Земли?

— Я не философ. Но она движется по другому пути.

Они замолчали, затем Конрад спросил:

— Этого человека, Сафаруса, она любила?

— Он ей прислуживал. Она презирала его.

— Она не знает страха.

— Тогда?…

Они переглянулись, и Дест пожал плечами.

— Вы — Великий Охотник, не так ли? Тот, кого прислали сюда, чтобы восстановить порядок в этом созвездии, на этой планете, и покончить с Бичом? Вы кажетесь мне достаточно опасным. Полагаю, что она вас узнала. Во всяком случае у нее были причины для бегства этой ночью…

На аналое лежал трактат Агриппы, на нем был виден, как будто проведенный ногтем, след огня. Он подчеркивал три слова. Прежде чем ветер пустыни закрыл страницу, Монферрат прочитал как послание: «…сжигает все…»

Охотник начинает Охоту

— Герцог Конрад, — сказал преподобный Меркуриус де Фамагуст, — мы не должны терять ни минуты.

Он ждал его в носилках у секретного выхода из Дворца великих раввинов. Над пустыней поднималась заря, пылали башни, возвышающиеся над рекой Иордан, и в бесчисленных населенных пунктах Иудеи видны были лишь двигающиеся маршем войска.

— Эмир Абд-эль-Малек поднялся со своими кочевниками, — объяснил епископ. — Он идет по следам беглецов, как борзая. Зеленые носилки и знамена Терваганта на пороге Моава; те, кто видели атабека, рассказывают, что он только вздыхает, облокотившись на расшитые золотом подушки; так рычат львы, которые преследуют добычу. Какой-то ученый, Суфи, читает у его ног самые страстные суры, где речь идет о меде и огне. Он двинулся к Баодаду: туда, куда направилась Саламандра.

— Поедем в Баодад! — воскликнул Монферрат, как будто объясняя: Охота началась! И, повернувшись к Жильберу, который его провожал до двери, спросил:

— Вы не едете?

Дест сжал зубы и вонзил ногти в свои ладони:

— Нет, — сказал он, — я остаюсь. Не думайте, что я хочу сбежать. Но Саламандра в Баодаде, это — война…

— Какая вам разница?

— Это падение города…

— И все же какая вам разница? Вы — землянин.

— Вам, наверное, не понять! — вздохнул Жильбер. Он был мервенно бледен, под его ногтями показалась кровь. — Конечно, на Земле существует Иерусалим — ультрасовременный город, где ничто уже не напоминает о прошлом. Но я принадлежу Иерушалаиму на Анти-Земле… Только что вы обвинили меня в измене, а я чуть было вас не убил… Вы были правы! Я начинаю ясно понимать: я действительно предал свою планету, но не ради Саламандры: ради Анти-Земли. Саламандра была лишь моим ожесточением и вершиной моих желаний, лишь острой вершиной совершенства этой планеты!

Вы скажете мне, что у Земли когда-то было лицо, которое я так хочу сейчас увидеть. Родись я тогда, я страстно полюбил бы ее, но я пришел слишком поздно, в ядерный мир, который мне чужд. Великие бои в межзвездном пространстве не находили отклика в моей душе; я никогда не стремился превратиться после смерти в звезду. Дайте же мне возможность защитить на этой планете облеченный в плоть и горящий человеческой страстью Сион от врагов, которых я могу ненавидеть…

— Вы погибнете на одном из этих безвестных полей, где развернутся битвы, — пророчески сказал Меркуриус. — Ваша кровь только удобрит злую пустыню, и никто не узнает ваше настоящее имя… Вы навечно останетесь Жильбером Д'Эстом.

— Я выбрал эту судьбу, — ответил с улыбкой Дест.

— Удачи! — бросил Конрад.

Это были последние слова, которыми они обменялись; оруженосцы подвели оседланных лошадей, и преподобный Меркуриус легко вскочил на своего коня. Они пересекли спящий в предрассветной тишине Город и углубились в туман мимо белеющих гробниц Иозафата, в пустыню. Вместе с ними двигались племена кочевников; у людей были черные губы, по их лицам стекала кровь. Сопровождающие их борзые высунули языки, верблюды тяжело дышали. Не имея подготовки астронавта либо контролера тепловых котлов, землянин упал бы замертво… А вот кипрский епископ был бодр и довольно прямо держался в седле. На его обтянутом перчаткой кулаке сидел голубовато-зеленый какаду.

Конрад был погружен в свои мысли; ему не хотелось покидать Деста: разве это не значило бросить в опасности на неизвестной планете товарища по службе? Молодой Монферрат только что ступил на эту планету и по-прежнему мыслил аналитически; он упрекал ее за грязь, запахи и кричащие краски, за всю эту бессвязность ощущений, которые не поддавались никакой логике. Он возмущался этой удручающей жизненной силой и жалел отступника.